Если ты не скажешь эти три слова... 5

Я потом не раз думал, как так получилось. Почему не почувствовал ничего особенного в первый момент, когда увидел Пашу. Скорее, больше обратил внимание на его бывшего. Конечно, на фоне яркого, шумного, эмоционального Демина любой отойдет на второй план. Но почему ни одного звоночка, ни одного укола в подсознание? Ведь влюблялся я не в первый раз, и всегда что-то ощутимо менялось и во мне самом и в окружающей действительности. Причем, каждый раз по-разному. Иногда все чувства, ощущения были словно дымкой подернуты, скрадывающей краски, запахи, звуки. Такой была первая любовь.

В шесть лет мое воображение поразил десятилетний сосед по дому. Родители Антона работали вместе с мамой в архитектурном бюро и жили в одном доме с нами. Естественно, мы дружили семьями. Поздравляли друг друга с праздниками, справляли вместе Новый Год. Дядя Вова помогал дедушке строить дом на даче и каждое утро подвозил маму на работу. А бабушка непременно отрезала солидный кусок от каждого пирога, выпеченного в нашем доме, для Комаровых, и отправляла меня на третий этаж с тарелкой, ароматное содержимое которой было накрыто неизменной белоснежной салфеткой. Дверь обычно открывал Антон, и я всегда на мгновение замирал, попадая во власть чар своего личного божества. Меня завораживало его холодное замкнутое лицо, голубые глаза, светлые волосы необычного пепельного оттенка. И, казалось, даже сердце начинало биться реже.
— Опять застыл? — с легким высокомерием спрашивал он. — Проходи. Мама на кухне, — и удалялся в свою комнату, резаться в стрелялки с очередным приятелем, пришедшим в гости.
— Кто там? — как-то раз услышал я вопрос, когда Антон только начал закрывать дверь.
— Пацан с пятого этажа. Мои предки дружат с его матерью.
— Чего не зовешь третьим?
— Да он малявка, — презрительно хмыкнул мой Бог и, взглянув на меня, продолжил. — И дефективный к тому же.
— Дурачок, что ли?
— Нет вроде, просто заторможенный какой-то. Молчит все время и пялится, словно дырку протереть хочет взглядом.
Тогда я еще не понимал значения этих обидных слов. Да и не придал им особого значения, созерцая его в лучах солнечного света, лившегося из комнаты. Но запомнил как знак внимания, которого практически не получал. Потом дверь закрылась, а я все стоял в темной прихожей, пока тетя Галя не крикнула из кухни, чтобы заходил.
Конечно же, Антон не был сброшен с пьедестала. Моя одержимость продолжалась еще года два, и закончилась при очень печальных обстоятельствах. Одним зимним утром, когда глава семьи Комаровых лежал дома в постели с жесточайшим гриппом, тетю Галю сбил пьяный водитель. Грузовик влетел на полном ходу в толпу людей на автобусной остановке. Она умерла по дороге в больницу. Сразу после похорон дядя Вова отправил сына к своим родителям в Казань.
— А что я могу поделать, Петрович? — сидя у нас на кухне, говорил он моему дедушке сквозь скупые пьяные слезы. — Ребенку нужна женская рука.
— Отец в таком возрасте парню тоже необходим, — не соглашался тот.
— Кто за ним приглядывать будет, пока я на работе? У меня же сердце не на месте. Снова жениться? Не будет у моего сына мачехи!
— Тоже не дело. Давай-ка рюмку подставляй. Выпьем за упокой души твоей Галочки. Хорошая была женщина. Пусть земля будет ей пухом.
— Наливай, — дядя Вова залпом опрокинул в себя очередную стопки водки и занюхал корочкой черного хлеба.
Не знаю о чем они говорили дальше, на кухню зашла бабушка и увела меня в комнату.
В следующий раз я увидел Антона через пять лет, когда по окончании школы он вернулся в родной город. И ничто внутри не дрогнуло при виде длинного нескладного парня с угреватым лицом, выражавшегося матерно через слово, постоянно жующего жвачку и сплевывавшего сквозь зубы. Вот так закончилась моя первая любовь. Матерщина и прыщи погубят все что угодно.

А с Мишкой произошло совсем по-другому. Его невероятная животная энергетика и харизма сразили меня наповал. Мир вокруг заиграл яркими красками, как будто придвинулся ближе, нарушая мое добровольное одиночество и, в конце концов, завладел мной полностью. Его напору совершенно невозможно было сопротивляться. А если еще и не имеешь подобного намерения, то результат предрешен. Он первым подошел ко мне в толпе первокурсников теплым сентябрьским утром.
— Здорово, чувак, — протянул руку и представился. — Михаил Сабанов. Для друзей Мишка. Что такой хмурый? По маме с папой скучаешь?
— Петренко Стас. Для всех просто Стас, — я ответил на рукопожатие. — А почему я хмурый, тебя не касается.
Конечно, он лез не в свое дело. Понятно, я нахамил, но не в ответ на бесцеремонность, а из-за того, что развязный красивый парень мне очень понравился, и это безумно смущало. Внутри него пылал огонь. Высокий, гибкий, смуглый, черноглазый. Он был словно дикий необъезженный жеребец или черная пантера. Мой член тоже без промедления отреагировал. Что скрывать? Одними поэтическими сравнениями сыт не будешь. Трахаться в семнадцать лет еще как хочется.
Новый сокурсник, между тем, не обратив ни малейшего внимания на грубость, схватил меня за руку и потащил к общежитию.
— Эй, куда ты меня тащишь? — возмущенно поинтересовался я, не спеша, впрочем, вырываться.
У него была такая крепкая горячая ладонь.
— "Пусть не отпускает никогда!" — думалось мне.
— Пока они там тормозят, надо успеть занять комнату получше.
— А я-то здесь при чем?
— Будешь моим соседом.
— Почему я?!
— А ты мне сразу понравился.
На этот "железный" аргумент ответить было нечего. Дальше мы шли молча, и я не мог оторвать взгляд от его шикарной задницы. Он умудрился выбить у коменданта комнату на двоих. Потом я узнал, что эта деловитость была унаследована от мамы, работавшей завучем в школе. Остальных ребят и девчонок селили по трое или четверо, а я, благодаря его инициативе, жил и учился относительно спокойно. Если можно говорить о покое, когда рядом с тобой разгуливает красивый натурал и без стеснения обнажает свое великолепное тело по поводу и без повода, а порой даже занимается сексом. Обычно он заваливался в комнату в обнимку с очередной девчонкой, включал обаяние кота Шрека, и я сдавался без боя. В такие моменты сильно выручали рука, одеяло и стенка, к которой приходилось отворачиваться. По идее, лучшим выходом стало бы отселение в другую комнату, но я ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел. Хоть и понимал, что мое чувство безнадежно.
Под влиянием Мишки я стал не так замкнут и неплохо прижился в группе. Но, главное, мы все делали вместе. Гуляли в общежитии, с размахом тратили свои стипендии за пару дней и голодали до следующего денежного вливания, которое тут же вылетало в трубу, если я не успевал сделать заначку. Пришлось научиться считать деньги и начать трудовую деятельность. Как говорится: нет худа без добра. Вдвоем попадали в передряги, знакомились с девчонками, делили радость и горе пополам. Мишка не отвернулся от меня после того, как узнал, что я гей. Поговорили, конечно, по-мужски. Спасибо Алле. И я знаю, что бы ни случилось, он останется моим лучшим другом, братом, которого у меня никогда не было, и первой взрослой любовью.

Однако, несмотря на трудности и печали, сопровождавшие мои влюбленности, положение дел всегда было сразу понятно. Есть я, есть человек, есть чувство, взаимное или безответное. Пашу же, кажется, не знаю до сих пор. Он продолжает удивлять. Тот вечер действительно был очень необычным. Не только из-за Шульги и Артура. Я и о себе узнал много нового. К примеру, никогда еще не случалось так, чтобы мое впечатление о человеке менялось с невероятной быстротой. Причем, если в первый момент просто не заметил Пашу, то спустя несколько минут почувствовал к нему дикую неприязнь. Но главным стала встреча с человеком, которого я полюбил не с первого взгляда, как у меня обычно происходило, а постепенно и как-то незаметно.