Ирокез

               
                рассказ

   «Царицу Тамару» Виктор Иванович увидел в гастрономе, когда намеревался расплатиться в кассе за бутылку любимого им «Старопрамена».  «Царица» стояла в соседней очереди, и Виктор Иванович, чтобы не «засветиться», отступил вглубь магазина.  Он встал за высокой полкой с товарами и осторожно выглядывал из-за нее, прижимая к груди пиво, как последнюю гранату.

   Собственно, сравнение бутылки «Старопрамена» с гранатой пришло в его, тренированную годами, писательскую голову по ходу «пьесы». А эта, не закончившаяся, да и, можно сказать, едва начавшаяся в прошлом, пьеса, имела в активе всего лишь завязку. И главную роль в этой завязке сыграла как раз Тамара.
 
   Всё началось более тридцати лет назад. Тогда он, Виктор Кудряшов, перспективный прозаик поехал из Канска в областной центр, где проходило совещание молодых литераторов при Союзе писателей.

   Молодыми всех их, собравшихся из разных уголков области, назвать можно было с большой натяжкой. За редким исключением, литераторов можно уверенно зачислить в клуб «кому за тридцать», основную же массу – «за сорок». К этому исключению принадлежали прозаик Виктор Кудряшов и поэтесса Тамара. И именно на них, «молодых и перспективных» обратил внимание руководитель совещания в своей заключительной речи.

  О! Тамара в те, далёкие года, выглядела потрясающе: высокую, статную, немного широковатую фигуру, венчала копна черных волос. Еще тогда Царица, как за глаза называли Тамару за дородность и умение преподать себя, напоминала при ходьбе тяжёлую поступь Командора, в которой, однако, присутствовала величавость…

   Виктор Иванович осторожно выглянул из-за своего укрытия, внимательно рассматривая Царицу.

    «Укатали сивку крутые горки», – подумал он.  Правда, любитель «Старопрамена» несколько лукавил самому себе, любимому: «сивка» была еще не совсем «укатанной». Более того, Тамара сохранила былую красоту, разве, лицо несколько расплылось...  А вот, он, Виктор Иванович, заимел лысину на голове и выцветшие, блеклые глаза. А у неё, Тамары, всё, как было, так и оставалось на месте, как говорят в народе: «полна пазуха цицок» и красивые ноги.

   Чтобы подробнее рассмотреть и оценить ноги сегодняшней Царицы, Виктор Иванович высунулся из-за полки, но тотчас вобрал голову в плечи. Тамара обернулась, видимо почувствовала на себе его изучающий взгляд, и сердце Кудряшова учащённо забилось, не хватало еще, чтобы Царица увидела Виктора Ивановича, тайно подглядывающего за ней.

 Мысли его вновь перенеслись к тому, памятному совещанию. То, что обоих представителей Канска отметили при обсуждении рукописей, как-то сблизило прозаика и поэтессу.  Виктор Кудряшов и Тамара поговорили в перерыве между работой секций и поздравили друг друга с наметившимся творческим прорывом. По итогам совещания областное издательство выпускало коллективные сборники, и места для Виктора и Тамары в них было уже фактически забронированы. Другие члены делегации Канска с неприкрытой завистью поглядывали на «счастливчиков».

Перед последним днём работы совещания в обшарпанном номере дешевой гостиницы состоялась массовая встреча представителей обоих полов и самых распространённых видов литературы: поэзии и прозы.

Канскчане собрались в комнате у девочек. Царица, как лучшая в негласном поэтическом состязании, почитала высоким голосом с глубинными обертонами пару своих стихов. Как сейчас помнил Виктор Иванович, они были, действительно, неплохи и повествовали о чувствах. А потом присутствующие начали рассказывать анекдоты, которые были блеклыми, без «перца», и Виктор, не помня, что на него нашло, выдал экспромтом собственный.

Он и сейчас прекрасно помнил этот своеобразный перл в очень кратком, но емком народном творчестве:
«Встретились два приятеля. Один другому жалуется: «Представляешь, я совсем ослаб: двумя руками согнуть не могу».

Понятно, что все прекрасно поняли, что «ослабевший» не мог согнуть, и поэтому в номере нависла неловкая тишина. Тогда, в «совке», в вопросах бытовой морали главенствовал ханжеско-пуританский подход. А искусство и литературное творчество были и вовсе насквозь стерильными и «по-арийски» выдержанными. Это сейчас можно запросто услышать мат даже на театральных подмостках, как логичный результат всеобщей либерализации общества, навязанной нам Западом…

Все представителя Канска как-то разом заторопились разойтись по своим гостиничным номерам, не смотря на виновника разлада вечера. И только Тамара, проходя мимо, обронила с неприкрытым восхищением:
– Ирокез! Ты – настоящий Ирокез…

Сказанное Тамарой взволновало Кудряшова. Он долго не мог заснуть, находясь не только под воздействием «винных паров», но и этой крохотной фразы, в которой явственно ощущалось поощрение.
Ну, да! Слово «ирокез», как бы определяло его, Вити, подспудную суть: затаенного, не проявленного до сих пор, мачо. И этот, потенциальный покоритель женских сердец, оказывается, запросто мог схватить в свои сильные объятия Царицу, залепить ее рот мощным поцелуем и…

 Где все это могло произойти, Кудряшов пока не знал. Но он подспудно понимал, что всплеск чувств и действия произойдет, возможно, в скором времени в родном Канске. Недаром же он, Виктор – «настоящий Ирокез»!..

Куда-то, вглубь сознания, отодвинулась жена, вечно хлопочущая у газовой плиты, и больная полуторагодовалая дочка. Да и чего о них постоянно вспоминать, неужели нельзя хоть раз в жизни расслабиться, помечтать, наконец, о личной жизни, которая не была  красивой и безоблачной. Еще бы, молодожены тогда не имели собственной квартиры!..   
Виктор Иванович выглянул из-за своего укрытия. Тамара все также стояла в очереди, которая практически не продвинулась. Только теперь она мило разговаривала с каким-то мужчиной. Этот «хмырь» имел холеную физиономию и редкие, прилизанные ко лбу волосы. Но, вот, разговор «прилизанного» и Тамары прекратился, и это сразу же, взбодрило Виктора Ивановича. Наверняка, не знал «холеный» трудной жизни. А, вот, он, Кудряшов, отведал ее сполна.

Он был вольнолюбивой натурой. Особенно Витя с большим недоверием относился к «родной партии», всяким там балоболкам-парторгам и прочим активистам, вся жизнь которых протекала по народному определению: «рот закрыл, рабочее место убрал».
Нет, Кудряшов не являлся каким-то «диссидентом», в Канске такого слова даже и не знали. Просто он тяготился надуманным патриотизмом и насквозь лживой показухой, ярко освещаемой в средствах массовой информации. Телевидение и газеты трубили одно, а наяву было совсем иное, не такое уж радужное. А тут еще незабвенный журнал «Новый мир» публиковал повести и романы, от которых голова шла кругом. Было о чем призадуматься молодому, ищущему смысл жизни, молодому парню. Тогда Витя только начинал еще робкие шаги в литературном творчестве.

Однажды он не выдержал и по весне укатил на Север. Ему повезло: в небольшом городе Ухта Виктор Кудряшов устроился рабочим геофизической партии.  Это было задолго до приснопамятной поездки в областной центр.
 
О! Ура!.. Партия была полевой и никакого отношения к коммунистической не имела. Единственное собрание отряда геофизиков было посвящено чисто практическим вопросам: дислокация, норма выработки, оплата труда. А он, этот труд, был нелегким. Вначале отряд самолетом Ан-2 забросили в крохотный, почти полностью деревянный, городишко Нарьян-Мар, негласную столицу Большеземельской тундры.
Отсюда геофизиков вертолет доставил в район реки Нерута.

Работа была тяжелой, но интересной и денежной, так как в Заполярье коэффициент оплаты был один к восьми. И, вообще, каждый день, каждое мгновенье перед ищущим забвения от лживой совковой действительности, расстилался безграничный простор…
Кудряшов поступил в ухтинский индустриальный институт на заочное отделение по специальности «Геология и разведка нефтяных и газовых месторождений».
 В журнале «Север» вскоре были опубликованы два его первых мало-мальски значимых рассказа.

Но потом начинающий прозаик понял, что надо выбирать: или геология, или писательство. И он выбрал последнее, для чего пришлось вернуться в родной Канск.
И, вот, некий итог: впереди маячит публикация в областном литературном альманахе и, давно вожделенный, выстраданный собственный сборник рассказов и повестей о тундровом житье-бытье.

Тогда, после семинара, канскчане возвращались в электричке. Был канун самого главного праздника тех лет – 7 ноября. Студенты, обучающиеся в областных вузах, массово возвращались в Канск, и в вагоне совсем не было свободных мест. Так уж случилось, что Виктор и Тамара очутились в отсеке перед тамбуром тет-а-тет. Здесь, в противоположном углу закутка, обнимались, слившись в долгом поцелуе, студент со студенткой. И… на Кудряшова и Царицу, словно что-то нашло. Они оба, словно ждали этой минуты, остаться наедине от докучливых глаз собратьев по перу и начали о чем-то с жаром говорить друг другу.
 
У студента, зажавшего мертвой хваткой студентку, в кармане ветровки  небольшой радиоприемник тихо излучал полузабытую ныне мелодию:
«В парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир расцветает миндаль…»

Ни Виктор, ни Тамара никак не могли наговориться, как будто не виделись много лет.

Виктор Иванович сейчас не мог вспомнить конкретного разговора. Но хорошо представил себе некую совместную ауру, которая была наброшена  волнующим покрывалом на Него и Её…

Витя ничего не знал о каком-то «Чаире». Просто это сладостное слово ассоциировалось у него почему-то с чаем. Он, произнеся какие-то, ничего не значащую слова, уже мысленно прокручивал в голове образ.  Он, Кудряшов, сидит, скрестив ноги на полу чайного домика. Из-за раздвижной бамбуковой ширмы входит Она –  Тамара. Царица, выступая в роли гейши, одетая в цветастое кимоно, несет в руках две крохотные чашки с ароматным напитком.
 Вот, Тамара-гейша  делает поклон, ставит чашки на крохотный, резной столик и садится рядом, близко-близко. Ну, а дальше…

Дальше Он и Она долго и страстно целовались в отсеке перед вагонным тамбуром под чарующую музыку продолжающейся песни «Парк Чаир»:
«… снятся твои, золотистые косы, снится веселая, звонкая даль…»

Вот Он, Витя, облаченный в малицу*, бредет по тундре. Рядом Она, одетая в ягушку**. Ярко светит солнце, возле чума Их ожидают нарты, в которые впряжена тройка оленей, жующих ягель, а впереди – бескрайний  простор, та самая «веселая, звонкая даль». Правда, волосы у Нее не золотистые, но это не так, уж, важно…
Проза жизни, однако, сводится к тому, что под ладонью молодого прозаика оказываются упругие груди Царицы…

Точно! «Полна пазуха!..»

А тут и электричка прибыла в Канск.

На автобусной остановке участники областного совещания молодых литераторов, ожидая транспорт, продолжали обсуждать прошедшее мероприятие. Кудряшов и Тамара сделали при людях невинный вид, но Витя, однако, ухитрился спросить у Царицы номер ее домашнего телефона.

– Запиши, Ирокез, – предложила Тамара, сверкая глазами на порозовевшем лице.
Но Кудряшов мотнул головой:
– У меня отличная память! Если мне что надо, я найду из-под земли!..

Он не сел в подошедший автобус, а рванул напрямик, через дворы. Идти было по времени намного дольше, но Вите нужно было привести мысли и чувства в должный порядок.

Кудряшов знал, что Царица замужем за офицером, расквартированного под Канском артиллерийского полка. Как Витя помнил, бравого старшего лейтенанта звали Володя. И молодой прозаик однажды даже видел его, нормальный парень, ну, хотя бы внешне.

Какая кошка пробежала между супругами, если Тамара вдруг решила «бортануть»  Володю?

Так, рассуждая, и вспоминая с волнением о теплом содержимом «пазухи», Кудряшов пришел домой. Здесь всё было, как и всегда: снующая туда-сюда жена, и плаксивая дочка. Валя, подавая ужин на стол, спросила:
– Ну, как поездка, Витя?

– Нормально! – деланно бодро ответил муж.
– Что-то у тебя глаза сегодня какие-то…
– Какие? – попытался уточнить Кудряшов, чуть не подавившись котлетой.
– Не знаю. Другие, не как обычно.

– Это, Валюша, от предвкушения победы! В грядущем альманахе будет напечатана моя первая в жизни повесть!

     Витя, не доев котлету, вскочил от избытка чувств из-за стола и обнял жену, стараясь не глядеть ей в глаза.

А потом уже бытовая текучка закружила Кудряшова бурным  водоворотом. Дочку пришлось отвезти в областной центр на лечение, которое, тьфу, тьфу, прошло успешно. Да и жена, вот она, под боком.
А Тамара, как пресловутый журавль в небе, где-то, там, грызется, наверное, сейчас со своим Володей. Тут поневоле вспомнишь знаменитое лермонтовское стихотворение, где изображена Царица Тамара, которая, «прекрасна, как ангел небесный как демон, коварна и зла». Эта коварная женщина, проживающая в «теснине Дарьяла», завлекала в свой дворец одиноких путников, проводила с ними ночь, а потом несчастных ее слуги сбрасывали со скалы.

Но дело было не в стихотворении. Просто, Кудряшов панически боялся перемен в своей, в общем-то, устоявшейся жизни. Да, был в его судьбе «финт ушами» –  бегство из тихого, провинциального Канска на Север и работа, полная неожиданностей и сплошной романтики. Но потом тяга к литературе властно позвала назад молодого геофизика.
Он, вернувшись в родные пенаты, перевелся с геологии на филологию, в областной университет. Для этого пришлось даже сдать дополнительные экзамены по чисто гуманитарным предметам. А там, к тридцати годам, Витя женился. Но по специальности он не работал, а предпочел кидать уголь в тихой, уютной котельной, где так легко думается и пишется.
 
Не был Кудряшов и героем-любовником. Женитьба больше нужна ему была, чтобы «прикрыть тыл», для солидности, уверенности в себе. Да и кто из знакомых литераторов будет воспринимать его, тридцатилетнего индивидуума, неженатого, всерьез? Тут сразу же возникают два предположения: или этот, индивидуум, чересчур страстный любитель зрелых дам и молодых девушек, короче, крутой обольститель. Или… робкий молодой мужчина, боящийся общения с женским полом, короче, натуральный «Человек в футляре», так прекрасно изображенный великим Чеховым.

Витя был чем-то средним. Он и женился-то без пылкой любви, как говорят в народе, по обязаловке. Довольно блеклая девушка, однокурсница, с которой он изредка встречался, неожиданно забеременела, и Кудряшов, как истинный джентльмен вынужден был предложить ей «руку и сердце».
После рождения дочери ему пришлось уйти из теплой котельной  и устроиться на более денежную должность. Правда, и здесь ему улыбнулась фортуна: работа электриком в смене, сутки через трое, Витю тоже устраивала. Она давала время для мучительных поисков самого себя в необъятной литературе.
 
А у Тамары дела со стихами по слухам, как-то незаметно пошли на спад. И Кудряшов, ставший к тому времени, как он шутил «мэтром местного розлива», даже рад был этому. Еще бы, он больше не встречался с бывшей перспективной поэтессой на многочисленных писательских форумах.
Он долго еще боялся неожиданной встречи с Тамарой и ее, предполагаемого вопроса: «Почему ты тогда не позвонил? Забыл номер?»
Номер он помнил до сих пор…
 
А вот если бы он, Виктор Иванович, женился тогда не на тихой, неприметной Валюше, а, допустим, на властной, волевой Царице? У той, у которой несомненные достоинства в виде содержимого пазухи и красивых ног перевесили бы в сознании молодого прозаика крутую натуру избранницы? Да тогда все бы в его жизни пошло наперекосяк!
 
 У Валентины все эти женские атрибуты намного скромнее, но, зато, характер покладистый, терпеливый, а это немаловажно. А тут еще маячил «фактор постели», что, если он, Кудряшов не дотянул бы в этом, важном для женщин, не только до уровня Володи, но и вообще, среднестатистического мужчины?

И даже сейчас, от этой, гипотетической, но неприятной перспективы Виктора Ивановича бросило в пот.  Работница магазина, видя его долгое стояние у стойки с товарами, подозрительно взглянула на Кудряшова. Виктор Иванович сменил дислокацию, продолжая наблюдать за своей потенциальной пассией. Царица уже расплачивалась на кассе.
 
«А что, если поставить на место эту глупую пивную бутылку и… подойти к Тамаре, так сказать, «навести мосты»?» – мелькнула шальная мысль.
Но он, тут же, отбросил ее.

После смерти жены, которая случилась более пяти лет назад, отношения у Кудряшова с женщинами как-то не заладились. Он не только панически боялся осечки в самом главном физиологическом действе, но и никак не мог запросто поговорить с какой-нибудь женщиной. А надо было всего лишь договориться, сделать для начала первый шаг к будущему сближению. И, смотришь, всё пошло, поехало…

Но Виктор Иванович в глубине души был самоедом. Он клял себя за робость, точнее, за свое патологическое ожидание неудачи и часто вспоминал слова одной из героинь романа Михаила Шолохова «Поднятая целина»: «И что это за мужики нынче пошли: у бабы попросить не могут?»
Ну, в принципе, попросить-то можно. А вот, что, если?..  И это, проклятое «если» сразу же гасило все его благие порывы к общению с прекрасным полом.
 
Кудряшову припомнился случай двухлетней давности. Он тогда приехал в деревню к Васе, на свадьбу дочери родного брата. После застолья, затянувшегося до полуночи, дядю невесту разместили в летней пристройке в одной комнатушке с Ниной, дальней родственницей братьев. Так распорядилась жена Василия, желающего непременно «свести» холостяка Витю с холостячкой.

Вася, гордый тем, что у него на свадьбе дочери присутствует «настоящий писатель», против пожелания супруги не возражал. Ну, а оно полностью совпадало с желанием самого Виктора Ивановича, правда, которого несколько коробила аналогия его положения с известным чеховским «свадебным генералом». Но, как говорится, всегда важен конечный результат. А он всецело зависел от грядущей ночи…

Нина, находящаяся в разводе, была довольно дородной женщиной лет под пятьдесят, как говорится «в самом соку», напоминающая кустодиевскую купчиху, даже намного объемистей, чем Царица.  Намереваясь отведать этого самого, «сока», и тревожась за пресловутый «конечный результат», Виктор Иванович пил очень мало, больше подливая водочку своей соседке за свадебным столом. Ну, а потом, когда он и Нина остались вдвоем, Кудряшов даже ничего не успел попросить. Сама «купчиха» властно приказала, указывая тяжелой дланью на кровать:
– Иди сюда!..

Виктор Иванович покорно пошел на зов-приказ.
И у него получилось! Правда, окончилось, к большому сожалению, очень быстро…

Расставание с Ниной было тяжелым. «Купчиха» недовольно ворчала что-то нелицеприятное про «слабость нынешних мужиков», и Кудряшов поспешил распрощаться с родственниками и ретироваться домой, в Канск.

Все эти воспоминания так разволновали Виктора Ивановича, что он извлек из своей бездонной писательской памяти строку из простонародной песни: «Бежит по полю санитарка. Звать ее – Тамарка…»   Мысленное низведение Тамары из величавой Царицы в одиозную Тамарку понравилось Кудряшову. Да! Тамарка, не более!.. Чего о ней попусту думать? Какой уж, тут загадочный «парк Чаир», «чайный домик» и прочие благоглупости, присущие безрассудной молодости…

Виктор Иванович терпеливо отстоял очередь, расплатившись, опустил бутылку «Старопрамена» в пакет, извлеченный из ячейки хранилища. Он вышел из гастронома и, перейдя улицу наискосок, купил в киоске полкилограмма сухого кошачьего корма. У него привычка кормить бездомных животных выработалась вскоре после отъезда дочери со своим мужем за границу, в Германию. Фактически порвалась тонкая родственная связь. Отец и Аня отныне общались изредка и, в основном, по Интернету.

Зайдя за угол родной пятиэтажки, Кудряшов  громко произнес:
– Кис!.. Кис!.. Кис!..

Из вентиляционных отверстий подвала и из-под кустов на знакомый голос, опережая друг друга, выскакивали его верные хвостатые друзья.
 
*-малица – мужская верхняя (зимняя) одежда ненцев из оленьих шкур.
**-ягушка – женская верхняя (зимняя) одежда ненцев из оленьих шкур.

Мой блог: alex-skuridin.ru или набрать Александр Скуридин официальный сайт писателя
Там даны главы из романа «Операция «Мальборо», которые по некоторым причинам никак нельзя опубликовать, кроме как в собственном блоге.