Орел и полумесяц

Глава первая
Пробуждение

…Она очнулась в какой-то келье с белыми стенами. Последним, что она помнила был поединок с Зеной за сердце Габриэль и голоса джиннов, которые говорили ей, что направят ее руку в нужном направлении. И все… провал в какую-то тьму, будто в могилу. Но она ведь не умерла, она жива! Или нет?! Тела под собой она совершенно не чувствовала, будто его и не было. Так, может, это ее душа заблудилась во тьме, оставленная джиннами? Почему, почему они снова покинули ее? Разве она не сражалась с неверными, карая злодеев и будучи для них судьей и палачом в одном лице? Слово «палач» ее не пугало, ведь палач может убивать и не быть при этом убийцей. Он лишь последний судья, и только. Она творит справедливое возмездие во имя Света… творила. Мысли роем кружились в ее голове… мысли и воспоминания об уже далеком прошлом.

Она вспоминала своих родителей. Отец ее был аравийским проповедником, а мать — простой необразованной крестьянкой. Помимо нее, в семье были еще дети — почти все девочки, что отнюдь не радовало отца, которому был нужен сын. Мало того, внешне девочка, названная Наджарой, была не похожа ни на отца, ни на мать. Откуда у смуглых, черноволосых родителей светленькая, белокурая дочь с голубыми глазами? Добрые друзья да соседи начали нашептывать отцу Наджары, Аббасу, о том, что жена изменила ему. Он сам подозревал о том же и стал крепко поколачивать свою жену Хадиджу. К тому же по его мнению жена должна была бояться мужа. Хадиджа сама думала также и даже не пыталась как-то восставать против такого положения дел. Конечно же, она не изменяла ему. Не из-за большой любви, а просто потому что не отважилась бы на это.

Еще до того, как Хадиджа поняла, что беременна, она видела во сне каких-то странных существ. Они сказали, что являются посланниками Аллаха, джиннами, и хотят донести ей Его волю. Ей выпала великая честь стать матерью воина Света, который будет сражаться во имя добра и справедливости, карая преступников. Хадиджу удивил и даже испугал этот необычный сон. Она рассказала о нем мужу, но тот лишь назвал ее глупой женщиной. Когда же родилась Наджара, чьи ясные глаза походили на голубое небо, Хадиджа напомнила о своем вещем сне мужу, но Аббас зло сказал, что джинны говорили ей о том, что она должна родить воина, а не слабую девчонку. А время спустя, стал винить жену в измене. Но прошло время, и он простил Хадидже этот «грех».

А девочка росла, хорошея день ото дня и становясь все больше непохожей на окружающих. От остальных детей, рожденных в этой семье, Наджара отличалась не только необычной для тех краев внешностью, но и добрым, сострадательным сердцем, а еще нетерпением к любой несправедливости и… богатым, пылким воображением, благодаря которому она как-бы жила в своем, придуманном ею мире, общаясь с джиннами и разными сказочными существами. Но вместе с тем ее отличала и тяга к книгам, знаниям, что вовсе не одобрялось ее родителями. Отцом, в особенности. Он не мог понять, зачем ум девчонке. Удел женщина — кухня, дети и угождение мужу. Также неприятно поразила Аббаса одна увиденная им сцена, которая другому могла показаться вполне невинной: Наджара взяла деревянный меч у одного из своих братьев и принялась играть с ним, изображая воина. Отец тут же отобрал его у нее, с трудом удержавшись от искушения избить негодную девчонку, которая искренне не понимала, чем провинилась.

Когда ей исполнилось пятнадцать лет, на ее родную деревню напала разбойничья орда. Родители девушки были убиты, а старшая сестра изнасилована у нее на глазах. Один из бандитов заметил и ее и, ухмыляясь, приблизился к дрожащей от ужаса девочке, чтобы надругаться и над ней. Наджара смотрела на него с загнанным видом, чувствуя, как в ее душе пробуждается доселе незнакомое ей чувство — ненависть. Она мысленно обратилась к Аллаху с единственной мольбой — покарать этого шакала и его дружков. Похоже, мольба девушки была услышана Аллахом ли, или какой-то иной силой, но разбойника внезапно осиял какой-то свет, и он принялся теперь глаза, крича, что ослеп. Тоже самое приключилось и с его товарищами. Нежные, но сильные девичьи руки подняли меч, оброненный одним из них, и хладнокровно пронзили им его же бывшего хозяина. Затем последовал черед и второго. Эти бандиты, совсем недавно столь грозные, почему-то не могли ничего сделать против юной и, с виду, хрупкой девушки.

Наджара задумчиво и как-то удивленно смотрела на кровь, обагрившую клинок и ее собственные руки, державшие его, когда перед ней появились какие-то высокие люди в белых одеждах. У них были крылья, словно у птиц. Девушка разглядывала их без страха, скорее, зачарованно и восхищенно. Ей казалось, будто она их уже где-то видела. Один из них имел в своем внешнем облике нечто общее с ней самой… те же золотистые волосы и светло-голубые глаза.

— Кто вы? — тихо спросила девушка.

— Мы — джинны, посланцы Всевышнего, — последовал не так уж удививший ее ответ.

— Он создал нас и людей, чтобы мы поклонялись Ему. Мы пришли для того, чтобы открыть тебе Его волю. Ты избрана им для того, чтобы нести в мир Его слово, а еще для того, чтобы стать воином Света. Возьми этот меч. С ним ты получила боевое крещение, и с его же помощью ты прогонишь врагов из своего родного края, а потом будешь сражаться против несправедливости и вершить волю Аллаха на земле. Мы же будем говорить с тобой, помогая советами, либо иной раз приоткрывая перед тобой завесу будущего.И знай: однажды ты встретишься с человеком, которого Он пошлет тебе.

— Как я узнаю его? — дрогнувшим голосом спросила Наджара.

— По сильной душе и светлому сердцу. Но до тех пор ты должна быть Девой и пребывать в чистоте.

— Иншааллах! — произнесла избранная.

…Наджара рассказала жителям своей деревни о том, как ей удалось сразить разбойников и о том, что ей было откровение от Аллаха через его посланцев — джиннов. Она принялась призывать их сплотиться вокруг нее, и ей это удалось. Люди действительно сплотились вокруг этой юной девушки, словно около матери. Вместе они отстояли свою землю от вторгшихся в нее орд. В благодарность за совершенный ею подвиг односельчане предложили Наджаре стать правительницей их края, но она от этой чести отказалась, сказав, что ей это не нужно, ибо у нее совсем другой путь…

Таким было начало жизненного пути Наджары — воина Света. Она сделалась странствующей проповедницей-воительницей, защищающей слабых и угнетенных и карающей угнетателей. Да, кто-то назвал бы ее действия самосудом, но в своих глазах она была права и делала то, что должна была делать. Наджара никогда не действовала во имя мести, но всегда во имя справедливости.

Молодая воительница на вороном коне и в восточной одежде, чьи белокурые волосы развевались плащом на ветру, когда она была с непокрытой головой, производила незабываемое впечатление. Люди восторженно встречали ее, а молодые мужчины пытались поухаживать за красавицей, но она тут же без грубости, но решительно пресекала их попытки, давая понять, что ей это не нужно.

Наджара не страдала от одиночества, для этого она была слишком самодостаточной личностью. Но в то же время девушка помнила слова джиннов о человеке с сильной душой и светлым сердцем, который должен встретиться ей на ее пути. Она ждала этой встречи, но точно знала, что таковой еще не произошло, ибо сердце ее молчало, молчали и джинны.

Так было до тех пор, пока она не повстречала ИХ: женщину-воина с черными как смоль волосами, хищным лицом, сапфировыми глазами, на дне которых ей виделось что-то тревожащее и белозубой улыбкой, и ее спутницу — нежную и хрупкую девушку с длинными рыжевато-золотистыми волосами, милым лицом и серо-зелеными глазами. Весь облик последней сиял добротой и невинностью. Хотелось защищать ее, беречь от жестокого мира и… от подруги, в которой ей виделось нечто роковое…

Но тут она услышала голоса своих советчиков-джиннов: «От этих двух женщин погибель твоя, истреби их, иначе они помешают твоей миссии!»

«Нет, я не могу найти погибель в этом прекрасном юном существе! — мысленно с горестью воскликнула Наджара. — Зло в этой темноволосой демонице!»

С этой мыслью она атаковала встретившихся ей незнакомок, не желая при этом причинять какой-либо вред второй из них. Наджара просто хотела увести с собой девушку и узнать, что заставило ее присоединиться к этой опасной женщине, за спиной которой ей виделись горы трупов, после своей победы над последней.

Темноволосая амазонка была сильна и зла в бою, словно иблис, но Наджара, не смотря на свою кажущуюся хрупкость, не уступала ей в силе, а помимо силы у нее была вера, что иногда много значит. Казалось, победа вот-вот будет за воином Света, но в последний момент ее посетило видение. Она поняла, что убивать эту женщину нельзя, даже не смотря на тьму, которую она угадывала в ее сердце, ибо ее ждет великая судьба.

— Простите, — с болью в голосе сказала Наджара, остановившись и убрав занесенный было меч. — Вы можете меня простить?

Женщина-воин и ее подруга удивленно взирали на нее. Они все еще не доверяли ей, но после того, как Наджара объявила воинам из своего отряда об ошибке, и о том, что эти женщины — ее союзницы в борьбе со злом, поняли, что восточная воительница больше не враг им. Она назвала им свое имя, а они сказали ей в ответ свои имена — Зена и Габриэль. Габриэль… какое необычное, чарующее имя, и оно так шло этой нежной золотоволосой девушке. Наджаре хотелось произносить его снова и снова так, как влюбленный произносит имя своей возлюбленной. Когда она, разговорившись с этой девушкой, познакомилась с ней ближе, ей вспомнилось пророчество джиннов.

«Эта девушка… Она нежна, но вместе с тем и сильна, а ее сердце полно добра и света. Именно о ней говорили мне джинны. Она должна стать моей, быть со мной, а не с Зеной. Зена недостойна ее!» — так думала Наджара о Габриэль.

Избранница Аллаха еще больше уверилась в последнем после того, как увидела пугающее своей реальностью видение, в котором Зену и ее милую Габриэль распинали римские воины. Сердце Наджары обливалось кровью, когда она видела, как в нежные руки Габриэль вбивали огромные гвозди. Она видела страдания этой девушки, внезапно ставшей для нее всем, но помочь ей ничем не могла. Поистине страшно смотреть на муки и смерть дорогого тебе человека без возможности вмешаться в происходящее!

…Жуткое видение прервалось, а Наджара теперь знала одно: нужно уберечь эту прекрасную, невинную девушку от столь ужасной судьбы.

Увы, мечта оказалась миражом. Эта чистая девушка оказалась обманщицей. Не приняв методов борьбы Наджары, она не приняла и ее любви. А потом помогла своей Зене в ее обмане, использовав нежные чувства воина Света к ней.

Они еще встретятся, и снова проявится разница двух любящих одну и ту же девушку сердец, скроенных так по-разному. Наджара собиралась разделить с Габриэль жизнь, сделав ее счастливой, а вот Зена… Зена хотела разделить с ней смерть, этакая любовь собственницы.

Наджара оторвалась от горестных воспоминаний, как-бы вернувшись в реальность. Но что это была за реальность? Жизнь или все же смерть? И если это смерть, то видно ложью являются слова о том, что она дает забвение… И джинны молчат, покинули ее. Должно быть, гневаются на то, что не вняла их предупреждению о Зене и Габриэль…

Силы оставили ее, и она снова провалилась в беспамятство, а когда очнулась, увидела, что около ее постели сидит какой-то незнакомец и внимательно разглядывает ее. Это был моложавый, стройный и подтянутый мужчина с военной выправкой в форме римского воина. Наджара невольно залюбовалась им. У него были темные волосы, несколько полноватое лицо, светлая кожа, черные глаза — веселые и живые, смотревшие пристально, орлиный нос и красиво очерченные губы.

— Кто ты? — спросила Наджара, не узнав собственный голос, таким слабым он сейчас был.

— Говорят, что «враг моего врага — мой друг», — вкрадчиво произнес он. — Значит, я твой друг.

Примечания:
Конечно, кто-то скажет, что во времена Цезаря ислама еще не было, но в мире Зены и Геракла возможно все)


Глава вторая
"Теперь я не одна"

— Друг? — переспросила Наджара, пытаясь приподняться, чтобы сесть в постели.

Теперь ей окончательно стало ясно, что она жива. Находившийся рядом с ней незнакомец не был похож на джиннов… нет, это был человек из плоти и крови. Мало того, это был римлянин, а к римлянам Наджара испытывала предубеждение с тех самых пор, как в видении увидела мученическую смерть Габриэль. Пусть Габриэль и предала ее, сама она все еще была верна ей.

Римлянин смотрел на нее, и во взгляде его сквозили искреннее сочувствие и интерес. От всепроникающего взгляда его черных глаз, казалось, ничто не могло укрыться. Глаза эти знали все мысли Наджары, все тайны ее сердца, что вызывало в ней невольный трепет. А еще ей чудилось, будто в зрачках его глаз горят какие-то странные огоньки, и иногда они полыхают то желтым, то красноватым, то зеленым, либо фиолетовым, словно у хищного зверя. Воин Света видела, что перед ней простой смертный, но на ум ей пришла ассоциация с ифритами, так как он представлялся ей таким же сильным, хитрым, коварным и всеведущим. Но, тем не менее, его внимание представлялось ей не опасным, а дружелюбным, даже успокаивающим.

— Не надо напрягаться, ты еще слаба, — ласково сказал ей он. — Лучше попей.

Он достал флягу с водой и стал терпеливо поить ее так, будто она была ребенком. Это состояние унижало Наджару, но она была слишком слаба и ей пришлось мириться с этим.

— Так кто же ты и где я? — вопросила она.

— Ты в обители милосердия, — отвечал римлянин. — А меня ты хоть и не знаешь лично, но должна была кое-что слышать обо мне. Я Цезарь, Юлий Цезарь.

Мальчишеские, хвастливые нотки в его голосе, которые явственно прозвучали, когда он произносил собственное имя, могли бы при других обстоятельствах заставить ее улыбнуться, но не сейчас.

— Цезарь… — повторила Наджара.

Внезапно она увидела вспышку света, и тут глазам Наджары открылось то самое кошмарное видение, некогда посетившее ее, но на сей раз оно было немного иным. Теперь внутреннему взору Наджары открылась не только смерть Зены и Габриэль на кресте, но и смерть этого красивого мужчины. Она увидела его внутри какого-то здания в окружении множества людей, одетых в длинные белые одежды, как и он сам. Гордый и величественный он произносил перед ними какую-то речь, когда один из них вытащил кинжал, чье лезвие зловеще сверкнуло перед глазами Наджары, и ранил Цезаря в шею. Цезарь быстро к нему повернулся и воскликнул: «Негодяй Каска! Что ты делаешь?» и схватил его за руку. Тут Наджара снова увидела Зену и Габриэль. В тот самый момент, когда Цезарь получил удар кинжалом, в руку Зены вбили гвоздь. Два человека одновременно почувствовали боль. Воин Света вновь увидела сенаторов, превратившихся в сборище убийц. Они принялись наносить Цезарю, который был безоружен, удары в грудь, в лицо и в глаза, даже переранив при этом друг друга. Похожий на загнанного зверя, Цезарь яростно сражался за свою жизнь, но потом увидел, что на него устремляется и тот, кого он считал своим другом. «И ты, Брут?», — воскликнул он, и в этих словах ясно прозвучали удивление и горечь. Брут подошел к нему и будто сжал в дружеских объятиях, после чего в свою очередь вонзил в грудь бывшего друга и покровителя роковое орудие. Лицо Юлия исказила страдальческая гримаса, и пораженный двадцатью тремя ударами он упал к подножию какой-то статуи, которая стояла недалеко от его кресла. Убийцы стояли над бездыханным телом. Наджара снова увидела кресты. Одновременно с Цезарем испустила дух Зена, после чего умерла и Габриэль. Наджара страшно, пронзительно закричала.

Когда Наджара очнулась от этого кошмара, она увидела перед собой лицо человека, чью смерть так отчетливо увидела в нем. На лице этом сейчас была видна искренняя тревога за нее, с примесью удивления и испуга.

— Что случилось?! Что с тобой?! — вопрошал он ее. — Почему ты кричала?

— Я просто очень испугалась… — пролепетала она.

— Испугалась? Чего? Тебе здесь нечего бояться, ты под защитой этих стен… и моей.

Обычно ироничный Юлий старался говорить с ней ласково и доброжелательно. Ему нужно было завоевать доверие этой женщины-воина, а еще… ее сердце. Это было нужно ему и Риму, и Рим был он сам.

— А кто защитит тебя самого? — произнесла Наджара, заглянув в его черные как ночь глаза своими небесно-голубыми. — И не от врагов, а от друзей?

Молния вспыхнула во взгляде римлянина, но тут же погасла. Он понял, что первый шаг уже сделан, коль противница Зены боится за него. Однако, что именно хотела она сказать?

— О чем ты говоришь? — спросил Юлий.

Наджара протянула ему свою хрупкую, дрожащую ручку, глядя на которую сложно было поверить в то, что когда-то она держала меч, и римлянин взял ее в свою.

— Остерегайся мартовских ид, — тихо, почти шепотом сказала воин Света. — И не верь тому, кто рядом с тобой.

— Кто же рядом со мной? — голос Гая Юлия чуть дрогнул.

— Смерть, — одними губами ответила она.

Какое-то время оба молчали, каждый находясь под властью своих мыслей и чувств.

Затем Наджара снова подняла на него глаза и проговорила:

— Мне было знамение в видении.

— Значит, ты можешь предвидеть будущее? — оживился Юлий, сразу же подумавший о том, какую выгоду можно было бы из этого извлечь. — Это настоящий дар богов.

— Скорее, это мое проклятье, — покачала головой Наджара. — Знать, что будет с другим человеком, в особенности с тем, кто тебе дорог, и не иметь возможности предотвратить это… Что может быть страшнее?

— Может, ты и права, — согласился римлянин. — А у меня свое проклятье — падучая, и проклят я ею с детства. А люди точно также говорят, что это «божий дар».

— Когда у тебя это началось? — не смотря на собственное положение, Наджара не могла не пожалеть другого страдающего человека.

— Давно, — со вздохом промолвил он. — Когда мне было шесть лет, варвары жестоко убили моего отца прямо у меня на глазах. Тогда-то со мной и приключился первый припадок. Это и остановило их, уже собиравшихся убить и меня, ибо тупые варвары решили, что я либо одержим злым духом, либо сам являюсь богом. И надо сказать, не зря. Когда они уже собирались бежать, мой припадок начал заканчиваться, но вместо этого, я почувствовал, будто в меня что-то вселилось. Мало того! Я стал сильнее и ловчее взрослого воина. Я накинулся на них, и они даже не смогли дать мне отпор, должно быть, из-за растерянности или страха перед потусторонними силами. По сей день не знаю, что это было…

Наджара содрогнулась, но не от пугающих подробностей, а от щемящей жалости к ребенку, чья душа была изранена.

— Тебя спасли джинны, — проговорила воин Света. — Это они наделили тебя силой, чтобы ты смог защититься и покарать убийц отца. Я думаю, что они избрали тебя также, как избрали меня.

И она рассказала ему о джиннах и о том, как узнала от них о своем призвании. Странно, одно присутствие этого человека делало Наджару сильнее, словно его энергетика помогала ей бороться с ее немощью. Цезаря же, несмотря на то, что он был скорее прагматиком, чем идеалистом, поразили слова пророчицы, ведь ему, с детства уверовавшему в собственную высокую миссию, иногда приходило на ум нечто подобное. Кроме того, он увидел рычаг воздействия на эту женщину с возвышенной душой.

— А ведь ты права… — задумчиво произнес Юлий. — Рим несёт закон, порядок, цивилизацию и процветание народам… и Рим есть я. В этом состоит моя миссия… и твоя тоже.

Она слегка недоверчиво посмотрела на него:

— То есть?

— Мы должны вместе нести Добро и Свет другим народам, — проникновенным голосом промолвил Цезарь. — Это наша Судьба. Но есть та, кто мешает нашей Судьбе свершиться… и это Зена!

— Зена… — повторила это роковое имя Наджара, подивившись тому, что, когда слышит его, в душе ее поднимается несвойственное ей чувство — ненависть.

— Да, мы должны остановить ее, иначе она убьет нас. Но меня пугает вовсе не физическая смерть, а то, что тогда я не смогу исполнить волю Судьбы… — Юлий помолчал. — Я хотел сказать: МЫ не сможем.

— Это правда, — согласилась Наджара. Ее прекрасное лицо было бледно, а в глазах был какой-то болезненный блеск. — Я все вспомнила. Я ведь очутилась здесь из-за нее и долго была при смерти, но джинны привели тебя сюда, ко мне, и ты вернул меня к жизни. Должно быть, они тогда говорили мне именно о тебе! Но… как же тогда Габриэль?

Юлий подавил улыбку удовлетворения. Фанатиками так легко управлять, и внушить им можно что угодно… однако, он стал ловить себя на том, что в этой фанатичной проповеднице ему видится нечто такое, чего он не замечал ни в одной женщине.

«Уж не влюбляюсь ли я и в самом деле?» — с легким испугом, но в то же время с какой-то радостью подумал он.

— Да, это истинно так, — сказал он ей вслух. — Мне никогда раньше не доводилось бывать в этих местах, и я очутился здесь совершенно случайно. Путь мой лежал в Египет, куда, как я слышал, бежал мой бывший союзник, а ныне предатель и враг — Помпей. Преследуя его, я остановился здесь, и в монастыре обнаружил тебя, похожую на спящую царевну из сказки. Мне сказали, что после боя с Зеной и твоей попытки самоубийства тебя доставили сюда, и ты все это время была в коме. Я узнал и о том, как Зена и ее подружка подло обманули тебя. Это заставило меня проникнуться твоей историей. Я поставил себе цель — поднять тебя на ноги и для этого окружил тебя лучшими медиками. Я сам находился при тебе почти безотлучно, насколько мог. Помпей, все равно, мне больше не соперник, да и далеко он не сбежит. Что-то мне подсказывает, что в Египте я как раз буду избавлен от него… чужими руками.

Юлий нежно пожал ее тонкие пальцы, а потом неожиданно поднес их к губам.

— Забудь об этой Габриэль, — ласково проговорил он. — Она недостойна твоей любви. Это было искушение, посланное тебе, чтобы заставить тебя свернуть с пути воина Света. — Заметив, что Наджара хочет что-то возразить на это, Гай Юлий сразу же пресек ее попытку: — Не спорь со мной и не защищай ее! Ты только подумай: она разрушила твою жизнь, разбив тебе сердце. Она просто воспользовалась твоими чувствами, умело играла ими, но сама не ответила взаимностью. Она помешала тебе убить Зену после честного поединка, и в результате ты, преданная ею, оказалась на краю гибели и столько времени лежала здесь, как в могиле. Для чего все это было сделано, как не для того, чтобы помешать тебе исполнить предначертанное Судьбой?

Наджара мрачно слушала эти жестокие слова. Печаль и боль охватили ее, а еще — такое чувство, будто она похоронила близкого друга, может, даже часть себя. Грезы о невинной, чистой девушке по имени Габриэль, красивая сказка, придуманная ею для самой себя — все это обернулось прахом.

«Я одна… совсем одна, — горестно подумала женщина. — И даже джинны оставили меня в наказание за то, что я не вняла их предупреждению. Больше я не слышу их голосов… тишина… пустота.»

Но потом она вновь встретилась взглядом с ним, утонув в этих бездонных глазах, похожих на два черных солнца, и ей пришла в голову другая, более счастливая мысль: «Но нет, я ошибаюсь. Теперь я не одна, ведь у меня есть он!»


Глава третья
Юлий Цезарь в Египте

Благодаря и хорошему уходу, и нежной заботе своего нового друга Наджара быстро шла на поправку. Увядший было нежный цветок снова расцвел.

Больше не имея возможности позволить себе роскошь медлить с отъездом в Египет, Цезарь готовился отбыть туда, но ему хотелось взять с собой и свою новую союзницу. Однако, перед ним встал вопрос о том, в каком качестве она последует за ним. Цезарь все же славился не осторожностью, а дерзостью. Он не побоялся в очередной раз бросить вызов устоявшемуся порядку вещей, впервые за всю историю Рима назначив легатом женщину. Его воины вначале роптали, едва не подняв мятеж, но ее беззаветная храбрость и умение воодушевлять, вести за собой вскоре проявились в полной мере, завоевав их сердца.

Грозные и величественные римские легионы железной поступью вступали в Египет — древнюю страну фараонов. Лицо их непобедимого полководца было почти прекрасно и выражало поистине олимпийское спокойствие. Рядом с ним находилась красавица, которую можно было бы сравнить с гурией из мусульманского рая, если бы на ней не было римских доспехов. Простой народ встречал их настороженно, но в то же время не без восхищения, ведь такого парада он еще не видел. Что же до знати, то она по своему обыкновению плела интриги и думала о противостоянии детей покойного царя Птолемея Авлета, похожем на грызню молодых змеек, а также о том, как можно было бы угодить этому победителю.

Встретил императора жирный евнух с накрашенным лицом по имени Потин, являвшийся советником юного Птолемея, по сути правившим от его имени.

— Добро пожаловать в Александрию, Цезарь! — угодливо проговорил он. — Царь Птолемей приветствует тебя.

Цезарь посмотрел на сидевшего на троне мальчишку с подведенными глазами на глуповатом лице. Наряд фараона делал его просто смешным.

— Сколько тебе лет, малыш? — с трудом удержавшись от смеха, спросил Цезарь.

Птолемей растерялся и словно язык проглотил. Потин надулся как индюк, а на губах Наджары появилась улыбка — ее начинала забавлять эта сцена, хотя человеком она была по природе своей серьезным.

— Сколько тебе лет? — снова повторил свой вопрос Цезарь, наклонившись к мальчику.

— Достаточно, чтобы править, Цезарь, — встрял евнух, стараясь сгладить этот невообразимый конфуз.

Но тут юный царь совсем не вовремя решил подать голос и дрожащим голоском пролепетал:

— Двенадцать.

— Двенадцать, — повторил Гай Юлий многозначительно.

Тут в разговор вмешалась некая стройная темноволосая красавица с надменным лицом.

— Мне достаточно лет, чтобы править, — сказала она, гордо вскинув головку.

Цезарь окинул взглядом ее фигурку, вряд ли способную оставить равнодушным какого-угодно мужчину, если только он не каменный. Девушка в свою очередь призывно посмотрела на него. Заметившая эту дуэль взглядов Наджара ощутила легкий укол ревности. Однако, она верила Цезарю и знала, что чар какой-то легкомысленной девицы, пусть и царских кровей, недостаточно, чтобы украсть у нее его любовь.

— А ты кто? — пренебрежительно спросил Цезарь, и тон его голоса несказанно обрадовал Наджару, чье выражение лица, однако, оставалось спокойным, даже невозмутимым.

— Арсиноя, царица Египта, — напыщенно ответила девица.

— Не такова воля твоего отца, — строго произнес император.

— Мой отец мертв, — процедила сквозь зубы Арсиноя, сразу же обнаружив этим то, какой была ее любовь к своему родителю.

— Но его воля жива, — урезонил ее Цезарь. — И его долг Риму тоже никуда не делся! Собственно, о нем я и хотел переговорить с его величеством, а еще о поддержке, которую Египет оказал моему врагу Помпею.

К его удивлению Потин расплылся в улыбке, став еще безобразнее.

— Великий Цезарь, — начал он, — мы сможем договориться насчет первого и изволь не беспокоиться насчет второго. У нас есть дар для тебя.

— Какой же? Троянский конь? — с иронией спросил Гай Юлий.

— Кольцо Помпея, — отвечал сделавший вид, что не уловил в словах римлянина насмешки Потин, протянув полководцу до боли знакомое кольцо с печатью.

Слегка побледнев, Юлий взял в руки кольцо. Он все понял и сейчас был охвачен противоречивыми чувствами. С одной стороны, Помпей Магнус в прошлом был товарищем Цезаря и женился на его прекрасной и благородной дочери Юлии, которой, увы, больше не было в живых. С другой стороны… Цезарь не мог быть не доволен таким исходом, поскольку не мог ни чувствовать себя в безопасности, ни считать себя первым на римском политическом Олимпе, пока был жив Помпей. Последнее обстоятельство перевешивало первое. Прежде чем он успел что-либо ответить, к нему подошел римлянин с суровым лицом.

— Цезарь… — начал этот человек, показывая ему корзину с жутким содержимым.

Юлий невольно отшатнулся.

— Великий Помпей… — произнес он.

— Мертвые не кусаются, — многозначительно произнес вручивший ему этот дар смерти.

Гай Юлий не мог видеть лица Наджары, а оно сейчас было искажено ужасом — не от увиденной ею головы Помпея, а от того, что она узнала того, кто принес ее Цезарю.

— Ты — верный друг, Брут, — говорил, тем временем, ему Юлий, — и…

«И ты, Брут!» — снова слышала горестный возглас Наджара.

Она быстро подошла к своему спасителю, шепнув ему:

— Цезарь, мне нужно кое-что сказать тебе.

— Прямо сейчас? — удивленно приподнял бровь он. — Это не может подождать?

— Нет, речь идет о твоей жизни или смерти!

По ее виду Гай Юлий понял, что это не преувеличение. Должно быть, Наджаре что-то открыли те таинственные существа, с которыми она иногда говорит.

— Ну и? Что ты хотела сказать? — нетерпеливо спросил он, отведя ее в сторону.

Находившиеся во дворце египтяне и римляне удивленно и озабоченно косились на них.

— Брут… — начала Наджара. — Не доверяй ему.

— Но почему? — изумленно и в то же время расстроенно спросил Цезарь. — Он мой друг. Я любил его и верил ему всегда.

— И однажды, воспользовавшись твоей верой, он предал тебя, перейдя на сторону Помпея!

Глаза Наджары сверкнули. Ее душа все еще была возвышенной и по-своему прекрасной, но она ненавидела того, кто мог отнять жизнь у ее новой любви.

— Наджара, — вздохнув, проговорил он, — он просто ошибся, ослепленный наивными республиканскими идеалами, которых сам до конца не понимал. А самого Помпея он ненавидел, я это знаю. Магнус ведь убил его отца.

Наджара лишь покачала головой. Он, почему-то прославившийся своим коварством и беспощадностью по отношению к врагам, сейчас не хотел слушать ее. Гай Юлий на деле оказался милосердным, что и радовало, и печалило ее.

Пророчице не хотелось причинять ему боль, но сейчас она просто не могла иначе. Наджара решила открыть ему правду о его друге.

— Помнишь, я говорила тебе о Смерти, стоящей рядом с тобой? Так вот, твоя Смерть — это он.

Еще до того, как она произнесла последние, страшные для него слова, он уже догадался о том, что сейчас будет сказано, и сама догадка эта пронзила его, словно лезвие кинжала. Прозвучавшие в подтверждение этой догадки слова ранили его еще глубже, поскольку он знал, что они правдивы.

— И ты, дитя мое, — прошептал он, любивший Брута не просто, как друга, а как собственного сына, которого у него никогда не было.

Какое-то время он молча стоял с потухшим взором. Наджара испугалась за него и ласково коснулась его руки. Он вдруг, будто воспрянув ото сна, сбросил с себя оцепенение и двинулся к Бруту.

— Я люблю тебя, Брут, — с болезненной нежностью произнес он, неожиданно обняв друга, на губах которого появилась широкая улыбка, должно быть, от предвкушения будущих милостей, — но… — Юлий сделал паузу, — Рим я люблю больше, а ты предал Рим и меня, приняв участие в убийстве великого сына Рима — Гнея Помпея Магнуса!

— Что? — в растерянности пролепетал Брут. — Но ведь он был твоим соперником!

— Это был мой зять и почитаемый всеми римлянами человек, — медленно проговорил Цезарь, чей маневр уже поняла Наджара, хоть и не была склонна к интригам и притворству. — Я не могу оставить его смерть безнаказанной… Казнить его!

Пораженного Брута тут же схватили легионеры, уведя его с собой. Вскоре стали слышны его крики.

На глазах Цезаря выступили слезы. Для всех это были слезы, пролитые над Помпеем, но на самом деле он оплакивал Брута и их умершую дружбу.

Придя в себя, Цезарь тут же велел найти и остальные останки Помпея и торжественно похоронить их, а заодно воздвигнуть недалеко от города святилище, которое было названо Святилищем Немезиды, богини мести. Это было сделано в знак того, что Помпей Магнус теперь отомщен.

Время спустя, Цезарь, находясь в отведенных ему покоях вместе со своим прекрасным легатом, говорил с ней о случившемся и о новых, вставших перед ними задачах.

— Послушай… — начал он. — Ты же видела в своем видении не только Брута, но и других возможных убийц. Ты можешь сказать мне их имена или хотя бы описать их внешность?

— Имя одного из них я запомнила, — отвечала пророчица. — Его звали Каска. Он нанес тебе первый удар. Ты еще схватил его за руку, назвав негодяем. Имен остальных я не знаю, но могу узнать их при встрече.

— Благодарю тебя, — отвечал он. — Я займусь ими, как только вернусь в Рим.

— Да, нужно покарать этих предателей, чтобы не допустить их злодеяний в дальнейшем, — строго сказала его новая советница. — Предавший однажды, предаст не единожды.

— Ты права, моя премудрая Минерва, — нежно сказал ей Юлий, поцеловав ее руку.
На ее тонком лице появилось слабое подобие улыбки.

— Я лишь земная девушка, а не богиня, — промолвила Наджара.

— Но ты похожа на нее, ибо подобно ей олицетворяешь собой справедливую войну и мудрость.

Сказав этот своеобразный комплимент, Цезарь стал целовать ее округлые белоснежные плечи, но его прекрасная подруга мягко отстранилась.

— Что-то не так? — с досадой спросил Юлий.

— Я смогу полностью стать твоей лишь после того, как ты назовешь меня своей женой, — решительно проговорила она, и император слегка вздохнул при этих ее словах. — К тому же нам придется вернуться к обсуждению дел.

— Дела, дела, дела… — раздраженно проговорил Цезарь. — Я не так давно нахожусь в Египте, но он уже успел опротиветь мне. И этот малолетний недоумок Птолемей, и его похожая на потаскушку из лупанария сестрица, и этот жирный боров Потин, глядя на которого думаешь о том, как жаль, что евнуха нельзя кастрировать! Так и хочется бросить их на съедение нильским крокодилам! Уверен, народ Египта только поблагодарил бы меня. Правда, крокодилов жалко…

— Речь сейчас не о них, — отвечала его советница, — ими мы еще займемся. Речь пойдет о другом. Брут кое-что утаил от тебя.

— Что именно? — оживился Цезарь.

— Обстоятельства смерти Помпея. Он был убит не им самим и не слугами юного царя. Это сделала… Зена. Как только я увидела голову твоего противника, моим глазам предстала картина боя. Дрались Зена и Помпей. Она уже одолевала его, когда он стал что-то говорить ей о равновесии и о том, что он ей нужен для его поддержания. Кажется, этот довод подействовал на нее, и она оставила его, бросив на прощание презрительный взгляд и зашагав прочь. Однако, Помпей оказался вероломным. Подняв лежавший на земле меч, он подкрался к ней сзади, чтобы пронзить ее им, но она быстро среагировала и отсекла ему голову, — поведала ему посланница Аллаха.

— А потом она отдала его голову Бруту, велев при этом не говорить мне о том, кто явился истинной причиной смерти незадачливого Гнея, — закончил за нее Цезарь. — Старая «добрая» Зена! Как же это на тебя похоже! Должно быть, наша общая знакомая защищала от Помпея милых ее сердцу амазонок, которых он давно мечтал покорить в пику мне. Брут же как раз попал к ним в плен и, наверное, они с подружкой старательно вливали яд в его уши, настраивая против меня.

Юлий прикрыл глаза. Рана от утраты друга была еще слишком свежей, и тоска снова овладела им. Наджара, растроганная скорбью Гая Юлия по предавшему его другу, нежно обняла его, прижав к себе. Девушка стала гладить и целовать голову милого, будто он был маленьким мальчиком, а она — его матерью, а не подругой.

— Все хорошо, дорогой, — утешала она его. — Я здесь, с тобой и никогда тебя не предам!

Его тело мелко вздрагивало, так что Наджара испугалась, как бы не приключился с ним припадок, но, к счастью, его не последовало. Должно быть, просто сказалось нервное напряжение, в котором он находился.

Их с Наджарой уединение нарушили легионеры, которые ввели, вернее сказать, приволокли с собой какого-то человека, закутанного в черное и имевшего при себе свернутый красный ковер с необычным узором.

— Что еще? — раздраженно произнес Цезарь. — Неужели нельзя хотя бы ненадолго оставить меня в покое?

— Простите, император, но этот человек говорит, что у него для вас подарок, — отвечали римские орлы.

— Красивый ковер, повелитель! — поддакнул человек в черном. — От царицы Клеопатры.

— От Клеопатры? — переспросил Цезарь. — Потом взгляну.

— Нет, посмотрите сейчас, я вас прошу! — буквально взмолился странный человек, для которого вопрос с ковром, казалось, был вопросом о жизни и смерти.

— Ничего с твоим ковром до завтра не случится, — начал уже сердиться Юлий. — Завтра посмотрю.

— Но, повелитель, — опять затянул свою песню чудак с ковром, — царица Клеопатра настаивала, чтобы я сразу же раскатал его! В вашем присутствии!

Наджаре настырность этого человека показалась довольно подозрительной, и она не преминула заметить об этом Гаю Юлию.

— Не нравится мне этот незнакомец, — шепнула она ему, — он может оказаться убийцей.

— Я сам начинаю думать о том же, — согласился он с ней.

Достав кинжал, он шагнул к этому достойному слуге Клеопатры с явным намерением разрезать им подозрительную ткань, а может, и того, кто пронес ее во дворец.

— Нет-нет, не делай этого, император, прошу! — закричал, догадавшись, что сейчас может произойти, человек. — В этом ковре главное сокровище Египта — его лучезарная царица!

Цезарь убрал кинжал, дав ему возможность наконец развернуть ковер, и тут из него, словно Афродита из пены морской появилась юная дева. В ее внешнем облике было что-то общее с Арсиноей. Однако, не смотря на то, что последняя была красивее ее, прелести и чувства собственного достоинства в этой девушке было больше. Она подняла взгляд своих ясных глаз на Цезаря.

Гай Юлий помог девушке встать, позволив себе ласковую насмешку:

— А ты слишком молода, чтобы быть богиней.

— Я — дочь Изиды, — горделиво вскинув темноволосую головку, промолвила девушка.

— Клеопатра, — делая ударение на каждом слоге, произнес Цезарь.

— Цезарь, — точно также назвала его по имени Клеопатра.

Наджара помрачнела, почувствовав себя так, будто ее сердце укололи булавкой.


Глава четвертая
Соперницы

— Цезарь, мне нужно поговорить с тобой наедине, — не допускающим возражений голосом произнесла Клеопатра.

— Говори здесь, у меня нет секретов от Наджары. Она — моя правая рука, — последовал неожиданный и явно неприятный для молодой царицы ответ.

Клеопатра, с трудом скрыв свое недовольство, внимательно посмотрела на ту, о ком говорил Цезарь. Ей еще не доводилось слышать об его новой приближенной. Она явно планировала для себя встречу с римским полководцем иначе, и присутствие этой Наджары разочаровало ее. Египтянка, вернее сказать, египетская гречанка, поскольку Птолемеи были греческой династией, догадалась и о том, что Цезаря и Наджару вряд ли связывают только деловые отношения. Это-то обстоятельство коробило ее, поскольку сводило на нет все ее планы. Хотя… попытаться покорить римлянина, все равно, стоило, ведь тот, кто не рискует, не выигрывает.

На губах Наджары появилась чуть насмешливая улыбка, она ясно увидела эту царственную девушку беседующей с самой знаменитой куртизанкой Ашкелона и советующейся с ней о том, как завоевать мужчину, который сам является завоевателем, а главное, свое завоевание не потерять.

«Мужчинам нравятся прикосновения, но они все разные. Этот мужчина — завоеватель. Такого мужчину легко уложить в постель, но трудно поддерживать его интерес. Тебе нужно сделать так, чтобы он всегда верил, что не смотря на то, что ты ему даешь, ему еще есть что завоевывать», — учила царицу своим премудростям куртизанка.

«Так-так, — подумала Наджара, — понятно, с чем ты пришла. Правда, об этом можно было и так догадаться, хотя бы по такому появлению… Только вот не станет он твоим завоеванием. Ты не знаешь его так, как узнала я…»

— Да, я всей душой предана императору, — промолвила вслух воин Света. — И ты можешь не бояться говорить при мне, великая царица.

«Предана душой и… телом», — мысленно договорила за нее Клеопатра, которой не могло прийти в голову, что любовь между этим мужчиной, прославившимся не только своими победами на поле боя, но и победами над женщинами, и его красивой советницей пока платоническая.

Взгляды обеих восточных красавиц встретились, и каждая из них увидела в глазах другой вызов. Они сейчас напоминали гладиатрикс, сошедшихся в поединке, но не за славу и свободу, а за сердце мужчины.

— Что же привело тебя к Цезарю, Клеопатра? — спросил у царицы Гай Юлий, в темных глазах которого плясали чертики. Все же у него давно не было женщины, а эта девушка была соблазнительна и походила на экзотический цветок. Почему бы не насладиться его ароматом? В глазах Юлия это не было изменой Наджаре, поскольку его сердце, все равно, принадлежало ей. Но вот тело римлянина изголодалось по женской ласке, а Наджара упорно отказывала ему в последней степени близости. Это заставляло его любить и желать эту похожую на весталку деву еще сильнее, а кроме того, Юлий испытывал к своей советнице огромное уважение, сродни тому, что он испытывал к своей покойной матери. Он считал ее едва ли не единственной женщиной, достойной этого.

— Мой отец был преданным союзником Рима, и перед тем как умереть, он короновал меня. Я — истинная правительница Египта, — гордо ответила молодая наследница Птолемеев.

Наджара закусила губу, а Цезарь промолвил, любуясь явившейся к нему очаровательной просительницей:

— Твоя сестра думает иначе.

— Арсиноя лжет, — мрачно бросила Клеопатра.

— А молодой Птолемей? — настойчиво расспрашивал ее Цезарь.

Клеопатра пожала плечами и с презрением проговорила:

— Безмозглый мальчишка, которым манипулирует лживый регент. Я — наследница моего отца. Народ знает это. Люди поддержат меня. Но мне нужна и поддержка великого Рима, великого Цезаря…

Произнося эти слова, она призывно смотрела на него. Наджара испытывала муки ревности и страх, что у нее украдут Гая Юлия точно также, как украли Габриэль.

— Допустим… — промолвил Цезарь. — Но что же такого можешь дать Риму ты, чего не могут дать твои брат и сестра?

Клеопатру, самую уверенную в себя женщину в Египте, не могли заставить растеряться слова Цезаря.

— Я объединю эту землю и верну процветание моей стране. Египетский долг Цезарю будет выплачен. С лихвой. Также Египет будет верным союзником Рима и предоставит тебе плацдарм в случае войны с другой державой, — обещала она.

«Хочешь процветания своей стране, а тем временем, разоряешь ее гражданской войной…» — подумала беспощадная к сопернице Наджара.

— Что ж, я подумаю над твоим предложением, царица. А сейчас я устал, и, уверен, ты тоже. Тебе пора ложиться спать, царица, — усмехнулся Цезарь.

Красота Наджары приобрела зловещий вид…

— Где? — задала недвусмысленный вопрос молодая царица.

«Бесстыдница! — сказала себе с гневом Наджара. — Она буквально просит его впустить ее в свою постель! Должно быть, ее отец сейчас в своей гробнице переворачивается.»

— Мои воины проводят тебя. Ты будешь под их надежной защитой, — последовал успокоивший ревнивицу ответ.

«Как я могла в тебе усомниться, любимый!»

— Но как только станет известно, что я во дворце, моя семья убьет меня, — возразила Клеопатра.

— Ничего не бойся, царица, — отвечал Юлий. Он тут же кликнул своих воинов: — Проводите ее величество!

Римские орлы тут же выполнили приказ своего императора, и Клеопатра с досадой последовала за ними.

Наджара, однако же, все еще негодовала. Заметив это, Цезарь хотел обнять ее, но она уклонилась от его объятий, сейчас не столько из-за своей целомудренности, сколько из-за ревности к другой женщине.

«Да она меня ревнует! — мысленно обрадовался Юлий. — За это стоит вознаградить ее поцелуем.»

Он тут же поспешил осуществить это свое желание, но строгая девушка просто подставила ему лоб. Римский волокита издал не то вздох, не то стон досады.

«Я так долго не выдержу…»

— Ты собираешься согласиться на союз с ней? — задала ему волновавший ее сейчас вопрос советница.

— А почему бы и нет? — начал Гай Юлий, меряя шагами покои. Его высокая стройная фигура отражалась в многочисленных зеркалах, отчего казалось, что он повсюду.

— Зачем это тебе, если можно обратить Египет в римскую провинцию, которой он и должен стать?

За прошедшее время, проведенное ею с Цезарем, Наджара начала смотреть на многое его глазами, почти что превратившись в истинную римлянку. Рим и олицетворявший его Цезарь несли с собой свет народам, а она ведь была воином Света. Значит, ее долгом было действовать в их интересах.

— Иными словами, ты хочешь, чтобы я сделал то, к чему в свое время призывали мои покойные товарищи по триумвирату Помпей и Красс, то есть аннексировал Египет? — медленно проговорил Цезарь, остановившись напротив нее и глядя в ее глаза. — Но такой ход невыгоден для меня, поскольку он поставит Египет в зависимость от сената, тогда как он должен зависеть лишь от меня, а не от стариков в белых тогах. Я же намерен в ближайшем будущем сделать то, что не удалось сделать бедняге Крассу, а именно, завоевать Парфию, чье растущее могущество грозит Риму, а Рим — это я. К тому же… — его полные губы сложились в печально-ироничную улыбку. — Надо же отомстить парфянам за Красса, ведь для всех он был убит именно ими, и истину знаем только мы да Зена… Кстати, что-то она давно не давала о себе знать, а это на нее непохоже… Может, это просто затишье перед бурей?

— Я не боюсь ее, — гордо бросила Наджара. — В нашу последнюю с ней встречу я могла легко победить ее в честном бою, если бы не их с Габриэль хитрость…

— Вот-вот, — сказал ей Цезарь. — Сильна, а помимо этого, хитра и коварна. Но у нас с тобой все эти качества имеются с лихвой, а еще за нами римская армия — самая лучшая армия в мире — и сокровища Египта, который станет марионеточным царством с покорной нам Клеопатрой на троне.

Последнее обстоятельство отнюдь не радовало ревнивую восточную деву.

— Я могу предложить тебе кое-что получше сокровищ Египта, — промолвила она, подойдя к столу с ножками в форме звериных лап и развернув на нем карту.

— Что же это? — поинтересовался император, склонившись над картой вместе со своей подругой.

— Это сокровища и ресурсы Индии, — звучным голосом отвечала ему воин Света, показав на тогдашней карте мира упомянутую ею страну. — Это сокровищница Востока. Там столько золота, что его на сотни лет хватит всем легионам Цезаря! А путь в Индию лежит через Египет… Египет, обращенный в провинцию великого Рима, но подконтрольный лишь Цезарю, а не старикам в тогах, ибо Цезарь по праву станет царем!

Юлий приложил палец к губам:

— Тсс… тише. Об этом еще рано говорить, тем более, что римляне республиканцы и не терпят над собой царей.

— Но об этом можно будет говорить, после того, как не станет возможных предателей, мой император, мой… царь! — пылко проговорила Наджара.

— Моя императрица, моя… царица! — откликнулся на этот ее призыв Гай Юлий. — Скоро я назову тебя так перед сенатом и народом Рима. А твои планы дерзки и смелы, под стать планам великого Александра. Но добьемся ли мы большего, чем он? Вспомни, какой ценой доставались ему победы, а его продвижение вглубь Индии было остановлено из-за ропота солдат. Не ожидает ли меня… нас то же? Да и поход этот, пожалуй, потребует еще больших затрат, чем поход на Парфию.

— Не потребует, мой Цезарь, — лукаво улыбнулась Наджара.

— То есть? — поднял брови Юлий. — Ты что-то знаешь, чего не знаю я?

— Можно сказать и так, — все также улыбаясь, ответила она. — На днях мне повстречался один забавный, но хитрый и ловкий человек. Зовут его Автолик, и он называет себя принцем воров.

— Слышал о таком, — вставил Юлий. — И?

— И то, что наш воришка хочет совершить кражу века… для нас, поскольку сочувствует нашей стороне. Он прознал о том, что в гробнице фараона Сети I помимо драгоценных сокровищ хранятся чертежи, добыв которые можно узнать один секрет этого правителя. Если верить Автолику, секрет этот состоит в том, что свои победы над врагами фараон одержал не из-за того, что был великим военачальником, а из-за того, что на его стороне сражались не только пехота и конница, но и железные птицы!

— Что еще за «железные птицы»? — изумился римлянин.

— Махины, с помощью которых можно летать в небе и наносить по врагам удары с воздуха, — постаралась объяснить ему советница. — Их еще называли как-то диковинно… А, вспомнила — самолеты и вертолеты, иначе говоря, авиация.

Черные глаза Цезаря стали большими и от удивления, и от восторга от перспектив такого открытия.

— Если это так… — начал он. — Рим действительно будет непобедимым! Мы построим еще более великую империю, нежели кумир моего детства — Александр! И, в отличии от империи македонца, она не рухнет никогда!

— Победа Рима — победа Света! — воскликнула Наджара, в чьих глазах загорелся огонь фанатической веры.

— Это истинно так, любовь моя! — отвечал Юлий, порывисто целуя ее в губы, чему она на сей раз не воспротивилась.

Какое-то время Наджара наслаждалась поцелуем любимого, но потом опомнилась и бабочкой выпорхнула из его сильных и вместе с тем нежных рук.

— Спокойной ночи, Гай! — весело сказала она ему, исчезая за дверью.

— Эх, спокойной ночи, Наджара! — далеко не так весело ответил ей на это пожелание Гай Юлий, зная, что вряд ли уснет. Кровать под золотыми занавесями была слишком широка для него одного.

Но, сдавшись богу Морфею, Цезарь все же задремал, хоть и не сразу. Время спустя, полугрезя-полубодрствуя, он ощутил у своего лица ароматное девичье дыхание и горячие, нежные руки, гладящие его тело.

— Наджара, — сорвалось с губ еще не совсем проснувшегося Юлия.

Увы, открыв глаза, он несколько разочарованно проговорил:

— Клеопатра… Как тебе удалось?..

— Ускользнуть от твоих воинов? — закончила за него царица. — Просто немного женских хитростей… и все. Я не могла иначе, ведь здесь только одна кровать безопасна для меня. Твоя.

— Это неблагоразумно… — начал, правда, не совсем уверенно, Юлий.

— Цезарь известен не за благоразумие, а за дерзость, — страстно проговорила девушка. — И я хочу, чтобы ты был дерзким со мной!

С этими словами Клеопатра, словно молодая пантера, стала красться к нему на постель. Юлию вдруг представилась картина многолетней давности: он, совсем юный, в каюте знаменитой пиратки Зены, наблюдавший за тем, как к нему точно также ползла похитившая его пиратка, воображавшая, что соблазняет его, тогда как соблазненной была только она сама.

— Я хочу помочь тебе в твоем деле завоевания мира, — вновь слышал он почти те же слова. — Египет и Рим! Вместе мы будем непобедимы и возродим империю Александра Великого!

Быть может, в другое время эти слова нашли бы живой отклик в сердце римского завоевателя, но не теперь. В его мечтах теперь были другая империя и… другая женщина.

Однако, Юлий с притворной страстностью откликнулся на эти слова:

— Египет и Рим! Клеопатра и Цезарь! Ты права, никто не устоит против такого альянса.

Клеопатра посмотрела в его глаза, и ей почудилось, будто они полыхнули желтоватым пламенем. Девушке стало не по себе, но отступать было некуда. Она сама явилась к этому опасному, но обаятельному мужчине и буквально предложила ему себя, зная или думая, что знает, какую награду получит за это.

— Кто ты, Цезарь? — все же спросила его она, сама удивившись своему вопросу. — Ты тот, кому я могу доверять?

— Я — Рим, — ответил он ей, говоря сейчас чистую правду, — и на одну ночь Рим — твой!

Их губы слились в жарком поцелуе, и они бросились в объятия друг друга…


Глава пятая
Доказательство любви

Пришедшая к нему, подобно суккубу, Клеопатра точно также с рассветом исчезла. Юлий был благодарен юной царице за то, она скрасила ему одиночество и подарила волшебную ночь, а главное — себя. К большому удивлению полководца она оказалась девственницей. Наследница Птолемеев ради трона Египта подарила свою невинность уже немолодому римскому сластолюбцу. Думая об этом, Гай Юлий испытал нечто вроде жалости, к которой примешивалась доля восхищения. Он перебирал в памяти подробности этой ночи и собственные впечатления. Робкой и несведущей эта царственная девушка, не смотря на то, что Цезарь был у нее первым, не была. А еще в облике Клеопатры и даже в ее манере целоваться и ласкать мужчину ему чудилось какое-то неуловимое сходство с Зеной.

«Почему я снова вспоминаю Зену, причем не как врага? — негодовал Юлий на самого себя. — Мне казалось, что зародившееся в моей душе чувство к Наджаре вытравило из нее все, что связано с Зеной… Но нет… Неужели я двоих люблю?!»

Гай застонал, как от физической боли. Это открытие неприятно поразило его, поскольку даже тень былой любви к своей противнице делала его уязвимым. Быть уязвимым Цезарь не любил…

Чтобы оторваться от мыслей о Зене, он стал думать о Наджаре, опять-таки, невольно сравнивая их. Обе были сильны физически и душевно, но в Наджаре еще было какое-то безмолвно возгорающееся пламя, возможно, из-за ее фанатизма. В Зене же какая-то первобытная, дикая и неукротимая сила. Зена была багряной зарей, Наджара — утренней звездой.

Когда он повстречался с Зеной, она была уже давно не девственна и опытна. Можно сказать даже больше: порочна. Ему тогда казалось, что он презирает и ненавидит ее и за то, что она захватила его в плен, и за смерть членов его команды, и за вынесенное унижение, да и за то, что сама пригласила его в свою постель. Увы, Юлий был не прав, и это стало ясно сразу же после того, как он отомстил этой пиратке, отдав ее на крест. Юноша, которым он был тогда, оказался буквально одержимым ею, и дело было даже не в угрызениях совести, которыми он весьма редко страдал. Это была разрушительная страсть, губительная для его юной души. Страсть, которую не могли заглушить его честолюбивые мечты и нежная привязанность к жене Корнелии, ради которой он бросил вызов грозному диктатору Сулле. Даже горе, которое он испытал, когда Корнелия умерла, не смогло заставить его забыть о той, другой. Иногда ему казалось, что он скоро сойдет с ума и что отправив на крест Зену, он поставил крест на самом себе и своей будущности… Будь на его месте другой, так бы оно и вышло, но он был Цезарем, а посему нашел в себе силы отбросить это и идти дальше к своей цели. «То, что нас не убивает, делает нас сильнее», — это был именно его случай. Ни эта одержимость Зеной, ни душевные или физические страдания не были способны сбить его с пути. Он упорно карабкался на самый верх. Вперед, только вперед и ни шагу назад! Но вот Гай Юлий почти достиг своей цели, оказавшись в шаге от осуществления своей мечты, и что же? Эта женщина вернулась с того света, вернулась, пылая мщением и встала у него на пути. Препятствия же он привык уничтожать…

А Наджара… Наджару Цезарь поначалу собирался просто использовать, после того, как услышал об ее странной истории и противостоянии с Зеной. Но потом, когда он узнал ее больше, увидел некое сходство и их судеб, и образа мыслей, его это поразило. В той, кого Гай Юлий сначала посчитал просто безумной фанатичкой, он нашел женщину под стать себе. с которой он мог идти рука об руку к их общей цели, к осуществлению воли Судьбы… Также его поразило то, как она берегла себя до сих пор, никому не дав сорвать цветок своей невинности. Да, Клеопатра, придя к нему, тоже была девственницей, но разница между этими двумя девушками была очевидна, ведь Наджара не стала бы предлагать себя даже за власть над всем миром… она могла довериться только мужу. И тем разительнее был контраст не только между Наджарой и Клеопатрой, но и между Наджарой и Зеной.

Последняя воевала с помощью своего тела не хуже, чем с помощью своих меча и шакрама. Она без каких-либо колебаний могла лечь в постель с мужчиной, если это нужно было для успешного осуществления ее предприятия. Зена часто использовала мужчин точно также, как он сам использовал женщин. А любила ли она хоть кого-то из них, или же ее чувства принадлежали только этой блондиночке Габриэль? Юлий сильно в этом сомневался, заодно не желая признаться себе в том, что его гложет вопрос: любила ли она его. Нет, нет, он не может ее любить, ведь они смертельные враги. И истинная любовь к нему уже пришла — сильная, возвышенная и целомудренная. Гай Юлий, отличаясь любвеобильностью, при этом всегда презирал доступных женщин или неверных жен, легко дававших себя соблазнить. Именно поэтому, когда давний политический противник Цезаря, Катон, прогнал из-за него свою жену, Гай почти не испытывал к ней жалости или какого-то чувства вины. Это было не в его духе. Может, это его и не красило, но он был таким, какой он был.

А вот его Наджара не была похожа на женщин, которых он знал до встречи с ней. Он мог бы сравнить ее с неприступной, хорошо укрепленной крепостью Востока, которую тем больше хотелось взять, чем сложней давалась эта победа.

Юлий еще предавался этим мыслям, когда дверь отворилась и вошла как раз та, о ком он только что думал — Наджара. Такой ему еще не доводилось видеть свою любимую советницу, разве что на поле брани. Прекрасные глаза ее метали молнии, а сама она сейчас напоминала разъяренную фурию.

— Я все знаю! — вскричала она. — Я думала, ты любишь меня, а ты оказался таким же обманщиком, как Габриэль! Предатель!

Юлий тяжко вздохнул. Женщины… Как они, все-таки, похожи между собой! А он-то думал, что Наджара из другого теста, но нет… вот уже и она укоряет его в предательстве, совсем как Зена! Но, с другой стороны, она ревнует его, а значит, ее любовь к нему искренняя.

— Наджара, милая, — примирительно заговорил он, — я, правда, тебя люблю, но… пойми, я — живой мужчина, а не статуя и…

— И стоило прийти этой египетской гадюке и раздвинуть перед тобой ноги, как ты тут же забыл все свои клятвы мне, впустив ее в свою постель! — продолжала неистовствовать ревнивица.

— Да, впустил в постель потенциального врага, чтобы усыпить его бдительность, — неожиданно спокойно проговорил Юлий, — и сделать вид, будто согласен на союз, предложенный мне им.

Наджара посмотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был тяжелым, обвиняющим даже без слов. Гай Юлий ощутил приступ дурноты. Ему было больно от одной мысли о том, что он может потерять эту удивительную девушку из-за какой-то нелепой ссоры… из-за того, что ощутил чувственный голод и не устоял перед чарами египетской сирены.

— Я могу доказать тебе свою любовь, — сказал он ей, и на сей раз голос его немного дрожал.

— Чем же? — холодно спросила она. — Я больше не верю словам.

— Но поверишь действиям, — Гай сделал небольшую паузу. — Я хочу дать тебе одно особое поручение, Наджара… — он подошел к столу и взял с него стакан с водой, немного отпив из него, и какое-то время молча стоял, прижав ладонь ко лбу. Не смотря на свою обиду, Наджара начала тревожиться о его здоровье.

В комнате стало темно из-за начинавшейся грозы. Громовые раскаты становились все ближе. Казалось, природа разделяла настроение этой пары.

— Ну так вот, — продолжил Цезарь, — меня что-то терзают подозрения, что Клеопатра сегодня… умрет.

— Умрет? — переспросила Наджара, и в сердце ее, доселе чистом, предательски вспыхнула радость.

— Умрет, — подтвердил ее любимый. — Скорее всего, она будет убита своей сестрой… каким образом не знаю.

Воин Света бросила на него странный взгляд.

— Ты хотел дать мне поручение… — напомнила она.

— Да-да, — закивал император. — я хочу, чтобы ты занялась этим делом, то есть помешала преступному замыслу Арсинои. Но, если ты не сможешь это сделать, не вини себя. Должно быть, так молодой царице было на роду написано, а ее сестру мы казним.

— Благодарю тебя за это поручение, мой император! — пылко, с заблестевшими глазами, отвечала ему Наджара.

Приблизившись к нему, легат взяла его тонкую патрицианскую руку и почтительно поднесла ее к губам, после чего со всех ног бросилась выполнять данное им ей приказание.

Юлий смотрел ей вслед, нежно и, вместе с тем, грустно улыбаясь.

«Вот, наверное, самое лучшее доказательство моей любви, которое я мог тебе дать, милая…», — думал он.

Голова болела ужасно, сдавило виски, а тело пробирала дрожь. Юлий не хотел, чтобы его хоть кто-нибудь видел слабым, а посему не стал звать своего раба Поску, надеясь, что сможет не допустить припадка с помощью силы воли. Увы, как известно, «дух бодр, плоть же немощна», и этот бой Цезарь проиграл. Черты его красивого лица исказились, и с пронзительным криком он упал на пол. Сознание его сузилось, и ему представилось, что он видит пламя, из которого выходит… Брут. Призрак бледен и страшен, одежда его залита кровью, а руки с загребуще шевелящимися пальцами протянуты к нему, Цезарю, словно для того, чтобы взять его.

— Ты… — шепчет Юлий. — Ты хотел моей смерти, но вместо того умер сам. В том нет моей вины, но я говорю тебе: прости меня, Марк!

Но призрак молчит и лишь смотрит на него пустыми глазами.

— Прости меня, Марк! — повторяет Цезарь. — Я любил тебя.

— Прости, Цезарь, — глухим голосом отвечает тень предавшего его друга.

— Нет, я хочу, чтобы ты простил! — молит Брута Цезарь.

— Прости, но ты должен последовать за мной! — звучат в ответ зловещие слова, и Юлий чувствует страшные ледяные объятия призрака.

…Вбежавший в помещение Поска нашел своего господина бьющимся в припадке падучей на полу и принялся хлопотать возле него. Когда возвратилась Наджара, Цезарь уже пришел в себя и читал свежие донесения.

— Мой Цезарь, — начала легат, придав своему точеному лицу скорбное выражение, сделавшее его еще красивее, — прости, но у меня для тебя печальные вести. Мне не удалось предотвратить убийство Клеопатры, и сейчас она уже мертва.

— Как это произошло? — деланно суровым тоном спросил император.

— Она и две ее служанки найдены мертвыми в комнате. Перед тем какой-то мерзавец, должно быть, являвшийся наемником Арсинои, преподнес ей корзину со смоквами, под которыми был спрятан аспид. Она протянула руку к плоду и…

— Какое низкое коварство! Несчастная царица! — воздел руки кверху Цезарь. — Нужно отомстить за это злодеяние, казнив Арсиною!

— Думаю, Потин тоже причастен, — проговорила Наджара.

— Ты совершенно права. Этот мерзкий толстяк с писклявым голосом пойдет на корм крокодилам! — ухмыльнулся император. — Наконец-то бедные животные поедят!

…После того, как царевна Арсиноя была задушена в темнице, а евнуха постигла печальная судьба, предреченная ему римским полководцем, последний решил обратиться с небольшой речью к египетскому народу, грозившему взбунтоваться из-за произошедших событий.

— Граждане Александрии и все египтяне! — начал он звучным голосом, бесстрашно выйдя к толпе. — Ваша царица Клеопатра была предательски убита своей мятежной сестрой Арсиноей и ее министром Потином. Их казнь — справедливое возмездие за это чудовищное злодеяние. Я скорблю с вами о безвременно ушедшей царице, но не волнуйтесь, ибо в этот трудный для вас час вы не одни, Рим с вами. Мы поможем вам преодолеть это страшное горе и выйти из сложившегося кризиса. Я поручил моим доблестным легионерам навести порядок в разоренной войной стране. Скоро стабильность и процветание снова вернутся в ваши обители. А по случаю воцарения мира после столь долгой и ужасной войны я приказал раздать зерно нуждающимся.

— Скоро наступит новая эра — эра Света. Здесь будут открыты больницы, школы и дома призрения, — эти слова уже принадлежали Наджаре, всегда мечтавшей сделать подобное.

Народ какое-то время был безмолвен, но мгновение спустя разразился рукоплесканиями и приветственными криками:

— Слава Риму! Слава Цезарю! Слава Наджаре!

Некоторые протягивали руки к воину Света, восторженно говоря:

— Должно быть, ты сама Изида, сошедшая к нам! Будь благословенна!

— Что вы, я земная женщина, ваша сестра, — растроганно отвечала на эти слова Наджара, а Цезарь тонко улыбался. В голове его только что созрел один план…

Примечания:
Раб Поска - привет сериалу "Рим")


Глава шестая
Свадьба Осириса и Изиды

Теперь, когда те, кто мешал Риму, стали историей, можно было смело проводить нужные реформы. Первым делом Цезарь сменил всех командующих в египетской армии, поставив вместо них нужных ему людей. А что до местного политического Олимпа, то было, как в песне «он прогнал министров с кресел, оппозицию повесил». Юный Птолемей отныне являлся царем-клиентом Рима, трепетавшим перед волей того, кто олицетворял его.

Цезарь и его верная помощница Наджара, которым больше никто не мешал, приступили к исправлению ошибок, которые на протяжении многих поколений совершала династия Птолемеев. Была установлена бесплатная доля зерна для бедных, и все жители Александрии стали ее гражданами. Кроме того, легат предложила своему императору начать разрабатывать процедуру демократических выборов, на что он отвечал, что подумает. Оба отдавали себе отчет в том, что нужно вывести Александрию и Египет из застоя, длившегося в Египте тысячелетия и бороться с болотом привилегий для высших классов. Воин Света и вовсе хотела если не упразднить рабство, то хотя бы ограничить его, но Цезарь урезонил свою верную подругу, с грустью сказав ей, что иные реформы должны вызреть, а для этой время еще не пришло. Когда он был еще совсем молодым человеком, ему довелось служить под началом Марка Красса, воевавшего тогда против Спартака. Юлий не любил говорить или даже вспоминать об этом. Да, они сделали то, что должны были сделать, спасши Рим от разъяренных орд рабов, но он, Гай Юлий, понимал и восставших, а мужество Спартака восхищало его. Также, как и его командир и учитель Красс, он не презирал противника за то, что он раб и никогда не недооценивал его. Слова Наджары напомнили ему о том, уже далеком времени и наполнили его сердце легкой грустью. Однако, грустить было некогда, нужно было действовать. Его советница открыла больницы и дома для детей сирот, как и мечтала.

Цезарь не был таким альтруистом, как его легат, но благородство не было ему чуждо, пусть и проявлял он его, в основном, в тех случаях, когда это было выгодно. Однако, действия воина Света восхитили его. Ему хотелось вознаградить ее за них, и он уже придумал, как сделать это, а заодно, как наконец взять прекрасную крепость, именуемую Наджарой. Да он женится на ней! Ранее он собирался сделать это по возвращении в Рим, но теперь придумал, как поступить иначе. Кроме того, поведение толпы во время его недавнего выступления натолкнуло его на одну идею…

В тот вечер они вместе с Наджарой работали допоздна в кабинете, когда он, оторвавшись от бумаг, неожиданно сказал ей:

— Любовь моя, я тут кое о чем подумал… А не пожениться ли нам с тобой здесь, по египетскому обряду? Так мы скорее будем принадлежать друг другу…

Она слегка улыбнулась.

— Предложение руки и сердца за работой… такое могло прийти в голову только одному человеку по имени Гай Юлий Цезарь!

— Прости, я римлянин и практик до мозга костей, — усмехнулся он. — Но твои слова значат «да» или «нет»?

Наджара подошла к нему вплотную и заглянула в его красивые черные глаза, тихонько прошептав:

— Конечно, да.

На сей раз она позволила ему нежно обнять себя и долго-долго целовать. Когда они, наконец, смогли разомкнуть губы, Юлий произнес:

— А еще я хочу, чтобы моя возлюбленная была богиней не только в моих глазах, но и в глазах всех!

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу, чтобы на нашей свадьбе ты была одета Изидой, тогда как сам я буду Осирисом.

Наджара тихо рассмеялась:

— Зачем это нам?

— Небольшая хитрость для того, чтобы обрести еще больше популярности и поддержки среди местного населения, — вкрадчивым голосом проговорил Цезарь.

— Политика… и еще раз политика, — чуть разочарованно произнесла девушка.

— Ну, и не только, — отвечал ей Юлий, целуя ее маленькую, но сильную руку. — Как я уже сказал, мне хотелось бы, чтобы все признали тебя богиней, а не только я один.

— Главное, чтобы считал меня богиней ты, мой бог, — с необычной для нее страстностью сказала она.

…Находясь в божественной красоты беломраморном храме острова Филы — священного острова богини Изиды — жених и невеста, взявшись за руки, произносили слова брачного обета на египетском языке, повторяя их за жрецом. На Цезаре-женихе было одеяние Осириса, символизировавшее чистое подобие света. На голову его была одета белая корона, а сверху от пояса у него спускалось украшение из золотых пластинок с цветной эмалью, внизу законченное двумя уреями. Что же до невесты, то она была одета в пестрые одежды Изиды, символизировавшие собой свет и тьму, день и ночь, огонь и воду, жизнь и смерть, начало и конец. Ароматный запах волос и скрытого одеждой юного тела Наджары опьянял Цезаря. Он не мог дождаться окончания церемонии, не мог дождаться, когда уединится со своей возлюбленной, которая теперь станет его женой, и заключит ее в свои объятия. Цезарь был скептиком и, вообще, предпочитал материальное духовному, а посему этот обряд был для него, с одной стороны, просто политической необходимостью, а с другой — тем единственным способом, с помощью которого можно было поскорей добиться обладания любимой. А вот Наджара с благоговением следила за этим действом. Не смотря на то, что воин Света знала о политической подоплеке происходящего, она отнеслась к обряду предельно серьезно. Принадлежность к другой религии не помешала ей восхититься историей Изиды — верной сестры-жены, любящей матери. Богиня являлась олицетворением женственности и материнства, и Наджаре хотелось быть похожей на нее в этом. А печальная история о том, как Изида собирала части тела своего убитого мужа по всей земле, ее плач по нему и желание вернуть его к жизни, заставили ее расчувствоваться. Наджара вдруг и вправду представила Изидой себя… Все же не зря она облачилась в ее одежды…

Скоро они станут мужем и женой, одним целым, одной плотью. Эта мысль безмерно радовала и, в то же время, пугала ее. Каким он будет этот долгожданный первый раз? Не разочарует ли она, совершенно несведущая в физической стороне любви, его, имевшего столь богатый любовный опыт? Но Наджара усилием воли старалась отогнать эти мысли и думать лишь о предстоящем им счастье. Она не обрела его с Габриэль, к которой испытывала чувство, являвшееся чем-то средним между нежной дружбой и платонической любовью, но обретет с тем, любовь к кому уже иная.

Наконец, обеты были принесены, и церемония подошла к концу. Преисполненные радости, только что ставшие мужем и женой, Юлий и Наджара покинули здание древнего храма. Народная толпа встретила их ликованием и восторженными криками: «Осирис и Изида спустились к нам и сочетались браком! Теперь эта земля благословенна!» И на глазах у собравшейся толпы император, мнимый Осирис, припал к губам своей Изиды.

В этот самый момент из толпы вынырнула какая-то тень в плаще, закрывавшем пол лица и делавшем ее похожей на призрак. Сделав кувырок, она, подскочив, перебила телохранителей императора, затем очутилась рядом с новобрачными и произнесла, открыв лицо:

— Привет, Цезарь!

— Привет, Зена! — почти что спокойным голосом ответил император.

Примечания:
Глава имеет маленькую отсылку к сериалу "Спартак".


Глава седьмая
Плач Изиды. Некрономикон

…Цезарь спокойно и чуть насмешливо смотрел на свою извечную противницу, хорошо зная, что этот его взгляд выводит ее из себя, ведь он все еще имеет власть над этой женщиной.

«У тебя одна страсть, Зена, это я… и из-за нее ты — моя!» — подумал он, глядя на искаженное гневом и страстной ненавистью красивое лицо воительницы.

— Зена… — промолвил он вслух. — Не помню, чтобы я присылал тебе приглашение на свадьбу. Женская ревность и нежелание оставить меня в покое, что ль?

— Да как же я могла не прийти поздравить своего давнего знакомого? — жемчужная улыбка Зены напоминала сейчас оскал. Затем она перевела взгляд на Наджару, чье лицо начало дергаться от волнения и гнева, и сказала ей: — С тобой мы тоже давно не виделись, самопровозглашенный воин Света! Что-то ты неважно выглядишь…

Увы, Наджара всегда была эмоциональной и страстной натурой, выдержки Цезаря у нее точно не было. Она легко дала Зене спровоцировать себя.

— Ты один раз уже отравила мне жизнь, — процедила она. — А теперь снова явилась сюда с тем же? Знай, у тебя ничего не получится — он мой, и мы с ним будем вместе всегда!

— Да ну? — протянула Зена. — «Я не забуду о тебе ни на минуту», — сказал он мне однажды, так что, как видишь, ты не единственная, кому он клялся в вечной любви и верности. Но я надеюсь, что вы с ним и впрямь будете вместе всегда… в смерти, что могу устроить прямо сейчас!

Иногда слово разит подобно мечу, и слова Зены достигли своей цели. Наджара быстро подняла меч одного из павших легионеров и, прежде чем Цезарь успел ее остановить, бросилась на соперницу, крикнув ей при этом: — Врач гордеца — Аллах. Защищайся, тщеславная болтунья!

Обе воительницы, которых ранее объединяла, но заставляла ненавидеть друг друга любовь к юной Габриэль, а теперь — страсть к Цезарю, сошлись в схватке. Их мечи схлестнулись, сверкая, словно молнии. Все как когда-то…

Цезарь хотел было кинуться к ним, как вдруг увидел рядом с собой какое-то странное фиолетовое свечение, и минуту спустя перед ним возник высокий, мускулистый и чернобородый человек.

— Бог Марс? — с недоумением спросил Цезарь, тут же узнавший бога войны, до недавнего времени являвшегося его покровителем и выделявшего его с самого детства… с того ужасного дня, когда на глазах одного невинного ребенка убили отца. Кровь убитого тогда оросила лицо малютки, и это стало для него своеобразным крещением… крещением кровью. — Что тебя привело сюда?

Появление Марса или, как называли его в Греции, Ареса сильно озадачило Юлия. В его голове промелькнула мысль о том, что Зена и бог войны, должно быть, снова вместе.

«Объединились против меня? Непостоянен же бог Марс в своих симпатиях, ненадежна его поддержка… — думал Цезарь. — Правда, я всегда знал, что на богов вроде него можно надеяться, но и самому не плошать…»

На лице Ареса отчетливо проступала заинтересованность, а на его красивых губах промелькнула странная улыбка, от которой у бывшего адепта бога войны появилось недоброе предчувствие.

«Что вы с Зеной задумали?..»

Зена же в это время ожесточенно обменивалась ударами с Наджарой, причем обе не уступали друг другу ни в силе, ни в ловкости. Остановившись на минуту, Зена бросила взгляд в сторону Ареса и Цезаря и, как показалось последнему, злорадно улыбнулась.

— Неужели ты не понимаешь, что она снова использует тебя? — сказал смертный богу. — Ты являешься богом войны, а сам настолько слаб, что позволяешь женщине вить из тебя веревки!

— Ты слишком много говоришь, Юлий, — протянул Арес, — и для смертного слишком дерзок. И будешь наказан за это!

В руке у него появился кинжал со странной рукояткой, которым он ранил Юлия в бок. Рана была пустяковой, ее можно было бы назвать порезом, но кровь почему-то хлынула рекой. Цезарь буквально истек ею. Он стал оседать на землю. В широко распахнутых глазах его застыли удивление, боль и нежелание верить в свой конец.

«Нет! Почему… сейчас, когда нашел и счастье, и любовь, и славу?..»

Наконец, лицо Гая Юлия полностью утратило краски жизни, а тело стало безжизненным.

Арес посмотрел на убитого и с легким оттенком сожаления произнес:

— Кинжал — подарок моей матушки — сослужил верную службу. Ты был хорошим учеником, Юлий, и одним из самых любимых мною, но Зену я всегда любил больше. Я редко снисхожу к тому, чтобы убить смертного собственноручно, но это было ради нее.

В это время Зена повалила Наджару на землю и хотела было уже пронзить ее мечом, когда услышала полные самодовольства слова Ареса:

— Смотри, что я сделал для тебя, Зена! Я люблю тебя!

Эти слова заставили воительницу забыть о поединке с Наджарой и с броситься к телу того, кто являлся для нее и роковым мужчиной, и главным врагом, а еще должен был стать первым и единственным мужчиной для ее противницы.

— Наконец-то этот предатель мертв, и я отомщена! — торжествующе произнесла Зена, глядя на поверженного врага. — Я отомстила и за Клеопатру, пусть она порадуется там, среди богов Египта!

Она хотела было поставить ногу на его труп, но тут позади нее раздался яростный вопль:

— Мой Юлий мертв, значит, и тебе не жить!

Принадлежал он, конечно же, Наджаре, готовившейся нанести Зене удар, способный разрубить ее пополам. Однако, Арес моментально среагировал и с помощью своей силы заставил Зену исчезнуть, телепортировав ее в другое место. При этом он метнул огненный шар в Наджару, но ту, вероятно, уберегли джинны, и она чудом увернулась от него. Едва успевшая стать женой и тут же превратившаяся во вдову Наджара с безумными рыданиями упала на тело Юлия. Силе ее отчаяния, боли и гнева можно было ужаснуться.

— Мой Юлий, мой Осирис, ты убит, но знай, что я отомщу за тебя твоим убийцам, и даже Аресу его бессмертие не поможет уйти от кары. Но Изида смогла вернуть к жизни Осириса, а значит, смогу и я! Если же у меня не получится это сделать, я присоединюсь к тебе!

Часть толпы в страхе разбежалась, кто-то горевал по благодетелю, от которого они, египтяне, увидели немало добра, кто-то — тишайше радовался о смерти интервента, но все расступились, давая дорогу новой Изиде, только что потерявшей своего Осириса. Она несла на руках уже остывшее тело возлюбленного, прижимая его к себе так, будто надеялась, что часть ее тепла перейдет ему и вернет его к жизни.

В голове ее звучали слова «Плача Изиды по Осирису»:

«Я — женщина, прекрасная для своего мужа,
Жена твоя, Сестра твоя,
Приди ко мне скорее!
Потому что я жажду узреть тебя
После того, как не видела лица твоего.
Тьма вокруг нас, хотя Ра в небесах.

Небо смешалось с землей. Тень легла на землю.
Сердце мое горит от злой разлуки.
Сердце мое горит, потому что стеною отгородился ты от меня,
Хотя не было зла во мне.

Оба наши города разрушены, перепутались дороги.
Я ищу тебя, потому что жажду видеть тебя.
Я в городе, в котором нету защитной стены.
Я тоскую по твоей любви ко мне.
Приходи! Не оставайся там один! Не будь так далек от меня!»

Совсем недавно ей казалось, что впереди ее ожидает лишь счастье с тем, кто являлся ее духовным братом и царем ее души, и вот его больше нет, он убит рукой подлого бога войны, сделавшего это по наущению Зены — рокового для нее человека. Наджаре казалось, что небо упало на землю, а солнце умерло и больше не будет согревать все живое своими животворными лучами. Остального мира для нее больше не было, и она прогнала верного друга Цезаря, Марка Антония, когда тот попытался обратиться к ней со словом утешения, а заодно уговорить ее отдать тело Цезаря для того, чтобы предать его огню, как было испокон веков заведено у римлян.

— Поди прочь, — бесцветным голосом сказала ему вдова, — сначала вы не смогли защитить его, а теперь хотите сжечь своего героя как мусор!

— Но, госпожа, — начал было Антоний, но под обвиняющим взглядом женщины осекся и решил оставить ее в покое, пока не утихнет ее боль. Он сам очень любил Цезаря, причем не только как любимого полководца, которому с радостью служат, но и как близкого друга. Когда-то давно Гай Юлий спас его от долговой тюрьмы и помог ему стать человеком и умелым воином. Вместе они шли к славе, покоряя для Рима все новые и новые земли. А ведь, если бы не Цезарь, он, скорее всего, спился бы и умер где-нибудь на городской помойке.

«Эх, Юлий, Юлий… Такой умный, хитрый… Как ты мог дать себя убить?»

Однако, он не женщина, чтобы лить слезы. Он мужчина, а значит, должен действовать и… мстить. И, словно в ответ на его мысли, к нему подошел легионер, доложивший, что в городской таверне видели блондиночку Зены. Улыбка Антония превратилась в волчий оскал.

— Отлично, — проговорил он, — с ее помощью мы заставим Зену показаться…

…По приказу достойного друга Цезаря небольшой отряд, состоявший человек из пяти, двинулся к таверне. Вскоре римские орлы доставили пред грозные очи своего командира юную блондинку, которая, к их удивлению, не так уж сильно и сопротивлялась.

— Так —так, — насмешливо проговорил сидевший в кресле Антоний, — кого я вижу? Боевая поэтесса Зены собственной персоной! Что ж ты так глупо попалась, малышка?

— А я и не пряталась, — спокойно ответила Габриэль.

Марк приподнял бровь:

— То есть?

Взгляды сподвижника Цезаря и спутницы Зены встретились. Марку эта девушка виделась наивной и неспособной на хитрость, но кто знает… Быть может, ее подруга задумала какое-то коварство, которое эта преданная Зене и зависимая от нее девушка решилась помочь ей осуществить?

— То есть я была против того, чтобы Цезарь был убит, и вендетта Зены мне больше не видится такой уж справедливой. Есть и еще кое-что…

Антоний понял, что девушка хочет сообщить ему нечто важное и обратился в слух…

***


— Мой Юлий, мой Осирис, ответь мне, где ты сейчас? Где ты, великая душа и благородное, хоть и не безупречное сердце? Находишься ли ты среди греческих и римских богов? Или, может, скитаешься где-то в пустоте? Ответь мне или подай хоть какой-то знак, — взывала Наджара к своему безвременно ушедшему возлюбленному. Его тело было рядом с ней, но ей так хотелось соприкоснуться с его душой, к которой стремилась ее душа! — Увы, ты молчишь, полностью оставив меня. Джинны тоже оставили меня и молчат, будто забыли обо мне. Почему? Что я сделала худое? Разве я свернула с пути?

Она уже не плакала, слезы у нее уже высохли, но от этого ей было еще хуже. Молодая девушка чувствовала себя так, как чувствует человек, стоящий у бездны, на краю обрыва. Вот только ей сейчас отчаянно хотелось сорваться вниз, но нельзя было. Она дала клятву у тела любимого и должна была осуществить ее…, но как?

Сон все же пришел ей на помощь и принял в свои объятия, как дитя, которое много страдало и плакало. Спящей Наджара действительно напоминала ребенка — так нежны и тонки были черты ее лица, обрамленного золотистыми волосами.
Но все же зря она жаловалась на то, что оставлена. Во сне ее ждало утешение, которое, может, послали ей джинны, а может, душа Цезаря или… истинная богиня Изида. Она увидела согретый солнцем цветущий сад и себя, идущую по нем под руку с Юлием. Они снова были вместе, и неважно было ли это видение будущей встречи здесь на земле или в раю. Главное, что ей было дано во сне знамение о том, что они воссоединятся.

С этой мыслью Наджара и проснулась, и на губах ее блуждала улыбка. Тут к ней неожиданно вошел верный раб Цезаря Поска и доложил о том, что встречи с ней добивается некий Автолик.

Это даже возмутило Наджару, и она раздраженно проговорила:

— Неужели он не понимает, что сейчас, когда Цезарь… когда Цезарь временно оставил нас, мне не до чертежей из гробницы!

— Он ожидал такой реакции, госпожа, и сказал, что речь пойдет не о чертежах, — отвечал ей славный Поска. — По его словам это касается господина.

Наджара чуть заметно вздрогнула.

— Что ж… — с минуту помолчав, сказала она. — Впусти его и оставь нас.

Поска повиновался, тут же впустив в комнату черноусого, с лукавыми глазами молодчика, чье лицо, обычно имевшее веселое и немного ироничное выражение, сейчас было даже серьезным.

— Автолик, принц воров, к услугам прекрасной дамы, зовущейся Наджарой — королевой джиннов! — промолвил он, поклонившись и галантно поцеловав даме ручку.

Увы, Наджара настроена была сейчас слишком серьезно, чтобы оценить эффектное появление благородного вора.

— Ты говорил, что тебе удалось узнать что-то касающееся Цезаря, — сразу же напомнила ему она.

— Да-да, — извиняющимся голосом начал Автолик, — сейчас перейду к делу. Просто краса ваша, прелестная гурия, околдовала меня, — он сделал паузу, внушительно посмотрев на нее, чтобы предать вес своим словам. — Итак… итак, прекрасная Наджара, случалось ли вам слышать о Некрономиконе — египетской Книге мертвых?

— Конечно, — отвечала воин Света, — я интересовалась религией этого края и узнала многое. Эта мудрая книга является сборником гимнов и религиозных текстов, помещаемым в гробницу с целью помочь умершему преодолеть опасности потустороннего мира и обрести благополучие в посмертии.

— Совершенно верно, — кивнул Автолик, — эта книга предназначена для того, чтобы помочь мертвым в их загробной жизни. Но… есть иной Некрономикон, с помощью которого мертвого можно возвратить к жизни!

В глазах Наджары вспыхнула молния. Если этот человек не лжет, где-то существует книга, завладев которой можно воскресить ее любимого.

— Составил его один гениальный безумец, баловавшийся с некромантией и алхимией, а хранится он в гробнице проклятого фараона-еретика Эхнатона, который хотел ввести в Египте поклонение единому божеству — Солнцу. Я мог бы похитить его для вас, госпожа, моих воровских талантов для этого вполне достаточно, но… не все так просто. Некрономикон охраняют девять мумий, а ваш покорный слуга, увы, не великий воин. Также надо опасаться пробуждения Древних…

— Кто эти Древние? — тихо спросила Наджара.

— Непризнанные боги — ровесники Вселенной. Иные из них скрываются в глубинах морей или недрах Земли, а иные — в других мирах.

Автолик затаил дыхание. Казалось, его самого пугала суть собственных слов.

— Ну, я не боюсь чужих божеств, — махнула рукой Наджара. — А чего хочешь ты в случае… успеха предприятия?

Вор, остававшийся верным себе даже если речь шла о потусторонних силах, усмехнулся и проговорил:

— Как обычно. Золота и побольше.

— Будет тебе золото, — пообещала воин Света и отправилась собираться в опасную дорогу.

***


…Долина Царей, где египтяне столетиями хоронили своих фараонов, успела превратиться в истинный город мертвых. Впрочем, Наджара, чей путь лежал именно туда, знала, что куда больше стоит опасаться иных живых, нежели мертвых. Но сейчас шла речь о воскрешении Юлия, а любовь к нему превозмогала любые страхи. Прежде чем заветная гробница была найдена, пришлось долго орудовать лопатой, но это того стоило. Началом был спускающийся коридор, далее шла ветка из нескольких комнат. Добравшись до конца коридора, Наджара наконец нашла камеру с саркофагом, который стоял в выемке на полу. Приоткрыв крышку саркофага, девушка увидела какой-то предмет, накрытый тканью. Подумав, что это и есть Книга мертвых, она хотела откинуть ткань, чтобы убедиться в этом, но тут появились ОНИ — девять несчастных созданий, некогда являвшихся живыми людьми, а теперь превратившихся в иссохшие ходячие трупы, обмотанные бинтами. Издавая какие-то нечленораздельные звуки, они надвигались на нее, протягивая к ней руки, и в пустых глазницах их горел адский огонь. Мысленно помолившись Аллаху, Наджара обнажила было меч, чтобы сразиться с ними, но потом в нерешительности опустила его. Присмотревшись, она поняла одну вещь: некоторые из этих мумий являлись детьми. Убить ребенка, пусть и давно переставшего являться человеческим дитятей, было бы нарушением кодекса чести для воина Света. Она решила действовать иначе…

— Вы — дети фараона Эхнатона, да? — стараясь говорить спокойно и ласково, начала она. — Я не хочу драться с вами, не хочу обидеть вас. Мне нужна только книга. С ее помощью я хочу вернуть к жизни того, кого люблю. Это же так ужасно — терять того, кого любишь, ведь правда?

Мумии какое-то время еще продолжали приближаться к ней, но потом остановились и, забормотав что-то невнятное на неведомом ей языке, оставили ее.

Думая, что больше никто не станет мешать ей завладеть Некрономиконом, она смело извлекла из-под ткани то, что искала — старинную книгу в кожаном переплете и со странными знаками на обложке. Наджара хотела открыть ее, когда перед ней предстал, соткавшись из фиолетового сияния, воинственный бог греков и римлян.

— Хочешь встретиться со своим муженьком? — насмешливо проговорил он. — Я сейчас устрою вашу встречу… вот только несколько иначе!

С этими словами Арес занес руку, чтобы бросить в Наджару огненный шар, но та мгновенно среагировала, отскочив. Мгновение спустя бог увидел, что эта дерзкая смертная хочет метнуть в него кинжал. Это позабавило его, уверенного в своей неуязвимости, и он решил напоследок поиграть с этой, как казалось ему, глупой фанатичкой. Каково же было удивление Ареса, когда вонзившийся в его руку кинжал смог ранить его!

— Ты… Кто ты? Полубогиня, как мой братец Геракл? — в недоумении пробормотал он.

Наджара сама не смогла бы ответить на этот вопрос, как и на то, каким образом ей удалось нанести рану бессмертному. Для себя она решила, что все дело в ее вере и в помощи джиннов и, может, это было не так уж далеко от истины.

Меж тем, кровь бога брызнула на Книгу мертвых, и таинственные знаки на ней тут же засветились зеленоватым огнем. Противники, затаив дыхание, стали ждать, что же последует за этим, даже позабыв о своей дуэли. И тут их глазам предстало бесформенное нечто с кучей щупалец и ртов, казавшееся ожившим ночным кошмаром.

«Это древний адский бог, султан демонов, — услышала Наджара голоса джиннов, — и ему нужна жертва. Дай же ему ее!»

— Тебе нужна жертва, древний бог? — ровным голосом, без признаков страха проговорила Наджара. — Прими же ее!

С этими словами она подскочила к обомлевшему Аресу, толкнув его прямо в одну из пастей вечно жующего султана демонов. Пожрав свою жертву, Древний тут же исчез, будто его и не было.

— Жаль, что Зены с тобой не было, — усмехнулась Наджара.

Судьба хвастливого бога была решена, и одним врагом стало меньше. Теперь можно было приступать к воскрешению возлюбленного. Воин Света открыла книгу, и тут ее пожелтевшие от времени страницы с древними письменами и изображениями невиданных существ начали переворачиваться сами собой. Наконец, книга перед Наджарой оказалась раскрытой на нужной ей странице.

— Не умер тот кто вечно спит. Пред ним и смерть сама отступит, — прочла девушка.

Примечания:
Слава Лавкрафту!)


Глава восьмая
Рассказ Габриэль. Возвращение

…Марк внимательно смотрел на белокурую девушку, готовый слушать то, что она собиралась поведать ему. Быть может, это должен был быть какой-нибудь важный секрет, связанный с Зеной? Может, от королевы воинов отступилась ее до сих пор верная спутница и хочет перейти на сторону враждебного Зене Рима?

— Произошла эта печальная история в Британии, куда мы с Зеной отправились, чтобы помочь королеве племени иценов Боадицее в ее борьбе против Цезаря. Сейчас мне кажется, что ее вело туда не столько желание помочь королеве, сколько всепоглощающая ненависть к Цезарю… или искаженная любовь, что одно и то же… — начала свой рассказ Габриэль.

— Скорее, это была женская месть отвергшему ее и не захотевшему ее мужчине, — хмыкнул Антоний. — Женщины… вы все одинаковые.

Габриэль хотела было что-то возразить на это, но промолчала.

— Продолжай, — велел ей Антоний.

Габриэль прикрыла глаза, словно мысленно переносилась в те вряд ли счастливые для нее дни.

— Вместе с нами был один рыжеволосый парень-кельт с необычным именем Крафстар, — вновь зазвучал ее мелодичный голос. — Когда мы встретились с ним, его и еще нескольких человек из его племени вели к мести казни двое ваших воинов. Конечно же, мы с Зеной решили помочь им, и она показала им пару приемчиков, — на губах Габриэль появилась бледная улыбка, — отчего те улетели далеко. Увы, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Так было и в нашем случае. Мы не знали, кого спасли.

— Кого-кого? — передразнил ее друг Цезаря. — Бунтовщиков и варваров, выступавших против прогресса.

Бард сделала вид, что не слышала этих слов и невозмутимо продолжала свое повествование:

— Крафстар называл себя первым священником культа Единого Бога. Он рассказывал, что его храм захватили вы, римляне, и собирались его разрушить, но в последний момент Цезарь передумал и решил использовать его как укрепление. — При этих ее словах Антоний оживился, как-бы что-то вспомнив, но теперь не стал прерывать рассказчицу. — Мы с Зеной знали о боге израильтян и думали, что Крафстар служит именно ему. Мне нравилась их вера, а еще меня всегда притягивало все новое и необычное.

«Как и всех женщин», — подумал Антоний.

— Похоже, он заметил эту мою черту и принялся рассказывать мне о своем боге — о том, какой он добрый и могучий и о том, как вера в него изменила его жизнь. Сначала я, заметив, что мою подругу раздражают эти разговоры, сказала ему, что мне и своих богов хватает, но я тогда была совсем юной, наивной девчушкой и вскоре развесила ушки и начала слушать его с раскрытым ртом. Идеалы этой религии казались мне такими возвышенными! Мне так хотелось узнать, какой он, этот Единый Бог, увидеть его так, как видела олимпийских богов, — она вздохнула. — Я забыла об одной пословице «Бойтесь своих желаний, они могут исполняться». В будущем мне действительно предстояло узнать этого бога и соприкоснуться с ним, но не так, как я представляла это себе тогда. Зена кривилась и хмурила брови, глядя на нас. Наверное, она думала, что Крафстар таким образом пытался строить мне глазки. К тому же она была сама не своя из-за предстоявшей схватки с Цезарем, одно имя которого выводило ее из себя. Было видно, что это поглощает все ее мысли. Наконец, корабль доставил нас окутанный туманом остров, так не похожий на места родной Греции. Здесь Зене предстояло помочь Боадицее, применив против Цезаря его же стратегию «Разделяй и властвуй». Не думаю, чтобы она при этом испытывала дружеские чувства к британской королеве. Может, разве что угрызения совести из-за того, что когда-то, встав на путь зла, пыталась убить ее. Но что-то общее между ними было. Обе были сильными, бесстрашными и неукротимыми воительницами, глядя на которых никто не осмелился бы сказать, что все женщины — слабый пол. Увы, этого нельзя было сказать обо мне. Я была слабачкой и обузой для Зены, неспособной быть по-настоящему полезной ей и путавшейся у нее под ногами. По крайней мере, так это видится мне.

— Почему ты такого о себе мнения? — спросил Марк, сам удивившись своему вопросу. Он ведь думал о ней точно также, но сейчас ему почему-то захотелось утешить девушку.

— Потому что так оно и есть, — отвечала она. — Я деревенская девчонка — наивная, глупая, болтливая и не умеющая хорошо постоять за себя. Зена всегда тряслась надо мной.

— Да ладно тебе! — махнул рукой Антоний. — Не перегибай палку! Кстати, о палках… ты не так уж плохо справляешься со своим шестом, можешь дать им по шее, если надо. Ну, а то, что тупенькая и болтливая — это да, что есть, то есть.

— Чего?! — вскинулась Габби.

Римлянин рассмеялся:

— Ну, вот видишь, когда такое говорят тебе другие ты злишься. Так отчего ты сама о себе ерунду говоришь?

— Да ну тебя! — фыркнула Габриэль.

— Ах-ах, — пропел Антоний. — Но что-то мы отклонились от темы, продолжай.
Личико Габби посерьезнело, и она, стряхнув с себя признаки недавней веселости, вернулась к рассказу:

— В то время, как Зена помогала Боадицее, мы с Крафстаром шли по лесу, и я восторженно слушала его очередную проповедь о Едином Боге. Я заслушалась его, а он, должно быть, заслушался самого себя, и мы легко угодили в западню и были схвачены вашим центурионом. Нас притащили в палатку Цезаря и бросили перед ним. Он сидел в золотом кресле, спиной к нам, но потом встал и медленной, мягкой поступью хищника направился к нам. Все его движения были полны тигриной грации, величия и силы, и только из-за одного этого я, тогдашняя наивная девчонка, уже готова была плениться им. Я знала о том, что это злейший враг моей подруги и о том, что он с ней когда-то сделал — тоже, но это лишь подстегивало мое воображение.

— Хорошие девочки любят плохих мальчиков, — снова улыбнулся Антоний.

Оба не замечали, что беседа между ними уже меньше всего напоминала допрос.

— Может, и так, — не стала обижаться она. — Я часто представляла себе то, как Цезарь мог выглядеть, но в реальности он оказался еще красивее и внушительнее. Больше всего меня поразили его черные большие глаза — пристальные и никогда не отводимые от тебя. В них виднелись не только ум и хитрость, но и какая-то затаенная боль. Я очень любила… люблю Зену, но мне было жаль ее врага, ее… палача, и я хотела узнать о причине этой боли, утешить его. Я видела этого опасного человека, этого «зверя», как называла его Зена, но не могла разглядеть в нем зла. Не был он злодеем, не был. Просто обычный живой и страдающий человек со своими достоинствами и недостатками. «Цезарь!» — выдохнула я, и мой голос предал меня, прозвучав восхищенно. Кажется, это позабавило его, и он насмешливо проговорил: «Он самый». Мое сердце упало. Пару минут Цезарь смотрел на меня, словно изучая, а заодно и что-то прикидывая. Затем он медленно проговорил с насмешливой улыбкой на губах: «Отдели чувства женщины от ее разума, и она твоя. Разделяй и властвуй.» Я вздрогнула, подумав о том, что эти слова могли относиться и ко мне. Мысленно я поругала себя за то, что так реагирую на него, напомнив себе о том, что это самый страшный враг моей подруги, и ответила ему: « Этого никогда не будет». Это только развеселило Цезаря и, посмеявшись над деревенщиной, он решил перейти к допросу. Он был высокомерен, резок и даже груб со мной, а еще явно старался казаться хуже, чем был на самом деле. Но я видела, что это наигранное. На его расспросы я, конечно, отвечала, что Зена меня знать не знает и даже имя мое вряд ли помнит, а сама я знать ничего не знаю об их с Боадицеей планах. Он дал мне откусить яблоко с ножа и глумливо проговорил, что может отдать меня своим солдатам, чтобы те изнасиловали меня прямо на глазах у моего жениха — слабака, не способного даже защитить свою невесту. Моим женихом он посчитал Крафстара. Я бросила взгляд на Крафстара, сидевшего с безучастным видом, так будто его все это не касалось и впервые прониклась к этому человеку презрением. Действительно, просто болтун, трус и слабак. Цезарь прав. К счастью, он неправ в другом — этот Крафстар никакой не жених мне.

— Цезарь всегда прав… был прав, — сказал ей соратник убитого императора.

— Да, проведя много времени с Крафстаром, я нашла его очень красивым и сильным, но теперь видела, что этот рыжеволосый красавец при атлетической внешности имел сердце мышонка. Потом я узнала об истинных причинах его поведения, но тогда посчитала его просто трусом. С Крафстара я перевела взгляд на Цезаря, от которого буквально веяло мужественностью. Мне вдруг безумно захотелось очутиться в его объятиях! — Габриэль покраснела и запнулась.

— Продолжай, — велел Антоний.

— Я сказала, верней, крикнула Цезарю, что Крафстар никакой мне не жених, на что он, ухмыльнувшись, ответил, что вкус у меня лучше, чем он думал. Потом генерал добавил, что коль так, я, должно быть, еще девственница и тем забавнее будет отдать меня солдатам, чтобы в их объятиях я рассталась с девственностью. После этого он, по его словам, собирался меня распять и дать знать об этом Зене. Я не верила его жестоким словам и напрямик сказала ему об этом. «Почему же я, по-твоему, не сделаю этого? — с той же насмешкой в голосе, но слегка удивленно спросил он. — Разве твоя подружка не рассказывала тебе о том, что я с ней сделал и о том, какое я чудовище?» «Рассказывала», — опустив глаза, тихо отвечала ему я. «Так почему же ты не веришь в то, что я способен и на это?» — допытывался он. Я покраснела как рак и, чувствуя себя дурочкой, пролепетала: «Потому что ты добрый… добрее, чем ты хочешь показать». В ответ он рассмеялся громким деланным смехом. «Добрый?», — переспросил он, когда наконец перестал смеяться. «Да, — с оттенком ласкового сочувствия сказала ему я, — ты добрый, просто одинокий и непонятый. И смех твой — смех сквозь слезы.» В его глазах появилось какое-то непонятное выражение, а еще мне почудилось в них желтоватое пламя, будто это были глаза волка. «Ты права в одном, маленькая подружка Зены, — проговорил он. — Мой смех — смех сквозь слезы, и смеюсь я только на людях. На моем лице с детства нарисована улыбка до ушей, но душа моя при этом плачет. Я мог бы заставить поплакать и тебя вместе со мной… на кресте, но не стану этого делать. Понравилась ты мне. И я понял, почему тебя так любит Зена…» Внезапно, его прекрасное лицо стало исступленным, и он с криком упал на ковер, забившись в судорожном припадке. Я не сильно растерялась, ведь не смотря на то, что меня многие считают дурочкой, кое-что понимаю в медицине и примерно знаю, как оказать помощь эпилептику. Присев рядом с ним, я придерживала его голову, зажав ее между своими коленями. Все это время Крафстар не подавал признаков жизни, будто являлся мебелью, а не человеком. Но мне тогда было не до него. Наконец, припадок у Юлия прошел, и он, придя в себя, удивленно поинтересовался, почему я его не убила, пока он был беспомощен. Я попыталась объяснить ему то, что ни за что не то, что не смогу убить, но и просто причинить какой-либо вред другому человеку, тем более, нездоровому. Не знаю, понял ли он меня, но его взгляд потеплел. На мои расспросы о том, как он себя чувствует, Юлий отвечал, что сносно. Тогда я, набравшись смелости, поинтересовалась, когда это у него началось. Он рассказал мне, что началось это у него, когда он был ребенком и у него на глазах убили отца. Меня смутили другие его слова о том, что ему стало хуже из-за последствий его первой встречи с Зеной и переживаний о том, что он отдал на крест ту, кого, как он слишком поздно понял, любил. Я ощутила укол ревности.

«Юлий всегда знал, что хочет услышать женщина», — подумал, слушая ее, Антоний.

— А еще, — продолжала Габриэль, — я пожалела Юлия… пожалела, как обычного парня. Знаешь, самое сильное чувство у женщины — это даже не любовь, а жалость. Я нежно провела рукой по его лицу, и он не стал противиться этой ласке, а только заглянул мне в глаза и, должно быть, увидел там то, что хотел увидеть. Тогда он кликнул стражу и приказал вывести Крафстара вон, с чем я, конечно, и не подумала спорить.

— Догадываюсь, что было дальше, — не удержался от ухмылки Марк Антоний.

— Дальше… — покачала головой Габби. — Дальше случилась между нами любовь. Вернее не любовь, а вспышка и ослепление. По крайней мере, с моей стороны. Я, конечно, не думала, что после смерти моего жениха Пердикаса — моего первого мужчины — когда-нибудь подпущу к себе другого, да еще и врага Зены, но это произошло. Меня не оставляло чувство запретности и даже греховности того, что я собиралась делать, ведь это было и изменой памяти Пердикаса, и предательством по отношению к Зене, но я летела в бездну и не могла остановиться… Помню, что я зачем-то спросила у него, есть ли у него дети. Он отвечал, что есть дочь Юлия от первого брака.

— Да… — со вздохом протянул Антоний. — Была у него дочь Юлия, которую он очень любил, но смерть не щадит никого, не пощадила она и этой нежной девочки.

— Я еще не знала о том, как получают имена римские девочки и сказала, что его дочь, наверное, похожа на него, раз ее так назвали. «И на меня, и на Корнелию… на нас обоих», — как-то взгрустнув, ответил он. «Цезарь, а как ты думаешь, ребенок, похожий на нас обоих был бы очень красив?» — мечтательно проговорила я. Безмозглая идиотка! В тот момент моим самым большим желанием было родить от него ребенка. Больше всего мне хотелось иметь дочь. «Хочешь это проверить?» — улыбнулся Гай Юлий… Позже он просил меня остаться вместе с ним и обещал взять с собой в Рим. Я ответила, что не могу этого сделать, поскольку мое место рядом с Зеной, и наша дружба для меня важнее всего. Цезарь помрачнел и сказал, что в таком случае я сыграю роль приманки. «Что ты задумал?» — только и успела произнести я, прежде чем очутилась на кресте.

— Юлий умеет шутить… умел, — вздохнул квирит римского полководца.

— Да, это была именно шутка… злая шутка, — печально улыбнулась подруга королевы воинов, — спектакль, разыгранный Цезарем, чтобы выманить Зену, а заодно и Боадицею. Потом он собирался бросить против них целый легион. Юлий знал, что я дорога Зене и знал, какие эмоции у нее вызывает одно слово «крест». Мои конечности была закреплены веревками, а в руках того, кто совсем недавно говорил, что хочет быть со мной, появился молот. Я знала, что все это понарошку, просто цирк и ничего больше, но не могла отогнать от себя страх, настолько жутким было это действо. Я знала, что Юлий не виноват в том, что для него с детства некоторые жестокие сцены или вещи были прозой жизни, что не он придумал казнь через распятие, что он пришел в этот мир, уже найдя его таким и что психика у него искалечена с детства, из-за чего он с такой легкостью и калечит других. Но… в чьем же это извращенном уме могла родиться мысль о том, что людей можно приколачивать к крестам, на которых они могли бы мучиться неделями? Вот кого я ненавидела. Тем временем, приманка сработала, и Зена явилась мне на помощь. Впрочем, она, скорее всего, догадывалась о том, что это ловушка, но не могла иначе, а кроме того, была уверена в том, что они с Боадицеей одолеют Цезаря. Зена метнула кинжалы в удерживавшие меня веревки, а потом подхватила меня, после чего велела Крафстару увести меня в надежное место, поскольку сейчас здесь должно было стать жарко. Кельтский проповедник увел меня и, несмотря на свое разочарование в нем, я вновь дала ему увлечь себя кружевами слов о его вере и Едином Боге. Язык у него был хорошо подвешен все же…, а может, это я была так наивна. Он сказал, что даст мне войти в храм его бога и даже поприсутствовать на церемонии в нем. Мы вошли в храм вместе со встретившими нас друзьями Крафстара. Церемонию должна была проводить одна из них — темноволосая девушка по имени Меридиэн. Мы все встали в круг, и я стала повторять за присутствующими слова их молитв и песнопений божеству. Вначале мне очень нравилось происходящее, но потом слова молитвы начали меняться, и их значение стало пугать меня. Они говорили о хаосе, разрушении, Тьме и каком-то Дахоке.

Антоний нахмурился, но не стал прерывать рассказчицу.

— Я испуганно и вопросительно взглянула на Крафстара, но он лишь пробормотал, что знать ничего не знает, что они изменили все слова и что Дахок — не их бог. Тут Меридиэн прокричала, что их бог требует жертву, и сейчас она будет принесена. По ее знаку нас с Крафстаром схватили, и снова он, несмотря на то, что был довольно силен, сопротивлялся как-то вяло и не смог защитить нас. Я отметила, что дерусь, пожалуй, лучше, чем он. Его стали привязывать к жертвеннику, а я, удерживаемая несколькими сектантами, беспомощно смотрела на то, как человеку, который, все-таки, был моим другом, вот-вот перережут горло. Я не могла этого допустить. Ах, если бы я знала… Мне удалось вырваться, и я бросилась на помощь Крафстару. Я оттолкнула занесшую над ним нож Меридиэн, и между нами завязалась драка. Сейчас, вспоминая этот эпизод, я отмечаю для себя, что в последний момент сектантка поддалась мне и будто дала себя убить. Когда нож, который вырвала у нее я, вошел ей в живот по самую рукоятку, на губах у нее появилась улыбка неземного счастья. Умирая, она была счастлива… счастлива оттого, что сделала меня грешницей, убийцей… меня, до тех пор не убившую даже мухи. Она умерла, а мне предстояло с этим жить… Я с ужасом смотрела на распростертое у моих ног тело сектантки и на собственные окровавленные руки. Мне хотелось думать, что я сплю и что мне снится кошмар, но, увы, пробуждения не было. Теперь я тоже знала, как это, когда плачет и разрывается от боли душа… знала, что мне, убийце, больше никогда не обрести покоя.

Габриэль какое-то время молчала, плотно прикрыв веки, должно быть, вновь испытывая ту же боль. Антоний сам не заметил, как нежно овладел ее рукой. Она не стала ее убирать.

«Бедная девочка! — сказал себе друг Цезаря. — Для меня махать мечом и кого-то убить, что стакан вина выпить, а вот для нее…»

— Крафстар подошел ко мне с торжествующей улыбкой, говорившей об одном: он обманывал меня с самого начала, все это было спланировано им. Он начал говорить мне о том, что его богу была нужна не только кровь жертвы, но и моя былая чистота души. Она тоже была принесена в жертву ему. «В этот мир он войдет именно благодаря тебе», — сказал он напоследок. «Что? Нет… нет…» — пролепетала я. Потом в храм вбежала Зена и кинулась ко мне, начав расспрашивать меня, что произошло. Я же смогла внятно произнести только два слова: «Я убила…» «Что ты такое говоришь, девочка? — почти прикрикнула на меня она. — Ты бредишь!» Конечно же, она не хотела верить в то, что я могу кого-то убить. Дальнейшее я помню смутно, как сквозь туман… кровавый туман. Крафстар обернулся каким-то рогатым чудовищем. Его истинный облик оказался таким же, как его душа, а может, души у него и вовсе не было. Зена с полным ярости кличем бросилась на него, но одолеть его оказалось не так просто. Этот невероятно сильный демон не имел ничего общего с прежним Крафстаром. Боровшейся с ним Зене было, конечно, не до меня, и она не увидела, как из пламени жертвенника храма соткалась настоящая человеческая рука. Эта огненная рука схватила меня и подняла в воздух, при этом не обжигая и не причиняя мне ни малейшего вреда. Временно позабыв обо всем, я купалась в огне, а он, казалось, целовал мои губы и плечи. Потом огненная рука коснулась моего живота, и я почувствовала, что в меня будто кто-то вселился. Это наваждение прошло, когда Зена каким-то образом одолела демона и спасла меня. Но… от чего она меня спасла? Купание в пламени хоть и на короткое время, но принесло мне забвение, а теперь я возвращалась в мир, где меня ждали лишь болезненные воспоминания, муки совести и слезы. «Все будет хорошо», — сказала мне ласково Зена. «Нет, теперь все изменится, и никогда не станет прежним», — упавшим голосом ответила я ей. Некоторое время спустя я узнала, что беременна. В другое время это открытие сделало бы меня счастливой, но не теперь. Местные жители, словно поголовно сойдя с ума и озверев, кричали, что я ведьма и хотели меня сжечь.

— Варвары… — протянул Антоний.

— Если бы не Зена, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, но, может, так было бы даже лучше для меня.

— Не говори ерунды, — резко бросил он ей, сжав ее руку.

— Помимо Зены у меня появились и другие неожиданные защитницы. Их называли баньши, и, как я узнала потом, это были неупокоенные души неверных жен и прислужницы того же Дахока. Они кланялись мне так, будто я была королевой и говорили, что хотят служить мне и моему ребенку. Такие защитницы пугали меня еще сильнее, чем враждебно настроенные и невежественные крестьяне. Стало совсем худо, когда воины местного ордена также начали охотиться за мной, желая смерти и мне, и моему еще не родившемуся ребенку. Они называли его вратами, через которые Дахок войдет в этот мир. От происходящего я сходила с ума, разрываясь между начавшими пробуждаться материнскими чувствами к тому, вернее, к той, кого я носила под сердцем, и страхом перед тем, что вместо обычного человеческого ребенка во мне мог находиться какой-то монстр. Последняя страшная догадка подпитывалась тем, что беременность у меня протекала совершенно необычно, а ребенок рос во мне не по дням, а по часам. Вскоре он стал проситься на волю. Казалось, все было против этих родов: люди, животные, природа и даже какая-то часть меня. Давать жизнь другому существу — это очень страшно…

— Погоди-ка, — почесал за ухом Антоний, — а разве твой ребенок был не от Юлия? И где он сейчас? Вы с Зеной всегда путешествовали только вдвоем…

— Наберись терпения, — сказала ему Габриэль, — я уже подхожу к развязке этой печальной истории. Нельзя сказать, чтобы роды у меня были тяжелыми, но я отчаянно боялась происходящего со мной, чем только делала себе хуже. Наконец, все закончилось, и я услышала нежный детский плач — плач моего ребенка, которого принявшая у меня роды Зена тут же показала мне. Со слезами радости я взяла малютку на руки, мысленно прося у нее прощения за то, что временами не хотела ее и думала о ней со страхом. Зена какое-то время умиленно смотрела на меня… на нас, но потом на лице ее появилось встревоженное выражение, и моя подруга проговорила: «А что, если она действительно окажется злой?» «Этого не может быть, — чуть не сорвалась на крик я, — но даже если это случится, я помогу ей также, как помогла тебе! Это моя надежда… так я ее и назову — Надежда!» «А если ей уже ничто не сможет помочь? — не унималась Зена. — Вспомни, она ведь не только твоя дочь, но и дочь бога зла Дахока.» Я покачала головой и чуть виновато улыбнулась, после чего произнесла: «Зена, она не может быть его дочерью. Я не знаю, что тогда произошло со мной в храме, но моя Надежда родилась не от какого-то огненного духа, а от человека из плоти и крови. Она — человеческое дитя, пусть и не совсем такое, как обычные дети. Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, что не сделала этого раньше…» Зена изумленно посмотрела на меня и проговорила: «Ты… ты о чем?» И тут я рассказала ей обо всех подробностях своей роковой встречи с Цезарем. Слушая меня, она мрачнела все больше и больше. Моя исповедь убила ее. «Как ты могла? — простонала она, дослушав ее до конца. — Я же говорила тебе, что он за человек! Он влечет к себе как огонек бабочку… и с тем же результатом.» «Он не такой, — попыталась возразить я, — он просто…» «Он просто мерзавец! — не дав мне договорить, процедила сквозь зубы Зена. — Этот человек — зло, а твой ребенок может оказаться похожим на него!» «Но… но…», — принялась мямлить я, поняв, что сделала только хуже, рассказав обо всем этом ненавидевшей Цезаря всеми фибрами души Зене. Теперь у нее было куда большее предубеждение против моей дочери, чем вначале. Она склонилась над моей Надеждой, которую я невольно крепче прижала к себе и принялась разглядывать детское личико, будто уже ища в его чертах сходство со своим врагом. Но моя крошка не была похожа на Гая Юлия… она, вообще, пока что ни на кого не была похожа.

Габриэль немного помолчала, переведя дух, а потом снова вернулась к истории своей Надежды, которую жадно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал Марк Антоний.

— Моя малышка росла и развивалась очень быстро, также как и в моей утробе. Она становилась настоящей красавицей, одни громадные голубые глаза стоили поэмы! Как-то Зена не очень довольным голосом указала на то, как быстро растет Надежда. Это ли не признак демонической природы? Я не растерялась и нашла, что ей на это ответить. «Цезарь ведь происходит от богини Афродиты, вот моя Надежда и растет быстро! Она такая, как Геракл! — засмеялась я. — Взгляни, она и похожа на Афродиту — волосики и глазки уже такие же!» Зена что-то пробурчала в ответ, на том разговор и закончился. Материнство подарило мне несколько счастливых дней, которые, увы, быстро закончились. Произошло несчастье — игравший с Надеждой воин был найден мертвым. Он был задушен. Зена принялась вопить, что знает, кто убил его и что она положит этому конец.

— Наверное, это был кто-то из его товарищей, с которым он что-то не поделил, — предположил Марк. — Варвары же…

— Нет, — вздохнула Габриэль. — Это была Надежда. Тогда я не хотела верить в это и защищала ее как могла от Зены, но дальнейшие события показали, что моя подруга была права.

Антоний хмыкнул:

— Ребенок задушил здоровенного вояку… Верю-верю, как же! Видать, ненависть Зены к Цезарю была уж очень велика, раз она была готова свалить на его маленькую дочь даже чье-то убийство.

— Увы, это действительно была Надежда, — покачала головой Габби, — но тогда я отказывалась в это верить и обманула Зену, сказав ей, что сама убила свою дочь, поняв, какую угрозу для мира несет она в себе. На самом же деле я положила свою дочку в корзинку и пустила ее по реке. Этот мой шаг оказался ошибочным и даже преступным, потому что время спустя моя вернувшаяся и выглядевшая восьмилетней дочь точно также убила сына Зены. Тогда я…

— Тогда ты? — строго спросил Антоний.

— Тогда я решила исправить свою роковую ошибку и отравила ее.

Габриэль опустила глаза.

— Ты убила дочь Цезаря, поверив россказням Зены?! — накинулся на нее Антоний.

— Но она действительно была убийцей, прирожденной убийцей, — с болью в голосе возразила Габриэль. — А еще она была коварна, хитра и умела играть людьми, словно игрушками, точно также как…

— Как Юлий, — закончил за нее друг Цезаря. — Его больше нет и после него не осталось ребенка, а ведь мог остаться. Подумать только, а ведь я пожалел тебя и хотел отпустить на все четыре стороны вместо того, чтобы распять!

— Распни меня, я не хочу больше жить, — простонала Габриэль.

— Ах, так ты смерти ищешь? — злобно проговорил Антоний. — Тогда живи… живи подольше! Ты никогда не задумывалась о том, где жила твоя брошенная дочь до вашей с ней встречи? Нет? А я тебя отвечу. Ее, плывшую в корзинке по реке, нашел тогда я и принес ее к моему Цезарю, только что пережившему страшное горе — утрату любимой дочери Юлии, о которой он говорил тебе тогда. В то время мы, к счастью для бедной крохи, снова находились в Британии. Ты не представляешь, как он обрадовался тому, что у него снова будет дочь. Знаешь, а ведь он тоже назвал ее Надеждой, как ты, только в честь нашей богини надежды Spes, а еще в знак своей надежды на новую, лучшую жизнь. Он говорил, что это дитя было послано ему в награду за все перенесенные им муки! Представь себе, у него тоже было сердце, хоть Зена, похоже, и убедила тебя в обратном. Хотя… чему я удивляюсь, если ты способна поверить даже в то, что твоя дочь, будучи младенцем, голыми руками задушила воина!

— Так она жила у вас в лагере? — пораженно спросила Габриэль.

— Да, — ответил он, — она была всеобщей любимицей. Мы все обожали ее, а еще мы тоже заметили, что она необычный ребенок и не только очень быстро растет, но и дарит удачу и победы Цезарю. Мы считали этого ребенка даром богов, а не проклятьем. Увы, однажды Надежда покинула нас — исчезла, как сквозь землю провалилась. Цезарь говорил, что перед этим она допытывалась у него, кто такая Зена. Он успел сильно привязаться к малышке и я боялся, как бы он не сошел с ума от горя. Так едва и не произошло, но он был очень сильным человеком и смог перенести и этот удар. Подумать только, а ведь это была, как узнаю я теперь, его родная дочь. Нет, я все же распну тебя, жаль, что он этого не увидит! Надеюсь, твоя подружка быстро явится тебе на выручку и последует за тобой.

— Ты так любил его? — тихо спросила Габриэль.

— Да… Он — лучшее, что было в моей жизни. Он для меня, — Антоний тяжко вздохнул, — да он для меня значил тоже, что эта мерзавка Зена для тебя!

Габриэль посмотрела на него и тихо промолвила:

— Я не стану утешать тебя, потому что знаю, что ты чувствуешь сейчас. Мне самой никакие слова утешения не помогли бы, если бы умерла Зена, хоть мы сейчас и в ссоре с ней. А та моя встреча с Надеждой была не последней. Она вернулась к жизни, украв мой внешний облик, и пыталась установить царство Дахока на земле. С этой же целью Надежда стала женой бога войны Ареса, и вместе они хотели создать новую расу Разрушителей — ужасных созданий, которые должны были убить олимпийских богов и уничтожить этот мир. Появлению на свет первого из них мы с Зеной, увы, не смогли помешать, но смогли обмануть этого монстра, заставив его убить Надежду, которую он принял за меня. Его самого убила Зена. Странно, но перед тем, как это существо испустило дух, я успела проникнуться к нему жалостью. Его взгляд, когда он смотрел на меня, думая, что я его мать, был полон любви и нежности. До сих пор я думала, что зло любить не умеет, а получается иначе…

— Так, может, он и не был таким уж злом? — задумчиво проговорил Антоний. — Или был не большим злом, чем, скажем, Юлий или я?

— Я не хочу об этом думать, — сказала, уронив голову на руки, Габриэль. — Но, глядя на мертвых Надежду и Разрушителя, я не испытала ничего, кроме жалости и мучительного чувства вины. Скажу больше, они терзают меня до сих пор. Надежда как была, так и осталась частью меня, не смотря на все, что произошло.

Некоторое время Антоний размышлял, обдумывая все услышанное им от этой маленькой женщины.

— Этот Дахок представляется мне ловким мошенником, обманувшим всех, включая саму Надежду, — произнес он наконец. — Быть может, он даже никакой не бог, а просто древний колдун, использовавший твою дочь, как вместилище для своей души, чтобы возродиться в этом мире. Заметь, не смотря на ее… кхм… особенности и необыкновенные способности, ее довольно легко можно было убить. Мне кажется, она была человеком, но просто одержимым какой-то сущностью. А еще что-то подсказывает мне, что Надежда и теперь… жива!

***


После проведенного ею ритуала Наджара возвращалась во дворец. Ничего не произошло, да и она ожидала, что если Юлий воскреснет, она почувствует это, даже до того, как увидит его. Войдя в покои, ставшие для нее в эти дурные дни убежищем от всего мира, она не нашла тела своего любимого мужа, которое так и не дала похоронить. Вначале ее охватили гнев и страх оттого, что его забрали у нее, но потом они сменились надеждой на то, что ритуал сработал, и он ожил. С этой мыслью она без сил упала на постель и довольно быстро уснула.

Время спустя она ощутила какой-то холод, похожий на дыхание могилы, и сквозь сон услышала тихий голос, говоривший ей:

— Любовь моя, дай мне войти! Прошу тебя, разреши мне войти!

Воин Света с трепетом узнала в нем голос Цезаря.


Глава девятая
Дьявольский возлюбленный

Услыхав любимый голос, Наджара встрепенулась.

— Юлий? Не может быть! — пролепетала она, не в силах поверить своей радости.

— Наджара, милая, дай мне войти! — вновь услышала она.

Уверившись в том, что это действительно голос ее Юлия, воин Света кинулась к двери, говоря:

— Да-да, конечно, входи, любимый!

Если бы не трагизм момента, это было бы даже забавно.

Получив ее разрешение, он вошел… Лицо его было неестественно бледным, и при этом на щеках его был румянец, но не обычный, а странный и зловещий. Он напоминал рдяную осеннюю листву. Но Наджара не замечала, не хотела замечать этого. Она плакала от счастья и одновременно от какого-то тревожного предчувствия. Гай Юлий шагнул к ней, и она дала ему обнять себя. Ее буквально обожгло холодом, ей казалось, что ее обнимает не человек, а статуя, но она не пыталась сопротивляться. Юлий положил ей голову на плечо, и Наджара стала гладить его по волосам.

— Прости, прости меня, — приговаривала она при этом, — я пошла на поводу у Зены и не смогла тебя уберечь. Подлый Арес убил тебя, но я смогла вернуть тебя к жизни как Изида Осириса.

— Ты такая теплая, такая… живая и с такой горячей кровью! — неожиданно проговорил, целуя ее в шею, Цезарь.

Наджару поразили эти слова, а вслед за ними она почувствовала, как его поцелуи стали превращаться в укусы.

— Нет, Гай, нет! — с отчаянием вскрикнула она, поняв, что ее любимый вернулся с того света другим. Девушка резко оттолкнула его, и он произнес, подняв на нее желтые как у тигра или волка глаза:

— Наджара, не отталкивай меня, прошу! Я люблю тебя!

Ужас и разочарование овладели Наджарой. Как она мечтала об этой минуте, и вот ее возлюбленный, ее муж возвратился к ней, но не человеком, а живым мертвецом.

Словно угадав, о чем она сейчас думает, он промолвил:

— Во всем виновата ты… ты сама. Мне так хорошо, спокойно было ТАМ. Я забыл все свои горести… я вновь встретил свою матушку и отца, которого у меня отняли. Но ты вырвала меня оттуда, а теперь отталкиваешь! Что ты наделала?!

— Прости меня, Гай! — глядя на него с невыразимой тоской, произнесла она. — Тебе нужна моя кровь? Так пей же ее, давай, живи моей кровью!

Говоря так, она раскрыла ему свою грудь, и он, вновь очутившись рядом с ней, впился в нее зубами и принялся жадно пить кровь. Девушка становилась все бледнее и слабела по мере того, как он насыщался ее жизненными соками.

Внезапно он остановился, выпустил полуживую Наджару из своих смертоносных объятий и, раскрыв руки как крылья, подобно Купидону вылетел в раскрытое окно.

***


…Взволнованная собственным рассказом и последними словами Антония Габриэль изумленно посмотрела на него, произнеся:

— Почему ты думаешь, что Надежда жива?

— Ну, коль она уже несколько раз умирала вашими с Зеной стараниями, но потом воскресала, то отчего в этот раз должно быть по-другому? — пожал плечами Марк. — Да и не может быть так, чтобы после моего Юлия никого не осталось! Не верю, что боги настолько безжалостны!

Произнося эти слова он сжал руки в кулаки.

— Да, ты любил его… и как любил! — немного удивленно и вместе с тем восхищенно сказала ему Габриэль. Она не предполагала таких сильных чувств в этом рубаке.

— Да, он был для меня всем, и я до сих пор не могу поверить в то, что его больше нет. Умом я понимаю, что человек смертен, но сердцем… — Антоний покачал головой. — Но коль он мертв, я надеюсь, что где-то в этом мире есть та, в ком осталась часть его.

— Но что если… — Габриэль запнулась. — Что если она, все-таки, оказалась бы злом?

Антоний невесело улыбнулся:

— Зло иногда является просто точкой зрения. К примеру, с точки зрения варваров мы, римляне, злодеи и поработители, но в наших глазах мы — высшее добро и несем с собой порядок и цивилизацию. И что? По-своему ведь правы обе стороны.

— Может и так, — задумчиво проговорила Габриэль. — Но где бы ты стал искать Надежду? В Греции?

— Не думаю. Я бы начал поиски с Британии, где она получила жизнь.

— Почему именно там? — немного удивилась Габриэль.

— Я помню, что ты говорила о каких-то баньши, которые хотели служить тебе и твоему ребенку. Что если она укрылась у них?

— Как-то не думала об этом… Да, они тогда яростно защищали маленькую Надежду! Так что, если она жива, то вполне могла к ним отправиться.

В этот момент Габриэль о чем-то задумалась и на мгновение притихла. Внезапно ее глаза сверкнули, и она бросила сияющий взгляд на Антония.

— Ты ведь поможешь мне найти ее? — спросила она. — Я так хочу все исправить!

— Конечно, — отвечал римлянин, — только сделаю я это ради Гая, а не ради тебя!

Последние слова были адресованы им не столько Габриэль, сколько самому себе. Он пытался убедить себя, что эта девушка ему абсолютно безразлична, а это было уже не совсем правдой.

— Пусть так, — кивнула она. — Но когда ты думаешь отправиться в Британию?

— Скоро… сразу же после похорон Цезаря, — помрачнел Марк. — Ставшая вдовой и не успевшая при этом по-настоящему стать женой Наджара не отдает ее тело, но скорбь женщины не будет длиться вечно. В один прекрасный день она перестанет горевать и утешится с другим. Иное дело я… Никакой женской любви не сравниться с нашей дружбой… даже смерти не одолеть ее.

— Я понимаю тебя, потому что точно также люблю Зену, как ты — его, даже несмотря на то, что она предала меня, предпочтя нашей дружбе любовь Ареса. Но… почему ты так презираешь женщин?

— Ты только что сама ответила на свой вопрос, говоря о непостоянстве изменившей вашей дружбе Зены, — не без сарказма начал он. — Женщина всегда изменчива и непостоянна, она — предательница по самой природе своей. Она вероломна, лжива, двулична, лицемерна, болтлива, вздорна и злобствует как фурия. Она создана нам, мужчинам, на погибель, и от нее только беды. Если углубиться в историю, именно из-за женщины вспыхнула Троянская война. Единственная польза женщины состоит в том, что она может рожать новых солдат.

— А почему ты нас всех судишь под одну гребенку? — возмущенно спросила Габриэль.

— Поверь, я много перевидал вашей сестры и несколько раз был женат, — усмехнулся он. — Все женщины одинаковы — вначале прикидываются нимфами, а потом оказываются мегерами.

— Говори что хочешь, любые глупости говори, — вздохнув, сказала она ему, — только помоги мне найти Надежду!

— Я уже сказал, что таково и мое желание. Тем более, что в Британии я хочу осуществить то, что хотел, но, увы, не смог совершить Юлий, то есть покорить ее. Вслед за ней придет черед острова Эйр. — Заметив движение, которое сделала Габриэль, он насмешливо промолвил: — Знаю-знаю, ты — пацифистка, но поверь, что мир иногда можно добыть только войной. А Рим принесет на эти земли и мир, и процветание.

Габриэль взглянула на него с легким укором:

— И почему вам, римлянам, так мало вашей собственной земли, что вы все рветесь завоевывать чужие земли?

Антоний несколько снисходительно посмотрел на нее и процитировал:

— Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!

Бывшая боевая поэтесса Зены лишь покачала головой. Похоже, им не дано было понять друг друга…

***


…Находясь в храме божества, которому она служила большую часть жизни, и творя добро, и творя зло, королева воинов оплакивала Его — своего бога, своего учителя и… своего мужа, с которым она совсем недавно тайно сочеталась браком и которому должна была подарить сына или дочь. Да, она так и не смогла полюбить Ареса по-настоящему, либо ощутить к нему хоть слабое подобие тех чувств, что были у нее к Гераклу или Маркусу, или даже Бораесу, но он пообещал ей, что лишит своего покровительства самого ненавидимого ею человека на свете — Цезаря — и поможет ей отомстить ему. Ненависть к Цезарю решала для нее все. Этот человек смертельно оскорбил ее однажды, разбив ей ноги и сердце, и за это он должен был умереть. Собственно, их с Цезарем история началась с того, что она похитила его, будучи пираткой, но своей вины Зена признавать не желала. Она помнила лишь жестокий обман и коварство Юлия, его «предательство». Более того, всю вину за то, что она встала на пусть зла, Зена перекладывала именно на него так, будто до этого была милой и наивной сельской девушкой. Но вот человек этот мертв, а ее мятущаяся, похожая на грозовые облака душа так и не обрела покоя, а теперь еще и утонула в печали. Жизнь такова, что за все нужно платить, и теперь платить по счетам пришлось уже самой Зене. Лишившая мужа и счастья другую женщину, она теперь сама потеряла мужа и отца своего будущего ребенка. Зена страдала тем сильнее, что ей не с кем было разделить свою боль. Габриэль покинула ее сразу же после, как она уступила Аресу, восприняв этот поступок как предательство. Кроме того, подруга Зены неожиданно проявила самостоятельность и восстала против ее планов мести Цезарю, что стало тогда новым стимулом для ненависти королевы воинов к императору Рима, теперь уже вставшему между нею и Габби.

Неожиданно перед продолжавшей предаваться своему горю Зеной упало павлинье перо, и вслед за этим ей послышался тихий голос, говоривший:

— В этот час скорби ты не одна, Зена… ты не одна.

Резко вздрогнув, Зена выхватила меч и проговорила:

— Кто здесь? Выйди, покажись!

— А я и не прячусь, — послышалось в ответ, и тут перед королевой воинов появилась уже немолодая, но красивая и даже величественная женщина в черном.

— Кто ты? — недоверчивым тоном спросила Зена, все еще не опуская меч.

— Я — Гера, смертная, мать твоего погибшего супруга. Мы должны отомстить за него. Арес был самым любимым из всех моих детей, и его смерть не должна остаться безнаказанной.

Глаза Геры сверкнули. Взгляд богини не смог бы выдержать никто из смертных, но Зена была не такой, как все и не отвела глаз.

— Я отомщу за него и убью Наджару и без твоей помощи, — бросила она. — И что ты, богиня, можешь знать о горе? Ты забудешь об этом очень скоро.

— Мне совершенно неинтересно, что ты обо мне думаешь, смертная, — с презрением промолвила Гера, — да только без моей помощи тебе не справиться. Наджара слишком сильна, и что-то подсказывает мне, что бороться тебе придется не только с ней.

— Чем ты поможешь мне?

— Я могу сделать тебя своей чемпионкой, но взамен я заберу твое дитя, когда оно родится и возьму его на Олимп. Это будет не внук мне, а сын.

— Что?! — вскрикнула Зена. — Это мой ребенок, только мой! А ты… Да ты просто…

— Поверь, так будет лучше для него самого, — почти ласковым голосом ответила ей мать Ареса.

Зена вновь хотела возразить ей, но потом поразмыслила и решила притворно согласиться с этим требованием Геры, но потом как-нибудь обмануть ее.

— Я согласна, — сказала она.

— Вот и славно, — улыбнулась Гера. — Тогда, как моей новой чемпионке, я дарую тебе особые способности, которые помогут тебе победить Наджару… и не одну ее. Я наделю тебя пирокинезом и левитацией, а также умением передвигать вещи. Сейчас мы пойдем с тобой в кузницу моего сына Гефеста. Ты носишь в своей утробе моего внука, а это значит, что в тебе течет кровь бога. Там ты сможешь вобрать в себя силу божественного огня.

— Благодарю тебя, — кивнула Зена. — Арес будет славно отомщен.


Глава десятая
Битва

Раб Поска обнаружил свою госпожу лежащей на полу. В лице ее не было ни кровинки, а на нежной шее и груди девушки были укусы, подобные укусам какого-то хищного животного. Преданный слуга испугался было, что госпожа умерла, но потом услышал ее слабое дыхание и принялся хлопотать возле нее. Наконец, она стала приходить в себя и открыла свои красивые светло-голубые глаза.

— Как хорошо, — пробормотала Наджара. — Наверное, я уже умерла…

— Нет, — сказал, взяв ее руку, Поска, — умереть вам я ни за что не позволю. Но что здесь произошло? Что за зверь напал на вас?

— Я не хочу об этом говорить, — помрачнев, произнесла она. На ее восковое лицо как-бы набежало облачко.

— Вы можете верить мне, госпожа, — не желал отступать слуга. — Я никогда не выдам доверенной мне тайны. Если бы мой господин Цезарь был здесь, он бы подтвердил мои слова.

Наджара вздрогнула и пристально посмотрела на него. По выражению лица Поски было видно, что старый раб Цезаря и вправду ничего не знает. И, все-таки, она не решалась открыть ему эту ужасную тайну, услышав которую иной мог счесть ее сумасшедшей. Поска не торопил ее.

— Твой господин действительно был здесь, — собравшись с силами, выдохнула она.
Старый раб со страхом посмотрел на Наджару, испугавшись, что его бедная госпожа потеряла разум.

— Я в своем уме, Поска, хотя будь я безумной, мне не пришлось бы переживать то, что я переживаю сейчас, — сказала ему она. — И не было бы этого чувства вины… вины перед ним.

— Госпожа… — смущенно начал слуга.

— Я хотела вырвать его из лап смерти, Поска, и я… сделала это. Мой любимый ожил, но принес с собой лишь необратимый ужас, — глухим голосом проговорила Наджара.
— Он теперь не человек, а хладный демон, питающийся кровью. А еще он винит меня… винит в том, что я вырвала его из… рая. Он там был со своими родителями, и ему было хорошо. А здесь он мучается…

Поняв, что слова эти принадлежат не сумасшедшей, Поска пришел в еще больший ужас.

— Господин стал вампиром?.. — дрожащим голосом спросил он.

— Да, и эти укусы — его укусы. Я решила дать ему насытиться моей кровью и подарить мне смерть, ведь в случившемся виновата я одна. В последний момент он отчего-то остановился, оставив меня. Куда исчез мой Юлий? Не знаю, не знаю… — Наджара прикрыла глаза. — Мне лишь теперь пришла в голову мысль, не могу ли я от этого сама стать вампиром?

— Нет, будьте спокойны на этот счет, госпожа, — стал успокаивать его Поска. — Я кое-что знаю о таких вещах. Для этого, испив вашей крови, он должен был дать вам вкусить своей.

Девушка покачала головой:

— Он не сделал этого, но почему-то не стал высасывать и всю мою кровь. Почему Юлий остановился? Может, он борется со своей новой природой, не хочет принимать ее? Или… просто из любви ко мне?

Доброму слуге искренне хотелось хоть чем-то порадовать госпожу, и он ответил ей:

— Конечно, он ведь не мог забыть свою любовь к вам. Какая-то часть его все помнит. Но я слышал о способе, с помощью которого вампир вновь может стать человеком.

— Что ж ты молчал? — вскинулась Наджара. — Что это за способ?

— Он должен напиться крови величайшего из воинов, живущих на земле.

Глаза девушки сверкнули:

— Ну что же, я знаю, чью кровь он должен выпить. Она — одна из его убийц, она же и послужит его исцелению. Но вначале я должна ее найти… потом я найду его!

***


…Адская жажда гнала его вперед, в ночь. Это превращение, также как и недолгое пребывание в царстве мертвых, на самом деле, были предусмотрены им. Он всегда просчитывал все свои ходы на много шагов вперед, и этот случай не был исключением. Но его предали собственные чувства. После удара кинжалом от того, от кого он все же не ожидал получить его — от своего покровителя и, если угодно, совратителя Ареса, Юлий в очередной раз задумался о непостоянстве дружбы, о том, что величайший враг прячется там, где ты будешь меньше всего его искать. Вероломный бог предал его, предпочтя ему Зену. Этого следовало ожидать, но удивить Цезаря, которого, казалось, уже ничем не удивишь, Аресу удалось. И пусть такой исход был почти что предусмотрен им, умирая он вдруг испугался того, что не сможет вернуться ОТТУДА, не вернется к любящей Наджаре и к жизни — веселой, деятельной и трудной. Он бы тогда заплакал, если бы еще мог, но все произошло слишком быстро и времени у него не хватило даже на это. Потом он долго шел по какому-то темному туннелю, пока не увидел в конце его яркий свет и два сияющих силуэта, преобразившихся в его родителей. Здесь они вновь были молодыми, красивыми, здоровыми и счастливыми. Они нежно обнимали его, жалели и все ему прощали, ибо нет того греха, которого не простили бы отец и мать. Напротив, они сами просили у него прощения за то, что не смогли его уберечь от жестокого и развращенного мира, убивающего душу едва вступающего в жизнь юного существа тем скорее, чем лучше и чище она есть. Душа Юлия наконец нашла покой и умиротворение. Единственным, что смутило его и на какой-то миг опечалило было то, что Марка Брута в этом месте не оказалось… А он ведь так хотел увидеть друга вновь и получить его прощение. Находясь ТАМ, он позабыл даже о том, что тайно встретившись с Автоликом, велел ему предложить в случае его, Цезаря, убийства свои услуги Наджаре и рассказать ей о Некрономиконе — запретной книге, о которой император узнал незадолго до этих событий, беседуя с одним жрецом. Расчет Гая Юлия оказался верным, и Наджара, проведя ритуал, смогла вытащить его с того света. Он стал могущественным высшим вампиром, как и хотел. Теперь чтобы стать еще сильнее и избавиться от вечной жажды крови и боязни солнечных лучей ему предстоит сделать еще один шаг… Но он не ожидал, что его боль по возвращении в мир живых будет такой сильной…

Внезапно, звериный нюх вампира уловил запах добычи.

— Наконец-то свежая кровь! — громким шепотом сказал себе Гай.

Вот его жертва подходит поближе… Что это? Подружка Зены идет к нему в руки! Чудесно! Жаль, что дальнейшего королева воинов не увидит…

Гай остановился перед Габриэль, и увидел на ее хорошеньком личике выражение страха. Ему вспомнились те сладостные мгновения наслаждения и даже счастья, которые она подарила ему когда-то в Британии. Сердце его всегда было в сущности добрым, и перемена сущности не изменила этого. Гай Юлий передумал убивать девушку, вместо этого в голову его пришла другая мысль.

— Цезарь… — пролепетала Габриэль. — Ты… ты жив?

— Живее всех живых, — насмешливо проговорил он, обнажая в похожей на оскал улыбке, острые, словно лезвие бритвы, клыки.

Закричав от ужаса, девушка хотела броситься наутек, но Гай устремил на нее свой гипнотизирующий взгляд, и ее ноги буквально приросли к земле.

— Смотри мне в глаза… будь во мне! — медленно, проникновенным голосом проговорил высший вампир.

Габби замотала головой, пытаясь противиться наваждению, но потом стала послушно смотреть в его глаза и сама пошла ему навстречу. Гай Юлий притянул девушку к себе и стал целовать ее нежную шейку. Затем глаза его полыхнули желтоватым пламенем, которое иной раз устрашало находившихся рядом с ним людей, даже тогда, когда он еще не был вампиром, и он вонзил зубы в яремную вену жертвы. Цезарь принялся жадно лакать ее молодую горячую кровь, но вовремя остановился, поняв, что выпил уже достаточно, и жертва может умереть, если он не прекратит свое пиршество. Он разодрал ногтями свою грудь так, что проступила темная кровь, похожая на кровь мертвеца.

— Пей, — велел он Габриэль.

Та стала покорно слизывать ее. Мгновение спустя глаза ее поменяли свой цвет, став зелеными как у кошки, и их зрачки расширились. Новообращенная вампирша улыбнулась, показав такие же как у Гая клыки.

— Крови… — прошипела темная Габриэль. — Я жажду крови!

***


Тем временем, в Греции события продолжали идти своим чередом. Царица богов взяла Зену за руку.

— Не волнуйся, сейчас мы перенесемся к моему сыну Гефесту. — сказала она, и Зена, не успев даже глазом моргнуть, очутилась под землей, в кузнице бога Гефеста.

Зена огляделась по сторонам. Здесь были разбросаны различные предметы и множество превосходного оружия, завладеть которым захотел бы ни один царь. В центре помещения находился кузнечный горн, в котором горело божественное пламя.

— Подойди поближе, — сказала ей Гера, — и протяни руки к пламени. Ты почувствуешь, как его сила вливается в тебя. Это недоступно простым смертным, но в тебе течет кровь моего внука, и поэтому ты сможешь вобрать в себя ее.

Последовав совету Геры, Зена послушно подошла к пламени и протянула руки. В этот миг к ней протянулись языки пламени, но не обожгли ее, а наоборот, стали вливать в нее сокрытую в в них мощь. Внезапно она оторвалась от пола и начала парить в воздухе, а за спиной у нее появились огненные крылья. Она была похожа на крылатого ангела возмездия.

Когда все было закончено, она почувствовала себя будто заново рожденной, сила огня словно переполняла ее, струилась по ее венам, отзывалась в груди при каждом ее вздохе.

— Теперь ты готова отомстить за смерть моего сына и своего мужа, — произнесла Гера.

— Да, я готова вершить правосудие, — твердо ответила Зена.

— Ты найдешь Наджару под ночным небом Александрии. Я перенесу тебя туда. Будь верна памяти своего мужа и отомсти за его смерть!

С этими словами Гера перенесла Зену в Александрию.

— Я скорблю вместе с тобой, — услышала воительница голос Геры напоследок.

Зена осмотрелась по сторонам. В тени ночной улицы она увидела стоящих близко друг к другу мужчину и женщину. Сначала она приняла их за двух влюбленных, которые тайком хотели предаться любви. Но потом — о ужас! — она узнала в них Габриэль и Цезаря. Свою Габриэль! Нет, этого не может быть! Сначала Цезарь отнял у нее Ареса, а теперь и ее лучшую подругу. Ну почему жизнь так жестока, почему Цезарь снова играет с ней, как с беспомощной куклой?!

От собственного бессилия ее охватила ярость. Она уже не хотела, да и не могла думать о какой-либо стратегии и о том, что одна в чужом, враждебном ей городе. Но как он воскрес? Кто помог ему? Все это промелькнуло у нее в голове за считанные доли секунды, прежде чем она выхватила меч и, очертя голову, бросилась на него.

Тут этот роковой человек в жизни воительницы, увидев ее, спокойно произнес со столь знакомой ей омерзительной ухмылкой:

— Разделяй и властвуй, отдели чувства женщины от ее разума и она твоя. Здравствуй. Зена!

Королеве воинов показалось, что его зубы похожи на волчьи.

Он, казалось, ждал ее и был готов к ее приходу. Гай снова смотрел на нее своими насмешливыми темными глазами. А этот голос… он пронизывал ее до дрожи.

— Опять пытаешься играть со мной, — сказала Зена. — В прошлую нашу встречу это не очень хорошо закончилось для тебя.

— Что ты, — демонстрируя белоснежные клыки, улыбнулся он. — все прошло так, как я хотел. Ты сама выполнила мои планы. Ты так предсказуема, Зена.

— Что ты несешь?! — воскликнула она. И тут ее пронзила догадка: — Ты хотел стать бессмертным вампиром и для этого должен был умереть… А я исполнила это твое желание, сукин ты сын! Но ничего, это поправимо. Я отправлю тебя в Аид, где тебе место!

— Но это не так просто, моя дорогая. Я жажду твоей крови, и скоро я буду наслаждаться каждой ее каплей. Мы вместе насладимся, — сказал он, обняв Габриэль.- Она составила мне компанию и присоединилась в новом воплощении, в качестве моей подруги и помощницы. Теперь мы стали с ней единым целым. Я наделил ее даром бессмертия, — Цезарь знал, как причинить наибольшую боль Зене, и с каждым словом ее сердце все более сжималось, а мир темнел, лишаясь своих красок.

— О нет! Что ты наделал?! — вскричала Зена. — Ты обратил ее, сделав своей последовательницей! Лишил жизни столь невинную душу! Я убью тебя сейчас же!

С этими словами она кинулась на Цезаря. Но он был готов к этому и выхватил меч, висевший у него на перевязи.

Зена ощутила последствия перерождения. Он стал сильнее, его больше не смущали самые резкие ее выпады, и он с легкостью парировал наиболее коварные удары.

Так, фехтуя, они не промолвили ни слова. Все это время Габриэль стояла и молча наблюдала за их поединком.

Тут она вспомнила о новых силах, которыми ее наделила Гера. Внезапно, Зена отскочила назад и подняла силой мысли с земли несколько булыжников, которые градом полетели в Цезаря. Но тот лишь ловко увернулся.

— Я вижу, что не только я обрел новые способности, — сказал он Зене. — Ты тоже научилась кое-чему.

В ответ на это Зена метнула в него огненный шар, но Цезарь взлетел и резко ринулся на нее. Повинуясь внутреннему порыву, она тоже взлетела в воздух, и они стали яростно сражаться, вцепившись друг в друга.

***


…Наджара еще беседовала с Поской, когда снаружи послышались вскрики и топот ног.

— Узнай, что там, — велела Наджара Поске.

Тот молча выглянул и спросил у одного из легионеров, в чем дело.

— Мы обнаружили Цезаря на одной из площадей. Он дерется с Зеной, — ответил легионер.

На лице Наджары отразилась тревога. Она стала быстро собираться и, не смотря на слабость от потери крови, взяла свой меч.

— Вели принести мне мешочки с усыпляющим газом, — отдала она новое распоряжение Поске.

Тот сразу же выполнил поручение. Взяв их, Наджара вышла из помещения и быстро пошла в сторону шума. Туда сбежались многие легионеры. Она опередила их и увидела Цезаря, сражающегося в воздухе с Зеной.

— Берегись, любимый! — крикнула она.

Услышав ее голос, Цезарь посмотрел на нее. Он понял ее замысел и отлетел от Зены. Та тоже опустилась на землю.

— Пришла сражаться за своего мужа? — спросила королева воинов.

— Может быть, в другой раз, — вместо того, чтобы бороться с Зеной, Наджара кинула в нее небольшой мешочек. Та удивленно посмотрела на нее, а затем из лопнувшего мешочка повалил какой-то туман, и Зена с удивленным стоном упала на землю.
Наджара взяла у одного из подоспевших легионеров наручники и сковала ими руки и ноги Зены.

— Я сама отвезу ее в темницу, — сказала она.

К ней подошел Цезарь, промолвив:

— Да, и свяжите ее покрепче веревками для большей гарантии.

— Ты должен испить кровь Зены, чтобы исцелиться, — сказала Цезарю Наджара.

Он тонко усмехнулся:

— Дорогая, исцеление не входит в мои планы. Все, что произошло… было предусмотрено мною. Зена и Арес сыграли мне на руку. Глупцы!

— Что? — пролепетала Наджара.

— Да, моя смерть была продумана мной, и Зена лишь делала то, чего я от нее желал. Ты ведь понимаешь, что она пришла бы мстить мне за смерть своей подруги Клеопатры. И я это знал еще перед ее появлением. Я узнал о книге мертвых и о возможности воскрешения от одного жреца. Поэтому я хорошо заплатил Автолику за то, чтобы он разыграл замечательный спектакль. Ловкий малый, — Цезарь посмотрел с любовью на Наджару. — Но всему этому есть причина. Я делал это ради нас.

— Для нас?! — воскликнула Наджара. Она совсем не понимала, как такое возможно.

— Я знал, что если стать вампиром и впоследствии выпить кровь бога, то можно стать живым вампиром, сохранив при этом все свойства вампира, но утратив жажду крови. И потом, ты заблуждаешься насчет лучшего воина. Это не Зена, а Геракл.

— Я решил, что лучшим свадебным подарком для тебя будет дар бессмертия, чтобы наша любовь была вечной, — закончил свою исповедь Цезарь.

Наджара даже не знала, как отреагировать. Все услышанное было глубоким потрясением для нее.

— А как же знакомство с Автоликом, которого ты якобы тогда не знал? — спросила она. — Это было притворством?

— Да, — ответил ей Цезарь. — Я и раньше знал принца воров. Мы тайно с ним сотрудничали. Но не думай об этом сейчас, моя дорогая. Пусть эти мысли не тревожат тебя.

Он хотел обнять ее, но она высвободилась из его объятий.

— Мне все равно для чего ты все это затеял, Цезарь, — разгневанно проговорила девушка. — Мне не все равно лишь то, что ты лгал мне! Почему ты таился от меня, ничего мне не рассказав? Знаешь ли ты, что я вынесла, что я передумала за все это время? Да я чуть с ума не сошла от горя!

— Я понимаю, моя дорогая, — Цезарь вновь попытался привлечь Наджару к себе, но та гневно отстранилась. — Я не хотел причинить тебе боль. Просто ситуация сложилась таким образом, что интересы империи требовали присоединения Египта, а в этом случае на моем пути снова стояла Зена. Я сохранил все в тайне для того, чтобы никто об этом не узнал. В случившемся нет моей вины, ведь Зена сама решила отомстить мне за смерть Клеопатры.

Наджара отвернулась и ничего не отвечала ему на это.

— Ты же видела, что она привлекла для этого бога, а что человек может сделать против богов, — добавил Гай с горечью в голосе.

Какое-то время оба молчали, и Гай испугался, что теперь она никогда его не простит.

— А как же твои слова о рае и родителях? — наконец произнесла она. — Тоже комедия?

— Нет, я видел их и мне было так хорошо с ними. Просто я не знал о том, что мы увидимся на том свете. Понимаешь, — он невесело улыбнулся, — я что-то сильно сомневался в том, что могу попасть в рай. Мои чувства к родным на миг затуманили мне разум. Но я снова оказался здесь и вспомнил, что для меня важнее всех на свете ты, и я хочу быть только с тобой. С тобой я обрел счастье, большее, чем на Елисейских полях.

— Ты уже солгал мне один раз, — покачала головой его молодая жена. — Откуда мне знать, что ты не обманешь меня опять?

— Ты не можешь этого знать наверняка, но у тебя есть моя любовь, и я смогу заслужить твое доверие вновь, если ты мне позволишь, — сказал Цезарь, приблизившись к ней и взяв ее за руку.

— Гай Юлий Цезарь, я больше не верю тебе, — бросила она ему, убрав его руку, и пошла прочь, не оборачиваясь.

Из груди императора вырвалось что-то похожее на рычание. Боль и злоба поселились в его немертвом сердце. Ему нужно было выместить их на ком-нибудь, и он знал, на ком. Гай метнул взгляд в лежащую на земле и скованную Зену.

— Габриэль! — позвал он. — Габриэль, где ты?

Вампирша в мгновение ока очутилась перед ним.

— Я здесь, сир, — прошипела она.

— Твоя подружка сейчас станет моей едой, но я хочу поделиться ею с тобой.

— Я не знаю, мой повелитель. Мы столько лет были с ней подругами… Смогу ли я вкусить ее кровь?

— Сможешь… еще как сможешь.

Юлий склонился над своей поверженной врагиней и вонзил клыки в ее шею, тут же отпив немного крови. Затем он поднял голову и посмотрел на темную Габриэль, дав ей увидеть свои смоченные кровью ее подруги губы.

— Я оставил кое-что для тебя.


Глава одиннадцатая
Поцелуй вампира

Гай Юлий и Габриэль впивались в плоть уже полумертвой Зены все сильней, и сложно было сказать, кто из этих двоих сейчас более яростен и одержим адской жаждой — ставший высшим вампиром полководец, являвшийся для своей жертвы роковым мужчиной, самым ожесточенным из врагов и в какой-то степени учителем, или та, кто некогда была юным, сумасбродным существом, отправившимся искать приключения вместе с воительницей, которая позднее стала для нее всем.

— Ты ненасытна, — с легкой насмешкой проговорил, оторвавшись на миг от своего занятия, Гай.

— Да, я не могу насытиться, мне хочется пить этот нектар богов снова и снова, — прошипела темная Габриэль.

Она вновь прильнула к шее своей бывшей подруги, чтобы выпить уже все до последней капли, когда их с Цезарем осиял какой-то слепящий свет. Зашипев и заскрипев зубами, вампиры отошли от своей жертвы, которая тут же у них на глазах исчезла.

— Клянусь Бахусом! — вскричал Цезарь. — Что это было? Неужели кто-то посмел перейти мне дорогу?!

— Бахус или Вакх здесь не при чем, — оскалилась Габриэль, — но это может быть какой-нибудь другой бог. Быть может, его малость расстроила смерть Ареса, и он решил мстить вам с Наджарой, используя Зену.

— Хм, — приподнял бровь Юлий, — а ты умна, умнее, чем я тебя считал, блондиночка!

— Благодарю, Повелитель, — отвечала на этот комплимент она. — Но пойду-ка я прогуляюсь. Может, на кого-нибудь поохочусь или другое развлечение себе найду.

С этими словами она, бесшумно ступая, пошла прочь.

— Скоро рассвет, будь осторожна! — крикнул ей вслед Юлий. — Остерегайся солнечных лучей!

— Да, мой Повелитель, — сказала обращенная им вампирша и скрылась во мраке.

Юлий же стал думать над тем, как можно было бы заставить Наджару поверить в него вновь. Там, где нет доверия, нет и любви, а ему ведь так нужна ее любовь! Они должны быть вместе… им суждено! Обратить и ее в вампира, чтобы она стала покорной и послушной ему? Нет, это будет насилием над ее волей, а он не хочет этого. Попытаться поговорить с ней еще раз, достучаться до ее сердца?

«Эх, была не была…» — подумал он и направился ко дворцу.

***


…Наджара взглянула на себя в зеркало. Она печально улыбнулась постаревшей и подурневшей незнакомке с осунувшимся лицом и угасшим взглядом, смотревшей на нее оттуда. Как изменили ее эти проклятые дни — дни траура по нему! И вот оказалось, что он лгал ей, что все это было просто мрачноватым спектаклем. Да, Юлий всегда был хорошим актером, а еще большим шутником. Когда-то он сыграл одну забавную шутку с Зеной, теперь — с ней. Он говорил, что все это было и ради нее тоже, но откуда ей знать, что это не очередная его ложь? Что он действительно любил ее, а не использовал все это время?

Она вздрогнула, когда на ее плечо легла холодная, как лед, рука. Да, теперь ей ее не отогреть. Наджара не слышала его шагов, а в зеркале видела только свое отражение. Его там не было, и она забыла об этой жуткой особенности выходцев с того света. Воительница вздохнула.

— Прости, я не хотел пугать тебя, — поняв, в чем дело, виновато начал он. — Я пришел поговорить с тобой.

— Чего ты хочешь от меня, Цезарь? Я устала от тебя и от твоих бесконечных интриг, — в голосе ее действительно слышались усталость, тоска и разочарование, и это ранило проклятую душу вампира.

— Я хочу твоей любви, — сказал он и посмотрел на нее. В его взгляде читалось отчаяние и боль от того, что он может потерять ее навсегда.

— Я уже готова была подарить тебе свою любовь, но ты перечеркнул это сам, своей ложью, — горько сказала она в ответ. — Я и теперь тебя люблю, но доверять тебе как раньше больше не могу.

— Но, может, ты сможешь дать мне второй шанс и вновь открыть мне свое сердце? Ведь все это было и ради тебя тоже! Это были не зависящие от меня обстоятельства, ты же должна это понимать. Да и потом, какая женщина добровольно согласилась бы на смерть своего мужа? Поэтому я не мог раскрыть тебе свой план.

Его голос был полон неподдельной муки, и Наджара ощутила укол в сердце из-за того, что по ее вине мог страдать тот, кого она любила. Ей захотелось погладить его по волосам, утешить как мать дитя, и она даже протянула к нему руку, но, опомнившись, остановилась. От Юлия все же не ускользнул этот ее порыв, и в сердце вампира проснулась надежда.

— Прости меня, — сказал он, — я ни секунды не переставал думать о нашей любви. Ты нужна мне и без тебя меня нет!

Говоря так, он подошел к Наджаре и посмотрел ей в глаза. Затем он попробовал взять ее за руку. На сей раз она не отстранилась.

— Без тебя меня нет… — повторила девушка. — Я будто слышу собственные слова. Когда тебя не стало, мне хотелось присоединиться к тебе, быть там, где ты. Лишь мысль о мести дала мне силы жить, хоть и говорят, что месть уничтожает самого мстителя.

— Я понимаю твою боль, — с грустью отвечал он, — прости меня за то, что причинил тебе ее. Я заслуживаю твоего негодования. Но мы могли бы начать все сначала. Я ведь здесь, с тобой, и нам нет нужды тяготить себя прошлым. Давай попробуем восстановить то, что я, сам того не желая, разрушил — наши отношения.

Наджара молчала, но на лице ее отражалась внутренняя борьба. Однажды ее сердце разбила та, кого она считала созданием с самой светлой и самой чистой душой. С тех пор ей было сложно заставить себя доверять кому бы то ни было. Да, она поверила ему, потому что он буквально вытащил ее с того света, а затем приблизил к себе, почтив своим доверием… своей любовью, наконец. Но вот она узнала, что и Юлий обманул ее, а она всегда ненавидела ложь… Какое-то время они молча стояли, думая о своем утраченном счастье, о том, что могло бы быть. Юлий винил судьбу и самого себя, Наджара же просто страдала.

Цезарь придвинулся к ней ближе. От его проницательного взгляда не ускользнуло сомнение, читаемое в ее глазах. Гай Юлий молча поцеловал ее, Наджара попробовала мягко отстранится, но он снова поцеловал, на этот раз более страстно, и она уже не стала противиться.

— Знаешь, у нас все еще только начинается, — сказал ей Цезарь. — Давай я покажу тебе то, что доступно мне сейчас.

Он подумал, что для примирения им сейчас не хватает романтики в отношениях и решил подарить ей несколько приятных часов перед рассветом.

— Доверься мне, — сказал он своей милой и повел ее к окну.

Наджара молчала, ей было трудно говорить в эту минуту. Цезарь нежно обнял ее и, улыбаясь, взлетел вместе с ней. Так Наджара впервые ощутила радость полета.
Нежно прижимая ее к себе, он пролетал по ночному небу Александрии, и люди там, внизу, казались им совсем маленькими. Некоторые из них останавливались, разинув рты и показывая вверх. Они не верили собственным глазам, видевшим сейчас крылатого императора и его прекрасную подругу.

Изумившись, Наджара на мгновение позабыла о своем горе. Ей показалось, что время остановилось, и она сейчас со своим любимым, который никогда не причинял ей боль. Ее сердце с радостью замирало от раскинувшейся перед ней картины ночного города. На земле на них смотрели ставшие крохотными люди, а с небес сияли звезды. Она посмотрела в бесконечную даль и подумала о невероятной красе этих маленьких солнц. Таков был и ее Цезарь, такой же прекрасный и непостижимый.

От избытка чувств она крепче прижалась к нему, что порадовало Цезаря, и он постарался еще больше поразить ее воображение.

Они продолжили свой полет, и под ними сейчас проплывала река. Гай и Наджара опустились немного ниже, и она смогла коснуться воды рукой. Затем они снова взмыли ввысь.

Увы, неумолимо приближалось время рассвета и, как бы им не хотелось продлить этот миг, пришлось вернуться обратно во дворец.

— Это было восхитительно! — воскликнула Наджара, когда они вернулись обратно, но тут же вспомнила о своем горе и снова погрустнела.

— Если мы будем вместе, такие полеты будут у нас с тобой часто, — слабо улыбнулся Юлий. — Я всегда любил высоту и свободу.

Наджара наконец перестала грустить, и выражение ее глаз изменилось, в них вспыхнул огонь любви. Она твердо решила забыть прошлое, ведь им нужно было строить отношения в будущем, а ей был нужен ее Цезарь.

— Дело совсем не в полетах, дурачок, — сказала ему Наджара и, подойдя поближе, нежно поцеловала его.

Взяв любимую на руки, Гай понес ее на кровать.

— У нас еще не было первой брачной ночи, — с улыбкой промолвил он.

Он принялся страстно целовать ее в губы, шею, грудь… везде, даря ей при этом восхитительные ощущения. Наджара постанывала, боясь и, в то же время, ожидая еще более раскованных ласк…

***


Габриэль летала по городу. Она вспоминала то время, когда была вакханкой. Это продлилось совсем недолго, но она частенько вспоминала о нем, как о чем-то недозволенном. Запретный плод сладок, как известно. И вот это время вернулось. Теперь это ее жизнь. Сейчас она пила кровь своей бывшей подруги. Той, что предала ее и променяла их дружбу на любовь Ареса. Ей было горько от этой встречи, и боль обиды все еще терзала ее. Но при этом она помнила тот сладостный вкус крови. Он так притягивал ее и манил. Ей хотелось пить ее еще и еще. И тут она увидела Антония. Бравый генерал отдал распоряжения нескольким легионерам и в задумчивости пошел бродить по ночным улицам.

Габриэль вспомнила, что он понравился ей, когда она была еще человеком, да и эмоциональность вампирши сделала ее более восприимчивой. Она решила создать семью, и ее выбор пал на этого мужчину. Она опустилась на землю и тихонько подошла к Антонию, желая подарить ему новую судьбу.

— Подружка Зены! — немного удивился, увидев ее, бесшабашный вояка. — Что ты делаешь здесь одна в глухую ночь?

— Я люблю ночи, — проговорила она, и ему показалось, что ее голос звучит не совсем обычно. — А хочешь я тебя поцелую?

Габриэль положила руки ему на плечи и стала глядеть на него своими бешено искрившимися глазами.

«Э, да ты пьяна, голубушка!» — подумал он и широко улыбнулся, не зная, что она пьяна от крови.

— А почему бы и нет? — самодовольно спросил он и впился своими, хранившими вкус вина, губами в ее губы, удивившись тому, как они холодны.

Потом она стала целовать его шею, и Антоний от наслаждения прикрыл глаза, не увидев, как Габриэль, продемонстрировав острые белые крыли, вонзила их в его плоть. Он попробовал ее оттолкнуть, но не смог, ибо она вцепилась в него намертво. Через несколько минут все было кончено, и Антоний присоединился к ней, став обитателем вечной ночи.

— Зачем ты сделала это со мной? — сказал он в изумлении.

— Я хочу создать свою семью, — отвечала она, — и меня всегда привлекали храбрые воины, герои. Из тебя получится могучий вампир!

— И ты решила сделать мою жизнь интереснее, превратив меня в кровопийцу? А меня спросить ты не подумала сначала? — сказал Антоний в сердцах.

— Да, об этом я не подумала, — ответила ему, немного взволновавшись, Габриэль.

— Но что мне теперь с этим делать? — продолжал друг Цезаря. — Наверное, попробовать научиться жить с тобой. Но для начала неплохо было бы познакомиться поближе. Ты, наверное, совсем сумасшедшая, раз кидаешься на незнакомых мужчин.

Габриэль не ожидала такой реакции, ей все представлялось несколько иначе.

«Но, конечно, Антоний ведь пользовался успехом у женщин и весьма искушен в делах любви, но у него еще не было таких женщин, как я», — подумала она.

Она решила быть напористее, ведь у нее были планы на него, а это значило, что теперь он будет с ней.

Ничего не говоря, Габриэль просто подошла к нему. Светила луна, и в жилах Антония текла вампирская кровь, он просто не мог устоять перед ее напором и поддался чарам вакханки.

Они стали упоенно целоваться, а потом пошли к нему.

***


Богиня Гера увидела своим всевидящим взором, что коварная Наджара смогла усыпить ее невестку, а затем она наблюдала за тем, как Цезарь и бывшая подруга Зены начали пить ее кровь.

«Нет, я не могу этого допустить, — подумала она, ведь тогда погибнет мой внук!»

С этими мыслями царица богов перенесла забинтованную, словно мумия, Зену в свой храм. Затем она подошла к своей невестке и, возложив на нее руки, исцелила ее.

— Где я? — спросила очнувшаяся Зена.

— Будь спокойна, — ответила ей Гера, — ты в одном из моих храмов. Как ты могла попасться на такую простую уловку? Я думала, что ты более предусмотрительна.

— Но я не ожидала этого, такого со мной еще не случалось, — Зена досадовала на саму себя не меньше, чем ее бессмертная свекровь.

— Разве мой пасынок Геракл не рассказывал тебе о том, что он с помощью подобной хитрости смог одолеть своего двойника Соверена? — проговорила Гера, а потом добавила уже чуть менее строго: — Впрочем, это не имеет значения, в следующий раз ты будешь аккуратнее. А сейчас отдыхай и набирайся сил, я скоро вернусь.

«Все приходится делать самой», — с досадой подумала царица богов и перенеслась на Олимп, чтобы встретить своего мужа. Ее дорогой супруг, владыка богов, только что вернулся домой, прекрасно проведя время на одной хмельной пирушке.

— Надеюсь, что ты хорошо провел время, муж мой, — начала Гера.

Зевс подумал, что его сейчас будут укорять за невнимание и в очередной раз упрекать в изменах, но в этот раз все обстояло намного хуже.

— Я был занят на фестивале Диониса, — сказал он, предпочтя умолчать о молоденькой менаде, с которой он провел время.

— Меня не интересуют твои мелкие интрижки, — в гневе сказала ему Гера. — Как ты можешь предаваться утехам, когда наш сын Арес убит?!

— Как, убит?! — в гневе вскричал Зевс, и от его крика содрогнулся весь дворец. — Кто посмел поднять руку на моего сына? Кто из богов или демонов решился на такое?!

— Это был Азатот, султан демонов. Он был призван в гробницу воительницей Света Наджарой и при воскрешении ее супруга Цезаря погубил нашего сына, — не в силах сдерживать свои эмоции и чуть не плача, поведала ему столь суровая обычно Гера.

***


…Проснувшись в прекрасном настроении, Наджара увидела, что Гай уже ушел, не разбудив ее. Солнечный луч проник в комнату, приласкав ее своим теплом. Волосы молодой женщины золотились на свету. После ночи любви, которую подарил ей Цезарь, Наджара почувствовала себя счастливой. Наконец-то, их первая брачная ночь, тот миг, о котором она так мечтала и которого так боялась. Теперь она стала женой своего мужа и намерена была следовать за ним хоть на край света. Но где же он сам? Здесь во дворце или где-то в другом месте скрывается от лучей солнца, дарящего жизнь всем существам, кроме вампиров, которых оно губит?

С этими мыслями она вышла из спальни и пошла прямо по коридору.
Увидев вездесущего Поску, она спросила у него:

— Где мой супруг?

— Он в малом зале для гостей, дает указания офицерам, моя госпожа, — ответил тот и удалился. Наджара решилась войти в зал, ведь она тоже принадлежала к высшему руководству армии. Пройдя несколько коридоров, она очутилась перед дверью и зашла. Цезарь восседал во главе стола, а рядом с ним, слушая его речь, сидели несколько офицеров.

— Доброе утро, дорогая, — сказал Гай Юлий, прервавшись.

— Доброе утро, муж мой, — с очаровательной улыбкой на губах ответила она.

Взгляды всех присутствующих оказались прикованными к прекрасной воительнице. Все втайне завидовали своему императору за то, что тот оказался обладателем такого сокровища. Видевшая из всех лиц только лицо своего мужа Наджара не обратила внимание на то, что Марк Антоний был сегодня каким-то странным, а бледность его лица была сродни бледности Гая. Рядом с другом Цезаря сидел рыжеватый блондин по имени Луций Ворен. Не смотря на наличие собственной жены и детей, он умел ценить женскую красоту и сейчас восторженно глазел на Наджару.

Наджара подошла к столу и, придвинув одно из пустующих кресел, села.

— На чем вы остановились? — спросила она.

— На защите наших южных границ от нашествий кочевников, — ответил ей Цезарь, — я как раз собирался отправить туда строителей под охраной солдат, для постройки крепости.

— Они отбудут в течение недели, — ответил ему Антоний, — я займусь этим сразу после окончания совещания.

Далее шла речь о некоторых других важных вопросах, после чего все разошлись по своим делам. Остались лишь Цезарь и Наджара. Она встала из-за стола и с радостью подошла к своему мужу.

— Я проснулась, а тебя нет со мной рядом, — сказала она, поцеловав его и обвив шею руками.

— У меня были важные дела, и я не хотел будить тебя, видя, как сладко ты спишь, — ответил ей Цезарь.

— А зря, — с нежностью глядя ему в глаза, проговорила она. — Мы ведь с тобой одно целое, и мое место рядом с тобой. Если будет нужно, я последую за тобой хоть в ад.

— Не стоит, — полусерьезно-полушутливо отвечал он, — там не самый приятный климат, хотя общество, быть может, весьма занятное. Я-то этого не знаю, поскольку бывать там мне не доводилось, к сожалению или к счастью.

— Ну, теперь ты уж точно не сможешь попасть туда, — в тон ему отвечала Наджара. — А что случилось с Зеной? Она в заточении или ты убил ее?

— Когда я собирался лишить ее жизни, один из богов помешал мне и перенес ее в другое место.

— Тогда нам нужно быть готовыми к ее новому появлению. Она не из тех, кто простит смерть мужа… как и я.

— Я распорядился усилить охрану, — Юлий пристально посмотрел на нее. — Скажи, а как ты относишься к тому, что я обратил Габриэль?

— Когда-то я считала ее любовью всей моей жизни, но это время уже отошло в прошлое. Даже самая сильная любовь иногда изнашивается, — красивое лицо Наджары слегка омрачилось, — в особенности, когда речь идет о предательстве.

При этих ее словах Цезарь на минуту опустил глаза.

— Да, все это в прошлом, — продолжала воин Света, — а сейчас у меня есть только настоящее, и связано оно с тобой. Если ты обратил Габриэль, значит, у тебя была на это причина.

— Я лишь хотел отомстить Зене и знал ее слабое место, — ответил ей Цезарь, не желая рассказывать своей жене о том, что в прошлом провел ночь с Габриэль. — Теперь в ее лице мы имеем человека, знающего ход мыслей Зены и способного предугадать ее дальнейшие поступки.

— Ты как всегда предусмотрителен, Юлий! — восхищенно произнесла Наджара.

— Клянусь Бахусом, я горжусь этим! — улыбнулся он одной из своих фирменных улыбок, выводивших из себя Зену и других его врагов и заставлявших биться сильнее иные женские сердца. Затем он притянул Наджару к себе и впился губами в ее губы. Да, уста его были ледяными, но лед обжигает пламенней…


Глава двенадцатая
Луций-вампир. Султан демонов

Луций Ворен — сурового вида чуточку хамоватый блондин со стальным взглядом — был искусным и храбрым воином, одним из лучших среди цезарских орлов. Да, он мог сыпать проклятиями не взирая на лица, и характер у него был не сахар, но более преданного своему императору, долгу перед ним и перед Римом человека нужно было еще поискать. А еще он был отличным товарищем и любящим мужем. Вот только с женой Луцию не повезло. Изменив ему, она теперь растила сына, которого родила от другого и выдавала за своего племянника. Об этом, казалось бы, знали все, да только сам обманутый муж не знал и отказывался в это верить. Но в последнее время стал более задумчивым и все чаще вел беседу с бутылкой. Вот и этим вечером он был занят тем же в городской таверне, когда туда неожиданно вошел один из его непосредственных командиров — Марк Антоний. Луций удивленно поднял на него глаза, отметив при этом, что Антоний выглядит каким-то возбужденным, а глаза у него так и горят.

«Никак выпил уже? — подумал Ворен. — Но… у пьяного обычно красная рожа, а у этого бледная, словно воск. С чего бы это?»

Впрочем, когда Антоний подсел к нему, Луций не особенно удивился. Он не мог знать, что вакханка Габриэль послала Антония, чтобы тот в полную луну обратил и его в вампира, потому как им нужен был еще один человек для того, чтобы сформировать смертоносный клан… и нести за собой страх и ужас в ночи, а еще достойнее служить Цезарю, теперь являвшемуся не только императором Рима, но и императором ночи.

— Клянусь норкой Юноны! — начал Антоний. — Нехорошо пить в одиночестве. Так что давай пить этот напиток богов вместе.

Хмыкнув, Луций, подумавший про себя, что это не напиток богов, а какое-то дрянное пойло, налил и правой руке Цезаря, после чего они чокнулись.

— За что пьем? — спросил Ворен.

— За… новую жизнь! — загадочно ответил Марк Антоний.

Оба осушили свои стаканы, и Ворен заметил, что его собутыльник как-будто принюхивается к нему, причем его ноздри раздуваются как у хищного зверя.

«Что еще за хрень? — подумал Луций, искоса поглядывая на него. — Неужто приличной шлюшки рядом не оказалось, и он теперь на меня виды имеет?! Он же всегда только членом думает, а не башкой! Твою ж мать…»

К ужасу Ворена Антоний вдруг предложил ему выйти прогуляться. Тот закрыл глаза, мысленно призывая проклятия на голову Марка, но тот был его командиром, а командиру следовало повиноваться. Блондин молча кивнул, и они вышли в ночь.

Звезды усеяли небо и напоминали сейчас бесчисленные глаза какого-то чудища, глядевшего сейчас на них. Из-за облака выглянула полная луна, осияв их с Марком своим мертвящим светом. Антоний ухмыльнулся, причем его улыбка походила на оскал. Ворену почему-то стало не по себе.

Подкравшись к Ворену, Марк укусил его в яремную вену… Луций тут же стал вампиром, его кожа теперь была бледной с легким румянцем и холодной, словно лед. Чувствуя запах свежей и в тоже время молодой крови, Ворен решил отправиться на ночную охоту…

Но кто станет его жертвой? Луций никогда бы не поднял руку на слабого — так было, когда он был человеком, так было и теперь, когда он стал вампиром. Внезапно, перед его мысленным взором пронеслись картины одна омерзительней другой: горячо любимая им жена стонет под каким-то козлом, а потом рожает от него ублюдка. Ах, негодная! Руки Луция сжались в кулаки. Он знал, что сделает — он отправится в Рим, чтобы покарать изменницу. Но вначале сделает кое-что еще… Его друг Тит Пулло… они всегда были не разлей вода, а значит, должны быть вместе и теперь. Он должен обратить его! С этой мыслью Ворен взмахнул руками, словно летучая мышь крыльями, и полетел на поиски своего товарища.

…На первый взгляд Тит Пулло был простым легионером XIII легиона, неказистым и звезд с неба не хватающим, а еще часто употребляющим словечки вроде «мать-перемать» и «пошли все в задницу». Но это только на первый взгляд. У него была одна тайна, о которой не знал никто, даже его лучший друг Луций Ворен. Тит тренировался с мечом, когда перед ним из ниоткуда появился его побратим. Пулло с ужасом отметил его бледность и одну жуткую особенность — тот не отбрасывал тени.

— Друг мой, — дрогнувшим голосом начал все понявший Тит, — как… это с тобой произошло? Кто превратил тебя в кровососущую тварь?

Ворен оскалился и произнес: — Ты не понимаешь! Только теперь я познал истинный вкус жизни, а скоро познаю и вкус крови… вкус крови этой изменницы — Ниобы! Но ты должен быть со мною, друг… вечно!

Глядя на него с неизъяснимой тоской, Пулло покачал головой и сказал:

— Да, мы всегда были дружны и вместе прошли через множество передряг, но теперь… теперь ты больше не человек, и я должен убить монстра в память о человеке, который был моим товарищем!

— Что?! — зашипел Ворен. — Что ты говоришь?! Да ты… ты такой же предатель, как она, эта шлюха!

Луций хотел было броситься на Тита, но последний быстро открыл сундук и достал оттуда осиновый кол. Луций Ворен не мог знать, что Тит Пулло — потомственный охотник на вампиров, почитавший своим долгом истребление этих детей ночи. Поняв это, Луций обернулся антропоморфной летучей мышью и кинулся на Тита, между бывшими товарищами завязалась драка… Помимо оружия против вампиров, Пулло был вооружен еще и гладиусом, но Ворен был силен и ловок, а помимо этого, теперь еще и обладал сверхспособностями. В скором времени оба были изранены, и вампир, временно взявший верх, собирался было перегрызть глотку охотнику, как вдруг в их драку вмешалась влетевшая в окно вакханка Габриэль.

— Клянусь Вакхом! Что здесь происходит?! — воскликнула Габби.

— Мужские разборки… — хором ответили Луций и Тит, к которым неожиданно вернулась мужская солидарность. — Не мешай нам, женщина!

— Прекратите! — строго сказала вакханка Габриэль.

Не смотря на ее вмешательство, Луций и Тит все равно продолжали драку, но через пару минут Варен решил завязать разговор с бывшим другом.

— Давай поговорим, — заговорил Ворен, — драка решает не все.

— Может, ты и прав, — неожиданно согласился охотник на вампиров, — дружба важнее, чем глупые разборки.

— Ну, зато теперь я вижу что ты не размазня! — хлопнул друга по плечу вновь принявший человеческий облик Луций.

— Ну и на том спасибо, — усмехнулся Тит.

Луций вернул ему улыбку. Ему захотелось обняться с другом, но пока что он себя сдерживал, да и наличие осинового кола у охотника к задушевным беседам и дружеским объятиям мало располагало.

Он вновь посерьезнел и проговорил:

— Тит… тебе, наверное, наврали о том, что вампир — это лишь хладный демон без души и машина для убийств, но это не так! У меня есть душа, и душа моя помнит все, особенно, нашу дружбу, которую я никогда не предам. Мой друг и брат, ты навсегда в моем сердце… — Титу при этих его словах показалось, что у рыжего вампира влажные глаза. — Мужчины не плачут… и вампиры тоже. — Луций слабо улыбнулся. — И знай еще одно: я никогда не трону слабого — женщину, старика или ребенка. Я остался прежним, Тит… Но я должен совершить возмездие над этой прелюбодейкой Ниобой! Она разбила мне сердце…

Тит Пулло с грустью посмотрел на друга и проговорил:

— Значит, ты уже знаешь о Ниобе… Дружище, она тебя всегда была недостойна, но не стоит она и того, чтобы ты марал о нее руки. Забудь ее, и так она умрет для тебя.

— Она для меня уже умерла, но я должен совершить отмщение за свою поруганную честь, — отвечал суровый римлянин.

— Может, все-таки не стоит этого делать? — продолжал уговаривать друга Тит. — Месть ничего не решит.

— Нет, друг, стоит, — блондин покачал головой, — ты не понимаешь… я любил Ниобу, и она была для меня всем, и вот… она предала меня.

— Я знаю… — вздохнул Тит. — Но ты пойми, убив ее, ты убьешь себя… А я не хочу терять друга…

Луций некоторое время молчал, думая над словами друга. Любовь к жене превращалась в нем в ненависть, а ненавидящий действительно разрушает собственную душу. И… убив Ниобу, не уничтожит ли он лучшее, что есть в нем самом? Тит прав.

— Ты прав, Тит… — наконец выдохнул блондин. — Просто, став вампиром, я получил видение о своей жене. Я видел то, как она извивалась под каким-то ублюдком, словно змея, и меня охватило бешенство. Но гнев — плохой советчик.

— Ну вот, — необычным для него, ласковым голосом сказал Тит Пулло, — успокойся и выбрось эту змеюку из своей головы. Давай лучше пойдем выпьем, зальем печаль и со здешними девочками развлечемся.

— Клянусь норкой Юноны! Ты прав! — к Луцию начало возвращаться жизнелюбие, а с ним и юмор, пусть иной раз и черный. — Вот только я теперь другое красненькое пью и что-то проголодался…

— Ну-ну, полегче, — полусерьезно-полушутливо ответил Пулло.

Взявшись за руки, друзья словно школьники отправились веселиться и искать приключений на свои головы. Габби видела, что они помирились и радовалась этому.

«Все хорошо, что хорошо кончается…»

Но ей самой не давала покоя одна мысль — мысль о своей дочери Надежде, а еще о том, что Цезарь имел право знать, что это и его дочь тоже…

«Сейчас или никогда!» — сказала она себе.

Вампиресса взмыла вверх к луне — солнцу мертвых. Лунная дорога вела ее ко дворцу Цезаря.

Тот в это время сидел за столом в кабинете и просматривал депеши. Пауки в официальном Риме как всегда составляли очередной заговор. Но его это почти не заботило. Куда большее впечатление произвело на него письмо одной женщины из его прошлого. Она была удивительна и так прекрасна! Будь она еще и добра, все было бы спасено… и кто знает, может быть, сейчас он был бы не с Наджарой, а с ней. Но нет, ее душа черна, как ночь или как ее чудесные кудри, за которыми она так любит ухаживать. Звали ее Сервилия, и была она матерью давно прощенного им предателя Брута. Но мало кто знал, что у нее есть и другое имя — странное, загадочное, словно она сама… Алти! Его эта римлянка получила, когда бросив роскошную и безбедную жизнь юной патрицианки, ушла жить в поселения амазонок. Там она училась и мастерству боя, делавшему этих женщин сильнее римских легионеров, и тайным, запретным знаниям. Но воинственные девы изгнали ее… не из-за последнего, а из-за того, что она родила сына и вместо того, чтобы убить его — известно ведь, что амазонки оставляли только девочек — отослала на воспитание своим родственникам в Рим. Мальчик этот и был Марком Брутом. Кем был его отец Цезарь не знал, и они с Алти никогда не говорили на эту тему. Однако же, Юлий всегда опекал сына любовницы и прощал ему все, зная, как та привязана к нему. И вот теперь, потеряв сына, она разразилась слезами и проклятьями в его адрес. Что он мог ей на это ответить? Что ее сын в будущем должен был стать предателем и его убийцей? Может ли в это поверить мать? А если и поверит, материнское сердце, даже самое черное, всегда оправдает для себя ребенка…

За такими вот раздумьями Габриэль застала Цезаря.

— Повелитель… — начала она и вдруг умолкла, не решаясь продолжать дальше.

Цезарь удивленно посмотрел на нее.

— Нет, — наконец собралась с силами она, — просто Юлий… я должна тебе кое-что сказать…

— Продолжай, — изумленно, но решительно сказал он ей.

— Юлий… — Габриэль слегка вздохнула. — Помнишь ту ночь в Британии? У нас есть общая дочь.

Юлия настолько поразили ее слова, что он решил будто ему изменяет слух. С другой стороны, они вселили в него пусть зыбкую, но надежду. Он потерял того, кто был ему не только другом, но и сыном, хоть и не по крови… Две его дочери умерли — прекрасная, благородная Юлия и удочеренная им в Британии девочка-найденыш, которой он дал имя Надежда. В том, что последняя была мертва Цезарь никогда не сомневался. И вот Габриэль говорит, что у него есть дочь! Возможно ли это?

— Повтори, что ты сказала! — вскричал он.

— У нас есть дочь, — снова сказала ему Габриэль, а затем поведала ему историю, которую уже известную читателю.

Цезарь был просто повержен ее рассказом. Надежда… та малютка, которую он сделал своей приемной дочерью, являлась таковой и по плоти! А ее мать пыталась его убедить в том, что она была каким-то адским созданием и родила какое-то чудовище, после чего была вместе с ним не уничтожена. Нет, не уничтожена! Снова возродилась из пепла, как птица феникс. И Габриэль считает, что она сейчас в Британии…

Закрыв лицо руками, он дослушивал рассказ бывшей спутницы Зены. Когда та закончила его, надолго воцарилась тишина.

Наконец, Цезарь поднял голову и, посмотрев ей в глаза, произнес:

— Почему ты все это время молчала?

— Но… — начала Габриэль. — Ты был врагом Зены и…

— Кто-то еще знает об этом?

— Твой друг Антоний… больше никто, — Габриэль прикрыла глаза. — Если кто-то еще и знал, они уже мертвы.

— Ты здесь пыталась меня убедить, что наша дочь то ли демон, то ли одержимая… — промолвил Юлий. — Я ни за что не поверю в это, хоть и помню, что у нее были необыкновенные способности.

— Верить или нет — дело твое, но ты сам во всем убедишься, когда… — Габби осеклась под упорным взглядом римлянина.

— Когда увижу ее? — закончил за нее Цезарь. — Так оно и будет! И это будет в самом скором времени. Скоро мы будем в Британии.

***


…Зевс стоял на краю пропасти, и его седые волосы развивались на ветру, а борода придавала царю богов грозный и величественный вид. Начиналась разрушительная буря, и подвластные Громовержцу молнии разрезали темные небеса. Бог призывал имя своего врага — одного из Древних, почитающих себя истинными богами, имя которому было Азатот.

— Ты внемлешь мне, убийца моего сына?! — кричал он в пустоту, и крик его отдавался жутким эхом. — Не прячься, выйди со мной на честный поединок!

В ответ раздалось нечто среднее между безумным ревом и человеческой речью:

— Я и не прячусь, лжебог!..

Внезапно, бездна разверзлась, и посреди бушующего, поистине адского пламени показался черный трон, на котором восседало Нечто. Это был какой-то бесформенный кошмар, описать который не дано ни смертному, ни богу. У этого жуткого божества не было глаз, но в то же время казалось, что их у него миллионы, и все они следят за тобой. Было оно не только слепым, но и безумным, и это делало его еще опаснее. При этом Азатот — а это был именно он — играл на флейте, извлекая из нее нежные, чарующие звуки. Более прекрасной, но в то же время дьявольской мелодии ухо Зевса еще не слышало. Сейчас бессмертный бог оказался на месте смертного героя Одиссея, которого смущало пение сирен. Вот только эта чудо-музыка была в сотни или тысячи раз опаснее голосов морских дев. Под нее рушились старые миры и создавались новые.

Зевсу хотелось самому стать и слепым, и глухим, чтобы не видеть этого чудовищного и одновременно чудесного зрелища, не слышать пения волшебной флейты.

— Ты убил моего сына Ареса! — собрав свою волю в кулак, вскричал царь богов. — Так приготовься же умереть сам!

С этими словами Зевс метнул в Древнего молнию необычайной силы, но та не причинила ему ни малейшего вреда. Но греческий бог не желал признавать себя побежденным и атаковал султана демонов вновь. И снова неудача. Азатот был неуязвим.

— Мы, Древние, намного сильнее вас, олимпийцев… — проревел Азатот. — И однажды вы падете, уступив место нам — истинным богам! Это ваша судьба, смирись с этим!

— Я никогда не был рабом судьбы, я был и буду ее царем! — бросил ему Зевс.

Внезапно, ярость и гнев царя богов материализовались, обернувшись огненными и метеоритными дождями, которые обрушились на мерзкого, бесформенного Азатота. Древний взревел, но для него это было не более, чем уколом булавки.

— Я мог бы тебя уничтожить как жалкое насекомое, Зевс, — раздались слова султана демонов, — но я этого делать не стану. Мне просто хотелось увидеть твою силу, узнать, на что ты способен. Ты силен и смел, но все это ничто в сравнении с нашей мощью. Ответь я тебе ударом на удар, и ты бы не вынес ужасного жара и черного излучения. Мы еще сойдемся в последней битве — битве пантеонов. Но сейчас… я хочу вознаградить тебя за храбрость!

Говоря так, Азатот отрыгнул Ареса — живого и невредимого — точно также, как когда-то безумный Кронос отрыгнул проглоченных им детей, одним из которых был Зевс. Обычно важный и степенный царь богов со слезами радости обнял своего сына. Сейчас он был обычным отцом, потерявшим, но вновь обретшим свое дитя.

— Мальчик мой! — бормотал он, прижимая к себе Ареса. Тот не противился этим проявлениям отцовской любви, только молча удивлялся им, потому как не думал, что она так сильна.

***


…Джинны давно не говорили с воином Света и не посылали ей видений, но сейчас Наджара увидела их вновь. Увы, вместо джиннов праведных — служителей Аллаха, в этот раз пред ней предстали шайтаны — слуги Иблиса. Их вид был ужасен! Если вид праведных был подобен солнцу, глядя на которое можно ослепнуть от яркого, чистого света, то вида этих нельзя было вынести, потому что они были гнусны.

Черные, как сажа, уродливые, как смертный грех создания с рогами на головах подступали к Наджаре, протягивая к ней свои отвратительные руки.

— Зачем вы здесь? Что вам нужно от меня? — в ужасе вопросила женщина.

— Отступница… отступница! — заворчали они, наседая на нее. — Ты изменила своей вере, выйдя за язычника, и теперь ты — наша!

— Я никогда не изменяла своей вере и всегда служила Свету! — отвечала, выхватив меч, Наджара. — Исчезните, твари!

— Нет, ты теперь наша… наша! — не сдавались богомерзкие существа. — Убей себя, только тогда искупишь свое отступничество!

Внезапно, рука воительницы, сжимавшая меч, будто перестала ей повиноваться и приставила оружие к ее собственной груди. Потерявшая рассудок Наджара уже готова была заколоться, когда в ее покои вошел он, ее Юлий. Шайтаны мгновенно исчезли, будто их и не было, и разум женщины вновь был ясен.

— Что ты делаешь?! — испуганно вскричал Юлий.

Наджара вымученно улыбнулась и проговорила:

— Да ничего, просто немного упражнялась с мечом.

— А почему ты так бледна и дрожишь, будто в лихорадке? — продолжал волноваться ее муж.

— Просто не очень хорошо себя чувствую, но это пройдет, милый, — ответила Наджара, позволив ему обнять себя и прижать к своей груди.

Цезарь, собиравшийся рассказать ей о своей дочери и о предстоящем походе в Британию, теперь отказался от этой идеи. На душе у него было неспокойно. Что делать? Вернуть свою дочь, присоединив при этом новые земли к империи, или пока оставаться здесь и смотреть за своей женой, поведение которой так напугало его? Не давала покоя и мысль о Сервилии и о своей вине перед ней.

— Я здесь, с тобой, и я люблю тебя… — прошептал он.

…В это время в далеком Риме ухоженная женская рука с острыми отполированными ногтями, напоминавшая когтистую лапку, подкидывала колдовское зелье в огонь, и бархатный голос шептал:

— Скоро, скоро…


Глава тринадцатая
В Британии. Дочь и сестра

Примечания:
Рейтинг этой главы 16+, а конец главы с привкусом инцеста. Есть маленькая отсылка к "Ван Хельсингу")


…Наджара погружалась в пучину безумия все сильнее. Произошло то, о чем она мечтала когда-то — джинны теперь не оставляли ее ни на минуту, но, увы, если раньше они были ее друзьями, то теперь превратились во врагов. Еще не так давно они все же исчезали, когда рядом с их жертвой оказывался Цезарь, либо кто-то другой из мира живых, и тогда разум женщины прояснялся. Теперь же она постоянно видела их — они то корили ее за предательство, в котором она не была виновата, то нашептывали ей мысли о сведении счетов с жизнью. Сотни раз Наджара могла оказаться мертвой, но муж и Поска не теряли бдительности и всегда успевали вовремя оказаться рядом, чтобы помешать ей.

От похода в Британию Цезарь не отказался, поскольку тот был слишком важен для него, ведь там ждали не только новые завоевания и открытия, но и потерянная им дочь, которую он мечтал обрести вновь, а еще… то, что могло сделать его сильней. Но Юлий не мог оставить свою больную жену даже на преданного Поску, как бы он ему не доверял. Он все еще слишком любил Наджару и ему было нестерпимо больно видеть то, как эта нежная, но и сильная женщина превращается в лишенное разума и чувств существо. День и ночь он думал над тем, как вылечить ее, как вернуть ее, прежнюю. Египетские лекари оказались так же бессильны, как и он, хоть египетская медицина и была, наверное, самой древней и развитой. Соотечественники Юлия преуспели не больше египтян.

— Это чье-то темное колдовство, господин, — качая лысеющей головой, говорил Поска, и Юлий соглашался с ним, потому что другого объяснения творившемуся с Наджарой найти не мог…

Как только стало очевидным то, что Наджара полностью утратила разум, Цезарю пришла в голову мысль, от которой он в свое время отказался — мысль сделать ее вампиром. Но тут же ему подумалось и другое: а что, если при этом перерождении рассудок все равно не вернется к ней, и вместо любимой жены он получит просто немертвого слугу, вроде зомби? Это заставило его ужаснуться и отбросить эту идею.

«Нет, никогда, ни за что я не сделаю этого с моей Наджарой…» — сказал он себе мысленно, и большие темные глаза его наполнились слезами.

— Подите прочь, прочь, шайтаны! — кричала в это время в пустоту Наджара.

— Успокойся, — в очередной раз ласково говорил ей Юлий, сжимая ее руки и заставляя посмотреть на себя, — и не бойся ничего! Я прогоню их, вот увидишь! Прости, что не смог сделать этого до сих пор…

Слезы душат его, и он нуждается в утешении не меньше, чем она, а страдания его, наверное, еще сильнее, чем ее, ведь, в отличии от нее, он в своем уме. Наджара силой своей любви смогла вытащить его с того света, пусть она и не знала, что все это было задумано им, а вот он не может вытащить ее из этой паутины безумия, в которой она вязнет все сильней и сильней…

Но честолюбие, составлявшее его величайшую страсть, было по-прежнему сильно. Оно двигало им всю его жизнь с ранних лет, подобно тому, как вампиром движет вечная жажда. Цезарь помнил о Британии. Хотя он помнил также и о том, что где-то там, на земле бриттов живет его дочь. Юлию, дочь, подаренную ему его первой любовью Корнелией, уже не вернуть, и он не мог так же потерять и Надежду.

Нужно было принимать решение, и Юлий, наказав Поске приглядывать за Наджарой, уединился в своем кабинете. Там, после некоторого раздумья он вызвал к себе Антония. Пьяный от вина и крови храбрый вояка незамедлительно явился, как всегда готовый выполнить любую его волю. Так было тогда, когда он был человеком, так было и теперь, когда он стал вампиром.

— Марк, — начал Юлий, отхлебнув из кубка кровь, — как ты понимаешь, я не могу сейчас оставить Наджару, но Британия должна быть присоединена. Ее покорение принесет нам большие экономические выгоды, хотя бы из-за зерна и драгоценных металлов… Ты будешь моим мечом и возглавишь легионы. Луций Ворен будет тебе хорошим советчиком. Парень умен и хитер, хоть и похож на варвара… люблю его за это. Ночь станет для вас днем.

— Сделаю все, что смогу, — отвечал Марк Антоний, — но… ты же знаешь, я не стратег. Я солдат, а не генерал.

Юлий слегка вздохнул. Кому, как не ему было знать, что это правда. Он хорошо изучил своего друга и подчиненного.

— Как я уже говорил, у тебя есть неплохой советчик в лице Луция Ворена, а в остальном…

— В остальном я буду думать, что бы в этом случае на моем месте сделал ты, — закончил за него Антоний.

— Можно и так, — с легкой улыбкой ответил император. — Запомни одно правило: разделяй и властвуй. Врагов всегда можно перессорить между собой, и разобщенные они никогда не смогут одолеть тебя. Кроме того, среди местных вождей всегда можно найти союзника, который пожелает использовать нас, римлян, в борьбе против своих соперников… и не заметит, как используют его.

— Гениально, — брякнул Марк, чем снова вызвал улыбку Юлия.

— Благодаря Автолику у нас есть чертежи фараона Сети, — продолжил император, — но сейчас некогда этим заниматься. Отложим это до лучших времен… до похода на Парфию. Британский вопрос вполне решаем и без авиации. Кстати, что-то мне подсказывает, что тамошние боги будут на нашей стороне.

— Почему ты так думаешь?

Юлий вновь пригубил из кубка и, прикрыв глаза, проговорил:

— Кельты стали меньше чтить своих богов, но во всем послушны возомнившим себя богами друидам. Это вряд ли радует Кернунна — самого ревнивого из кельтских богов. Попробуй завоевать его покровительство, ибо нам это нужно вдвойне.

Антоний вопросительно взглянул на него, и он закончил свою мысль:

— У него есть то, что нужно мне. Я думаю, он сам это предложит.

Марк привык к тому, что его любимый полководец часто говорит загадками и не стал больше выпытывать.

Юлий поднялся из-за стола, подошел к другу и, глядя ему прямо в глаза, произнес:

— Найди мою дочь и привези ее ко мне. Да! И возьми с собой ее мать, теперь от нее больше толку, чем было раньше.

— Да, мой император, — ответил Антоний, отсалютовав ему по-римски.

…Поросшая густыми зелеными лесами и населенная дикарями, разукрашивающими лица и тела в синий цвет, Британия оказалась крепким орешком для римлян. Первое их вторжение туда прошло не очень удачно. Эти земли были для римлян совершенно незнакомыми и опасными, а варварская королева и пришедшая ей на помощь Зена создали им и их полководцу много хлопот. К тому же Цезарь оказался тогда втянутым в дела богов. Марс-Арес требовал от него уничтожить храм неведомому богу — Дахоку, называя того воплощением зла. Кернунн требовал перебить всех друидов, что было противно Юлию, чуждому напрасной, неоправданной жестокости. Друиды же в свою очередь досаждали ему и его людям своей магией и, что еще хуже, вдохновляли кельтов на борьбу против римских захватчиков. Случалось, что Цезарь в гневе уже собирался отдать приказ об их истреблении, но потом вспоминал о том, что среди друидов он видел девушек и мальчика лет семи. Тогда он останавливался, не желая прослыть убийцей детей. Нужно было найти другой способ остановить этих вредоносных жрецов, бороться ведь можно не только с помощью меча. Но не в этот раз, уж слишком докучала старая «подруга» Зена… Ну что же, первый блин всегда комом. Именно так философски и посчитал Юлий. Он пообещал себе учесть ошибки, допущенные во время этой кампании, чтобы не повторить их, когда он придет сюда вновь. Увы, провести новую кампанию суждено было не ему, а Антонию, пусть и напутствуемому им. Кроме того, Цезарь дал дополнительные указания Луцию Ворену, которому суждено было стать в этом походе правой рукой Марка.

Внушительный римский флот вновь плыл к таинственному острову. Ветер развевал паруса с четырьмя непонятными для варваров символами SPQR. Корабли, на которых в этот раз плыли римляне, больше подходили для высадки, чем в прошлый раз, поскольку были более широкими и более низкими для облегчения вытаскивания их на берег. Так как их предводители стали вампирами, ночь теперь превратилась для римлян в день. Днем Антоний, Ворен и Габриэль прятались в трюме от опасных для них лучей солнца. Но, к счастью для них, по мере приближения к острову дни становились все дождливее и туманнее. Тита Пулло, достойного друга Ворена, такая погода приводила в уныние, и он все время брюзжал, иногда бранясь и со своим однополчанином и обзывая его рыжим кровопийцей. Несмотря на то, что он находился у Ворена в подчинении и на то, что тот теперь был не совсем человеком, для них обоих на первом месте была их дружба, разрушавшая любые преграды между ними. Габриэль днем спала в трюме, а ночью выходила на палубу и, свесившись, смотрела на волны. Ветер развевал ее чудесные волосы, что делало вакханку еще прелестней. Часто случалось, что Антоний подкрадывался к ней сзади, обнимая за талию и требуя к себе внимания, но она отмахивалась от него.

— Жезл Юпитера! — возмущался Марк. — Для чего ты тогда обратила меня? Вещала что-то о семье, а теперь посылаешь в Плутонову жопу!

— Остынь, — криво улыбалась темная Габриэль. — Побудь один, это пойдет тебе на пользу. Подумай о кампании.

— Да думаю я, думаю о кампании и этих гребаных варварах! — не унимался друг Юлия, так мало на него похожий. — Но мысли о голоде что-то сильнее… Изголодался я, понимаешь, по женской ласке, да и по кровушке тоже…

— Кровь у тебя есть… — протянула, зевнув, Габби.

— Крысиная… фу! — скорчил рожу Антоний.

— Будь доволен тем, что имеешь и не мешай мне думать, — Габриэль сегодня была склонна к философии, что раздражило Антония еще сильней.

— И о чем же ты таком важном задумалась, скажи на милость? — с досадой спросил Марк.

— О Надежде, — искоса посмотрев на него, ответила Габби, — о том, что я ведь ее предала… родила, а не вырастила и вместо того пустила плавать в корзинке, словно котенка… А потом я ее предала уже иначе и убила.

— Ох, прости меня, я грубиян! — тут же расчувствовался Марк. — Не грусти, твоя дочь… ваша с Юлием дочь ведь снова живет, и мы ее скоро найдем. Скоро ты обнимешь ее!

— Спасибо, — тихо ответила Габби и на сей раз позволила римлянину обнять и поцеловать себя.

Но на сердце у вакханки было неспокойно. Какой она найдет свою дочь, и что если та не захочет знать ее? Оставил ли ее обитавший в ней демон? Нет, она не будет об этом думать, иначе сойдет с ума. Она позволит Антонию целовать и ласкать себя и в его объятиях ненадолго забудет обо всем.

Тем временем, туманный остров все приближался, и в один прекрасный день, вернее, вечер римляне высадились в месте, которое сам Цезарь с своих инструкциях указал Антонию и Ворену как лучшее место для высадки по сделанным им из результатов прошлой кампании выводам. На сей раз бритты не явились на своих колесницах препятствовать римлянам.

— Боятся, — презрительно проговорил Антоний, — увидели наши корабли и боязно стало.

— А может, просто хотят выиграть время, — сказал Луций Ворен.

Так оно и вышло. Как только римляне предприняли ночной марш вглубь материка, бритты, похожие на чертей из-за своей обычной боевой раскраски, напали на них.

— Долбаные патлатые и размалеванные кельты! — выругался Антоний. — Вперед, ребята, дадим им жару во славу Рима!

И тут же раздался громовой крик Луция Ворена:

— Тринаадцатый!

Бравые легионеры ринулись на врага со своими гладиусами. Варвары сражались остервенело, но их дикарская ярость не устояла перед римским коротким мечом. К несчастью для кельтов Антоний, Луций Ворен и сражавшаяся на стороне римлян Габриэль помимо обычного оружия пустили в ход клыки. Теперь Антоний мог насытиться сполна горячей варварской кровью. Его зубы то и дело смыкались на мощных вражьих шеях.

После того, как кельты ощутили на себе разящий член, простите, меч Юпитера, Антоний приказал разбить лагерь. Там римляне стали праздновать свою первую победу на этих землях. Выпив после кровушки красного вина Марк снова стал просить Габри о внимании, но та опять была неблизкая и неласковая. Тогда раздосадованный вампир полетел в ночь искать себе приключений с местными белокурыми и рыжими красотками и улучшать британский генофонд. Тит Пулло с завистью смотрел ему вслед.

— Вот вернемся, и я тоже выпью все вино и перетрахаю всех шлюх, — размечтался он.

Заметив возмущенный взгляд Габриэль, Ворен прикрикнул на него:

— Замолчи! Как тебе не стыдно?!

Тит тут же поправился:

— Простите, я хотел сказать «осчастливлю всех прекрасных дев».

Габриэль, вздохнув, пробормотала:

— Эти мужчины…

Ворен же хотел было снова пожурить своего друга, но потом подумал о том, что у него самого давно не было женщины. Некстати вспомнилась изменница Ниоба…

Внезапно, в палатку вбежали двое часовых, имевшие какой-то растерянный вид.

— В чем дело? Привидение увидели, что ль? — недовольно спросил у них Луций Ворен.

— Там женщина-воин… мы не смогли с ней справиться.

— Дожили… — возвел очи горе Луций. — Не смогли справиться с женщиной?!

— Это Зена? — встрепенулась Габриэль.

— Это не Зена и это не совсем обычная женщина… — отвечали незадачливые часовые.

— Ладно, я пойду разберусь в чем дело, — проворчал Луций, подымаясь.

— Я с тобой, — сказал ему Тит.

— Не надо, я женщин не боюсь, — бросив выразительный взгляд на проштрафившихся часовых, ответил его друг-начальник.

Выйдя из палатки бодрым, несмотря на выпитое, шагом, Луций Ворен увидел перед собой высокую и статную, но отнюдь не мужеподобную незнакомку с коротко стриженными рыжими, как пламя волосами.

— Так ты и есть знаменитый друг Цезаря — Марк Антоний? — с любопытством разглядывая его, спросила она на латыни, но с певучим кельтским акцентом.

Луций сначала хотел сказать, что она ошибается, но потом передумал и с улыбкой проговорил:

— Ну, если тебе так нравится, можешь звать меня Антонием.

— Хм… Я представляла тебя другим, — протянула дама. — Думала, ты смугл и темноволос, а ты на кельта похож, только бритый.

— Римляне не все темноволосые, это заблуждение, — ответил Луций, которому не очень нравилось сравнение с варваром.

— Значит, это из-за тебя и твоей солдатни столько шума? — продолжала насмешничать незнакомка. — Не могу сказать, что я впечатлена.

— Будешь… — ухмыльнулся Луций. — Если захочешь познакомиться со мной поближе.

Говоря так, он хотел приобнять ее за талию, но рыжая ловко увернулась.

— Не распускай руки, римлянин, — дерзко сказала она. — Мой визит чисто деловой.

— Тогда перейдем к делу, — серьезно ответил, не отводя от нее глаз, Ворен. — Но хоть скажи мне свое имя, прекрасная незнакомка!

— Меня зовут Морриган, я наполовину богиня и наполовину человек, увы… — отвечала огненноволосая красавица. — Человеческая природа делает меня слабой, но благодаря Кернунну я могу быть сильнее всех на свете.

— Ты пришла от него?

— Да, чтобы предложить тебе сделку, от которой ты не сможешь отказаться, — голосок Морриган напоминал колокольчик. — Кернунн уже предлагал это Цезарю в прошлый раз, но тот упорно отказывался. Думаю, теперь бы он не повторил этой ошибки и вряд ли тебя похвалит, если ты откажешься. Разделайся с друидами и тогда… — красавица загадочно умолкла.

— И тогда? — подхватил Ворен.

— И тогда вы, римляне, во-первых, получите покровительство наших богов, а, во-вторых, получите кровь Кернунна. Мы знаем, что она нужна Цезарю… слухом земля полнится. Как только ваш император испьет ее, он станет еще сильней. Солнечные лучи больше не будут ему страшны…

Глаза Луция Ворена загорелись. Он подумал о возможностях, открывавшихся перед вампиром, испившим такой крови. Она пригодилась бы не только Цезарю…

— Что-то мне подсказывает, что Кернунн щедро делится своей кровью и с тобой… — сказал он вслух.

— Так и есть, — весело отвечала Морриган, — и я могу продемонстрировать, что я могу с ее помощью…

В руках красавицы появилась чаша с кровью, и она с наслаждением отхлебнула из нее.

— А теперь смотри, — с задорной улыбкой сказала она.

— Весь внимание.

Со скоростью метеора Морриган обежала вокруг него, переместилась дальше, а потом вернулась назад. Человеческому глазу было трудно уследить за всеми ее передвижениями.

— Не могу сказать, что я впечатлен, — с притворным равнодушием проговорил Ворен.

— Будешь, — хихикнула Морриган, стремительно атаковав его.

Человек не смог бы среагировать на ее нападение сразу, да и дралась она не хуже Зены. Но вампир сильнее и ловчей человека. Оскалившись, Ворен зашипел и начал становиться рукокрылым.

— Э, да Цезарь, смотрю, обратил тебя, — не растерялась полубогиня, приготовившись обороняться.

— Я не хотел, чтобы у нас с тобой были другие столкновения, кроме тех, что ниже пояса, но ты меня вынуждаешь! — прошипел вампир.

— Ну что ж, посмотрим, кто из нас окажется сверху! — рассмеялась Морриган.

Они начали драться и не заметили, как их борьба стала плавно переходить в любовную. Вампиру удалось повалить полубогиню на землю, и он принялся рвать своими когтями на ней одежду.

— Эй, эй, полегче, грубиян, — сердясь, да не очень, промурлыкала она и… стала помогать ему.

Ворен принял человеческий облик и, сбросив доспехи, рванул на себе тунику… Он вошел в нее резко, стремительно и быстро-быстро задвигался в ней. При этом он ласкал чудесные груди Морриган, покусывая озорно торчащие соски.

…Время спустя, когда они, усталые и довольные лежали в объятиях друг друга, Ворен произнес:

— А я ведь соврал тебе. Я не Антоний, меня зовут Луций Ворен.

Морриган приподнялась на локте и возмущенно уставилась на него:

— Что?! Ах ты… Да я тебя убью, но давай сначала продолжим… я хочу еще! Но теперь сверху буду я!

— Да со всяким удовольствием, — хохотнул Ворен, — но… скоро рассвет и…

Морриган хитро улыбнулась.

…В палатку Ворен вернулся поздно… по меркам вампира. Солнце уже давно взошло, но теперь его лучи могли лишь согреть, а не опалить Луция.

— Где ты был? Мы беспокоились, солнце уже высоко в небе! Но как тебе удалось?.. — засыпали его вопросами Тит и Габриэль.

— Долгая история, — тонко улыбнулся Луций. — Скажу только, что мне довелось попробовать божественный нектар.

— Вот же извращенец! — подозрительно покосившись на него, буркнул Тит.

— А еще, — продолжил Ворен, — нам нужно срочно решить вопрос с друидами. Цезарь не хотел устраивать смертоубийства, и я сам не сторонник этого, но…

— Что ты предлагаешь?

— Узнать, не делают ли они чего-то подозрительного, из-за чего их деятельность можно было бы запретить. Местный народ их, конечно, почитает, но не бывает так, чтобы все были довольны. Все равно хоть один недовольный найдется.

Более-менее поднаторевший в римских интригах Ворен справедливо считал, что и в этих глухих местах все точно также. Но боги, похоже, услышали его, и некоторое время спустя часовой доложил о том, что какой-то кельт хочет видеть их полководца. На сей раз Луций играть роль Антония не собирался, но последний не возражал против того, чтобы при его разговоре с незнакомцем присутствовали они с Титом и Габриэль. После вчерашних возлияний Марк мучился похмельем и выглядел не очень хорошо что для человека, что для вампира.

Представ пред грозные, красноватые очи полководца, рыжий детина начал цветастую речь:

— О, подобный Таранису, могучий, словно гроза, воитель…

Антоний, схватившись за голову, простонал:

— О боги, что за херню ты несешь?! Мне и так тошно… Скажи мне просто, чего тебе надо?

— Цицерон хренов, — хмыкнул Ворен.

— Я насчет друидов… — сконфузившись, начал детина.

Но тут он заметил Габриэль, и его реакция при этом была несколько неожиданной.

— Спасайтесь, это она! — заорал он, пятясь. — Не надо, не убивай меня! Я ничего им не собирался говорить!

— Ну что опять такое? — простонал Антоний. — Ох, моя башня…

— Это… это она! — не унимался варвар.

— Кто — она?

Решив, что это либо сумасшедший, либо убийца, прикидывающийся им зачем-то, Габриэль, зашипев, подлетела к нему.

— Я перегрызу тебе глотку, если не скажешь, что за комедию ты ломаешь! — пригрозила она.

— Не… не надо! — задрожал кельт. Потом, словно что-то поняв, он изумленно проговорил: — Ты… ты вампирша, ты не богиня! Значит, ты — не она.

— Да что ты все заладил «она — не она»?! — проворчал Ворен. — К делу.

А Габриэль помрачнела, начав понимать, что человек принял ее за другую.

— Говори! — сказала она ему, проведя коготком по его шее. — Что общего у друидов с этой богиней и кто она?

— Они… они заставляют нас поклоняться ей. А еще они вроде как учат добру, но при этом…

— При этом требуют, чтобы вы несли их секте денежки, как обычно, — хмыкнул Антоний, к которому вернулось чувство юмора. — Знаем мы такие дела.

— Да нет, не это, — замотал головой варвар, — им ничего не нужно, только…

— Что — только? Давай, говори, не мямли!

— Они говорят, что принести в жертву человека — это желанное действо богобоязненности, а съесть его плоть — самое большое благо, — вымолвил дрожащим голосом кельт.

Антоний переглянулся со своим советником. Римляне подумали об одном и том же: поводом к подавлению культа друидов будут именно человеческие жертвоприношения. Но темную Габриэль больше заботила богиня…

— Ворен, — обратился Антоний к центуриону, — вы с Пулло отправитесь, как начнет смеркаться, на разведку в логово этих друидов.

— Слушаюсь! — отсалютовал Ворен.

— Я пойду с ними, это дело касается и меня! — вызвалась Габриэль.

— Не вижу причин отказать тебе, тем более, что я не считаю этих жрецов такими уж грозными вояками, — проговорил Антоний. — Юлий, вообще, говорил, что видел среди них ребенка.

— Ребенок опаснее всех! — вскрикнул кельт. — И бойтесь богини — она очень могущественна!

— Посмотрим… — задумчиво проговорил Ворен. — А ты тоже пойдешь с нами, так как нам нужен провожатый!

Детина чуть не упал в обморок.

…Переодетые кельтами Ворен, Пулло и Габриэль следовали за своим провожатым, углубляясь все больше в полный неизвестности черный лес. Двое из них были вампирами, один — смертным, но храбрым воином и охотником на нечисть, которому доводилось бывать в разных передрягах. Однако же, все они испытывали сейчас невольный страх. Непролазные чащи, похожие на чудищ деревья, а где-то там притаилось Зло, и столкнуться им предстоит с устрашающей магией. Впрочем, зло иногда тоже понятие относительное. Иногда этим словом называют то, что просто не нравится, пугает или не укладывается в общепринятые рамки. К примеру, до недавнего времени они считали злом вампиров, а теперь…

Пройдя еще несколько шагов, путники наконец увидели странное строение, напомнившее Габриэль своей формой другое — то, где ее однажды обманом заставили пролить кровь и где в ее еще не рожденного ребенка вошел бог или демон, называемый Дахоком. Габриэль снова видела себя тогдашнюю — отчаявшуюся юную девушку с невинной душой, которую заставили стать грешницей. Девушка с минуту бессмысленно смотрит на свои обагренные чужой кровью руки, а потом кричит от боли…

Друзья тихо вошли внутрь, стараясь не привлечь к себе внимание. Похоже, им это удалось. Находившиеся в помещении кельты восторженно смотрели на то, как люди в белых одеждах, взявшись за руки и встав над жертвенником, занимаются песнопениями. Среди жрецов в белом были не только мужчины, но и молодые девушки. Был и ребенок, о котором, должно быть, и говорил Юлий. Но что это был за ребенок! Если бы вместе со своими разведчиками был и Антоний, он сказал бы, что недетским взглядом и стоячими глазами этот мальчишка напоминает ему Октавиана — юного племянника Цезаря, к которому он пылал большой «любовью».

«Ребенок опаснее всех!» — невольно вспомнилось Ворену, и он посмотрел на Пулло так, словно хотел спросить, разделяет ли он его опасения.

Меж тем, песнопения прекратились, и мальчик обратился к собранию с речью. Говорил он о вещах светлых и возвышенных, говорил серьезно и взвешенно — не как ребенок, а как мудрый старец.

— Даже в самом черном сердце можно отыскать частичку света, — говорил он. — И сейчас Айрис подарит свет своего сердца нашей богине и истинному богу Дахоку.

По его знаку к алтарю подвели улыбающуюся девушку, одетую, как на праздник. Ее уложили на алтарь, словно жертвенное животное, но она и не сопротивлялась. Счастливая улыбка не сходила с ее губ.

— Богиня, приди и прими ее жертву! — возгласил мальчик-жрец.

Тут отворилась боковая дверь, и к присутствующим вышла девушка, как две капли воды похожая на Габриэль, но разве что не такая бледная.

— Надежда… — прошептала Габри.

В эту самую минуту одна из друидесс достала ритуальный кинжал и занесла его над жертвой. Увидев это, Луций Ворен в свою очередь быстрым движением достал свой кинжал и метнул его в руку фанатички. Брызнула кровь, и девушка закричала не столько от боли, сколько от неожиданности и гнева. Она была явно возмущена тем, что ритуалу помешали. Что до жертвы, то она отнюдь не выказывала признаков радости от того, что у нее появился защитник.

— Среди нас чужаки! Схватить этих святотатцев! — крикнул мальчик-жрец.

Остальные друиды и верные им кельты хотели наброситься на чужаков, но вампиры Луций и Габриэль тут же обернулись летучими мышами и принялись носиться над ними сверху, пуская в ход когти и время от времени ловя кого-нибудь из враждебно настроенных по отношению к ним прихожан этого храма. Габриэль нравились полет, высота и ощущение свободы, которую они давали.

— Что, нравится летать? — задорно смеясь, говорила она очередному незадачливому варвару.

Но тут взгляд вакханки встречался со взглядом Надежды, и смех гас. Ее дочь сейчас просто наблюдала за этой схваткой, пока не вмешиваясь. Глядя на мать, она мрачнела.

Но тут голос мальчика-жреца заставил ее вернуться к реальности:

— Наша богиня, не дай совершиться этому святотатству!

Услыхав эти слова, Надежда стряхнула с себя оцепенение. В руке ее появился огненный шар, и она хотела метнуть его в сторону матери, но в последний момент остановилась и решила бросить его в Луция Ворена, дравшегося в это время с одним из друидов. Но друг Луция Тит, наносивший в это время направо и налево удары гладиусом, как раз повернулся в сторону Надежды и заметил ее движение.

— Берегись! — крикнул он Ворену.

Тот с громким шипением увернулся, отлетев дальше. Огненный шар нашел себе другую цель и испепелил друида — противника Луция. Тогда Надежда вперила гипнотизирующий взгляд в помешавшего ей Тита, и тот, словно обезумев, решил напасть на своего друга.

— Что за дерьмо?! — проворчал вампир, увидев, что друг превратился во врага. — Ты что, пьяный? Дурень, я не хочу биться с тобой!

— Пошел ты нахер, долбаный свинодер! — заорал Пулло, занося руку для нового удара. Он как раз нашел какую-то деревяшку и собирался ее использовать вместо осинового кола.

— Что ты сказал?! — сразу ощетинившись, зашипел Ворен-вампир.

— Что слышал. Давно подозревал, что ты свиней таскаешь и кровь у них пьешь!

За такие слова Титу могло крупно не поздоровиться, но Ворен, несмотря на то, что был ужасно зол на своего друга, уже начинал понимать, что тот находится под воздействием чьего-то гипноза.

«Ну, — сказал он себе мысленно, — клин клином вышибают, а гипноз гипнозом…»

Ворен успел узнать о том, что вампиры могут гипнотизировать своих жертв, но сам этим умением пока не пользовался. Не пора ли было начать?

Луций остановился и начал принимать свой человеческий облик. Оскалив зубы в улыбке и глядя Титу прямо в глаза, он произнес:

— Смотри в мои глаза… будь во мне! Мать твою, ну и заклинание…

Вампирские чары, а может, и чары дружбы оказались сильнее чар Надежды. Тит снова стал прежним, и друзья снова бились вместе, как под стенами Алезии…

Тем временем, Габриэль удалось подобраться к Надежде, и между ними разыгралась сцена совсем в другом духе…

— Привет, мамочка! — с насмешкой произнесла Надежда, когда мать очутилась рядом с ней. Глаза ее при этом были печальны. — Смотрю, ты больше не человек и сражаешься бок о бок с римлянами… все меняется. Но одно осталось неизменным: моя мать снова хочет убить меня.

Габриэль с тоской посмотрела на нее и взяла ее за руку, чему дочь не стала противиться.

— Это не так, — дрогнувшим голосом сказала она. — Я здесь ради тебя. Я пришла, чтобы сказать: прости меня и позволь мне быть твоей матерью!

— Мама… — начала Надежда. Ее взгляд потеплел, но тут у нее в голове раздался голос — злобный, чужой и не принадлежащий человеку: — Не слушай ее, она лжет тебе. Она никогда тебя не любила и не годится быть тебе матерью!

Глаза дочери Габриэль снова стали суровыми.

— Ты здесь не из-за меня, — проговорила она, — а из-за того, что друиды помешали римлянам завладеть Британией. Ты никогда ничего не делала ради меня. Когда-то ты делала все ради Зены, теперь ты делаешь все ради ее врага… и никогда для меня. Нет, ты не мать мне, ты сама отказалась быть ею.

— Нет, это не так! — закричала Габриэль. — Я тебя любила с того самого момента, как услышала твой нежный детский плач и как впервые взяла тебя на руки… Носить тебя на руках, кормить тебя грудью, слышать, как ты что-то лопочешь было для меня самой большой радостью!

— И на радостях ты меня бросила?

— Я тебя не бросала, я защищала тебя!

Неправду говорят те, кто утверждает, что вампир ничего не чувствует. Являвшаяся теперь вампиром Габриэль чувствовала боль так же, как тогда, когда была человеком… только острее. Глаза ее наполнились слезами. Надежда видела это и хотела утешить мать, но кто-то находившийся внутри нее был этим недоволен, и вместо этого она была с ней жестокой.

— Защищала? — переспросила она. — Ты все делала в угоду Зене и на все смотрела ее глазами. Она сказала тебе, что я зло, и ты поверила. А теперь злом в ее глазах являешься ты сама — ты ведь теперь вакханка и слуга Рима.

— Но теперь я не с Зеной, она мне больше не друг! — с отчаянием вскричала темная Габриэль. — И на мир я смотрю уже не ее глазами, а своими собственными. Я снова прошу тебя: позволь мне быть с тобой и быть тебе матерью!

— Когда-то я сама просила тебя быть со мной и с моим отцом Дахоком, он бы принял тебя, — проговорила Надежда, — но что получила я в ответ? Сожаление о том, что я жива…

— Говорю тебе, я все теперь поняла и больше не верю Зене! А Дахок тебе не отец, твой отец Цезарь! Я не знаю, кем является этот Дахок — божеством или демоном, но скажу тебе одно: он обманул всех нас и использовал тебя в своих целях!

— Что ты такое говоришь? — пролепетала Надежда, но тут в ней снова заговорило ее темное Я: — Она все лжет, не верь ей! Твой отец — я, и я бог, которому должен принадлежать этот мир! Убей эту глупую женщину, не оценившую оказанной ей чести!

В глазах Надежды вспыхнул мрачный огонь. Силой мысли она отбросила Габриэль от себя, но вакханка, быстро придя в себя, снова приблизилась к ней.

— Ты умрешь! — крикнула Надежда, и в ее руке снова загорелся огненный шар.

К ее удивлению Габриэль не стала уворачиваться или нападать на нее. Вместо этого она, подняв на дочь молящий взгляд, произнесла:

— Давай, сделай это — убей меня. Но знай, что я люблю тебя, дочка.

Изумленная Надежда опустила руку, но тут черты ее лица, как две капли воды похожего на материнское, исказились, а глаза потеряли свой цвет.

— Да, сейчас ты сдохнешь! — с адским хохотом закричал тот, кто находился в ней. — Сейчас вы все умрете, все-все, жалкие насекомые! Эта планета должна принадлежать нашей расе!

Казалось бы, вампира ничто не может напугать, но сейчас Габриэль с ужасом наблюдала за этой метаморфозой. Потом ужас сменился яростью — яростью по отношению к существу, завладевшему телом и душой ее дочери.

— Слушай меня, ублюдок! — зашипела вакханка-вампирша, преображаясь. — Я не знаю, кто ты и что ты, но оставь мою дочь в покое, иначе…

— Иначе что? — раздался тот же омерзительный голос. — Что можешь ты против меня? Мы еще старше, чем Ми-го, хоть они и вытеснили нас с нашей родной планеты. Мы еще отвоюем Юггот, но вначале захватим вашу жалкую Землю!

— О боги! Что за херня здесь происходит?! — закричали в один голос уже добивавшие своих врагов Тит и Луций. С таким друзья-однополчане еще точно не сталкивались.

Луций подлетел к Габриэль, чтобы помочь ей, хоть и не знал, как драться с этим существом, да еще и не причинив при этом вред дочери Цезаря. Тит тоже стал энергично прорубать себе дорогу к ней. Пришелец хотел послать в сторону друзей мощное лазерное излучение, но в это время Габриэль молящим голосом заговорила:

— Доченька, борись с этой тварью, не позволяй ей руководить себя и знай, что у тебя есть мать!

Пришелец издал какое-то жужжание, и Надежда, в теле которой он находился, отчаянно замотала головой.

— Нет, нет, прочь из моей головы! — простонала она, вновь становясь самой собой.

— Да, да, прочь от нее! — снова заговорила ее мать. — Я люблю тебя, Надежда!

Тут тело Надежды дернулось в краткой конвульсии, и из нее вышло НЕЧТО — какой-то черного цвета монстр с жалом скорпиона, огромными клешнями и перепончатыми крыльями. Пол под ним разверзся, и появилась огромная черная дыра. Она поглотила его.

— Ты подвел нашу расу, мы из-за тебя проиграли! — закричал мальчик-жрец. Превратившись в подобное ему создание, он взорвался изнутри.

…Надежда медленно провела по лицу, словно пробуждаясь ото сна. Будто только теперь увидев мать, она радостно засмеялась и дала ей обнять себя. Луций Ворен и Тит Пулло с умилением смотрели на них.

— В тринадцатом не поверят… — проговорил Тит.

***

В то время, как в Британии происходили такие бурные события, Зена изнывала от тоски и одиночества. Подруги, с которой она путешествовала по свету и привыкла делить все радости и горести, у нее больше не было. Всепоглощающая месть Цезарю тоже потеряла для нее смысл с тех пор, как она узнала о безумии Наджары. Зена знала, чем та была для него и потому считала, что этим он уже наказан.

«Ее-то он любит, а меня… меня он ненавидит. Но и я его ненавижу, ненавижу за то, что обманул меня тогда, за то, что… никогда не будет моим. Если не Наджара, так другая, но не я…» — с бессильной злобой говорила она себе, и на глаза вновь и вновь наворачивались злые слезы.

— Ты снова думаешь о нем. Я умею читать в твоем сердце и вижу, что там безраздельно царит этот римлянин, а для меня и даже для нашего будущего ребенка там места нет, — мрачно проговорил неожиданно появившийся перед ней Арес.

— Ты несправедлив, — заговорила непривычным для нее виноватым голосом Зена, — ты не знаешь, как я горевала, когда ты был мертв.

— Не мертв, а всего лишь находился в бездонном брюхе этого чертова Азатота, — проворчал бог войны, — а грустила ты не из-за того, что потеряла мужа и отца своего ребенка, нет… ты просто поняла, что больше не будет дурака, которого можно водить за нос, суля ему подачки, словно нищему и используя.

— Арес, прекрати, ты не прав! — закричала Зена. Она не любила Ареса, но ее охватывало отчаяние при мысли, что она может потерять и его.

— Знаешь что, — процедил Арес, — с меня хватит. Я уже достаточно терпел, но больше быть в дураках не желаю. Ты мне больше не жена, а вот ребенок мой. Когда он родится, мы с матерью заберем его на Олимп. Старушка Гера всегда мечтала об этом.

Поверженная этими словами Зена хотела кинуться к Аресу, но он исчез в сиреневой дымке.

— Одна… совсем одна… — прошептала Зена, опершись на стену и закрыв глаза.

А в Египте враг Зены почти безотлучно находился рядом со своей женой, чувствуя, что ее безумие начинает передаваться и ему. Несмотря на то, что его вины в несчастье, приключившемся с ней, не было, он стал винить себя в этом, перебирая в памяти все, что в его поведении или поступках могло ее расстроить, причинить ей боль. Да, в свое время он хотел использовать ее, показавшуюся ему обычной фанатичкой, как простую пешку в своих играх, но потом он узнал ее нежную, светлую и способную любить душу, и его сердце раскрылось навстречу ей и ее любви… Но что, если… ее сердце разбилось, когда заглянуло в его? Он знал, что пережила Наджара, когда он находился в царстве мертвых, знал, на что она пошла, чтобы вернуть его к жизни… а еще помнил ее реакцию на его обман. Она говорила, что простила бы все, но не ложь. Что, если она так и не смогла простить его полностью?

— Прости, прости меня, моя любовь… — повторял он вновь и вновь, задыхаясь от слез.

Его стали преследовать странные сны. В них он часто видел каких-то брата и сестру — близнецов, предающихся порочной страсти… видел девочку лет шести или семи, смотрящую на крохотного новорожденного мальчика, которого держит на руках красивая матрона, поразительно похожая на его покойную мать. А иногда видел какого-то старого жреца, призывающего древних богов.

Если бы не деятельная и жизнестойкая натура Юлия, огонь безумия давно поглотил бы и его. Дела империи, новости из Рима и, главное, из Британии, откуда приходили добрые вести о том, что этот дикий край почти покорен, а культ друидов уничтожен, не позволяли ему полностью замкнуться в своем горе. Юлий уже знал о дочери и с нетерпением ждал их с Габриэль возвращения. Теперь его душу мог исцелить разве что собственный ребенок… пусть и взрослый, и почти не знавший его. Знал император и о том, что кубок с кровью Кернунна уже в пути, и это оживляло его честолюбивые надежды…

Иной раз ему приходила мысль о находившейся в Риме Алти-Сервилии — матери его друга и несостоявшегося убийцы Брута. Тогда его сердце снова наполнялось печалью и чувством вины, и он снова и снова вызывал в своей памяти ее резко очерченное, но красивое лицо с кошачьими зелеными глазами, в которых ему часто виделись странные, тревожащие огоньки вроде тех, что другие замечали у него самого. И вот однажды, именно в такую минуту ему доложили о том, что она приехала к нему… она здесь, в Александрии.

— Сервилия? — оживился Юлий, как только услышал о ней. — Пусть она войдет, пусть войдет! Я хочу ее видеть.

Он боялся, что увидит преждевременно постаревшую, раздавленную горем женщину, но нет… перед ним была прежняя Алти-Сервилия с искусной прической, блестящими глазами, с обычной жесткой решимостью в лице. Величественность, некоторая медлительность в движениях, изящество настоящей царицы…

Он тепло встретил ее, поцеловал ей руку и усадил рядом с собой, после чего решился начать обещавший быть тяжелым разговор.

— Сервилия, — начал он, — я понимаю боль твоей утраты. Брут был мне не просто другом, я любил его как сына, но он предал меня и…

— Цезарь, — резко прервала его она, — знай, что Наджара потеряла разум из-за моего проклятья, и снять его могу только я!

— Змея! Как я не догадался! — прошипел император-вампир. Он знал о том, что Алти — искусная шаманка и что при ее злопамятности она не могла не хотеть отомстить за сына, но почему-то не подумал о такой возможности.

В бешенстве он повалил ее на пол и хотел впиться зубами в ее шею, как вдруг она спокойно произнесла, глядя в его глаза:

— И ты готов убить мать своего сына и свою единокровную сестру?

— Что?..


Глава четырнадцатая
Возвращение к истокам

Примечания:
Внимание! Здесь рейтинг 16+ и инцест!
История остается недосказанной, но, возможно, будет второй том или что-то вроде...

— Что?..

Юлий вскочил, он не верил своим ушам. Что только что сказала Сервилия? Это не могло быть правдой, она лжет, боясь за свою гнусную жизнь!

Зеленые глаза женщины сузились, а на губах появилась саркастическая улыбка.

— То, что слышал. Брут был и твоим сыном тоже, а мой отец был и твоим отцом, — ответила она, и ответ этот заставил Юлия содрогнуться.

— Ты… ты лжешь! — вскричал он, схватившись за голову, а внутри его сердца горестный голос нашептывал ему, что она сказала правду. Он предал смерти собственного сына!

— Отцеубийца! — не столько с болью, сколько с торжеством бросила ему в лицо Алти-Сервилия.

Это слово ранило Юлия больнее, чем лезвие кинжала. Перед его мысленным взором встало серьезное, угловатое лицо Марка Брута. Он вспомнил то, как всегда был привязан к этому мальчику, у которого не было особых талантов, но в котором ему всегда чувствовалось что-то родное. Он всегда мечтал, чтобы тот был его сыном и воспринял его предательство, как предательство родного человека. Но… знай он, что Брут и вправду был ему не только другом, но и сыном, разве смог бы он отдать его на смерть? Нет, скорее, предпочел бы умереть сам. Цезарь снова слышал свои жестокие слова о том, что любит Брута, но Рим любит больше, слышал предсмертные крики Брута, и его сердце, пусть оно и было теперь холодным сердцем вампира, болезненно сжималось. Он вспоминал и ту грозу, решившую судьбу Клеопатры и приведшую к нему печальный, окровавленный призрак предавшего его друга… его сына. Призрак сказал ему «прости», но сам простить не захотел…

— Марк… о Марк… мой сын! — простонал Юлий, и из глаз его брызнули слезы.

Сервилия смотрела на него, и на ее аристократичном лице отражались смешанные чувства, а в ведьмовских глазах вспыхивали то зеленые, то красные, то фиолетовые огоньки… их общая черта. Юлий поднял на нее свои заплаканные глаза и, наверное, впервые, уловил в ее чертах сходство с собственными. Кровосмешение! Их несчастный сын был плодом кровосмешения!

Алти-Сервилия неожиданно ласково погладила его по волосам. Во всех женщинах развит материнский инстинкт, и почти все женщины Цезаря ощущали детскость и незащищенность его души, казавшейся непосвященным каменной. Даже Алти не оказалась исключением.

— Не плачь, у тебя еще осталась дочь, — почти нежно сказала она.

— Как ты узнала? — изумился он. — Ведь знают только приближенные…

— Я знаю о тебе все, Цезарь, — медленно произнесла Сервилия, приблизившись к нему и глядя на него в упор. — Я вижу твою душу… Знаю все ее светлые и темные уголки… все, что тебя печалит или радует. И скоро ты будешь только моим и ничьим больше.

— Но твоя душа черна, и я люблю Наджару, а тебя… — начал Юлий, но под ее упорным взглядом осекся, не смог вымолвить слова «ненавижу», потому что ненависти не было. Он не мог ненавидеть ту, в чьих жилах текла его кровь… ту, что родила ему сына, которого он сам убил…

— Скоро ты забудешь ее, как и всех других женщин. Тебе снилась не она. Знаешь, кто была та девочка из твоего сна, что смотрела на новорожденного мальчика? То была я. Еще до той нашей встречи с тобой, которую ты считаешь первой, я видела тебя. Твоя мать пришла к тому, кого она любила — к нашему общему отцу, чтобы увидеться с ним в последний раз и показать ему тебя. У нас с тобой ведь разные матери, но отец один. Я тогда стояла и смотрела на тебя и ощущала, что ты той же крови, что и я. Уже тогда я хотела быть тебе всем — и сестрой, и возлюбленной, и даже матерью. Я завидовала Аврелии, твоей матери, из-за того, что она сначала носила тебя в себе, а потом родила тебя и могла прижимать к себе твое нежное тельце. Моя собственная мать была недостойной женщиной. Она изменила отцу, а я узнала об этом и все ему рассказала. Я не стала ее покрывать. От другого она родила этого слизняка Катона и еще девчонку, но я не позволила ей плодиться дальше. Я пожелала, чтобы мать умерла, и она умерла.

Говоря так, Сервилия хотела обнять Юлия, но он оттолкнул ее со словами:

— Что ты такое говоришь? Что ты за чудовище такое?

— Не большее чудовище, чем ты, дорогой Цезарь, — мрачно улыбнулась она. — Знаешь, кем был наш прапрадед по отцовской линии? — Не получив ответа, Алти-Сервилия продолжила: — Он был авгуром, но не очень-то верил в мощь Юпитера и предпочел поставить на другую лошадку — на Древних. Ты должен знать о том, кто они и об их могуществе, ведь твоей жене пришлось столкнуться с одним из них, чтобы помочь тебе вернуться в мир живых. Да, безумный Азатот в сотни, в тысячи раз сильнее любого из богов Олимпа. Но даже ему далеко до Йог-Сотота — хранителя Врат между мирами, которого даже непосвященные из римлян почитают под именем Януса. Однако же, нашему прапрадеду, сведущему в магии, дано было узнать настоящее имя этого бога и осознать его величие. В благодарность за верную службу Йог-Сотот сделал своей избранницей его дочь, и та в день, являющийся для покоренных тобою варваров священным праздником Бельтейном, родила от него близнецов — мальчика и девочку. Мальчик имел человеческую внешность, но очень быстро рос и развивался, подобно твоей Надежде. А вот девочка… девочка была человеком лишь наполовину, поэтому ее приходилось прятать от людских глаз. Люди боятся и почитают враждебным то, чего не понимают… Меж тем, девочка тоже быстро росла и вскоре выросла в красавицу, у которой был девичий торс и… гидры хвост. Брат и сестра полюбили друг друга так же, как полюбим друг друга мы. Плодом этой страсти было дитя, выглядевшее, подобно своему отцу, как человеческое. Его отобрали у настоящей матери, и своей матерью оно должно было называть женщину, которую ему выбрали в жены. Такова была история нашего рода, и все это ты видел в своих снах, мой брат, мой возлюбленный…

Алти-Сервилия обняла Цезаря и прильнула губами к его губам. На сей раз он не сопротивлялся, наслаждаясь ее близостью. У него было странное чувство, будто он возвращается домой, к семье.

На минутку она отстранилась и снова заговорила:

— Знай, что у тебя есть миссия и помимо той, в которую ты сам уверовал с детства. Близятся Сумерки богов. Некий лжепророк Элай заставит всех поверить в своего единого бога, а боги Олимпа и варварские божества будут повержены. Но ты можешь предотвратить все это, покорив все царства вере в Древних и спасши этим мир от Элая и его жалкой мирской веры. Именно Древних человечество должно признать как богов. А я, унаследовавшая от нашего предка магические способности и развившая их, живя среди амазонок, помогу тебе в этом. Мы оба происходим от Йог-Сотота, но ты сильнее, хоть в тебе и больше человеческого, а скоро ты станешь еще и князем среди вампиров. Кровь Кернунна сделает твои возможности безграничными, и никто не встанет на твоем пути. С тобой будем я и твоя дочь Надежда. В ней есть огромный потенциал, она очень сильна. Это было замечено и пришельцами с Юггота, предводитель которых потому и избрал ее тело сосудом для себя. Она избавилась от этого инопланетного паразита, но ее способности остались при ней, ведь ими она обязана отнюдь не ему. Будь со мной, возлюбленный мой, и мы вместе исполним твою судьбу.

— Я не могу оставить Наджару, — в голосе Юлия чувствовалась боль, но слова этой необыкновенной женщины воздействовали на него магически.

— Я сниму с нее проклятие и верну ей душевное здоровье, но только если ты согласишься быть со мной и послужить Древним, — твердо сказала Алти, — но вначале сделай для меня то, чего не сделал для нее — обрати в вампира. Тогда мы оба будем еще сильней и ближе друг другу!

Вместо ответа Юлий впился зубами в ее шею. Алти-Сервилия вскрикнула в легком испуге, но не стала его отталкивать или как-то препятствовать ему. Император-вампир стал с жадностью пить родную ему кровь, наслаждаясь каждым глотком. При этом он со своей сестрой-любовницей не был столь бережен, как с Наджарой. Она слабела и бледнела, и в какой-то момент перед Цезарем встало искушение высосать всю ее кровь до последней капли, но он сдержался и вместо этого дал ей вкусить своей — их общей! — крови. Сервилия стала меняться, теперь в ее лице было больше бледности, а выражение его стало еще более хищным.

— Хочу крови! — прошипела она.

— Вначале ты получишь меня, — проговорил Юлий и, разорвав на ней одежду, грубо овладел ею прямо на полу. Однако, Сервилии нравились грубость и жестокость, с которыми он с ней обращался, нравился его напор. Сейчас она отдавалась ему, издавая при этом сладостные стоны. Он неистово и грубо двигался в ней, а она царапала его кожу до крови своими коготками.

Когда все было кончено, он резко бросил ей:

— Довольна? А теперь пойдем к Наджаре. Выполни то, что обещала.

Вместе они вошли в опочивальню, где спала Наджара, которую, может, благодаря заботам Поски, ненадолго оставили терзавшие ее демоны. Сейчас она казалась Юлию прекрасной, как никогда, а еще — совсем беззащитной. Это причиняло ему почти что физическую боль, но он решил отрезать себе все пути к отступлению… А Сервилия при виде спящей женщины ощутила голод и с трудом удержалась, чтобы не сделать ее своей первой жертвой. Вместо этого она возложила на нее свои руки и что-то забормотала на этрусском языке. Цезарь напряженно наблюдал за ее действиями.

И вот… Наджара проснулась ото сна, раскрыла свои красивые глаза и, ясно улыбнувшись, сказала Юлию:

— Любимый, ты здесь? Как долго же я спала… И… кто эта женщина с тобой?

Юлий с минуту молча смотрел на нее, потом с грустью произнес:

— Прости меня и будь счастлива. Я возвращаюсь домой… в семью.

— Что?.. — непонимающе пролепетала Наджара.

Вместо ответа он подошел к ней, порывисто поцеловал в губы, чем вызвал скрежет зубовный у Сервилии и, схватив сестру-любовницу за руку, вышел вон из комнаты…

В это самое время Зена, говорившая с пришедшей к ней матерью, вдруг вздрогнула всем телом.

— Что случилось? — спросила ее мать Сирена.

— Не знаю. Что-то… — тревожным голосом ответила ее дочь.