Новая рукопись

Писать рассказ, настолько же сильный драматургически, как у Константина Паустовского, практически невозможно. Просто потому что, конфликт, который берётся в основу его рассказа, находится в высшей точке. В качестве силы выступает что-то, что невозможно понять, объять, измерить.
Это гениальный ход великого советского писателя. Когда весь мир представляет Летчика просто Героем, слетавшим в космос, автор чётко понимает, что Летчик, по сути, не сделал ничего такого. Этим Летчиком мог быть любой из команды Первых. И после того, как нажата кнопа «Старт», от Летчика уже ничего не зависит. Он уже всё сделал в процессе подготовки своего тела к полёту. Равно как ничего не зависит от команды управления полётом. Они уже проверили всё, что могли. Если выдержит ракета – «жестянка», то Лётчик вернётся. Нет – то какой бы интеллектуальной мощью не обладали люди, Летчика разнесёт на миллиарды частиц.
И сидит Лётчик в жестянке, и думает о чем-то своем, и жутко боится. Наверняка.
Константин Георгиевич показал нам, что только одно его «нажатие на рычаг» может спустить Лётчика в нужную точку на земле. Это просчитано досконально. Его этому научил до автоматизма. Ему об этом говорят в ухо.
Лётчик вернулся. Конечно же, этот его маленький шажок - есть огромный шаг для человечества.
Но как кажется мне, полёт для Лётчика не закончился. Более того, теперь для него всё только начинается.


ОРБИТА

Его встретил человек с прищуром и в кожаной шляпе. Обнял. Главный.
Отстранил на вытянутых руках, рассмотрел.
- Ну, молодец, сынок. Хорошо, что вернулся. Я рад, что ты вернулся.
- А как я-то рад, - подумал он. И улыбается, как мальчишка.
- Хорошо. Хорошо. Ну, что, пошли, Первый?
Обнял левой рукой за плечи, свою правую положил на сгиб его правой, повёл. Специалисты бросились было сначала схватить, подбросить, поймать Лётчика, но тут дисциплина - каждый делает то, что должен, чётко, своевременно.
Потом были амфибия и вертолёт. Лица, иллюминаторы, тепло человеческих рук, но смотрел отстраненно, как через пузырь скафандра – в нём были своя атмосфера, звуки и, кажется, время.
Засыпал при любой возможности. Как только отпускали вниманием, он проваливался вновь.
- Сейчас проверим тебя немного, - главный был похож на проснувшийся вулкан - бурлил, - А потом отдыхать. И не спорь.
Уехали. Оставили с людьми в белых халатах. Как и вначале приседал, дышал, сжимал и разгибал кулак, отдавал кривые сердца дерганому прибору.
А когда закрыли дверь в белой палате, где только жесткая кровать, занавеси перед нарисованными окнами и идеальная тишина, пузырь приоткрылся. Он растекся и глубоко заснул.   
Через сутки в палату ворвался главный.
- Ну, что, Первый, Отдохнул? Посмотрел твои результаты. Молодцом. Всё хорошо, всё хорошо. Собирайся. Выводим тебя на орбиту.
- Какую орбиту?
- О, милый мой, ты думал, что слетал и баста? Нет, твой полёт только начинается. И орбита будет высока. Надеюсь, ты готов.  Полчаса на сборы. Я всё привез с собой.
И вышел.
В автомобиле было места на всю команду Первых. Но сидели только он и главный, если не считать водителя за стеклом. Первый в новой и, можно сказать, модной идеально сидящей шинели с широкими лацканами и блестящими пуговицами. Главный всё в той же кожаной шляпе и клубах сигаретного дыма.
- Да, тебе нельзя, хорошо, что нельзя. Мне пока ничего не рассказывай. Все, что нужно, я уже прочитал. Побереги истории пока.
- Для кого?
- Для Самого главного.
Первый выглядывал в окно автомобиля на деревья вдоль дороги, флаги на столбах, эскорт милиционеров с белыми портупеями и полосками на шинах мотоциклов. Потом начались городские дома и много людей.
- Да. Орбита. Ты дырку то сделал?
- Для чего?
- Для звезды!
- Дырка для звезды? Смешно, - подумал Первый, - Я же совсем недавно был в дыре и трогал звезды.
- Те дыры и звезды, - как будто прочитав мысли, медленно проговорил главный, - Тут ничего не значат.
Дверь автомобиля распахнулась. В салон ворвался теплый ветер, синее небо, опершееся на красные знамена, и радостный гул толпы.
- Ну, сынок, с Богом. Помнишь как в инструкции? Главное, вовремя нажать рычаг. Если раньше нажмёшь… или позже.. Ты не можешь не помнить, Первый.
- А Вы?
- А я свою работу сделал. «Поехали!».
И уже себе: Сегодня толпа желает тебя.
Первый выбрался из автомобиля, распрямился. Вокруг тысячи возбужденных граждан. Под ногами дорожка, ведущая к пьедесталу из престарелых седовласых людей. Оглянулся - Главный смотрит внимательно, с прищуром. Впрочем, как всегда. Напружинился, пошел. Пузырь закрыт крепко, скафандр обжимает всё тело и очень стесняет движения – с ним придется побороться – тут на площади он больше помеха.
Первый считает про себя шаги:
- Один, два, три, четыре… Тьфу ты.
Сбился. Не привык. Начал заново:
- Десять, девять, восемь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль, старт.
Подошел, уперся взглядом в Самого главного. Прижал руку к козырьку.
- Чёрт, торжественно получается, - подумал.
- Задание выполнил! – проговорил.
Самый главный медленно спустился на ступеньку, встал на дорожку, сделал шаг вперед, обнял. Как набросился.
Размахивая флагами, ликовала толпа.
Звезда горела на груди и тащила за собой с невероятной скоростью. Только Первого так может тащить.
Скафандр как будто открылся только однажды, когда приехал к матери. Мать. Как же она гордится сыном. Она плакала счастливыми глазами, обнимала морщинистыми руками, и всё время молилась красному углу.
- Мам, ну, ты чего? Я ж там побывал. Никого там нет. Это я могу тебе сказать совершенно авторитетно. И только я один, представь.
- Да, сынок, да. Только ты один. Ой, радость-то какая. Да что ж это мы сидим то? Заходите гости, заходите.
А он улыбается, как мальчишка.
Изба была похожа на музей. Только тапочки не выдавали. Родственники не вставали из-за столов уже вторые сутки, соседи и их знакомые, специально приехавшие из любых других населенных пунктов, заходили «хотя бы просто поглядеть и руку пожать». Не всем доставалось. Первый засыпал, как и положено – по-простому, по земному.
А потом вернулся и сквозь пузырь отвечал на вопросы журналистов, махал рукой на парадах и приёмах, улыбался как мальчишка. Его принимали в самых разных городах и странах, по самым различным поводам и случаям. Всё-таки, он Первый. Его встречали миллионы и под флагами, и под зонтами. Он был везде – на страницах и экранах, на афишах и марках, в залах заседаний и стенах учебных заведений. Скорость движения была такой огромной, что …
- Главное, вовремя нажать рычаг. Ну, ты помнишь… - часто вспоминал он слова Главного.
- Хорошо, что есть скафандр, - думал он.
Потом подъем закончился. Он начал преподавать, читать, рассказывать, делиться, встречаться и снова рассказывать. Теперь он оставался Первым, но появились уже и Вторые и Третьи.
- А куда еще выше? – думал он, - Ньютону сколько яблок на голову не роняй, но только одно родило великую теорию. Зато ему на голову может упасть груша, к примеру.
Первый очень любил груши.
- Ну, а мне куда ж выше?
Всем понятно, что никуда.
- Главное, вовремя нажать ручку.
- А где я? Там, в космосе всё было понятно. Неизвестно, но понятно. Вот Африка, вот Евразия. И голоса в шлемофоне. А тут? Вокруг люди. А я где?
Сначала шептал. Потом начал кричать. Кричал, но как в пустоту. Космос съедает, и заблудиться проще простого. Тем более на такой скорости.
- Тесно здесь.
Хотел даже найти себя вновь там, где никто не мешает и навряд-ли когда поможет.
Однажды пошел дублером очередного из команды Первых.
- Какая же она великая. Она протыкает небо. Она тащит в себе за пределы. Консервная банка, чёрт её раздери.
Он знал, что практически все, кто был дублером и вот так же, как он сейчас, шли к ракете, мечтали, чтобы тот – основной – подвернул ногу, к примеру, и полетели они. Они хотели этого страстно, больше жизни, до боли в сведенных скулах, до скрежета в зубах и лопнувших капиллярах глаз. Но он-то уже был Первым, и цепенел, и погибал. Вот и сейчас он погибал, идя дублером. Ноги прилипали к земле, вытаскивал как из болота.
- Но разве не только там могу я понять, где я?
А потом основной улетел, а он остался здесь, где не знал где он.
- Мама, мама, помоги.
- Сынок, сходи в Храм, поставь свечку.
- Кому, мама?
- Ему!
- Мама, какому ему? Я видел всех. Тут я видел Главного и Самого главного. И я был Там, но Там я никого не видел.
- Просто поставь свечку. Он сам тебя найдет, где бы ты ни был. И проведет тебя еще выше.
- Но куда выше мама?
- К тому, кто выше Его.
Мама молилась и ставила свечку в красный угол.
Первый начал летать. Он разгонял свои капсулы до тех скоростей, которые были знакомы только ему. Он пытался найти вибрации и перегрузки. Он знал, что готов ко всему. Взмывал, разворачивался, сваливался, свистел, падал, выкручивался, парил. Искал. Но не находил. Он был везде, но его как будто не было нигде.
А потом однажды самолет не выдержал. Консервная банка, чёрт её раздери. Он оказался крепче. 

Мама плакала. И молилась. И ставила свечку в красный угол.
Где Он улыбался как мальчишка.