Камзол из лоскутков. Юность. Гл. 3

        Вот так совершенно неожиданно для себя я стала встречаться с парнем. Пару недель мы узнавали друг друга, общались, в основном, рассказывая о себе. Вырос Дима на Урале, в небольшом шахтерском городе Кизел Пермской области, там же окончил восемь классов и приехал к сестре на каникулы. Решение о поступлении в местный техникум пришло спонтанно, надо же где-то учиться.

        Наша Белоруссия показалась раем по сравнению с их почерневшим от угольной пыли городом. Его сестра Галя вскоре вышла замуж за хозяина квартиры, которую снимала в нашей деревне, и осела здесь навсегда, родив двоих детей. Постепенно к ней перебралась вся семья – мама, бабушка и брат.

        Наше детство во многом отличалось, я выросла в полноценной семье, Дима рос без отца. Чаще всего именно родители становятся для нас стереотипом поведения, как бы мы не хотели вести себя иначе, каких бы зароков не давали, все равно копируем некоторое поведение с точностью, не имея другого опыта.

        Диму, как и меня, нянчила старшая сестра, к которой часто приходили подружки, они вели девчоночьи разговоры, при которых присутствовал мальчик, ходили на просмотр индийских мелодрам, таская его с собой. Поэтому с девушками у него все очень хорошо получалось, их психологию он изучил с детства, а вот мужских качеств казалось недостаточно. И у меня опять возникли сомнения.

        Периодически накатывало недовольство, меня не устраивал его низкий рост, его молчаливость – в основном говорила я, мне хотелось иметь рядом с собой равного партнера, а равенства опять не получилось.

        Я старалась не подать вида, что меня что-то не устраивает, и Дима ни о чем не догадывался. Месяц терзаний завершился моим твердым решением, что «от добра добра не ищут», и я успокоилась, приняв его таким, какой есть.

        Встречались мы почти ежедневно, так пролетел весь июль, а в августе Дима устроился на работу. Он – студент, в техникуме учился, пальто на зиму нужно да и сапоги. Что мамку напрягать, если сам может себе заработать. 

        Август я люблю больше всего. Уже отшумели летние ливни, слегка отпустил полуденный зной, а лето еще совсем не уходит. Оно только-только с духом собирается нас покинуть, а потому особенно ласково и нежно еще держит в своих теплых объятиях.

        Вызрели хлеба, пшеница опустила тяжелые колосья, зерно налитое, круглое, плотное. Дальше ждать нельзя – начнет высыпаться из колоса. Нива стоит в ожидании, как девица перед первой брачной ночью. Дрожат ручки и ножки-то, волнуется, от малейшего ветерка вздрагивает, колышется нежно, переливчато.

        И вот первый день жатвы. С утра самого, чуть только заря встает над матерью-землей нашей, выезжают комбайны в поле. Едут друг за дружкой, тарахтят их моторы, чистенькие пока, обслуженные, готовые до самой ночи по полям-просторам нашим колесить - хлеб убирать.

        Страда – время важное, ответственное. Здесь не место ленивым и безразличным. Здесь каждый погожий день на счету – как на войне. Пусть бы только такие битвы и были – за урожай. Здесь и силу свою положить не жалко, знает человек, за что ночь не досыпает.

        Мне пятнадцать лет,  но чувствовала я себя вполне взрослой. С Димой у нас наладились прекрасные отношения, наверное, уже любовь постучалась в мое сердечко. А как еще назвать то чувство, если расставаться до утра не хотелось, а только разошлись – уже скучали и мечтали о новой встрече.  Когда наглядеться друг на друга не могли, нацеловаться не могли.

        Нет, конечно, ничего такого у нас пока еще не было, понимала, что можно, чего нельзя, да и планы у меня грандиозные. Я  хотела получить золотую медаль, в институт поступить, Дима мой пусть в армию сначала сходит, а уж потом, как жизнь распорядится.
 
        Он устроился помощником комбайнера. Это очень ответственная работа, не менее важная, чем у других механизаторов во время уборочной.  Комбайн у моего Митеньки ярко алого цвета, один такой, выделяется среди остальных, издалека узнавала, что он едет,  «Пожарником» называли.

        Я ждала его каждый вечер, весь день скучала. Можно было днем и на поле поехать к нему на велосипеде, да вот некогда им расслабляться, работа не ждет. Отдыхали по очереди, то Митька у руля, то дядя Витя – хозяин комбайна, и так до позднего вечера.

        Я уже и корову пригоню домой, и подою, и молоко процежу, а комбайны все тарахтят – на всю округу звук этот слышен. Да еще зерносушилка на колхозном дворе тоже гудит, всю уборочную  не умолкает, днем и ночью зерно подсушивают, чтобы не испортилось оно при хранении. И стоит в воздухе особенный запах жареных зерен пшеницы, запах хлеба, ни с чем несравнимый. Только в эту дивную пору так пахнет в деревне.

        Недозревшее зерно, если в куче лежит – преет изнутри. Горячо там, как в котле, если вовремя не помочь – пропадет. Прелое зерно – урожай насмарку, только на фураж скоту, какой из него хлеб. На семена тоже не годится. Вот такой не простой колхозный труд – горожанину и не снилось.

        Уже стемнело, выйду за околицу, прислушаюсь, вижу – ползут родимые, как жуки, только две фары светятся в темноте. Комбайн поставят и в баньку, благо, она у самого машинного двора, не нужно далеко идти.

        Дима сразу ко мне бежал, тоже соскучился. Целуемся, обнимаемся, так нам хорошо вместе. Теперь понимаю, уставал он очень, даже, может быть, иногда поужинать не успевал – ничего этого не понимала. Пришел он – вот и вся радость в жизни.

        Волосы у него красивые, волнистые, длинные, как у девушки – мода такая. А после бани-то они мокрые каждый день. И ему неловко, и мне как-то не очень приятно. И предложила я ему подстричься.

        - Когда мне стричься, ты что, смеешься? Мы же целый день в поле!

        - Так я могу.

        - Что ты можешь? Меня подстричь?

        - Да, я папу стригу сама и брата. Это же не сложно. И ножницы у мамы есть очень острые.

        - А где ты меня подстрижешь? Я же домой к тебе не могу зайти.

        - А давай прямо сейчас. В сарай зайдем, там лестница стоит, ты на ступеньку присядешь, фонарик на дверь повешу – все видно будет. Я только домой зайду тихонько, возьму ножницы и расческу. Ты подожди меня здесь.

        И я пошла в дом. Родители мои, утомленные за день работой, уже мирно спали. Мне разрешалось гулять вечером, в то время страхов никаких за детей люди не испытывали, да и деревня у нас большая, фонари по всей улице горели – чего бояться-то?

        Ножницы и расческа лежат в шуфлядке кухонного стола. Я тихо взяла все, что мне нужно, и вышла. Дверь сарая издавала характерный скрип, который слышен в доме, конечно. Но, я же уверена была, что мама моя спит.

        Присел Митя на ступень чердачной лестницы, ведущей на сеновал. Я повесила фонарик на торчащий в стене гвоздь. Рубашку он снял, во-первых, чтобы не было жарко, во-вторых, чтобы легче стряхнуть состриженные волосы. И я приступила к работе.

        Вы хорошо помните? – мне пятнадцать лет. Никакой школы парикмахеров я не заканчивала – самоучка, которая видела, как стригут мужчин.  Я многое умею делать в своей жизни, потому что не боялась пробовать. А со временем постигала мастерство. Стригла я своим способом, начиная от левого виска и дальше по затылку, до правого виска вертикальными срезами, зажимая волосы между пальцев.

        Не буду утомлять читателя процессом. История не о прическе. В это самое время в моем доме происходили совсем другие события, понимать которые я стала гораздо позднее, когда мои дети доросли до того моего  возраста.

        Спит моя мама очень чутко, возвращения дочери ждет всегда. И только тогда уже проваливается в глубокий сон, когда девочка дома. И что она слышит? Дочка пришла домой, но, вместо того, чтобы раздеваться и ложиться спать, что-то взяла и пошла… в сарай. Что ей там нужно? Там же… сеновал!

        Смутная догадка, как ушат холодной воды, заставляет мамку мою, в чем была - в ночной сорочке и  босиком - бежать скорее в сарай, пока там что-нибудь не сделали с ее ненаглядной дочечкой. Хлопцев-то шустрых хоть отбавляй, а у девки уже и титьки отскочили, и другие женские дела в порядке…

        А мы же в самом разгаре процесса… стрижки. Только половину головы еще подстригли. Резко открывается дверь и на пороге появляется моя матушка с вилами  наперевес! Ее лицо – гримаса ненависти и отчаяния, в свете фонарика кажется еще более зловещим. Глаза вытаращены, намерения самые серьезные. Она  видит только обнаженный торс моего парня...

        Надо отдать должное – Димка у меня шустрый малый. В один прыжок он оказался за дверью. С прытью атакующей кобры, мама бросает вилы ему вдогонку. Я в диком ужасе выскакиваю следом, успеваю увидеть мелькнувшую его спину за воротами, да слышу удаляющийся топот бегущих по дороге ног. Ух, слава Богу, промазала!

        - Мама, ты чего? Ты же могла его пробить вилами, что ты делаешь?

        - Я что делаю?! Это я у тебя хочу спросить, что ты здесь делаешь?! – мама надвигается на меня решительно, вид у нее самый серьезный,  но я ее не боюсь.

        - Я здесь Диму стригу, - ножницы и расческа, которые я все еще держу в руках – лучшее мое доказательство, а под ногами завитки красивых русых волос моего любимого. - А ты, что подумала?

 
        Заканчивала стрижку я уже в веранде, с великодушного разрешения мамы. С того дня и позволено было моему другу бывать у нас дома. Правда, долго он не задерживался, зайдет за мной, подождет, пока соберусь, да и за порог вместе.

        - Смотри мне там! – мама специально говорила это вслед, чтобы и он слышал, чем меня не просто вгоняла в краску, я злилась, считала обоснованно, что достаточно взрослая, чтобы глупостей не наделать.

        Однажды мы сильно поссорились. Накануне я передала Диме журнал «Огонек», в котором нашла интересную статью с притчей про «две половинки». Рекомендовала прочесть с тонким намеком, не есть ли и мы те созданные друг для друга половинки. Но эффект получила  противоположный.

        - Знаешь, - сказал мне Дима вечером при следующей встрече, когда мы подошли уже к моему дому, - я думаю, что твоя половинка где-то бродит по свету, это не я.

        - ?

        Услышать такое после всех моих сомнений, когда я передумала тысячу всяких мыслей и, наконец, приняла его сердцем! Я испытала настоящее потрясение, как рыба, открыла рот, но так и не нашла, что сказать. Собрав всю волю в кулак, только и выдохнула:

        - Ну и пошел вон! – и захлопнула дверь перед его носом.

        Проплакав всю ночь, в школу я не смогла пойти – глаза опухли, ресницы кое-где выпали. Вспоминаю теперь ту обиду и удивляюсь, как я вообще его тогда простила. Мы не встречались две недели. Это стало настоящим испытанием, ведь ежедневно я видела его на автобусной остановке, утром мы все ездили к восьми часам на занятия одним рейсом. Видела, все вспоминала, и сердце разрывалось от боли.

        На танцах он приглашал девчонок, я тоже с кем-то танцевала, но не выпускала его из виду. Это была какая-то пытка. Я заметила, что и он на меня смотрит с грустью, и ничего не понимала. Зачем страдать, если плохо обоим? Я чувствовала, что так и есть, хоть мы и не общались.

        Через две недели мы оба попали в Дом культуры на танцы. Там проводились конкурсы, в том числе и на лучшее исполнение вальса. Поскольку мы научились танцевать вдвоем этот танец, и это очень неплохо получалось у нас в клубе, Дима осмелился пригласить меня.

        Мы получили первое место! Были какие-то призы, нас поздравляли ведущие, а мы стояли, взявшись за руки, и дрожали от охватившего волнения. Наверное, не только моя голова разрывалась от мысли, что будет дальше.  А дальше…  мы разошлись. Я пошла к девчонкам, он ушел с ребятами, даже в клуб мы возвращались разными автобусами.
 
        Играла музыка, танцевали пары. Я сидела в уголке и грустила, танцевать не хотелось, вообще ничего не хотелось – на ресницах висели слезы. Он коснулся меня снова, был так рядом, очень близкий уже, но теперь больше не мой…

        Дима подошел незаметно, присел у моих ног на четвереньки и, положив голову на мои колени, произнес:

        - Я не могу без тебя! Прости меня – дурака!

        Я только запустила пальцы в его прекрасные волосы, которые опять отросли после той стрижки, и гладила его по голове, прижимая к себе, не в силах произнести ни слова. Слезы крупными каплями падали на его голову…

        Я поняла – люблю! Сильно и преданно!

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/07/1508

Первые фотографии, подаренные друг другу. 1976 год. Дима уже после моей стрижки.