И горькая судьба - Судьба

     Удобно устроившись в ярко-желтых лепестках, крохотный воробышек с интересом вглядывался в круглую мордочку подсолнуха, о чем-то весело чирикая миру; большая рябая курица старательно разгребала лапками морковную грядку, увлеченно выклевывая тоненькие росточки...

     Хозяин нахмурил брови и чертыхнулся. В считанные минуты заостренный осиновый шест обратился в крепкий крест. Ловкие руки в один миг обрядили крест в выцветшую косоворотку и водрузили на него потрескавшийся горшок с выщербленным краем, с огромными намалеванными глазами и нахлобученной на закопченное дно засалившейся широкополой шляпой. Дело довершила охапка прелой соломы, сунутая под полу рубахи и перехваченная вытершимся шарфом, да старомодный макинтош, натянутый на деревянные растопыренные руки.
- Ну здравствуй, пугало! - сказал, усмехнувшись, хозяин. - Ты будешь жить здесь!  - и он с силой воткнул шест в рыхлую землю в самом центре широкого огорода, меж капустных листов. - Отныне и навсегда!

     Пугало посмотрело вдаль и улыбнулось солнцу. Мир расстилался зеленым ковром у его единственной осиновой ноги и был прост и ясен, как небесная синь, но как небо и недоступен...

     Пугало было одно. Одно во всем этом свете: одно - куда хватало глаз, одно - до коль хватало сил. Не птица и не зверь, не дерево и не камень, не человек и не призрак - пугало... Одно. Единственное. Навсегда. Ненужное небу, безразличное земле. И, заглянув в бездну своего одиночества, несчастное пугало онемело от горя. На его глазах расцветали и опадали цветы; и плоды наливались живительным соком; и птенцы покидали гнезда; и безобразные гусеницы превращались в великолепных бабочек; и лишь оно, распятое Судьбой меж небом и землей, медленно умирало под святыми небесами, намертво пришпиленное к грешной земле Чьей-То беспощадной рукой, неведомо за что обреченное нас свою нескончаемую муку.

     Пугало видело так далеко со своего креста! Далеко-далеко... Оно так много знало! и еще больше - понимало, и сумело б так много поведать, но... оно не могло ничего изменить. Жизнь проплывала мимо, будто облако над головой, и не было на свете силы, способной удержать это странное облако - остановить его полет хотя бы на миг; и пугало провожало его скорбным взглядом, тихо вздыхая о чем-то прекрасном и несбыточном. Исхлестанное дождями и потрепанное вихрями, загаженное щеглами и исклеванное воронами, осмеянное людьми и забытое Богом, пугало шептало с утра до вечера песни ветра, и вслушивалось ночами в музыку звезд, и, покорное всем и вся, безропотно ожидало окончания этой грустной сказки под названием "жизнь", лишь временами роняя безмолвные слезы из огромных нарисованных глаз.

- Чего разнылся-то, а?! Чего торчишь тут один под дождем?! - раздался зычный окрик откуда-то снизу.

     Пугало встрепенулось и бросило растерянный взгляд на опустевший огород: в разбросанных капустных листьях стоял, набычившись, здоровенный облезлый козел, угрожающе раздувая ноздри и раздраженно подергивая куцым хвостом.

- Судьба такая, - прошелестело печальное пугало и очи его наполнились слезами. -Жизнь мне дана в насмешку: в полуденном пекле гореть, не сгорая; плакать тихо с седыми дождями; быть игрушкой буйных ветров; и, однажды, промерзнув до звона, умереть на стылой земле. - Пугало вздохнуло и тяжелая капля, скользнув по глиняной щеке, ударила козла по носу.

- Судьба, судьба... - мотнул козел жиденькой бороденкой, и капля, сорвавшись с мокрого носа, угодила в черную лужу под его копытами.- Видно, из нас двоих "козлом" назвали явно не того! - раскатисто заблеял рогатый, щуря янтарные глаза и скаля широкие желтые зубы в кривой усмешке. - Слушай сюда, тюфяк: мы рождены, чтобы жить! Жить, как нам хочется! Жить, как нам вздумается! Как пожелается! Как заблагорассудится! Слышь ты, балбес: все в наших руках! Все!!! И судьба - тоже! Захочу - побегу! - и козел, задрав хвост, поскакал по черной жиже, поднимая фонтан грязных брызг. - А захочу - разнесу все в щепки! - и он неистово набросился на старый покосившийся забор, едва не свалив его. - И никто мне не указ! Понял?! Ишь, разнылся здесь, недоумок! Давай, слезай со своего кола, - разнеси его к чертовой матери! - и зубами вырви кусок у Судьбы, да пожирнее! Ну, слезай! Слезай, говорю!!! - и козел, сверкнув безумными глазищами, пригнул круторогую голову и, разогнавшись, изо всех сил стукнул лбом в деревянную ногу испуганного пугала, в одно мгновение вывернув ее из раскисшей земли.

     Тихо охнув, чучело шлепнулось в холодную лужу, и ветер потащил по земле бесформенную промокшую шляпу.

- Вставай же! Бейся! Ну!!! Вставай!!! - вопил осатаневший козел, вонзая рога в соломенное брюхо и втаптывая в грязь потрепанный макинтош. - Вставай же, придурок!

     Глиняная голова хрустнула под грязным копытом и рассыпалась на десяток осколков. Плачущие глаза утонули в луже.

- Ты чего тут буянишь, а?! - Гибкий прут со свистом полоснул облезлый козлиный бок. - Вот я тебе, пакостник!

     Козел вздрогнул всем телом и, мельком глянув на разъяренного хозяина, опрометью бросился в хлев. Он забился в сумрачный угол и, скакнув на кучу соломы, напряженно замер, затаив дыхание.

- Ну, а захочу - лягу спать, - помедлив, пробормотал едва слышно козел и, облегченно вздохнув, блаженно растянулся на своем мягком шуршащем ложе, с упоением втягивая широкими ноздрями дурманящий запах свежего сена.

     Где-то рядом мерно жевала телка; за перегородкой мирно посапывала свинья; из соседнего угла приветливо улыбалась овца... Козел окинул свое обиталище посоловевшим взглядом и довольно причмокнул.

    Дверь хлева захлопнулась и засов возвестил о приближении ночи. Тьма заботливо кутала землю сладкой дремой,укачивая сонный мир в мягких ладонях.И мир засыпал... Лишь ветер о чем-то горестно вздыхал и всхлипывал. Лишь небо неторопливо заносило растерзанный макинтош белым саваном первого снега.
                * * *
      С Судьбой не спорят - ей повинуются. Повинуются все!
      Только  одни  идут за ней с молчаливой  покорностью,
      а других она гонит хлыстом.
                2000г.