Нянька

   Счастливым человеком раньше считался не тот, у которого большая квартира, много дорогих шмоток и  навороченная иномарка, а тот, у которого по дому весело бегала ватага здоровых ребятишек. Не один ребёнок, как сейчас, а чаще два-три, а то и пять-семь. Счастливые люди - счастливая семья. Такими  были крестьянские семьи в начале прошлого века: большими, дружными, крепкими.  Вместе переживали трудные моменты, искренне радовались счастью других, от всего сердца помогали соседям, знакомым и незнакомым. Не запирали двери, воров не боялись.

  В семье Лукерьи были одни девочки: крепко сбитые, ладные, послушные и трудолюбивые. Анастасии же везло на мальчиков. В её семье подрастали четверо сыновей: мал, мала, меньше. В пору сенокоса, когда женщины с утра до вечера были в лугах, заботу о младших брали на себя старшие дети. С девчонками проще, а с мальчишек какой спрос? Анастасия и пригласила в няньки младшую дочь соседки – Клаву. Было тогда Клаве чуть меньше десяти лет, но она с ловкостью управлялась по хозяйству, готовила обед для старших, никакой работы не боялась. Она с удовольствием взяла под свою опеку младшего сына соседки – Егорку. Ей нравился этот крепкий карапуз с серьёзными глазами, который по-крестьянски деловито следил за всем, что его окружало. Егорка лишних хлопот не доставлял, мог подолгу следить за курами, копаться в земле, рвать траву для вечно блеющей козы. Малолетняя нянька вместе с ним ходила на пруд полоскать бельё, вместе пололи огород, поливали грядки, рвали щавель  под горой. А когда Егорка начал говорить, стал звать свою няньку: «Мама-няня». Так вместе и гуляли: «Мама-няня» и Егорка за ней хвостиком.

   Время шло, Егорка подрастал, но от няньки своей не отставал. В семье Клавы, в «женском царстве», он был в роли главного помощника. Забор ремонтировал, в огороде копал, даже на крышу солому подавать помогал. Да мало ли дел в крестьянском хозяйстве! Везде руки нужны мужские, пусть даже такие маленькие. Позовёт Лукерья к столу, Егорке - лучший кусок, как мужчине.

  Только скоро около дома Клавы стали женихи кружить. Гляди того, придут сватать Клаву.  Невеста хоть куда: ласковая, заботливая, работящая. Егорка расстроился. Однажды глядел, глядел на парней и не выдержал. Нарвал пук крапивы и давай  крапивой «женихов» стегать. Парни увёртываются, смеются над ним, а Егорка злится, губы сжимает, но не плачет, хоть сам себе все руки крапивой обжёг.

 Увидела это Клава, разогнала парней, стала своего мужичка утешать. Посопел, посопел Егорка, а потом и говорит:
-Ты, Клава, парней этих сама прогони. Не стоят они тебя. Ты их в сто раз лучше. И замуж не ходи, меня дождись. Я скоро вырасту. Я тебя защищать буду, никому в обиду не дам. Ты только пообещай мне. Ты же знаешь, что я тебя люблю.
-Ладно, ладно, защитничек- смеётся Клава.
-Ты не думай, я серьёзно. Если что, я за тебя драться буду.
Не стала Клава Егорке возражать, согласилась подождать. Так дома матери и сказала. Та сначала посмеялась, а потом предупредила:
-Смотри, в девках останешься.

   Так и не вышла Клава замуж.  Егорка старался: в любую свободную минутку своей няньке помогал, цветы полевые дарил, корзинки плёл, ягоды собирал, даже песни пел. Как-то вечером Клава ему сказала:
-Смотри, Егорка, какие девчата подрастают красивые. Может, ты их в невесты выберешь?
-Ты что такое, Клава, говоришь? Я тебя в невесты давно выбрал, слово дал. Невесту один раз выбирать надо, понятно.
-Понятно.

  А в сорок первом война началась. Ушли на фронт отцы, старшие братья. Село опустело. В сорок втором подошла очередь идти на фронт и Егорке. Он отлынивать не стал: «Надо, значит надо». Собрался, пришёл попрощаться к Клаве:
-Ты, Клавочка, только не плачь! Я обязательно вернусь, и мы свадьбу сыграем. Ты жди меня, жди обязательно и не плачь.
Обнялись, Клава в нагрудный карман свою фотографию положила и тихо прошептала:
-Ты только вернись, как обещал, просто вернись.

 Проводила Егорку Клава и словно погасла. В колхозе она работала дояркой. Шла, куда просили: в поле, на ток, в луга. Работала, как заведённая. Что ела, что пила не помнила. Зимой по вечерам варежки солдатам на фронт вязала. А по ночам у иконы стояла на коленях. Но не плакала. Егорке обещала не плакать и слово своё держала. По сто раз перечитывала редкие письма с фронта, которые бережно хранила в деревянной шкатулке, что Егорка смастерил.

   Наступил долгожданный день-день Победы. Стали возвращаться с войны герои-победители. В один из теплых июльских дней вернулся и Егорка. Неожиданно появился в дверях фермы. Клава даже секунды не медлила, птицей подлетела к своему защитнику, приникла к груди, обхватила за плечи, заплакала в голос. Глаза светились счастьем, а слёзы не унимались, текли и текли ручьём. Только одно  повторяла: «Живой, слава Богу, живой вернулся».
 
  Не парнишка худощавый стоял перед ней, а высокий крепкий боец, насквозь прокопчённый дымом, порохом и солёным потом. И Клава почувствовала себя маленькой девочкой в его сильных руках. Девочкой, которую он смог защитить.
 
 Егор улыбнулся, достал из нагрудного кармана мятую-перемятую фотографию Клавы, что она ему перед отправкой на фронт подарила, и прошептал:
« Какая ты у меня красивая выросла, невеста моя. Это ты меня от пуль всю войну хранила, ты меня защищала. Пришла пора мне тебя защищать. Хватит в невестах ходить, будь моей женой».

 Он вынул маленькое серебряное колечко, что всю войну рядом с фотографией хранил,  и надел «Маме-няне» на палец.