Дитя смерти

Глава первая
Агония

…Она терзала ножом его тело… тело, которое всего лишь мгновение до этого нежно ласкала, изо всех сил стараясь доставить ему как можно больше удовольствия. Кровь брызгала фонтаном во все стороны, ею было залито и его искаженное болью и страхом смерти лицо, еще совсем недавно прекрасное и полное жизни, а теперь превратившееся в жуткую маску ужаса.

Юлий не хотел умирать, он ведь совсем недавно сделал все, чтобы изменить свою судьбу и не допустить такой исход. Он не хотел смерти, он хотел жизни, любви и власти. Ему казалось, что он достиг всего этого и обрел любовь, пусть и не с Зеной, ради которой он, собственно, и затеял эти игры с судьбами, а с другой. Вначале он не любил Алти, а просто хотел использовать ее как пешку в своих интригах, но потом, незаметно для самого себя, стал терять голову от этого дурманящего цветка зла. Как человек она совсем не нравилась ему, но ее тело, умение ласкать и какая-то мощная аура, исходившая от нее — все это сводило его с ума. Так часто повторявший сакраментальную фразу «Разделяй и властвуй, отдели чувства женщины от её разума и она твоя», он сам угодил в ту же ловушку, что обычно расставлял женщинам. Безумие любви накрыло его, сжигая последние искры его разума и заставляя забыть о хитрости, осторожности и обо всем том, что составляло его существо. Когда они вместе наблюдали за распятием Зены, их взгляды неожиданно встретились, и глаза Юлия утонули в зеленых очах колдуньи. Он не мог видеть себя со стороны, а зря, ведь глядя на него, даже не отличающийся особой наблюдательностью человек сказал бы, что этот мужчина влюблен как мальчишка. Сколько невыразимой нежности было в его глазах! И он, Цезарь, так хотел прочесть ответное чувство и в глазах той, кого решил сделать своей новой женой и императрицей. А она смотрела на него просто игриво, кокетливо и не больше того, но ему так хотелось принять желаемое за действительное! Стройное тело Алти под ласками дождя казалось ему соблазнительным как никогда раньше. Его буквально охватила жажда любви. Их уста слились в жарком поцелуе, казалось, длившемся целую вечность. Потом искусительница зашептала ему на ухо нечто такое, отчего его лицо вспыхнуло, словно щеки невинного мальчика.

— Да-да, пойдем, — тихо ответил ей Юлий, чье сердце забилось сильнее.

И она увлекла его за собой, навстречу любви и… навстречу смерти.

***


…Удар, еще удар… Гай Юлий уже не мог кричать, но Алти не хотела, чтобы его кончина была легкой и быстрой. Ей хотелось дать ему почувствовать смерть так же остро, как любовь. Сама-то шаманка любить не умела. Она могла испытывать страсть, похоть, что угодно, только не любовь, а зрелище агонии любовника доставляло ей куда большее наслаждение, чем его ласки.

Вот, мученически заводя глаза, он простонал:

— Хватит… убей меня, прошу!

Так хотевший жить, он наконец-то сдался и его единственным желанием было теперь желание умереть, чтобы не выносить дальше эти мучения. Какая ужасная судьба! В том, настоящем мире он получил удар кинжалом от лучшего друга, а в этом, созданном им самим, его жестоко убивала та, кого он полюбил с такой силой!
Наконец, она с волчьей улыбкой на губах вонзила в его грудь кинжал по самую рукоятку. Все было кончено… Как и в той, другой жизни он испустил дух почти одновременно с распятой им Зеной. Шаманка видела, как душа ее жертвы покинула тело и с минуту с ненавистью, болью и… любовью смотрела на нее, после чего со стоном отлетела. Куда? Шаманку это сейчас не волновало, ведь она обладала властью над душами и всегда могла вступить в контакт и с этой бедной душой.

Любимая-убийца Цезаря стала целовать его мертвое лицо, после чего принялась слизывать с него кровь. В этот момент она почти любила его. Затем Алти взглянула на свои обагренные его же кровью руки и точно также слизала ее с них. Хищница буквально пожирала плоть своего любовника.

Внезапно, в глазах ее появился похотливый огонек. Она принялась ласкать еще теплое тело Юлия…

…Когда она выходила из дворца, оставив в спальне обнаженный труп недавнего возлюбленного с широко раскрытыми глазами на восковом лице, ее взгляд светился торжеством, а усмешка на губах походила на оскал. Она знала, что глупенькая подружка Зены Габриэль захочет уничтожить ткацкий станок Судеб, а с ним вместе и альтернативный мир, созданный Цезарем. Конечно же, хитромудрая шаманка не могла этого допустить. На полпути Габриэль была остановлена и брошена в темницу. Она, Алти, найдет дальнейшее применение для этой маленькой блондинки. А теперь… теперь ничто не стоит между нею и властью над Римом… над миром. Коварная женщина еще не знала о том, что беременна и что посреди смерти в ней зародилась жизнь…


Глава вторая
Сон

…Она не хотела этого ребенка. Не от того, что это было дитя убитого ею Цезаря, а оттого, что материнство предполагало любовь, нежность, заботу о другом существе, которому ей же предстояло дать жизнь. Алти являла собой саму Смерть и привыкла отнимать жизни, а не давать. И вот… судьба, о которой так любил разглагольствовать Цезарь, посмеялась над ней. Это выводило Алти из себя, но шаманка знала, что делать. Она приготовила снадобье, которое должно было помочь ей избавиться от ненужного приплода. Женщина уже поднесла было склянку с ним к губам, когда одна мысль заставила ее отказаться от своего намерения. Империи, так или иначе, нужен наследник. Да, она рассчитывала править и… жить вечно, но будущее могло преподнести ей какой-угодно сюрприз. Собственно, уже преподнесло… К тому же ей нужна была ученица — Алти почему-то была уверена, что у нее родится девочка — которой она могла бы передать свои знания. Так, она решила позволить этому младенцу родиться — не из-за проснувшихся материнских чувств, а из обычных политических соображений.

…А во сне она увидела Его. Он снился ей в первый раз после своей смерти. Угрызения совести были совершенно чужды ей, и ее это поразило. Она вновь видела себя вместе с ним, присутствовавшую на казни Зены, вновь видела его обращенный к ней, полный какой-то томительной нежности взор, и ей отчего-то становилось не по себе. Опять они целовались на глазах у распятой, подставляя лица и разгоряченные тела дождю. А потом она поманила его за собой, и он доверчиво пошел за ней, бросив последний взгляд в сторону умирающей на кресте любимой врагини. Чувствовал ли он радость, избавляясь от нее и в новом мире? Кто знает. Алти владела черной магией в совершенстве, но прочитать мысли Цезаря иногда не было дано даже могущественной шаманке. Очевидным было одно: его сердце теперь принадлежало не Зене, а ей. Ах, Цезарь, Цезарь!.. Такой хитрый, коварный и в то же время такой… наивный.

Вот они уже в спальне, и Алти садится на него сверху и ласкает одновременно и губами, и языком, и кистью. Юлий целует и иногда посасывает ее пальцы. Его красивые черные глаза полуприкрыты в сладостной истоме, и он стонет от наслаждения. Видя, что вот-вот доведет его до экстаза, она медленно вытаскивает нож, спрятанный в наброшенной на ней накидке и… из нежной любовницы превращается в жестокого палача. Снова лезвие кромсает живую плоть, снова льется кровь, и снова она видит эти широко раскрытые, полные муки глаза, во взгляде которых написан один-единственный вопрос: «За что?!», слышит нечеловеческие вопли, а потом мольбу добить…

…Алти проснулась в холодном поту. Такого не случалось с ней до сих пор, ведь она была напрочь лишена и страхов, и признаков совести. Это напугало ее. Шаманка заглянула в собственную черную душу, боясь найти в ней любовь и жалость к своей жертве, либо, что еще хуже, раскаяние. Даже тень этих чувств означала для нее слабость, а быть слабой она никогда себе не позволяла.

Женщина приложила руку к животу и задумчиво проговорила, обращаясь не то к находившемуся в нем ребенку, не то к самой себе:

— Наш папочка почему-то нам приснился… С чего бы это? Чего он от нас хочет? А вот сейчас мы это узнаем…

Принеся в жертву черных кур и разведя колдовской огонь, шаманка принялась призывать дух убитого ею Цезаря. К ее удивлению он не шел с ней на контакт, и лишь молчание было ей ответом.

— Тот, что вершил судьбы народов, но был создан из праха и в прах отошел, восстань на миг из могилы и явись передо мной… тебя зовет твоя убийца! — в очередной раз произнесла она слова заклинания, сама поразившись последним словам, сорвавшимся с ее уст.

Но он не приходил, и она по-прежнему была одна. Алти вновь повторила те же слова, причем в голосе ее отчего-то появилось отчаяние. Желание увидеть Гая Юлия опять вдруг стало для нее сокровенным желанием. Неужели он не придет, и она его больше никогда не увидит? Нет, нет, не может этого быть, она — могучая некромантка! Но вот Алти пробует снова, а результат все тот же.

Его нет… Почему он не внемлет ее зову, почему не является на него?

«Явись мне… хоть во сне», — мысленно взывает к нему она, зная, что мертвым известно то, о чем думают живые.

Но Юлий больше не приходит в ее сны, и каждое утро Алти просыпается с разочарованием. Она не оставляет попыток вызвать его дух, но раз за разом ее постигает неудача. Шаманка ходит из угла в угол, забросив все дела и обратившись в собственную тень.

Меж тем, у нее начали появляться первые признаки беременности: ее груди увеличились и болели, а по утрам стало часто тошнить. Она начала легко впадать в гнев, а то и просто в истерику, и ее такое состояние раздражало без меры. А как-то поутру, рассердившись за что-то на рабыню, велела распять ее в саду. Отчаянные крики девушки и ее мольбы о пощаде, однако же, не принесли ей желаемого удовлетворения, и шаманка была сильно раздосадована этим. Тут она вспомнила о томящейся в темнице Габриэль, и ее красивые губы растянулись в улыбке.

Алти прошла вниз по лестнице и очутилась в мрачном подземелье. Здесь, в одной из камер, томилась Габриэль. Все тело девушки было в синяках и кровоподтеках. На ней не осталось живого места, и она казалась полностью сломленной. Однако, когда ее мучительница вошла, взгляд девушки оживился и вспыхнул болью и гневом.

— Чего ты еще от меня хочешь, ведьма? — выплюнула она.

— Фи, как грубо, — поджала губы Алти. — Я, между прочим, пришла навестить тебя. Надеюсь, тебе у меня комфортно.

— Да, радушное гостеприимство, я в оковах и делю ночлег с крысами. Ты очень добра ко мне, Алти.

— Я рада, что ты смогла по достоинству оценить мою заботу о тебе, — ухмыльнулась шаманка. — А что до крыс, ты уж извини. Я знаю, что ты предпочла бы делить ночлег со своей подружкой, но теперь это невозможно, увы.

— Я отомщу тебе за ее смерть. Ты испьешь чашу моей мести сполна. Но ты ведь пришла ко мне не для бесед. Чего ты хочешь от меня?

Габриэль посмотрела на Алти загнанным и полным ненависти взглядом, взглядом жертвы, которая понимает, что ей некуда бежать.

— А… ты знаешь, как долго умирала твоя любимая Зена? — все с той же улыбкой на устах спросила Алти.

— Ты пришла рассказать мне об этом? О смерти моей подруги? — горько проговорила бард. — Но я готова выслушать это и вытерпеть эту боль. Ведь даже рассказы о ее смерти оживляют воспоминания о ней в моем сердце.

Улыбка Алти превратилась в оскал. Она неспешно подошла к узнице.

— Да будет так, — сказала она и просто прикоснулась к Габриэль рукой.

Тотчас же несчастную девушку посетили видения смерти ее подруги. Она видела и почти что чувствовала, как в любимые руки вбивали огромные гвозди, как из ран Зены текла кровь. Габриэль слышала ее мученические крики, и ей хотелось кричать самой. Все это так потрясло ее, что она, не выдержав, разрыдалась. Алти наконец отпустила ее. Габриэль посмотрела на нее мутными глазами, продолжая плакать и тихо стенать.

Шаманка дико захохотала и с силой ударила узницу в живот, отчего та согнулась пополам.

— Я еще вернусь, милашка, — промолвила она. Затем, погладив собственный живот, с неожиданной нежностью промурлыкала: — Пойдем, солнышко.


Глава третья
Смерть Клеопатры

…Живот Алти рос и округлялся, словно луна в любимые шаманкой темные ночи, будто созданные для магических ритуалов с кровью и плясками под рокот бубна. Она росла в ней, пока что как-бы являясь частью ее самой, но это ненадолго… скоро она выйдет из кровавой раны своей матери, и новый человек придет в мир… Или не совсем человек? Она… Алти ни на минуту не сомневалась в том, что у нее родится дочь. Будущую мать впервые начали занимать мысли и фантазии о том, какой она будет, на кого окажется похожей — на нее или… Убийцу стала бросать в дрожь мысль о том, что родившееся дитя окажется похожим на убитого ею. С другой стороны, ей безумно хотелось увидеть Юлия вновь, а попытки установить связь с его неупокоенной душой так и не увенчались успехом.

Меж тем, нужно было заниматься и государственными делами, невзирая даже на свое нынешнее состояние. Народ Рима требовал от нее найти убийц своего императора, своего кумира. Захватив власть, она объявила, что убийство Цезаря — дело рук сторонников бывшей императрицы Зены. Одним из таковых она тут же объявила Марка Красса — коллегу покойного мужа по триувирату, а в прошлом — его командира и учителя. До этого он пользовался некоторой популярностью в народе, а Алти соперники были не нужны. Красс был обезглавлен. Оставался еще один триумвир — Гней Помпей, прозванный Магнусом, иначе говоря — Великим. Поняв, что теперь настанет его очередь, он совершил то, что на его месте совершили бы многие, но, возможно, совершил ошибку. Почему? Потому что его бегство из Рима иначе как признанием своей вины сложно было назвать. Этого белокурого сынка мясника из Пицена шаманка видела насквозь, как раскрытую книгу. Магнус был слишком предсказуем для нее, и она легко угадала, что он направится в Египет, надеясь найти приют у царя Птолемея Авлета, которому некогда оказал услугу.

Императрица собрала легионы и отправилась в погоню за бывшим любимцем римлян. Египет обманул ожидания Гнея Помпея, оказавшись далеко не столь гостеприимным, как он ожидал. Царь, его должник, умер, а вступивший на престол малолетний Птолемей Дионис, подстрекаемый толстомясым евнухом Потином, выдал римлянина вдове Цезаря. Растянув губы в улыбке, Алти уже предвкушала, как проведет его в цепях за своей триумфальной колесницей. Однако, у нее оставались еще дела в Египте…

Молодой царь и Потин ожидали, что Рим теперь станет мощным союзником Египта, но они очень плохо знали императрицу Алти.

— Я люблю измену, но не изменников, — с хищной ухмылкой на лице, являвшем собой смесь красоты и уродства, промолвила она. — Если Египет мог предать Помпея, помогшего покойному царю, то с еще большей легкостью он предаст меня. Измену я привыкла карать смертью.

— Но… но… — промямлил, тряся жирным подбородком, евнух.

Сказать что-либо вразумительное он не успел, потому что был испепелен чарами шаманки. Точно также Алти могла бы уничтожить и Птолемея, но он, как и Помпей Магнус, был нужен ей для триумфа в Риме. Вдова Цезаря велела своим легионерам схватить царственного мальчишку. Птолемей стал брыкаться и царапаться, словно звереныш, но ему это не помогло. Он был брошен в темницу.

«Теперь Египет будет обращен в провинцию великого Рима, но перед этим нужно найти Клеопатру — сестрицу, противницу и бывшую жену царька в одном лице… — думала императрица. — Но это все завтра, а пока что нам с… Юлией нужно отдохнуть.»

Алти положила руку на свое чрево, и улыбка ее из дьявольской превратилась в ласковую, материнскую улыбку, которую вряд ли можно было бы представить на лице чернокнижницы.

…Алти пребывала в хорошем настроении. Ей удалось одним махом уничтожить этого мальчишку Птолемея и реального правителя Потина. День проходил, как нельзя лучше. Но оставалась лишь одна маленькая проблема в лице царицы Клеопатры. Где ее можно найти Алти пока не знала, но собиралась дать поручение своим лучшим разведчикам.

А тем временем, она собралась навестить в тюрьме Помпея. Того взяли под стражу вероломные египтяне, которые так глупо и очень кстати отказались платить долг Риму.

Неожиданно для себя Алти отметила, что Цезарь бы гордился тем, как быстро она умеет делать выводы и принимать судьбоносные решения. Эта мысль почему-то обрадовала ее, и она погладила живот, в котором носила его ребенка.

«Пришел, увидел, победил», — вспомнила эта черная вдова ставшую крылатой фразу убитого ею мужа.

Меж тем, центурион привел ее к помещению, в котором содержали Помпея. Гней сидел, уронив золотистую голову на грудь, и вспоминая все, что было хорошего и дурного в его жизни… жизни, которой ему вскоре предстояло лишиться. Он думал об отце, Помпее Страбоне, корыстном полководце, которого, должно быть, сам Юпитер покарал ударом молнии, о своей бедной матери и обо всех, кого любил. Дольше всех перед мысленным взором Помпея задержалась Юлия, дочь Цезаря, которую тот выдал за него из политической выгоды, но девушка — прекрасная телом и душой — полюбила его всем сердцем и сделала счастливым. Увы, безжалостные боги рано забрали ее у него. Умерли и она, и ребенок, которого она собиралась подарить ему. Сколько было вынесено душевных страданий, сколько сделано ошибок! Он растратил свою жизнь на погоню за славой и властью и добивался их с юных лет, но стоило ли оно того?

— Здравствуй, Помпей. Убийца отца моей будущей дочери, — Алти злорадно улыбнулась, и выражение ее глаз не сулило Помпею ничего хорошего. — Решил найти пристанище у египтян? Разве ты забыл, что нельзя доверять трусам? Неужели ты думал, что сможешь укрыться от моего гнева? Ты, убийца любимого народом Рима Цезаря, любви всей моей жизни! — произнеся это, она дико расхохоталась, смотря на него с выражением полнейшего торжества. Она была довольна арестом фараона и казнью царедворца, поэтому решила притворно поиграть с Помпеем, как кошка с мышью. — Я вижу, ты загрустил, отчего же не грустить такому предателю, как ты, ведь этим ты навлек на свой дом позор и гнев богов на свою семью. Недаром твоего отца убила молния. Сын пошел по стопам отца и стал клятвопреступником и изменником.

Помпей наконец поднял голову и хмуро взглянул на нее.

— Пришла поиздеваться? — тихо спросил он.

— Нет, всего лишь посмотреть на тебя. Но, к твоему удивлению, я решила сохранить тебе жизнь. Без своего имущества и политических связей ты не так опасен, как может показаться.

Алти была настроена немного более позитивно, чем обычно. Должно быть, это будущее материнство так на нее влияло.

— Иногда сохранение жизни может оказаться куда большей карой, чем казнь. Должно быть, ты хочешь искалечить меня? Сломать мне ноги, а потом сделать своим рабом? — Помпей не был склонен верить словам этой жестокой женщины. — Только не надо говорить мне пышные фразы о твоей вечной любви к Цезарю. Не нужно этого делать. Я все знаю… я знаю, что это ты убила его.

— Нет, в его смерти виновна молодая царица Египта Клеопатра, по поручению которой ты и совершил убийство моего супруга. По крайней мере, это то, что будет знать народ Рима. А о твоих домыслах римлянам будет неизвестно, в конце концов их мало волнуют твои лживые истории. Это такой пустяк по сравнению с присоединением Египта к моей империи. Рим не нуждается в тебе, Помпей, а Рим — это я.

— Ты заговорила прямо, как Цезарь, — с сарказмом произнес Гней. — Все же вы чем-то похожи с ним.

— Думаю, что во мне есть больше, чем просто сходство — это его дитя. Наблюдая за ним, я узнала, что значит быть великим человеком и думать о благе своего государства. В моем лице Рим нашел достойную замену своему великому правителю. Меня отвлекают государственные дела, но я не прощаюсь с тобой. Я буду навещать тебя изредка, — с этими словами императрица оставила Помпея предаваться горестным размышлениям и вышла из здания, полностью погрузившить в мысли о государственных заботах. Она раньше и не знала, какой груз ответственности лежал на плечах Цезаря, а теперь ощутила это сполна, всецело отдаваясь работе.

Помпей же неожиданно ощутил в своем сердце печаль по убитому сопернику. Да, им двоим было тесно в Риме, и со смертью Юлии порвалась последняя связующая их нить, но ненависти к Цезарю он никогда не ощущал. Более того, при другом раскладе они могли бы быть друзьями, но в политике друзей нет. Они оба любили Рим так сильно, что ревновали его друг к другу. Но что же задумала вдова и истинная убийца Цезаря, коль сохраняет ему жизнь?

Приняв нескольких посланцев из Рима и египетских вельмож, Алти посчитала, что на сегодня аудиенций достаточно, и остальных она сможет принять завтра. Близился вечер и она стала работать в своем новом кабинете. Дело шло к полуночи, когда в дверь постучался и вошел центурион.

Алти смерила его недовольным взглядом, заставившим даже этого закаленного в битвах воина поежиться.

— Императрица, прости, что нарушаю твое уединение, — начал он, — но тут какой-то человек говорит, что у него есть подарок для тебя.

— Подарок… как интересно! Вели ему войти.

Алти совсем не ожидала такого и сейчас с интересом наблюдала, как в кабинет зашел человек в черном, неся на плече драгоценный пурпурный ковер.

— Ты принес мне дар? — спросила она вошедшего.

— Да, моя госпожа, — смиренно ответил тот. — Я принес тебе жемчужину Египта.

— Это выглядит весьма подозрительно, — сказала императрица, нахмурив красивые брови. — Разруби этот ковер своим мечом! — приказала она центуриону.

— Нет! — в ужасе вскричал человек, загораживая ковер своим телом.

— Вот ты сам своим поведением и подтвердил мою догадку, — промолвила Алти, обращаясь к незадачливому дарителю. — Вы оба умрете — ты и убийца, спрятавшийся в твоем заморском ковре!

— Нет, госпожа! Там нет убийцы! Позвольте, я разверну ковер, — принялся причитать человек.

Алти кивнула головой.

— Только осторожно, — сказала она.

Человек стал медленно разворачивать ковер… И тут глазам Алти и всех присутствующих предстало дивное зрелище. Из ковра, словно Афродита из морской пены, вышла смуглая темнокудрая красавица. Женщина никогда не признает, что другая красивее ее, но Алти была женщиной необыкновенной. Она тут же отдала должное редкой прелести девушки, появившейся таким странным образом. А еще она, способная иногда видеть картины прошлого или будущего, увидела эту же девушку в объятиях своего покойного мужа… в другой жизни, в другой судьбе. Там он любил ее, и Алти… захотелось любить ту, кого любил ее Цезарь.

— Дочь Изиды, лучезарная Клеопатра! — тут же провозгласил слуга молодой царицы.

— Ты слишком молода, чтобы называться богиней, — медленно проговорила Алти.

— Но я — воплощенная Изида, — гордо ответила царственная девушка.

— И что же привело воплощенную Изиду к императрице-шаманке Алти? — тонко улыбнувшись и сверкнув зелеными глазами, спросила вдова Цезаря.

— Я хочу просить, чтобы Рим поддержал мои права на египетский трон, завещанный мне отцом моим, — последовал ответ.

— Вот как? А разве наследником был объявлен не твой брат?

— Нет, отец перед тем, как умереть, завещал корону мне, но Птолемей, науськиваемый Потином, захватил власть и изгнал меня.

— Клеопатра, мое сердце разрывается из-за печальной истории, поведанной тобой, — с лицемерно-грустным видом, который очень шел ей, проговорила Алти, чье сердце отнюдь не разрывалось. — Затем она обратилась к служителю царицы и к своим людям: — Оставьте нас, нам предстоит разговор о делах государственной важности!

Римские орлы и египтянин тут же исполнили властное повеление императрицы, оставив ее наедине с Клеопатрой.

Взгляды обеих женщин Цезаря встретились, и египтянке отчего-то стало не по себе. Императрица смотрела на нее так, как обычно мужчина смотрит на вожделенную женщину.

— Я прониклась твоей судьбой, Клеопатра, и готова поддержать твои притязания, — начала Алти, — но… ты должна понимать, что все имеет свою цену, в том числе и корона Египта.

Говоря так, шаманка нежно овладела точеной рукой царицы. Щеки девушки заалели, и она мягко убрала руку, слегка отстранившись.

Но тут соблазнительница начала свои вкрадчивые речи, не отводя от ее лица своих колдовских глаз:

— Подумай, у твоих ног будет Египет, а если сможешь завладеть моим сердцем, то и Рим, и все земли, подвластные ему!

— Я…, но я… — несмело пыталась возражать ей юная царица.

— Ты никогда не была с женщиной, так? — Алти снова взяла ее руку и поднесла к губам. — Это ничего, все однажды бывает впервые.

Зрелая, опытная женщина властно накрыла своими губами нежные губы двадцатилетней девушки. Затем она стала освобождать Клеопатру от одежды и целовать ее лебединую шейку, красивые смуглые груди, спускаясь все ниже… По телу египтянки прошла сладкая дрожь.

— Ты дрожишь, — заметила Алти. — Ты боишься меня?

— Я никого не боюсь, — стараясь говорить ровно, ответила египтянка.

Кем является эта красивая и, вместе с тем, страшная женщина, находящаяся с ней рядом? Можно ли ей доверять? Эти вопросы не переставали мучить Клеопатру, но магия шаманки заставила ее отделить разум от чувств. Вдова Цезаря умела разделять и властвовать также, как он.

Вскоре Клеопатра расслабилась и полностью отдалась утонченным ласкам старшей подруги. Полуприкрыв темные глаза, девушка нежно постанывала от наслаждения, не заметив, как в руке ее любовницы появился кинжал… кинжал, оборвавший жизнь Цезаря. Шаманка принялась терзать лезвием тело молодой царицы, вырывая у нее теперь крики боли. Девушка попыталась выхватить у нее кинжал, но сильные пальцы левой, свободной руки убийцы сомкнулись у нее на шее.

…Когда все было кончено, Алти быстро надела на себя халат и приказала легионерам зайти. Она посмотрела на мертвое тело такой молодой, но теперь увядшей навсегда царицы. На ее выразительном лице отразилась масса эмоций, при виде которых легионерам стало не по себе.

— Она была убийцей моего мужа, — обратилась Алти к легионерам.- а теперь, проникнув в мой кабинет, собиралась заколоть кинжалом и меня. Унесите эту падаль и выкиньте ее нильским крокодилам!

— Будет исполнено, моя императрица, — сказал бравый центурион. Он окинул тело девушки взглядом сожаления и приказал легионерам унести ее.

Пожелав спокойной ночи, стража вышла.

Шаманка хохотала.


Глава четвертая
Триумф

В праздничном одеянии, величественная и пышная, похожая на богиню, Алти торжественно въезжала в Вечный город во главе своего воинства. На голове у императрицы был золотой лавровый венок. В одной руке она держала лавровую ветвь, в другой — скипетр из слоновой кости с изображением орла наверху. Бывшие цезарские легионы теперь принадлежали ей и были безоговорочно преданны вдове- мстительнице своего любимого полководца. За триумфальной колесницей в цепях шел несчастный Помпей, некогда являвшийся любимцем Фортуны, а теперь оставленный ею. Неблагодарные и жестокие римляне уже забыли о его славных победах и о том, как когда-то ждали, держа на руках детей, когда же начнется его триумфальное шествие, чтобы почтить его как героя. Увы, общественное мнение — это проститутка, которая сегодня отдается одному, а завтра — другому, лишь бы ей платили. Впрочем, в глазах всего Рима Гней теперь был предателем и убийцей. Никому и в голову не приходило заподозрить императрицу Алти в том, что именно от ее рук принял смерть Юлий Цезарь.

После этого позорного для него шествия Гнея бросили в особую тюрьму, находившуюся на склоне Капитолия. Как он уже знал, Алти не собиралась казнить его, но это не могло быть для него причиной радости. Помпей догадывался о том, что эта жестокая женщина приготовила для него что-то другое и внутренне собирался с духом, чтобы с достоинством вынести пытки. Он еще не знал, что в соседней камере находится бывшая писательница и поэтесса из Афин, являвшаяся подругой первой жены Цезаря, Зены, казненной им за государственную измену. Ходили слухи о том, что чувства покойной императрицы к этой девушке были чем-то большим, нежели просто дружбой.

Не смотря на собственное плачевное состояние, Габриэль не могла не проникнуться состраданием к ближнему. Девушка не помнила того, что в той, другой жизни она была королевой амазонок и защищала свое племя от сильного и коварного врага, которым и являлся этот человек. Сейчас она смотрела на него сквозь решетку, с жалостью отмечая то, как он измучен, а еще любуясь его золотыми волосами и голубыми, как сапфиры, глазами. Ей хотелось заговорить с ним, утешить его, но она не знала, с чего начать.

— Ты — Помпей Магнус, ведь так? — наконец, решилась спросить она, досадуя при этом на то, что вопрос прозвучал глупо. Габби боялась, как бы он не решил, что она издевается над ним, либо принял ее за дурочку.

— Нет, что ты, — невесело улыбнулся он, — перед тобой Помпей Nihil. Я заслужил именно такое прозвище, ибо теперь я ничто, ноль.

— Не говори так, — с болью в голосе произнесла Габриэль, — еще все переменится, нужно только не падать духом!

— Ты сама-то веришь в то, что сейчас говоришь? — со вздохом спросил он. — Ах, если бы я знал… Но, может, мне стоит быть даже благодарным за то, что не каждому человеку дано знать будущее. Разве радовался бы я, трижды избиравшийся консулом, трижды получивший триумф и прославившийся, если бы знал, что все это однажды так кончится?

— Но ведь твоя жизнь еще продолжается, ты еще молод и здоров и можешь придумать, как выбраться отсюда. У тебя ведь наверняка остались друзья в Риме, и ты мог бы прислать им весточку! — не сдавалась, искренне желая внушить ему надежду Габриэль, которой хотелось, чтобы этот человек снова поверил в свои силы.

Гней лишь покачал головой и проговорил:

— У побежденных нет друзей. У восходящего солнца больше поклонников, чем у заходящего. Все переметнулись к императрице. И знай, я не убивал Цезаря. Мы с ним были этакими друзьями-соперниками, и меня весьма опечалила его гибель.

— У меня тоже не осталось друзей, — пожаловалась ему Габриэль. — Всю жизнь я старалась взобраться на вершину театрального Олимпа, не ведая, что все это рухнет в один миг. И вот теперь я, как и ты, во власти всесильной Алти, убийцы Зены.

— Зачем ты-то ей нужна? — спросил Помпей, в свою очередь проникшийся жалостью к почти незнакомой ему девушке, чем-то напоминавшей покойную Юлию. — Ты ведь, кажется, ни в каких политических интригах замешена не была, обычная мирная женщина.

— Я знаю ее секрет — тот, что может изменить наши жизни. Поэтому она не может меня отпустить, и я до сих пор не понимаю, почему она меня все еще не убила. Должно быть, она хочет поиграть со мной, как кошка с мышью перед казнью.

— Вполне возможно, — отвечал Гней, — это так похоже на нее! Говоришь, у тебя совсем никого нет?

— Нет, у меня осталась сестра, но я давно с ней не общалась. Наверное, сейчас у меня совсем нет близких людей в этом мире, — произнеся эти слова, Габриэль тяжко вздохнула и посмотрела на Помпея. На мгновение ей показалось, что он мог бы заполнить пустоту в ее душе. Да, она кое-что слышала о его коварстве в войне и политике, но сейчас она видела эти чистые голубые глаза и грустную красивую улыбку и уже не очень верила в это.

— А у меня есть сыновья. Они в безопасности, далеко отсюда, но все же я почти также одинок, как и ты, — сказал он ей. — Единственная женщина, которую я любил, умерла, но сейчас, глядя на тебя, я думаю, что еще мог бы быть счастлив. Дай мне свою руку, я хочу хотя бы коснуться твоей нежной руки, благородная девушка. Это все, что мне сейчас нужно.

Габи поспешила исполнить его просьбу, просунув руку сквозь проклятую решетку, и он коснулся ее своей рукой.

Тут раздался знакомый им до боли резкий и насмешливый голос:

— Как трогательно! Помпей, я от тебя и не ожидала такого. Такой романтик, надо же!

Габриэль встрепенулась, а Гней, медленно обернувшись, увидел Алти.

— Что тебе нужно? — спросил он. — Неужели ты не можешь оставить нас в покое хотя бы до дня казни?

— Казнь? — переспросила она со своей дьявольской улыбкой. — Я, кажется, говорила тебе, что не собираюсь тебя казнить. Это неинтересно. Мне интересны другие вещи. К примеру, выколоть твоей новой подруге ее прекрасные глаза так, чтобы ты это видел, либо отдать на потеху легионерам в твоем же присутствии.

— Я знал, что у тебя душа гиены! Почему ты не можешь просто наслаждаться властью? Зачем причинять мучения другим? — с гневом и отчаянием в голосе вопросил Помпей.

При этих его словах губы Алти исказила зловещая ухмылка.

— А это и есть наивысшая власть — власть над твоей жизнью и смертью, — произнесла она. — Что касается тебя, моя маленькая Габриэль, подружка Зены, то я намерена осуществить свои угрозы прямо сейчас.

С этими словами она позвала нескольких легионеров и отдала им следующий бесчеловечный приказ:

— Схватите эту девку и выколите ей глаза!

Повинуясь приказу своей императрицы, воины вошли в камеру.

— Нет! — вскричал Помпей, который не мог допустить, чтобы эта юная невинная девушка пострадала. — Лучше возьми меня вместо нее, ведь это я тебе нужен!

— Мне нет дела до тебя, ты мне уже не соперник. А она гораздо более ненавистна мне, чем ты, — ответила ему Алти.

Легионеры, меж тем, схватили даже не пытавшуюся сопротивляться Габриэль, после чего один из них обернулся и вопросительно посмотрел на свою повелительницу. Ему тоже было жаль эту девушку.

— Выполняй, — сказала ему безжалостная императрица, и он, протянув к глазам Габриэль кинжал, выколол ей один за другим оба глаза, под аккомпанемент безумных воплей несчастной. Помпей заткнул уши руками, он заплакал бы, если бы еще мог.

— Я могу и продолжить, лишив ее, к примеру всех пальчиков на обеих руках, — прошипела шаманка. — Но могу этого и не делать, если вы с ней… предадитесь сейчас любовным утехам… в моем присутствии, само собой. Ну так как, ты согласен?

— Ты просто омерзительна, — сказал Помпей, но, должно быть, осознавая, что сейчас они полностью в ее власти, и она не блефует, сдался. — Но ты не оставляешь мне выбора. Приведи ее ко мне.

— Хорошо, — кивнула Алти. Затем отдала новый приказ легионерам: — Введите арестованную к нему.

Солдаты взяли Габриэль под руки и помогли слепой девушке пройти в камеру Помпея. Когда открылась дверь, тот сначала дождался, пока несчастную ввели, а потом кинулся на одного из легионеров и отобрал у него меч.

— Прости, — сказал он Габриэль, — у меня нет выбора, и я должен убить тебя, а затем себя.

— Я понимаю, — ответила ему Габриэль, — делай, что должен.

После этих слов писательницы Помпей пронзил ее мечом, а пару мгновений спустя закололся сам.

— Я победил тебя, — горько сказал он Алти, истекая кровью, и рухнул бездыханным на пол.

— Проклятый пиценец! — процедила кровавая императрица, поставив каблук на грудь мертвого врага. — Ты оказался умнее, чем я думала. Да, ты победил, но об этом будем знать только мы с тобой.

Внезапно, она вскрикнула, прижав руку к животу.

— Моя императрица? — с тревогой в лице спросил у нее центурион.

— Позови кого-нибудь! Кажется, началось! — простонала она.

Дитя, зачатое посреди смерти, теперь посреди смерти должно было и родиться.


Глава пятая
Рождение

…Алти не знала, что рожать так больно. Она была отчасти земной богиней, отчасти чудовищем, отчасти неудавшимся мужчиной-воином и в ней было слишком мало от женщины. Любовь и нежность были чужды ее природе… или почти чужды? А вот боль она любила, и боль была единственным, что она могла подарить тому, кто имел несчастье полюбить ее. Шаманка считала, что это чувство — основа всего, что рождение — это боль, смерть — боль, красота — боль и любовь — это тоже боль. Именно это она дала познать Цезарю перед тем, как убила его. А теперь купалась в боли сама, почти что наслаждаясь ею. Алти догадывалась, что и для ее ребенка… ребенка Юлия приход в этот мир сопровождается болью и страхом. Должно быть, так оно и было.

Наконец, муки роженицы закончились, и вместо очередного ее крика раздался крик слабенький, жалобный — крик новорожденного, вернее, новорожденной. Предчувствия императрицы-шаманки оказались верными, она родила девочку. Когда молодая мать прижала к себе крохотное тельце малютки, сердце ее преисполнилось горделивой радостью. Давать жизнь новому существу — это очень, очень страшно, но она справилась с этим. Теперь у нее есть дочь, ученица, наследница — та, кому она сможет передать свои знания и власть над Римом, над миром. Мать всматривалась в красноватое личико ребенка, тщетно ища в нем свои или Его черты, но тщетно, ведь девочка пока ни на кого не была похожа, просто крикливый комочек или лягушонок.

Алти поцеловала крошечную, нежную ладошку и прошептала:

— Здравствуй, Юлия.

Ей показалось, что дочурка поняла смысл ее слов, потому что глазки у нее блеснули, а еще она явственно ощутила присутствие отца девочки, к духу которого она столько раз безуспешно взывала.

«Где ты, Цезарь? — мысленно вопросила она. — Я знаю, что ты здесь, покажись!»

Но ответа не было…

Десять зим спустя.

Красивая девочка с длинными, чуть вьющимися темными волосами, блестящими зеленовато-карими глазами, бледным личиком и полными губами внимательно следила за действиями своей матери, бормотавшей что-то над подозрительного вида варевом. В странном помещении, в котором находились девочка и ее матушка был алтарь с черными свечами и пугливо оглядывавшиеся черные куры, должно быть, догадывавшиеся о том, что их птичья жизнь скоро закончится.

— Взываешь к Темным Богам и режешь глотку курице, — объясняла ей шаманка.

Алти была все еще красива, одни огромные зеленые глаза чего стоили! Взгляд их был незабываем, но иной раз в них можно было увидеть собственную смерть. Хотя сейчас, когда шаманка смотрела на дочку, в ее взгляде читалась толика ласки.

— Матушка, но почему непременно надо убивать их? — заблестели глаза у девочки.

— Так надо. Кровь жертвы нужна для связи с потусторонним миром, — ответила ей мать. — Сейчас ты воротишь носик, но со временем привыкнешь. Ты узнаешь, каково это, держать чью-то жизнь в своих руках и… отбирать ее. Какая это великая власть…

— Мам… А… А каким был мой папа? — спросила вдруг девочка.

Алти на миг отвела глаза. Юлия никогда еще не видела смущения на лице своей матери, обычно решительном и строгом, и это удивило девочку.

— Твой отец, — совладав, наконец, со своими чувствами, начала шаманка, — Гай Юлий Цезарь был величайшим из всех римлян и, пожалуй, из всех смертных человеком — непобедимый полководец, отличный писатель, — на губах женщины появилось слабое подобие улыбки, — сам увековечивший свои подвиги получше любого летописца, законодатель и где-то философ… Знаешь, как он говорил? «Каждый кузнец своей судьбы», то есть все зависит от человека. Вот, он наметил для себя цель и поверил в то, что может и должен ее добиться, и у него все получилось. Юлий считал, что лишь один шаг может изменить судьбу. Но, увы, его судьба была пасть от руки предателя. И он от нее уйти не смог…

Юлия уловила некую перемену в интонациях материнского голоса и то, что он стал каким-то глухим.

— Мам… Почему ты так странно заговорила? Тебе жаль отца?

— Д-да, — запнулась женщина. — Я ведь любила его. Никого подобного твоему отцу я не встречала, — Алти замолкла. Ей пришла в голову пугающая мысль о том, что ее собственные слова могут быть правдой. — Уже поздно, иди спать. На сегодня ты узнала достаточно, — вымолвила она, наконец.

Юлия послушно отправилась к себе, обдумывая все увиденное и услышанное ею. И все мысли девочки были об отце, которого она не знала, но так хотела узнать, а еще о странной реакции матери… Она долго ворочалась, прежде чем уснуть. Но все же сон поймал ее в свои сети, и ей привиделось красивая и, вместе с тем, пугающая картина: большое скопление людей, влюбленная пара, целующаяся под дождем и какая-то несчастная, которую должны были распять на кресте. Должно быть, толпа собралась, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Юлии было жалко бедняжку, но ее внимание было приковано не к ней, а к целующимся. Девочку поразила внешность обоих. Ей показалось, что она узнает эту красивую жестокую патрицианку. Да, так и есть, это ее мать, только моложе лет на десять. А кем тогда является незнакомец? Что если это ее отец? Юлия жадно всматривается в его черты и… узнает в них собственные. Да, в ней есть и от матери, но в основном она похожа на него. Как он красив и величествен! Хотя она улавливает в выражении его лица пресыщение, горечь и какое-то разочарование. Что-то вышло не так, как он хотел, что-то причиняет ему боль. Но отец любит ее мать, это она чувствует, вот только его любовь борется с тенью любви к другой женщине… должно быть, к той распятой.

Мать что-то шепчет отцу на ухо, и он слегка краснеет. На лице его написаны смущение и радость. Вот, она уводит его с собой, и теперь девочка видит их в спальне. Она очень смущена, так как занимаются они там такими вещами, о которых не говорят детям. Юлия будто подглядывает за своими родителями. Мать нежно ласкает ее отца, и тот, полуприкрыв глаза, наслаждается ее ласками. И тут происходит нечто жуткое… в руках матери появляется кинжал! Боги… это она, она его убила! Ее мама убила ее отца!

«Отец… папа, папочка!» — плача, зовет его во сне Юлия.

Теперь она видит себя одну-одинешеньку в кромешной тьме. Рядом никого… Но вот она слышит чьи-то приближающиеся шаги. Снова появляется Он… Как он бледен, а его тога вся в крови, но он жив, а его глаза полны любви и нежности к ней. Цезарь прижимает девочку к своему сердцу, гладит по волосикам, а потом говорит, что любит ее… и ее мать. Да, он говорит, что прощает Алти содеянное и все еще любит ее…


Глава шестая
Ад и рай

Поутру Юлия, принимая скупой поцелуй в лоб от матери, думала о том, стоит ли ей говорить о своем необычном сне. Увиденное в нем не просто взволновало, а перевернуло детскую душу, но все же девочка сомневалась в том, что это могло быть правдой.

— Ты сегодня какая-то задумчивая, прямо на себя непохожа, — проговорила ее мать.

— Мам… — Юлия вздохнула. — Я видела во сне отца, и он сказал, что не сердится и все еще любит тебя.

Алти побледнела и пристально посмотрела на дочь.

— Ты видела его? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Да, и я все знаю, мама. Я знаю, кто его убил.

Взгляд девочки был не по-детски твердым и одновременно печальным. Глядя на нее, Алти подумала, что она, должно быть, и вправду знает все, а коль так, таиться от нее бессмысленно.

— И он, он… — у шаманки перехватило дыхание, — сказал, что не сердится на меня… после ЭТОГО? И ЛЮБИТ?

Ее голос предательски задрожал, этой женщине самой было странно испытывать подобное. Почему ее, вообще, это волнует?

— Да, он любит тебя, мама, — подтвердила Юлия. — И знаешь, я видела то, как вы целовались под дождем и как он смотрел на тебя при этом! Было видно, что он любит тебя, и как любит! Эх, вот если бы он снова был с нами, чтобы вы были вместе!..

У Алти заблестели глаза.

— Это можно сделать, — промолвила она. — Но очень опасно…

Взгляд чудесных зеленоватых глаз ее дочери тоже засветился надеждой.

— Что для этого нужно сделать, матушка? — спросила она. — Я бы все отдала, лишь бы папа был жив.

— Видишь ли, единственный известный мне вариант — это, чтобы кто-то любящий его согласился пойти вместо него в Тартар, но еще не факт, что боги примут жертву.

После материнских слов Юлия какое-то время молчала, словно что-то прикидывая для себя. Потом она выпалила:

— Мама, в Тартар отправлюсь я! Я люблю папочку и на все пойду, чтобы он был с нами.

Алти встрепенулась. Шаманка была жестока и порочна, но мысль о том, что она может потерять дитя, чье рождение стоило ей таких мук — плод их с Юлием смертельной страсти — ужаснула ее. Сама-то она отправиться в Подземный мир не могла, поскольку богам нужна была жертва с чистой душой, а не чернокнижница и прирожденная убийца.

— Не нужно этого делать! — вскричала Алти. — Я слишком порочна, а ты чиста и твою жертву, вероятно, примут, но ведь он будет со мной, а не с нами обеими. Если тебя оставят в подземном мире, ты будешь в разлуке с ним, а я без тебя!

— Я готова умереть, лишь бы он был жив, — серьезно проговорила Юлия.

— Ну что же, — тяжко вздохнула мать, — это твой выбор. Ты многое унаследовала от меня, надеюсь, это поможет тебе выстоять.

Сердце самой Алти только что сделало собственный жестокий выбор — жизнь родной дочери в обмен на жизнь мужа. Шаманка начертала магические знаки и принялась творить замол духам.

Мир вокруг Юлии закружился, и вскоре она почувствовала, что летит в какую-то глубокую темную бездну. Девочке было очень страшно, но ее подкрепляла вера в то, что она спасет отца и, если и будет лишена радости быть с ним всегда, то хотя бы увидит его и пусть немного, но побудет с ним. Кроме того, в маленьком сердечке девочки жила отвага отца, Юлия Цезаря, и ум ее был недетским умом. Получившая жизнь посреди смерти, Юлия, тем не менее, унаследовала достоинства обоих своих родителей без их пороков. Очутившись на дне этой пропасти, девочка решительно двинулась вперед.

По пути ей встречались какие-то печальные тени в темных одеждах. Она пристально всматривалась в них, но отца среди них не было. Юлия решилась заговорить с одной из них, спросив, кто является правителем этого темного царства.

— Аид был убит Зеной во время Сумерек богов, и теперь здесь правит его вдова Персефона, — ответил дух.

— А как мне попасть к ней?

— К ней самой? — удивился призрак. — Попроси Харона перевезти тебя. Но если ты жива… еще не факт, что он согласится.

— Ну, как сказала бы моя мама «Попытка — не пытка», — отвечала Юлия. Унывать она не любила. — Где он, этот Харон?

Дух молча показал ей в сторону какой-то черной реки, возле которой находился мрачного вида старик-паромщик в рубище.

— Удачи мне, — невесело улыбнулась Юлия и направилась к нему.

— Что привело сюда живую? — сердито проворчал старик.

— Я здесь, чтобы вернуть моего отца, Юлия Цезаря, в мир живых. Но для этого мне нужно вначале встретиться с Персефоной, — ответила девочка, для себя отметив его скверный характерец.

— Кого-кого? — переспросил злой дед. — Цезаря? Этого смертного, из-за которого столько хлопот? Да он не так давно сбежал отсюда, когда Зена несчастного Аида порешила! Да еще и Судеб пленил, и их нити по-своему сплел. Вот только кончилось для него все также…

— Я готова остаться здесь вместо него! — вскрикнула Юлия.

В потухших глазах старика даже мелькнуло некое подобие жалости.

— Зачем это тебе, дитя? — поинтересовался он. — Твой папаша уже отжил свое, повоевал и поинтриганствовал всласть и в настоящем мире, и в том, что сам создал… и откуда, похоже, прибыла ты сама. А ты ведь только начала жить, так наслаждайся же жизнью!

— Мама и я обе любим его… Он ее простил…

Харон тяжко вздохнул, а потом даже погладил девочку своей страшной иссохшей рукой. Не смотря на свою уродливую внешность и отвратительный нрав, он в сущности был добр и вполне мог посочувствовать.

— Ну, коль так, попытайся… Я перевезу тебя к ней, это все, что я могу для тебя сделать.

Юлия влезла в его лодку, и они поплыли к другому берегу. Там виднелся роскошный, но сурового вида дворец — весь черный и бронзовый. В передней части его находился прекрасный сад — этакий заповедник в аду из лунных лилий, ночных фиалок и роз. В тронном зале Юлию ожидала прекрасная женщина с темными кудрями, красивыми вишневыми глазами и грустной улыбкой.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она девочке.

— Госпожа Персефона, ты — владычица мертвых и ты же богиня весны, — поклонилась Юлия, — скажи, прошу, принимаешь ли ты мою жертву! Я останусь в твоем царстве, а ты отпустишь отца!

— Дитя, — медленно проговорила царица мертвых, — я восхищена твоей смелостью и готовностью пожертвовать собой ради того, кого ты любишь. Я бы сама с радостью отдала собственную жизнь, чтобы мой любимый Аид был жив. Но… — слабо улыбнулась она. — Я не требую от тебя такой жертвы. В награду за твою самоотверженность я отпущу вас обоих.

— Благодарю, великая! — отвечала, не веря своему счастью, девочка, чьи глаза заискрились.

***


…Алти находилась одна в покоях своего огромного, ставшего для нее таким ненужным и холодным, дворца. Шаманка с самых ранних лет жаждала запрещенных знаний и власти… над людьми и над их душами. Да, она добилась всего, о чем мечтала, но какой ценой?! И стоило ли оно того? Ни дочери, ни любящего и, как теперь она имела смелость признаться себе, любимого мужа рядом не было. Должно быть, жертва не принята, и они навсегда останутся ТАМ, в объятиях смерти…

За окном барабанил дождь, становившийся все сильней и сильней… так, будто прорвало небо, как в тот день, когда Юлий назвал ее женой, когда он дарил ей безумные поцелуи и смотрел на нее с такой нежностью… И в тот же день она убила его, призвав на помощь нож. Принесла в жертву своей давней мечте и своей тяге к разрушению.

«Прости меня, Юлий…» — прошептала она одними губами.

Впервые мольба о прощении сорвалась с ее уст, и едва ли не впервые глаза Алти увлажнились слезами. Это могло показаться невероятным, ведь такие женщины, как она не плачут, но это было так.

И тут произошло чудо. Перед ней, держа за руку их общую дочь, появился он, Юлий! Одет он был в белые одежды, которые больше не были запятнаны кровью. Его лицо, казалось, стало еще прекраснее, а глаза светились счастьем и любовью. Он был счастлив видеть ее, свою убийцу, и вновь готов был подарить ей свою любовь!

— Юлий, я… — запинаясь, начала Алти. — Прости меня!

А что еще она могла сказать. Хоть и знала, что он уже ее простил?

Ничего не говоря, он склонился к ней и принялся стирать ее слезы губами.

— Теперь мы вместе, и все будет по-другому, — прошептал Юлий.

— Да, и теперь мы сами другие, — отвечала ему его жена.

А их дочь стояла рядом и просто радовалась за своих родителей…