Король и шутка

Небылица


«Жили-были добрый король и прекрасная королева», – взялась читать очередную сказку шестнадцатилетняя принцесса.

Она удобно расположилась в чудесной беседке из ивовых прутьев, которая спряталась в глубине огромного парка. Кругом благоухали пёстрые цветы, то тут, то там отдельные лепестки отрывались от бутонов в воздух и оказывались бабочками, а тщательно отобранные соловьи высвистывали замысловатую тишину высшего порядка.

– Стойте, гады! Зарублю-у-у!.. – орал на полном ходу черноволосый сорванец, преследуя своих сверстников.

«Опять эти крестоносцы и сарацины, – принцесса с пониманием улыбнулась пролетевшему мимо брату. – Или король и заговорщики. Что-то в последнее время маленький принц всё больше играет в разоблачения и казни. Ну откуда он всё это берёт?»

Очаровательная девушка была окружена нескончаемой лаской, заботой и вниманием. Она была умна, жива и непосредственна, прекрасно постигала премудрости своего положения, но совершенно не представляла жизни за пределами дворца. Её мягко от этого оберегали, всеми правдами и неправдами удерживая в сказке. В отличие от братишки, который врывался во все дела, сжимая игрушечный меч или кулаки, к вящей радости своего грозного отца.

* * *

Король сидел за рабочим столом, тупо уставившись на тяжёлый бронзовый канделябр. Мерцавшее пламя давало причудливые блики, снова и снова отбрасывая на стену картины убийства предшественника. Его величество без устали напоминал невидимому судье о том, что шла ужасная война, и тогдашний король, даром что его старший брат, своими беспомощными действиями тянул всех в пропасть. Что уничтожив старое руководство, он вывел страну из тупика, а потом раз в десять её расширил, объединил, укрепил… Правда, и его самогО регулярно пытались лишить короны, а значит, он был просто вынужден принимать все надлежащие меры. Особенно, в так называемое мирное время…

Но сердцу не прикажешь, и вконец изношенный орган сжимало всё чаще и сильнее.

Спешно вызванный личный врач долго обследовал своего занемогшего владыку, медля и не решаясь высказать всю правду.

– Послушай, дружище, – король заговорил с ним как с равным, – ты же понимаешь, что если утаишь правду и пропишешь не то лекарство, то мне оно не поможет, и тогда ничто не поможет тебе. Я же не дурак и понимаю, что всё очень серьёзно.

Поколебавшись ещё немного, старый верный доктор махнул рукой.

– Да, ваше величество, вы управляете огромной страной, у вас каждый день большие нервотрёпки, и уже случился первый удар.

– Этого я и опасался, – устало ответил король. – Так что же мне делать?

– Я не могу советовать вам избегать перегрузок – такое лечение в вашем случае бессмысленно. Вам просто надо почаще смеяться.

– Не понимаю, я же делаю это регулярно. СтОит только перехитрить какого короля из соседей или раскрыть заговор, как сразу руки потираю от радости, смеюсь, конечно, тоже. Дня не проходит без повода.

– Простите, ваше величество, – виновато произнёс лейб-медик, – это, к сожалению, не годится. Нужен простой смех, освобождающий от всего и ничем не омрачённый. А ещё лучше – пошутить над собственными делами и трудностями, представить себя в несерьёзном свете.

– Неужели это поможет? – спросил с надеждой в голосе король.

– Абсолютно, ваше величество. Смейтесь так три раза в день по одной минуте до или после еды, и будете, как огурчик.

– А другого лекарства у тебя не найдётся? – стал умолять врача грозный больной.

– Простите, сир. Медицина в ваше правление сделала огромный шаг вперёд, но в данном конкретном случае она, увы, бессильна. Впрочем, дела обстоят не так безнадёжно, как кажется. Всё, что вам нужно – от души рассмеяться в первый раз. А дальше пойдёт, как по маслу.

* * *

Личный эскулап ещё только пятился к тяжёлым портьерам, обрамлявшим входную дверь, как его величество уже погрузился в раздумья. Конечно же, он сразу вспомнил, что взойдя на трон, первым делом упразднил должность шута. Любые, даже самые безобидные, каламбуры в адрес власти моментально стали преследоваться. А ведь среди его подданных было столько остроумных людей. Казалось, невозможно закрыть всем рот. Где они теперь? Живы ли вообще? Ну хотя бы анекдоты-то приложены к делам? Их же должно быть просто море.

И крайне встревоженный монарх немедля вызвал на доклад шефа тайной полиции. На поверку выяснилось, что тот ничем не может утешить хозяина. Никто никакие анекдоты, разумеется, в дела не вписывал – от греха подальше. Вместо этого было принято стандартное сокращение: ДРУГ, что означало «дерзкая ругань». И давали за такое преступление от пятнадцати лет.

– Но ты мне можешь привести хотя бы нескольких заключённых? – с раздражением бросил король. – Уж они-то наверняка помнят, за что именно их упекли.

– Не извольте беспокоиться, сир. Считайте, что они уже входят во дворец…

Царственные брови взлетели от негодования, и главный соглядатай тут же спохватился:

– Виноват, ваше величество. Я только имел в виду, что их доставят с минуты на минуту. Не извольте волноваться.

На самом деле, шеф тайной полиции был крайне обеспокоен. Он знал, что реальное инакомыслие было давным-давно успешно подавлено. С тех пор людей стали бросать в тюрьмы по совсем уж смехотворным обвинениям, а севшие действительно за пересказанный анекдот стали просто легендой. Но приказ есть приказ. Спешно перетряхнув архивы и подчинённых, он выловил одного единственного арестанта. Не будучи в курсе истинной причины королевского запроса, главный блюститель порядка аж несколько раз подчеркнул, с каким трудом ему удалось отыскать самого что ни на есть последнего из живых.

* * *

В королевские покои ввели подслеповатого старика. Всё, что монарх увидел, являло сплошную засаленную седую щетину, отчаянно колючую и беззащитную, скрывавшую мириады морщин и подчёркивавшую их. Глаза арестанта были сужены до щёлок-амбразур, из которых полыхал яростный огонь. Бывшему повесе и балагуру ничего заранее не объяснили, но он, давно не державший в руках самых обыкновенных монет, моментально различил сидевший за столом аверс.

Никто не проронил ни звука, его величество даже не ощутил омерзительного тюремного запаха, вмиг заполнившего покои. Король тоже давно не держал в руках самых обыкновенных монет, и теперь, словно под гипнозом, рассматривал стоящий перед ним реверс.

Он очнулся от резкого пинка, которым конвоир повалил заключённого на колени.

– Поклонись, мерзавец! – рявкнул тюремщик, стараясь вложить в эту короткую фразу всю злобу к врагу страны и готовность умереть за великого государя.

Монарх жестом приказал ретивому служаке покинуть апартаменты и отстранённо произнёс поверх седой головы:

– Вставай, ты прощён и свободен.

Старик молча поднялся и застыл.

– Ты что, не расслышал? – властителя захлестнуло крайнее раздражение. – Тебе всё равно?

– Нет, ваше величество, – спокойно ответил тот. – Мне далеко не всё равно. Однако решение о помиловании мне могли объявить и там. Тем не менее, я здесь, и это значит, что вы ожидаете чего-то взамен. Боюсь, что цена моей свободы чересчур высока, хотя я даже не представляю, в чём для вас после стольких лет заключается моя ценность.

Король усмехнулся невольному каламбуру и встал из-за стола:

– Да, ты прав, я вызвал тебя сюда не ради забавы.

Видимо, сказались переживания этой ночи, потому что с удивлением для самого себя он добавил совершенно незапланированную фразу:

– Но прощение и свободу я дарую тебе независимо ни от чего.

Почуяв минимальное потепление со стороны собеседника, король продолжил:

– Скажи мне, пожалуйста, а за что тебя посадили?

Бывший невольник оживился. Даже не будучи в курсе событий в стране, он почувствовал необычность момента. Ему ничуть не улыбалось сотрудничество с власть предержащими, но вернулось совершенно позабытое и, казалось, безвозвратно ушедшее любопытство. Даже стало как-то неловко за свою угрюмость.

«Либо он сбрендил, либо откровенно издевается, – решил старик, – а впрочем, судя по тому, за что взяли меня, таких как я – сумасшедшее количество, и ему простительно быть не в курсе».

– За глупость, ваше величество, – медленно произнёс он вслух.

– А в чём именно она заключалась? – король с трудом сдерживал своё нетерпение. Ему надо было рассмеяться над собой любой ценой и как можно скорее. – Не бойся, это именно то, зачем я тебя вызвал.

Видя явные колебания несчастного, его величество добавил:

– Я расследую нарушения закона и чрезмерные аресты. Коли тебя посадили за дело, ты заплатил за это сполна, и больше не требуется. А коли нет, самое время реабилитировать себя.

Он знал, что затрагивает правильную струну: человек может отрешиться от чего угодно, но никак не от восстановления справедливости и своего доброго имени.

– Да, собственно, было это ровно пятнадцать лет назад, – начал старик. – Вы только взошли на престол и устроили церемонию коронации. Говорят, вы вошли в зал под руку с супругой-принцессой и годовалой дочуркой на руках. Затем заняли своё место, передали девочку матери, и на вас возложили корону. Потом, как рассказывали, вам вручили скипетр и державу. Но сделано это было настолько неловко, что вы не успели ухватить объёмистую державу и выронили её. Стоявший рядом охранник моментально среагировал и поймал её прямо на лету, а затем передал вам. Вот и пошла шутка: «Король слаб, но держава – в безопасности». Я просто повторил её, и меня взяли в тот же день.

Монарха охватило чувство жесточайшей несправедливости. Он вспомнил и саму историю и то, насколько лихо звучала эта фраза в то время. Но именно он, великий король, всё контролировал, и малейшие сомнения, не говоря об иллюзиях, давным-давно были уже развеяны. А сейчас крамольная острОта не смогла вызвать ничего, кроме недоумения, и прямо на его глазах совершенно бездарно умерла последняя надежда на быстрое исцеление.

* * *

Но король обладал ясным умом и решительностью. Нет ярких неординарных шуток? Значит, надо их создать. Точнее, создать все условия для их появления.

Была объявлена нешуточная награда в полторы тысячи золотых монет за удачную фразу, частушку, репризу – да что угодно, лишь бы по-настоящему смешное. Секретные агенты в разговорах, между делом, намекали, что ради результата можно и по властям пройтись, не опасаясь за последствия. Не так чтобы очень сильно, но «пространство для манёвра» действительно существует. Народ поначалу не верил, но потихоньку стал осваивать новое мышление.

Король и его подданные каждую субботу собирались на площади. Люди исправно хохотали, но сам он, к своему отчаянию, оставался безучастен. То шутили явно ниже пояса, то чересчур задевали сильных мира сего, но как-то уж очень плоско и неэстетично. А смех народа вообще бесил пуще прежнего.

«Даже распоследний бедняк делает это, не напрягаясь, – кипятился он, хватаясь за сердце, – а я, великий и всемогущий, нет! Ну почему???»

Все кругом перестали работать, пытаясь придумать что-то поистине смешное. Даже самые угрюмые и скучные надеялись сорвать куш, который обеспечил бы их до конца жизни. Но ничего стОящего из этого не выходило, а вот хозяйство потихоньку разрушалось.

Королева с принцессой ужасно переживали за мужа и отца, но тоже ничего не могли поделать, как ни силились. Даже маленький наследник стал гораздо взрослее, не давая повода рассмеяться над своим неловким движением или нежданно-сладкой детской фразой.

В конце концов, король принял отчаянное решение: про выгодный брак дочери с каким-нибудь перспективным заграничным принцем забыть и объявить, что тот из его подданных, кто рассмешит государя, получит в жёны её высочество и полкоролевства! Но, дабы не развалить страну окончательно, этот суперприз, вполне предсказуемо, был уравновешен смертной казнью в случае неудачи. Король знал, что ничем не рискует – вряд ли кто-то из власть предержащих захочет подставить свою голову в обход подлинного автора, а сочиняющий хорошие шутки едва ли разбирается в управлении государством. Так что зЕмли можно будет отдать, а потом, добившись результата, профессионально прибрать всё назад к своим рукам.

«Нельзя ездить в золочёной карете и ходить в деревянных башмаках», – философски подытожил он.

* * *

Довольно скоро нашлись несколько отчаянных голов, которые посчитали, что времена уже не те, и никто никого всерьёз не тронет. Но их острОты не сработали, и слегка притомившийся от безделья палач продемонстрировал на главной площади остротУ королевского ума.

Наступило тягостное затишье. Монарх, словно зверь в клетке, метался из одного угла дворца в другой, раздражался по малейшему поводу, с каждым днём издавал всё более нелепые приказы… как вдруг, на пороге дворца объявился чрезвычайно симпатичный, хоть и бедный, юноша. Его, не мешкая, хорошенько вымыли, накормили, приодели и отправили выспаться перед знаменательным днём.

А на главной площади, тем временем, уже вовсю кипели работы по сооружению места для грядущего представления. Бой часов перемежался со стуком многочисленных молотков, разносивших по всей столице слух о новом кандидате. Очень быстро выяснилось, что он – сирота, закончил начальную школу в приюте, и с тех пор брался за любую работу, чтобы скопить денег и воплотить свою мечту – стать адвокатом. Почти никто этого смельчака в глаза не видел, но мужчины уже презрительно высмеивали его умственные способности, женщины мечтательно-сочувственно вздыхали, а все вместе – с нетерпением ждали идеального зрелища: от приземлённого смеха до возвышенных слёз: либо от созерцания редкого счастья, либо, если повезёт, от острейшего сострадания.

Стало быстро темнеть. Все незавершённые на площади работы были по команде приостановлены до утра. Устало потягиваясь и с гордостью оглядывая результаты, мастеровые уложили свои инструменты и разошлись по домам. Немного погодя, к месту завтрашнего представления подъехала карета. Дверцы, слегка скрипнув, распахнулись, и наружу проворно выскочили три человека в плащах и масках. Они поднялись на строящиеся театральные подмостки, которые пришлись аккурат вровень с крышей кареты, и отстегнули крепления. Затем неизвестные дружно перетащили в дальний угол сооружения запертый на замок ящик с надписью «сцена». В нём находилась плаха.

* * *

Заинтригованный народ стал стекаться к площади за пару часов до объявленного начала. Кругом царило крайнее возбуждение – всем хотелось пощекотать свои нервы за чужой счёт. Смекалистый министр финансов давно уже пытался убедить короля взимать плату за пропуск на подобные представления, но тот лишь отмахивался: зачем отнимать у бесправных их маленькую кровную привилегию?

Наконец, заиграли фанфары, и к месту событий прибыл высочайший кортеж. Несмотря на то, что в последнее время монарх очень часто показывался на публике, народ с рёвом восторга встретил своего повелителя. Когда он с дочерью и другие официальные лица уселись на своих местах, герольд незамедлительно объявил о начале действа и скрупулёзно перечислил все правила. Потом дал отмашку, и перед взором публики предстал юноша, в белом камзоле и штанах. Верх был расшит серебряными позументами, по бокам струились лампасы, и всё это необыкновенно торжественно сияло и переливалось. Чуть поодаль, опираясь на огромный топор, стоял палач в сопровождении двух подручных. Все трое были с ног до головы в чёрном, и зрителям чудилось, что занявший место под солнцем юноша отбрасывает зловещую тень.

«Не могу понять, – поёжился на троне король, – но что-то не так. А что именно?»

В душе его величества стали происходить странные вещи. Он вдруг понял, что его коробит этот дикий контраст света и тьмы. Он ощутил, что до одури не хочет казни юноши даже в случае неудачи.

«Это же проще простого, – дошло до него, – я уверен, что смогу рассмеяться так, что ни у кого не возникнет сомнений. Да, я наверняка не исцелюсь сегодня, но открою своё сердце. И тогда завтра меня не сможет рассмешить только ленивый. Это же так очевидно!»

А юноша и принцесса уже с восхищением смотрели друг на друга. Но герольд подал знак, мОлодец очнулся, набрал в лёгкие побольше воздуха и звонко произнёс:

«Да здравствует его величество наш король! Желаю ему великих успехов, бодрого настроения и долгих лет жизни!»

Властитель опешил.

«Это что, издёвка? – думал он с негодованием. – Или юмор такой? Рехнуться можно! И вот этот дурак рассчитывал жениться на моей очаровательной умнице?! Нет, ну казнь в данном случае просто необходима. Чтобы породу не портить непроходимой глупостью!»

Народ вовсю потешался над беднягой и улюлюкал. Король даже испугался, что сам расхохочется, глядя на всеобщее веселье. Нет, конечно, в условиях полного отсутствия новых шуток это был смелый расчёт – вызвать потеху над очевидной ерундой. Но не на уровне же претендента на родство с великим королём и половину всех его владений!

– Время вышло! – голос церемониймейстера оборвал провальное выступление несчастного юноши. – Палачу приготовиться, подручным уложить приговорённого!

И опять короля стали терзать сомнения – сердце вовсю расшалилось. Но было уже слишком поздно. По площади пронёсся гул: одни мычали с одобрением, другие с состраданием, и в каждом звуке сквозило алчное ожидание следующего акта. Палач выдвинулся вперёд, деловито осматривая на солнце инструмент правосудия.

Подручные правильно уложили голову неудачника на плаху и отступили. Зловещая фигура в чёрном резко взмахнула топором, и… раздался страшный треск. Великолепный камзол и штаны палача лопнули сразу в нескольких местах. Конфуз был настолько непредсказуем и комичен, что все хохотали до слёз, и первым голосом – его величество. Заплечных дел мастер в недоумении опустил руки, судорожно пытаясь прикрыться топором, чем вызвал ещё бОльшую бурю веселья. После небольшой паузы попавший впросак исполнитель под взорами столбенеющих зрителей отшвырнул своё страшное орудие и сдёрнул с головы мешок. Затем он медленно спустился с эшафота, и широко улыбаясь, направился в королевскую ложу за лишившейся чувств принцессой.

– Палач рассмешил короля!.. – неслось отовсюду. – Палач рассмешил короля!..

– Это заговор… – бормотал в унисон обезумевший король. – Заговор… Сопляку заплатили бойко ляпнуть заведомо провальную фразу… Заведомо провальную… Камзол палача… Проклятый  камзол!.. Он же был явно ушит и сильно обтягивал – вот что выглядело странно… Да к штанам, похоже, пришили, чтобы всё моментально треснуло… Моя держава… Моя держава!.. Моя держава!!..

* * *

– А что, собственно, изменилось? – шептали друг другу самые смелые подданные уже на следующий день. – Был у нас король-палач, а сейчас – палач-король.