В церкви

                Но не менять же, теперь, настоящее,
                Во имя хорошего, блять, конца!

     - А ты знаешь, что умалчивает официальная церковь, спросил меня один священник в церкви? На, что я ему ответил, что не ебу в душе. Ему моя простота в общении явно импонировала, я тогда подумал, и добавил: «Чтоб я сдох, не ужели, в самом деле, все качели погорели?» Он наморщил лоб, морщин было так много, что они, просто, не помещались все там и начали расползаться по всему лицу.  Руки не произвольно потянулись разглаживать их, но проходящая мимо прихожанка, одернула мою руку и сделала гримасу священнику, на что он лишь слегка ей улыбнулся, но, решив, видимо, что этого не достаточно вышел следом за ней. По моим подсчетам он отсутствовал не так чтобы уж долго, но и не мало, так что репутация местных настоятелей не пострадала. Вообще, морщил лоб он достаточно часто, но сейчас я это расценил так: не лезь, куда не следует, и все будет хорошо, вот, что означали его морщины. В следующие пятнадцать минут, я выслушал много речей о вине и раскаянии, о грехе и отчаянии, меня это все не интересовало, я для себя уже давно разобрался с этими вопросами и чтобы не заснуть, пока он меня учительствует, начал мысленно играть в слона со всеми входящими и выходящими посетителями, искренними и сочувствующими этой вере. Интересней было всего перепрыгивать через них, когда они начинали креститься и затем в обязательном порядке кланялись, тогда я, улучив момент, был тут как тут, не отводя глаз от священника, я разбегался… и вот уже я парил над иконами. Что сказать, мои прыжки они сносили стойко, ни один из них ни жестом, ни какой ужимкой в лице ни выказал не удовольствия. Не могу сказать про того же о выступлении какой то шумящей панк группы, хотя, я то, что, я только перепрыгивал, а они шумели, а тут надо тихо. И вот я, было уже совсем, увлекся этой игрой, как он не делая ни каких остановок, продолжая свой разговор, вдруг, сказал, что Христос был анархистом, но не поверив в то, что люди смогут самоорганизоваться, ему пришлось стать диктатором. И тут же извинился, выразил сожаление, восхищение, еще штук 14 разных эмоций и вышел из храма по направлению к бессмертию, виляя задом в такт моей уходящей юности. - Она молчала, мы давно с ней были знакомы, и она молчала, может просто не было настроения вступать в этот разговор, или она устала от моего постоянного бреда и ждала, когда я перейду к разумной мысли.
     - Ты спрашивала, когда я повзрослел? А вот тогда и сбросил зеленые листочки. Пошел в книжный магазин и присоединился к левому движу. Затем было пять переворотов, около шестидесяти покушений…, - она не выдержала и перебила: «Ты ведь не верующий, какого ты делал в церкви?»
-… и умер я от старости на берегу финского залива, разглядывая свои ногти, думая, что не плохо было бы, их уже подстричь. Разве я знал, что именно в этот момент прихватит сердце. Разве ты думаешь, я бы смотрел на свои ногти, если бы знал. Но мне не о чем было сожалеть, у меня за плечами были годы, а впереди же меня ждала вечность!
     - Ты это серьезно, так хочешь закончить свою жизнь нелепо, и  словами про вечность, которые уже избиты так, что это уже один сплошной фарш, из которого не то, что душу, а и крови то нет, она давно уже вся по стенам разлетелась, успела засохнуть и пять, гребаных пять раз ее уже закрашивали и перекрашивали, а потом эти стены снесли, и там уже стоит новодел!?
     - Да, она была нелепой и должна закончиться примерно также. И про вечность, пусть останется, мне так спокойней будет, а вот то, что про церковь сегодня вспомнил это, конечно… ну не в магазин же мне тогда было идти, там шумно, а мне нужен был покой, но, только, и там сейчас видишь, не всегда тихо.
     - А если мы с тобой, предположим, я только предполагаю, ты не обольщайся. Ну, помирюсь я с тобой, к примеру, - и она улыбнулась, было видно, что ей не легко даются эти слова, она так и не привыкла первой протягивать руку, хотя, может просто, не успевала. С другой стороны, что значит первой, позвонил то и остановил тишину между нами опять я.
     - Мира, ты, конечно, оставила след и до сих пор следишь в моем сердце, но, твою мать, ей богу, ты это еще не весь мой мир! – ее такая манера не задела, ну, понимаете когда знаешь человека долго, и на *** можно послать, - я, Мира, … - я положил трубку и тут же отключил телефон, я не знал, что ей сейчас хотел сказать, потому что она была как раз всем моим миром, но на ее планете была другая атмосфера, в которой она могла дышать, а я нет, комфортная для нее, а я так хотел позвать ее к себе, но у меня озоновые дыры, размером с города, летом идет снег и последнюю лавочку, на которой, хотя бы можно было посидеть вечерком, обнявшись, сломали злые подростки, не потому что плохие, а от скуки, так, что куда ее звать? Да, еще и в прошлый раз она намекала, что я сам себе выбрал эту планету и мог бы выбраться, но, видимо, я рас****яй и в конец забил на все ***. А мне тогда не надо было этого, мне просто надо было обычного разговора, а то, кто я и как я, уж знаю лучше других. Я решил ее больше не трогать, со временем забуду ее и все, что придумал лишнего про нее, сделав чуточку безумней, тоже забуду.
И вот я остался один. Я запрыгнул на эту карусель один, сам себя раскрутил и теперь не могу остановиться, голова кружится, да я просто устал, но как ее остановить я не знаю. Вокруг только какие то размытые лица. Хочется, иногда, отпустить руки, и пусть тебя снесет с нее, но боишься задеть кого-то, при таких то скоростях. Вот и жмешься, держишься, а подойти и тормознуть ее ни кто не хочет, хлопотно возиться, даже вот Мира устала. Нет, она не то, что бы говорила, но я это чувствую, еще и по этому бросил трубку.
Как же иногда спасают книги, я вспомнил про Павлика – пучеглазую мямлю, а, ведь, я подумал, у меня тоже один – два Павлика таких должно быть и, пусть, не с цикутой, но отравиться и проветрить мозг уж точно найдем для этого что и чем.
- Але, привет Павлик, это Антон, не хочешь выпить водки, наскребу на пузырь, с тебя закуска.
Через полтора часа мы уже ели таблетки, запивали их пивом и ждали, когда начнет переть.
Как же мне много нужно было сказать, я говорил без умолку, мысли сбивались, не давая одна другой закончить, ни кто не хотел стоять в очереди, слишком долго был перерыв. И вот они, ссорясь и бранясь, наперебой голосили. Все это выходило из меня, не много покружась, с сигаретным дымом уносилось в открытую форточку, чтобы ослабить мои нервы, на которых все эти воробьи сидели, угрожая обрывом. Павлик ходил по квартире, делая свои домашние дела, а я ходил за ним и говорил, что он даже не представляет …, а он мне говорил, что представляет, что это нормально, что он тоже рад моему присутствию.
Полтора часа спустя, мы были уже у его подруги, а еще чуть позже пришел еще один Павлик, в результате я заблевал всю квартиру. Второй Павлик сбежал, не выдержав, а первый, помогал, составлял мне компанию и тоже блювал всю ночь.
Если быстро, глаголами, вот так я оттянул с помощью Павлика и его рецептов сердечный приступ еще на какое то время. И я не брался за свою писанину две недели, до сегодняшнего дня, но теперь то я знаю… Мира, ее мир, их мир, любой мир, который существует это такой же одинокий, такой же хрупкий как и мой, только они этого не знают, слишком много барахла там, который они принимают не за то, чем он на самом деле является, отсюда и их псевдо-заполненная жизнь. А на моей планете моря и океаны, горы и равнины, они прекрасны, но слишком много пространства, слишком много воздуха для одного, но пугающе свободно для других, пугающе бедна для них красота моего мира, где нет ни чего кроме меня и сумасшедших птиц, что врезаются в мою голову и селятся там на моих струнах. И если я умру, разглядывая свои ногти, что ж, я видел всё, я пережил все революции и написал миллионы книг, я любил столько женщин, что, специально для меня, переписали заповеди, я видел все предательства, и все слезы мира, чтобы верить и верил, и любил, вот и сейчас верю и люблю. И плевать, что ни кто не заметил и не сказал этого в голос, к чему мне все их голоса, главное, мой голос был с ними, от первого до последнего человека, что будет в голове, когда закрою глаза, а когда планета умирает, где то рождается новая. Простите, что не все были счастливы, я только потом понял, что главное, но было уже поздно исправлять. Я слишком близко подобрался к Солнцу и мне уже ни как не справиться с его притяжением. Но Ему видимо нельзя по другому, Он должен быть жестоким и сильным.

Я приветствую, тебя, новая планета…