Старый дом, старые люди

СТАРЫЙ ДОМ, СТАРЫЕ ЛЮДИ

     Мы приехали утренним поездом из унылой брежневской серой Москвы вдохнуть воздух Европы, который умела хранить Эстония.
     Остановиться было негде. В квартирном бюро нам дали адрес: - "Попробуйте, хотя скорее всего там тоже занято". Через двадцать минут мы стояли у калитки перед деревянным зелёным домом в два этажа. На звонок появилась хозяйка, худенькая старушка с морщинистым обветренным лицом, платочек повязан под подбородком, серое рабочее 'платье покрыто пёстрыми заплатками - точно такая, какую можно встретить в самой глухой тамбовской деревне,
а не в центре Таллина. Это и была Мария.
     -Здравствуйте, в квартирном бюро нам дали Ваш адрес.
     -Тэре, - сокрушённо закачала головой старушка, морща лоб в поисках необходимых русских слов. - Как же так? - будто вопрошала она у нас, но не уходила, а повторяла это, как бы в колебании, словно чувствуя себя виноватой в том, что не может нам помочь. - Знаете, - наконец сказала она, видно что-то решив, - могу вам предложить на одну ночь комнату мужа, а он переночует в проходной. Если Вас устроит...
Мы с радостью согласились.
     На следующий день, когда мы перешли в освободившуюся комнату на втором этаже, дверь неожиданно открылась и к нам заглянула незнакомая женщина - русоволосая, в голубом плаще, с живым блеском глаз.
     - Ну как, устроились? Я ухожу в гости, ключи берите с собой...
...И только когда она исчезла, стуча каблучками элегантных туфелек, мы наконец сообразили, что эта женщина и есть наша помолодевшая лет на двадцать хозяйка, превратившаяся вдруг каким-то чудом из фермерши в стопроцентную горожанку.
В дальнейшем мы лучше узнали наших хозяев и, пожалуй, ближе всех жильцов сошлись с ними. Когда-то этот двухэтажный, пахнущий старым прокисшим деревом дом с маленьким приусадебным участком, находился на окраине города, но город рос дальше и этот полусельский район с такими же домами, участками и садами, оставаясь нетронутым, как бы перемещался всё ближе к центру.
     Муж Марии, Роман - пожилой невысокий эстонец, чуть склонный к полноте, инвалид. Его уже несколько раз неудачно оперировали: гноилась кость голени. Теперь он пользовался костылем и в силу ли этой причины, а может, и каких-то других, почти не выходил на улицу, днями читал книги, вечерами, до поздней ночи, смотрел финское телевидение. Иногда, когда была солнечная погода, раздевшись до плавок, в очках и пляжной шапочке он загорал на шезлонге во дворе с книгой в руках. У него была мягкая доброжелательная улыбка, однако, когда он говорил с кем-нибудь, казалось почему-то, что в то же время он продолжает думать о чём-то, далёком от этого момента и места. Как оказалось, наши хозяева в прошлом принадлежали к вполне интеллигентным профессиям: Мария работала корреспондентом таллинского радио, Роман Симон перевёл с русского на эстонский детский приключенческий роман, знакомый мне ещё со школы - "Приключения Каспера Берната". Это было ещё в ту пору, когда Роман Симон сносно знал русский язык, а сейчас, хотя и всё понимал, разговаривал с большим трудом, часто останавливаясь, мучительно морщился, подыскивая необходимые слова.
     - Когда русские пришли, и наши сдавали оружие, - как-то вспомнил он, - мы, мальчики, смотрели на это и плакали...
Детей у них не было и, казалось, все интересы Марии были сосредоточены на хозяйстве, которое составляли дом, грядки с овощами и цветами, несколько кустов роз и крыжовника, яблони, десяток кур с выводком цыплят, три кошки и длинная, как паровоз, умная и недоверчивая немецкая овчарка. С утра до вечера в платочке, тёмном рабочем платье с передником, она копошилась на своём участке, и ничто больше в её внешности не напоминало ту горожанку, которую мы однажды видели. Да и разве могло при той загруженности, которой требовала от неё земля, оставаться место для чего-нибудь другого?
     Иногда, возвратившись с прогулки, мы садились на зелёной скамеечке во дворе и беседовали с Марией, рассказывали, где мы были и что видели за день. Было тёплое тихое лето - белые ночи только кончались и большую часть суток было ещё светло, листва была необыкновенно сочная, ярко зелёная, небо - влажно-голубое, и в нём, над шпилями и крышами города, даже над удалёнными от моря новыми кварталами, можно было часто видеть плавный косящий полёт чаек - они вполне освоились с цивилизацией и спокойно разгуливали по аккуратно стриженным, городским газонам вместе с голубями.
     - Я удивляюсь, - говорила Мария Симон, и светлые её глаза при этом наивно и широко открывались, - они совсем разучились ловить рыбу!
Увы, морской птице стало проще добывать отбросы. Ещё одна из странных метаморфоз цивилизации...
     - Какая удивительная природа, - говорила она, - сегодня утром я вышла из дома, был туман, и увидела – все цыплята сидят на том дереве, - указала она на яблоню, - до самой верхней ветки. Взрослые куры на деревьях не спят.
Я так думаю - это инстинкт древний, когда были они ещё дикими и береглись от хищников.
В этот миг совсем низко над землёй, едва не задев крышу дома, широко распахнув крылья, проплыла черноголовая чайка.
     - Красивое у вас море! - сказал кто-то из нас.
На её лицо словно упал свет.
     - Море, о! Я так люблю море, - вдруг вырвалось у неё.
Она стояла перед нами, в волнении перебирая складки передника. - Знаете, я вам что скажу...
И она рассказала, как корреспондентом радио была послана в командировку к охотникам на тюленей. И как однажды, когда они ушли на лов, осталась на их судёнышке одна. Она стояла на палубе, а вокруг было только море.
     -...Я была совсем одна, представляете, я и море... - говорила она, - у меня было такое чувство... - она замерла улыбаясь, маленькая морщинистая пожилая женщина в пёстро латаном платье, платочке, сухие пальцы в волнении теребили друг друга, светлые прохладные глаза устремлены куда-то поверх грядок с овощами и цветами, поверх курятника, изгороди и крыш соседних домов, - я просто не могу выразить... - закончила она, как-то виновато улыбнувшись и опустив руки, не в силах уместить в рамках обычной человеческой речи, ни русской, ни эстонской, когда-то пережитое и ожившее в ней вновь Великое Одиночество Моря.
Глаза её в этот миг были совсем молодые и светлые, в них светилась прозрачная глубина, и я подумал, что это глубина ещё неизвестного и не нанесённого на карты, но существующего моря...