Человек, который любил мир и верил в Бога

Порой через десятки, а то и сотни лет осознаётся гениальность людей, чьи имена для современников были обычны, как воздух, которым дышим. «Когда стихает шум эпохи, мы начинаем понимать: за плечами гиганты», – писал Борис Пастернак. Одним из таких «гигантов» русской поэзии Серебряного века является Николай Гумилёв. Его имя долгое время оставалось под официальным запретом, а стихи не переиздавались десятилетиями.
Судьба Гумилева часто ассоциировалась с трагической судьбой Андрэ Шенье – поэта совсем другой эпохи, казнённого якобинцами во время Великой французской революции. Гибель этих поэтов породила множество романтических легенд и малодостоверных жизнеописаний – из биографического факта смерть превратилась в факт литературный.
История гибели Гумилёва связана с заговором профессора Владимира Таганцева, по делу которого проходил поэт. По замыслу генерала Юденича – Главнокомандующего Северо-Западной армией, Таганцев должен был возглавить правительство обновленной Российской империи. Именно по причине возможного наступления Белой армии на Петроград большевики вели беспощадную борьбу с оппозиционно мыслящими.
По обвинению в «Таганцевском заговоре», в августе 1921 года, Гумилёв был арестован ЧК и через три недели расстрелян. По словам чекистов, расстрел арестованных должен был «ожечь» интеллигенцию и затаившуюся оппозицию. Вся «вина» осуждённого состояла в том, что он не донёс о существовании контрреволюционной организации.
При аресте поэт взял с собой в камеру только самое дорогое – Евангелие и Гомера.
«Я рисую себе застенок вшивой тюрьмы, – писал В. И. Немирович-Данченко, – где /…/ метались измученные пытками смертники. Думаю, что он оставался так же спокоен, как всегда, мечтая в последние минуты о счастливых солнечных далях».
В час вечерний,
В час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград.
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат…
Я не трушу, я спокоен,
Я, поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймят меня позором,
Знаю, сгустком крови чёрной
За свободу я плачу…
Некоторые исследователи творчества Гумилева предполагают, что это стихотворение было написано в тюрьме перед расстрелом.
Сохранилось мемуарное свидетельство чекиста Боброва о последних минутах жизни Н.Гумилева: «Этот ваш Гумилев /.../ нам, большевикам, это смешно, но, знаете, шикарно умер/.../ Улыбался, докурил папиросу...Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает...»
Гибель поэта потрясла многих людей, придав имени Гумилева ореол мученика.
По словам Ахматовой (первой жены поэта), казнь произошла близ Бернгардовки под Петроградом. Могила поэта не найдена. Было Гумилеву на тот момент 35 лет – время наивысшего расцвета его литературного таланта.
Ученик И. Анненского, Вячеслава Иванова и Брюсова, Н. Гумилёв, уверенно двигаясь к высочайшему мастерству в области литературной формы, не только познал красоту слова, открыв его «тайны», но и смог передать этим словом красоту мира, созданного Творцом. До последнего мгновения жизни не оставляло поэта мальчишеское видение мира через призму романтики, только творчество его заметно претерпело эволюцию: от прекрасно-нездешних «Романтических цветов» (сборника, принесшего поэту известность), –  к суровой реальности. Его сборники стихов, следовавшие один за другим и поражавшие читателей метафоричностью и выразительностью, стали «поэтической летописью» трагической эпохи, а сам поэт, которому был чужд «протестантский прибранный рай», подойдя, как считал он сам, к «середине странствия земного», стал человеком-легендой.
Современники восхищались Гумилёвым и как храбрым офицером, участвовавшим в Первой мировой войне, награждённым двумя Георгиевскими крестами – наиболее авторитетной военной наградой Русской императорской армии, и орденом св.Станислава с мечами и бантом –  за боевые заслуги и за храбрость.
«Мало того, что он добровольно пошёл на современную войну – он – один он! – умел её поэтизировать. Да, надо признать, ему не чужды были старые, смешные ныне предрассудки: любовь к родине, сознание живого долга перед ней и чувство личной чести. И ещё старомоднее было то, что он по этим трем пунктам всегда готов был заплатить собственной жизнью», – написал А.И. Куприн в статье «Крылатая душа».
Безоговорочен патриотизм Гумилёва и его православное вероисповедание, которое поэт не скрывал и в послереволюционные годы – это была его человеческая и гражданская позиция. В обществе товарищей-вольнодумцев, не смущаясь насмешливых взглядов, он всегда крестился на церкви и носил на груди большой крест-тельник. Религиозные чувства Гумилева часто проявлялись и в его стихах:
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но всё в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Николай Гумилев – это не только талантливый поэт, переводчик, литературный критик и основатель акмеизма – литературного направления, «под знамёнами которого вошли в русскую поэзию А.Ахматова и О.Мандельштам». Он ещё и неутомимый путешественник-этнограф, открывший Африку для русской культуры и науки.
Опыт жизненных странствований стал для поэта познанием Бога, а его «любовь к миру» проявилась в творчестве в таких формах, которые не противоречат «вере в Бога» – в этом, по-моему, и заключается «акмеистическое совершенство» поэзии Гумилёва, несущей в себе нечто сакральное.
Каждый год в конце августа, вот уже на протяжении многих десятилетий, на низкой, топкой пустоши в Бернгардовке собираются люди, чтобы почтить память Николая Гумилёва – великого русского поэта. И стоит на поляне простой железный крест, сваренный из обрезков труб, вокруг лежат небольшие валуны – символические надгробия убитых и замученных поэтов России, а в душной августовской тишине пророчески звучат слова поэта:

Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, взволнованный и странный,
Нелепый мир без песен и огня,
Но меж иных единый необманный.