Обретенное лето. 15-е августа

     УБИЙСТВО В УСТЬ-ЯНДОМЕ

     Была пятница, 15-е августа. Никто из нас особо не суеверен, и все эти черные кошки , пауки и покойники с пустыми ведрами для нас лишь ультразвуки. Единственное, к чему следует относиться настороженно, так это пятница, ибо как раз на нее приходятся все неприятности мира. А уж когда пятница приходится на 13-е число месяца, то жди беды. У Алексея Толстого есть потрясающий рассказ, который называется "Черная пятница", где речь идет о биржевом буме, потрясшем страны Европы в 1921-м году.

     Теперь, когда событие, о котором пойдет речь, становится достоянием лишь памяти (печальной, разумеется), тоже нечего удивляться тому, что оно пришлось именно на этот день.

     А начинался он великолепно. Утро было ясное и солнечное, вчерашний ветер утих, только легкая рябь на озере напоминала о нем. Я почему-то встал раньше всех, побродил по берегу просто так и услышал из-за кустов голос Славки, окликавшего меня. По его сведениям был уже двенадцатый час.

     Он снова забросил свой спиннинг, но уже на втором забросе не смог вытащить блесну. Делать нечего,  пришлось мне лезть в воду (воздух еще не прогрелся). Но она, как ни странно, оказалась теплой, поэтому я не ограничил свое пребывание в ней лишь отцеплением блесны, а сделал полукруг и только потом вернулся на берег.

     Наконец, проснулись все остальные и начали готовить завтрак, который состоялся лишь в два часа, между тем вчера на это время назначили выход.

     Алексей Иванович, типун ему в поясницу, оказался на покосе и церковь пришлось осматривать самим, к тому же только снаружи. Она выше всех уже виденных нами. Звонница некогда стояла отдельно, но позже была соединена с ней перекрытиями. Интересно крыльцо в береговой части, оно сходит лестницами на обе стороны и на каждой стороне легкие двускатные крыши.

     Наше внимание привлек симпатичный белый козлик, пушистый как ангорский кролик, с очень приветливой мордой.  Он норовил поиграть с нами, терся обо всех по очереди и даже вставал на дыбы, чуть ли не целоваться лез. Три года назад, когда Димка проходил здесь с другой командой, этот же козел бросился к ним, желая поиграть, но компания, не разгадав его намерений,пустилась наутек. Даже сейчас, спустя три года, командор держится поодаль и поглядывает на козлика с опаской.

      Еще вчера мы заметили на берегу здание странной архитектуры, непохожее на местные избы. Сейчас решили посмотреть, что оно из себя представляет. Я залез внутрь через разбитое окно. Пусто и захламлено, скамейки свалены в кучу у стены, во всех углах печки-буржуйки. Газеты, которыми оклеены стены, все датированы
зимними месяцами 1948-го года. Мелькают фамилии Тито, Трайчо Костича и прочей "кровавой клики". Кампания против Югославии была в самом разгаре.

     Оказалось, что это была финская церковь, которую они здесь построили во время оккупации, а после войны тут был клуб. Эти газеты и относятся ко времени переоборудования церкви под клуб. Там, где был алтарь, сделали сцену.  Сейчас все это обветшало и пришло в запустение. Все стекла выбиты, под потолком поселились ласточки и летучие мыши. Голоса моих товарищей едва доносились с улицы, и возникло такое ощущение, что меня за какие-то провинности замуровали здесь навечно. Поспешил выбраться наружу.

     Ребята между тем разговорились с каким-то мужиком, который вообще живет в Петрозаводске и через год приезжает сюда в отпуск проведать места своего детства.  Вместо пояса у него патронташ, а в руке большой деревянный короб. Он рассказал, что в этой деревне живет сейчас всего семь человек. Из этой церкви наиболее стоящие иконы перевезли в Кижи, а более поздние он самолично сжег, когда ловил рыбу "на луч".

     Еще он рассказал, что в этих местах водятся волки и медведи, он встречал даже рысь. Раньше сюда вообще никто не приезжал, а теперь начинают узнавать дорогу и приезжает досужий люд  полюбоваться Варваркой. Вот и сейчас кто-то на той стороне жжет сигнальный костер, надо брать лодку и перевозить.

     В четыре часа мы снова вернулись в лагерь. Кому-то пришла мысль искупаться перед дорогой, и вот Славка, бултыхаясь в озере, случайно обнаружил свою потерянную вчера блесну и счастлив до предела.

     Наконец, с трехчасовым опозданием мы покинули нашу симпатичную стоянку и в походном строю с развернутым знаменем двинулись дальше. Сегодня нам нужно дойти до деревни Усть-Яндома. Если обратиться к тому же источнику (журнал "Наука и жизнь"), можно прочесть следующее:

"Дорога (точнее, тропа) к Усть-Яндоме идет точно на юг, три-четыре километра по полуострову, и пять километров более тяжелая дорога по лесу. Иногда кажется, что идешь не туда. Двойная колея вдруг переходит в еле заметную тропинку, иногда тропинка отходит в сторону. На это не стоит обращать внимание, идите точно на юг.

     Через несколько часов вы, грязные, потные, облепленные комарами, выходите на открытое место. Поверните направо по тропе и перейдите по мосту через реку Яндому. Невдалеке увидите крыши домов. Не пугайтесь, если перед вашим носом вдруг вспорхнет дикая утка или в тростнике услышите плеск купающегося лося. Спокойно идите дальше.

    Усть-Яндома. Брошенная деревня, осевшие дома. Фактически здесь никто не живет. Приезжают на лето несколько пенсионеров, ловят рыбу, отдыхают. Главная улица заросла травой по грудь. На мысу среди столетних елей часовня. Часовня с пристроенной колокольней напоминает два гриба,позеленевших от времени. А перед ними воротца, небольшая стена из валунов. ХУ11 век. Ключи от часовни хранятся в соседней деревне, там в нескольких домах еще живут.

     Теперь, пройдя этот путь сами, мы бы переписали весь текст по-своему, поскольку его автор архитектор Лавренев и здесь много чего наплел.

     ... Мы шли по тропе, и никто из нас еще не знал, что через несколько часов мы все окажемся свидетелями и даже косвенными участниками кровавой драмы, которую нормальный человеческий ум отказывался воспринимать, - до того она была невероятна, до того омерзительна.

     Где-то мы сбились с дороги: от заброшенной деревеньки СанькИ нам  нужно было свернуть направо по торной дороге, идущей вдоль озера, а мы почему-то пошли налево. Вот автор пишет "идите строго на юг", а тропа не хочет, она вьется куда угодно, только не на юг. В результате мы промахнули с километр по ложному пути, пока двое мальцов, сгребавших сено на лесной поляне, не указали нам нужного направления. Через какие-то бочаги с черной водой, через вырванные с корнем деревья, под одним из которых явно угадывалась берлога, мы вышли, наконец, на нужную дорогу и далее пошли по ней, не встретив на пути, между прочим, ни одного комара. Славке все казалось, что это не та тропа, и он поминутно старался нас в этом убедить самыми разными способами. Наконец, справа послышался какой-то шум. Это оказалась трепыхавшаяся в кустах речка Яндома. На этом месте, где мы к ней подошли, раньше явно стояла мельница: сохранился полусгнивший деревянный сруб и большой кол с каким-то колесом. Значит, жилье где-то рядом.

     И впрямь, вскоре мы встретили мужчину, косившего в лесу сено. С косой на плече и какой-то грязной тряпкой на голове он и впрямь напоминал Харона, сурового лодочника Леты, посланца смерти. Мы еще не знали тогда, что смерть порхает где-то рядом.

     По его словам, до деревни осталось «несколько метров». Эти несколько метров вытянулись в полтора километра. От него же мы узнали, что в деревне живут всего четыре старика в двух домах, остальные брошены. Сам он и еще несколько человек приехали из Великой Губы заготавливать сено на зиму. Они остановились в одном из этих брошенных домов, рекомендует и нам сделать то же самое. Есть, говорит он, еще один брошенный дом, где одна комната пустая, там даже сооружено что-то вроде нар.

     По дороге к нам присоединился еще один мужичок, ловивший на реке рыбу. Пошли вместе. Перешли через упомянутый мостик, и вот она, деревня. Получилось так, что я с этими двумя оказался несколько впереди всей нашей команды и стал невольным участником их разговора. Они говорили о том, что «наши-то ездили в Великую Губу за авансом, вернулись косые, привезли три бутылки вина по 2,5 литра, да еще две таких же выпили по дороге. Николай заснул пьяный с папиросой и у него матрац загорелся. А моторист хоть и потрезвее остальных, но тоже пьян здорово, пляшет, в ладоши хлопает».

     Тут я насторожился:приходилось порой видеть, как пьют в деревнях в престольные и двунадесятые праздники, и последствия таких праздников бывают часто очень неприятны (мягко говоря). Тогда же спросил только: - Что, водку, что ль, где-то достали?

     -Нет, вино, хорошее вино (он по-северному окает и глотает букву «р», почти как Владимир Ильич). Потом выяснилось, что речь шла о нашем отечественном вермуте.

     Наконец, подошли к самой деревне, и мужики указали нам крайний слева дом. – Там вы и отдохнете.

     Сначала мы с командором пошли к дому как квартирьеры.Он тоже в полуразрушенном виде, первый этаж весь раскурочен, а второй еще на чем-то держится и все стекла целы. На подоконнике сидит мальчишка лет двенадцати, гвоздь молотком заколачивает. Просто так, от скуки. Гвоздь здоровенный, с четырехгранным жалом, целый день колоти  и еще на следующий день останется. Он обрадовался нашему появлению, все-таки какое-то развлечение. Показал нам комнату: нары вдоль двух стен и даже вешалки для шмоток.

     Когда мы вернулись к ребятам, я рассказал им о том, что мы увидели. Они обрадовались: -вот  здорово, мы еще ни разу не ночевали в таких заброшенных домах, все в палатках да в палатках. Тогда я сообщил все, что слышал от этих мужиков, но большинством голосов порешили не обращать на это внимания.

     Пришли, рассортировали рюкзаки. Сообразительный Вовка (так зовут паренька) уже заготовил дровишек. Печку стали топить ту, которая установлена на улице перед входом. Здесь же врытый в землю стол и две большие лавки. Наверное, этот дом служит как перевалочный пункт. Поставили котелки на печку и сразу  же отправились смотреть церквушку, из-за которой, собственно, сюда и пришли. Ее купол виднелся неподалеку за деревьями.

     Церковка и впрямь оказалась хороша. Из маленьких она, пожалуй, займет второе место после Подъельников. Под деревьями небольшое кладбище, покосившиеся кресты, заросшие травой могилы. Вход, естественно, закрыт и в замочную скважину ничего не видно. Но одна незаметная дверца справа от входа, когда кто-то ее случайно толкнул, подалась, и мы увидели лестницу, уходившую наверх. Это оказался вход на колокольню, люк тоже удалось открыть, и вот мы уже на верхней площадке. Колоколов давно нет, зато вид сверху удивительный – на деревню и на само озеро, уже начинавшее куриться вечерней дымкой.

     Вернулись к нашей избе. Вскоре во двор вышел человек небольшого росточка, с приветливым выражением лица (как выяснилось, Вовкин отец). – «Что, ребята, Ташкент – город хлебный»? Это что-то вроде приветствия. Разговорились, и он как бы между прочим сообщил: -А у нас здесь сегодня порезали одного. Тут пьянка была, вот и стукнули ножом в живот. Кто, за что – неизвестно.

     Оказывается, это случилось в том доме, где остановились встреченные нами мужики. Когда они пришли в ту избу, то увидели страшное зрелище: все разбросано, посуда, тряпки, на полу кровь и лежит человек с распущенными кишками, то ли пьяный, то ли без памяти. Больше в избе никого нет, хотя пили они там впятером: трое мужчин и две женщины.

     Сразу вспомнились мои опасения. Но пока эта история непосредственно нас не касается. Спросили только, что же с ним теперь собираются делать – ведь надо же везти куда-то к врачу, пока он живой. Он ответил, что мальчишки побежали в соседнюю деревню за моторкой, здесь же нет никаких транспортных средств кроме той моторки, на которой эта пьяная компания прибыла сюда. Но ее моторист, очевидно, в таком же состоянии, к тому же скрылся куда-то.

     … Печка, несмотря на внушительные размеры, кочегарит плохо, за время нашего отсутствия вода совсем не нагрелась, и Вовкин отец предложил нам поставить один из канов к ним на печку.

     В комнате ужинают еще двое мужчин. Я поставил наш котелок в самый зев печки и вышел на лестницу. Навстречу мне поднималась странная фигура: согнувшись в три погибели, не то шел, не то полз на четвереньках человек и как-то хрипло рычал. При виде меня, отшатнулся в сторону, обошел по дуге и скрылся в той комнате, откуда я только что вышел. И только когда он за дверью прохрипел: - Где он? Добивайте, гады! – я понял, что это и есть тот человек, которого пырнули ножом.

     А в доме уже совсем темно, и я поспешил во двор к ребятам. Вот теперь нам всем стало не по себе, радужное настроение мигом исчезло. Все притихли.
Ребятишки – Вовка и его товарищ Женька, как оказалось, сын пострадавшего – прижались к стене дома и с испугом смотрели в одну сторону. Я подошел к ним и спросил, в чем дело.

     - Вон идет моторист, пьяный.

     Вдоль берега в нашем направлении и впрямь двигалась фигура. Видно, что человек пьян здорово, так как движется где бегом, где на четвереньках.

     - Вы его боитесь, что ли?

     -Ну.

     -Тогда пойдемте к нам, не тронет.

     Пока он подходит, на всякий случай убрали подальше топор и пилу.

     Моторист оказался здоровым парнем, постарше нас. Плачет пьяными слезами: -Маму мою не видели?

     -Нет, не было здесь твоей мамы.

     - Ну, простите. И ушел.

     Мы даже подивились такой неожиданной обходительности. Впрочем, скоро он вернулся и настроение у него резко изменилось. Теперь он настроен воинственно, подошел к лестнице, ведущей на второй этаж и стал орать: - Эй ты, спускайся! Тоже, адъютанта себе нашел!

     Потом опять подошел к нашему костру, стал о чем-то препираться с Вовкиным отцом. Снова присел рядом с нами и, похоже, не собирается уходить. Когда же все-таки отлучился куда-то, пришла моторка, в ней приехали двое. Увидели нас.

     -А, гости здесь? А вы-то куда смотрели, а еще городские люди.

     Мы говорим им, что пришли тогда, когда все это уже случилось.
 
     -Ну, хотя бы моторку завели, отвезли его.

     Но мы не могли и этого сделать хотя бы по той причине, что с моторами не в ладах. Но все же чувствуем, что должны и можем что-то сделать, поэтому когда мужика выносят на одеяле (он уже не стонет, лежит молча), мы со Славкой меняем двоих. Тащим его в моторку, и она отплывает.

     И тогда снова пришел моторист. Ни у кого уже нет сомнения, что это он и сотворил. Теперь он прямо поднялся по лестнице и попал в нашу комнату. За ним пошли Галка и Слава, чтобы он еще что-нибудь не учудил. В комнате уже совсем темно, и в наших сваленных на нары рюкзаках ему мерещатся люди.

     - Здесь все живые, мертвых нет?

     = Здесь вообще никого нет.

     Тогда он просит посветить фонариком во все углы. Вот сволочь, напился до чертей, ударил человека ножом, и неизвестно, чем все это кончится.

     Наконец, его выдворяют из дома. Пристраивается возле нас, интересуется, что мы готовим.

     - А чего же у вас картошки нет, вон сколько вокруг огородов?

     -Мы по чужим огородам не шарим.

     -Так ты что же, хочешь, чтобы я тебе накопал?

     Нет, и этого не хотим.

     Моторист неожиданно замолкает, потом срывается с места и исчезает во тьме. Мы сразу перетаскиваем наши пожитки в комнату, где и приступаем к ужину. С нами Вовка, его отец уехал на моторке, парнишке одному боязно, вот и взяли к себе.

    С улицы доносится плач. Это плачет Женька. Его мать, распивавшая зелье вместе со всеми, тоже куда-то исчезла. И никто не знает, где она.

     Гнусно все это, а тут еще свеча еле горит. При каждом скрипе ступенек мы все замолкаем. Приходят сначала мужики, которые расположились в соседней комнате, приводят с собой плачущего Женьку. Потом появляется какая-то бабка. Мы, конечно, заперли дверь на крючок и хотели еще забаррикадировать чем-нибудь изнутри, но кроме нар, прибитых к стене, здесь больше ничего нет. А между тем под окном опять слышны чьи-то голоса. У стола суетятся две темные фигуры, из их разговора можно понять, что они ищут кружки. Неужели еще пить собираются? Но потом, слава Богу, уходят и они.

     Как ни странно, мы начинаем еще больше пугать сами себя. Димка пересказывает содержание страшного рассказа Бирса о том, как один человек на пари обязался просидеть всю ночь в одной комнате с покойником. Пока он рассказывает, наши тени в страхе мечутся по стенам. В этом Богом проклятом месте нет ни советской власти, ни милиции, где-то рядом бродит убийца, и кто знает, что ему еще может прийти на ум.

     Вдруг в самый страшный момент мы обнаруживаем, что Славка (он лежит на самом опасном  месте, первым к двери) уже преспокойно спит и даже слегка посапывает. Тогда начинаем укладываться и мы, уже четверть второго ночи, а завтра подъем  в семь утра.

     Моторка так и не вернулась. Интересно, довезли ли раненого и вообще как там?