Одна ночь в Никогда черновик

Глава 1

Случается, что двое связаны незримой нитью, которая несравненно сильнее и крепче, чем все цепи и оковы мира. И даже если эти двое не подозревают о существовании друг друга, их сердца ищут друг друга, их души горько тоскуют в необъяснимом и неутолимом одиночестве. И ни один из них не может ощущать себя целостным без другого, потому что их союз, предопределенный с начала веков,   более вечен и  нерушим, чем сама Смерть. Потому что их имена начертаны на звездах всемогущей десницей неумолимой Судьбы.

Так были связаны и мы. Теодор и Анна. Дети разных миров, разлученные Пространством и Временем. Осколки одной Галактики, разбросанные в черной и ледяной Бесконечности жестокой рукой капризного Рока. Мы все же продолжали оставаться единым и неразделимым целым, как Божий дар и Благодать.

Я не знаю, были мы благословлены Раем  или повенчаны Адом – но он для меня стал и тем, и другим. Его глаза были синими, как Небо и глубокими, как пропасть, а я не могла понять, где заканчивается одно и начинается другое. Утопая в его глазах, я не могла отличить полет от падения.

Я обожала его имя, но распространенный вариант – Тед – мне совершенно не нравился… Тед… Удушающие тиски согласных. Звук бьющейся волны, зажатой между двумя камнями.

Тедди… При звуке этого имени возникает образ маленького беззащитного мальчика, каким он был только для мамы…

Иногда я  называла его полным именем. Но чаще – Тео, не без кощунственного наслаждения опуская слог «дор». Потому что он был для меня чем-то гораздо большим, чем просто дар Бога. Он сам был для меня богом. Всесильным богом моей маленькой Вселенной, на алтарь которого я без остатка бросила всю свою любовь и свою судьбу. Единственное,  о чем я могла бы сожалеть, что этот дар слишком ничтожен для него. Я бы с радостью отдала за него свою жизнь, если бы было нужно. И, кажется, даже если бы он убил меня, умирая, я целовала бы ему руку…

Глава 2

К своим 24 годам я совершенно потеряла себя в этой жизни – и пришла только к одному выводу – я  рождена, чтобы приносить несчастья – себе и тем, кого люблю.

Мои родители – Ник и Сильвия Хилтоны -  поженились по любви и были очень счастливы в браке. Но родилась я – и принесла им горе, оказавшись тяжело больной. Серьезный порок сердца, угрожавший жизни. Поэтому мое раннее детство прошло в проклятых больничных стенах, в плену безнадежности, отчаяния и горя...

Один эпизод до крови врезался в мою память. Мне года 2, мама держит меня на коленях и безмолвно обливается слезами, которые тщетно пытается сдержать...

- Мамочка, - с упреком протянула я. – Почему ты такая большая, а плачешь? Тебя кто-то обидел, да?

- Я плачу потому, что ты болеешь, - честно призналась она.

- А я больше не буду болеть, - твердо пообещала я, обвив ручонками ее шею. – Только ты не плачь! И верь мне!

- Хорошо, - ответила мама, попыталась улыбнуться, а сама зарыдала еще сильнее…

Если честно, в тот момент я еще не понимала значения слова «болеть». Это понимание пришло ко мне позднее. Я грустно наблюдала за другими детьми, которые играли во дворе в салочки и прыгали через скакалки, а меня родители водили за руку, иногда носили на руках,  а о том, чтобы бегать, не могло быть и речи  – даже небольшая физическая  нагрузка могла обернуться бедой.

- Мама, папа, - капризничала я. – А почему другие девочки бегают и прыгают со скакалочкой, а вы мне не разрешаете?

- Потому что у тебя больное сердечко, - терпеливо объясняли мне родители.

Вначале я обижалась на них и на судьбу, а потом смирилась. При этом я отличалась невероятной живостью, за которую получила от близких прозвище «Стрекоза», но эту живость приходилось постоянно урезонивать.

- У нашей Стрекозки сломаны крылышки, - мрачно замечали родители.

Это обстоятельство наложило отпечаток на весь мой характер. Я ушла в себя, в свой собственный, вымышленный, только мне ведомый, мир. Плюс ко всему, я отличалась немыслимой фантазией, постоянно придумывала какие-то истории и сказки, рисовала странные картины, и это очень помогало мне  с лихвой компенсировать ограниченные возможности здоровья.

Но, как и многих других детей, оказавшихся в подобных ситуациях, болезнь сделала меня очень серьезной и задумчивой. В 5 лет я уже глубоко задумывалась о смерти, прекрасно понимая, что это такое. Но так как в 4 года я научилась читать, и первой моей книгой стала детская Библия, смерть меня совершенно не пугала, я понимала, что, если я умру, то, как и все маленькие дети, попаду на небо, где «никто не плачет и не болеет». Однако я помнила, что у меня есть папа и мама, которые очень меня любят, поэтому я должна жить, бороться… и выздороветь, потому что я им так обещала – и просто не имела права их обмануть.

Я твердо верила в свое выздоровление, и эта вера оправдалась. К счастью, безмерная любовь родителей, их огромные усилия, профессионализм докторов и успешная операция, перенесенная в 9 лет, помогли мне совершенно одолеть болезнь.

 Но истинный порок сердца остался. В том смысле, что я была эгоистичным безжалостным монстром с совершенно невозможным характером. Умея казаться доброй и отзывчивой, в душе я оставалась капризной эгоисткой, законченным интровертом и жутким социофобом, чье истинное «Я» было глубоко скрыто под улыбчивой и веселой маской – даже от меня самой. Я не притворялась – просто эта игра «личностей» была  столь же естественной и необходимой для меня, как, скажем, дыхание. Я не была лживой – просто пыталась убежать от себя…

Шло время, кошмар из детства забывался, наша семья была очень счастлива. Жили мы в Топике, столице Канзаса. Родители добились больших успехов в карьере (мама была переводчиком с иностранных языков, свободно владея китайским, японским и немецким; а папа – врачом-невропатологом и заведовал клиникой), поэтому мы были  очень обеспечены. Но самое главное, отец и мать невероятно любили друг друга, а еще больше – меня, своего единственного, больного ребенка, которого баловали безжалостно. Они создали для меня сказочный ванильно-хрустальный мир без тревог и забот.

Глава 3

А я  удивительно лениво училась в обычной школе, но очень усердно – в художественной,  мечтала иметь много денег, чтобы открыть приют для бездомных  животных; стать известной художницей, филантропом и правозащитником. Одно время я даже хотела стать адвокатом, особенно  жалея людей, приговоренных к смертной казни, тема которой обсуждалась  в нашей семье необычайно остро. Оба моих родителя (являясь при этом очень добрыми и чувствительными людьми!) были убежденными сторонниками так называемой «высшей меры наказания», а я – столь же убежденной противницей.  Такие взгляды сформировались после прочтения в 9-летнем возрасте повести Виктора Гюго «Последний день приговоренного к смерти» и годом позже – «Собора Парижской Богоматери». Особенно меня поразила сцена, когда приговоренную к казни Эсмеральду палачи вырвали из объятий матери, и та тут же умерла от горя. Два творения великого писателя произвели  неизгладимое впечатление и навсегда сформировали мои убеждения, из-за которых мы нередко спорили с отцом, чуть ли не с пеной у рта...

И однажды, когда мне было 10, произошел случай, оставивший в моей душе глубокую рану и еще более укрепивший мое огромное отвращение к смертной казни.

Шла какая-то криминальная телепередача, и родители смотрели телевизор.

- Энни, дорогая, - позвала мама. – Иди сюда, о смертной казни говорят.

Я прибежала к ним и увидела, что по телевизору транслируют какую-то архивную видеозапись, и на ней – речь смертника, которого завтра утром должны были отвести в газовую камеру. Это был невероятно красивый мужчина, примерно лет 40. Я не запомнила,  что он сделал, и как его зовут, но его взгляд – взгляд Ангела – поразил меня до глубины души. В глазах несчастного стояли слезы, но держался он необычайно мужественно.

- Вы будете казнены завтра, - заметил журналист. – Что Вы чувствуете по этому поводу?

- Я являюсь убежденным противником смертной казни, но не для себя, - твердым голосом отвечал обреченный. – Я, безоговорочно, заслужил смерть и готов принять свою судьбу. Я не сожалею, что я умру, я знаю, что я должен, потому что заслуживаю самого крайнего наказания в обществе.

- Что Вас толкнуло на преступления? Были проблемы в семье или личной жизни?

- У меня была прекрасная любящая семья, и я не желаю, чтобы на нее упала хоть тень подозрения. Мои родные ни в чем не виноваты. Моя личная жизнь была такой же, как у всех – с радостями и  неудачами. Единственное, что могло бы сформировать мое преступное поведение, - это злоупотребление алкоголем и занятия оккультизмом. Но ни алкоголь, ни оккультизм не виноваты в том, что я сделал, это только моя вина – и ничья больше.

- Сейчас, когда Вы вернулись к христианству, Вы чувствуете присутствие Бога? Помогает ли это Вам в последние часы? – поинтересовался журналист.

- Несомненно, - помолчав, отвечал смертник. – Он помог осознать всю тяжесть моей вины и обрести покаяние. И я не боюсь, потому что чувствую, что Он рядом, и что я получил Его прощение. Надеюсь, Он примет мою душу завтра. И, оставляя этот мир навсегда, я хочу сказать только одно: вся беда общества в том, что оно теряет Бога.

Наблюдая это видео, я чувствовала, как у меня разрывается сердце от безмерного сострадания и восхищения этим человеком. Восхищения его мужеством и полным раскаянием! Так хотелось упасть к его ногам и с благоговением целовать руки! Так хотелось поклониться его великим страданиям! Более того, этот несчастный показался мне до боли родным и близким, как будто я знала его всегда. Но он давно уже мертв… Как бы в подтверждение этой мысли последний  кадр со смертником  потускнел и исчез. Слезы градом полились из моих глаз…

- Гнусный ублюдок, - с ненавистью процедил отец. – Проповедует, как апостол, пытаясь спасти свою шкуру! Проклятый притворщик! Ты что, дочка?

- Не смей, не смей! – закричала я, захлебываясь в рыданиях. – Он – Ангел! А они погубили его!

Мать что-то шепнула отцу. Я  убежала в свою комнату и ревела 3 часа. Родители никак не могли меня успокоить.

…Образ печального Ангела еще долго преследовал меня, хотя в нашей семье о нем больше не говорили. Он часто снился мне, и от этих снов становилось радостно. Я рисовала его в виде светлого небожителя или Ангела со сломанными крыльями; я говорила с ним, что он прекрасен для меня, что мне очень жаль, будучи уверенной, что он меня слышит. Несомненно, несмотря на свой юный возраст, я была по-настоящему влюблена в него.  Читая знаменитую сказку Ганса-Христиана Андерсена, я воображала себя Русалочкой, а его – моим прекрасным Принцем. «Я бы тоже с радостью  отдала бы жизнь за него, жаль, что это невозможно!», - с нежностью и грустью  думала я.И это невинное чувство детской любви было моей маленькой тайной.

Шло время. Образ Ангела постепенно забывался. Все меньше и меньше я думала о нем. Но его дивный взгляд, который я узнала бы из миллиона, остался в моем сердце навсегда…

                Глава 4

Внезапно наступил день, когда мой сказочный мир, созданный родителями, разрушился в одну минуту.

Было 31 июля 1999-го года, за 11 дней до моего 12-летия. Мы находились в нашем загородном доме и планировали вернуться домой в город 1-го августа утром. Но мать решила, что было бы лучше выехать 31-го вечером, на что мы согласились. И вот, когда до дома оставалась буквально пара миль, в нашу машину врезался большой, потерявший управление, джип. До сих пор отчетливо помню звуки той страшной аварии. Отец, будучи за рулем, погиб на месте, а нас с матерью спасло то, что мы находились на заднем сидении.

Эта катастрофа расколола нашу жизнь на «до» и «после». Я провела в больнице 2 месяца, излечивая не столько физические, сколько душевные травмы. Отец был для меня всем – моим героем, кумиром, примером для подражания. Я буквально боготворила его. И вот его не стало. Сказать, что это стало шоком – значит, не сказать ничего. Все ночи я рыдала в подушку, сожалея, что не умерла вместе с ним. Именно тогда я предприняла первую попытку самоубийства, едва не выбросившись из окна, но меня спасли.

И я ненавидела мать, обвиняя ее в случившемся. Ведь если бы она не настояла, чтобы нам выехать вечером, роковой аварии бы не случилось. И хотя это было очень несправедливо, я проклинала ее. Я ненавидела людей за то, что они живы, а папа – нет. Я ненавидела и себя за то, что осталась жива…

Шло время. К своему удивлению, я снова научилась улыбаться и даже смеяться, но за каждую улыбку я чувствовала перед ним неизгладимую вину.

Мать тоже глубоко переживала трагедию, но держалась на удивление  мужественно. Она настолько любила моего отца, что даже мысль о другом мужчине была ей неприятна. Единственной ее любовью теперь стала я. Кроме того, мама, правоверная католичка, нашла утешение в религии, обратившись к Богу.

Я же, напротив, отдалилась от Него и разуверилась в Его существовании. Отчаяние поглощало, словно болото. Сказать, что я была трудным подростком –  не сказать ничего: я носила вызывающую одежду и макияж, красила волосы в немыслимые цвета, ужасно  скандалила, прогуливала школу, курила (причем, не только табак), пропадала из дома на сутки (иногда и на несколько), напивалась в хлам. При всем этом я ненавидела алкоголь и все такое, а  отвратительно вела себя от отчаяния и в знак протеста.  Мать это терпела, но порой не выдерживала.

-Энни, ты снова пьяна, - укоризненно заметила мама, когда в 3 часа ночи я заявилась домой, едва держась на ногах.

- И чо? Имею право!

- Но твое сердце…

- Да плевала я на него! И на жизнь эту дерьмовую!

- И на меня?! – в ужасе спросила мама.

- Ты здесь причем?! Думаешь, я твоя собственность, потому что дорого тебе досталась?! Да, хочу – и сдохну! Моя жизнь – не лезь в нее! Убийца!

Тут мама не выдержала, и мы рассорились. Я снова убежала на улицу – почти в невменяемом состоянии.

- Эй, киска, - окликнул меня какой-то сомнительный тип. – А ты не скучаешь, случайно?

- О-оо! Есть момент, - отозвалась я. - Пыхнуть у тебя не найдется?

- Есть. Даже кокс.

- Вау. Круто. Я никогда не пробовала его – только травку.

Я подошла к новому знакомому, и мы тут же  приступили к делу. Я, что называется, «словила кайф».

- А поблагодарить, как следует, киска? – усмехнулся он и полез ко мне.

- Да пошел ты, козел! – выругалась я. – Отвянь уже.

- Строптивая, - заметил он. – Мне это нравится.

Я чувствовала его руки на своем теле. Его гадкие прикосновения. Я орала, вырывалась, но подонок оказался очень сильным и смеялся над моей беспомощностью.

Из последних сил я сумела подобрать с земли пустую стеклянную бутылку и ударила обидчика по голове, оглушив его. На шум подошел  оказавшийся поблизости коп, и я попала в полицию, но, к счастью, все обошлось.

Этот случай заставил  остановиться. Не в  одночасье, но довольно скоро я превратилась в примерную девушку – помирилась с матерью, рассталась с прежним имиджем и образом жизни, покончила с алкоголем, табаком и травкой, стала отлично учиться и поступила в университет на факультет философии. Я стала довольно известным молодым художником и даже неплохо зарабатывала этим на жизнь. Когда мне исполнилось 18, мы купили для меня отдельную квартиру. Кроме того, назло всем страхам, я научилась хорошо водить машину.

Все, казалось, шло благополучно. Только счастливее я не стала. Настоящих друзей в истинном смысле этого слова у меня не было. И горькая обида на мать так и не прошла.

Глава 5

Любовь… Это отдельная и очень печальная глава из книги моей жизни.

Несмотря на то, что я отнюдь не была паинькой - скорее, наоборот, к интимным отношениям относилась очень консервативно, твердо считая, что без любви их вообще быть не должно. Сам по себе секс, как источник низменного удовольствия, вызывал у меня презрение и даже отвращение – очевидно, сказалось воспитание в католической семье, а также – от природы слабый темперамент и застенчивость.  Кроме того, я отличалась еще одной особенностью. Парни-сверстники меня совершенно не интересовали - казались примитивными и нескладными; но покоряла зрелая мужская красота в сочетании с мудростью и сдержанностью.

Мой первый мужчина – Макс Нортон, преподаватель валеологии в нашей школе, разведенный на тот момент. Однажды он подошел ко мне в коридоре, когда я  ревела после проваленного в пух и прах экзамена. Мне тогда было 16, ему 39. Его доброта и улыбка тотчас утешили меня – и положили начало более близким отношениям. Я восторгалась его чудесными лекциями и блестящим интеллектом в сочетании с живостью речи  и остроумием. Макс упорно  добивался меня, делал комплименты, признавался в любви и обещал, что женится, как только это будет возможно, а я принимала за шутку пылкие объяснения кавалера, будучи уверенной, что мистер Нортон забудет меня, как только я закончу школу.

  Но, как оказалось, была неправа. Он продолжал свои ухаживания и, наконец,  вскружил мне голову. Я одевалась так, как ему нравилось, и даже сменила прическу, избавившись от своих любимых школьных косичек и предпочтя им короткую стрижку. Но я испытывала к нему робкие, чистые, хотя и очень сильные, чувства.  Наш платонический роман был подобен вспышке фейерверка, но, как только он соблазнил меня, чувства выдохлись, подобно  лимонаду, долго стоявшему в стакане.   Изумительно красивый и замечательно беспутный, по-настоящему любил Макс только  женщин. Изменял мне со всеми подряд, добившись того, что я совершенно разлюбила его, и, после года отношений, я разорвала их, к немалому удовольствию нас обоих. Не сказать, что это было просто – я чувствовала себя зверем, который попал в капкан и отгрыз себе лапу, навсегда став калекой, чтобы иметь возможность жить дальше. И после истории с Максом что-то умерло внутри меня, я уже не могла быть прежней. Покалечилась душа.

                Глава 6

Со Стэнли  все было не так. Оказавшись абсолютной противоположностью Макса, он стал моей истинной первой любовью.

Мы познакомились с ним на выставке молодых художников, в которой я принимала участие. Помню, я была одета в вечернее бархатное платье кричаще-синего цвета и наслаждалась происходящим. Ведь всю жизнь я мечтала стать знаменитой художницей – а теперь слава казалась столь близкой!

- Мисс Хилтон, я полагаю? - обратился ко мне подошедший джентльмен.

- Да, Энн Матильда Хилтон, - гордо представилась я, протягивая ему свою  руку в бархатной, под цвет платья, перчатке.

- Позвольте выразить восхищение Вашим творчеством, - сказал незнакомец, принимая мое рукопожатие. – Особенно Вашей «Лунной ночью»!

Я онемела от счастья, а очаровательный собеседник скрылся из вида.

- Эй, ты знаешь, кто это был?! –  шепнула мне подружка Долли, модница и великий знаток современного искусства, которая находилась   в тот момент рядом со мной. – Сам Стэнли Брукс!

-Тот самый?! – удивилась я.

- Ага! Знаменитый художник.

- …а по совместительству – бабник и выпивоха, - усмехнулась я.

- А вот и не угадала! – возразила Долли. – Представляешь, он примерный семьянин и почти абсолютный трезвенник. Ведет замкнутый образ жизни. А жена – известный  архитектор. Эффектная  дамочка.

- Ну и ну, - рассмеялась я. - Никогда не видела такого экземпляра, даже на картинке!

И в тот момент я твердо  решила попробовать соблазнить его и влюбить в себя. Просто так, ради спортивного интереса и для удовлетворения собственного самолюбия. Тем более, он мне действительно понравился. Очень элегантный и красивый, хотя и не такой ослепительный, как Макс.

- Мистер Брукс,  я очень польщена Вашим вниманием к моей мазне, - улыбнулась я, подходя к нему.

- Вы слишком самокритичны, мисс Хилтон. У Вас, определенно, есть талант!

- Рисование – моя истинная страсть, дорогой маэстро, - заметила я. – И я была бы  безмерно счастлива, если бы Вы согласились давать мне уроки живописи.

- Вы очень добры ко мне, - вежливо ответил художник. – И… Я не даю уроки живописи, но из уважения к Вашему таланту, пожалуй, соглашусь.

И мы стали успешно работать вместе в его мастерской, находившейся в его загородном доме, в прекрасном живописном месте, созданном для вдохновения. Это была исключительно ЕГО территория, его мир. Я даже помогала ему творить. Но Стэнли оказался чистыми невинным, почти как ребенок, поэтому не проявлял никакой реакции на мое изощренное кокетство. При этом я чувствовала, что я небезразлична ему. Так прошло несколько месяцев. Тогда я изобрела самый дерзкий, и в то же время невинный  способ обольщения.  Зная его увлечение творчеством Гете, я написала для него картину, изображающую Маргариту, гадающую на ромашке о любви Фауста.

- Это очень милый эпизод, - улыбнулся Стэнли.

- Бедная Маргарита, - вздохнула я. – Она сомневается в его любви.

- Да, но ведь ромашка подсказала ей верно, что он любит ее, - сказал Стэнли.

- К счастью, да… - согласилась я. – А я сейчас переживаю те же самые  чувства… вот если бы мы с Вами были Фаустом и Маргаритой… Вы любили бы меня?

Стэнли очень смутился и опустил голову.

- И я бы жизнь отдала за слово «да»… - тихо сказала я.

- Да, я люблю Вас, Энни… - проговорил, наконец, он, - Хотя и пытался это скрыть... даже от себя самого…

…После этого объяснения яоставила его и исчезла на 3 дня.

Затем  последовало свидание, на котором произошло наше неизбежное падение в бездну страсти…

- Не думал, что со мной может случиться подобное, - признался он.

- А ты раньше никогда…? – спросила я, не докончив фразы.

- Что никогда? Так сильно не влюблялся? Да. Никогда.

- А как же юные, прекрасные натурщицы и поклонницы?

- Это не про меня. Я не дамский угодник, - признался Стэнли.

- Правда? И ты раньше никогда…?

- Хочешь спросить, не изменял ли я жене?

Я согласно кивнула.

- Да, никогда, - признался он.

- Да ну, не верю, - легкомысленно рассмеялась я.

- Клянусь тебе, - горячо и немного с обидой возразил любимый.

- Извини… Просто это так необычно… при твоей красоте, известности и профессии… - произнесла я, целуя его, и, помолчав немного, заметила:

- Получается, я твой первый грех?

- Да, именно так. Ты – мой первый грех, - улыбнулся он. – И последний, будь уверена.

- Стало быть, ты чувствуешь себя виноватым?

- Виноватым? Нет, ничуть. Я чувствую себя счастливым!!!

Итак, цель была достигнута, и мой  застенчивый гений без памяти влюбился в меня, однако у этой авантюры оказался очень сильный «побочный эффект»: играя, я и сама не заметила, как потеряла от него голову…

Несмотря на то, что возлюбленный был на 31 год старше меня, мы влюбились друг в друга, как 15-летние подростки. Это было наваждение, безумие для нас двоих. Безмерная, отчаяннаялюбовь безжалостно резала нам души. Запретность нашей страсти разогревала кровь еще сильнее. Мы клялись друг другу в вечной любви и верности, он постоянно повторял мне, что я стала смыслом его жизни, его миром, его музой и богиней, и это, впрочем, было взаимно. Восхищаясь его добротой, умом и талантом, я молилась на него, он стал для меня всем… Мы вдохновляли друг друга на творчество, вместе читали классику (в частности, сонеты Шекспира и поэзию По) и посвящали друг другу стихи, хотя я была на редкость бездарным поэтом. Со Стэнли я окончательно забыла о сомнительном образе жизни и вредных привычках. Но при этом мы вовсе не были слишком серьезными и скучными, напротив, нам было очень весело вместе, тем более мы оба отличались огромным чувством юмора. Наша связь была не только  физической и страстной, но и  духовной и дружеской – мы понимали друг друга буквально с полуслова и были самыми лучшими друзьями, доверяющими друг другу все свои тайны, все беды и радости. Невероятно, но мы любили даже одни и те же блюда, и нам нравились одни и те же цветы – фиалки. Впервые со времени смерти отца я ощутила себя по-настоящему счастливой.

Более того, этот роман перевернул мое сознание. Являя собой гремучую и невероятную смесь старомодной и холодной пуританки с убежденной свободолюбивой феминисткой,  всем сердцем ненавидящей «пошлое мещанское счастье», то есть замужество, и заявлявшей всем, что «скорее повешусь, чем выйду замуж», в своих мечтах я все чаще видела себя женой Стэнли. Он об этом знал, более того, подыгрывал мне. Как и все влюбленные, мы обожали купаться в грезах и рисовать себе радужные картинки совместного будущего, в реальность которого и сами не верили.

Однако было одно «но». Больше всего на свете мы боялись потерять друг друга, и все-таки это случилось. После 2 лет отношений я стала панически бояться остаться без любимого. Это выливалось в постоянные сцены ревности и ссоры с моей стороны.

- Моя подруга недавно вышла замуж, - заявляла я. – А я одинока, и мне никто не нужен, только ты! А ты по-настоящему любишь только свою Эльвиру! Я устала, устала делить тебя с ней!

Далее следовали потоки упреков…

Но мой милый всякий раз прощал меня, и наши пылкие скандалы заканчивались не менее темпераментным примирением. Так прошло еще полгода.

Я стала замечать, что Стэнли отдаляется, избегает меня. И это больно ранило.

Однажды после одной из наших романтических прогулок в парке, я с упреком сказала ему:

-Малыш, мне надоело отпускать тебя. Когда уже мы навсегда останемся вместе?

-Ты, знаешь, любимая, что это невозможно. По крайней мере, сейчас. Я не уверен, что это вообще когда-либо случится.

- Если б ты любил меня, то остался бы со мной! – воскликнула я.

- Ты знаешь, что ты значишь для меня, но у меня долг…

- Что я для тебя значу?! – сорвалась я. – Да я для тебя просто  игрушка – и все! Ты разлюбил меня, но у тебя не хватает даже духу, чтобы сказать об этом! Трус несчастный! Ты мучаешь нас обоих!

- Твое воображение рисует тебе  ужасные вещи, но я никогда не обманывал тебя. И сейчас не обманываю. Ты очень много для меня значишь, но я не могу обещать того счастья, которое не могу подарить тебе. Я сожалею о твоей боли, - сказал Стэнли.

- Сожалеешь?! Ты же  сам причиняешь мне ее! Ненавижу тебя!

- Нам лучше поговорить в другой раз, когда ты будешь спокойнее, - не выдержал мой бедный возлюбленный. – Хотя я не уверен, что ты когда-либо  сможешь услышать меня!

- Иди к черту, мерзавец! – выругалась я. – Видеть тебя больше не желаю!

И  убежала, твердо решив жить без него.

Но, как оказалось, сильно переоценила свои возможности. Я просто не могла дышать без любимого, горько тосковала по нему… Прошло 2 недели.

Если бы я просто пришла к нему и попросила прощения, все было бы как прежде. Но Энн Хилтон не знала слова «прости», даже когда была очень виновата. В моей ядовитой душе созрел жестокий, поистине изощренный, план мести.

Подождав еще пару недель, в одно из воскресений, я подговорила друга своего детства, довольно невзрачного парня, прогуляться со мной в парке, изображая влюбленную парочку. Именно в том парке обычно проводил свободное время мой возлюбленный. Все сработало, Стэнли заметил нас – и его взгляд, брошенный на меня, был исполнен боли. Он тут же отвернулся, и мы с приятелем ушли. Этого мне показалось мало, и, вернувшись домой, я зашла на свою страницу в социальной сети и поставила статус: «Помолвлена» для того, чтобы Стэнли увидел это.

Есть такой психологический прием – заставить партнера ревновать, чтобы он снова вернулся. Таким образом, я рассчитывала, что Стэнли, уязвленный ревностью, сам прибежит ко мне и будет умолять о примирении. Я скажу: «Брось, любимый! Мне нужен только ты!», - и страстная любовь, как обычно, снова помирит нас. Увы, я ошиблась лишь в одном – Стэнли оказался не тем парнем, а я знала любимого слишком плохо…

На другой день я обнаружила от него сообщение следующего содержания: «Поздравляю с помолвкой. Желаю счастья». Это разорвало мне сердце… В этих коротких строчках я прочувствовала всю его сдержанную боль – как стон сквозь стиснутые зубы… Но я упорно продолжала занимать выжидательную позицию.

Через несколько дней, когда Стэнли праздновал свой 52-й День Рождения, я позвонила ему на наш «секретный» мобильный телефон.

- Алло, - холодно, но довольно скоро ответил именинник.

- Стэнли, с Днем Рождения тебя! – сказала я.

- Спасибо, Энн, - ответил он. – Я очень рад, что ты помнишь.

Его обращение по полному имени очень ранило меня.

- Милый… Послушай… То, что ты видел в парке… и вообще, вся моя идиотская «помолвка» - это все фейк, обман. Просто я хотела заставить тебя ревновать.

- Очень жаль, - отозвался Стэнли. – Я надеялся, что ты действительно обрела счастье, которое заслуживаешь. Я был бы очень рад за тебя.

- Но ты веришь мне?!

- Да, верю тебе, как и в то, что ты еще встретишь свое счастье!

- Да как ты не поймешь! – взорвалась я. – Ты – мое – счастье! Я только твоя, навсегда твоя, и никто другой мне не нужен!

- Но я не могу быть твоим, - холодно возразил он. – И я не могу принять твои чувства. Прощай навсегда.

- И все-таки Вы - сволочь, мистер  Брукс! – прокричала я. – Тупая и бессердечная!

Несмотря на то, что Стэнли, несомненно, слышал мои последние слова, он ничего не ответил и просто повесил трубку. Раздались короткие гудки.  Мой план провалился.

В тот вечер я купила в магазине бутылку бренди и напилась до бесчувственности…

Глава 7

Шло время. Точнее, ползло мучительно медленно. Это было адское страдание. Я по-прежнему любила его. Точнее, не по-прежнему, а еще сильнее. Во много раз. Засыпая, я надеялась, что все это кошмарный сон. Просыпаясь, я надеялась, что он рядом. И так каждую ночь. Иногда я вслух звала его по имени, но никто не отзывался. Я так мучительно тосковала. По нему. По его лицу. По его голосу. По его ласкам.Исступленная страсть, смешанная с чудовищным чувством вины, безжалостно терзала мою душу и утомляла тело.  Это была настоящая наркотическая «ломка». Я чувствовала даже сильнейшую физическую боль во всем теле, особенно в грудной клетке. Я знала: это болела душа. Много раз я пыталась писать ему электронные письма, но он не читал их. Много раз я набирала его номер, но он оказывался недоступным…

При этом я тосковала не столько по любовнику, сколько по бесконечно родному и дорогому человеку, которому причинила ужасную боль и о котором теперь ничего не знаю. Как он сам? Как его творчество? Как его здоровье? Счастье? Благополучие? Настроение? Прежде мы очень трогательно и нежно заботились друг о друге, а теперь потерялись в холодном и черном мире мрака. Мы безошибочно угадывали  малейшие изменения настроения друг друга, и если кто-то из нас  бывал не в духе, другой мог моментально его развеселить. Как знать, может, именно сейчас Стэнли очень грустно, и ему была бы необходима моя поддержка? Он – мое самое дорогое сокровище, которое я так берегла – и так бездарно потеряла, разрушив наше счастье собственными руками!  Эти мысли не давали дышать. Много раз я порывалась прибежать в «наше место» - заветную мастерскую в его загородном доме, но являться туда без звонка было бы с моей стороны очень неосмотрительно – ведь там могла появиться его жена, а унизительная встреча с ней была бы для меня невыносимее смерти.

Прошло несколько месяцев. Я снова  пристрастилась к алкоголю и наркотикам, не говоря уже о табаке. В гордом одиночестве я  напивалась до беспамятства – снова и снова – чтобы хоть как-то забываться. Я могла ходить по целой неделе в грязной майке, с непричесанными волосами и практически голодной. Я опускалась ниже и ниже, не желая ни с кем общаться и никого слушать. Учебу в университете я к той поре  уже закончила, и свободное время превратилось для меня в пагубный яд, в черную дыру, которая стремительно засасывала, как бесконечный мрачный тоннель, в конце которого нет света...

Все чаще посещали навязчивые мысли о суициде. Так, однажды я с упоением мечтала, как залезаю в горячую ванну, беру в руки нож, вскрываю вены, и густое, тяжелое, алое облако крови растворяется в прозрачной воде… И через несколько минут мое презренное тело превратится в уродливый, а потом и разлагающийся кусок мяса… Из этого наваждения меня вывел пронзительный крик моей кошки Мэри, которая стояла рядом и громко мяукала, будто чувствуя все. Придя в себя, я сообразила, что стою в кухне, с ножом в руке. Я провела кончиком ножа по внутренней стороне запястья, но не поцарапалась даже. Кошка продолжала жалобно  кричать, и я выронила нож.  Мэри… единственное существо, которого я все еще люблю. Несколько лет назад  я подобрала ее на улице возле нашего с мамой загородного дома; она была очаровательной, необыкновенно ласковой и умной черной кошкой с белым пятнышком на подбородке; мы очень полюбили друг друга; когда-то я спасла Мэри от голодной смерти, теперь, не понимая этого, она спасла меня…

И все-таки однажды, не в силах больше жить без любимого, я довела свой замысел до конца. Выпив для храбрости бутылку виски и бутылку мартини, я проглотила невообразимое количество таблеток, чтобы никогда не проснуться. Но столь вожделенное небытие, на которое я надеялась, так и не наступило. Вместо этого я будто провалилась куда-то и оказалась в какой-то странной  то ли комнате, то ли в палатке, с очень низким потолком, кроваво-красными стенами в короткую белую полоску, без окон и дверей. Рядом со мной находились какие-то страшные, черные люди. Они не причиняли мне никакой физической боли, но неописуемым, непреодолимым ужасом и ненавистью веяло от них. «Как же я выйду отсюда?» - в сильнейшем, неведомом прежде, страхе спросила я, но почему-то мой голос прозвучал не громче, чем мысль. «Ты останешься с нами навсегда, - сказали, вернее, «подумали», эти люди мне в ответ, но в их голосах отчетливо звучало змеиное, просто невероятное, злорадство. - Ты проведешь здесь Вечность!». «Вечность!», - звенящим эхом отозвалось в ушах и наполнило мои жилы инфернальным ужасом, который невозможно испытать на земле…

Я очнулась в холодном поту, в больничной палате и в белой постели, возле которой сидела моя плачущая мать.

- Энни, милая, что ты наделала!

- Мамочка, я была в аду! – произнесла я и горько разрыдалась.

Позже я рассказала ей о Стэнли… Она отнеслась ко мне с пониманием и нежностью, заметив все же, что в случившемся есть огромная доля моей вины…

…Этот случай перевернул всю мою жизнь. Я решительно, полностью  и навсегда покончила со всеми вредными привычками, обратилась к вере, научилась молиться Богу (а разве могло быть иначе?!) и решила служить людям, участвуя в различных благотворительных акциях. Кроме того, я стала учиться на психолога, и второе высшее образование давалось несравненно легче, чем первое.

Но была ли я счастлива? Ни на минуту. Сблизилась ли я с матерью? Ни на йоту – она по-прежнему оставалась для меня почти чужим человеком. Забыла ли я Стэнли? Ни на миг. Но я смогла зарыть свою неизлечимую боль в самые глубины души, как зарывают в могилу гниющий труп, а внешне я казалась благополучной и счастливой, подобно тому,  как у прекрасной и сияющей Луны есть обратная, темная  сторона, которую никто  никогда не видит…

При всем этом я имела удивительный дар – заряжать оптимизмом всех вокруг, утешать огорченных, будь то близкие друзья или совсем чужие люди, убеждая всех, что жизнь прекрасна, и ей нужно радоваться. Если б они видели, в какую ужасную черную бездну превратилась моя душа, и какой сплошной огромной коростой покрыто мое сердце, они отпрянули бы в ужасе! Поэтому я не впускала никого в свой тайный темный мир, покрытый толстой коркой льда. Безграничное царство боли и страданий было только моим… Часто, возвращаясь в свою пустую квартиру, я любила включать громкую музыку и долго танцевать, словно пытаясь растоптать свою боль и заглушить горький плач собственной души…

                Глава 8

Итак, я вывела безупречную формулу счастья: если разбито сердце, активируй мозги. И с головой ударилась в учебу, живя только ею и жадно впитывая новые знания, подобно губке. Поэтому стала отличницей, любимицей преподавателей и бельмом на глазу для сокурсников, которых откровенно избегала и которым совершенно справедливо казалась самодовольной  угрюмой занудой.

 Единственной и лучшей моей подругой стала однокурсница Кэтрин Дженнифер Миллер. Кейт (как называли ее близкие) была на год моложе меня, отличалась поразительной красотой, умом и обаянием. У нее были великолепные темные волосы, живые темные глаза, ослепительная улыбка и стройная фигура. В сочетании с блестящей внешностью, девушка обладала незаурядными интеллектуальными способностями и была отличницей. Но я сблизилась  с ней по другой причине -  на почве интереса к девиантным личностям и, особенно – к  серийным убийцам, которых Кейт (как, впрочем, и я) старалась понять по-научному и по-человечески. Подобно мне, подруга была непримиримой и активной противницей казни. Узнав Кэтрин лучше, я поняла, что, впридачу ко всем достоинствам, она еще и очень добра, и отзывчива. Несмотря на свою гордыню, я не только сочла Кейт достойной своей дружбы, но и признала, что она превосходит меня во всем. При этом Кейтвовсе не была заносчивой. Хотя я завожу тесные отношения очень тяжело, с ней мы очень скоро стали, что называется, «не разлей вода», вместе сидели за партой, и нередко Кейт помогала мне с учебой. Более того, мы доверяли друг другу секреты, и появление такой замечательной подруги украсило мою жизнь.

Однако, волшебство истинной дружбы не позволило мне забыть о науке, во имя которой я однажды  пошла даже на невиданную «жертву» - отправилась на прием  к экстрасенсу с целью увидеть  на этомпримере технологии манипуляции человеческим сознанием и раскрыть их в докладе, который старательно готовила для ближайшего семинара.

…Все было, как положено: полутемный кабинет, свечи на столе и угрюмая немолодая дама с колодой карт… Я кусала губы, чтоб не рассмеяться.

- Вижу твою судьбу, - проговорила она, обращаясь ко мне. – Нелегкая она была, нелегкая…

- Что у меня было, я и сама знаю, - усмехнулась я, - Скажите лучше, что меня ждет?

Гадалка перетасовала карты и разложила их.

- Любовь погибла… Но твоя истинная Судьба еще впереди… Я ничего не понимаю… Вижу кровь… много крови… Он – чудовище… ужасное  чудовище…

На лице женщины отразился неподдельный страх.

-Ничего больше не скажу, - взволнованно проговорила она, поспешно складывая карты. - Уходи, скорее уходи!

«Видно, дамочка совсем заигралась, чтобы произвести эффект, - думала я, выходя из «магического» салона. – Чушь какую-то мне сказала, что встречу свою Судьбу… Кого-то другого, кроме Стэнли?.. Никогда! Ведь это невозможно… Да…Что взять с простой шарлатанки?».

Но все-таки слово «чудовище» против моей воли, засело в голове… Да еще и «много крови»… Что бы все это значило?

Однако, являясь рационалисткой, я вскоре забыла этот странный и нелепый случай, и, как прежде,  погрузилась в науку. И вскоре состоялась  лекция, которую, как оказалось, я никогда не забуду.

Глава 9

 - Сегодня мы будем говорить о таких явлениях, как психопатия и социопатия, которая является одной из форм психопатии, - начала профессор Стивенс. – Психопаты отличаются от обычных людей неумением чувствовать раскаяние, привязанность, сострадание, симпатию. Характерной их чертой также является нарциссизм и умение искусно манипулировать… При этом они нередко бывают очень обаятельны и талантливы. Но это, что называется, «люди без сердца».Социопаты имеют много общего с психопатами, но, в отличие от них,  менее успешны в работе и личной жизни, более импульсивны и вспыльчивы; и, главное, если психопатия обычно является врожденным расстройством личности, то социопатия – приобретенным, полученным в результате сильнейшего стресса, детской травмы, или сложившемся  под влиянием факторов социальной среды. Психопаты более опасны, поскольку они вообще лишены чувства вины за свои поступки.

Лекция оказалась на редкость интересной о различных типах психопатии, их различиях и проявлениях. Я старалась запомнить каждое слово.

- …Особенно много среди психопатов девиантных личностей, - продолжала профессор. Яркий пример – харизматичный психопат Теодор Генри Ларсен -   серийный убийца девушек, начавший свой кровавый путь в 27-летнем возрасте и державший в страхе всю Аризону в 70-е годы. Установленное число его жертв – 30 человек, но может быть гораздо больше. Самой младшей из его жертв было 12 лет. Преступления, совершенные по сексуальному мотиву, сопровождались изощренным садизмом и частыми случаями  некросадизма и некрофилии… Некоторые части тел жертв он приносил домой как сувениры. Вместе с тем, Ларсен был глубоко образованным, очень обаятельным человеком с развитым эстетическим чувством, он хорошо рисовал, писал стихи, любил классическую музыку и литературу. Являлся практикующим психологом и психиатром, в общении с людьми казался выдержанным, добрым и обходительным. Одно время он работал даже в кризисном центре на телефоне доверия, спасая людей от суицида, а немного позже вместе со своими друзьями организовал бесплатную службу психологической помощи для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Ларсена отличала очень высокая маска нормальности, и он, будучи талантливым актером и патологическим лжецом, умело поддерживал свой образ положительного человека.

- Позвольте спросить, профессор, - поинтересовалась я. – Существовали ли факторы, спровоцировавшие его девиантное поведение?

- Точных причин не выявлено. Но если принять теорию, что он был психопатом (к чему склоняется большинство специалистов), то психопатия – это, как правило,  врожденное отклонение. Ларсен был признан вменяемым, помещен в тюрьму и приговорен к казни, потому что психопатия считается не психическим заболеванием, а пограничным состоянием психики между дурным характером и психическим заболеванием.

Тут я задала несколько провокационный вопрос:

- Простите, откуда известно, что у Ларсена была именно психопатия, а не  какое-либо иное заболевание?

- Диагноз Ларсена, выявленный судмедэкспертами – истероидная психопатия. Сомневаться в его верности нет оснований, поскольку Ларсену были присущи все черты «классического» психопата-нарцисса: абсолютно хладнокровный, самовлюбленный  и безжалостный, он блестяще играл свою роль «хорошего человека», делал успехи в учебе и карьере и создавал видимость крепких и счастливых отношений со своей гражданской женой Кристиной Голдинг и ее маленьким сыном.

- Можно спросить, как сложилась его судьба?

- Ларсен 10 лет провел в камере  смертников в тюремном комплексе «Аризона Флоренс», был приговорен к смертной казни в газовой камере, которая должна была состояться 10 сентября 1990 года, но пришедшие за ним охранники обнаружили его мертвым. Преступник покончил с собой, приняв смертельную дозу валиума.  Ларсену на тот момент было 43 года. Место его захоронения неизвестно.

- Ну и ублюдок! Бывают же такие! – поделилась я своим возмущением с Кейт, когда мы шли из университета.

– Да уж! – согласилась она. – Тип не из приятных. Я знала о нем и раньше.

- Странно, что мы с тобой о нем не говорили, - удивилась я.

- Просто этот Ларсен мне не очень импонирует, - призналась Кейт. – Хотя он считается одним из самых обаятельных злодеев.

- Не знаю, какое уж тут обаяние, - продолжала возмущаться я. – Судя по тому, что рассказала сегодня профессор, – отморозок конченый. Для таких, как он, даже пожизненного мало.

- Так ты же вроде против смертной казни, дорогая, - напомнила подруга.

- Я и не говорю, что его надо было убивать! Пусть бы лучше он гнил пожизненно в самом паршивом карцере и молил Бога о смерти!

…Вернувшись в квартиру, я решила-таки узнать из интернета об  этом негодяе чуть больше. И каково же было мое удивление, когда я узнала в ужасном маньяке Ларсене того самого прекрасного смертника, чей образ так поразил меня в 10-летнем возрасте! Именно он был моим печальным  Ангелом, моей нежной детской любовью! Я была потрясена! И даже нашла и вновь пересмотрела  то самое его интервью… Против моей воли, сильное отвращение к нему таяло и исчезало, а все мои давние  чувства, - нежности, сострадания, восхищения, благоговения и любви  – ожили снова – и возросли во много раз. Я испытала невероятное чувство счастья, как от встречи с давним, невыразимо близким другом. Как в детстве, я снова разрыдалась от бури переполнивших эмоций…  «Вот его я могла бы полюбить раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь, кем бы он ни был! Полюбить так же сильно, как Стэнли… Или даже сильнее!» - подумала я.

И с того дня  забыть Теодора Ларсена – моего дорогого Тео - я не смогла уже никогда…

Глава 10

Я начала активно интересоваться его личностью. Мой герой из детства оказался вовсе не так безупречен, как я представляла его много лет назад. В его жизни случались и кражи, совершенные в юности; и проблемы с алкоголем, и довольно беспорядочные связи с девушками, не говоря уже о страшных преступлениях, которые приводили меня в ужас. Но я вовсе не боялась узнать его истинное лицо и принять его таким, какой он есть. Темные глубины его души  влекли и завораживали, словно темный омут, и это было сильнее страха и отвращения.

Однако гораздо больший интерес вызывала «нормальная» сторона его сущности. Как и говорила профессор Стивенс, Тео Ларсен был прекрасным художником и поэтом, а также – истинным ценителем прекрасного; интересовался древнеримской историей, культурой Возрождения и в совершенстве владел итальянским языком.

Кроме того, как я узнала немного позже,  он отличался любовью к растениям и животным. В отношении к людям проявлял доброту, отзывчивость, сдержанность. С детства обожал мать и своих младших брата и сестру (хотя и не любил отчима), особенно меня поразила его любовь к малышам,  с которыми он часто нянчился. Будучи законченной эгоисткой, я всегда  считала, что «один ребенок в семье – слишком много, а двое – вообще катастрофа». Это мое твердое  кредо. И  каждый день я сердечно благодарила Бога за то, что являюсь единственным ребенком у своих родителей (к которым относилась как к собственности) – ведь вся их любовь и внимание доставались только мне; если б они решились на второго ребенка после меня, я сочла бы это ужасным и непростительным предательством с их стороны. И не дай Господь, если б моя мать вышла замуж во второй раз и привела бы в наш дом отчима! Такого бы я ей не простила никогда… а уж рождение младших детей – вообще что-то запредельное! Это была моя самая больная тема.

 К перспективе же своего материнства я относилась даже с большим отвращением, чем к замужеству – меня коробили детский крик, плач, шум, капризы, постоянно запачканная одежда и разбросанные по квартире игрушки. Будучи убежденной чайлдфри, я искренне – вплоть до возмущения - не понимала женщин, готовых ради этого (столь сомнительного)  «счастья» рисковать (или даже пожертвовать) своей свободой, карьерой, красотой и здоровьем, не говоря уже о необходимости терпеть испорченную беременностью фигуру и неизбежную «болезнь рождения». Все это казалось для меня «слишком и слишком низкой долей», и всю свою жизнь я твердо решила посвятить лишь себе.

Поэтому любовь Тео к младшим брату и сестре и нежная забота о них казалась мне чем-то «за гранью» -  вроде монашеского подвига. Это заставляло меня буквально преклоняться перед ним.

В дружбе мистер Ларсен проявлял верность. Любить тоже умел, (хотя в чисто физическом плане и не отличался верностью). При этом в юности Теодор был до крайности застенчив и испытывал большое отвращение  к интимной стороне отношений.  Мужская жизнь будущего «животного» началась лишь в 21 год, когда  после обильных возлияний какая-то незнакомая девушка с облегченной моралью, соблазнила его, после чего ему  было очень гадко и стыдно. С женщинами Теодору вообще не везло – все 3 его возлюбленных, которых он обожал, оставили его.

 Первая подростковая любовь – одноклассница Валери Джонсон – жестоко отвергла его чувства, едва не доведя до сумасшествия.

Вторая его большая любовь – шеф-повар  Кристина Голдинг, с которой он познакомился в 25-летнем возрасте и у которой был маленький сын Майкл от предыдущего брака - его Ларсен очень любил. Но через 5 лет после начала отношений Кристина бросила Теодора и - в отместку за его измены (хотя и сама вовсе не обременяла себя верностью) – нашла  новую любовь. Но Кристина навсегда осталась самой большой и, как оказалось, вечной его страстью. Когда охранники нашли Ларсена мертвым в своей камере, увидели рядом с ним несколько ее фотографий,  и  его записку со словами: «Ты и твоя любовь – это лучшее, что было в моей жизни, милая Крис. Прощай». Хотя едва ли эта Крис уронила о нем хоть одну слезинку!

Последние серьезныеотношения у него были с Кэтрин Энн Блейк – медсестрой из больницы, где Тео работал психиатром. Замечательно некрасивая и невероятно коварная,   Кэтрин, выражаясь мещанским языком, страдала от неустроенной личной жизни.  В свои 32 года она не  имела ни мужа, ни детей, и симпатичный доктор Ларсен сразу вскружил ей голову. Несчастная влюбленная долго и безуспешно пыталась  добиться его взаимности. И в свой День Рождения она, воспользовавшись не очень давним  расставанием Тео с Кристиной, пригласила его в гости, щедро угостила вином и соблазнила. Но незадачливому донжуану это не понравилось.

- Ты мне не нужна, и прошлая ночь была ошибкой, - холодно заявил он на следующее утро.

Но через 2 месяца после этого случая Теодор был арестован, что сыграло Кэтрин на руку. Она примчалась к нему в тюрьму, и после обилия клятв в любви до гроба сказала с невинным взглядом:

- У нас будет ребенок.

 Как выяснилось позже, она нагло  лгала, зная его «слабое место» - мечту о прекрасной семье и огромную любовь к детям.

Тогда Тео резко изменил отношение к Кэти.

- Прости меня, за то, что я поступил так плохо тогда. Мы должны пожениться. Я тебя люблю. Береги себя, - сказал он.

Влюбленные поспешили расписаться за колючей проволокой. Хотя она навещала его раз в 10 дней, Тео забрасывал свою «милую Кэти» и «дивное воплощение красоты» (вот уж спорное утверждение! воистину, любовь ослепляет!) нежнейшими письмами, дарил ей дорогие подарки (поручая своим адвокатам покупать их), в том числе – бесценный золотой браслет. Кроме того, понимая, что его могут приговорить к казни, Тео завещал ей свой счет в банке на довольно крупную сумму.

И тогда Кэти пропала. Несчастный супруг напрасно ждал ее.  Последним ударом стал визит к нему их общей коллеги и подруги - Шарлотты, которая хорошо относилась к Тео.

- Как Кэти? – тревожно спрашивал он. – Ты с ней общаешься? Я очень волнуюсь.

- Мне очень жаль, но я должна открыть тебе правду. Кэти тебя обманула, нет никакого ребенка, и не было никогда. Она говорила мне, что планирует уехать отдыхать в Испанию в ближайшее время и по-тихому порвать с тобой. Я, правда, сожалею.

А через неделю после этого случая Кэтрин нанесла свой визит.

-Милый, - начала она. – Я должна отправиться в Калифорнию к больной кузине. Через месяц вернусь.

- Знаю я, к какой ты «кузине» собираешься, - холодно отвечал Тео, не глядя на нее. - Шарлотта мне все рассказала. Так что убирайся отсюда, чтоб я тебя не видел, и не забудь взять развод.

- Да, Шарлотта сказала тебе правду! – закричала Кэти. – Неужели ты, правда, подумал, что мне нужен  ублюдок от тебя?! Да знаешь, что про тебя говорят?! Что ты животное, мясник и извращенец! Что тебя убить мало! И они правы! Ты вытер об меня ноги тогда, а теперь я, кажется, вполне с тобой рассчиталась!

Скандал был такой силы, что охранники вывели Кэтрин из камеры, прервав не очень нежное свидание влюбленных, и с тех пор они больше никогда  не виделись.

Хотя многие и многиедамы продолжали отчаянно влюбляться в Тео, заваливая его жаркими посланиями (невзирая на его  славу «монстра» и «чудовища») он больше не вступал ни в какие романтические отношения, вероятно, совершенно перестав доверять женщинам.  Таким образом, самые ужасные моменты своей жизни ему пришлось проводить в одиночестве. Вместе с тем, публично он не только не обвинял своих бывших возлюбленных, но и защищал  их, говоря, что они не виноваты ни в разрывах отношений, ни в начавшейся серии убийств.

Я ненавидела Кэтрин Блейк до безумия – и это была не ревность. Я никогда не унизила бы себя ревностью к этому ничтожеству.  Просто я люто ненавидела ее за всю ту боль, которую она ему причинила. Меня раздражал даже тот факт, что ее второе имя – Энн – совпадало с моим первым. Но мне нравилась идея, что в сравнении с нею я просто ослепительна, и если Тео смог полюбить ее, то, несомненно, полюбил бы и меня.

 А вот настоящее чувство ревности вызывала у меня Кристина, по которой он, буквально, сходил с ума. Хотя Кристина, подобно Кэтрин, и уступала мне в плане  внешности, я питала к ней некоторое уважение с микроэлементом восхищения. Во-первых, она, несмотря на свой скверный характер, действительно, испытывала к Тео сильные чувства, хотя это было скорее вожделение, чем истинная любовь, но, тем не менее, она умела его прощать. Во-вторых, Кристина обладала блестящим литературным талантом и после смерти Тео написала его биографию, которая стала бестселлером не только для  криминалистов, но и для домохозяек – ведь  сюжет превращения Чудовища в Принца уже всем хорошо знаком с детства, а вот обратная метаморфоза была действительно чем-то новым. Эта удивительная книга  стала моей настольной – я перечитывала ее много раз, снова и снова упиваясь талантом автора. Поэтому я ловила себя на мысли, что Кристина стала бы моей сильной соперницей. Проклятое «бы»! Потому что Смерть переиграла нас всех и похитила его навсегда!

…Меня интересовали также и самые незначительные факты из его жизни, например, то, что он прекрасно готовил, был одержим чистотой и порядком в доме,  безукоризненно одевался и имел невероятную страсть к галстукам, которых у него было несколько сотен. Мне эта причуда показалась довольно милой, тем более, я сама страдала аналогичной слабостью к красивым заколкам для волос.

…Когда я обнаружилаписьма Ларсена к матери, друзьям и возлюбленным, то была поражена их глубиной, искренностью и нежностью. Определенно, их автор не мог быть бессердечным притворщиком без чувств и совести, а его последняя беседа совершенно подтверждала эту мысль! Конечно, бедная очарованная и почти  влюбленная Энни не могла быть настоящим исследователем, но… Существовали объективные мнения специалистов (как например, его психиатра Деборы О’Нил), которые были уверены в его способности к искренним чувствам и раскаянию и даже сомневались в его психопатии. А я часто предпочитала следовать мнению меньшинства, а не большинства, поэтому «открывала» Тео заново. Как будущий психолог, я хотела понять, почему такой искренний и добрый человек смог опуститься на такие глубины падения. Должна же быть какая-то причина, которая положила начало этим чудовищным убийствам! Я была уверена, что так называемая «маска нормальности» была его истинным лицом, а жуткие преступления – следствие какой-то ужасной болезни, возникшей ввиду  очень сильной, но неведомой причины, которую он, по всей видимости, старательно скрывал от всех. И я искала более правдоподобное объяснение, чем пресловутая врожденная психопатия, склоняясь к выводу, что в его жизни произошло нечто ужасное, что сделало его безжалостным монстром.

Его мать – Анжела Стелла Ларсен - вызывала во мне огромное восхищение тем, что безмерно  любила своего сына, даже когда узнала, что он оказался ужасным убийцей. Кроме того, к своей радости и гордости, я узнала, что мы с ней родились в один день – 12 августа.  Хотя я не отличалась суеверием, это совпадение показалось мне особым знаком судьбы.

…Очевидно,  Тео интересовал меня не только как предмет исследования. Увлекшись им до  беспамятства, я не замечала, как случилось невозможное, и Стэнли по капле уходит из моего сердца, а я перестаю о нем страдать. Более того, впервые с момента разрыва отношений с прежним возлюбленным  я начала писать картины, а именно портреты Тео, нередко – в необычных образах Ангела, короля или рыцаря. Часто я воображала, каким он был бы сейчас, если б остался в живых, и писала его в этом образе, потому что мне было невозможно смириться с тем, что его нет… Он стал для меня тем же, чем была для Рафаэля его Форнарина – неиссякаемым Вдохновением, Ангелом и Дьяволом, Мадонной и блудницей. Я наслаждалась своим новым чувством, так похожим на любовь. Но в один момент эта странная любовь приобрела зловещий характер…

               
Глава 11

Однажды навязчивая мечта о Тео овладела мною с такой неистовой силой, что это походило на безумие. Не в силах противостоять этому наваждению, я  взяла карандаш и стала просто водить им по бумаге. Когда закончила, получилось интимное изображение любовников – меня и Тео, причем ему было более 60 лет, но он все еще сиял ослепительной красотой. Я не выносила изображений обнаженных натур, считая их пошлыми и вульгарными, поэтому картина получилась очень целомудренной, лишенной всякого натурализма, однако от нее веяло такой нестерпимой страстью, что на нее, как на летнее полуденное солнце, было тяжело смотреть.

И тут мне стало страшно и стыдно. Страстное влечение к нему, умершему, казалось чем-то извращенным и жутким. «О чем это я? Ему вечные 43, и он давным-давно мертв! Он умер, когда мне было всего лишь 3 года! Я могу лишь восхищаться им, как Ангелом…но я… я так люблю его всей полнотой сумасшедшей  страсти… Что это со мной?! Это же кощунство! Я схожу с ума!!!», - в отчаянии подумала я, и, в голос разрыдавшись от невыразимой боли, стыда и горя,  с ненавистью порвала эскиз на мелкие куски.

Неужели я забыла Стэнли?! Стэнли… Он единственный, кто смог бы спасти меня от этой невероятной одержимости! Я зашла на его страницу в социальной сети, но, к великому огорчению, обнаружила, что она удалена. Тогда я прислала ему на электронную почту письмо следующего содержания:


«Дорогой Стэнли!

Надеюсь, что ты в порядке. Я не прошу тебя простить меня, потому что я не заслуживаю прощения. Я не прошу твоей любви, ибо заслуживаю лишь бесконечность твоей ненависти. Я хочу просто поговорить с тобой, вспомнить твой голос.

Я много пережила с тех пор, как мы расстались. Мое тело живет и шевелится, но оно стало лишь  гробом для моей мертвой души. Но я заслужила все это. Бесценный мой… Если б ты мог знать, как мне жаль! Если бы я смогла остановить мое сердце, Стэнли, я умерла бы уже 1000 раз… Я конченая сволочь, но я все еще люблю тебя! Ты - моя жизнь, мое сокровище, мое все. Молю тебя, просто выслушай! Ты – моя единственная истинная любовь! Я схожу с ума от пустоты. Спаси меня.

Энни».


Признаваясь ему в страсти, я не кривила душой, я просто отчаянно запуталась в своих чувствах. Возможно, я по-прежнему любила Стэнли, а страсть к Тео считала дьявольским искушением, от которого необходимо избавиться. Несомненно, когда Стэнли прочет это письмо, его сердце оттает. Но отчет о доставке разрушил все надежды. «Ваше письмо не передано. Указанный электронный адрес не существует», - холодно отписался робот. Все ясно! Стэнли удалил почту! Проклятье! Но я решила перебороть свою гордость и отправиться к нему в загородный дом завтра же утром.

…Вот и наш дом, где провели мы столько счастливых часов. Набираюсь храбрости, звоню в дверь. Секунды кажутся часами. На пороге показывается какая-то пожилая леди.

- Доброе утро, мисс. Что Вам угодно? – вежливо интересуется она.

 - Прошу прощения, мэм, мне нужен Стэнли Дэвид Брукс.

- Боюсь, Вы опоздали. Мистер Брукс продал мне этот дом полгода назад и переехал, кажется, в другой штат… не знаю, в какой.

- Благодарю Вас, мэм, - улыбнулась я. – До свидания.

Было впору заплакать, но мне стало весело. Я обнаружила, что и без него небо продолжает синеть, а солнце – сиять. С огромной болью, но я все же смогла отпустить Стэнли. Лишь бы он был счастлив! Пусть даже без меня. Отныне наши дороги разошлись безвозвратно…

…Я гнала по шоссе с сумасшедшей скоростью и включенным на полную громкость радио, чувствуя бешеную эйфорию.

…И, придя домой, я решила написать картину, так преследовавшую со вчерашнего вечера, только уже не карандашом на бумаге, а красками на холсте. С неукротимым энтузиазмом, без перерыва на отдых и обед, буквально залпом, я начала работать, и завершила ее быстро. На моем холсте мы были вместе, самозабвенно влюблены и бесконечно счастливы. Тео был из плоти и крови, весь, весь  мой. Он блаженствовал в моих объятиях, и я почти чувствовала это… Я хотела назвать получившееся произведение «Одна ночь любви». «Но ведь это неправда, - с горечью напомнил мне холодный рассудок. – И этого никогда не случится!». Но это Никогда было  настолько прекрасно, что хотелось  остаться и раствориться  в нем навечно! И я назвала картину «Одна ночь в Никогда», с грустью поймав себя на мысли, что готова жизнь отдать ради того, чтобы эта ночь  стала  реальностью!

       
Глава 12

Итак, я безоглядно отдалась своему новому безумству по имени Теодор Ларсен. Он стал моей новой и сильнейшей вредной привычкой, моим наркотиком – чистым героином. Не было дня, чтобы я не узнавала о нем что-то новое. Я с упоением  перечитывала его стихи и письма, адресованные другим женщинам - и чувствовала легкие уколы ревности; но любила воображать,  что эти прекрасные слова горячей  любви  адресованы именно  мне…

Очень скоро моя квартира превратилась в храм Тео с его портретами, фото и письмами. Если бы ко мне пришли гости, они подумали бы, что я больна – и мне нужен доктор, но, к счастью, я не любила гостей, поэтому они ко мне не ходили и, следовательно, ничего не знали о моей мании, которую я тщательно скрывала от всех, дабы не прослыть сумасшедшей… (Только верная Кейт, которой я доверяла все, знала о моей странной любви, и, как ни удивительно, относилась с пониманием).

Однако наедине с собой я часто мечтала о возлюбленном, причем представляла его зрелым привлекательным мужчиной 64-65 лет, таким, каким он должен был быть сейчас – и  именно таким он был для меня наиболее желанен. Нередко эти грезы были столь сильны, что я воплощала их на своих полотнах. Я чувствовала себя ребенком, имеющим потребность выражать свои чувства визуально.

Часто  любимый  приходил в мои сны, в которых я его  видела пожилым, а иногда - молодым и прекрасным. В этих чудесных сновидениях мы любили друг друга и приятно беседовали, но, едва пытались прикоснуться друг к другу, как сон тотчас обрывался, и я просыпалась в безмерной тоске. Испытывать глубокую нежность и не иметь права даже на невинное прикосновение! Этобыло злым проклятием для нас.

А если бы случилось невероятное, и Стэнли вернулся бы ко мне с букетом роз и предложением руки и сердца, приняла бы я его? Может быть, но очень сомневаюсь. В любом случае, пути назад не было бы – Тео уже безжалостно заполнил мое сердце и разум, и мне понадобилось бы много времени, чтобы забыть его и снова, как ранее, полюбить Стэнли. К счастью, прежний предмет обожания, похоже, совсем обо мне забыл, поэтому мои мучения по поводу данной дилеммы были исключены.

Но в отличие от обычного наркотика, моя странная любовь не только не способствовала деградации личности, но и неуклонно вела меня к новым вершинам. С ее помощью я вышла из депрессии и творческого кризиса, стала еще прилежнее учиться в университете, начала активно  писать, организовала успешную выставку своих работ и, главное, нашла себя в этой жизни. Я твердо решила, что после университета продолжу благородное дело возлюбленного и, подобно ему, стану работать в кризисном центре, чтобы утешать отчаявшихся и спасать их от суицида, как это делал он. Более того, я мечтала стать филантропом, бороться со смертной казнью и посещать несчастных заключенных. Прежние мечты о славе и счастливой любви со Стэнли казались теперь мелкими и пошлыми, даже смехотворными. Служение людям и вера в Бога – вот мой новый путь! Вот секрет истинного Счастья! Сложный духовный путь Тео, вернувшегося к Богучерез невероятные глубины падения, помог мне это понять.

Забывала ли я, кем был мой любимый? Ни на минуту! Оправдывала ли я его преступления? Ни в коей мере. Более того, как убийцу я его ненавидела. Но я относилась к нему, как Соня Мармеладова, к своему возлюбленному Родиону Раскольникову, на чьей  совести было 3 загубленных жизни. Девушке были страшны, противны и ненавистны его преступления, но она не переносила отвращение, страх и  ненависть на самого Родиона, всем сердцем сострадая ему и понимая, что перваяи  самая  главная жертва убийцы – это, прежде всего, он сам. «Преступление и наказание» - моя любимая книга, но я никогда не думала, что на месте ее главной героини окажусь сама. Испытывала ли я чувство вины по отношению к его жертвам? Несомненно, да. Но оно было не настолько сильное, чтобы заставить меня отречься от своей любви и принять его смерть.

Его смерть. Это огромное, ничем не восполнимое, горе для меня, с которым невозможно былосмириться. Я горько оплакивала его, и в моем сердце жила скорбь всех женщин мира, которые от начала времен потеряли своих любимых. Эта вечная, невыразимая  боль разрывала на атомы. Всей душой я ненавидела виновников его гибели, особенно ужасной была мысль, что эти подонки, вероятно, все еще живы. Я желала им смерти и вечного ада, хотя даже эту кару  находила слишком мягкой для этих ублюдков, но они свободны от всякой кары. Как такое может быть, и где на Земле справедливость?

Но я не осуждала возлюбленного за самоубийство и не находила его поступок проявлением слабости. Напротив, я считала, что  он нашел в себе смелость  избежать своего последнего унижения, не позволив гнусным ничтожествам замучить себя в ужасной газовой камере. Я надеялась, что после суицида Тео не оказался в таком же ужасном месте, в которое когда-то попала я, потому что его поступок был не столько проявлением отчаяния и малодушия, сколько попыткой сохранить честь и достоинство. Я находила утешение в том, что его страдания подошли к концу. Но факт, что я никогда не смогу обнять его, и мы никогда не будем вместе, просто убивал! Я отдала  бы все на свете, чтобы он сейчас был жив. Неважно, где – в карцере, тюрьме или психиатрической больнице – я бы побежала за ним хоть на край света. Неважно, если бы годы забрали его небесную красоту, силы и здоровье – я бы все равно продолжала бы безмерно любить его и самозабвенно  служить ему! Но это невозможно, потому что он давно стал Ангелом!  Я часто рыдала от отчаяния и боли. Но вместе с тем, я была счастлива своей любовью, счастлива тем, что я узнала его.  И я совсем не боялась смерти, скорее, напротив – меня радовала мысль, что, когда я умру, то непременно увижу моего Тео, и мы всегда будем вместе.

И однажды, когда я заснула в глубокой тоске, то увидела Тео.

- Возьми меня с собой, - умоляла я. – Я так устала без тебя, любовь моя! Позволь мне умереть тоже – и мы будем вместе!

- Я не умер, дорогая Энни, - мягким голосом сказал он, желая утешить меня. -  Я жив.

- Я знаю, что ты стал Ангелом и живешь в лучшем мире, - согласилась я. – Но ведь ты не здесь! Не там, где я.

- Нет, - твердо возразил Тео. – Я на земле. В аду на земле.

С этими словами он нежно обнял меня, и, как всегда в таких случаях, видение прервалось. Я проснулась вся в слезах, приписав этот  сон игре уставшего сознания.

Но он настойчиво повторялся снова и снова, и в глубине моего сердца с каждым днем таяла уверенность, что любимый действительно мертв…

Глава 13

…4-летнее обучение в университете прошло благополучно и незаметно. Мне только 26, а я  получила уже 2-е высшее образование, блестяще защитила дипломную работу на тему: «Арт-терапия», поэтому мне требовалось прохождение практики в соответствующих медучреждениях, куда я должна была устроиться помощником психолога.

И тут я вспомнила о докторе Айрис Маргарет Паркер, однокласснице моей матери и давней подруге нашей семьи, работающей врачом-терапевтом в психиатрической больнице при тюремном комплексе «Финикс» в штате Аризона.

В детстве и ранней юности Айрис Паркер была весьма дружна с моей мамой, но, познакомившись с моим отцом, мама переехала с ним в Канзас, а ее подруга, полностью посвятившая себя карьере, осталась в Аризоне. Но доктор Паркер приезжала к нам в гости на каждое Рождество, а иногда и просто так, что было огромной радостью для меня. Кроме того,  несколько раз в год мы перезванивались, всегда оставаясь на связи.

Мы с Айрис обожали друг друга без памяти. Я особенно выделяла доктора Паркер из всех маминых подруг.Она была довольно красивой, хотя обладала  и не вполне стандартной красотой; у Айрис были довольно тонкие губы, живые черные глаза, мелкие кольца неукротимых черных локонов  и приятный звонкий голос, способный оживить даже самую скучную компанию. Несмотря на некоторую резкость, своенравность и прямолинейность, Айрис Паркер отличалась искренней добротой и чуткостью; когда я болела, она принимала в нашей судьбе активное и деятельное участие, всячески поддерживая нашу семью.  Мне с ней было всегда хорошо и весело. Доктор Паркер разрешала мне обращаться с ней, как с подружкой-сверстницей, а она, в свою очередь, имела полное право иногда бывать со мной резкой – я нисколько не сердилась, потому что мы были как друг другу как родные. Единственное, что мне не нравилось - ее привычка называть меня «Нэнси» - этот вариант своего имени я находила смешным и странным, а потом это прозвище мне даже понравилось, потому что в устах «моей дорогой Айрис» оно звучало по-особому.

Эта дружба длилась долго, но гибель моего папы разрушила весь наш мир. Жизнь круто изменилась в худшую сторону, матери пришлось больше работать, а я, что называется, отбилась от рук и стала совершенно неуправляемой. На фоне всех этих событий наше общение с доктором Паркер пошло на убыль, а потом и совсем прекратилось. Но мы с мамой все равно часто и с нежностью вспоминали ее. Как мы узналииз интернета, наша Айрис добилась больших успехов в карьере, стала довольно известным врачом и даже защитила докторскую диссертацию, чем мы с мамой очень гордились. И вот, наконец, мне представился случай увидеть Айрис снова!

Зная ее адрес, я написала ей электронное письмо с предупреждением о скором приезде и, отдав Мэри на попечение матери, поспешила в Аризону.

Моя встреча с давней подругой была очень теплой и радостной. Мы  обнялись и расцеловались.

- Стрекоза моя! – радостно восклицала доктор Паркер, крепко обнимая меня. – Ты совсем взрослая стала!

- Еще бы! Ведь мы целых 11 лет не виделись! – заметила я. – А вот  ты совсем не изменилась!

- Умеешь же ты льстить, Нэнси! – улыбнулась она.

- Я вовсе не льщу, - заверила я. – И, если честно, ты действительно изменилась – стала еще более классным врачом. Мы знаем о твоих успехах - и очень гордимся.

- Я тоже горжусь тобой, художница! – снова улыбнулась доктор Паркер.

…Мы долго, весело и оживленно болтали за чаем на разные темы – о жизни, успехах, общих знакомых и прочем. Я заметила, что, хотя доктор Паркер чуть-чуть постарела и поправилась  за те годы, что мы не виделись, в сущности, она осталась прежней – очень веселой, симпатичной, жизнерадостной и энергичной, как, впрочем, и моя мать, которая в те же 52 года все еще чудесно выглядела и была удивительно красивой, полной сил, женщиной. Доктор Паркер много расспрашивала о ней и посетовала, что моя мать не приехала к ней вместе со мной.

- Сознайся, Нэнси, ведь и ты здесь не для того, чтобы просто поболтать со мной, - проговорила, наконец, Айрис. - Быстро говори, чем я могу тебе помочь!

Ее манера  «рубить с плеча» и переходить к делу без всяких предисловий. Но я уже привыкла.

- Да, твоя взяла, - призналась  я. – Мне действительно нужна помощь! Я только что защитилась, и мне необходимо место помощника психолога. А также я ищу подходящую кандидатуру для объекта изучения, а ведь ты работаешь в психиатрической больнице при тюрьме…

- Вот это – другое дело, - по-доброму рассмеялась она. – Тут я смогу тебе помочь – интересных «кадров» всех мастей у меня по горло. Так какие именно тебя интересуют?

- В идеале мне нужен кто-то вроде Теодора Ларсена, - то ли в шутку, то ли всерьез, ответила я.

При этих словах доктор Паркер резко изменилась в лице и испуганно замолчала. Она вся побледнела, и губы ее задрожали.

- Прошу тебя, не говори со мной о Ларсене, - почти взмолилась она.

- Ты сталкивалась с ним, что ли?! – удивилась я, никак не ожидая подобной реакции от этой бойкой иобычно выдержанной женщины.

- Ну что ты ко мне пристала, Нэнси?! – в сердцах прикрикнула доктор Паркер. – Разве я не понятно сказала, что не хочу говорить об этом сукином сыне?! Все! Больше о нем ни звука! Ясно?

Тут мой мозг обожгла страшная догадка – должно быть, он когда-то убил кого-то из ее близких подруг, или, что еще хуже, причинил что-то ужасное ей самой… Ведь у этого чудовищного насильника-садиста были и выжившие жертвы, в том числе, не известные до сих пор… Что, если Айрис – одна из них?!

- Прости меня, прости, - прошептала я, нежно погладив ее руку, и, не получив никакого ответа, добавила: - Я пойду, погуляю…

…Выйдя на улицу, я очень долго бродила по городу в гадком настроении, с трудом понимая, где нахожусь. Перед глазами с кинематографической ясностью вставали жуткие картины его преступлений. Как он изощренно мучил, насиловал и убивал несчастных девушек, отчаянно моливших его о пощаде. Прежде я относилась к его жертвам хотя и с состраданием, но несколько отстраненно. После же разговора с доктором Паркер все они словно ожили в моих глазах… Они смотрели на меня с упреком и взывали к моей совести…

18-летняя Дженни. Она была прекрасна, как фея. У нее была солнечная улыбка, сияющие карие глаза и чудесные каштановые волосы, украшенные большим белым цветком. И сердце у нее было доброе. Она была отзывчивой подругой, любящей дочерью и невестой… Она хотела жить – и радовалась жизни.

Маленькие Жаклин и Розмари. Они  не знали друг друга. Жили в разных городах. Погибли в разное время. У них были совершенно разные характеры. Жаклин отличалась некоторой смелостью и не любила учебу, а Розмари была прилежной, тихой и робкой. Их объединяло лишь то, что их лишил жизни гнусный  убийца Ларсен -  и что им обеим на момент смерти было по 12 лет…

Потом перед моим мысленным взором предстали десятки других девушек – я явственно видела их страдания, а душераздирающие крики этих несчастных надрывали мой слух. Девушки умирали в страшных мучениях.  А потом этот безжалостный монстр вновь и вновь под покровом ночи возвращался к ним, чтобы потревожить их смертный сон своей чудовищной противоестественной похотью; иногда он наряжал их и красил косметикой их лица, нередко уже обезображенные тлением. ОН. Мой Тео.

Я отчаянно пыталась прогнать эти образы от себя, но они преследовали меня еще более яростно, впиваясь в мой измученный мозг как разъяренные пчелы... Словно кто-то силой заставлял меня смотреть этот скверный фильм до конца. А конца все не было и не было. В висках стучало, сердце было готово выскочить из груди, каждая жила дрожала. Я чувствовала, что схожу с ума… Стремительно и неизбежно.

Не помня себя, я пришла домой и, ни слова не отвечая на расспросы Айрис, прошла в уютную, выделенную мне, комнату. Посмотрела в зеркало и увидела смазливую девицу с белым цветком в волосах. Она показалась мне какой-то чужой, незнакомой.

- Ты ведь все равно любишь этого проклятого выродка,- злобно прошипела я, обращаясь к ней. – И, видимо, тебе глубоко плевать на тех девчонок и на их матерей, которые их потеряли! Ты переживаешь только о том, что не можешь прикасаться к нему. Твою проклятую страсть можно только вырвать из тебя вместе с твоим презренным сердцем. Если б даже изнасиловал и убил тебя, ты простила бы его. Тем более, ты заслуживаешь того, чтобы быть убитой, Энн Хилтон! Я ненавижу тебя!

И в жутком гневе я ударила ее по лицу, но моя рука безвольно соскользнула вниз по холодному безжизненному стеклу.

Я схожу с ума…

- Тебе что-нибудь нужно, Нэнси? – весело, как ни в чем не бывало, осведомилась доктор Паркер, заставив меня вздрогнуть всем телом.

- Не откажусь от горячей ванны, пожалуй, - отозвалась я, придя в себя.

… - С тобой,  точно, все в порядке? – тревожно спросила доктор Паркер, когда после принятия ванны я пришла к ней  на кухню, чтобы пить чай.

- Да, только устала очень…

- Тебе нужно отдохнуть, Нэнси, у тебя завтра очень ответственный день – встреча с доктором Смитом, под руководством которого ты будешь практиковаться.

- А, что, он такой… тяжелый? – вяло поинтересовалась я.

- Да, характер у него, конечно, очень своеобразный, но психиатр от Бога – да и человек, в общем, хороший. Мы с ним большие приятели. Имей в виду, лени он вообще не переносит… Но ты и не из ленивых, поэтому вы должны поладить… Год у него попрактикуешься, потом и сама доктором станешь…

- Я вообще-то планировала в кризисном центре психологом работать… - призналась я.

- Но арт-терапия – это, правда, твое, - заметила доктор Паркер. – В любом случае, я в тебя верю.

…К счастью, она была в отличном расположении духа.  Наша приятная и веселая болтовня за чаем сгладила все негативные моменты уходящего дня. Засыпая, я думала о завтрашнем дне и о докторе Смите, который после разговора с Айрис представлялся мне – ни много ни мало – грозным волшебником Гудвином. «И принесло же меня к этому Великому и Ужасному, - размышляла я. - Ну ничего, он еще узнает, на что способна Энн Хилтон…». С этими мыслями и уснула.

Ночью приснился кошмар, как будто я подхожу к зеркалу, и на голове у меня по-прежнему ярко-белый капроновый цветок. Но в зеркале вместо меня отразилась Дженни, с почти таким же ярко-белым цветком в волосах, с которым я ее видела на фотографии.

- Ты завидуешь моей красоте, Энни? – с грустной и кроткой улыбкой  спросила она. – Так погляди же, какой я стала.

И в тот же миг лицо девушки сделалось мертвым и покрылось трупными пятнами.

В ужасе отвернувшись от зеркала, я увидела в своей комнате Тео. Лицо его было  необычайно страшным, и весь он был  в чужой крови.

- Ты все еще хочешь моей любви? – по-дьявольски захохотал он. – Ты хочешь знать, КАК я понимаю любовь?!

Тут он показал мне отрезанную и окровавленную голову Дженни, которая была у него в  руках. Я завизжала и, кажется, проснулась от собственного крика.

В комнате было очень темно, и моя рука инстинктивно потянулась к ночнику. Включив свет, я увидела, что часы показывают 2. Отказавшись от мысли будить Айрис, я на цыпочках проскользнула в кухню, приняла 2 таблетки снотворного, легла снова и заснула, проспав весь остаток ночи.

Глава 14

…На следующее утро Айрис  Паркер привела меня в клинику и представила  доктору-психотерапевту Джону Смиту, чьим помощником я сейчас должна была стать. Это был  добрый малый 50 с небольшим лет. Вместо неприступного Гудвина, которого я ожидала увидеть, передо мной предстал, скорее, добрый доктор Айболит с короткими седыми волосами, седыми усами и ярко-голубыми улыбающимися глазами, которые сразу располагали к себе. 

Я подробно рассказала  новому шефуо своей «уникальной методике» арт-терапии, которую очень хотела бы испытать на одном из здешних больных. Доктор Смит весьма обрадовался этому, отнесся ко мне очень тепло и предоставил возможность выбора пациента для исследований. Попросив истории самых сложных больных, я очень долго листала их и выбрала пожилого пациента по имени Кристофер Дэвис. Его фото показалось мне неуловимо знакомым, до боли напомнившим… впрочем, я тотчас же прогнала эту странную мысль…

- Я выбираю его, - решительно сказала я доктору Смиту.

- Я бы на Вашем месте сделал другой выбор, - лукаво улыбнулся он.

- Если Вы говорите о трудностях,  доктор, то я не боюсь их! – заявила  я, с трудом скрывая захлестнувшую меня эйфорию от предвкушения непростой и увлекательной работы.

- Что ж, случай мистера Дэвиса довольно интересный, - уже более одобрительно заметил доктор Смит, очевидно, поняв, что переубеждать меня бесполезно. – Только  старик очень сложен в плане контактности, он страдает шизофренией, сопровождающейся ярко выраженной аутизацией. Он замкнут, не хочет ни с кем говорить. В ответ на вопросы либо отворачивается и молчит, либо пускается в бессмысленные рассуждения, не имеющие никакого отношения к действительности. Он может часами просто сидеть с отсутствующим или блуждающим  взглядом. Иногда он  совершенно выбывает из реальности… Но, несомненно, в этой голове… целый мир, понимаете? Огромный, странный и пугающий, известный  только ему одному. Но как найти ключик от этого лабиринта – никто не знает…

- Так уж и никто? – удивилась я.

- Ну, насколько я знаю, с Дэвисом когда-то долго и активно занимался профессор Качински, но, когда я пришел сюда на работу, Качински уже здесь не было. Ведь я работаю здесь сравнительно недавно – всего 7 лет…

- Так этот бедняга…здесь целую вечность? – расстроилась я.

- Как Вы могли бы заметить из истории болезни, более 20 лет,- флегматично и довольно холодно отозвался доктор Смит.

- Что с ним случилось? И где его родные? – тревожно спросила я, и сердце сжалось от сострадания к несчастному.

- Его зовут Кристофер Дэвис, ему 66 лет, у него шизофрения – и больше о нем ничего не известно. Дэвис – человек без прошлого. Чистый лист, понимаете? Доктор Качински, который с ним работал, мог бы рассказать и больше, но он ничего не рассказал… Да и в живых его уже нет.

- Загадочная личность – этот Дэвис, - заметила я.

- Ваша правда… - согласился собеседник. – А Вам предстоит попробовать эту загадку разгадать… Главное, Дэвис ведет себя довольно адекватно, абсолютно  спокоен в общении, не склонен к грубости и агрессии. Но, честно говоря, я не  знаю, сможете ли Вы с ним работать… если сможете, это будет чудо.

- А я верю в чудеса, сэр, - ответила я с такой торжественностью и самоуверенностью, что и самой стыдно стало. – Искусство совершает чудеса там, где Наука бессильно опускает руки!

- Я ничего не имею против, леди, я всего лишь желаю Вам удачи, - спокойно, но несколько язвительно заметил доктор Смит, а в его улыбающихся глазах светилась большая ирония, которая, впрочем, ничуть меня не задела.

Беседуя так, мы подошли к палате больного и вошли туда. Палата была одиночной, и кроме  кровати, там стояли тумбочка, стул и стол, на котором лежали книги и  красивые карандашные рисунки, сложенные в идеальном порядке. Сам больной в задумчивости  сидел за столом,  слегка склонившись над исписанной тетрадью и покусывая ручку. Очевидно, Кристофер Дэвис был полностью поглощен своим умственным трудом – и не обращал на наш приход решительно никакого внимания.  Хотя пациент был одет в простую больничную пижаму, царственный наклон головы, благородная осанка и невыразимая величественность всего его облика заставляла думать, что мы явились на аудиенцию к какому-то монарху.

- Добрый день, мистер Дэвис, - вкрадчиво начал доктор Смит. – Позвольте представить Вам мисс Хилтон. Она – наш новый стажер и моя коллега.

- Как Вам угодно, доктор, - не поднимая головы, с холодной вежливостью ответил Кристофер Дэвис, и доктор Смит тихо вышел за дверь.

- Добрый день, сэр! – довольно громко произнесла я, едва побеждая накатившую волну робости. – Пожалуйста, простите, что прерываю Ваше занятие…

Мистер Дэвис  резко поднял  голову, пристально взглянул на меня и… сразу тысяча молний пробежала между нами! Мое дыхание остановилось! Конечно,  это невозможно, но это был тот самый до боли знакомый и любимый взгляд, который покорил меня еще в 10-летнем возрасте и навсегда украл мое сердце! Взгляд, который я никогда бы не спутала ни с чьим другим! Этот взгляд остался неизменным! И сейчас он был обращен ко мне! Меня охватила слабость, и я даже схватилась за стену, чтобы не упасть. Однако… Сомнений быть не могло. Здесь, в нескольких шагах от меня, был ОН. Мой Тео. Мой кумир. Моя жизнь. Моя неиссякаемая отрада и неискупимая вина. Мой обожаемый возлюбленный, которого я так трепетно ласкала в своих грезах и так долго оплакивала, как погибшего… Но как такое может быть?! Он же давно умер! Несколько мгновений я стояла совершенно пораженная, охваченная невероятным ужасом и в то же время - очарованная прекрасным видением, которое никак не хотело таять.

Удивительно, но Тео тоже как будто бы моментально узнал меня, его охватил шок, и он смотрел на меня оторопевшим взглядом,  от которого было еще страшнее.

«Я же сошла с ума! – в леденящем ужасе думала я. – Я больна… Я спутала сон и действительность… меня нужно лечить!!» И с этими мыслями пулей выбежала из здания, не замечая никого и ничего вокруг.

Я машинально села в свой припаркованный неподалеку автомобиль, попыталась завести его, но, забыв даже, как это делается, оставила его и пошла пешком, сама не зная куда.

Что теперь? Что со мной? Мне страшно. Мне плохо. Куда идти? Кто мне поможет? Проклятый призрак, лишивший меня рассудка, преследовал неотступно и врезался в мой воспаленный мозг безжалостно. Я видела его в лицах встречных прохожих, пыталась убежать от него, но он настигал меня вновь и вновь. Сколько прошло времени? Может, несколько минут? Или несколько часов? Да какая разница? Время остановилось, как и вся моя жизнь. Я не слышала оглушительных сигналов машин, я не замечала бьющего меня холодного ливня… все это далеко… не со мной…

Вдруг – сильный толчок, от которого я упала на землю. Меня сбила машина.

- Мисс! Что с Вами? – тревожно восклицал выбежавший из нее человек.

- Со мной все в порядке, - безразличным тоном робота ответила я.

- Ради Бога, простите меня. Я Вас не заметил и… Вам больно? – говорил он, подбегая  ко мне и помогая подняться.

- Нет, совсем мне не больно, - все тем же тоном ответила я. – Оставьте меня, мне нужно побыть одной.

- Но сейчас  идет дождь, так что Вам лучше вернуться домой, - настаивал мужчина, сажая меня в свой автомобиль. – Позвольте мне все же отвезтиВас. Где Вы живете?

Последний вопрос незнакомца поставил меня в тупик, но через несколько минут я все же вспомнила адрес доктора Паркер и назвала его. Больше за все время поездки я не сказала ни слова, а просто смотрела в окно остекленевшими глазами.

- Нэнси, что случилось?! – обомлела доктор Паркер, когда я вернулась.

К счастью, к тому времени она уже была дома.

Тут мое  состояние глубокого парализующего шока сменилосьужасной, агрессивной истерикой.

- Ты мне сказала, что я буду доктором, - в безумии кричала я, пытаясь ударить ее. – А мне самой нужен врач! Я сумасшедшая!!!

- Сейчас же успокаивайся! – жестко  потребовала доктор  Паркер, взяв меня за руки. – Скажи мне, что с тобой случилось?

- Мертвец, мертвец меня преследует, -  с трудом выдавила я, чувствуя, что тело мое содрогается от адского озноба.

- Какой мертвец, Нэнси? – изумленно спросила она.

- Ларсен… я видела его в вашей клинике.

- Ты видела Теодора Ларсена? – почему-то с заметным облегчением переспросила доктор.

- Да…  Мне очень страшно, Айрис, помоги мне, - снова закричала я и разразилась слезами.

Доктор Паркер дала мне воды, уложила в постель и сделала внутривенный успокоительный укол.

- Сейчас тебе будет лучше, - пообещала она.

- А что же делать с моими галлюцинациями? – взволнованно спросила я, немного овладев собой. – Это случилось со мной первый раз и это действительно ужасно. Понимаешь, мы с доктором Смитом зашли к больному Кристоферу Дэвису… я хотела с ним работать… А вместо Дэвиса я увидела  Ларсена. Он мне показался…

- Состарившимся? – уточнила Айрис.

- Да, - кивнула я. – Но это точно был ОН… Я знаю, что очень больна…

- Девочка моя, - ласково начала доктор Паркер, мягко взяв мою руку. – Я должна тебя обрадовать – ты совершенно здорова, и Ларсен тебе не показался.

- Что ты хочешь сказать?!

- Это не галлюцинация, - спокойно продолжала она. – Ты действительно видела его. Дэвис это и есть Ларсен. И он до сих пор жив.

- Что?!?! – воскликнула я, посмотрев на Айрис, как на ненормальную.

- Именно так, - ответила доктор, невольно перейдя на полушепот, хотя в доме находились только мы. – Дело в том, что самоубийство Ларсена было искусной фикцией… инсценировкой…

Подобная весть о возлюбленном прошла по сердцу острым лезвием. Этот удар был слишком жестоким. Эта радость оказалась слишком болезненной, чтобы ее принять. Я так привыкла к мысли о его смерти и сжилась со своей болью, что отвыкнуть от нее было для меня огромнойпыткой. Я была подобна несчастному узнику, много дней томившемуся во мраке темницы, а потом с режущей, нестерпимой болью увидевшему солнечный свет и поспешно закрывающему глаза…

- Нет, нет! Этого не может быть! – я снова сорвалась на крик, потеряв самообладание. – Я тебе не верю! Ты врешь!!! Он умер!!!

- Нет, Нэнси, я говорю правду, клянусь тебе, - заверила Айрис. – Все происходило у меня на глазах. Я пришла работать в ту больницу в 1990-м году в качестве молодого специалиста. Предстоящая казнь Ларсена должна была стать чуть ли не главным событием года. Как раз в это время известный ученый – доктор Джозеф Качински, работавший в нашей больнице, писал свой многолетний фундаментальный труд о психопатии и социопатии, и ему был нужен идеальный «подопытный кролик» - какой-нибудь чертовки умный мерзавец с явным асоциальным расстройством личности, способный описать внутренний мир  психопата, что называется, «от первого лица». Лучше Ларсена, который являлся практиковавшим психологом, психиатром - и в то же время отъявленным убийцей, на эту роль никто не подходил, и Качински  мечтал тайно заполучить его. Это было не так уж невозможно, тем более, Ларсен сумел расположить к себе некоторых людей из тюремного персонала, особенно тюремного врача, который откровенно сочувствовал ему (и к тому же  являлся приятелем доктора Качински). Более того, Ларсен завязал тесные отношения с влиятельным агентом ФБР Робертом Харрисоном, занимавшим к тому же очень высокий пост. Короче говоря, агент Харрисон, тюремный врач, и еще несколько человек, посвященных в эту аферу, инсценировали самоубийство Ларсена накануне казни, о котором тут же написали все газеты.Толпа, жаждавшая казни серийного убийцы, была жутко разочарована. «Этот изверг избежал возмездия!», - негодовали люди. Если бы они знали, что он был тайно переправлен из камеры смертников в психиатрическую больницу Финикса, где отсиживается в одиночной палате! Сама понимаешь, он был помещен в «одиночку» в целях конспирации, чтобы его не узнали соседи по палате, а то Ларсен к тому времени стал своего рода знаменитостью. Так он попал в нашу клинику под именем Кристофера Дэвиса с диагнозом «шизофрения».

- Да… Доктор  Смит говорил о профессоре Качински… о том, что он усиленноработал с Ларсеном… - сообразила я. - И что же, Ларсен был буйным?

- Совсем наоборот, - возразила доктор Паркер, снова понижая голос. – Тише воды, ниже травы. Когда доктор Качински завершил и блестяще защитил свою диссертацию, Ларсен ему больше не требовался, и тогда встал вопрос о том, что же нам делать с ним дальше… ты понимаешь… но он казался настолько спокойным и безобидным, что было решено оставить все как есть… Так что пациент, как видишь, не только жив, но и очень даже здоров. Ведет себя примерно, стал очень набожным католиком и философом, пишет какой-то трактат о христианстве, читает умные книги и рисует. Прошлое вспоминать не любит и ни с кем не общается.

- Айрис, ты… - захлебывалась в негодовании я, не в силах подобрать нужных  слов. - Почему ты не сказала об этом вчера?!?! Зачем ты так со мной?!

- Ты права… Я так виновата, что сразу тебе не сказала…

- Да еще и закричала на меня, как только я о нем заикнулась, - с упреком напомнила я. – Я уж Бог знает, что подумала… Что он причинил тебе… ужасную боль…

- Нет, что ты, Нэнси, - улыбнулась доктор Паркер. – Ничего такого не было. Просто я давала расписку о сохранении тайны… ее разглашение могло стоить мне жизни, пойми. Я жила с этой тайной много лет… И ни за что  тебе бы не сказала, если бы ты не оказалась на грани помешательства… Но как я могла знать, что на практике  тебя занесет именно к Ларсену, и ты узнаешь его после стольких лет?!

- Просто я интересуюсь его личностью, поэтому хорошо знаю его внешность, - объяснила я. – Скажи… Кто в больнице знает о его тайне?

- Только я. Остальные люди, посвященные в это, уволились, многие даже переехали, а доктор Качински умер 8 лет назад.

- Айрис! Ты можешь быть уверена во мне, - пообещала я. - Клянусь, я не расскажу никому, даже матери. Ты знаешь, я – могила. Только позволь мне работать с Ларсеном… то есть с Дэвисом…

- Ладно, - немного растерялась Айрис. – Завтра видно будет… А сейчас поспи, Стрекоза.

И, поцеловав меня в щеку, она вышла  из комнаты.

Укол явно действовал, и волшебное, блаженное безразличие густой, теплой струей постепенно разливалось по всему телу. Мозг словно отяжелел и ничего не чувствовал – как затекшая рука или нога.

Мой Тео жив!!! И я завтра снова его увижу!.. Я так счастлива!!! Мой любимый!.. Каким он стал? Как я буду говорить с ним? Как он меня воспримет? Неважно… Главное -  он есть… Он не умер!!! Мое счастье… Душа моей души…

Эти мысли шумным потоком соскальзывали вниз по поверхности моего измученного сознания, как капли дождя – по поверхности оконного стекла – не впитываясь в него. Закрыв глаза, я почувствовала, как слезы хлынули из них градом и текли по моим щекам… То были слезы не отчаяния и страха, а бесконечного счастья и любви. Я явственно ощущала Тео рядом, слышала его голос, чувствовала его  поцелуи и ласки, и, предаваясь этой сладостной и дерзкой грезе, забылась безмятежным, спокойным сном…

Глава 15

Проснувшись на следующее утро, я не сразу вспомнила о событиях вчерашнего дня и о Тео. Вначале я подумала, что все это было странным сном, но факт, что я спала в повседневной одежде, красноречиво убеждал в обратном. Часы показывали 8.10.  С трудом заставив себя подняться с постели, я приняла контрастный душ, а затем прошла на кухню. Доктор Паркер уже позавтракала – и теперь собиралась идти на работу.

- Привет, - поздоровалась я.

- О, привет, Нэнси! Как ты сегодня?

- Бывало и лучше, но на практику я пойду.

- Уже?! – удивилась она.

- Да. И только к Дэвису!

- Хорошо… Если ты настаиваешь… - нехотя согласилась доктор Паркер. – Только не вздумай дать ему понять, что ты знаешь, кто он на самом деле.

- Разумеется, - понимающе кивнула я.

…Вскоре я была  в клинике и подходила к уже знакомой палате… Негромко постучавшись, я снова вошла в нее, и… все было, как вчера, только Тео, на сей раз, сидел на кровати и увлеченно читал какую-то книгу.

- Здравствуйте, мистер Дэвис, - улыбнувшись, сказала я.

Услышав звук моего голоса, Тео поднял голову, и книга, которую он держал в руках, с шумом упала на пол. Лицо Тео, до того момента холодное и безразличное, озарилось вдруг множеством эмоций – от безмерного удивления до безграничного счастья, как будто прекрасная мраморная статуя на моих глазах  превратилась в живого человека. Он, явно, не ожидал снова увидеть меня здесь… А я, забыв все слова, которые собиралась ему сказать, молча смотрела на Тео, откровенно любуясь им.

Конечно, он сильно изменился по сравнению со своими последними фотографиями, но все еще был великолепен, словно сошел с моих полотен о нашей несбыточной любви, продиктованных Волшебной Мечтой, которая сейчас стала реальностью. Я обратила внимание, что даже его дивные волнистые волосы все еще оставались довольно густыми, хотя и сделались совершенно серебряными. Если еще несколько минут назад я сомневалась – то теперь почувствовала точно: это ОН – мой самый любимый, дорогой и родной человек, которого я всегда ждала, знала и боготворила!

 Меня охватило страстное желание броситься к возлюбленному и покрыть бесконечными поцелуями его руки… но я не могла ни шагнуть с места, ни произнести хоть слово, а только продолжала  зачарованно смотреть на него, не зная, что случится через мгновение.

- Энни! – мягким и волшебным голосом позвал он.

С меня точно цепи упали.

- Тео! Мой Тео! – в восторге воскликнула я, подходя к любимому.

Он знаком пригласил меня присесть рядом с ним, и я смущенно повиновалась. Возникло молчание. Мы оба были глубоко  потрясены.

Я  нежно взяла его руку, но дивный сон не прошел. И милая рука  не была прозрачной, а, напротив, теплой и живой. Тео был из плоти и крови! И это  не сон.  Только как в это поверить? Я чувствовала, как слезы душат меня, и сердце разрывается на миллионы частей.

- Ты знаешь мое имя? – изумленно воскликнула я, как только вновь обрела дар речи.

- Это довольно странная история, но мне кажется, что мы давно знакомы, - смущенно признался Тео.

- Да… Я это знаю… - растерянно призналась я, оборвав себя на полуслове.

- Но вчера я, кажется, немного испугал тебя, - улыбнулся Тео.

 -  Да… я была поражена… Все говорили, что ты умер… А ты… Но я всегда знала и верила, что ты жив… В моем сердце пряталась вера. Я знала, что обязательно найду тебя. И я не могла ошибиться…

- Найдешь меня? – удивленно переспросил он. – Тебе было известно, кто я?

- До вчерашнего дня – нет, я нашла тебя случайно…

- Как ты смогла сюда попасть? Именно в нашу клинику?

- Я, в самом деле, здесь стажируюсь… - честно призналась я, нарушая все уговоры с Айрис. – Доктор Паркер – давний друг нашей семьи… Она помогла мне сюда устроиться… А потом… Она сказала мне, что ты жив…

- Ты узнала, кто я – и все равно ко мне вернулась?!

- Именно поэтому и вернулась, - призналась я, чувствуя проклятый ток по всему телу, безжалостно парализующий мою волю.

- Так с кем ты желаешь работать сейчас, Энни? С Кристофером Дэвисом или Теодором Ларсеном? – холодно и грустно спросил Тео, мягко убирая у меня свою руку. – Боюсь, в любом случае, твой выбор  не очень удачен, так как я уже сам забываю, кто я на самом деле.  И если ты хочешь покопаться в моих мозгах и узнать что-то новое  о моем проклятом  прошлом, пожалуйста, оставь эту идею. Я уже давно мертв, а мертвецов тревожить не нужно.

- Мне неважно твое прошлое,- горячо возразила  я. – Я хотела лишь увидеть тебя…

- Просто увидеть живого дьявола во плоти, внушающего всем ужас? – горько рассмеялся Тео. – Звучит мило, правда! Только зачем тебе это?

 «Только затем, что я давно и безмерно люблю тебя», - хотела сказать я, но мощная волна смущения заставила промолчать. Снова возникла гнетущая пауза.

Тут мой взгляд упал на уроненную им книгу, и я решила встать и поднять ее. Каково же было мое изумление, когда я прочла на обложке: «Федор Достоевский. Преступление и наказание»!

- Это мой любимый роман! – воскликнула я, подавая ему книгу.

- И мой тоже! – улыбнулся Тео. – Я очень люблю Федора Достоевского – и особенно этот роман. Это история униженного и задавленного жизнью  умного человека, одержимого манией убийства.

- А для меня это история блестящей и  оживляющей любви! – взволнованно заметила я. -  «Их воскресила любовь»! И это потрясающе!

На мгновение Тео восхищенно взглянул на меня, но тут же отвел глаза – в явном смущении. Я заметила, что из книги выпал какой-то лист бумаги, по-прежнему лежавший на полу. Я машинально подобрала его, рассмотрела и увидела… свой собственный портрет, искусно нарисованный карандашом! Даже платье изображенной девушки было точно таким, как у меня в реальной жизни! Сказать, что это повергло меня в шок – не сказать ничего.

- Твоя работа? – тихо произнесла я, едва овладев собой.

- Это моя закладка, - в невыразимом смущении отвечал Тео.

- Очень красивый рисунок, - похвалила я.

- Это глупые каракули… бред сумасшедшего… Но уже много ночей я вижу во сне эту девушку… Это она… Я думал, ее не существует. До вчерашнего дня… Это очень глупо, я знаю… прости меня…

- Это вовсе не глупо, - поспешно возразила я, видя стеснение любимого… Ведь я тоже видела тебя во сне… много-много раз. Таким прекрасным…

- Было бы лучше, если бы я навсегда остался твоим прекрасным сном, милая Энни, - с немыслимой печалью в голосе промолвил он. – Мы и сейчас видим прекрасный сон. Всего лишь сон. Но ты должна проснуться. Пожалуйста, не  приходи ко мне больше…

- Я приду… приду к тебе завтра… непременно… - срывающимся голосом пообещала я и быстро вышла из палаты.

- Больной несколько взволнован сегодня, поэтому, на мой взгляд, было бы предпочтительнее начать занятия с ним  с завтрашнего дня, - холодно сообщила я доктору Смиту, к тому времени уже взяв себя в руки.

…Но, едва покинув здание клиники, я не выдержала и  разрыдалась от невыносимых, разрывающих чувств любви и счастья, переполнявших все мое существо…
Глава 16

С тех пор я видела любимого каждый день, и каждый миг рядом с ним был моим неземным наслаждением. Я стала его персональным арт-терапевтом, и наши ежедневные занятия проходили в специальном кабинете. Определенная сложность состояла в том,  что необходимо было ежемесячно проводить диагностику с протоколом, и я должна была периодически докладывать доктору Смиту о состоянии больного «Кристофера Дэвиса» и «положительной динамике», достигнутой в результате нашего «лечения». К счастью, мы с Тео оба отличались богатой фантазией, к тому же были отличными экспертами в области психологии и психиатрии, поэтому создать фальшивый протокол на основе мнимой  истории болезни «Кристофера Дэвиса» было не так уж сложно. Это была отличная мистификация, и мы делали ее с большим удовольствием. Разумеется, данная затея имела вполне реальную цель. Я надеялась помочь Тео покинуть «дом печали», а для этого было необходимо убедить доктора Смита и всех остальных, что пациент «Дэвис» совершенно выздоровел – и не представляет для общества никакой угрозы. Нам нужно было только доиграть наши роли до конца. Все,  что мне было необходимо  добиться в ближайшей перспективе – это должность психотерапевта в клинике, лишь для того, чтобы я могла сказать свое слово на консилиуме, а этому должен был предшествовать минимум  год сложной практики. Но все это было ради милого Тео, а следовательно – приносило огромную радость. Таким образом, я надолго застряла в Аризоне, живя у доктора Паркер (она была против, чтоб я снимала квартиру). В Канзас же я ездила на выходные, примерно раз в пару недель, чтобы проведать маму и Мэри. Однажды вместе со мной мою маму навестила и доктор Паркер, и мы втроем (не считая Мэри) отлично провели время.

Но даже день в разлуке с любимым был для меня невыносимым испытанием, а возможность видеть его и беседовать с ним – неземной радостью. Особенно интересными были наши разговоры без протокола.  Тео оказался чудесным собеседником с огромным чувством юмора и удивительной эрудицией. Как он и просил, мы старательно избегали темы убийств, но нашлось много и других интересных тем.

 Мы беседовали об искусстве, и выяснилось, что наши эстетические предпочтения сильно расходятся. Тео обожал классическую литературу, а яее (за редкими исключениями) вообще терпеть не могла, хотя и питала слабость к поэзии (больше всего – к стихам Эдгара По и Эмили Дикинсон). Особенно меня  «убивали» толстые, скучные, немыслимо растянутые  книги, вроде «Красного и черного» или «Войны и мира». Эти и подобные им произведения утомляли мой мозг безжалостно. А вот  Тео с легкостью мог читать и обсуждать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, искренне сочувствуя изображенным там советским диссидентам. Другим избранным его романом был «Король крыс» Джеймса Клавелла. Подобная любовь к литературе приводила меня в восторг – ведь я любила читать что покороче… А если серьезно, меня всегда очень трогали имитации дневников и мемуаров, в которых отражена страдающая душа главного героя, поэтому я очень любила, к примеру, «Лолиту» Набокова. Что-то более сложное мне давалось очень тяжело.

Что касается музыки, здесьу нас наблюдались еще большие расхождения во вкусах. Тео питал страсть к классической музыке, особенно к творениям Моцарта, а я классику не переносила, считая ее утомительным набором звуков, лишенных чувств и смысла, зато дни напролет могла самозабвенно слушать незатейливую «попсу» о любви.

Но все же общего у нас было гораздо больше – мы беседовали на отвлеченные темы, к примеру, о вере, науке, психологии и многом другом. Кроме того, постепенно мы становились лучшими друзьями, которые доверяли друг другу бесконечно. С каждым днем мы сближались сильнее и сильнее. Но что касается любви… Конечно, мы оба были бесконечно и безнадежно влюблены друг в друга, но каждый из нас пытался это скрыть, особенно он. Это было поистине мучительно…

Но однажды настал день, который расставил все по местам…

Глава 17

В одну из своих поездок домой я застала маму в ужасном горе – тяжело заболела кошка Мэри. Бедняжку рвало, она не могла есть и пить, и ее мучили судороги. Обращение к доктору не помогло. Но мы не сдавались – и были полны решимости бороться за ее здоровье. Оказалось, что у Мэри была непроходимость желудка, ей пришлось сделать срочную операцию. К счастью, все обошлось, болезнь отступила, но этому предшествовали долгие тревожные часы и бессонные ночи. Я не могла уехать, пока моя любимица не стала совершенно здоровой.

В итоге, на работе я появилась не в понедельник, а в среду. Тео был очень встревожен моим отсутствием.

- Тебя не было столько дней, - грустно заметил он.

- Я ездила к матери в Канзас, у нас кошка болела, чуть не умерла, но теперь все обошлось. Если честно, Мэри для меня – больше, чем кошка, - объяснила я.

- Понимаю, - улыбнулся Тео. – У меня в детстве была любимая собака – Джессика. Я до сих пор ее вспоминаю… Из всей нашей семьи больше всех она любила меня… А у тебя большая семья, Энни?

- Нет. Только мама и Мэри. Отец, с которым мы очень любили друг друга, погиб в аварии много лет назад… Поэтому мы остались одни. А я до сих пор не  могу простить матери и себе того, что мы остались жить… - призналась я.

- Это ужасная утрата, - печально проговорил  Тео. - Но счастье, что вы испытывали такую привязанность друг к другу. А я, когда был ребенком, вообще не знал своего отца.

- Это, конечно, грустно, - согласилась я, заметив, что он явно хочет излить душу. – Но ведь твоя мама очень любила тебя, не так ли?

- Да, - улыбнулся он. – Мама обожала меня. – Я родился в Чандлере в довольно благополучной семье. Вместе со мной и мамой жили еще ее родители. Кроме моей матери у них было еще 3 сына, но они уже создали свои  семьи и разъехались, поэтому мы жили вчетвером. Родные рассказывали мне, что мой отец был спасателем и погиб при исполнении служебного долга. Я очень гордился, нисколько не смущаясь тем, что в нашем доме не было ни одной его фотографии… Дедушка Генри, с которым у нас сложились на редкость прекрасные отношения, не только  успешно заменил мне отца, но и стал моим лучшим другом, старшим товарищем и учителем. Мы вместе играли, гуляли, читали книги (хотя я был совсем  ребенком, читать очень любил). Всегда добрый, спокойный, уравновешенный и воспитанный, он был мне примером во всем.  У бабушки Эмили был другой характер – она отличалась вспыльчивостью, нервозностью, импульсивностью, резкой сменой настроения и склонностью к депрессии. Иногда  мое безоблачное детство омрачалось семейными ссорами, причину которых я тогда не понимал.

Когда мне было 5, произошел особенно отвратительный инцидент с громкими криками и рукоприкладством. Я сидел в своей комнате и плакал от страха. Пришла мама и обняла меня. «Не бойся, мой Ангел, - сказала она. – Завтра мы уедем в Гилберт». Мне не хотелось уезжать и оставлять дедушку, но мама говорила, что так нужно. Прощаясь с дедушкой, я долго обнимал его – и плакал… Это было ужасно.

Мы с мамой поселились в Гилберте на съемной квартире. Жилось нелегко, но мы были счастливы. Полгода спустя она встретила кретина по имени Деннис Ларсен и вышла за него замуж. Через несколько лет у меня появились брат Чарли и сестра Хелен.

- И как же ты это пережил?! – в сердцах воскликнула я, с ужасом представив себя на его месте.

- Отчим, конечно, был ничтожеством, и я терпеть его не мог, - с презрением сказал Тео. – Но мама без памяти влюбилась в него, а я был рад, что она счастлива.

- Он бил тебя?! Обижал?!

- Нет. Он относился ко мне хорошо. Даже усыновил меня и дал свою фамилию. Но я чувствовал, что он не любит меня по-настоящему – и отдалялся от семьи. Став старше, я часто ездил в гости к дедушке Генри, мы отлично проводили  время, и иногда я не без удовольствия жаловался ему на отчима.

- Ты был очень несчастен?! – с нескрываемым  состраданием воскликнула я.

- О, нет! – решительно возразил Тео. – Это было самое счастливое время в моей жизни.

- С ненавистным-то отчимом?!

- Да, но у меня была мама, а также – брат и сестра, которых я очень любил!

- Это так благородно! – восхитилась я. – Неужели ты никогда не ревновал к ним маму?!

- Может, и ревновал, - улыбнулся Тео. – Но это было так незначительно, что я уже и не помню. Тем более, мама по-прежнему обожала меня. И малыши тоже…

- Тебя нельзя не любить! – с нежностью сказала я. – Но неужели у тебя ни разу не возникло на них обиды?

- Детские обиды, конечно, случались, но это не в счет… Лишь однажды я испытал настоящее чувство досады… Накануне своей предполагаемой казни я позвонил Хелен. Моей крошке Хелен… Я так хотел поговорить с ней в последний раз… а она, услышав мой голос, просто повесила трубку…

- Вот же неблагодарная дрянь! – вырвалось у меня. – Да как она могла?!

- Пожалуйста, Энни, не говори о ней плохо, - попросил Тео. – Я ее понимаю, ее чувства вполне естественны. Я сломал им жизнь. Да и кому хочется быть сестрой чудовища?

- Прошу тебя, Тео, не говори так о себе! – взмолилась я.

- Ты обо мне думаешь иначе? – горько усмехнулся он.

- Да… Я убеждена, что у тебя доброе сердце и чувствительная душа. И то, что с тобой случилось – результат какой-то ужасной трагедии или травмы. Многие обвиняют в этом  Валери Джонсон, но я уверена, что было что-то еще… То, о чем ты не желал ни с кем говорить… И это мучило тебя многие годы… - предположила я.

- Так что ты хочешь от меня узнать? – с неудовольствием спросил Тео.

- Не больше того, что ты готов мне рассказать. Но если тебя что-то тяготит, ты можешь поделиться со мной… Не как с психотерапевтом и даже не как с другом, а как с собственным дневником. Я – твой друг, Тео, и ты можешь полностью доверять мне. Обещаю, все, что ты мне скажешь, умрет вместе со мной.

- Хорошо, - горько рассмеялся  Тео и продолжил несколько мгновений спустя: – Валери Джонсон была моей одноклассницей. Красавица, отличница – просто богиня. Все мальчишки за ней бегали, а она выбрала меня. Нам было по 17 лет, мы встречались пару месяцев, и я был уверен, что мы поженимся… Все шло отлично, пока Валери не пригласила меня на свидание… Дело в том, что я был очень робок и застенчив с девушками… Интимные отношения мне и вовсе были неприятны. Мальчики даже посмеивались надо мной… Валери же имела более современный взгляд на взрослые отношения… и… мне стыдно говорить с тобой об этом…

- Она пригласила тебя на свидание, попыталась соблазнить, но ей это не удалось, - догадалась я. – Ты не смог вступить с ней в интимные отношения, потому что боялся разрушить этим высоту вашей любви.

- Да, так и было. Валери это привело в гнев. Она выкрикивала ужасные вещи, повторяла, что я слабак, и что она лучше закрутит роман с каким-нибудь  паралитиком, потому что  он ее «и то лучше удовлетворит». Мы жутко поссорились в тот день и расстались, как мы думали, навсегда.

- Я могу понять, что ты чувствовал тогда, - с состраданием заметила я. – Ведь я знаю, что значит поруганная первая любовь...

- Это чувство – ужасно, - согласился Тео. -  У меня началась депрессия, комплекс неполноценности и все в этом духе. Кроме того, я продолжал любить ее, даже пытался помириться, но она прогоняла меня.

Тогда кузен Пол, чья семья к тому времени тоже переехала в Гилберт, позвал меня в какую-то тайную группу, в которой он состоял. Мне было 18, а ему – 19. Мы тайно встречались, и поначалу я проявлял ко всему этому лишь теоретический интерес. Члены нашей группы поклонялись сатане и практиковали магию. Хотя я родился и вырос в христианской семье,  моя вера к тому времени  значительно ослабела и фактически сошла на нет, а ужасная депрессия толкала меня  на необдуманные вещи. И я начал заниматься магией, которая неудержимо влекла к себе. Так я стал адептом этой группы.

Однажды (это было в Великую пятницу перед Пасхой) наш лидер сообщил нам, что сегодня ночью состоится какое-то «очень важное собрание», на котором мы, приглашенные, обязаны присутствовать. И вот мы все собрались в назначенном месте,  где должна была происходить «церемония» - это было какое-то заброшенное помещение. Царил полумрак, и горели свечи. Нас было довольно много – несколько сотен человек, некоторые были уже пьяны. В центре помещения находилась платформа, и на ней – возвышался престол сатаны. Потом тампоявились жрец и жрица, а двое других людей под руки тащили на платформу молодую девушку. Она должна была стать «пасхальной жертвой». Несчастная оглушительно кричала и вырывалась, отчаянно борясь за свою жизнь. Я сначала подумал, что это актерская игра, но… это была не игра. Девушку долго мучили, били, кололи пиками, а затем (надев на нее терновый венец) распяли на кресте. Несчастная долго молила о пощаде, и ее агония была ужасной. Наконец верховный жрец пронзил ее сердце  копьем, и присутствующие воздали хвалу сатане, который, по их мнению, только что  «одержал победу над Христом». После этого жрец и жрица собрали кровь жертвы в большую чашу, вначале выпили сами, а потом чаша передавалась всем нам – мы должны были сделать по глотку. Когда очередь дошла до меня, мне стало дурно, и я чуть не потерял сознание. «Слабак! Слабак!» - раздались насмешливые голоса сатанистов. Тут мне моему мысленному взору явственно представилась  Валери и ее ядовитая усмешка, с которой она повторяла мне это же слово. «Я не слабак! – закричал я. – И вы все еще узнаете об этом!». И все-таки я сделал глоток крови. Потом толпа как будто с ума сошла – они кричали, плясали, употребляли алкоголь и наркотики, занимались сексом… Это была безумная оргия. Некоторые участники оскверняли даже труп жертвы. Это собрание длилось до воскресенья.

- Что дальше произошло с тобой и Полом? – после короткой паузы спросила я.

- Мы с кузеном больше туда не ходили, но он еще долгое время был в шоке. Мы сохраняли тайну и никому не рассказывали о случившемся. Даже между собой это не обсуждали. Я пытался жить как раньше, но… После того, как я сделал глоток крови, я почувствовал, что… не знаю, как это сказать… что во мне проснулся кто-то другой, ужасный… Этот зверь внутри меня требовал крови… Моя душа покрылась толстой коркой льда, и взгляд стал будто стеклянным… Раньше я был сострадательным, жалостливым, а теперь во мне проснулась жажда  убийств в сочетании с одержимостью садизмом, насилием и  беспорядочным, извращенным сексом. Но эта одержимость была не всегда, а возникала как бы приступами. И еще в моем сознании появилось стойкое сочетание смерти и секса. Началось влечение к мертвым девушкам…

И Тео замолчал в ужасе.

- Но ведь тебе удавалось сдерживать себя, не так ли? – заметила я.

- Да… Несколько лет. Я учился, строил карьеру. Но потом я попытался похитить девушку…  К счастью, ей удалось убежать. Я в ужасе вернулся домой и поклялся себе, что это никогда не повторится. Я выбросил всю оккультную литературу и порнографические журналы, твердо решив начать новую жизнь.  Я снова обратился к Богу и даже сходил на исповедь в храм. Это, очевидно, помогло. Я остановился и встретил чудесную девушку – Кристину. Но, даже втайне от меня самого, в мои мысли возвращался призрак Ваери, и я тосковал о ней. И вот, однажды Валери вдруг появилась в моей жизни – она стала начинающим, подающим надежды адвокатом, а я – перспективным психологом. Мы оба очень изменились и повзрослели.

- И, бьюсь об заклад, эта гордячка влюбилась в тебя, - догадалась я.

- О, да! – рассмеялся Тео, и в его голосе проскользнула веселая ирония. – Между нами возникла сумасшедшая, но недолгая страсть… К своему удивлению, я внезапно осознал, что совершенно излечился от Валери, а она… мы словно поменялись ролями… Валери была поглощена своим чувством и уже планировала нашу свадьбу… А я поняв, что люблю только Кристину, положил конец этим отношениям… Для Валери это стало ударом… Но мне вовсе  не было жаль ее… Я наслаждался местью, Энни, такой жестокой и сладостной…

- Я думаю, она это заслужила, - заметила я.

- Как бы то ни было, - продолжал Тео. – Давние раны, которые нанесла мне Валери, окончательно затянулись. Я вернулся к Кристине… Мы очень любили друг друга и были счастливы. У Кристины был замечательный сын Майкл, и мы с ней хотели еще ребенка… Я так мечтал об идеальной семье! Будущее казалось  безоблачным.

Тео прервал свой рассказ, а мое сердце пронзила такая  немыслимая ревность, что я едва не разрыдалась в голос. Эта Кристина посмела прикасаться к моему милому, моему миру и  моей святыне?! Несмотря на давность событий, если бы она оказалась в тот момент у меня перед глазами, я, несомненно, подралась бы с ней. От переполнивших чувств я поднялась со своего места и стала нервно ходить по кабинету. В тот же миг мне стало очень стыдно, и я испугалась, что Тео догадается о моей ревности. Но он был погружен в свои воспоминания:

- Все рухнуло в один момент, Энни. Когда мне было 27 лет, умер от сердечного приступа мой дедушка Генри (овдовевший к тому времени). Это стало огромным горем для меня…

- Еще бы! Вы ведь так любили друг друга! – заметила я.

- После похорон я поехал в наш старый дом, где прошло мое детство, - горестно вздохнул Тео. – И нашел там старый дневник моей матери. Она писала: «Я была младшим ребенком и единственной дочерью у своих родителей. Папа с детства баловал меня, носил на руках, а потом… его любовь стала страшной. Это случилось в первый раз, когда мне было 16. Я отчаянно ненавидела своего отца – и в то же время горячо любила его и зависела от него…  Это было ужасно. В 19 лет я поняла, что жду ребенка. Моя мать была в ярости, она требовала, чтобы малыша отдали в приют. Но когда он родился, я очень полюбила его. Он был даром Бога для меня. Я так и назвала его – Теодор. Полгода мой сын провел в доме малютки, а потом его принесли домой. Тедди рос чудесным и очень умным мальчиком. Генри (я уже не могу называть его отцом) безмерно обожает его. Они оба очень сильно привязаны друг к другу, а у меня разрывается сердце… Тедди не подозревает, что его дедушка приходится ему еще и отцом. Мы лжем малышу о погибшем отце-спасателе, и я, надеюсь, правда не откроется ему никогда. У нас дома часто происходят ссоры. Моя мать ненавидит меня, и я ее понимаю. Сегодня мать обозвала меня грязной шлюхой, Генри заступился за меня и сильно избил ее. Больше так продолжаться не может! Завтра же мы с Тедди уедем в Гилберт! Это единственный выход!..».

- Могу представить, что ты почувствовал, прочитав эту запись! – в ужасе воскликнула я.

- Весь мир рухнул. Каково узнать, что ты родился от инцеста, и твои самые близкие и любимые люди были вовлечены в ужасный порок! Я злился на свою мать за то, что она столько лет лгала мне! В тот день я напился и устроил ей скандал! Я кричал, что все знаю о своем «отце-спасателе». Она долго плакала и просила прощения. На следующий день я сделал вид, будто ничего не случилось, и больше мы к этой теме не возвращались никогда, - сказал Тео.

Признание возлюбленного ранило мое сердце до крови, но я боялась унизить его своей жалостью. Он продолжал:

- Я хранил эту тайну все эти годы. Я не желал опорочить честь и  память родных, потому что по-прежнему очень любил их. И люблю до сих пор… пожалуйста, Энни, я не хочу, чтобы ты плохо думала о моей матери…

- Я и не думаю о ней плохо, - возразила я. – Она – несчастная жертва обстоятельств, и я люблю ее за то, чтоона всегда любила тебя и, главное,  что она подарила тебе жизнь…

- Это звучит как сарказм, особенно если учесть, кто я, - горько усмехнулся Тео.

- Но это не сарказм, Тео… Я…

- Я знаю, Энни, - ласково ответил он. – Прости.

- Так ты сорвался после этого? – спросила я, поспешив вернуться в русло беседы.

- Да, - признался он. – Хоть я и был уже достаточно взрослый, я потерял все ориентиры в этой жизни. Я почти возненавидел религию, сочтя ее лицемерием ханжей. Мой любимый дедушка – прекрасный человек и христианин – оказался таким негодяем! Я усомнился, что добро вообще существует…

- Понимаю, - вздохнула я. – И более того, ты подсознательно возненавидел женщин – за их развращенность (история с Валери) и лживость (история с матерью). А жертвоприношение – это полное проявление и торжество их  виктимности.

- Вполне возможно, ты права, и  это было агрессивное проявление моего бессознательного. Но я видел в своих жертвах не живых реальных людей, а их подобия – похожие на  персонажей фильмов или  компьютерных игр. Вновь и вновь демон просыпался во мне и требовал новой крови и убийств. Эта болезнь нарастала и не отступала, пока я не совершу убийство. Моя жизнь тогда… была полна ужаса  – клептомания, секс, марихуана, алкоголь, множество смертей и извращения…  после совершения преступлений я приходил в ужас от произошедшего… иногда случались провалы в памяти, я не мог вспомнить, что со мной происходило… Но после ЭТОГО я снова становился собой – вновь и вновь. Много раз пытался остановиться, но не мог. Обо мне думают, что все эти убийства приносили мне удовольствие… Но, на самом деле, это был мой ад. Особый вид ада, о котором никто не знал…

- Я верю тебе, верю, - говорила я.

- Постепенно черная энергия, находившаяся внутри меня, поглощала мою душу. Я переставал чувствовать раскаяние, сострадание, вину, - признавался Тео. – И наконец, я попался – и на суде ни о чем не сожалел. Но, попав в клетку, я, наконец, понял, что значила для меня моя Кристина, какой бесценной была ее любовь, которую я раньше принимал как должное… А она обрела счастье с другим…

- Разве ты не злился, что она предала тебя?

- Я не думаю, что Крис предала меня, - с болью в голосе возразил он. – Крис оставила меня, потому что я причинил ей слишком много горя и боли… Мои бесконечные измены…кражи…скандалы… Было естественно, что она не выдержала и ушла… Я сам все разрушил.

-Боль, которую мы причиняем нашим любимым, многократным ударом оборачивается против нас самих. Несколько лет назад у меня был возлюбленный. Его звали Стэнли, он был чудесный… Я любила его так же сильно, как ты – свою Кристину… И я тоже причиняла ему боль… очень много боли… Он оставил меня… Надеюсь, теперь он счастлив… Но я его ни в чем не упрекаю... Хотя я смогла его отпустить, моя вина перед ним неизлечима, – рассказывала я, чувствуя, как при этих словах тает  многолетняя тяжесть, надгробным камнем лежавшая на моей душе…

- Значит, ты понимаешь, что я чувствовал тогда, - грустно произнес Тео и, помолчав, продолжил: – Я потерял все в этой жизни… Тогда судьи сочли необходимым отнять у меня и саму жизнь. Я получил смертный приговор. Сначала было негодование – КАК эти кретины в черных мантиях могли поверить в мою вменяемость – и приговорить к смерти?! Я безуспешно пытался обжаловать приговор. Но  потом я вернулся к Богу, выбросил весь мусор из своей жизни, осознал тяжесть собственной вины и смирился со своей участью как с необходимостью искупления грехов. Хотя умирать было очень  страшно… Но у меня был лучший  друг – Роберт Харрисон… Робби, который стал для меня гораздо ближе, чем брат. Он был агентом ФБР – и в то же время замечательным парнем… Он так помогал мне морально… Еще доктор Бейли, тюремный врач… Он тоже очень хорошо ко мне относился. И вот, за считанные часы до казни Робби и доктор Бейли сообщили мне, что я понадобился профессору Качински из Финикса для его экспериментов. Я согласился… Не буду лгать, что из-за желания послужить науке… Мне просто очень не хотелось в газовую камеру, Энни… А для всего мира я покончил с собой… Это было чертовски весело – обмануть всю эту толпу, орущую под окнами тюрьмы и жаждущую моей крови… Всех этих репортеров, мечтающих снять сюжет о моей казни… Так я оказался здесь…  И я здесь уже 23 года… Лучше бы я умер тогда – в газовой камере. Это было бы быстрее, справедливее и лучше.

- Нет, - воскликнула я. – Это величайшее счастье, что ты жив!

- Но я давно мертв, Энни, - с грустной улыбкой отвечал Тео. – Я потерял друзей, брата и сестру. Как я случайно узнал из газеты, моя мать умерла 10 лет назад. Мое жалкое существование ничего не значит…

- Твоя жизнь… ты… ты – смысл всей моей жизни! – не выдержала я и поспешно отвернулась, чтобы Тео не увидел моего взгляда.

- Это безумие, - мягко возразил он.

- Может быть. Ты – мое безумие и моя любовь, - выпалила я. – Пусть я никогда не заменю тебе твою Кристину… Ты можешь не любить меня! Можешь презирать! Только не прогоняй! Позволь мне любить тебя… принадлежать тебе и быть с тобой! Пожалуйста!

- Боже! Ты до сих пор ревнуешь меня к Кристине! – воскликнул Тео. – Нет никакой Кристины! Она осталась в прошлом. Это не она, а ты снишься мне почти все ночи…

Я резко повернулась и посмотрела на возлюбленного. Он был очень смущен.

- Почти все ночи? – тихо, со слезами в голосе, переспросила я.

- Да… - взволнованно продолжал он. – Сны были прекрасными. Иногда я видел себя молодым – это было особенно больно… Мы любили друг друга так сильно… Но я не мог даже держать тебя за руку… Сон обрывался от первого же нашего прикосновения. Я каждый раз просыпался. Это было довольно грустно.

- Милый, мы видели одни и те же сны, - с нежностью произнесла я. – И теперь мы вместе наяву.

- Отличная встреча! – заметил Тео, и в его голосе зазвучали металлические нотки. – Я здесь в дурдоме, а ты пришла, чтобы меня лечить…

- Разве это важно?! – воскликнула я, подходя к возлюбленному и присаживаясь рядом с ним на диване. – Важно лишь то, что есть ты и я.

- Ты и я. Молодая красивая, образованная девушка – и псих на целую жизнь старше ее – убийца  с ужасным прошлым, уставшей памятью и постоянными кошмарами по ночам… Одумайся… Еще не поздно.

- Не говори так… Ты разрываешь мне сердце, - взмолилась я. – Будь ты самим  дьяволом, я последую за тобой, даже если я ничего для тебя не значу.

- Любимая, - кротко и ласково отвечал Тео. – Я не хочу ломать твою судьбу. Поверь. Ты все для меня. Я пытался запретить себе думать об этом. Даже когда ты пришла ко мне в первый раз, я не доверял тебе. Я разучился верить в любовь… и считал женщин неверными, коварными  и вероломными… Но ты другая. Особенная. И… То, что я чувствую к тебе… это тоже особенно. Эти дни без тебя казались десятилетиями…

Голос Тео становился все более взволнованным, а речь – отрывистой. Он не лгал.

- Мы больше никогда не расстанемся, любовь моя! – пообещала я. – Клянусь, я вытащу тебя отсюда – и мы всегда будем вместе.

Все тайны между нами были разрушены – и больше мы не проронили ни слова, только сидели, крепко обнявшись и почти совсем потеряв чувство реальности…

Глава 18

Если раньше мы усердно скрывали наши чувства друг от друга, то теперь – от всех окружающих. Это было довольно сложно. Но я должна была достойно завершить свою роль объективного специалиста и получить вожделенную должность психотерапевта… А после – консилиум, свобода Тео и наша новая счастливая жизнь, о которой мы так мечтали! Но к этой мечте лежал долгий путь. Кроме плана «А» - его выписки и нашего отъезда в Европу -  у нас был план «Б» - на тот  случай, если Тео не отпустят из клиники – я перееду в Финикс, чтобы быть рядом с ним. Поэтому я продала свою квартиру в Канзасе и почти все картины. Для новой жизни были отчаянно нужны деньги.

Так прошло еще несколько месяцев – не столько томительных, сколько счастливых – ведь я продолжала быть рядом с Тео, и, несомненно, он безгранично любил меня. Мы доверяли друг другу все – даже  прошлые сердечные увлечения. Наши обнаженные души были тесно сплетены – но эта нагота была целомудренной и невинной, как нагота прародителей в Эдеме – наше блаженство было поистине райским. Это придавало мне сил и заставляло чувствовать себя самой счастливой на свете. И я была бесконечно рада делать для него хоть что-то полезное и приятное даже в жестких условиях психиатрической больницы. К примеру, зная, что Тео любит читать периодику, я регулярно приносила ему газеты и журналы, которые он с удовольствием прочитывал. Я баловала Тео его любимым печеньем, шоколадом и фруктами, и подобные знаки заботы и внимания с моей стороны бесконечно трогали и радовали его. Он обожал сладости – совсем как ребенок, а я едва сдерживала слезы при мысли, что все эти годы ему никто не приносил передач и даже просто не навещал…

Я регулярно докладывала доктору Смиту об улучшении состояния «Кристофера Дэвиса». Доктор Смит и сам охотнонавещал больного, убеждаясь в правоте моих слов. Тео играл свою роль безупречно.

- Ларсен стал совсем другим, - искренне удивлялась доктор Паркер. – Как тебе это удалось?

- Профессиональный секрет, - с улыбкой отшучивалась я.

…Наконец, я стала психотерапевтом и смогла использовать право сказать свое слово на консилиуме: «Лечение мистера Дэвиса принесло значительные результаты, наблюдается положительная динамика. Также у больного присутствует длительная стойкая ремиссия, поэтому считаю возможным выписать его из клиники, в виду того, что мистер Дэвис не представляет угрозы для себя и общества». Доктор Смит поддержал меня полностью.

Это предприятие увенчалось успехом. Было решено  отпустить Тео на свободу – и ничто в этой клинике меня больше не держало. Через пару дней я уволилась оттуда «по семейным обстоятельствам».

               

***

 Но предстоял еще непростой разговор с проницательной Айрис. В тот день я ушла с работы раньше обычного и приготовила для нас праздничный ужин.

- По какому это поводу? – осведомилась доктор Паркер, увидев богато накрытый стол.

- Мы отмечаем последний день моей стажировки, - признались я.

- Как? Ты уходишь? Со Смитом, значит, поругалась?

- Нет, - возразила я. – Со Смитом все хорошо. Только хочу отдохнуть от трудной практики и поездить по Европе…

- Не морочь мне голову, Нэнси! – вдруг разозлилась она. – Какая Европа?! Думаешь, я ничего не понимаю? Ты помогла Ларсену выйти из клиники и теперь намерена бежать с ним?! Я давно замечаю, ты к нему неровно дышишь! Что с тобой происходит?

- Да, - спокойно подтвердила я, поняв, что лгать доктору Паркер бесполезно. – Мы любим друг друга.

- Ты, точно, сумасшедшая! – еще больше разозлилась она. – Ты понимаешь, что он социально опасен, и если у него появятся новые жертвы, то виновата в этом будешь только ты?!

- Не появятся. Ларсен совершенно исправился. Ему глубоко отвратительны его преступления. Яабсолютно убеждена в его искренности  могу за него поручиться.

- Как специалист, ты знаешь не хуже меня, что психопаты непредсказуемы! А если даже он и «исправился»… Ты молода, но не подросток, чтобы быть такой безрассудной… Неужели тебе будет не противно просто находиться рядом с таким человеком, не говоря уж обо всем прочем?! На его совести смерть, по крайней мере, 2-х маленьких девочек! – страстно негодовала собеседница.

- Я знаю, Айрис, - все так же спокойно ответила я.

- Ты не боишься, что можешь оказаться следующей?

- Это исключено, - уверенно возразила я. – Он никогда не причинит мне вред, потому что любит меня!

- Нэнси, какая любовь?! Ты понимаешь, что он НЕ МОЖЕТ любить так, как мы себе это представляем, потому что он ПСИХОПАТ! Такие люди просто  не могут любить и сострадать точно так же, как глухонемой не может петь песни  и слушать музыку! Единственное, на что ты можешь претендовать – это попасть в близкий круг психопата.

- Я знаю это.  Я читала про психопатов и изучала их… - страстно возражала я. - Но ведь бывают исключения, как например, «великий глухой», сочиняющий свои блестящие симфонии. Точно также иногда и «монстр» способен на чувства, и психопатия в единичных случаях может отступить – иногда для этого достаточно даже эмоциональной поддержки и психологической помощи. Современная психиатрия уже признает это. А что касается Ларсена, то у него психопатия (если она вообще была)  не врожденная, а приобретенная, возникшая из-за ряда моральных травм, и, если бы ему была оказана психологическая помощь, он никогда бы не стал убивать.  Его девиантное поведение было обусловлено приступами болезненного состояния, и, потому, я склонна думать, что его болезнь обратима…

- Значит, ты рассчитываешь, что произойдет чудо, твой бесценный Ларсен излечится, искренне полюбит тебя, и это будет историей на века, - с сарказмом заметила Айрис. – Что ж, допустим, ты меня убедила, но я все равно не понимаю… Тебе это зачем?! Я понимаю неудачниц, которые от безысходного одиночества связываются непонятно с кем… но ты! Красавица, умница, профессионал… Неужели ты не можешь найти себе кого-то поприличней?! Зачем тебе играть в мать Терезу? Тем более, жизнь не кино, пойми!

- Я знаю это, но я не могу… я очень давно люблю его, - призналась я и рассказала всю историю своей странной любви, начиная с детской влюбленности…

- Ох, Нэнси, - вздохнула доктор Паркер. – Была бы я твоей матерью…

-Ты возненавидела бы меня? Пойми, милая Айрис, часто я ненавистна сама себе…за все это… Но отречься от него – выше моих сил… Тем более, я необходима ему…

- Я бы хотела пожелать тебе счастья, Нэнси, да язык не поворачивается. Ты себе  жизнь калечишь, так хоть мать свою  пожалей, что с ней будет, если она узнает?! – воскликнула Айрис.

- Не узнает. Она ничего не знает о Ларсене… Для нее я уеду на стажировку в другую страну. Пожалуйста,не говори ей ничего…- попросила я.

- Ладно… но я все еще надеюсь, что ты включишь мозги! – недобрым тоном сказала доктор Паркер.

И она вышла, оставив меня в полном смятении.

Праздничный ужин был безнадежно испорчен. Меня посетило искушение купить сигарет и выкурить всю пачку, но, преодолев это порочное желание, я легла в постель, хотя, естественно, не заснула ни на секунду.

Я потеряла Айрис. Я теряюмать, друзей и все, что мне было дорого.Я жертвую всем, к чему давно привыкла. Затем, чтобы подарить свою судьбу  Тео. Он заменит для меня все и всех. ОН, ненавистный многим человек, чьи страдания остались непонятыми. Его боль станет моей болью. Его крест станет моим крестом. Его вина станет моей виной. Нет больше моей судьбы – моя судьба отныне безраздельно принадлежит ЕМУ, и пути назад нет. Точка невозврата пройдена. Потому что Любовь сильнее Боли, Вины и Судьбы…

…На следующее утро я отправилась в Канзас, чтобы безжалостно обрубить последние ниточки, связывающие меня с прошлым.

                ***

Перед выпиской Тео должно было уйти 2 недели для подготовки соответствующих документов. За это время я спешно  завершала свои дела в Канзасе. К  счастью, у меня было достаточно  денег, чтобы решительно перевернуть страницу судьбы – проданная квартира и  несколько десятков картин, плюс  отец оставил мне довольно крупную сумму. Маме я наплела, чтоменя направляют на длительную стажировку за рубеж, поэтому Мэри останется с ней на неопределенное время. Она, конечно, поверила – и очень обрадовалась, хотя и заметила, что будет сильно скучать.

А я безмерно скучала по Тео. И вот, наконец, пришел тот день, когда я встречала его у выхода из больницы.

Глава 19

Первый день нашей свободы был очень ясным и солнечным. Тео не пожелал посещать никакие  места, связанные с его прошлым, кроме могилы матери. Я знала, где это место находится, и мы немедленно отправились туда. Тео плакал и просил у нее прощения.

- Она простила тебя – и любит до сих пор, - утешала я возлюбленного. – Она сейчас видит  тебя и радуется, что ты жив. Мне очень жаль, что я никогда не встретилась с ней, но уверена, что она знает обо мне и о том,как мы оба любим ее.

…После этого печального визита мы поспешили покинуть Аризону, как горькое напоминание о нашем прошлом. Возвращаться вместе с Тео в дом моей матери было бы безумием, поэтому (разумеется, на моем автомобиле) мы отправились в Калифорнию, в Риверсайд, куда прибыли уже вечером. 

Я выбрала отель с обязывающим названием: «Самая лучшая гостиница Америки», но отель и вправду был чудесный. Я забронировала номер на свое имя, однако имелась маленькая проблема – нам необходимо регистрироваться, а у Тео не было документов  – и нам пришлось разыгрывать целый спектакль, но по сравнению с тем, что мы обманули целый медицинский  консилиум, это был сущий пустяк.

- Будь умницей, милый, - попросила я, чмокнув его в щечку. – Ты сейчас должен будешь подыгрывать мне. Чтобы было убедительно. Договорились?

Мы подошли к стойке регистрации, за которой сидела серьезная леди среднего возраста.

- Добрый вечер, мэм, - поздоровалась я.

- Добрый вечер, мисс.

 – Мое имя – Энн Матильда Хилтон. Я забронировала здесьномер на двоих, - объяснила я, предъявляя ей документы.

- Очень хорошо… А это Ваш…? – смущенно поинтересовалась женщина, с огромным нескрываемым удивлением поглядев на Тео.

- Да, это мой жених, и мы с ним вдвоем, - гордо заявила я, поймав еще более изумленный взор своей визави. – Но, увы, с ним произошло несчастье, поэтому у него нет никаких документов…

- Это так, - с невинным и грустным взглядом подтвердил Тео. – Видите ли, случилась беда. Мы решили переехать из Аризоны в Калифорнию навсегда, планировали приобрести здесь дом, но меня обокрали, забрали деньги и документы. Без сомнения, я восстановлю их в ближайшее время. Но ведь пока их нет, нам необходимо где-то остановиться, не так ли?

При последних словах он с особенной нежностью взглянул на меня.

- Я очень сочувствую Вам, сэр, - с искренним сожалением промолвила женщина. – Разумеется, мы вошли в Ваше положение. Вы можете заселиться в номер, как только я заполню регистрационную карту…

- Благодарю Вас, мэм, Вы так добры! – с галантной вежливостью и лучезарной улыбкой сказал Тео.

Несомненно, у него огромный талант афериста, который  в тот момент сослужил нам добрую службу.

Через несколько минут мы вошли в просторный уютный номер со светло-желтыми обоями на стенах, украшенных странной картиной-абстракцией, симпатичными светильниками, большой кроватью, столом, стенкой и тумбочками.

- Надеюсь,  тебе здесь понравится, - улыбнулась я.

- Определенно, - согласился Тео.

Оставаться там надолго мы не планировали, а решили отметить удачный день ужином в шикарном ресторане. Сегодняшняя сцена регистрации вызывала у нас безудержный смех.

- О, Энни… Как эффектно ты нас представила! «Жених»… Это было особенно сильно.

- Что не так? Я слишком поторопила события, ты хочешь сказать? – беззлобно съязвила я.

- Нет, но просто она ТАК на нас посмотрела... Ты видела? Должно быть, мы выглядели несколько странной парой.

–  Скорее, великолепной, - без лишней скромностизаявила я.

- А ты проявила великолепные актерские способности, - похвалил Тео.

 - Как и ты, - парировала  я. – Та бедная леди, которую мы провели,  чуть не расплакалась от жалости!

…Мы еще долго смеялись над этим эпизодом. Нам было так хорошо и весело вдвоем.

Наш романтический вечер оказался волшебным. Мы, в самом деле, были великолепной парой. Тео был одет в серый костюм, белую рубашку и черный – в мелкий горошек - галстук. На мне было роскошное черное платье из прозрачной ткани, с  бархатными листьями и разбросанными по платью серебряными блестками, а красная подкладка придавала наряду необычный  благородный цвет; мою прическу украшал великолепный черный бант из гипюра, а на шее висело изящное сверкающее колье. Вместе мы с Тео смотрелись очень гармонично, несмотря на большую разницу в возрасте, которая, впрочем, ничуть меня не смущала. Напротив, я безмерно гордилась своим возлюбленным, похожим на прекрасного короля из волшебной сказки. Сказки, которую еще не придумали…

Ужин в ресторане тоже был чудесным. Для себя я взяла картофель-фри, к которому всегда питала слабость, а для Тео – его любимые стейки. На десерт у нас были взбитые сливки, к которым у Тео была особая страсть, а на третье – черный чай.

Хотя на нашем столе  не было никого алкоголя (к тому времени мы оба стали активными приверженцами правильного образа жизни), реальность растворилась в этом вечере и превратилась в чарующий сон.  Казалось, небо опустилось на землю, когда мы кружились в медленном танце под нежную и прекрасную песню Даны Виннер под названием “Nothing’s gonna change my love”. Хотя я слышала эту композицию в первый раз, она была о нас и нашей любви, я чувствовала каждую ноту – и слезы неумолимо просились на глаза. Мой любимый здесь, со мной, и мы близки, как никогда… Я чувствовала его объятия, его дыхание – и было нестерпимо жаль, что наши тела слишком грубы, чтобы слиться вместе, превратиться в сияющую комету, умчаться высоко-высоко, как можно дальше  от темной и суетной Земли, и, наконец, взорваться от немыслимого счастья и любви, переполняющих все наше существо. Мелодия умолкла, танец завершился. Но всякий раз, когда я слышу эту песню, мое сердце начинает плавиться от нежности…

Когда мы  вернулись в гостиницу, ночь уже вступила в свои права.

Выходя из машины, я почувствовала озноб – не потому, что воздух стал прохладным, а от разрывающего душу волнения. Мы шли, крепко держась за руки, совершенно одни в целом мире – таком чужом и холодном. Мною овладела такая мучительная и нетерпеливая страсть, какой я не знала прежде. Но я очень боялась. Я боялась оскорбить целомудрие любимого, показавшись ему слишком доступной и развратной. А еще больше я боялась вспомнить Стэнли предстоящей ночью. Ведь ранее я была уверена, что ни один мужчина кроме него никогда не прикоснется ко мне…

Мы с Тео зашли в помещение, словно прокрадываясь, как воры. Я слышала каждый свой шаг. И, войдя в номер, я заметила, что Тео загрустил. От его чудесного настроения не осталось и следа.

- Что случилось, милый? – заволновалась я.

- Все это неправильно, - грустно ответил Тео. – Неправильно то, что мы здесь вдвоем. Неправильно то, что происходит между нами. Вернись домой, к своей семье. Я не тот, кто тебе нужен.

- А как же наша любовь? – в негодовании спросила я, отворачиваясь и отходя от него.

- Не имеет значения. Прошу, оставь меня и живи своей жизнью. Так будет лучше.

- Ты знаешь, чем была моя жизнь без тебя? – печально  спросила я, подходя к окну. – Ты знаешь, как я плакала о тебе, считая тебя умершим? Сколько ядовитой разъедающей  боли я носилав своем сердце! Не было даже твоей могилы, где я могла бы утешиться слезами! Я ненавидела себя за то, что вновь и вновь вижу  солнце, которого не видишь ты. Я удивлялась, почему мир не рухнул в день твоей гибели – и звала к себе Смерть, чтобы найти тебя хотя бы в другом мире. Но она все не приходила. Я повторяла тебе вновь и вновь, как сильно люблю тебя, но мне отвечала лишь Тишина. Ты знаешь, она звенит, и ее звон так невыносим. Я так устала говорить с Тишиной. Я так страдала без тебя… Но я безмерно дорожила этой священной болью, потому что эта боль была о тебе… Она была единственным, что связывало нас, поэтому я так опасалась ее потерять.

При этих словах я очень боялась расплакаться и показаться ему слабой и глупой,  но была весьма близка к этому.

- Но я жив, любовь моя, - проникновенно произнес Тео, приближаясь ко мне. – И я сейчас здесь, с тобой.

- Повтори… Повтори еще раз, - с болью в голосе просила я, поворачиваясь к любимому.

- Я жив, жив, - повторял Тео, горячо обнимая меня…

Это было как во сне… Долгий, страстный поцелуй, пронизывающий тело током и разрывающий душу в клочья. Но мой жестокий возлюбленный внезапно  прервал это мучительное наслаждение:

- Я так люблю тебя. Но это неправильно.

- Любовь всегда права, - глухим и прерывистым голосом возразила я, продолжая неистово целовать его…

…Мы любили друг друга жадно, горячо и отчаянно. Безумная, исступленная страсть разрывала нас не только на атомы, но и на электроны, протоны и нейтроны. Воистину это было райское мучение – и адское наслаждение для нас двоих. Мне было необходимо чувствовать возлюбленного физически, снова и снова убеждаясь, что он жив – я, действительно, нуждалась в нем, поэтому с болезненной и неутолимой жадностью принимала каждый его поцелуй, объятие, прикосновение. Мне было хорошо, как никогда раньше. Разбитая Галактика вновь стала целой, а темная сторона моей Луны озарилась ярким, неугасимым светом. Страсть мучительно обжигала, но в этом пламени безвозвратно сгорало все мое прошлое, а я  - Феникс, восставший из огня и рожденный снова. Я ощущала без слов – Тео чувствует то же самое. Случилось невероятное – и в его объятьях я навсегда забыла все, что было до него. Даже незабвенного Стэнли. Единственное, о чем я сожалела в ту ночь, так это о том, что милый Тео не был первым и Единственным в моем сердце – и в моей судьбе. Еще я очень боялась заснуть – и проснуться одна в своей пустой, холодной квартире в Канзасе, обнаружив, что  случившееся оказалось сном. Тогда мое сердце тотчас разорвалось бы от горя.

Но, к счастью, все было правдой. Наша ночь в Никогда, казавшаяся несбыточной мечтой, превратилась в чудесную реальность и стала первой из множества наших немыслимо блаженных ночей. И дней.

Глава 20

Настало  несказанно счастливое время. Тео больше не опасался нашей любви, и мы оказались в полной власти пленительных чувств, проводя время в приятных разговорах и  романтических прогулках.

Прекрасный и приветливый Риверсайд казался нам настоящим городом-сказкой.  Особенно поражал незабываемый «Кастл-парк» с его удивительными дворцами и аттракционами. Я попробовала себя в мини-гольфе и даже  трижды забила «пар» и 1 раз – «берди».

Однако мы предпочитали менее шумные места – к примеру, живописный берег реки Санта-Ана, где мы кормили птиц хлебом, и где я собирала  дикорастущие цветы. Также нам нравилось гулять  по тихим улицам и паркам, и Тео качал меня на качелях. Казалось, что самая безмятежная пора детства снова ко мне вернулась, но даже в детстве я не была так счастлива, как с ним тогда. Мы чувствовали себя юными влюбленными, и весь мир стал неузнаваемо волшебным. Мы постоянно говорили друг другу о своей любви и радовались  жизни, как дети.

Однако сумасшедшая страсть, связавшая нас навечно, была далека от  детской невинности и безмятежности. Она безжалостно мучила нас с такой силой, что иногда становилось страшно. Мы поняли, что «умирать от любви» - это не метафора, а непередаваемое состояние, когда сердца готовы вот-вот взорваться от переполняющей их любви. Но умирать нам вовсе не хотелось – мы чувствовали жажду жизни – неистовую и неутолимую, и хотелось, чтобы это блаженство никогда не кончалось!

                ***

…В одну из ночей произошло нечто неприятное.

- Энни! Энни! – тревожно звал Тео.

- Что, любимый? – спросила я, мгновенно проснувшись. – Плохой сон?

- Да… Это ужасно…

Я включила свет, дала ему воды и успокоительное.

- Милая, обними меня, пожалуйста. Мне очень страшно, - при этих словах Тео заплакал от ужаса.

Я никогда прежде не видела его в таком состоянии.

- Ты дрожишь весь, - заметила я, крепко обнимая возлюбленного. – Все хорошо, я с тобой. Если хочешь, скажи мне, что так испугало тебя, и, быть может, будет не так страшно?

- Я видел ужасный сон, как будто я приехал сюда, в отель, но не с тобой, а с маленькой Жаклин. Ей очень не хотелось идти в школу, и я пригласил девочку прокатиться на моей машине. Когда мы приехали в отель, я начал издеваться над ней и мучить ее, а затем… убил. Мертвая малышка лежала в моей постели довольно долго… Она была прекрасна… и пленительна… так влекла к себе и… я подошел к ней… тут Жаклин широко открыла глаза, но они были бесцветными и стеклянными и… в ту же секунду она превратилась в гниющий скелет, заполнивший смрадом всю комнату, которая вдруг превратилась в склеп с множеством мертвецов, я пытался выбраться оттуда, но не мог… Я и сейчас чувствую этот невыносимый запах.

- Но ведь это всего лишь скверный сон, - напомнила я.

- Увы, - возразил Тео. – Это мое прошлое. Ненавистное прошлое, которое преследует меня до сих пор.

- Мне известно о Жаклин, - спокойно призналась я. – Однако твое прошлое давно умерло, а эти сны – всего лишь его призраки. Ты знаешь, чего боятся призраки больше всего?

Тео молчал. Я продолжала:

- Больше всего призраки боятся света, любовь моя. Я  подарю тебе столько света, счастья и любви, что они не посмеют даже приблизиться к тебе. Я не отдам тебя прошлому и воспоминаниям.

Тео хотел что-то ответить мне, но не смог и заплакал снова. Я не сдержалась тоже. Мы вместе плакали. Так прошло несколько минут. Он первым взял себя в руки и заметил пристыженно:

- Мы ведем себя совсем как маленькие дети.

- Детьми быть не так уж и плохо, - улыбнулась я. – Перед ними чистый лист жизни, и они свободны от прошлого.

- Не уверен, что когда-нибудь смогу обрести свободу, дорогая… Она страшит меня…

- Я помогу тебе одолеть страхи… Мы уедем так далеко, что прошлое не сможет догнать нас, - пообещала я. – Я всегда буду с тобой, потому что люблю тебя.

…И верно, как только мы уладили дело с документами и в срочном порядке заключили брак, то сразу отправились в Италию как мистер и миссис Свифт (сохранив при этом свои реальные имена), чтобы навсегда оставить горячо любимую родину, в которой испытали столько горя и страданий…

Глава 21

Мы поселились в красивом городке Альберобелло, знаменитом своими странными домами. К счастью, у нас было достаточно средств, чтобы позволить себе купить чудесный дом с пышным садом, за которым я очень  люблю ухаживать.

Свою прежнюю родину я вспоминаю нечасто, только очень скучаю по милой Кейт. Все порываюсь написать, но с трудом  представляю, как преподнести ей нашу с Тео убийственную тайну. Быть может, не выдержу – и когда-нибудь решусь? Еще я с большой  теплотой вспоминаю доктора Паркер, очень хочу прислать ей весточку, но, боюсь, что она больше  не желает меня знать…

…Нельзя сказать, что нашажизнь в новой стране сразу стала легкой, но она всегда была прекрасной. Вскоре после прибытия в Италию мы поспешили обвенчаться. Несмотря на то, что этот праздник был только для меня и Тео, на мне было роскошное белое платье – я хотела быть прекрасной для него – и только для него. Так как мы оба искренне обратились к религии, это великое таинство соединения «в единое духовное целое» имело для нас огромное значение.

Впрочем, мы и так были едины, живя друг другом и растворяясь друг в друге. Едва ли двое других смертных когда-либо испытывали величайшее чувство невозможной всепоглощающей любви, подобной нашей. Со временем она не только не уменьшалась, но и постоянно росла, являясь волшебной, непрерывно расширяющейся Бесконечностью. Так продолжается и сейчас.

Увы, наше блаженство омрачалось состоянием Тео. Если его физическое здоровье было хорошим, то моральное – просто ужасным. Часто его мучили панические атаки, приступы депрессии, страх смерти и кошмарные сны о совершенных преступлениях или предстоящей казни в газовой камере. Часто Тео снилось, что он уже умер – и он просыпался в смертельном ужасе. Иногда он с криком вскакивал с постели – и больше не мог спать.  У меня сердце кровью обливалось, и я пыталась изо всех сил вытащить любимого из этого кошмара. Я проводила с ним занятия арт-терапии в сочетании с приемом медикаментов.  Но самым действенным лекарством была любовь. Тео понимал, что он значит для меня, это помогало ему не сдаваться, и болезненное состояние отступало.

Окончательно же он оттаял с появлением нашего сына. Мы оба оказались сумасшедшими родителями и безмерно полюбили ребенка еще задолго до рождения. А уж когда мы увидели его в самый первый момент его жизни, услышали его первый крик и, наконец, взяли малыша на руки… эти минуты  стали не просто самыми волшебными мгновениями, которые невозможно передать, но и началомнашей новой жизни!   Мальчик получил имя Теодор, в честь своего отца, но мы называем его Тедди. Я даже мысли не допускала о том, чтобы дать малышу какое-то другое имя, кроме прекраснейшего имени моей Любви. К тому же мальчик оказался фотографической копией Тео, и моя огромная любовь к сыну возрастает во много раз, потому что я постоянно вижу в нем образ возлюбленного.

- Теперь мне не страшно умирать, - однажды  признался Тео. – Потому что есть он – мое продолжение.

- Не говори так! – воскликнула я, испугавшись его слов. – Твоя жизнь так бесценна! Для нас!

- Ты права, - улыбнулся Тео, заметив, что невольно огорчил меня. – Моя жизнь должна быть долгой, потому что я начинаю жить только сейчас. Вместе с ним.

Действительно, с появлением малыша мы с Тео стали еще ближе и полюбили друг друга  еще сильнее, чем раньше. Тео очень изменился, совершенно забыв об унынии и депрессии, и мне отрадно видеть его таким жизнерадостным, счастливым и полным сил. Тео обожает Тедди так нежно и безгранично, что это кажется невероятным. И, кажется, его чувство глубоко взаимно - парни очень любят быть вместе, к немалой радости обоих – и я так счастлива, глядя на них!  Кроме того, именно с сыном Тео забывает весь ужас своего прошлого и то, кем он был прежде… Словом, Тедди придал  нашей жизни новый смысл и озарил ее еще большим  счастьем и радостью. Мы не можем представить, что раньше – еще совсем недавно, жили без него.

Однако наслаждение тихим семейным счастьем – это не для нас. Моя давняя  мечта о славе сбылась – я стала довольно известной художницей, что помогло не только зарабатывать средства, но и завязать приятные и полезныезнакомства с интересными людьми. Кроме того, я не оставила своей мечты стать филантропом и помогать другим. Мне удалось осуществить детское желание и открыть приют для бездомных животных.

А самое главное наше достижение – организация центра психологической помощи «Свет надежды», для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, в котором работают замечательные специалисты. Тео вновь вернулся к своей профессии по призванию и стал виртуозным психоаналитиком и психотерапевтом – особенно хорошо ему удается общение с людьми, страдающими алкогольной и наркотической зависимостью. Я же специализируюсь на арт-терапии. Не очень часто, но регулярно «Свет надежды» организует благотворительные выставки работ наших пациентов. Любимое делостало неотъемлемой и очень важной частью нашей жизни. В свободное же время Тео любит читать, сочинять философские трактаты и рисовать; его картины, в противоположность его более ранним, но сравнительно недавним работам, теперь полны радости и света.

Прошло 3 с лишним  года нашей жизни в Италии. Уныние, отчаяние, кошмары и мрачные воспоминания навсегда оставили Тео. Лекарства тоже перестали играть в нашей жизни важную роль. Наше счастье было таким огромным и полным, что больше, казалось, нечего желать. Я была уверена, что прошлое, от которого я отчаянно убегала, оставило меня навсегда, но в один прекрасный день оно неожиданно вернулось.

Глава 22

Как-то раз мы всей семьей гуляли на площади Пополо, где, как правило, всегда много туристов. День уже клонился к вечеру, и мы собирались домой, как вдруг я увидела очень  красивого,  импозантного джентльмена, примерно такого же возраста, как Тео. Он сидел на скамейке, и, казалось бы, ничем не выделялся из толпы, но, даже до того, как я увидела этого незнакомца, я ощутила на себе его тяжелый пристальный взгляд, полный безмерного удивления и даже ужаса.  Бедняга смотрел на нас так, как будто увидел пришельцев с лазерными мечами в руках, но, заметив, что привлек мое внимание, поспешно отвел глаза. Мне стало не по себе.

- Это же Робби! – обрадовался Тео, едва заметив незнакомца.

- Неужели тот самый Роберт Харрисон из ФБР? – удивилась я.

- Да, и он нас узнал. Подойдем к нему!

- Ты уверен, милый, что мы можем доверять ему? – засомневалась я.

- Конечно, он не предаст, - отвечал Тео. – Ведь я ему жизнью обязан!

Тогда мы подошли к Робби, и встреча оказалась даже более радостной, чем мы ожидали. Последовали долгие объятья и расспросы…

- Мой дорогой Робби, как ты здесь оказался? – поинтересовался Тео.

- Наслаждаюсь плодами отставки, и на сей раз в гордом одиночестве, как видишь. Через пару дней возвращаюсь в Штаты.

- Мы с Энни были бы очень рады пригласить тебя к нам в гости, - сказал Тео. – Ведь ты свободен прямо сейчас?

- Да, да, мистер Харрисон! – с искренней радостью  поддержала я, угадав в Роберте прекрасного человека. – Хотя я вижу Вас в первый раз, я очень много слышала о Вас от Тео, и знаю о том, что Вы для него сделали тогда!Вы очень много для нас значите, и встретить Вас здесь – огромное и неожиданное счастье для нас!

- Я - просто Роберт, - с теплой улыбкой поправил он. – Я не люблю официоз. Вы очень, даже незаслуженно, добры ко мне, Энни, – я сделал для своего лучшего друга то, что должен был сделать. Спасибо большое за приглашение – я счастлив провести этот вечер с вами.

Мы все вместе отправились к нам. Роберту очень понравился наш дом и сад.

Они с Тео беседовали в гостиной, и, уложив Тедди спать, я присоединилась к ним.  Мы втроем общались так душевно, тепло и искренне, как будто знали друг друга всю жизнь. Несмотря на то, что я очень не люблю гостей, я была искренне счастлива видеть Робби в нашем доме.  Он вызвал во мне большую симпатию, потому что более светлого, доброго и искреннего человека я еще не встречала. Несмотря на первый день нашего знакомства, я была уверена, что Робби, несомненно, достоин дружбы Тео, как никто другой.

Темы наших разговоров были обычны для близких друзей, которые не виделись полжизни…

- Я потерял мать 8 лет назад, - вспоминал Робби. – Она была тяжело больна… Мне до сих пор очень не хватает ее.

- И все-таки ты  счастлив, потому что она всегда была с тобой, - заметил Тео. – Я же потерял свою мать много лет назад, и до конца своей жизни она думала, что я умер. Мое безумие разрушило всю ее жизнь.

При этом разговоре друзей меня как молнией ударило. Невольно я вспомнила свою мать, которой за эти 3 с лишним  года я ни разу не позвонила и не написала. Перед отъездом в Италию я удалила все свои страницы в социальных сетях и старую электронную почту. Я просто выбросила мать из своей жизни. Решительно и безжалостно. Что она думает сейчас? Что я умерла или пропала без вести?

От этих мыслей стало невыносимо.

- Я пойду к Тедди – вдруг он проснулся, - сообщила я Тео и Робби, выходя из гостиной.

Я, в самом деле, пошла в комнату к сыну. Малыш продолжал сладко спать. Я не смогла не поцеловать его – наверное, в сотый раз за этот день…

…Меня настигла лавина воспоминаний. О нас с мамой. Как я была совсем ребенком – и мы вместе гуляли, играли и читали сказки. Как ездили отдыхать к морю. Как я безжалостно разоряла ее в кондитерских магазинах и  магазинах игрушек, а она ни в чем не могла отказать мне. Как она терпеливо помогала мне готовить уроки, отчаянно пытаясь пробудить в своей дочери-лентяйке хоть какой-то интерес к получаемым знаниям.  Это были хорошие воспоминания, но плохих оказалось гораздо больше. Вот она, забыв об отдыхе, сне и даже еде, сидит в больнице у моей постели, измотанная и уставшая до предела, а я реву, не желая отпускать ее от себя. Вот я падаю и задыхаюсь в приступе болезни, а мама в тревоге и ужасе подбегает ко мне, чтобы дать лекарство. Потом была моя операция и выздоровление, купленное ценой ее огромного мужества и терпения. Вспомнилась мне  также гибель моего отца, когда мать, лишившись горячо любимого мужа, держала меня за руку и умоляла жить дальше… Отчетливо вспомнилось и то, как я в подростковом возрасте изводила ее своими скандалами, пьянками, побегами из дома и попытками самоубийства. Как она снова и снова искала меня и выводила из самых сомнительных забегаловок и подворотен свою все еще безмерно любимую «малышку Энни»... Я чувствовала, что моя многолетняя обида на нее бесследно растаяла, уступив место безграничной любви, которую я так долго пыталась скрыть от самой себя, зарывая ее в недра собственной души.

Я так ушла в себя, что не заметила, как вошел Тео.

- Любовь моя, - нежно обратился он ко мне. – Прости, что мы с Робертом расстроили тебя своими неприятными разговорами…

- Нет, напротив, вы помогли мне понять… - возразила я, и, не закончив фразы, крепко обняла возлюбленного.

Он понял, что я хотела сказать. Мы умеем понимать друг друга без слов…

…В тот же вечер я написала матери электронное письмо следующего содержания:


«Дорогая мама!

Пожалуйста, прости, что так долго не писала и не звонила тебе. Надеюсь, у вас с Мэри все хорошо.

Прежде всего – я хочу попросить у тебя прощения за всю боль и страдания, которые я всегда  причиняла тебе. Я злая, неблагодарная свинья. Возможно, ты ненавидишь меня сейчас, и это справедливо. Я даже не надеюсь, что ты сможешь когда-либо простить меня за все. Просто я хочу, чтобы ты знала, что мне очень жаль.

Если ты все еще хочешь что-то знать обо мне… Пожалуйста, не волнуйся за меня. Со мной все в порядке. Должна тебе признаться, что моя «стажировка за рубежом» была неправдой. Точнее, не совсем правдой. Я смертельно влюбилась… вернее, обрела любовь всей моей жизни – и навсегда  уехала с ним в Италию – так было нужно.  Мы очень любим друг друга, я вышла за него замуж. Он тоже психолог, как и я, и у нас есть прекрасная работа. Мы  так непростительно счастливы, что я часто завидую себе!

У нас родился мальчик. Его зовут Тедди. Он очень красивый и умный. Недавно малышу исполнился год и 3 месяца, и он уже хорошо ходит. Мы отмечали его первый День Рождения, на праздничном торте горела всего одна свеча… Это было так мило... Я бесконечно, до слез и боли,  люблю своего маленького Ангела, свое Счастье, и с ужасом представляю свою жизнь без него. Я не могу без него! И всякий раз, когда я держу его на руках, я слезно благодарю Небо за мое маленькое Сокровище!!! Я никогда не думала, что способна ТАК полюбить своего ребенка… Это совершенно невероятное чувство, мама! И мой мальчик помог мне понять, насколько я перед тобой виновата! Как сильно ты любила меня!!! И, возможно, любишь до сих пор…

Я очень сильно люблю тебя тоже, милая! Все эти годы я помнила о тебе, но связаться с тобой было очень стыдно… Но больше я не могу молчать…

Надеюсь, ты захочешь меня увидеть. Я мечтаю, что ты приедешь к нам в гости… познакомишься со своим внуком… Я так хочу снова обнять и поцеловатьтебя и услышать твой голос… Я хочу так много сказать тебе…

Прошу, не волнуйся обо мне. Будь счастлива и здорова. Береги себя. И, пожалуйста, ответь мне.

Очень люблю и скучаю.

Энни».