Ах, дети, дети! Глава 11. Парк культуры

- Светлана Викторовна! Вы извините меня, вчера… вчера я…
— начал профессор извиняющимся тоном и всё никак не мог
подобрать нужных слов для объяснения вчерашнего казуса.


— Константин Ильич! Не говорите ничего! Я так счастлива! —
Светка кончиками пальцев взяла его руку и с сумасшедшим
блеском в глазах пыталась поймать всё время убегающий в
стеснении взгляд профессора, — Константин Ильич! Я словно
обрела новую жизнь! Спасибо Вам! Как только Вы захотите –
я снова буду Ваша.


Профессор недоумевал. Вчера не произошло ничего особенного,
что бы могло понравиться женщине. Мало того, всё закончилось,
едва успев начаться. Но искренность слов Светки не вызывала
сомнений. На самом деле Светка действительно была счастлива
тем, что смогла доставить приятное такому человеку. Она была
полна надежд на продолжение отношений, хотела развития событий
в части своего духовного обогащения, просто изнемогала от желания
стать частью того высокого общества, в котором вёл повседневную
жизнь этот гигант науки. Пусть это будет их тайна, но даже ради
такого ограниченного существования она была готова в тот миг
пожертвовать чем угодно.


Ещё накануне вечером Константин Ильич был весьма удручён, но
слова Светки на него подействовали как бальзам. Он оживился,
наполнился надеждами и даже начал бичевать себя за то, что
вчера после всего думал: «А не поставить ли крест на мечтах о
проявлении всего своего мужского?» Теперь всё виделось наоборот.
Весь день он строил планы продолжения начатого.  Молодая женщина
целиком заняла его сознание, он опять оживился и воспрянул духом.
Да и на кафедре дела пошли как-то живёхонько - за день он разрешил
практически все проблемы, которые преследовали его последние
полгода. Страшно даже было представить, какие свершения ждали
его завтра и в последующие дни после предстоящей встречи, которую
он решил наметить на следующую ночь.


Тем временем Вероника Евгеньевна всё же взяла себя в руки. Вот
уж воистину – выработанная годами воля к победе смогла сломить
даже чувство собственника. Теперь она добровольно и сознательно
выпускала из своих собственных рук последнее, что у неё было,
только ради того, чтобы не потерять ЭТО окончательно. Но теперь
её мучил один единственный вопрос: «А стоит ли вообще теперь
сохранять ЭТО?»  Но, не смотря на всё, её план удался.  Действительно,
полгода, в течение которых продолжался роман со Светкой, были
необыкновенным подъёмом для Константина Ильича. Всех своих
молодых оппонентов он разбил в пух и прах, везде упрочил свои
позиции настолько, что можно было теперь несколько лет просто
пожинать плоды этого рывка. Кроме позиционных успехов своего
положения он также сделал невероятный задел научных работ.
В общем, можно сказать, что Константин Ильич обеспечил себе
будущее на несколько лет вперёд.  Он догадывался, в чём секрет
его успеха, и был благодарен Светке за это, хотя, прежде всего он
должен бы быть благодарен Веронике Евгеньевне, но вся правда
ему была недоступна…


Через полгода Светка, насладившись высшими категориями жизни,
со временем смогла разглядеть в профессоре человека довольно
преклонного возраста. Эйфория прошла, обхождения и образованность
Константина Ильича стали не такими уж привлекательными,
а интимные отношения с ним просто стали вызывать отвращение.
Она даже удивлялась, как раньше могла желать этого. Но к тому
моменту она уже ушла из семьи, сменила работу и переехала
на съёмную квартиру в Москву. Теперь её внимание было
переключено на другое. Поселившись в Москве и следуя всем
атрибутам столичной жизни, она, занимаясь в фитнес центре,
невольно прониклась приверженностью к красоте мускулистого
мужского тела.  Культура построения красивой фигуры, восхищение
пропорциями и рельефностью мышц, наслаждение от созерцания
и ощущения идеального тела - вот что стало для неё ориентиром
на следующие полгода. Её идеалом стал инструктор центра,
который, в последствии, не только оплачивал её счет за квартиру,
но и был вдохновителем её телесных наслаждений, не ограничиваясь
при этом занятиями фитнесом. Она вновь была счастлива. Новые
ощущения и новые идеалы заполнили её сознание. Хорошо быть
увлекающейся натурой – всегда найдётся в жизни то, чему можно
порадоваться и чем вдоволь насладиться.


Нужно сказать, что Светка так и шла по жизни, от одной радости к другой.
Она умела всецело отдаваться тому, что вдохновляло её, и погружалась
в это с головой, испытывала при этом невероятный подъём чувств. Как
правило, её увлечение ассоциировалось с мужчиной так или иначе
причастным к этому увлечению. И тогда ощущение от восприятия
многократно усиливалось плотскими наслаждениями. Мужчина в
этом случае являлся подобием катализатора, убыстряющего
проникновение во все тонкости и прелести вдохновлявшего её. 
Он помогал осознать ей всю многогранность понятия, почувствовать
палитру слабых и ярких оттенков, возвыситься поэзией этого увлечения.

Но в её голове на самом деле всё осознавалось наоборот— она думала,
что влюблена в этого мужчину, а его увлечения ей просто импонировали
на фоне этой любви.  Поэтому Светка представляла, что мужчина
первичен, а увлечения вторичны,  и, по сути, как приятная добавка
к любви. Видимо, так мозг строил защитную реакцию на неотторжение
очередного увлечения после досконального его изучения.
Отторгался мужчина, а достигнутое оставалось не тронутым и
продолжало в ней жить.


С потерей инструктора ей пришлось вернуться из Москвы в
родной город. Там каждые шесть месяцев она влюблялась и
бредила то поэзией, то сталепрокатными станами, то чуть не
ушла в монастырь, но, к счастью, отделалась полугодовым
романом с монахом, которого, в последствии, за похождения
с ней изгнали из святой обители. Каждая её новая любовь
была искренней и романтичной, поскольку была вызвана
неподдельным интересом. О своих увлечениях она всегда
рассказывала Лете с таким огоньком в глазах, что Лета невольно
сама загорелась желанием. Это было ещё до того, как объявился
Олег Евгеньевич. К тому времени дети её уже подросли, стали
проявлять самостоятельность и не требовали постоянного
внимания. Появилось время, появились и мысли о своём, о
личном, о потаённом. Слушая Светку, она словно вспоминала
хорошо забытое ощущение, когда мужчина заполнял добрую
половину её жизни, и от этого было нисколько не тягостно, а
наоборот, это было неимоверно чудесно и благостно.  Мысли
разогревали желания, желания просились вырваться свершениями,
которые хотелось поскорее воплотить в жизнь и сменить
удовлетворениями.


В воображении рисовался мачо,
влюблённый в неё по уши, сыплющий деньгами направо и
налево, загорелый и мускулистый, в белом костюме и на
мерседесе последней марки. В действительно же изредка
клеились какие-то недоумки бомжеватого вида, естественно,
без гроша в кармане и даже без квартиры. Поэтому, когда Лету
в парке культуры заприметил начальник охраны химического завода,
то она уже в тот же вечер согласилась ночевать у него. Семён
Петрович, так его звали, конечно, был не мачо, но стихи Есенина,
хорошие манеры и приятная речь сделали своё дело.


Голова Леты кружилась от сладостного ощущения проявленного к ней
интереса, понимания со стороны мужчины обозначенных ею ценностей
и родства интересов в области искусства и литературы. Ближе к
вечеру, на колесе обозрения Лета даже беспрепятственно
позволила себя поцеловать, а в сумерках на скамейке Семён
Петрович уже дал волю рукам. Конечно, поддавшись мужским
ласкам и разгорячившись, Лета не смогла устоять и под его напором,
сама природа потребовала большего, и на радость Семёна
Петровича ночь с желанной женщиной была обеспечена в
первый же день встречи. Несмотря на это обстоятельство, на
первый взгляд он оказался мужчиной порядочным, просто с
неудачной историей обращения с женским полом.


Ему всё время попадались дамы с корыстными интересами и,
обобрав его как можно, бросали со скандалом, предъявляя ему
обвинения во всяческой грязи. Как человек с виду благородный
он не поддавался на эти выпады и в душе некоторое время
продолжал любить их. В последние лет семь он заметно сдал
и уже выглядел не как цветущий мужчина, а скорее как
молодой пенсионер. Поэтому, когда Лета улыбнулась ему
на его неловкое движение в автобусе, то он несколько ожил.
А когда увидел, что она, как и он сходит на Пушкинской, и
направляется в сторону улицы Карла Либкнехта, то решил
для себя: «Если она тоже идёт в парк культуры – это судьба»…


 К концу дня он потерял голову и влюбился в неё, да и невозможно
было в неё не влюбиться. Такие скромные, красивые, умные и о
бразованные женщины на дороге не валяются. Он просто недоумевал,
как Лета до сих пор была одинока, и никто не смог покорить её сердце.


Лета как после долгого сна купалась в заботах и ласках выбравшего
её мужчины. Только одному этому обстоятельству она была
безмерно рада, а когда увидела в его глазах обожание и нежность,
то просто растаяла. Это было невероятно чудесное ощущение.
Вид и возраст ухажёра при таких обстоятельствах для неё уже
не имели значения. Она была просто счастлива и хотела ловить
и смаковать каждый миг этого безумно приятного времени,
подаренного ей самой судьбой за её терпение и милый
безобидный характер. Лета была также очень благодарна
Светке за то, что та смогла разжечь в ней огонь страсти и
вспомнить забытое чувство единения душ с мужчиной,
умножающее и раскрывающее все тонкости и прелести жизни.


Получалось так, что они нашли друг друга, но если начать
препарировать их отношения, то опытный эксперт сразу бы
сказал, что со стороны Леты это была не любовь. Поэтому их
отношения были изначально обречены, но сейчас всех всё
больше чем устраивало.  Просто её истосковавшееся сердца
хотело попасть в надёжные любящие руки и почувствовать
себя любимой. Ей думалось, что наконец-то сбудется её мечта,
и она вновь станет слабой беззащитной женщиной под
покровительством мужчины, и снимет с себя бремя быть
главой семьи. Она была готова выполнять его волю, следовать
ему во всём и потакать, лишь бы освободиться от этого гнетущего
состояния – быть за всё в ответе. Теперь её мужчина будет за неё
думать и принимать решения, а ей хотелось просто быть женщиной.
И она была счастлива, они оба были счастливы, а что ещё надо человеку в жизни?


Встречались они почти каждый день и проводили вместе
час-полтора на нейтральной территории. Только по воскресеньям
Лета уходила к Семёну в квартиру на весь день и возвращалась
поздно вечером. Дети не знали об их отношениях. Лета хотела
известить их, как только Семён предложит ей руку и сердце.
Но тот почему-то тянул и даже не заговаривал об этом, видимо
его и так всё устраивало. Лета же уже вошла в роль жены,
спрашивала у него как ей поступать и строго следовала его
указаниям. Она подробно рассказывала всё об отношениях
с детьми, о своей работе, о своих чувствах и чаяньях, о расходах
и доходах, о своих интересах и мечтах. Везде Семён давал ей
советы, подсказки, но потом, войдя во вкус, стал уже давать
указания и распоряжения, как будто это была уже его семья
и его дети. Он отчитывал Лету за неверные поступки, за
необоснованные покупки и нерациональные траты денег,
за чрезмерное на его взгляд усердие в репетиторстве,
даже умудрялся навязывать свою концепцию воспитания.


Лета, готовясь к роли жены, слушалась его безропотно,
выполняла всё то, что он накажет, и отчитывалась за проделанное. 
Она совсем перестала думать, и это чрезвычайно ослабило её
напряжение, в котором она находилась последние пятнадцать
лет, выполняя в семье функцию и мужа, и жены. Теперь она
могла ни о чём не думать, а просто блаженствовать. Что могло
быть проще – всего лишь выполнять распоряжения мужчины.
Так проходил месяц за месяцем. Лета жила в полном парении
над землёй, её ничто не волновало, не заботило – она только
хотела любить и быть любимой, всё остальное отдавала на
откуп Семёну. Семён, поначалу, боготворил её и восхищался
умом и эрудицией, был горд тем, что обладал такой чудесной
женщиной. 


Но когда Лета впала в вышеописанное состояние, немного
насытившись после долгого воздержания, стал приглядываться к
избраннице, и, к своему изумлению, открыл, что она вовсе не умница,
а довольно глупая и обычная домохозяйка, которая не могла решить
без него даже самый простой вопрос. Он уверился, что ничего
особенного - то в ней и нет, а по сути, она обыкновенная баба.
Семён решил, что в таком разе, имеет право более небрежно
обращаться с Летой. Он стал покрикивать на неё, перестал
уважительно относиться, брал её, когда считал нужным и, не
дожидаясь её, просто удовлетворял свою похоть. После этого
он мог брезгливо оттолкнуть её и пойти на кухню, чтобы
подкрепиться, или сесть смотреть телевизор.


Когда она вовсе перестала проявлять свой интеллект, то и он
совершенно охладел к ней как индивидууму. Иногда даже не
обращал на неё никакого внимания, а она всё воскресенье
готовила ему, убиралась, стирала и ждала, когда он соизволит
обратить внимание и на неё. Только когда ему нужна была
женщина, он окликал её и получал всё, что ему было нужно.
Просто уму непостижимо, как за неполных пять месяцев их
отношения из возвышенно-романтических переросли в
покорно-благостные со стороны Леты, и потребительски-
деспотические со стороны Семёна.


Как - то Лета рассказала об их отношениях с Семёном Светке,
и та была просто ошеломлена.

—Так зачем ты живёшь с этим подонком? Мы что, тебе мужика
нормального не найдём?

— Свет, но я люблю его.

— Да ты дура что ли? Разве так можно? Им только дай волю,
они на голову сядут.

—Мне с ним хорошо! Я так отдыхаю от всей этой суеты.
Мне ничего не стоит вести хозяйство на два дома, лишь
бы ни о чём не заботиться. Пусть он всё решает, мне так легче.

— Я тебя не понимаю. Ты совсем человеческое достоинство
потеряла. Тебе самой не тошно от такого отношения?

— Ну, я как-то терплю это. Потом мне некогда об этом думать,
я лучше приготовлю что-нибудь ему и отвлекусь.

— Ну, Лета-а! Я тебя не узнаю. Ты была такой умницей, а сейчас
тебя за человека не считают. Что с тобой?

Лета и вправду задумалась, как же она уронила себя в его глазах.
Давным-давно, ещё при первом муже был тяжёлый период, когда
денег хватало только-только на еду.  Муж зарабатывал в три раза
меньше её, поэтому категорически отошёл от принятия решений
и начал попивать с горя, не найдя в себе сил переломить ситуацию.
Лете приходилось напрягаться и заниматься тем, к чему душа
совсем не лежала, но положение было безвыходное, и она
постоянно думала и принимала решения за всю семью. К тому
же она постоянно пропадала на двух работах, брала подработки
на дом, поздно вечером готовила еду, стирала и тащила не себе
весь дом, и не было времени ни почитать, ни отдохнуть, ни просто
привести себя в порядок. Но, даже запустив себя совершенно, она
не позволяла мужу относиться к ней небрежно, требовала уважения
и не теряла своего достоинства. Сейчас же она оказалась на правах
наложницы и домработницы одновременно. Всё её преимущество
было лишь в полном отсутствии мыслительной деятельности,
которая ей надоела до колик в печёнке, но это никак не стоило того,
чтобы об неё вытирали ноги.

— Да, Света, ты права! Чего это я так расслабилась? Просто хотелось
чуть-чуть отдохнуть от постоянной головной боли за всё. Хоть кто-то
немного за меня подумал, и я так довольна была, что всё позволила
ему в обмен за лёгкость в голове. Ты не представляешь, как хорошо
мне сейчас. Но ты действительно права – это не нормально.

—И что ты теперь будешь делать?

— Даже и не знаю. Попробую поговорить с ним. Он должен понять.
Мне кажется, он любил меня.

— Уф! Я бы с такой мразью и говорить не стала. Хотя сама тоже
иногда голову теряла, но не настолько.

А вечером вдруг позвонил Олег. Она его сразу узнала по голосу,
как будто и не было этих двадцати лет. Она была ужасно рада
и не рада, ведь у неё уже был мужчина. Олег узнал, что она
не замужем и сразу стал предлагать ей встретиться. Лета, не
сказав ничего про Семёна, отнекивалась, придумывала всякие
причины и всё же после долгих уговоров согласилась посидеть
с ним в следующее воскресенье в кафе. Ей ужасно не хотелось,
чтобы Семён узнал об их встрече, но Олег был настойчив, и она
согласилась, уповая на то, что всё останется в тайне. Об Олеге
у неё были самые светлые воспоминания, но никаких планов
она на него сейчас не строила. Олег же уже рисовал в голове
картины встречи и последующих отношений, насколько ему
позволяла фантазия.


На следующий день Лета пришла к Семёну, намереваясь серьёзно
поговорить с ним. Но разговора не вышло. Когда она вошла, он, не
дав ей даже раскрыть рта, разразился ругательствами по поводу того,
что она пришла очень поздно. И тут же, в прихожей, он бесцеремонно,
чуть ли ни силком, поставил её в неудобную позу, задрал юбку и
надругался над ней. Это уже было обычным делом, но только
сейчас Лета почувствовала, как это постыдно и обидно. Она
плакала и тихонько умоляла его не делать этого, а он, не
обращая на неё никакого внимание, только ещё жёстче вёл
себя и, видимо, получал от этих причитаний удовольствие.
После всего он больно хлопнул её рукой и, оттолкнув в сторону
от прохода, прошёл в комнату досматривать телевизор, наказав
побыстрее приготовить ему солянку. Лета, стоявшая согнувшись,
в приспущенных одеждах, от толчка пошатнулась и, не удержавшись
на ногах, завалилась «во всей красе» на обувную полку.  Слёзы
катились градом, а все приготовленные для объяснений слова
делись куда-то, и не было ни желанья, ни возможности вспоминать их…


О том, что солянки он сегодня не поест, известила Семёна громко
захлопнувшаяся за Летой дверь.