Урок, который не забыть

Была пятница. Обыкновенная пятница, которая всегда предвещала узаконенное безделье – так называла моя мама выходные дни.

За школьным окном шумел ливень, а в классе было так уютно и тепло, что, когда прозвенел звонок с шестого урока, не захотелось вскакивать и сломя голову бежать из «лета» в промозглую осень. Я осталась сидеть за партой.

Из задумчивости вывело лёгкое прикосновение руки Анны Петровны:
– Нити дождя сшивают землю с небом…
Продолжая смотреть в окно, я молча кивнула головой, соглашаясь с услышанным определением.
– Хочешь, я дам почитать свою заветную тетрадь, в которой осень осталась в поэтических строчках? – продолжила она. – Если ты никуда не торопишься, то, пожалуйста, помоги Вере убрать кабинет, а после седьмого урока поговорим о том, о чём ты сейчас молчишь, глядя в окно.
Анна Петровна была не только учителем-предметником, но и нашим классным руководителем. Могу сказать определённо: она любила то, что преподавала, и любила тех, кому преподавала. «Уважение и доверие – это необходимое условие дружбы», – сказала Анна Петровна на первом классном собрании, и мы в это сразу же поверили. По-детски быстро «решили – постановили», что отношения в классе будем строить исключительно на принципах дружбы. На переменках-пятиминутках Анна Петровна устраивала «ликбезы дружбы», а мы, облепив её со всех сторон, слушали и запоминали аксиомы: «Плохой друг, как тень: в солнечный день беги - не убежишь, а в пасмурный день ищи - не сыщешь»( А.Кунанбаев), «Из-за каждой обиды нельзя отрекаться от друга»(Ас-Самарканди),«Самое приятное – это иметь друзей, которые говорят вам всегда только чистую правду» (О.Генри). Всё услышанное сразу же толково хотелось использовать: наперебой предлагались книги о верных друзьях, устраивались диспуты на тему «Правдой обидеть нельзя», а «униженные и оскорблённые», забыв обиды, вновь объединялись и дружно сбегали с уроков.

Верка – это моя бывшая подруга. Почему «бывшая»? Действительно, слова «подруга» и «бывшая» просто несовместимы: друг он или есть, или его и не было вовсе.
Но всё по порядку.
Итак, звонок с шестого урока подсказал: «Мы вольные птицы; пора, брат, пора!»

В одно мгновение здоровый, радостный гомон проглотил образцовую тишину показательной школы, и гулкая пёстрая волна учеников, стремительно заполнив коридоры, угрожая снести любые препятствия на своём пути, мощно скатилась в гардероб...

Анну Петровну всегда удивляло наше умение говорить хором ни о чём. Создавать беспорядочные звуковые колебания воздуха было общим призванием моих одноклассников. Даже тихоня Даша, вечно боявшаяся отвечать урок у доски, на переменах умудрялась тоненько попискивать, внося тем самым в наше стройное «музпроизведение» звуки плачущей скрипки.

Кабинет опустел. Жёлтые парты смотрели на нас свеженарисованными синими глазами, интриговали изобилием каких-то замысловатых иероглифов, пугали готическими крестами (доучитесь, мол!) и возмущали откровенной ложью, типа: «Верка дура!». Из парт выглядывали клочки бумаг с незавершёнными работами юных «художников-авангардистов» и скомканные записки, а в самых тёмных углах притаились огрызки яблок… В общем – нормальный рабочий кабинет.

Привычным жестом поправив прядь волос и устало улыбнувшись нам, Анна Петровна направилась к двери: «Девочки, я буду в библиотеке».

В это время дверь распахнулась, и в проёме появился запыхавшийся Димка: «Анна Петровна, я деньги на экскурсию забыл сдать!»

Щёлкнул замочек. Анна Петровна, достав из недр сумки, в которую самым невероятным образом было втиснуто 38 тетрадок по русскому языку и столько же по литературе, толстый красный кошелёк, откормленный нашими экскурсионными деньгами, засмеялась: «Ну, девочки, сами понимаете, я тот самый мультимиллионер – Дядюшка Скрудж МакДак!»

Чем дальше от кабинета отдалялся стук женских каблучков и лыжное шарканье Димкиных кроссовок, тем становилось веселее – свобода!

По-деловому оглядев доверенное мне пространство, я, намочив тряпку, стала тщательно тереть подоконники, грязные разводы на которых обличали лень предшествующих дежурных, а Верка, легко усевшись на учительский стол, небрежно отбросив сумку Анны Петровны, стала рассуждать о качестве преподавания в школе.
– В понедельник буду с химичкой выяснять отношения, – как бы между прочим сообщила Верка. – Химоза-Мимоза убедится у меня в том, что понедельник – день тяжёлый: «крокодил не ловится, не растёт кокос».
Я застыла с тряпкой в руках:
– Ну, Вера, ты такая смелая …
Верку понесло под парусами:
– Если надо, так и до директора дойду: «За правое дело бейся смело!»
Верка училась в нашем классе второй год, но всё это время держалась как-то особнячком, подчёркнуто безразлично реагировала на замечания педагогов, а через прорывавшуюся нарочитую грубость старалась показать свою независимость. У одних одноклассников такая позиция вызывала раздражение, у других – плохо скрываемый интерес. Я считала, что Верку просто недооценивают.
Ударила одноклассницу? – Так ведь она свою честь защищала!
Сигареты? – Ну… она хочет быть, а не казаться взрослой.
Неуважительная манера общения с учителями? – Это всего лишь защитная реакция на педагогическую авторитарность.

Часто вспоминая закавыченную народом мудрость «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», я искала оправданий не для Веры, а для себя. Действительно, по тем людям, которых мы выбираем для общения, можно многое сказать о нас самих – мы становимся похожими на тех людей, с которыми дружим. Настоящая дружба – это созидательная сила: один помогает другому по кирпичику «строить себя».

Ливень прекратил барабанить по карнизу. По стеклу поползли дождевые капли, похожие на размазанные по щеке слёзы.

«Слёзы – это покаяние души», – вспомнились слова Анны Петровны.

Слово «покаяние» воспринималось в классе неоднозначно: одним, атеистически подкованным, воображение упрямо подбрасывало плакат, висевший в школьном актовом зале, с которого пролетарский писатель Максим Горький учил: «Человек – это звучит гордо!» – какое уж тут «покаяние»?! А другие в этом слове видели библейский образ блудного сына, растратившего на безудержное веселье наследство, полученное от отца, и вернувшегося в отчий дом со слезами.

Помню, как наша учительница искренне радовалась раскаянию заблудившегося в грехах человека. Сказочно-эпическое куда-то отступало, и торжествовал закон сердца - закон прощения и сострадания. А ребята прятали друг от друга глаза, в которых предательски дрожали слёзы, и это было естественным проявлением человеческой души, живущей с Богом. Но о Боге тогда не принято было говорить в школе…

Вера, продолжая сидеть на учительском столе, раскачиваясь из стороны в сторону, уже пространно рассуждала о совести, как о самоосвобождении человека…

Школьный звонок нервно отметил, что прошло сорок пять минут. Прервав монотонную Веркину речь, я замахала руками:
– Отбой! Сорока пяти минут хватает только для уборки кабинета – сказывается физическое совершенство человека! А вот глубокомысленные рассуждения о совести не вмещаются в такие временные рамки.
Схватив со стола горбатый ключик от раздевалки, я помчалась за нашими вещами, крикнув Вере, чтобы она никуда не уходила и ждала Анну Петровну. Подниматься с охапкой вещей на третий этаж мне не пришлось, так как Вера довольно быстро спустилась за мной в гардероб и, весело схватив меня за косу, сообщила, что Анну Петровну перехватили старшеклассники и потащили на свой нудный КВН.

Вечером тишину моей комнаты нарушил телефонный звонок. Глянула на часы – 20.35. Отложила книгу и, невольно перебирая в картотеке памяти возможного собеседника, потянулась к трубке телефона. На другом конце провода, совершенно неожиданно, услышала Анну Петровну. Прерывающимся от волнения голосом она сообщила, что из кошелька пропали деньги – это из тех денег, что ребята сдали на экскурсию.

– Вы с Верой куда-нибудь уходили из кабинета? – с робкой надеждой поинтересовалась учительница.
Удушливая волна накрыла меня с головой. Судорожно глотнув воздух, захлебнулась ответом – нет!
– Нет! Мы никуда не выходили из кабинета. Но даю честное слово: мы никогда не возьмём чужого!
Неловкое молчание. И полушёпот в ответ:
– Верю, что вы не возьмёте чужого. Но кто-то ведь взял. Придётся мне возмещать…
Постель в эту ночь металась вместе со мной.
– Как же так?! Как такое могло случиться?! Нас было двое. Если я не брала этих денег, то их взяла Верка. Но как она могла?! А что мне делать: пойти завтра к Анне Петровне и сказать всю правду, то есть указать на Верку? Но ведь она моя подруга! Нет, надо сейчас позвонить и сказать Верке, если она завтра же не пойдёт к учительнице и не вернёт украденные деньги, то другом считать её я не смогу! А если Вера найдёт себе оправдание и обвинит меня? Неужели сможет? А как же голос Совести? А честь?! Впрочем, там, где исчезает совесть, не может быть и чести. Но я уверена: если Верка завтра придёт с повинной, то Анна Петровна даже обрадуется её «покаянию». Обязательно поймёт! И останется между ними главное – доверие.

Силясь уснуть, я закрыла глаза, но из глубины подсознания появлялись одна за другой динамичные картинки. Замедленный темп происходящего заставил увидеть то, что скрыла дневная суета: радужное настроение Верки, наша весёлая беготня из магазина в магазин, покупка дорогих сигарет, конфет, приглашение на каток…и всё это безудержное веселье было оплачено украденными деньгами … Что же делать?!
Но... ни завтра, ни через день Вера к Анне Петровне так и не подошла…