Апрельские дни 1979 года

         Владимир Голдин
      
АПРЕЛЬСКИЕ ДНИ 1979 года.

Плавный переход весеннего месяца МАРТ в последующий АПРЕЛЬ часто на Урале сопровождается микроклиматическим столкновением. Март, как первый весенний месяц, стремиться показать себя хозяином положения и свою оригинальность перед своим младшим собратом Апрелем. Мартовское равноденствие между днем и ночью переходит в превосходство дневного цвета, вслед  этому действию меняются краски утренней и вечерней зари, увеличивающееся количество солнечного тепла плавит потемневшие снега, развешивает сосульки на крышах домов и ветках деревьев. Люди, обрадованные пришедшим теплом, меняют теплые тяжелые зимние одежды на облегченные платья. Никому не хочется возврата холодов, надоевших зимних месяцев.

В этом  2017 году переход одного весеннего месяца в другой также сопровождался, как всегда,  природным конфликтом. В конце Марта снег повалил крупными хлопьями, и за ночь его выпала месячная норма. Температура воздуха упала, небо накрыла сплошная пелена серых облаков.

Такая же ситуация наблюдалась на грани весенних месяцев и в 1979 году. С той лишь разницей, что снега не было. За одну ночь с 31 марта на 1 апреля поменялось направление ветра с южного на северный. Утром 1 апреля светило радостное солнце, и многие не поверили такому резкому перепаду температуры воздуха. Эта смена ветра, на мой взгляд, и спасла миллионный город Свердловск от гигантской трагедии.
Утром 1 апреля 1979 года в южную часть города Свердловска к военному городку стекались незаметным потоком молодые мужчины в гражданской одежде, особенность этих людей заключалась в том, что все они были армейскими офицерами запаса. Накануне они получили повестки на недельные офицерские сборы с отрывом от производственных обязанностей.

Мужчины группировались повзводно, в соответствии со своей воинской специальностью. Как правило, были опаздывающие, из-за них многим приходилось в ожидании  стоять на улице на холодном пронизывающем ветру. Все ждали команды занять места в аудитории. Но и здесь надежды найти тепло, не оправдались. Помещение оказалось неотапливаемым и продуваемым всеми ветрами. Такие условия офицерской учебы не всем нравились, и не все могли перенести такой холод. Начались самоволки: кто-то сбегал домой надеть теплую одежду, кто-то бежал на основную работу, закончить начатое дело, кто-то уходил в самоволку посмотреть новый необычный американский двадцати серийный документальный фильм «Эта необычная война» про Отечественную войну. Занятия проходили своим чередом, и офицерские сборы закончились в установленное приказом время.

Однако в это время в Свердловске начали зарождаться глухие слухи о каком-то химическом взрыве. В потоке жизненной суеты я не обращал на это внимания. Слухи – когда их не было, слухи, это устная история человечества, которые часто не подтверждаются временем.

Но дома, вдруг жена на меня стала обращать повышенное внимание, сопровождать меня взглядом в туалет:
- В чем дело спросил я её? И тут открылась тайна. Оказывается, инкогнито приходило к нам на квартиру и справилось у жены о моем самочувствии. Это инкогнито просило жену наблюдать за моим поведением дома и докладывать по указанному телефону обо всех отклонениях от моего обычного поведения. В ответ я усмехнулся и ушел на работу, в политехнический институт, где я в то время служил.
Но в институте, на кафедре меня ждал приказ, явиться в институтскую поликлинику. Я проигнорировал  это указание, вспомнив армейскую мудрость: «Не спеши выполнять приказ, ибо последует его отмена…»

В Свердловске уже назревала паника. Кто-то видел как на Вторчермете, микрорайон города, с вертолетов поливали крыши домов, в отдельных местах улицы покрывали новым слоем асфальта, стали говорить о смерти молодых мужчин то от легочных отравлений, то от кожных заболеваний.

На следующий день на кафедре меня уже ждал более суровый приказ от ректората, с угрозой задержки зарплаты, если я не явлюсь в поликлинику. Зарплата, при таких окладах, которые существовали в то время, была не единственным, но основным источником жизни.

Я явился в поликлинику. Таких как я собралось в поликлинике несколько человек. Нас всех приняли без очереди. Но я оказался прав, поликлиника получила какие-то таблетки от так называемой «сибирской язвы». Но пока я собирался идти в поликлинику доктора убедились, что новое заграничное приобретение малоэффективно и его сняли с употребления. Я посмеялся над таким ходом событий и попросил на память пузырёк этих таблеток, которые, как сказал врач, нужно было записать водкой. Я проигнорировал и таблетки и способ их употребления.

Слухи уже приобрели конкретные проявления и даже получили окончательное название «сибирская язва». Это уже стало реальностью. Всё население Свердловска передавало из уст в уста историю взрыва. Якобы в одном из военных городков лаборант уронил нечаянно колбу с каким-то химическим раствором, и чтобы проветрить помещение открыл форточку, включил вентилятор и сам вышел. Выпущенный на волю химический раствор, подхваченный северным ветром, накрыл южную часть города.

Случившийся факт приобретал форму трагедии. Кареты скорой помощи с включенными сиренами метались по городу. Врачи и санитары скорой помощи терялись в догадках и чувствовали  свою беспомощность. Стандартные методы врачевания не действовали. Молодые мужчины, пораженные неизвестным недугом, задыхались и покидали этот мир. Некоторые врачи, забыв о своем здоровье, стремились сделать искусственное дыхание, умирающему человеку, путем прямого вдоха изо рта в рот. Это не помогало. К счастью врачей этот вариант «сибирской язвы» не передавался капельным путем, он убивал мужчин только через прямое попадание в организм.

Первый секретарь Свердловского обкома партии Борис Ельцын пытался получить информацию, что называется из первых рук, но его командирская черная «волга» тупо остановилась у ворот военного городка. Дежурный офицер указал ему путь следования только в обратном направлении.

Врачи скорой помощи стали выезжать на вызовы граждан только в костюмах противохимической защиты. Были ли это доктора или солдаты сказать трудно, человек, облаченный в серебристый костюм, был инкогнито, у которого можно было рассмотреть глаза через стекло пугающего костюма. Разговоры были короткими. Заболевшего укладывали на носилки и везли в отделение, специально выделенное в одной из поликлиник Свердловска.

Город Свердловск закрыли на карантин. Как мне рассказывал поздней один из зоотехников пригородного совхоза Сысертского района, молоко, которое совхоз привозил в магазины города, в пределы города не пускали. Пять тонн молока он оставлял у шлагбаума. Как с ним поступали далее, сжигали, или закапывали в землю, зоотехник ответить не мог.

О Свердловской трагедии заговорили забугорные голоса.

Город продолжал бороться с внезапной эпидемией. Ни кто, ни чего достоверно не знал, что произошло. Ни кто не пытался объяснить ясно и понятно причины возникновения этой заразы. Областная власть молчала. Понаехавшие великие светила науки,  командного состава армии – молчали. Всё делалось молча. По улицам города продолжали сновать кареты скорой помощи.

К маю месяцу в больницах появилась какая-то новая антибактериальная сыворотка. Бригады скорой помощи получили списки офицеров запаса, которые проходили сборы в начале апреля.

Первого мая я ушел на демонстрацию. Бригада скорой помощи  меня дома уже  не застала. Звонили в соседние квартиры, просили передать о немедленном посещении пунктов скорой помощи. Во всех таких пунктах Свердловска были помещены эти списки, любая скорая помощь готова была подобрать, упавшего на улице человека и оказать первую помощь.

После праздничной демонстрации бригада скорой помощи вновь появилась на пороге моей квартиры. Санитары имели приказ – забрать адресанта и доставить для прививки – немедленно. Я отказался, ждал гостей, и мне не хотелось им портить праздничное настроение. Дал подписку о добровольном отказе от скорой помощи.

Майские праздники закончились. Тревожное настроение среди горожан продолжало сгущаться. До меня дошли слухи, что один из офицеров, из нашей группы уже скончался. Тянуть, или отступать было уже некуда. После окончания учебных занятий в институте я отправился в ближайшую станцию скорой помощи. Меня там уже ждали. На часах высветилась цифра – 18.00.

- Ну, давай проходи, - сказала мне весело женщина в белом халате. Снимай пиджак, поднимай рукав рубашки.
Первый укол, как обычный укол, прошел стандартно по болевым ощущениям.
- Проходи в зал, садись, смотри телевизор, - командовала женщина, - я приду через полчаса.
Через полчаса, мне поставили укол в другую руку. Ещё через полчаса вогнали укол в левую ягодицу.
 
Зал, где я коротал время, наполнился людьми в основном женщинами в белых халатах:  говорливых, остроумных, готовых пошутить над человеком с голой задницей. Мой экзекутор появилась ровно после очередных полчаса. Приспущенные штаны и оголённая правая ягодица вызвала шутки и прибаутки по этому поводу. Женщина вколола в меня полный кубик, опустила шприц из своих рук, игла где-то внутри царапала мои мышцы. Впечатление было не из приятных. Но вокруг столько женщин. Моя заботливая санитарка вернулась с новой ампулой в руках, вскрыла её, и влила содержимое в шприц, торчащий в моей ягодице. Я крякнул. Но получил успокаивающий совет – терпи. Второй кубик влился в моё тело. Что-то горячее наполнило всё моё существо.

- Ну, как, - взглянула в моё лицо санитарка, - сядь, посиди, через полчаса можешь идти. Если сможешь, - кто-то хихикнул из присутствующих женщин. Через неделю жди реакции, - добавила санитарка, и удалилась.

«Не хватало ещё при таком внимании раскваситься», - подумал я. Через полчаса я двинулся к выходу. Правая нога слабо подчинялась моим командам, её пришлось подтягивать. Так прихрамывая, я добрался до своего дома.

Я решил не ждать неделю обещанной реакции организма от сделанных уколов. На следующий день, я сел на велосипед и сделал прогулку на пятьдесят километров, и так катался каждый день. Прошла неделя, прошло десять дней, никакой реакции организма на такое вмешательство врачей не было. Я начал думать, что всё прошло, пора забыть всё что было.

Но на одиннадцатый день, во время лекции, у меня вдруг возникла острая боль в правой ягодице, в той, что мне закатили усиленный укол. Организм требовал какого-нибудь вмешательства, хотя бы прикосновения к месту боли. Но как это сделать, когда перед тобой сидит сотня молодых людей, показывать им свою слабость – нет, ни за что. За трибуной я  поднимал правую ногу, сгибал и разгибал, старался как-то отвлечь боль от моего сознания. В перерыве я уже бежал в туалет, закрылся в кабинке, приспустил штаны, через плечо посмотрел на источник боли. Вся правая ягодица была красная, как спелый помидор.

В конце рабочего дня я встретил одного из товарищей по несчастью.
-Ты поставил уколы? - был первый у меня к нему вопрос.
- Да, ставил.
- Какая реакция, всё чешется и болит, - последовал ответ.
- Что делать? – поставил я перед ним вопрос.  Сесть на велосипед, или напиться.
- Давай напьемся, - последовал ответ. Кто знает, может в последний раз.

Это было в пятничный день – вечером.
Мы выпили водки у него на кухне, затем отправились вновь в магазин, и допивали уже в его гараже.

Почесывая жгучее от боли место, я, шатаясь,  поплелся на трамвайную остановку. В салоне трамвая меня развезло.  Мне нужно было сделать пересадку в центре города. Цепляясь за поручни я вышел из трамвая и почувствовал, как у меня из-под ног уходит земля. Меня куда-то потянуло в сторону, и я грохнулся на проезжую часть улицы.

- Владимир Николаевич, что с вами? – наклонившись надо мной, говорил тревожно знакомый мне голос. Я никогда не видел вас в таком виде.

Я, кажется, промычал причину моего состояния. Все в городе знали об этих сборах. Знакомому стало всё понятно. Он без разговоров поднял меня, посадил в трамвай, довез до нужной остановки, помог подняться на третий этаж, позвонил в дверь и вручил это тело жене.

Я спал двое суток, всё моё тело от ногтей на ногах, до корней волос на лбу было красным, я уже не чувствовал ни боли, ни зуда. Я просыпался, пил димедрол, и просил жену не вызывать скорую помощь.

В понедельник я был на работе, без каких-либо признаков боли.  Где-то меня миновала прямая встреча с той волной бактерий, которые были выпущены в свободный полёт над городом Свердловском, может, быть это произошло, когда я был в самоволке. Может быть. Трудно сказать. Эта беда меня коснулась по касательной.

События, связанные с «сибирской язвой» постепенно сходили  в Свердловске на нет. Только западная пресса продолжала писать о «сибирской язве», нагнетала антисоветский психоз. США отказались от участия в Московской олимпиаде 1980 года по этой причине, да наша пресса всё повторяла одно и то  же: «в Свердловске не было вспышки «сибирской язвы».

Как-то я сидел в июне месяце в читальном зале библиотеки, читал «Литературную газету». И эта газета, которой позволялось многое говорить негативного из жизни советского общества, с таким же упорством утверждала «в Свердловске – ничего не было».

Я читал,  непроизвольно опустил правую руку на ягодицу, улыбнулся … и согласился с мнением  «Литературной газеты»: в Свердловске не было вспышки «сибирской язвы».

Я же был человеком советского воспитания.