Как пёс зверей жизни учил

Произошёл как-то раз в лесу, ну том самом, что между маленьким и большим холмом да перед семиглавой горкой, случай или даже не случай, – цельная история. А началось всё с сущего пустяка…
– Вот я тебе! Стой шельмец!! – Грузный мужчина с чёрной окладистой бородой быстро переставлял ноги в тяжёлых резиновых сапогах.
Впереди него, поджав хвост и зажав в пасти теряющую перья курицу, мчался белый с чёрными пятнами пёс. Мужик пытался догнать пса, но пёс явно бежал быстрее.
Мужик этот, известный в селе как Пантелеймон Коровин, работал при ферме кузнецом, и начали у него, одно время, куры пропадать. Уж чего он только не передумал, чего только не перепробовал: капканы ставил, ночью сторожил, пса грозился из дома выгнать…
«Лисы проклятущие тащат кур и всё тут, – думал Пантелеймон».
Так и грешил он на лис пока Полкана, пса своего, с курицей в зубах не увидел, это с поличным значит застал. Не выдержало хозяйское сердце. Мужчина он, надо сказать, был грубоватый, характера буйного. Взревел Пантелеймон медведем, ухватил здоровенную дубину. Ну, Полкан дожидаться расправы не стал, тут же к лесу помчался.
Вот бежит, значит, Пантелей за псом, пыхтит, глазами сверкает, богатырской рукой над головой дубину крутит. А пёс, прижав уши и поджав хвост, мчится пулей к лесной опушке, оставляя за собой след из куриных перьев.
– Стой Полкан! Подлая ты собака!!! – кричит ему вслед Пантелеймон, понимая, что никак не догнать ему Полкана.
Пёс бежит со всех лап, будто не слышит. Пустил тогда Пантелеймон вдогонку псу дубину, но дубина, кувыркнувшись, рухнула возле задних лап пса, лишь слегка задев его по хвосту. Полкан со страху ещё пуще припустил. Метнулся стрелой через опушку и со всего разгону врезался в лесную чащу, только кусты затрещали.      
Сквозь высокую траву и хвойные ветки летел Полкан, не разбирая дороги, а позади него белым следом оседали белые куриные перья. Пробежал он так, наверное, половину леса. Запыхался. Выскочил на поляну и остановился передохнуть. Положил на траву украденную курицу. Перевёл дух и хотел уже подкрепиться своим трофеем, как вдруг из чащи вышло трое волков. Волки заметили пса и глухо зарычали.
– З-здорово б-братцы! – робко завилял хвостом Полкан.
Волки переглянулись.
– Какие мы тебе братцы? – угрюмо спросил самый крупный из волков. – Мы серые, а ты вон, пегий какой-то, – волк брезгливо ткнул лапой в чёрные пятна на белой шерсти Полкана.
– Так что шерсть?! – возразил Полкан. – Шерсть от меня не зависит, – он грустно вздохнул, – зато по натуре я такой же волк, как и вы. Вот, добыл с риском для жизни – и Полкан лапой подтолкнул к волкам украденную курицу, – угощайтесь братцы.
Крупный волк осторожно приблизился и понюхал добычу.
– Странная птица, но пахнет вкусно, – задумчиво произнёс он.
Двое других волков принюхивались издали.   
– Даже не сомневайтесь, вкус удивительный, – с гордостью бывалого охотника заявил пёс. – Их люди специально выращивают. 
– Люди?!! – волки тревожно оглянулись по сторонам.
– Ну да, я у людей украл эту птицу, курицей называется, – гордо выпятив грудь, пояснил Полкан.
– Хм… – крупный волк призадумался. – Может ты и правда похож на нас… хоть и бело-чёрный?
Перекусив птицей, волки облизнулись, стряхнули с носов перья и двинулись в лес, крупный волк оглянулся:
– Ладно, давай за нами… – братец.
Полкан радостно завилял хвостом и побежал следом.
Приняли Полкана в волчьей стае прохладно, не тянул пёс на хорошего волка. Ростом мелковат, иные волчата крупнее бывают, охотиться не умеет, привык на дармовщинку – хозяин принесёт, подаст. Из всех талантов лишь лаять умеет, а от лая много ли пользы? Только добычу пугать.   
Ну и, как водится, по таёжным законам, ест пёс траву мураву, да объедки, которые другие волки обронят. Отощал Полкан, живот к спине прилип, сквозь кожу рёбра выпирают. Иной раз от скелета не отличишь. Матёрые волчары на него уже заглядываются, подумывают какую от него косточку отхватить. А тут ещё осень пришла, холодом на траву по утрам дышит, инеем украшат. Того и гляди зима придёт. 
Затосковал Полкан о прежней сытой жизни. И стал он тогда думать да смекать, как бы половчее в волчьей стае устроиться, не зря же среди людей столько лет ума разума набирался.
У людей ведь как? Бывает слабый человек, больной или глупый, а над сильными да умными такую власть возьмёт, что за него они всё делают, да ещё кланяются, благодарят. Что ни говори, а у людей справедливее жизнь устроена, размышлял Полкан.
Принялся тогда он волков пытать, наводящие вопросы задавать:
– Кто у вас в лесу самый главный?
Смотрят на него волки, дивятся:
– Как это кто? Медведь, конечно, он у нас самый сильный, потому и главный.
– Ну, а над медведем кто? – спрашивает пёс.
– Над ним никого, – отвечают волки, – Солнце да Луна.
– Нет, так не пойдёт! Неправильно это братцы! – возмутился Полкан. – Вот я вас новой жизни научу, правильной.
И принялся он в меру своих собачьих способностей по-человечьи учить:
– Если медведь главный, то коли, к примеру, безобразничать начнёт, кто косолапого буяна остановит?
– А зачем его останавливать? Похулиганит, умается, сам спать пойдёт, да и не буянит он, – отвечают волки.
– Вы что? Так не годится! – опять запротестовал Полкан. – Нужно немедленно создать специальную стаю, чтобы она за медведем следила, да о лесных жителях заботилась. 
И так разошёлся пёс, так красиво всё изложил, что весь лес взбаламутил. От удивления даже медведь пасть раскрыл. Полкан лишь в полезных делах ни «бэ, ни «мэ», ни «кукареку», а как побрехать да поучить кого, тут ему равных нет.
Собрался общий лесной совет, слушает и удивляется, откуда в таком доходяге столько ума и таланта? Всю лесную жизнь разложил по полочкам, всему своё место предусмотрел.
А Полкан рад стараться, знай только, обещает рай лесной воздвигнуть, да всякую несправедливость искоренить. Словами умными и хитростью человечьей спорящих противников в два счёта на лопатки валит:
– Как-то подозрительно всё… ново… – засомневался барсук.
– Так ты что же справедливой жизни для лесных жителей не хочешь? – тут же устыдил его Полкан.
– Хочу, конечно, – уже жалея, что подал голос, сразу поспешил согласиться барсук.
– А коли хочешь так слушай, как правильно жизнь устроить, что бы по-человечески зажить, – назидательно отвечал Полкан.
Показал себя пёс во всей красе, он хоть и собака, но умный как чёрт. Лишь возникнет затруднение, Полкан тут же его решает и ведь мудро-то как? Например, задумались звери, как общие решения принимать, а он сходу – голосованием, возник спор, кого в особую стаю выдвигать, Полкан и тут не растерялся, подсказал, – обязательно по одному представителю каждого вида…
Одним словом, весь лес научил, всё показал, всё разъяснил, ну и звери в долгу не остались, назначили они пса главным защитником прав лесных жителей и полноправным медвежьим представителем.
В один миг сделался прежде никчёмный Полкан важным зверем. 
Да только пошла в лесу жизнь не жизнь, а катавасия одна.
Стали смотрящих зверей выбирать, никто не хочет, всем некогда: кому добычу ловить, кому запасы на зиму припасать, ежу нору утеплять надобно. С утра до вечера все работают, каждый добрый лесной житель занят.
И пошли в стаю наблюдательную звери не добрые, нет, не то чтобы злые совсем, а так, пропащие, которые, как и пёс, ни чего толком делать не умели, а лишь языками чесали. Лиса хромоногая, заяц косой на весь лес глупостью знаменитый, ну и прочие, не лучше.
Выбрали их единогласно, кому же ещё за медведем следить и о лесных жителях размышлять, как не тем, кто и так без дела слоняется?
Только вскоре стали выбранные представители скулить, что слишком уж они заняты делами лесными, чтобы самим себя кормить. Они, правду сказать, и раньше-то не особо хорошо кормились, всё побирались больше.
Полкан и тут выручил.
– Нужно, – говорит, – чтобы каждый зверь лесной, специальный оброк платил.
Идея избранникам очень понравилась, а вот остальные звери взвыли, оскалились, упёрлись – никаких оброков платить не станем. Ишь пропащие, чего захотели?! Пригорюнились тогда было избранники, но пёс вновь спас положение:
– Чтобы нам весу придать, создадим дружину. Сильная дружина и оброк соберёт, и порядок в лесу наведёт, и медведя, если что, приструнит.
Сказано, сделано.
Бросили клич по лесу, наобещали, как у них водится, с три короба благ лесных, нашлись желающие.
Ну и покатилось.
За медведем следят особые избранники, за этими избранниками – специальная комиссия, так же и дружина тоже требует пригляда. 
Начались споры, понадобились судьи, расходы возросли, вырастал и оброк за жизнь в лесу.
Тут смекнули самые хитрые и ленивые, что чем своими умениями да трудами, лучше на оброке жить. Сиди себе, наблюдай, законы новые иль запреты выдумывай, и чтобы ты ни выдумал, всегда сыт, ухожен, а своим трудом в поту и слезах, не каждый день сыт бываешь. Беспокоиться о благе общем хорошо, себя никогда не забудешь. 
Особенно вдохновлял пример Полкана.
Был пёс никчёмным зверем, того и гляди помрёт зимой, а теперь – отъелся, ходит важный,  хвост гордым кольцом свернул, на простых волков не смотрит, а уж зайцев там, белок всяких, и за зверей не считает.
Ринулись толпами звери лесом управлять и за медведем приглядывать.
Началась в тайге свистопляска.
Раньше ведь как, один закон – таёжный, чего поймал то и твоё, что наработал, то и забирай, а коли не работал, али заболел тяжко, так, значит, пора освобождать лес.
Новые порядки Полкана законов наплодили видимо-невидимо и каждый день, всё новые указы издаются, да по-новому старые правила передумываются, простому зверю не разобраться. Хочешь работать? Сперва оброк отдай, коли нет ничего в долг возьми, чтобы всю жизнь потом отдавать, ну или на службу лесную ступай, да из соседей добро выколачивай.
Оброков появилось множество: медвежий, волчий, на больных, на ленивых, особый и страховой…
Оброки считать, опять же, счетоводы нужны.
Дожили до того, что честному зверю житья не стало, смотришь, сосунок по кумовству пролезет, али хитрец какой, на тёплое место устроится, спит да есть и ещё покрикивает властно на тех, кто цельный день горбатится, спину не разгибает.
А звери честные работящие, цельный день носятся, надрываются, пытаются как-то выжить, да ещё непутёвым зверям, смотрящим, роскошную жизнь обеспечить.
В нашем лесу звери особенные, терпеливые, не то, что по другим чащам, да только когда пёс вздумал лес – достояние общее – продавать, случился предел терпению. Полкан тогда и так и этак свои планы выгораживал, мол, покупатели солидные, опилками или чем другим, будут казну лесную пополнять, только народ лесной возмутился.
Собралось зверьё, что осталось ещё честным да толковым и к медведю на поклон:
– Так и так, Потапыч, выручай, натворил делов пёс, житья не стало. 
Потапыч, ясное дело, что раньше, что сейчас своё не отдаст, чужого не возьмёт, потому как царь лесной по природе, да и ненадобно ему ничего лишнего, почесал он бок, покряхтел, поднялся, и рыком мощным огласил лес.
– Хватит по лесу новые порядки чинить! – прокричал медведь. – Кончилось ваше время! Возвращайтесь звери непутёвые взад, пусть как раньше течёт жизнь таёжная.   
Что тут началось, загудел лес, будто гнездо осиное. Сотни избранников взвились, ощетинились, оскалились, зарычали. Лапами затопали, крыльями захлопали, зубами защёлкали.
– Не отдадим леса! –  кричат, уж очень на лесной оброк жить привыкли.
Только у Потапыча разговор короткий, примял парочку, раскидал дюжину, а тем, что на место царя лесного метили, предложил силой померяться.
Приуныли тогда лесные избранники, поворчали-поворчали да разбрелись кто куда, старую жизнь влачить.
А чтобы пёс больше зверей не смущал, прогнали Полкана из леса. 
Пёс хоть и умный, да только умён был не своим умом, а человечьим. Подучил лесных жителей по-человечьи жить – есть не пойманное, рвать не саженое, брать не даденное. Только давно известно, что человеку хорошо, то честному зверю – смерть.
Однако пёс не пропал, слышали местные лестные жители от птиц перелётных, что ходит Полкан по лесам, учит других зверей новой жизни, видимо, уж очень ему такое житьё по нраву пришлось. 
Вот такая под семиглавой горкой перестановка случилась, отменили закон таёжный, а потом обратно назначили, потому что не всегда новое лучше старого.