Бедная Ева

Страдания бедной Евы - героини сериала о Зене!.. Поклонникам Евы читать не рекомендуется!

Примечания автора:
Цезарь и Октавиан, скорее, зенайтские, а не историчные. Цезаря (реальную личность) люблю и уважаю, хотя и персонаж из "Зены" по-своему прекрасен!) Иногда пародируется "Омен", могут быть отсылки и к другим фильмам или произведениям. Некоторые места может быть приятно читать не всем, но если вы поклонник маркиза де Сада, можете спокойно читать.

Глава первая
Правда о рождении Евы. Дочь Рима

Тем утром Зена проснулась со страшной головной болью. Ох, как же она ненавидела похмелье! И тут ее сонные ярко-голубые глаза увидели ТАКОЕ, что женщина мысленно взмолилась у всех богов Олимпа, чтобы это был еще сон! Она находилась меж двух огней, то бишь лежала меж двух мужчин. Без одежды. И каких мужчин! Это были ее бывший возлюбленный, а затем предатель и враг, Юлий Цезарь и бог войны Арес. Теплая, сильная рука воинственного бога покоилась на ее лоне, при чем пальцы проникали чуть ли не внутрь, а точеная, патрицианская рука Юлия лежала поверх руки Ареса… или Марса, как его звали римляне. Похоже, они примирились, как заведено у римлян, на публичном месте… Зена стала напрягать свою память, силясь вспомнить, что же было вчера, как могло ЭТО случиться. И вспомнила: вчера она объявила богу войны и его неутомимому адепту волю Зевса, согласно которой, все войны на земле прекращаются, а его сын Арес должен избрать себе иную сферу влияния. Похоже, ей удалось заставить их смириться с этим решением верховного олимпийского бога, и они отпраздновали сие событие вместе таким вот образом…

Молодая женщина смотрела на мужчин и ужасалась: неужели она так опустилась ради них?! Брюнетка тихонько поднялась с постели. Она прислушалась к их дыханию и поняла, что оба крепко спят. Тут ей в голову пришла шальная мысль. Зена осторожно уложила Цезаря в позу Ганимеда, затем подтолкнула к нему Ареса таким образом, чтобы в ягодицы Юлия упирался огромный и, надо отдать ему должное, красивый член бога войны. Арес лишь сладко застонал во сне. Зена с трудом удержалась от смеха.

Зена вышла из покоев Юлия Цезаря и прошла в тренировочный зал. Королева воинов всегда любила бои, и даже сейчас она начала тренироваться. Правда, в данный момент воительница была не совсем в форме, и ее немного шатало. Голова просто раскалывалась.

«Мда, пьянка до добра не доводит!» — подумала молодая женщина, не переставая ругать себя за вчерашнее.

Тем временем, молодые люди проснулись, и пробуждение было не из приятных, по крайней мере, для одного из них, то есть Ареса.

Молодой черноволосый мужчина, увидев в какой безобразной позе они лежали, проорал благим матом:

— Твою ж мать! Ты что, охренел, смертный?!

Бог войны замахнулся кулаком на успевшего встать Цезаря.

Полководец оценил обстановку и примирительно положил руку на плечо Ареса.

— Марс, успокойся, — заговорил Цезарь, предпочитавший называть бога войны этим именем, — думаю, мы вчера неплохо провели время. Только я что-то ничего не помню. Видно, мощь длинного копья бога войны преувеличена.

Молодой бог войны лишь поморщился и закусил губу.

— Ты смеешь обвинять меня в том, что слухи обо мне преувеличены?

Мужчина посмотрел на Цезаря и добавил, постаравшись вложить в свои слова побольше презрения:

— Жалкий червяк, вот ты кто.

Цезарь в ответ лишь ухмыльнулся. Ему давно надоели лесть и подобострастное почитание, а посему ругань и уничижительные слова Ареса или Марса только развлекали его. Молодой ясноглазый римлянин окинул своим цепким взглядом статную, мускулистую фигуру бога войны, его красивые ноги, а еще аппетитную задницу и длинный член. Юлий решил тряхнуть стариной и вспомнить юные годы, когда он, будучи послом в Вифинии, несколько раз переспал с тамошним царем Никомедом. Никомед же и научил его делать минет. Может, продемонстрировать воинственному богу, что он умеет? Юлий опустился на корточки перед Аресом.

— Правильно, знай свое место, жалкий смертный! — рявкнул бог, не поняв еще, что он собирается делать.

Цезарь взял член обалдевшего бога войны и начал нежно ласкать его яички, но молодой бог войны Арес оттолкнул от себя этого человека.

Мужчина грубо ударил Цезаря по его римским яйцам, крикнув:

— Не смей прикасаться ко мне, ничтожество!

Цезарь жалобно заскулил аки дог римский. Но, придя в себя, не сдающийся Юлий проговорил:

— Да, я твой ничтожный червяк! Мой бог, накажи меня!

Арес, хохотнув, взял плеть.

Пока молодые люди вели этот увлекательный диалог, Зена преспокойно оседлала Арго и уехала к Габриэль. Свою миссию она выполнила, а произошедшее с ней скоро забудется, как неприятный сон. Подруги упали в объятия друг дружки.

Прошло время, и старые проблемы сменились новыми. Зевс своим указом о «мире во всем мире» добился лишь того, что его сверг собственный сын, неугомонный бог войны Арес. Он-то и занял трон олимпийца со всеми вытекающими, добавив Зене и Габби работы по борьбе с ним и с его адептами. Вдобавок ко всему, Зена в один прекрасный день, если его можно было назвать таковым, обнаружила, что беременна! Беременна от одного из этих двух мерзавцев и подлецов! Эх, что она теперь скажет Габби? Ее белокурая спутница будет разочарована, а кроме того, воспылает к ней ревностью. Зене вовсе не хотелось портить отношения с Габриэль из-за этих мужиков, а посему молодая женщина выдумала для своей подруги невразумительную сказочку о Каллисто, ангелах и непорочном зачатии. Габриэль хотела поверить и поверила, после чего, будучи бардом, сама творчески дополнила поведанную чернокудрой подругой басню. Остальное сделала народная молва. Ну, а вы как думали? Зене новое состояние совершенно не нравилось: ее стройная фигура становилась бесформенной, ее часто тошнило, тянуло на солененькое - ну, все как полагается. Да еще эта бабья слезливость, так не свойственная ей… бррр…

Наконец, наступил долгожданный день родов, и воительница разрешилась от бремени чудесной малышкой, которую было решено назвать красивым именем Ева. Подруги растили дитя вместе, почти превратившись в супружескую парочку. Впрочем, иногда за крохой присматривали и амазонки, при чем нельзя сказать, чтобы воинственным дамам это занятие доставляло удовольствие. Ева оказалась маленькой крикуньей и засранкой во всех смыслах. Некоторые амазонки, не отличавшиеся крепкими нервами, иногда испытывали искушение ударить орущее дите головой об стенку, но боялись гнева королевы воинов. Когда Зене и ее любимой подруге пришлось на некоторое время покинуть этот мир и отправиться в Элизиум, к стану амазонок подъехал некий молодой человек, слегка похожий на Цезаря. Это был его племянник Октавиан, прикидывавшийся наивным идеалистом, но на самом деле являвшийся хитрой бестией. Он знал, кто мог быть отцом малышки и решил использовать это в своих целях. Молодой римлянин сказал, что хочет удочерить это дитя богов, и амазонок его слова несказанно обрадовали. Наконец-то! Свобода! Октавиана, уезжавшего с ребенком, провожали, как народного героя.

Племянник великого Цезаря прибыл в Рим вместе с крикливой малышкой. На вопросы о том, откуда этот ребенок и чей он, Октавиан таинственно отвечал, что это осиротевшая дочь Рима, из чего догадливые люди тут же делали вывод, что маленькая орунья — незаконнорожденная дочь покойного императора. Младенчик получил римское имя Ливия, зеленое тряпье, в которое он был завернут сменилось поистине царскими пеленами, ибо и пеленки бывают царскими, а само дитя было уложено в золотую колыбель и окружено няньками.

С ранних лет Ливия обучалась разным наукам и… владению мечом. Куклы были точно не для нее. А еще девочка никогда не любила Октавиана, который был слишком строг и многое запрещал ей, и всегда знала, что он вовсе не ее отец. Ливия догадывалась о том, кто может быть ее настоящим отцом, и эта догадка заставляла ее гордиться, ведь Юлий Цезарь был кумиром римлян. После смерти его даже причислили к лику богов. После смерти… Между нею и ее дорогим отцом стояла смерть. Эх, если бы старуху с косой можно было одолеть, зарубить римским мечом… и вырвать отца из ее когтей, после чего они бы казнили Октавиана каким-нибудь изощренным способом и вместе взошли на трон мирового господства.

Однажды, когда Ливия, которой в то время шел уже двадцатый год, упражнялась с мечом, перед ней из ниоткуда появился молодой темноволосый мужчина с небольшой бородкой, высокий, широкоплечий и мускулистый. Он был прекрасен, словно бог. Или и был богом?

— Здравствуй, Ливия! — проговорил он. — Или мне называть тебя Евой?

— Кто ты и откуда здесь взялся?! — воскликнула девушка, выхватив меч.

— Я — Арес или, как меня зовут у вас в Риме, Марс, бог войны. Кроме того, я твой отец, что бы ты там не думала.

Ливия недоверчиво улыбнулась, но спорить не стала. Если перед ней и впрямь бог войны, и он на ее стороне, это может сулить ей большую выгоду.

— Я сделаю из тебя лучшую воительницу, завоевательницу. Весь мир падет к твоим ногам, — таковы были заманчивые перспективы, описанные ей воинственным богом.

— Благодарю тебя, Марс, — ответствовала Ливия, считавшая себя римлянкой. — Но, насколько я знаю, ты ничего не делаешь бескорыстно. Да и бесплатным бывает только сыр в мышеловке.

— Я хочу сделать тебя своей любовницей, а по окончании твоей земной жизни, сделать тебя богиней и взять в жены. Ты займешь то место, которое я ранее готовил одной женщине, которую когда-то любил…

Арес или Марс помрачнел, но Ливии не было дела до его переживаний.

— Но ты ведь утверждаешь, что я твоя дочь, — усмехнулась она.

— И что? — невозмутимо проговорил Арес. — Разве ты не знаешь, что мы, олимпийцы, часто женимся на своих сестрах или дочерях. У нас нет глупых предрассудков, которыми страдают смертные.

— Пусть так, — ответила Ливия. — Но у меня есть условие.

Девушка не боялась ставить условия самому богу войны. Она знала, что он не убьет ее, коль считает своей дочерью.

— Какое же? — насторожился Арес.

— Я хочу, чтобы ты воскресил из мертвых великого Цезаря! — с трудом скрыв свои истинные чувства, выдохнула дочь Рима.

— Зачем он тебе? — приподнял бровь Арес. — ты же можешь править одна. Октавиана ты сразишь с моей помощью.

— Нет, верни к жизни Цезаря, иначе я не согласна! — тряхнула чернявой головкой молодая девушка.

— Что же, пусть будет по слову твоему, — молвил бог войны и исчез также, как появился.

Арес, занявший теперь на Олимпе место Зевса, сказал лишь слово Аиду, и…

В то утро Ливия в задумчивости смотрела на статую великого Цезаря, как вдруг сзади на ее плечо опустилась чья-то холодная, но нежная рука. Девушка вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял Юлий Цезарь… живее всех живых. Полководец, вернувшись с того света, вновь стал молодым и прекрасным и, всматриваясь в его черты, Ливия с удовольствием узнавала в них собственные, как и он. Только цвет глаз у них был разным: у Юлия они были черными, а у Ливии — ярко-голубыми. Глядя на своего кумира, Ливия-Ева ощущала радость и… желание, ибо узы крови, на самом деле, ничего не говорили ее сердцу. Она хотела любить своего отца.

Ему достаточно было показаться легионам, чтобы они перешли на его сторону, оставив неудачника-Октавиана. Незадачливый племянник Цезаря и приемный отец Ливии был распят. Юлий, знавший о том, что жестокосердный Октавиан отдал приказ убить его сына Цезариона, рожденного ему царицей Клеопатрой, собственноручно вбивал гвозди в его руки и ноги. Наслаждаясь мучениями Октавиана, Ева что-то шепнула Цезарю. Тот широко улыбнулся. Затем приказал напоить своего распятого племянника вином, перевязав ему член. Весело смеясь, Юлий и Ливия-Ева наблюдали за тем, как Октавиан изнемогает от задержки мочи.

— Моя девочка! — с гордостью проговорил Цезарь и страстно поцеловал Ливию в губы.

Влюбленные не знали, что за ними следит мрачный бог войны Арес. Поняв, что его обманули, бог решил воскресить одну женщину, вернее двух…


Глава вторая
Пробуждение. Дочки-матери


Они проснулись ото сна в объятиях друг друга… две прекрасные молодые женщины. Одна из них была высокой, статной, атлетически сложенной брюнеткой с черными как смоль волосами, небесно-голубыми глазами и белоснежной улыбкой. Другая была блондинкой с коротко остриженными волосами и серо-голубыми глазами, сильной и, вместе с тем, нежной, более женственной, чем ее подруга. Сон их был долгим, и звался он… смертью. Брюнетка нежно провела рукой по перламутровой щечке блондинки.

— С добрым утром, милая! — сказала она. — Представляешь, мне снился такой странный сон, будто нас с тобой распяли по приказу Цезаря. Мы умерли, но наши души потом встретились на небесах.

— Я и не знала, что в глубине души ты тоже бард, Зена, — улыбнулась ее подруга.

Губы девушек слились в нежном, долгом поцелуе.

— Я люблю тебя, Зена! — проговорила Габриэль.

— Как и я тебя, Габби. Ты — лучшее, что есть в моей жизни. — последовал полный любви ответ.

Зена с пылкой страстью целовала губы своей милой Габриэль.

Когда животик Зены выдавил из себя урчание, девушки весело засмеялись и начали обдумывать, что можно найти в лесу, где они очутились.

— Габби, может, я попробую поохотиться на какого-нибудь дикого зверя? — предложила брюнетка.

— А чем заняться мне? — спросила блондинка.

— Разожги пока костер, только сама не поранься, — улыбнулась немного язвительной улыбочкой Зена.

— Я уже не та неженка, которой была, когда мы встретились, — полусерьезно-полушутливо ответила Габриэль, с нежностью глядя на подругу.

Пройдя по тропинке в поисках добычи, молодая воительница заметила сочного кабанчика, который поедал травку.

Зена преследовала кабанчика, когда на нее напал здоровенный медведь. Он, рыча, пошел прямо на воительницу, идя быстро, переваливаясь своим тяжелым телом, поросшим бурой шерстью. Зена знала, что главное — не паниковать. Она стояла, как вкопанная, расставив ноги в сапогах и занеся руку с шакрамом. Зверюга не успела ничего сообразить, когда шакрам вонзился в ее шею. Медведь заревел, встав на задние лапы, и сильная рука Зены вонзила в его грудь меч. Лесной житель рухнул к ее ногам.

Разделавшись с ним, воительница занялась кабанчиком. К возлюбленной она возвращалась, таща на себе две туши животных и медвежью шкуру.

К тому времени, как Зена вернулась в их временный лагерь, Габриэль уже развела огонь. Девушка веселилась, перепрыгивая через костерок.

— Встречай пленных! — смеясь, проговорила охотница, показывая свою добычу. — Цезарь, — она указала на медвежью тушу, — и Помпей. — указала на кабанью. Затем развернула медвежью шкуру: — А вот тога Цезаря — тебе на шубку!

Когда с голодом было покончено, и остатки еды были упакованы в мешочки, девушки отправились в путь к амазонкам, чтобы забрать дочь Зены.

Внезапно на молодую воительницу нахлынули воспоминания о своей смерти. Она видела себя и Габриэль распятыми на кресте. Женщины умирали в страшных мучениях, но последними их словами были слова любви, обращенные друг к другу… Потом она увидела искаженное почти такой же мукой лицо виновника своей смерти и не хотела видеть в нем черты своей собственной дочери Евы, ныне носящей имя Ливия. Видение тут же исчезло, как и появилось.

— Что случилось? — спросила ее Габби, увидев, что она переменилась в лице.

— Ничего. Едем быстрее. Я хочу забрать мою маленькую Еву, мою дочь.

— Нашу дочь, — поправила ее Габриэль.

В ответ Зена с нежностью поцеловала ее в губы.

Зена и Габриэль ужаснулись, найдя поселения амазонок разоренными и опустошенными. В живых осталось лишь несколько женщин.

— Что здесь произошло? Где моя Ева? — вопрошала воительница, ибо материнская любовь эгоистична, и она боялась, в первую очередь, за свою дочь.

— Мы не знаем никакой Евы, — отвечала ей одна молодая женщина. — А та мерзость запустения, которую ты видишь перед собой — дело рук возвратившегося Юлия Цезаря и Римской Блудницы.

— Возвратившегося? — переспросила Зена. — Откуда же?

Женщина посмотрела на нее, как на полоумную:

— Вы или с Луны, или издалека, раз ничего не знаете. Все давно считали Цезаря мертвым, убитым сенаторами, среди которых был и его то ли друг, то ли даже сынок Брут, и вот недавно он вновь явился, при чем совсем не изменившимся за все эти годы, даже помолодевшим! Римляне почитают его бессмертным богом, и, может, он таковым и является, если это не его двойник-самозванец.

Был мертв, убит тот, кого она любила и ненавидела больше всех на свете! Предавший ее когда-то, он сам познал горечь предательства… Но! Коль он был мертв, и с тех пор прошли годы… значит, они с Габриэль, скорей всего, тоже были мертвы и воскресли, вернулись с того света. Распятие не было сном, это была страшная явь!

— А вы мне кого-то напоминаете… — проговорила, всматриваясь в лицо Зены, та же амазонка. — Одну великую воительницу Зену, которая некогда была врагом, а потом стала верным другом амазонок. Я много слышала о ней и видела ее изображения.

— И какова же была судьба этой Зены? — тихо спросила королева воинов.

— Она была распята по приказу Цезаря.

Зена горько усмехнулась.

— Более того, — продолжала женщина, — они умерли в один день и час.

Значит, их сердца перестали биться одновременно…

Немного помолчав, Зена спросила:

— Вы говорили о какой-то Римской Блуднице… Кто она?

— Злодейка и шлюха, но надо отдать ей должное, великая воительница. Ненавидит нас, а также преследует последователей Элая и одну иудейскую секту, исповедующую какого-то Иисуса. Приемная дочь и шлюха покойного племянника Цезаря — бывшего императора Октавиана Августа, а теперь жена и по слухам дочь самого Цезаря.

Зена вздрогнула.

— И твоя дочь, Зена, — послышался знакомый мужской голос за ее спиной.

Она обернулась и увидела Ареса. Девушка посмотрела на хитрого бога войны.

— Это не может быть правдой! Моя дочь не может быть плохим человеком. — проговорила Зена нарочито спокойным голосом. — Зачем ты явился ко мне?

— Ну, что же ты так грубо, Зена? — насмешливо проговорил Арес. За своей привычной иронией он скрывал радость от того, что видит ее снова живой и такой же прекрасной, как когда-то. — Кстати, ты мне обязана некоторой благодарностью. Между прочим, я помог тебе и твоей надоедливой блондинке вернуться с того света. А касаемо твоей дочурки, ты не права — как человек она просто дерьмо. Каюсь, я тешил себя надеждой, что это может быть моя дочь, но недавно понял, что ошибался — она дочь того римского ублюдка.

Зена посмотрела на Ареса и проговорила:

— Откуда мне знать, что это все не твои игры в бога войны? Ты же не смог смириться с указом Зевса. — Черноволосая воительница знала, о чем говорила.

Арес улыбнулся в усы:

— Указ моего папаши — это указ выжившего из ума старика-маразматика, которому давно пора было на пенсию уходить, куда я его и отправил. Война — дело молодых, лекарство против морщин. — Бог войны занес руку, и в ней появился огненный шар — он метнул его в полуживых амазонок, и они моментально сгорели заживо. — Вот и все, больше они страдать не будут, — промолвил он.

— Ты… ты — просто подлый убийца! — закричала Габриэль. Подбежав к нему, она в ярости стала молотить его кулачками в грудь, чем только повеселила.

Зена вовремя оттащила Габриэль от бога войны. Храбрая воительница лишь проговорила:

— За то, что ты убил моих друзей, я поставлю тебя на колени.

Девушка атаковала молодого бога войны и, исполнив сальто с переворотом, она ударила Ареса прямо в нос. Удар был таким сильным, что он просто упал на землю.
Потирая больное место, Арес все равно продолжал улыбаться, зная, что это безумно бесит Зену.

— Старая добрая Зена, как же я по тебе соскучился… вот, честно, — с ласковой насмешкой проговорил он. — А что же ты меня не спросишь, зачем я тебя воскресил?

Зена подозревала, что просто так Арес не будет снисходить до воскрешение земной, пусть и любимой женщины.

— Говори, зачем мы тебе понадобились? Где сейчас моя дочь?

Арес возвел очи горе:

— Она сейчас в Риме, управляет Империей, пока ее муж и, по совместительству, папаша отправился в поход на парфян. Ливия, как ее зовут ныне, жестоко подавляет восстания рабов, а, кроме того, любит распинать на крестах твоих любимых сектантов — последователей Элая. Впрочем, отправишься в Рим и сама все увидишь собственными глазами. Я вернул тебя с того света именно для того, чтобы ты ее остановила, а заодно, чтобы отплатить этой маленькой дряни за ее неблагодарность. Я помог ей стать непобедимой воительницей и, в обмен на это… сделал ей одно предложение, но она меня обманула.

— Это же ты возродил и Цезаря? — мрачно проговорила Зена, смотря в черные глаза бога войны. — Тебя убить мало! — добавила со злыми нотками в голосе молодая женщина.

Но потом Габриэль все же воззвала к доброте своей любимой.

— Возродил, ибо эта неблагодарная дрянь просила меня об этом, — проворчал с досадой бог войны. — Вот его она любит и как любит!..

— Зена, — снова вмешалась Габриэль, — даже если то, что говорят о нашей Еве правда, мы можем помочь ей измениться, как я когда-то помогла тебе.

— Мы немедленно отправляемся в Рим, — твердо сказала Зена Габриэли, — нам нельзя терять ни минуты. Мы должны спасти НАШУ дочь от нее самой.

— Любовь моя! — пылко отвечала ей Габи.

***


…Дорога в Рим была сплошь устлана крестами с распятыми на них людьми. Повсюду слышались крики ужаса и плач матерей. Отправившись в путь, девушки и не думали, что увидят такие зверства, как те, что устроила родная дочь Зены. Храбрая воительница заметила женщину, рыдавшую около креста. На кресте была распята маленькая семилетняя девочка. Зена и Габриэль обе побледнели и содрогнулись — и та, и другая знали, каково это, потерять свое дитя. Боль матери убитого ребенка неописуема, но никто не знает, какова она — боль матери, чей ребенок является убийцей.

Зене хотелось утешить женщину, и она обратилась к ней участливо:

— Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, но вам нужно пройти и через это, чтобы жить дальше.

Когда храбрая воительница попыталась поговорить с женщиной, та лишь начала огрызаться на нее.

— Ты… это все ты виновата! Шлюшка Цезаря и мать его новой шлюхи, этой убийцы! — проговорила безутешная мать и плюнула прямо в лицо Зены.

— Вы не правы! — с печалью в голосе сказала Зена. — Да, когда-то я была влюблена в него, но он предал меня… жестоко предал. Я уверена, что моя дочь стала такой из-за дурного влияния на нее Цезаря и Октавиана, который растил ее.

Обезумевшая от горя мать решила напасть на Зену, так как хотела отомстить за свою распятую дочь.

— Умри! — прокричала она, бросившись на воительницу с вилами.

Зена среагировала на нападение, давая волю рефлексам превосходного воина, но убивать эту женщину она не хотела. Черноволосая бестия лишь обезоружила несчастную крестьянку. Осиротевшая мать упала на траву и начала просить всех богов о смерти.

— Габриэль, пожалуйста, посиди с ней. Я пока продолжу путь сама. — сказала Зена своей спутнице.

— Но… вдруг ты будешь схвачена, Зена! — возразила Габриэль. — Насколько я помню Цезаря, у него были самые лучшие армия и разведка.

— Габриэль, не спорь со мной, — Зена поцеловала свою подругу в губы. Поцелуй был едва ли дружеским. Брюнетка посасывала нижнюю губку своей избранницы сердца. — Делай, как я сказала. Прошу тебя. Это последствия моих действий, я была плохой матерью, — по ее щеке скатились две слезинки. Воительница сейчас была подавлена.

Женщина вытерла слезы и проговорила:

— Но я уничтожу Ливию Римскую, чтобы вновь ожила наша Ева!..

— Ты могла бы быть прекрасной матерью, Зена, но у тебя просто отняли тогда и жизнь, и дочь, — отвечала ей Габби.

Трогательно простившись с милой Габриэль, Зена продолжила свой путь, обдумывая то, каким образом проникнет во дворец к Ливии.

Зена отправилась в путь одна. Черноволосая воительница теперь была предоставлена самой себе. Она не хотела рисковать жизнью любимой Габриэль и вынужденна была пойти одной. Проникновение сначала шло, как по маслу. Женщина убила вооруженного охранника и переоделась в его одежду. Но, как это обычно бывает, Зена даже не знала, что пароль для входа уже был сменен. Стража схватила храбрую воительницу и притащила ее к Ливии, которая восседала на троне, пока великого завоевателя не было в Риме.

— Что это за мерзавку вы мне привели? — окинув мать высокомерным взором, спросила Ливия, она же Ева.

Зена смотрела на гордую молодую женщину, одетую в порфиру и багряницу. Воительница помнила свою Еву крохотным слабым младенчиком, теперь же она видела перед собой чужую ей, взрослую женщину с темными волосами, такими же, как у нее самой небесно-голубыми глазами, римским профилем и стройной, худощавой фигурой.

«Как же ты выросла…» — с горечью подумала мать. Она отметила явное сходство Ливии с Юлием Цезарем, только глаза были ее, Зены.

Храбрая воительница проговорила, смотря в глаза собственной дочери:

— Ты лишь неразумное дитя.

— Да как ты смеешь?! — вскричала Ливия, с силой ударив мать. — Кто ты такая, чтобы так говорить с императрицей Ливией Августой, дочерью и женой великого Цезаря?

— Я та, кто помнит твой первый смех, твои первые слезы, первый вдох, потому что я — твоя мать, — с невозмутимым спокойствием, хоть и с грустью проговорила Зена.

— Моя мать - Рим! — гордо отвечала ей молодая женщина.

Зена вытерла кровь с подбородка и проговорила:

— Ты не императрица, ты лишь минутный каприз Цезаря, — проговорила Зена, — и если ты действительно любишь его, знай: он предал всех, кто его любил до тебя. Вряд ли ты будешь исключением из этого правила.

— Нет, это неслыханно! — возмущенно воскликнула Ливия. — Что о себе возомнила эта дрянь?! — затем обратилась к солдатам. — Бросить ее в темницу! Хотя… у меня есть планы насчет этой дерзкой амазонки. Я люблю иногда выступать в Колизее в качестве простого гладиатора и хочу сразиться с ней, она мне представляется сильным и интересным противником на арене. Когда она будет повержена мною, это добавит мне популярности в народе, который и так требует хлеба и зрелищ, ибо уже пресытился тем, как львы поедают этих глупых христиан.

***


…Под одобрительный рев толпы Зена и Ливия-Ева вышли на арену, при чем последняя была одета в женский вариант формы римского легионера, что весьма шло ей.

Итак, Зена вышла на бой против своей же дочери, Евы, которая сейчас носила имя Ливия. Храбрая воительница взяла длинный меч. Она не стала нападать на Ливию сразу же, а хотела измотать свою соперницу.

Они стали яростно сражаться, но все же Зена не теряла надежды направить свою дочь на путь добра и просила дать ей, как матери, время начать все сначала, ибо в том, какой стала ее дочь, она винила себя.

— Даже если это и правда, — со злобой проговорила Ливия, и ты, действительно, являешься моей матерью, то я могу сказать тебе лишь одно: — Мать мне не нужна. Моя мать - Рим, отец — Цезарь, и никого мне больше не нужно.

С этими словами Ливия набросила на Зену сеть и стала волочить ее по арене.

Зена извивалась и дергалась. Когда храброй воительнице, наконец, удалось высвободить руки, молодая женщина сразу же разрубила сеть и выбралась из нее. Зена пошла на хитрость. Подпрыгнув, она нанесла удар в голову Ливии, и та упала на землю.

После этого молниеносного удара, Зена взяла свое любимое оружие. Достав шакрам тьмы, который достался ей от бога воины, Зена пустила его точно в руку Ливии.
Ливия-Ева завизжала от боли. Из ее руки фонтаном брызгала кровь.

Зена вновь взяла меч и уже намеревалась покончить с Ливией, так как иного выхода она просто не находила. Но молодая женщина отвлеклась, увидев, как воины Ливии ведут плененную Габриэль в темницу. Зена теперь не обращала внимание на Ливию-Еву.

Воспользовавшись этим, императрица нащупала здоровой рукой свой меч и вонзила его в спину воительнице, не обращая внимания на неодобрительные возгласы публики.

— А теперь ты умрешь, твой поганый язык я исколю булавками, а голову отрежу и пошлю в подарок отцу!

Ливия уже собралась привести свою угрозу в исполнение, но возвращение любимого отца из похода заставило ее оторваться от своей жертвы и поспешить ему навстречу.

Цезарь одержал блистательную победу над Парфией и с триумфом вступал в город. Перед триумфальной колесницей великого Юлия шел плененный парфянский царь и его дети. На особых носилках, на колесницах и просто в руках, несли и везли множество оружия, вражеские знамена и таблицы, на которых были надписи, свидетельствовавшие о подвигах победителя. Также несли драгоценную утварь, золотую и серебряную монету в сосудах.

Преисполненная радости Ливия кинулась отцу-мужу на шею, нежно обвив ее руками, при этом она замарала его кровью — своей и Зены.

— Что с твоей правой рукой? — с тревогой спросил Юлий.

— Пустяки, отец. А у меня для тебя сюрприз! — она подвела его к полуживой Зене.

«Значит, ты тоже вернулась с того света, только ненадолго…» — мысленно ухмыльнулся завоеватель.

Когда-то он испытывал к этой женщине целую гамму чувств: желание, любовь, ненависть, страх. Сейчас все перегорело, но ему хотелось унизить, помучить свою бывшую любовницу-врагиню, прежде чем она умрет.

С мерзкой улыбкой он пнул Зену в живот, говоря:

— Сейчас, дорогая, у тебя будет самый незабываемый секс в твоей жизни.

Затем он обратился к народу со словами, что сейчас, по случаю его победы над парфянами, будет разыгран спектакль «Похищение Европы», чью роль сыграет эта поверженная мятежница. По его знаку Зену раздели донага и привязали к кресту, после чего выпустили на нее дрессированного для особенной цели быка. Он буквально разорвал женщину, задохнувшуюся от собственного крика. В то место, которое некогда принадлежало ее возлюбленным Гераклу, Маркусу, Бораэсу, тому же Цезарю, теперь вторгался лютый зверь. Зрители неистово аплодировали.

По телу Цезаря прошла дрожь… не ужаса, нет, возбуждения. Он впился в губы своей жены и дочери в одном лице, со словами:

— Клянусь Венерой! Я хочу тебя прямо здесь. Покажи мне, что ты лучше, чем твоя шлюха-мать!

— Да, давай, я покажу тебе разницу между нами! — пылко отвечала Ливия.

Охваченные похотью, они сорвали с себя одежду. Цезарь стал целовать дочь, алчный язык римлянина проник в ее рот. Он лизал грудь, живот и влажные лепестки ее розы. Сомкнув веки, она постанывала, иногда царапая его спину, словно дикая кошка. Завоеватель вонзился в нее своим каменным членом, тараня ее матку так, будто вел осаду крепости. Движения Цезаря усилились, он почти насиловал ее, заставляя кричать от боли и наслаждения одновременно. Затем он вонзил свое неутомимое копье в узкий анальный проход Евы, не обращая внимания на ее болевую реакцию.

Когда Цезарь, наконец, излился в нее, любовники обнаружили, что их жертва еще жива.

— Вспомним старую добрую традицию, Зена? — ехидно улыбаясь, спросил Цезарь, после чего приказал переломать ноги жертвы. Затем он отрезал ее красивую, пышную грудь и повесил на шею их общей дочери в качестве ожерелья…

Когда Зена, наконец, испустила дух, где-то на Олимпе раздался крик боли и тоски. Принадлежал он Аресу, который не мог вмешаться в ход событий, ибо должен был следовать законам крови, которым повиновались даже боги, так как Цезарь, а значит, и Ливия, вели свой род от Энея, являвшегося сыном его, Ареса, сестры Венеры-Афродиты.

Видеть, как погибает любимое существо и не иметь права вмешаться… это ли не пытка? А ведь любовь Ареса к Зене была искренней.

В это самое время верная спутница Зены, Габриэль, очутившаяся в холодной и мрачной темнице в ожидании казни, провалилась в сон, и во сне к ней явился ее двойник — в красном балахоне, с длинными волосами, какие она носила раньше, с тяжелым взглядом и обычно саркастичным, но сейчас просто печально-ироничным выражением лица.

— Привет, мама! — сказал ей двойник своим насмешливым голосом.

— Надежда?! — вскричала во сне Габриэль. — Но ты же мертва!

— Для вашего мира я, действительно, умерла. Вы с Зеной хорошо постарались для этого, — отвечала ее дочь. — Но не для царства отца моего. Он забрал меня к себе после того, как вы меня убили рукой моего бедного сына.

— Зачем ты здесь? — Габриэль с тоской смотрела на нее. — Что тебе нужно?

— Я здесь для того, чтобы сказать, что прощаю тебя, — Надежда подошла к матери и ласково провела рукой по ее лицу. — Я прощаю тебе твои отступничество и предательство, прощаю твои жестокие слова «Почему ты не умерла?», прощаю тебе то, что не единожды убивала меня, прощаю смерть моего сына…

— Я не отступалась от тебя! — Габриэль закрыла лицо руками. — Я любила тебя и надеялась на то, что светлая часть, унаследованная тобой от меня, победит в тебе тьму Дахока, твоего отца. Именно в знак своей надежды на это и на новую, лучшую жизнь, я и назвала тебя Надеждой. Мне не хотелось верить в то, что крохотный ребенок, которого я выносила, родила и кормила своей грудью, может быть злом. Я отказывалась в это верить даже после того, как ты задушила воина, игравшего с тобой, и именно поэтому пошла на обман, не дав Зене убить тебя еще во младенчестве.

Надежда горько рассмеялась.

— Мамочка, — сказала она, наконец, перестав смеяться, — меня всегда умиляла твоя уверенность в том, что ты — олицетворенное добро и свет, что в твоей кристальной душе нет изъяна, греха, темного уголка. Но Тьма не есть зло, напротив, она — праматерь всего сущего. И те, кто зовет отца моего богом зла — просто глупцы.

Надежда стала прохаживаться взад-вперед, продолжая:

— Мама, а ты точно уверена, что это я задушила того воина? Ты, что — видела его смерть? Нет же? Ты слышала эту версию из уст своей непогрешимой подруги Зены. И мне вот самой интересно, как же я его могла удушить, обладая в то время тельцем слабого младенчика? Голыми руками, должно быть?

— Гипноз, магия… — как-то неуверенно проговорила Габи.

— Допустим, — отвечала ее дочь, — хотя, согласись, звучит не очень правдоподобно.

— Даже если этого человека и не ты убила, я все равно поступила неправильно, обманув Зену, ведь я по сути предала ее, не дав ей убить ту, кто потом убьет ее ребенка, — возражала не то Надежде, не то самой себе Габриэль.

— Да, Солона убила я, — невозмутимо согласилась дочь Габриэль и Дахока. — Убила, чтобы отомстить Зене за то, что она преследовала и хотела убить меня саму, когда я была еще слабым младенцем. Отомстить за то, что из-за нее я была лишена твоей любви… и так и не обрела ее. А твоя подруга, мамочка, забыла одну простую истину: если не ценишь жизнь чужого ребенка, не жди чтобы ценили жизнь твоего. Как аукнется, так и откликнется.

— Лишена моей любви… — повторила Габи. — А была она тебе нужна, моя любовь? Ты — могущественная темная богиня, всегда умевшая манипулировать мной и моими материнскими чувствами. Именно из-за этого Солон сейчас мертв.

Надежда слабо улыбнулась:

— А разве дети никогда не манипулируют родителями в своих целях, чтобы добиться того, чего они хотят? А я, ведь, тогда была ребенком, просто не совсем обычным, а еще брошенным, одиноким и обиженным на весь мир. И именно тогда-то ты убила меня в первый раз, мамочка, отравила ядом, который выпила доверчивая, в силу возраста, а, кроме того, любившая тебя, не смотря ни на что, маленькая девочка.

Габи погладила ее по белокурым волосам так, словно она и сейчас была той самой маленькой девочкой. Надежда с улыбкой покорилась этой немой ласке.

— Я тоже любила тебя, не смотря ни на что, — тихо проговорила Габриэль. — Убивая тебя тогда, я убивала и часть себя, но просто не могла иначе, ибо поняла, что ты демон в обличье невинного ребенка, способный только разрушать. Я и сама собиралась отравиться, но что-то меня остановило.

— Видно, не больно и хотелось, — ухмыльнулась Надежда.

— Я простила тебе это первое свое убийство, мама, — немного помолчав, продолжала дочь тьмы, — о чем и сказала тебе, когда возродилась вновь. Сказала, что люблю и прощаю. Я все еще надеялась достучаться до твоего сердца.

— Ты просто хотела переманить меня на свою сторону, — возразила Габриэль.

— Опять-таки умиляет твоя уверенность в собственной значимости, мама! — с улыбкой покачала головой Надежда. — Поверь мне, для моего отца ты не была такой уж важной персоной. Ты и матерью моей стала не из-за каких-то своих исключительных качеств, а просто потому что оказалась в нужное время и в нужном для Дахока месте. Согласись, с моей стороны было бы целесообразнее попробовать перетянуть на свою сторону Зену, как великую воительницу, но я же даже не пыталась!

— Потому что знала, что это ни к чему не приведет, у тебя не было рычагов воздействия на нее, а я была твоей матерью, и на меня можно было влиять.

— Мама, а ты никогда не задумывалась, почему все так боялись появления моего отца Дахока в вашем мире, а ничего страшного он никому не сделал, ведь многие народы даже и не знали о его присутствии? Почему мой бедный, обманутый вами сын должен был стать «чудовищным, бездушным созданием, которое убьет людей и избавится от Богов», а он оказался милым и ласковым, любил меня и был готов сделать для меня все, что и стало причиной его смерти? — Надежда пристально смотрела в глаза своей матери.

— Дахок просто не успел, ибо был остановлен Гераклом, чьего друга Иолая он, между прочим, убил, а потом завладел его телом! — снова нашла, что возразить Габриэль. — А твой милый и ласковый сыночек поедал человеческую плоть!

— Да, моему сыну нужна была человеческая плоть, чтобы жить точно также, как вам, людям, для поддержания сил нужно мясо животных, и не нужно нос воротить! И ты же не знаешь, каких людей я ему скармливала… это были преступники. Что до моего отца, то это его война, а на войне все средства хороши. Он был объявлен Злом, потому что проиграл. Победи он, злом были бы другие. Все, что ты слышала о нем, ты слышала либо от его врагов, либо от необразованных, темных людей. Ты же никогда не говорила с ним, не слышала его историю, его точку зрения на некоторые вещи и не старалась узнать больше о его религии или о нашей с отцом природе.

— Все, что нужно знать о религии Дахока — это то, что ей требуются человеческие жертвы!

— А греческие боги никогда не требовали человеческих жертв?

— Ты и Дахок хотели уничтожить этот мир!

— Или построить новый, совершеннее, лучше, чище!

— Прекрати, я не должна это слушать! Ты все лжешь мне, ты всегда лгала! — в отчаянии возопила Габриэль, затыкая уши, чтобы не слышать слов своей дочери.

Надежда с нежностью положила руки на плечи матери:

— Мама, вспомни тот день, когда ты зачала меня. Разве пламя Дахока, которое тогда ласкало твое тело, проникало внутрь тебя, было обжигающим, жестоким? Нет же, оно, напротив, было нежным, согревающим, дружелюбным, приятным, наконец… Быть может, я не права, мамочка, и отец выбрал тебя, потому что… любил. Но вот твоей любви не хватило ни на него, ни даже на меня и моего сына, ибо ты привыкла всю ее отдавать Зене. Она всегда стояла между нами, но ее больше нет, мама!

— О чем ты говоришь? — голос Габриэль дрогнул.

— Она мертва, убита той, о ком ты говорила «НАША дочь», кого предпочла мне. Я за всю свою земную жизнь убила от силы человек пять, а она убила тысячи. И ручаюсь, что даже зная, что все будет именно так, Зена не смогла бы убить свою дочь, как хотела убить чужую.

Мать Надежды залилась слезами:

— Нет, этого не может быть! Она жива, она не могла умереть и оставить меня одну!

— Но это правда, — сказала Надежда, взяв руки матери в свои, — и в знак своей любви я даже помогу тебе отомстить за ту, кто так ненавидела меня и кто для тебя всегда была важней и дороже меня. А заодно… сделать Римскую империю царством Дахока!

— Что ты собираешься делать?! — вскричала Габриэль, как вдруг Надежда запечатала рот матери поцелуем, и с этим поцелуем она, будто влилась в нее.

Когда Габриэль очнулась ото сна, взгляд ее был взглядом Той, Другой.

— Ты снова будешь носить меня в себе, мама, совсем, как когда-то… — проговорила она.


Глава третья
Темный союз. Надежда Августа

Сила темной магии Надежды, сорвав оковы и замки, заставила распахнуться перед ней двери темницы. Дочь Габриэль отметила, что тело матери, в котором она вновь пребывала, стало более сильным, тренированным. Ее маленькие, но крепкие руки теперь были лучше обучены мастерству боя. Впрочем, Надежде почти не пришлось прибегать к физической силе, ибо одного ее взгляда, брошенного в сторону стражников, собиравшихся атаковать ее, было достаточно для того, чтобы они, покорные ее воле, принялись убивать друг друга.

Увидев происходящее, другие заключенные стали протягивать к ней руки сквозь решетку, взывая:

— Освободи нас, Габриэль!

Они принимали ее за спутницу королевы воинов.

Надежда помогла выйти на свободу всем. Конечно же, сделала она это не только по доброте душевной, но и потому что Дахоку были нужны новые слуги, за исключением самых отпетых негодяев и отбросов, а также последователей Элая и христиан, которых она ненавидела, ибо они являлись врагами ее отца. Злодеям и сектантам было суждено сгореть в Дахоковом священном пламени. Огненные сполохи мелькали на прекрасном лице Надежды-Габриэль, придавая ему поистине дьявольское выражение.

Она подняла руки ладонями кверху, торжественно проговорив:

— Отец мой, бог тьмы, отверженный, изгнанный! Тот, кого человечество поносит и жаждет одновременно! Я отомщу за твои страдания, уничтожив Элая и Назарянина навсегда и установив царство твое на Земле!

…Арес не мог, да и не хотел, сдерживать слезы, оплакивая ту, кто являлась его единственной настоящей любовью. Впервые бог войны позавидовал смертным, ибо в отличии от них, он не мог умереть, свести счеты с жизнью. Он был проклят своим бессмертием, обречен жить вечно.

В очередной раз со слезами произнося имя возлюбленной, Арес почувствовал чье-то присутствие рядом.

— Мокрая курица! Баба, а не мужчина! — услышал голос Габриэль, только с несвойственными ей язвительными нотками. — Плакать — удел женщин, мужчины мстят!

Арес медленно обернулся и нехотя произнес:

— Габриэль? Значит, тебе каким-то образом удалось обмануть стражу? Что же, я рад видеть ту, кого любила Она. Можешь укорять меня, я это заслужил.

Но тут их взгляды встретились, и молодой бог войны вздрогнул:

— Надежда? Так ты жива?

— Она самая, — ухмыльнулась бывшая подруга жизни Ареса и мать его сына Разрушителя. — Но что-то я не слышу особой радости в твоем голосе, мой дорогой супруг. Должно быть, ты предпочел бы увидеть на моем месте другую. Впрочем, меня это не удивляет, ибо после моей мнимой смерти ты слишком быстро утешился.

— Надежда, оставь меня! — произнес со страдальческой гримасой на лице Арес. — Мне сейчас не до твоих сцен ревности.

— Сцен ревности? — хмыкнув, переспросила темная богиня. — Можешь не обольщаться на этот счет, Арес, я никогда не любила тебя. Мой отец просто указал на тебя, как на нужного нам, так сказать, производителя. Ты был быком-осеменителем, не больше. Наши отношения, мой дражайший супруг, строились на взаимной выгоде и чистейшем эгоизме. Скажу больше: я всегда любила другого… и теперь люблю.

— Мне совершенно нет дела до того, кого ты любила, — мрачновато произнес Арес. — Ты пришла вспомнить прошлое?

— Не только. У меня есть для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — хитро прищурилась Надежда.

— Я больше не вступаю в ваши с Дахоком игры. Он может убить меня, я буду ему лишь благодарен, — таков был ответ бога войны.

— Даже те игры, вступив в которые, ты сможешь отомстить Ливии за свою милую Зену, не нарушив при этом ваших олимпийских законов крови, ибо… вновь вступив в союз со мной и отцом моим, ты окажешься за пределами всех законов?

— Отомстить за Зену? — удивленно переспросил Арес. — Но ты, ведь, всегда ее ненавидела… также, как и она тебя.

— Значит, у меня просто-напросто есть своя выгода в этом деле.

Арес с минуту задумался, затем произнес:

— Что от меня потребуется?

Надежда приобняла его за плечо и стала что-то шептать ему на ухо.

Красивое лицо бога исказила гримаса ненависти:

— Что?! Этот римлянин?! Да я лучше принесу его в жертву с Ливией вместе, будь он хоть тысячу раз потомок Афродиты!

— Нет, только так и никак иначе! — отвечала Надежда.

***


…Цезарь сидел в своем кабинете и писал сочинение «Записки о галльской войне», в котором он намеревался сохранить свои славные деяния для будущего и обессмертить свое имя.

— Его появление внушило солдатам надежду и вернуло мужество… — диктовал он самому себе.

— Великое это дело… надежда! — услышал он знакомый голос за своей спиной. — Нет ничего сильней ее…

Юлий резко обернулся:

— Габриэль? Как тебе удалось освободиться?

Она улыбнулась:

— Нет, я не Габриэль, я — Надежда, дочь Габриэль и великого бога тьмы Дахока.

— Мне неважно, кто ты. Приготовься умереть! — бросил ей Цезарь, после чего принялся звать стражу.

Но стоило мнимой Габриэль бросить один-единственный взгляд в сторону явившихся на зов императора стражников, как они пали, пронзив мечами друг друга. Надежда перевела тяжелый взгляд своих или материнских серо-голубых глаз на один из мечей, и он, вырвавшись из тела мертвого воина, полетел в сторону Цезаря, остановившись буквально за миллиметр от его шеи. Юлий, замерев, с ужасом уставился на застывшее в полете лезвие. Надежда смотрела на этого человека, и взгляд ее сейчас выражал такие противоположные чувства, как презрение и… нежность.

— Как видишь, смерть в мои планы ни входит — ни моя, ни твоя, — проговорила дочь тьмы.

— Ч-чего ты хочешь? — спросил дрожащим голосом Юлий.

— Предложить тебе, как говорится, руку и сердце, — сказала насмешница-Надежда.

— Что? — Цезарь подумал, что она решила над ним поиздеваться перед тем, как убить.

— То, что слышал, — отвечала она. — Я хочу тебя, я… люблю тебя, римлянин. Но, хорошо зная тебя, попробую обрисовать перед тобой все перспективы такого союза. Итак, моего отца, темного бога Дахока, интересует твой гений, и он хочет сделать тебя своим бессмертным слугой, чтобы ты покорял земли его вере. Подумай о том, каким могуществом ты станешь обладать! Но перед этим ты должен выполнить три условия. Во-первых, ты сделаешь культ Дахока господствующей религией в империи и будешь преследовать христиан и последователей Элая еще беспощаднее, вплоть до полного их уничтожения. Во-вторых, ты должен взять меня в жены, и это условие радует меня саму без меры, ибо, как мной уже было сказано выше, я влюблена в тебя… при чем еще с детства, ибо не встречала подобного тебе ни среди смертных, ни среди богов. Истинный бог войны ты, а не Арес! Кстати, ты в своем роде являешься для меня вторым отцом, ибо, сам того не ведая, помог моему появлению на свет.

Цезарь слушал ее со все возрастающим удивлением.

— И, наконец, в-третьих… — Надежда сделала паузу.

— В-третьих? — переспросил Юлий.

— В-третьих, первой жертвой, которую ты принесешь своему новому божеству, будет твоя дочь и жена Ливия, она же Ева. Кроме того, ее предсмертные муки должны быть очень долгими!

— Это условие обязательно? — мрачно спросил император.

— ВСЕ условия обязательны к выполнению.

Цезарь поколебался. С одной стороны, Ливия была дорога ему и как дочь, и как хорошая любовница настолько, насколько такому человеку, как он, мог быть дорог кто-либо. С другой… перспективы, обрисованные Надеждой, были весьма заманчивы.

Заметив, что он, все-таки, колеблется, Надежда проговорила чуточку низким страстным голосом:

— Увидишь, я буду образцовой женой тебе.

— Она моя дочь… — как-то нерешительно проговорил Цезарь.

— Я могу подарить тебе множество других дочерей и сыновей и, в отличии от Ливии, никогда не состарюсь, вечно буду молодой и красивой.

Император задумчиво смотрел на нее. Богини среди жен или любовниц у него еще не было… конечно, не считая земной богини — египетской царицы Клеопатры, с которой он даже прижил сына Цезариона, но бедный мальчик, как он узнал, вернувшись с того света, был убит по приказу его, Юлия, племянника Октавиана. Но эта богиня может дать ему другого сына… полубога.

А еще он видел ее способности и может их использовать в битвах, ибо она будет сопровождать его в походах, словно богиня победы Виктория. Кроме того, Юлий, являясь ловеласом, всегда отмечал явную привлекательность Габриэль, а дочь была точной ее копией…

— Я согласен, — произнес, наконец, римлянин.

— Вот и чудесно! — даже весело проговорила Надежда. — Ах да, чуть не забыла свое последнее условие!

— Есть еще одно условие? — приподнял бровь Цезарь.

— Да, — отвечала она. — У меня есть муж. Это бог войны Арес или, как его называете вы, римляне, Марс. Мы с ним однажды тайно поженились… чисто из деловых соображений. Мы будем втроем, ибо, как мне кажется, поддержка бога войны для полководца не может быть лишней.

— Будем втроем! — кивнул Цезарь, усмехнувшись.

Надежда нежно обвила руками его шею и жарко поцеловала в губы.

— Ты так не похожа на свою мать! — восхищенно воскликнул он.

— Мне это уже говорили…

***


— Дитя мое, я хочу вместе с тобой принести жертву новому божеству Дахоку! — немного грустно промолвил Цезарь вошедшей к нему дочери. В его покоях незримо присутствовали Надежда и Арес.

Ливия поцеловала мужа-отца.

— Но меня не интересует религия, папочка! — изволила надуть губки она.

— Сделай это… для меня, — ответил он серьезно.

— Хорошо, мой любимый папочка! — беззаботно проговорила Ливия-Ева.

…Вместе они вошли в мрачное святилище темного божества Дахока, недавно установленное по приказу императора. За ними, пока оставаясь невидимыми, следовали бог войны и темная богиня.

— А где же уготованная божеству жертва, отец? — спросила Ливия.

— Божество само усмотрело себе жертву, — мрачно бросил Цезарь. — Схватить ее!

Подбежавшие легионеры схватили вырывающуюся девушку и, связав, бросили ее к жертвеннику.

— Отец, что ты делаешь?! — воскликнула Ева, не ожидавшая такого вероломства от того, кого любила.

Юлий на минутку отвернулся, смахнув непрошеную слезу.

— Помни, ты обещал! — крикнула ему, соткавшись из огня, Надежда. Рядом с ней возник и Арес.

Цезарь хмуро кивнул. Отступать было некуда.

— Отец, ты предаешь меня из-за этого коварного бога и любовницы Зены?

— Я не любовница твоей матушки, а будущая жена твоего отца и твоя названная сестра, коль моей мамочке было угодно, говоря с Зеной, называть тебя вашей общей дочерью, — насмешливо проговорила Надежда. — А посему… привет, сестренка!

На глазах у Ливии-Евы Надежда принялась страстно целовать ее отца-мужа.

— Я люблю тебя, Ливия, — дрогнувшим голосом проговорил Юлий, — но Рим я люблю больше… и Рим — это я!

— Вы… вы… да будьте вы все прокляты! — закричала несчастная дочь Зены и Цезаря. — Тысячу раз прокляты!

Тот, кто некогда предал ее мать, теперь предавал и ее саму.

Цезарь приказал ввести в помещение прекрасного слона. Эти с виду добродушные неуклюжие животные не только являлись грозной силой, способной наводить ужас на врага в сражениях, но и иногда дрессировались римскими бестиариями для совокупления с женщинами. Когда гигантских размеров слоновий член вторгся в нежную розу Ливии, в которой совсем недавно блаженствовал ее предатель-отец, девушка огласила пространство нечеловеческими криками, полилась кровь.

Надежда и Арес хохотали. Цезарь же пришел во мрачное возбуждение. Римляне всегда обожали зрелища с изнасилованием женщин зверями, а он был истинным римлянином. Кроме того, начав истязать ту, что являлась частью его самого, он стал испытывать почти мазохистское удовольствие.

Надежда, похоже, тоже начала возбуждаться и, когда слона, сделавшего свое черное дело, вывели из святилища, она, скинув одежду, села на их жертву и принялась бесстыдно ласкать себя. Глядя на эту сладострастную картину, мужчины почувствовали, как отвердели их члены.

— Что-то мне пописать охота! — проговорила дочь Габриэль тоном маленькой девочки.

Она принялась мочиться на Еву, но вместо золотого дождя, жертву оросила какая-то разъедающая кислота. Ливия-Ева снова дико завопила от боли, на сей раз боли ожогов.

Надежда встала и подошла к обоим своим возлюбленным.

— Крики этой стервочки что-то раззадорили меня. Я хочу заняться любовью с вами обоими прямо здесь и сейчас! — страстно прошептала она.

— Погоди немного, милая, — отвечал ей Цезарь, целуя ее нежные пальчики.

Он взял кинжал и, подержав его сталь над огнем, вернулся к своей полуживой жертве. Римлянин стал просовывать раскаленное лезвие в анальное отверстие Евы. Раздался сладковатый запах горелого мяса. С уст жертвы сорвался звериный вопль, перешедший в вой.

Кинжал погружался в пучину боли, заставляя Ливию-Еву испытывать нечеловеческие муки.

Наконец, боги сжалились над Ливией, и она лишилась чувств.

Отбросив кинжал, Цезарь проговорил:

— Вот теперь можно и дары Венере принести.

— Да, принесем дары моей сестрице! — согласился с ним Арес.

Надежда тихо рассмеялась.

Арес принялся целовать белоснежные бедра и клитор Надежды, щекоча при этом нежно-розовые соски, Цезарь же целовал ее ягодицы и массировал анус, вводя в него пальцы.

Темная богиня принялась постанывать, томно прикрывая глаза. Затем мужчины продемонстрировали ей мощь своих «таранов».

Когда они, наконец, насладились любовными утехами, Надежда объявила, что… уже беременна и ждет двойняшек. Заметив яростный взгляд, которым обменялись мужчины, она, улыбаясь, изрекла:

— Мальчики, не ссорьтесь. Отцом одной из моих дочерей являешься ты, Арес, отцом другой - ты, Цезарь. Одну из наших доченек я назову Верой, в знак своей веры в то, что вся Земля станет царством Дахока, и религия Назарянина никогда не распространится. Другую — Любовью, в знак моей любви к вам.

— Это прекрасно, любимая! — проговорил Цезарь, поцеловав будущую жену. Он знал, что слова о любви были адресованы лишь ему.

— Ой! — внезапно вскрикнула Надежда, приложив руку к животу. — Только что одна из моих доченек лягнулась. Кажется твоя, Юлий, — она взяла его руку, поднеся к своему чреву, которое за эти пару минут увеличилось так, будто она была уже на четвертом месяце беременности. Теплая и нежная, как у женщины, рука римлянина грела ее живот.

— Кстати, — немного погодя проговорила она, — мои детки уже проголодались, нужно их покормить.

Молодая мамаша наклонилась над Ливией, которая, к несчастью для себя, все еще была жива и успела очнуться. Глаза жертвы округлились от ужаса, глядя на то, как изо рта Надежды высовывается что-то напоминающее пилу. Дочь Дахока принялась отрезать конечности Евы-Ливии и тут же поедать их. Туловище жертвы было расчленено на мясо. Кровь лилась рекой, заливая алтарь.

«Мда, такой жене лучше не перечить!» — мысленно сказал себе Цезарь, наблюдая за этим жутким действом.

Арес насмешливо посмотрел на него, будто хотел сказать: «Вот это ты попал!»

***


На следующий день Юлий Цезарь представлял Сенату и народу Рима свою новую императрицу Надежду Августу, находившуюся уже почти на сносях. Рядом с ними незримо находился Арес.

Отовсюду раздавались восторженные здравицы:

— Аве Цезарь! Аве Надежда!

На лице дочери Дахока и Габриэль застыло выражение горделивой радости.

В тот же день император объявил культ Дахока главенствующей религией империи. Римский народ был покорен воле великого Цезаря.

А к полуночи императрица Надежда Августа почувствовала приближение родов. Она разрешилась от бремени двумя прелестными малютками, хотя слово «прелестная» можно было применить лишь к одной из них, ибо другая внешне была схожа с убитым сыном Надежды — Разрушителем. Но для хорошей матери и самый уродливый ребенок является самым красивым на свете, а Надежда была прекрасной матерью, чтобы кто ни говорил. Увидев сие чадо, Юлий упал в обморок, но супруга сумела успокоить его хотя бы тем, что отцом ребенка точно является Арес. Необычную внешность младенца было решено объявить признаком его божественного происхождения.

Девочки были названы Верой и Любовью, как и хотела их мать Надежда, и Цезарь возвел храмы в их честь. В Любови, являвшейся его дочерью, он души не чаял, но и Вера в обиде не была, ибо император опасался гнева супруги.

Малышки росли не по дням, а по часам, при чем буквально. Вера, несмотря на ужасную внешность, была доброй и милой, обожала маму, отчима и своего родного отца Ареса, а также любила и защищала свою сестренку Любовь. Впрочем, последней не особо требовалась защита, ибо и внешне, и по внутреннему содержанию, она была похожа на обоих своих родителей. С первых дней было заметно, что Любовь унаследовала гений отца и необыкновенные способности матери, а кроме того, удвоила в квадрат их хитрость и манипулят.

А вскоре Надежда вновь поняла, что беременна…

Римской империи не суждено было пасть под ударами варваров, и она существует по сей день, являясь царством Дахока.

Вот так добро победило зло, ибо кто победил, тот и добро. А победитель сам пишет Историю…


Глава четвертая
Ева у Дахока

Ева боялась открыть глаза после приснившегося ей, как она убеждала себя, кошмара. Девушка не знала, что «пробуждение» будет еще страшнее…

Открыв, наконец, глаза, дочь Зены увидела, что находится в помещении, напоминающем камеру пыток, и ее с любопытством разглядывают два чудовищных монстра. Один из них выглядел, как черный демон с устрашающими когтями. Ливия-Ева с ужасом уставилась на его… стоявший колом член, размером около метра в длину, если не больше. Другой был несколько антропоморфным и, не смотря на когти и шипы, имел довольно благодушную физиономию. Его член был поменьше, но тоже впечатлял.

— Взгляни, внучек, какая забавная игрушка у нас есть, благодаря твоей матери! — сказал человеческим голосом демон.

Гуманоид ответил ему что-то нечленораздельное.

— Что значит — «девушку жалко»? — возмутился черный демон. — А знаешь ли ты, что это милое создание убило тысячи людей и распинало детей на крестах? Ее душа похожа на твое тело, Разрушитель.

Тот, кого назвали Разрушителем, зарычал.

Ева от страха принялась верещать.

— Что такое? Чего кричишь, красавица? — насмешливо спросил демон.

— К-то вы или что вы? — выдавила из себя девушка, когда, наконец, прекратила визжать.

— Ах да, я же не представился! Где мои манеры? — расхохоталось чудовище. — Я — бог тьмы Дахок, отец той, кого ты приняла за Габриэль, той, благодаря кому ты здесь, собственно, и очутилась. А этот увалень — ее сын и мой внук Разрушитель.

Разрушитель что-то промурлыкал.

— Ч-чего вы хотите от меня? — дрожащим голосом спросила Ева.

— Понимаешь, красотка, нам здесь скучно живется, посему ты нас будешь развлекать… целую вечность, ибо твоя душа отныне принадлежит мне.

— Что?! Какая душа?!

— Обыкновенная, человеческая, пусть она и чернее ночи. Я понимаю, почему ты удивлена, что она у тебя тоже есть. Но я тебе возвратил твое человеческое тело, вот только умереть оно теперь не может, что является для тебя, скорее, плохой новостью, нежели хорошей. У меня есть для тебя еще одна новость: ты стерилизована, ибо иметь приплод от такой презренной шлюхи, как ты, меня не прельщает. У меня есть дочь Надежда, которая одна стоит ста сыновей, — завершив эту тираду, Дахок приблизился к Еве.

— Пощадите!!! — завопила она.

— А ты сама давала пощаду своим жертвам?

— Простите меня! Я готова искупить свою вину!

— Искупишь… обязательно искупишь. Но сначала ты скрасишь одиночество нам, одиноким мужчинам, — проговорил Дахок. Затем он взглянул в сторону Разрушителя. — Внучек, что же ты стоишь в сторонке, как неродной? Что значит «стесняюсь»? Сейчас я тебя научу, как нужно разговаривать с женщинами! — затем он снова обратился к Ливии. — Почему ты дрожишь, красавица? Неужели я не красив?

Внезапно он обернулся верным другом и спутником героя Геракла — Иолаем, только одетым во все черное. Он принялся целовать груди Ливии и посасывать розовые соски. Затем стал лизать лепестки ее розы и ласкать ее пальцами, пока она не увлажнилась.

— Вот так-то лучше. Но, может, тебя больше устроит сам Геракл?

С этими словами он обернулся обнаженным греческим героем и вошел в нее. Положив одну руку на ее бедро, а второй — обняв ее за шею, он что было мочи вбивал в нее свой кол так, что девушка завопила от боли и, одновременно, наслаждения. Чувствуя, что скоро кончит, Дахок вновь принял свой истинный облик, и его чудовищный член ворвался в нее, подобно гигантской змее, разрывая все ее внутренние органы.

— Эй, внучек! — крикнул он Разрушителю. — Присоединяйся! Что значит «куда»?! У нее еще задняя норка есть.

Разрушитель вонзился в ее анус, вломился в потроха римской блудницы, разрывая ее в свою очередь.

Тем временем, «кол» его деда вышел из самого рта жертвы. Извержение Дахока было просто грандиозным, его сперма, словно дождь, оросила все пространство.

— Да! Даа! ДААА!!! — кричал он, кончая.

Разрушитель, тем временем, продолжал долбить ее сзади. Чтобы не отставать от деда, он старался засовывать свой член, как можно глубже. При этом его когтистые руки ласкали нежные груди девушки, превращая их в кровавое месиво. Места, облюбованные Дахоком, выглядели не лучше. Время спустя Разрушитель тоже кончил, хотя его оргазм не был столь великолепен. Извержение сына Надежды сопровождалось его протяжным воем.

— Да-а, — проговорил его дед, выходя из Ливии и выворачивая ей все нутро, — нет ничего лучше, чем человеческая женщина! Но твоя бабка в сто крат лучше этой девки! Кстати, пусть эта земная шлюха вновь приведет наши члены в боевую готовность!

Дахок принялся совать свой кол в разорванный рот девушки, но та отказывалась его брать, да и не могла взять его из-за «небольшого» несоответствия размеров.

— Мда, эта тупая шлюха даже не обучена ласкать мужские члены, как следует! — с презрением бросил бог тьмы. — Но это не беда.

Говоря так, он стал пронзать ее рот, горло, пищевод, проникая все глубже и глубже… К несчастью для себя, Ева не могла умереть.

— Таак, теперь пусть она отполирует и твой член, внучек!

Увидев отвращение в глазах пленницы и ее брезгливую мину, Дахок проговорил:

— Что?! Ты не хочешь сосать член моего внучка, потому что он в твоем дерьме?! Да знаешь ли ты, что я могу заставить тебя боготворить и его собственные экскременты?! Но твой взгляд мне не нравится… может, выколоть твои наглые глазенки?

Говоря так, он тут же привел свою угрозу в исполнение, буквально вырвав глаза Ливии. Теперь на их месте были пустые глазницы.

— Вот так-то лучше!

После этого наказания Ливия, присмирев, постаралась выполнить то, что от нее требовалось, засим ее вновь ожидал жестокий секс.

Испытав в очередной раз оргазм, Дахок сказал внуку, что сейчас продемонстрирует на этой земной женщине разные виды пыток.

— Что такое пытки? Это то, благодаря чему люди, то есть те, в чьих глазах ты монстр, дознаются правду у преступников, а заодно терзают невинных и получают удовольствие.

Разрушитель недовольно зарычал.

— Что ты говоришь, внучек? Уничтожить человечество? Ты прав, я и сам такого же мнения. А сейчас, внучек, я заставлю нашу подопытную выпить три ведра воды без остановки. Что значит «невозможно»? Возможно все.

— Эту пытку, — продолжал он, — могли бы обожать испанские инквизиторы, если бы твоя мать не изменила ход истории. Итак… Из руководства для инквизиторов 1697 года: «Обвиняемый должен быть притянут за запястья веревками к двум железным кольцам, вделанным в стену. Кольца должны быть расположены на расстоянии 6 дюймов (около 15 см) одно от другого и на 3 фута (около 90 см) от пола. Два других железных кольца фиксируются в полу на минимальном расстоянии в 12 футов (3,6 м) от стены, если это возможно. Через эти кольца пропускается веревка, вытягивающая ноги допрашиваемого. Веревки должны быть натянуты и удерживать тело допрашиваемого как можно сильнее. Ему неоднократно предлагается говорить правду. Чтобы поддерживать допрашиваемого скамья, высотой 2 фута (60 см) может быть помещена под середину его тела. Большая емкость должна находится неподалеку, чтобы убирать жидкость, которая может быть извергнута им…». Сделаем же все в точности, как советуют эти господа.

Дед и внук сделали все вышеописанное, буквально содрав при этом кожу с несчастной и переломав ей кости, после чего Дахок вновь превратился в одетого в черное Иолая, так как его истинный облик сейчас стеснял его действия. Мнимый Иолай засунул в ноздри девушки две грушевидные затычки, чтобы она могла дышать только через рот. Затем он достал большую воронку и попытался засунуть ее трубку в рот Евы, но та стиснула зубы и попыталась сопротивляться. Дахок-Иолай потер руки и с отвратительным смехом стал у разведенных бедер жертвы и грубо ущипнул ее за клитор, затем он впился в него зубами. Ливия-Ева завизжала от боли.

— Я могу продолжить, — насмешливо проговорил Дахок. — Или дам это сделать внуку.

Ева сдалась и позволила запихнуть себе в рот воронку.

— Итак, делаем вдох! — сказал бог тьмы подопытной.

Она повиновалась, и через воронку полился кувшин воды, а за ним второй, третий… Еве приходилось покорно глотать всю эту воду, иначе она рисковала захлебнуться… при этом не умерев. Девушка задыхалась, ее горло горело, становилось трудно дышать, а боль в переполненном желудке была неописуемой. Когда полилась вода из пятого кувшина, живот жертвы был уже настолько раздут, что малейший глоток вызывал мучительную боль. С шестым, седьмым, восьмым кувшинами, она уже перестала соображать что-либо, полностью растворившись в боли и корчась, как грешники в аду. Живот Евы был уже как на девятом месяце беременности, лицо посинело, а вены на шее вздулись. Но Дахок все лил и лил воду до тех пор, пока не влил ей в рот три ведра воды, как и обещал.

— Вот видишь, внучек, все получилось, а ты сомневался! — сказал он Разрушителю.

Тот что-то проворчал в ответ.

— Лить можно не только воду, но и уксус, и даже мочу, — наставительно произнес Дахок-Иолай. — Продемонстрируем.

Еву заставили пить уксус, после чего Дахок, чтобы усилить страдания жертвы, помочился над воронкой… кислотой, как и его дочь Надежда. Еве пришлось пить кислоту, которая полностью сожгла ее измученное нутро. Заставив ее выпить все до капли, он попросил своего внука также помочиться, что тот и исполнил.

— Переходим к следующей пытке. Зовется она «пытка грушей». «Лежит груша — нельзя скушать», — с ухмылкой проговорил Дахок, после чего вытащил из футляра три диковинных приспособления, которые и звались грушами. — Сие милое изобретение могло бы принадлежать разбойнику Гошеру из Франции XVI века, то есть нынешней Галлии. Нужна эта несъедобная груша для пыток мужеложников, лжецов, богохульников и… распутных женщин. Есть три вида груши, разного размера, и предназначаются они для различных целей. Вот, к примеру, самая маленькая, сантиметров десять в длину… — Дахок извлек эту грушу. — Винт, закрепленный в ее верхушке, позволяет раскрывать это приспособление на три сегмента, расходящихся от основания. Сначала она засовывается в отверстие тела, а потом раскрывается. И сейчас я вставлю ее в ротик этой потаскушки.

Сказано-сделано, и алчный ротик Евы был разорван.

— Вот вторая груша. Она имеет пятнадцать сантиметров в длину и примерно 6-7 сантиметров в диаметре в закрытом состоянии. Она раскрывается почти на 23 сантиметра и предназначается для введения в задний проход, — продолжал менторским тоном Дахок, после чего испробовал на Еве и анальную грушу. Правда, эффект был не совсем тот из-за того, что в анусе девушки ранее побывал огромный член Разрушителя.

— И, наконец, самая большая груша — 25 сантиметров в длину и чуть менее 7 сантиметров в диаметре, когда она закрыта. Раскрывшись до предела, ее лепестки расходятся на 30 сантиметров в диаметре. Ее вводят во влагалище.

Ева содрогнулась и завопила, моля о пощаде, даже не смотря на то, что ранее в ее канал наслаждений вторгался Дахок.

Темный бог втолкнул в ее влагалище вагинальную грушу. Затем медленно провел рукой по животу Евы, спустился на лобок и, отыскав клитор, сильно ущипнул за него, заставив девушку истошно завопить от пронзившей ее тело жуткой боли. Взявшись за винт, он сделал полный оборот, лепестки груши начали открываться. Дахок потянул грушу на себя, насилуя ею Еву. Он сделал очередной оборот винта, раздвинув лепестки самое меньшее на двадцать сантиметров, острые концы сегментов впились в плоть жертвы, принося еще большие страдания. Разрушитель, тем временем, положил когтистую руку между ее ягодиц и начал засовывать в задний проход. Все тело несчастной забилось в судороге, она зашлась криком.

— Теперь, внучек, подай-ка мне раскаленный прут! — приказал Дахок.

Разрушитель исполнил приказ, и его дед засунул раскаленное железо глубоко во влагалище Евы. Затем он взял новый прут и вонзил ей поглубже в задницу…

— А давай-ка, зальем хорошую порцию кипящего масла в киску этой римской шлюхи и прочие ее отверстия, внучек! — снова потирая руки, предложил дед. — Что значит «в какую киску»?! Внучек, не позорь меня!

Тут перед ними появилась Надежда, одетая, как римская императрица. Она держала за руки своих маленьких дочерей.

— Надежда, дочь моя, что произошло? — с тревогой спросил Дахок.

— Все в порядке, отец, — улыбнулась она, — я просто пришла вас проведать.

— Маам! — радостно прокричал Разрушитель, подбегая к ней, и теперь, находясь в этом измерении, Надежда могла беспрепятственно обнимать его, не опасаясь шипов и когтей.

— Мой дорогой мальчик! — она была ласкова и нежна с ним, как никогда. — Я тебя кое с кем познакомлю. Это Вера и Любовь — твои сестрички.

Разрушитель прижал к себе малышек, что-то воркуя.

— Как мои внученьки? — поинтересовался у Надежды отец.

— Большие умницы, играют, учатся и хорошо кушают мяско последователей Элая и христиан, — ответствовала его дочь.

Затем она перевела взгляд на Еву, изувеченную и окруженную предметами пыток:

— О, да я смотрю, у вас тут весело! Доченьки, идите поиграйтесь с тетей Евой!

— Урраа!!! — закричали Вера и Любовь.

Девочки привязали тетю Еву к столбу. Любовь схватила молоток и стала бить им по ее ногам, а Вера развела в ногах Ливии-Евы огонь.

— Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — пели девочки, водя хороводы вокруг орущей тети.

…Так Еве предстояло провести вечность, ибо душа ее принадлежала Дахоку, тело было бессмертным, и раны на нем ежедневно затягивались… для новых пыток!


Глава пятая
Медовый месяц в Египте

…Талант прирожденного полководца, преданность солдат, а помимо этого, сила мысли, пирокинез, телепатические и гипнотические способности сопровождавшей его в походе супруги Надежды Августы позволили великому Цезарю покорить Британию, что ему не удавалось раньше. Орел Шестого легиона простер свои крылья над землей гордых бриттов, превращенной в римскую провинцию. Впрочем, завоевание Британии не было ни трагичным, ни особо кровавым. Кроме того, несло с собой цивилизацию на эти, в те давние времена, дикие, варварские земли. Хотя, может, Марк Твен и будет в чем-то прав, когда напишет, что «Варвары, жившие там, не причинили ему (Цезарю) никакого вреда, но он хотел захватить их землю и цивилизовать их вдов и сирот». Но, как говорится, победителей не судят, к тому же, всегда есть две стороны медали.

Также на завоеванных землях был установлен культ темного божества Дахока — отца императрицы — и воздвигнуты храмы ему. При этом Надежда показала мужу руины храма, в котором Габриэль некогда купалась в пламени Дахока, после чего и зачала ее, а также заброшенный замок, каменные стены которого были свидетелями ее, Надежды, рождения и того, как Зена едва не убила ее во младенчестве. Соприкосновение с этими местами вызвало трепет у обоих.

Цезарю хотелось отпраздновать покорение Британии чем-то более особенным, нежели очередной пышный триумф и гладиаторские игры. Кроме того, ему хотелось сделать что-нибудь приятное для своей жены, без помощи которой он, как ни горько это было признавать честолюбивому и самолюбивому римлянину, возможно и не одержал бы победу.

— Дорогая, — сказал он ей в перерыве между объятиями, — что я могу сделать для тебя? Чем отблагодарить за твой вклад в нашу победу? Быть может, ты хотела бы какой-нибудь особенный подарок для себя?

— Ты уже сделал мне сразу несколько бесценных подарков, в качестве себя самого и наших детей, — последовал полный любви ответ.

Она с нежностью заглядывала в его черные глаза.

— А все-таки? — улыбнулся Юлий.

Надежда с минуту задумалась, потом проговорила:

— Мне только сейчас прошло в голову, что у нас не было медового месяца… Давай же устроим его себе!

— Конечно, любовь моя! — римлянин поднес к губам ее нежные пальцы. — Где бы тебе хотелось его провести?

— В Египте, — последовал неожиданный для него ответ.

Он вздрогнул:

— В Египте? Почему именно там?

— Таково мое желание. Ты же сам спросил меня, чего бы мне хотелось.

— И я не отказываюсь от своих слов. Пусть будет так, как ты хочешь.

Цезаря удивило это желание супруги, ведь она не могла не знать, что с Египтом его связывало множество сладостных и горьких воспоминаний, ибо там он некогда предавался любви с удивительной девушкой, называвшей себя богиней. Это была царица Клеопатра. Она не обладала той неземной красотой, которую ей припишут спустя века, но отличалась неотразимой прелестью, необыкновенным обаянием, говорила почти на всех земных языках, но лучше всего на языке любви; играла, кажется, на всех музыкальных инструментах, но лучше всего на мужских нервах. Кроме того, ее отличали некоторая фантазия, ибо в их первую встречу она предстала перед ним, завернутая в дорогой ковер, и хорошее чувство черного юмора, ибо она любила развлекаться тем, что предлагала влюбленным мужчинам провести с ней всего одну ночь… ценой их жизней или испытывала разные виды ядов на рабах. Когда он поинтересовался у нее, зачем ей нужно последнее, она отвечала, что знает о переменчивости фортуны и, если последняя отвернется от нее, она сведет счеты с жизнью, но хочет это сделать красиво.

Красивая смерть… Парадоксально звучит, ибо безносая старуха с косой не может быть красивой по определению. По крайней мере, так считал Юлий. Желания умереть у него никогда не было, возвращение к жизни было для него неземным счастьем. Но если бы его спросили, какую смерть он предпочитает, император ответил бы, не задумываясь: внезапную. Без страданий, без тягостного ожидания ее прихода, без подготовки к ней.

Клеопатра считала иначе и готовилась ко встречи с ней с юности. Хотела умереть красиво, а умерла от змеиных укусов…

В Египте нашел свою смерть и его сподвижник Марк Антоний, обманутый Зеной, выдававшей себя за египетскую царицу. Его легковерный друг пал жертвой женского коварства.

Но мертвые пусть будут мертвы, а он жив, и его новая любовь также жива, вечно молода и прекрасна. Но все же он находил ее желание странным. Должно быть, его жена совсем не ревнива… или хочет устроить ему какое-то испытание.

…Они прибыли в Египет — край жаркого солнца, песков, величественных пирамид и загадочных сфинксов. Их улыбки напоминали улыбку его жены Надежды. Что таят они в себе?..

Супруги посетили гробницу Александра Македонского, и Цезарь задумчиво проговорил:

— Он был моим любимым героем с детства. Как-то в юности я, глядя на его статую, сказал: «В мои лета он завоевал мир, а я еще ничего не сделал!» Зависть к чужим подвигам, юношеская зависть и горячность, боязнь не успеть…

Надежда взяла его за руку:

— В моих глазах ты более велик, чем когда-либо был он. И наша империя будет намного величественнее, чем та империя, которую построил македонец и которая рухнула сразу же после его смерти.

Немного помолчав, она произнесла:

— Я люблю тебя, Цезарь. А… ты меня?

Не боявшаяся никого и ничего, темная богиня страшилась ответа на этот впервые заданный ею наивный вопрос, который часто задают влюбленные.

Цезарь не смог ответить на него сразу, ибо сам задался им с некоторых пор. Он любил многих женщин… или был любим многими женщинами? Скорее, второе, ибо, положа руку на сердце, он любил себя самого, свое предназначение, в которое уверовал с детства, но больше всего он любил славу. Но… быть может, теперь все изменилось? Женщина, находившаяся сейчас рядом с ним, была непохожа ни на одну из предыдущих его жен и любовниц. В ней было что-то, чего не было ни в одной из них. Да, он согласился на союз с ней из страха и корысти, а кроме того, из желания насладиться еще одной сладостной женской плотью. Но в последнее время он начал замечать, что тоскует, когда Надежды нет рядом, считает минуты до ее возвращения… с чего бы это?

Заметив, что он медлит с ответом, дочь Габриэль проговорила:

— Благодарю тебя за то, что позволяешь мне любить себя.

Он не любит ее, но хоть принял ее любовь, в отличии от матери, до чьего сердца она, передвигавшая взглядом мечи и способная внушить страх, так и не достучалась…

Юлий неожиданно притянул ее к себе и поцеловал:

— Не только позволяю любить, но и сам испытываю любовь.

Надежда слабо улыбнулась.

«Спасибо, милый, даже если это ложь.»

Влюбленные обосновались во дворце покойной Клеопатры, находившемся в Александрии. Странно было находиться не с ней, а с другой в тех самых покоях, где он некогда возлежал со страстной египтянкой.

— Кто ты, Клеопатра? Ты та, кому я могу доверять? — слышал он собственные слова.

— Я — Египет. И только на одну ночь Египет — твой.

При первых встречах она казалась ему загадкой, которую хотелось разгадывать. Увы, когда он сделал это, «разгадка» немного разочаровала его: самовлюбленная девчонка, разыгрывающая из себя богиню и любящая театральные эффекты. И даже смерть свою она хотела отыграть как в театре… В Надежде тоже была загадка, но уж ее-то вряд ли кто-то разгадает, даже он. Загадка, опасность и темное очарование… именно они делают ее такой притягательной.

Они пили сладкое белое вино, но слаще вина были ее губы. Надежда нежно обняла его за шею. Влюбленные целовались, не останавливаясь и не размыкая губ.
Темная богиня, словно ядовитый плющ, легко обвила его. Он же крепко сжимал дочь Дахока в объятиях и медленно поглаживал ее бархатную спину, иногда удивляясь, что на ней нет крыльев. Надежда плотнее прижалась к возлюбленному животом и бедрами, которые ощутили твердость его копья. Они слушали тишину и биение сердец друг друга…

Влюбленные отдыхали, насладившись друг другом, и Цезарь не заметил, как упал в объятия Морфея.

…Он увидел себя окруженным всеми женщинами и девицами, которых когда-то любил… вернее, которые любили его. Жены, любовницы, среди которых были и рыжеволосая Сервилия — мать предателя-Брута, и отличавшаяся красотой да необычайной силой Зена, которую можно было принять за земное воплощение богини Минервы-Афины, и стройная брюнетка с глазами, подкрашенными сурьмой — та самая Клеопатра. Все эти женщины были прекрасны… как при жизни, только лица их были неестественно-бледны, а глаза горели, словно фосфорические. Они призывно смотрели на него, протягивали к нему руки, манили к себе. Вот, они окружили его, звонко смеются, лукаво смотрят на него, начинают целовать, ласкать. Холодны, словно статуи… Юлий хочет оттолкнуть их, вырваться из их объятий, но не может.

Вдруг римлянин ощутил ледяное дыхание могилы, запах тления. Он с ужасом увидел трупные пятна на телах красавиц… да вот они уже и разлагаются!

— Оставьте меня! — кричит Юлий. — Вы мертвы, но я жив!

— Мертв… мертв… мертв… — слышится ему отовсюду, и костлявые пальцы тянутся к нему со всех сторон.

Клеопатра облизнула губы, и язык ее превратился в змеиный. Она принялась им жалить его.

— Нет! НЕЕТ!!! Надежда, где ты?! Спаси меня!

И вот появилась она, его возлюбленная, блистая своей страшною красой. Ее ледяной взгляд впился в живых покойниц, и они сгорели в пламени Дахока.
Надежда подошла к нему и взяла его за руку:

— Успокойся, милый, все хорошо… Это был лишь сон.

И тут он обнаружил, что это и вправду был сон. Рядом полулежала-полусидела Надежда, успокаивая его, как ребенка:

— Все хорошо… я здесь, я рядом.

Юлий положил ей голову на плечо, и она принялась целовать и гладить его по волосам. Сейчас Надежда напоминала Цезарю его мать Аврелию, которая точно также успокаивала его, когда он был ребенком, после приснившегося ему кошмара или после случавшихся с ним эпилептических припадков. Он был не чужд сентиментальности, и на его глазах выступили слезы.

— Счастливый, ты можешь плакать… — проговорила Надежда. — Как ты еще молод!

— Не думаю, что моложе тебя, — он слабо улыбнулся.

— Я стара, как мир…

Она была рядом, и все было хорошо. И он любил ее…

А в это время, где-то в другом измерении, Дахок демонстрировал на Еве пытку под названием «Медный бык». Состояла она в следующем: внутрь медной статуи быка, через дверь, помещался живой человек, и в данном случае это была Ева.

А дальше… Дахок развел под брюхом быка огонь, сказав присутствовавшему в качестве зрителя Разрушителю:

— Внучек, затыкай уши.

Внучек повиновался. И не зря: вопли жертвы, доносившиеся из пасти скульптуры, были поистине ужасающими и напоминали сейчас бычий рев…

Эрос и Танатос иногда идут рука об руку…
 
Примечания:
Глава имеет отсылки к фильму "Клеопатра" (1999) и историческим событиям.


Глава шестая
За дело берутся дети

Утро Евы начиналось, как обычно — с пыток, и Дахок, находившийся в излюбленном им облике Иолая, забавлялся тем, что загонял иголки под ее ноготки. В это время Разрушитель о чем-то ворковал со своей сестрой Верой, которая удивительно выросла за последние пару недель. Сходство между ними еще более усилилось, оба были одинаково безобразны и выглядели бы поистине устрашающе, если бы не их добродушные физиономии. Впрочем, будь планета Земля населена не людьми, а подобными этим брату и сестре созданиями, то уродами в их глазах были бы мы, человеки.

В последнее время Вера сильно сблизилась со своим старшим братом, может, потому что с ним у нее было больше общего, чем с ее сестрой-двойняшкой Любовью, которая начала отдаляться от нее, перенеся всю свою нежность на их недавно родившегося младшего братца Юлиана. Любовь проводила с ним все свое время, опекала его и заботилась о нем так, словно была не просто его старшей сестрой и даже не нянюшкой, а второй матерью. Она буквально боготворила его… точно также, как ее мать Надежда боготворила отца, Цезаря. Рождение Юлиана было не совсем обычным, даже в сравнении с рождением его сестер, и сопровождалось удивительными знамениями: над Землей пролетела необычайно яркая комета, и хвост ее будто смахнул множество звезд, а луна сделалась кроваво-красной.

— Вавилонская блудница родила Антихриста! — со страхом шептались немногочисленные, каким-то чудом уцелевшие и не отданные в качестве лакомства детям Надежды, последователи Элая и христиане.

***


…Устав пытать Еву, Дахок решил куда-то выйти и, как он выразился, «размять свои старые кости». Потягиваясь, он не заметил, как с его пальца соскользнуло кольцо, украшенное морионом. Но это маленькое происшествие не осталось незамеченным Евой, которая пару раз видела, как поворачивая его, Дахок исчезал… Уж не переносился ли он при этом в какое-нибудь другое место, измерение, время? Этот вопрос еще тогда стал занимать его пленницу, которая начала внимательнее следить за его действиями.

Ливия-Ева опасливо оглянулась в сторону Разрушителя и Веры и увидела, что брат и сестра… целуются, заглядывая друг другу в глаза с невыразимой нежностью, которую трудно было бы предположить в этих монстрах. Девушка незаметно подобрала кольцо и одела на палец, представив при этом, как страшно отомстила бы предавшему ее возлюбленному и отцу в одном лице. А лучше всего можно было бы сделать это через его детей, рожденных этой демоницей в облике Габриэль. Желание мести полностью завладело всем ее существом и, когда это произошло, она не заметила, как очутилась во дворце Цезаря, некогда принадлежавшем и ей. Сейчас Ливия-Ева находилась рядом с колыбелью, в которой спал младенец. Девушка замерла, глядя на своего, по сути, младшего брата, в котором уже сейчас можно было увидеть черты отца. Наверное, таким был сам Юлий во младенчестве… самый обожаемый и ненавидимый ею человек.

***


Когда Дахок вернулся в пыточную, Разрушитель и Вера подбежали к нему, что-то крича на своем получеловечьем-полузверином языке.

— Значит, девчонка нашла мое кольцо… — пробормотал отец Надежды… — Что же, с ним она найдет и приключения на свое… кхм… колечко ануса. Эта земная девка слишком предсказуема, и я, кажется, знаю, что она собралась делать…

***


В покои, в которых очутилась Ливия, неожиданно вошла Любовь. Сейчас она выглядела, как девочка-подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Сложно было сказать, на кого она больше походила — на мать или отца, но ее тяжелый взгляд сейчас был взглядом Надежды, и девочка вперила его в Еву.

— Привет, сестренка или тетушка… не знаю, как тебя правильнее называть. Наши родственные связи слишком запутаны, — насмешливо проговорила Любовь.

«Ничего не бойся! Что может сделать эта девчонка? Она же еще ребенок!» — подбадривала саму себя Ливия, хотя сейчас она предпочла бы столкнуться с целым легионом, чем с этим ребенком.

— Что-то забыла здесь? — все с той же ухмылкой спросила Любовь.

— Я здесь, чтобы увидеть своего младшего брата! — с вызовом в голосе ответила Ливия и подхватила младенца, думая похитить ли его, попробовав куда-то исчезнуть вместе с ним, или разбить детскую головку о стену.

— Хорошо, Ливия, — отвечала со странной улыбкой Любовь. — Смотри на него, смотри хорошенько, чтобы увидеть его… настоящего.

Ливия-Ева почему-то вздрогнула.

Тут глаза малыша распахнулись и уставились на нее. Вот они-то у него были не отцовскими, а материнскими. Ледяной, несвойственный ребенку взор впился в нее, подчиняя своей воле. Не осознавая, что делает, Ева отдала мальчика сестре, а затем сняла со стены меч и поднесла его к своему лицу.

— Думаю, нужно сделать твою улыбку еще очаровательнее, сестренка, — усмехнулась Любовь.

Рука Евы, сжимавшая меч, дрожала. Словно желая вернуть контроль над нею, девушка начала пытаться отвернуть ее от собственного лица, но две пары глаз, принадлежавшие девочке-подростку и младенцу, неотступно следили за ней.

— Прекратите это! — закричала она.

На крик вбежали стражники и хотели схватить незваную гостью, в которой даже не узнали или не хотели узнавать бывшую императрицу.

— Оставьте! — властно сказала им Любовь. — Это наша новая игрушка, она забавляет Юлиана.

Послушные воле дочери Цезаря и Надежды Августы, воины ушли.

— Итак… — проговорила юная дочь императора. — На чем мы остановились?

Юлиан, словно в ответ на ее слова, что-то пропищал, улыбнувшись. Еве эта младенческая улыбка показалась оскалом.

Тут рука перестала повиноваться ей, и ею она принялась разрезать собственный рот от уха до уха.

Раздался детский смех. Младенчик даже захлопал в ладоши. Это умилило его сестренку Любовь, и она ласково погладила его по головке.

— Как же я люблю тебя, мой Юлиан! — нежно прощебетала девочка.

Затем, вспомнив об их игрушке, она снова стала пристально глядеть на нее, полностью подчиняя себе волю жертвы.

— Так, — проговорила «добрая» девочка. — теперь займемся твоими зубами… что-то они мне не нравятся.

Ее марионетка принялась вырывать собственные зубы, один за другим.

— Нет, этот оставь, чтобы болел… хах! Теперь перейдем к твоим прекрасным глазам!

Ева собственноручно выколола бедные свои глаза, которые так часто вырывал в воспитательных целях или забавы ради Дахок, после чего, время спустя, они исцелялись.

Малыша и его старшую сестренку это несказанно позабавило. Но тут достойная дочь Надежды начала ослабевать, не рассчитав силы. Девочка едва не упала вместе с ребенком на руках, но устояла именно из страха подвергнуть милого Юлиана опасности, пусть и мнимой.

Тут Ева, наконец, вырвалась из-под их контроля, и вместе с собственной волей к ней вернулась боль, заставившая ее взвыть. Обезумев, она принялась тереть глаза, раздирая их еще сильнее.

— Может, сожжем ее волосы, Юлиан? — сказала маленькому братцу Любовь.

Ливия-Ева мысленно взмолилась о том, чтобы оказаться где-угодно, пусть даже в пыточной у Дахока, но подальше от маленьких монстров.

И кольцо бога тьмы моментально среагировало на это ее пожелание, доставив беглянку по назначению. Дахок, смеясь над незадачливой «земной девкой», вернул себе кольцо, предварительно отрезав палец воровки. Затем он перешел к остальным ее пальчикам.

Так Ева познакомилась со своим младшим братом, наследником Римской империи, чья защита находилась в надежных руках.


Глава седьмая
Похищение

Юлий Цезарь и его супруга Надежда Августа уехали усмирять восстание германцев. Любовь управляла Римом в их отсутствие, заодно занимаясь обучением своего любимого младшего братца Юлиана, который за два прошедших месяца подрос так, что выглядел, как мальчик лет семи-восьми. Юный наследник Империи любил разыгрывать маленькие сражения и играть в шахматы. Также он часто проводил время за рисованием каких-то странных, зловеще-прекрасных картин, которые, казалось, не смог бы нарисовать ребенок его возраста. Впрочем, он был не совсем обычным ребенком… Любовь души не чаяла в Юлиане и исполняла все его капризы, относясь к нему почти с материнской нежностью.

В Риме начался праздник Огня, посвященный Дахоку и заменивший теперь Луперкалии. Завораживающие танцы с огнем под аккомпанемент тимпанов, кимвалов, кифар и систров, жонглирование факелами, трюки с выдуванием и глотанием огня, бои на мечах, лезвия которых объяты пламенем — все это делало праздник незабываемым и помогло примирить римлян с отменой Луперкалий, давным-давно ставших традиционными. Юноши и девушки водили пляски у костров и предавались любовным утехам. А человек в черном капюшоне, изображавший Дахока, дарил послушным детишкам сладости и подарки, а вредных грозился посадить в мешок и с собой унести. Детвора веселилась, лишь один мальчик стоял в сторонке с задумчивым и немного отстраненным видом. Это был сын самого Цезаря и Надежды, Юлиан. Юный наследник просто затосковал по своим родителям, ибо праздник впервые проходил без них. А, меж тем, человек, представлявший на празднестве его деда Дахока, пристально смотрел на него и явно ожидал, когда он подойдет.

Так и не дождавшись этого действия со стороны Юлиана, человек в черном сам подошел к нему и спросил:

— Что бы ты хотел в подарок, юный сын Рима?

Мальчик внимательно посмотрел на него своими не по-детски серьезными светло-голубыми глазами и промолвил:

— А чего сейчас хочешь ты сам?

Человек почему-то вздрогнул, затем с минуту помолчал, явно собираясь с духом, потом проговорил:

— Пойдем со мной, Юлиан, я хочу тебе показать кое-что.

Ребенок отнюдь не обладал наивностью, но согласился на это приглашение.

А вскоре обыскавшейся брата Любови пришлось читать письмо, написанное на плохой латыни, следующего содержания: «Дочь Цезаря и колдуньи Надежды! Твой брат сейчас в наших руках. Если хочешь увидеть его живым, племя арвернов должно стать независимым от Рима.»

Девушка очень любила своего брата и можно было смело предположить, что прочтя эти строки, она немедленно выполнит требование варваров, похитивших его.

Но она лишь усмехнулась и проговорила:

— У моего братца скоро появятся новые игрушки. Бедняги…

Тем временем, четверо всадников с лицами, закрытыми плащами, мчались, увозя с собой Юлиана. Это были сын побежденного Цезарем бесстрашного вождя кельтского племени арвернов Верцингеторикса — Верциникс, его возлюбленная Бригитта и друзья Аликс с Белинусом. Верциникс, бывший отчаянной головой, задумал с помощью своего безумного поступка вернуть свободу землякам, либо, если Любовь не согласится с его требованиями, отомстить Цезарю за своего отца, лишив врага сына. Суровые времена диктуют суровые решения, и сын павшего вождя вначале был намерен убить мальчика, в случае отказа его сестры, но Бригитта упросила его не делать этого, а лучше воспитать тогда Юлиана, как собственного сына. Сделала она это не только из жалости к ребенку, но и потому что было бы мудро сделать из сына Цезаря его же врага.

— Ничего не бойся, — ласково сказала Бригитта мальчику, когда они прибыли на место. — Никто тебя не обидит, а когда твоя сестра сделает то, что нам нужно, мы тебя отпустим.

— А почему вы не показываете мне свои лица? — неожиданно спросил Юлиан.

— Ну, понимаешь… тебе не нужно знать, как мы выглядим, — ответила кельтская девушка.

— Но я хотел бы видеть твое лицо… твои глаза. Ты, наверно, красивая! — медленно проговорил мальчик.

— Ах ты, льстец! — шутливо погрозила она ему пальчиком. — Ты, должно быть, в своего отца пошел. Я о нем слышала кое-что этакое.

Юлиан приподнял бровь:

— Что именно?

— Ты еще мал, чтобы это знать, — весело отвечала Бригитта.

Мальчик слегка насупился, а потом произнес:

— А, все-таки, я хочу увидеть твои глаза.

Девушка подумала о том, что бояться ребенка недостойно представительницы гордого племени арвернов, и исполнила его просьбу. Юлиан увидел молодую, очаровательную блондинку. Правда, красота ее была иной, нежели у его матери Надежды или сестры Любови. Неожиданно мальчик впился взглядом в ее красивые бирюзовые глаза, и ей почудилось, будто в ее голову вползает какое-то черное облако, и она слышит чей-то зловещий голос, нашептывающий ужасные вещи, знающий ее самые сокровенные тайны. Девушка схватилась за голову.

— Что это с тобой? — спокойно спросил юный Юлиан и медленно отвел от нее взгляд.

Наваждение тут же прошло, и Бригитта проговорила:

— Не знаю, милый мальчик, наверное, у меня просто голова закружилась, но уже все прошло.

— Это хорошо, что прошло. А ты, действительно, красивая! — с комической важностью проговорил он.

— Спасибо, Юлиан, — улыбаясь, ответила Бригитта.

— А ты, наверное, Верциникса любишь? — как-бы невзначай спросил Юлиан.

— Ну, все может быть, А… откуда ты знаешь его имя?

— Я знаю вас всех, — взгляд мальчика стал каменным. — И знаю о вас все.

— И… что же ты знаешь? — встрепенулась Бригитта.

«Наверное, я схожу с ума… это же всего-навсего ребенок!» — мысленно сказала она себе.

— Нет, ты не сошла с ума, — «успокоил» ее мальчик, улыбнувшись.

— Ты… умеешь читать мысли? — с тревогой спросила девушка. Она слышала, что мать этого ребенка является то ли колдуньей, то ли темной богиней. Должно быть, мальчик унаследовал ее способности.

— Все может быть.

Их взгляды снова встретились, и Юлиан заставил ее опустить глаза.

— Мне здесь не нравится, и этот ребенок… он какой-то странный, не похожий на обычных детей, — жаловалась Бригиттта Верциниксу, лежа в его объятиях.

— А что с ним не так? — спросил он.

«Женщины… они всегда любят нагнетать, и даже Бригитта оказалась не исключением!» — молодой кельт чувствовал легкое раздражение.

— Мне кажется, он полубог или какой-то юный маг. Нужно вести себя с ним поаккуратней, чтобы не разгневать его!

— Не смеши меня, женщина! — тихо рассмеялся Верциникс. — Но не волнуйся, с ним будут обращаться, как с принцем.

Еще минуту спустя он, зевнув, проговорил:

— Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.

— Да… ты прав.

Но, в отличии от своего возлюбленного, Бригитта долго не могла уснуть. Когда же ей это удалось, сон ее оказался совсем невесел. Девушке снилось, что она, крича, бежит по лесу, и за ней, словно за ланью на охоте, гонется собачья свора. Собаки все, как одна, огромные, черные, а в глазах их горят огни ада. Вот они догнали свою жертву, кидаются на нее, рвут на части… Бригитта проснулась от собственного крика.

— Все хорошо, милая, успокойся. Это был просто дурной сон, — ласково уговаривал любимую разбуженный ею Верциникс.

Больше она не спала этой ночью.

Подобно своему отцу в юности, во время его приключения в плену у пиратов, мальчик вел себя с похитителями так, словно они были его слугами. Находясь в хорошем настроении, Юлиан без признаков страха весело болтал или шутил с ними, а когда грустил, был царственно-спокоен и молчалив. Здесь он был лишен своих любимых шахмат, но Верциникс иногда, благодушествуя, дрался с ним на деревянных мечах. Также ребенок очень любил рисовать и сочинять стихи, а так как его творения не вызывали особого восторга у похитителей, он называл их глупыми варварами. Те только смеялись. Должно быть, не знали, чем это закончилось, в свое время, для пиратов и молодой Зены — их атаманши. К тому же, молодой Цезарь был смертным человеком, а этот ребенок не совсем таковым являлся, так что судьба его похитителей могла сложиться еще печальнее.

Бригитта была с ним, по-прежнему, ласкова, стараясь не вспоминать их недавний разговор, но в глубине души побаивалась его. Аликс же — один из друзей Верциникса —начал испытывать к мальчишке сильнейшую неприязнь с тех пор, как однажды под взглядом последнего, недовольного тем, что он шумно распевал песни, на нем вдруг вспыхнула одежда. Недетский взор мальчика ему, вообще, не нравился.

— Он себе на уме, — ворчал Аликс.

Кроме того, было замечено, что мальчик, как-будто с каждым днем становится старше… и сильнее.

Как-то вечером Аликс подошел к мальчику, занимавшемуся, по своему обыкновению, рисованием, и проговорил:

— Не знаю, что ты задумал, маленький колдун, но я тебя вижу насквозь. Жаль, что среди нас нет друида, который мог бы победить твое черное чародейство.

— Я тоже вижу тебя насквозь, Аликс, — Юлиан поднял голову, дав варвару взглянуть на свой рисунок.

Тот поглядел и в ужасе отпрянул. На нем, явно не детской рукой, был изображен он сам, зарубивший какого-то человека.

— Что ты намалевал? Что это? — спросил он дрожащим голосом.

— Ты прекрасно знаешь, что это, Аликс. Я знаю все, что ты делал… и сделаешь. — Взгляд мальчика стал всепроникающим, от него веяло холодом.

— Что ты знаешь?

— В юности ты занимался разбоем, и я изобразил одну из твоих жертв. А еще ты повинен в смерти своего брата, — Юлиан не отводил глаз от собеседника.

— Я не виноват в смерти Абелайо! — закричал Аликс. — Когда я уходил он уже был мертв, ему все равно ничем нельзя было помочь, а мне хотелось жить!

— Нет, твой брат был еще жив, — безжалостно продолжал мальчик, — ему можно было помочь, но ты предпочел спасти свою шкуру и сбежал с поля боя, оставив его лежать на холодной, залитой кровью земле.

Тут Аликс ясно увидел эту картину из своего прошлого, затем услышал какие-то голоса, шепот в своей голове.

Варвар, взвыв, обхватил голову руками. Но ему, все-таки, удалось совладать с собой, и он угрожающе заговорил, обращаясь к мальчику:

— Ты сказал, что знаешь не только то, что я делал, но и то, что сделаю. Тогда ты должен знать, что сейчас я убью тебя, дьяволенок!

— Ты не сможешь этого сделать, Аликс, — спокойно ответил Юлиан.

— Почему же? Думаешь, я Верциникса побоюсь?

— Нет, просто потому что не успеешь, ибо сейчас умрешь ты сам.

— Что ты несешь, мальчишка? Пытаешься меня запугать?

— Нет, я говорю правду. Ты мог бы погибнуть тогда в бою, как герой, но, вместо этого, умрешь в этой дыре, от разрыва сердца, упав на этот самый пол.

— Нет! Нет, ты все врешь! — закричал мужчина и… упал мертвый.

Вбежала Бригитта, но было уже слишком поздно.

— Все хорошо… — шептала она мальчику, прижимая его к себе, так как думала, что он напуган и нуждается в утешении. Девушка не видела его холодной улыбки.

После того, как Аликса схоронили, Юлиан, улучив минуту, подошел к Бригитте и тихо сказал ей:

— Разве ты не рада, что он мертв?

— Что ты такое говоришь, мальчишка? Как я могу быть рада смерти нашего друга? — вопросила девушка, но было видно, что она смущена.

— Верциниксу он был другом, вернее, твой милый считал его таковым, — проговорил Юлиан. — А вот тебе - нет. Он знал твою тайну. Знал, что ты изменила Верциниксу с Белинусом, ибо последний ему проговорился об этом… не утерпел, похвастаться захотелось

— Как… откуда ты это узнал?! — вскричала Бригитта. — Неужели кто-то из них…

— При мне проболтался? — закончил за нее Юлиан. — Нет. Я просто ВСЕ знаю.

***


…Девушка купалась в реке, прекрасная, словно богиня Дану, когда ясно ощутила на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, она увидела, что на нее сладострастным взглядом глядит Белинус. Бригитта покраснела. Ей хотелось забыть эту связь и свою измену Верциниксу, но вот Белинус считал иначе и, когда ее жениха не было поблизости, пытался домогаться ее. Впрочем, его всегда ожидал решительный отпор.

Внезапно, откуда-то из зарослей вышел огромный жуткий пес, похожий на цербера, вроде тех, что привиделись ей во сне. Он прыгнул на Белинуса и принялся рвать его когтями и зубами.

— Нет! — закричала девушка.

Тут она увидела, что, покончив с ее воздыхателем, адский пес пошел на нее. Глаза его полыхнули пламенем, из пасти капала слюна. Скованная страхом, Бригитта с ужасом уставилась на него. Но он, подойдя, лишь взглянул ей в глаза, лизнул ее руку и ушел.

Вернувшийся с охоты Верциникс обнаружил мертвым и второго из своих друзей, а возлюбленную — онемевшей и дрожащей, как осиновый лист. Лишь время спустя она смогла внятно рассказать ему о случившемся.

— Должно быть, это был какой-то оборотень, — мрачно проговорил Верциникс.

Что-то слишком часто рядом с ними начала бродить смерть. Будто проклятье какое-то.

Тайком от Верциникса, Бригитта написала письмо Любови Августе, в котором молила забрать Юлиана, а в ответ получила загадочные строки: «Мой братец еще не наигрался.»

Когда Верциниксу пришлось отлучаться в следующий раз, Бригитта, обнимая его и вся дрожа, просила не оставлять ее одну.

— Не бойся, я ненадолго, скоро вернусь, — отвечал он, хотя и его терзало какое-то недоброе предчувствие.

Девушка вошла к Юлиану и, увидев законченный им рисунок, вскрикнула: на нем были изображены держащийся за сердце Аликс, разрываемый собакой Белинус, а она сама, обнаженная, ласкала юношу, в котором можно было узнать Юлиана.

— Нравится моя картина? — услышала она сзади уже недетский голос Юлиана.

Обернувшись, она увидела его. Он, выглядевший теперь, как красивый семнадцатилетний юноша, являвшийся, за исключением глаз, точной копией своего отца Юлия Цезаря, смотрел на нее с ласковой насмешкой.

— Как ты… — начала она и не договорила.

— Так быстро вырос? — усмехнулся он. — Это у нас с матерью, братом и сестрами семейное. А признайся, ведь я тебе нравлюсь?

Говоря так, он прильнул к губам девушки.

Она оттолкнула его со словами:

— Это ты убил их?

— Может, и я, — ответил он. — Даже если и так, один из них был редким мерзавцем, а другой — смел дотрагиваться до тебя. Ни он, ни Верциникс тебя недостойны. Такая женщина, как ты — не для них.

— Я не должна тебя слушать!

— Нет, слушай, ибо я говорю правду. Верциникс не любит тебя, ты для него просто игрушка. А кроме того, он — грешник и будет гореть в аду.

— Верциникс — не грешник, а храбрый воин. Да и в ад я не верю. Это сказки для детей.

— Грешник-грешник, ибо скоро он станет убийцей.

Все это время Юлиан не отводил от нее своих невозможных глаз.

— Кого же он убьет? — Бригитта начала покоряться его немигающему взгляду и властному голосу.

— Меня, а может, и тебя. Нас.

— Ты… ты знал наши тайны. Юлиан, ответь мне, кто ты? — вопросила Бригитта.

— Я? — он пожал плечами. — Юлиан — сын великого Цезаря и его супруги Надежды Августы.

— Я говорю: КТО ТЫ?

— Тот, для кого ты не просто игрушка. И тот, кто говорит тебе: убей Верциникса и выбери меня, — Юлиан стал освобождать девушку от одежды, целуя и покусывая ее нежную грудь.

Бригитта вырвалась из его объятий:

— Я люблю Верциникса!

— Ты сама в это не веришь!

— Оставь меня, я люблю его!

Тут она вновь почувствовала то уже испытанное ею с ним наедине помрачение рассудка и вновь услышала тот потусторонний шепот. Перед мысленным взором девушки начали проноситься картины смерти… ее смерти.

— Нет! Нет! — закричала она, пытаясь отогнать наваждение. Затем схватила со стола нож и пронзила им себя.

— Жаль, я мог бы любить тебя, — проговорил юноша, но жалости в нем сейчас было не больше, чем у его отца Цезаря к Зене или Ливии.

…Дверь отворилась, впуская возвратившегося Верциникса. Он застыл на пороге, отказываясь верить собственным глазам. Его любимая Бригитта мертва… заколота ножом! А над ее телом склонился юноша, поразительно похожий на Юлия Цезаря.

Их взгляды встретились, и Верциникс узнал эти глаза, поняв, что с помощью какого-то чародейства мальчик стал мужчиной. Потом взгляд молодого варвара упал на нарисованную Юлианом картину, так поразившую Бригитту.

— Ты… это же ты, да?! — вскричал он, надвигаясь на юношу, сжимая в руке тот самый нож, которым пронзила себя Бригитта.

— Догадливый, — ухмыльнулся тот.

— Ничего! — крикнул Верциникс. — Теперь твоим играм пришел конец!

— Ошибаешься, варвар, я еще не закончил.

Глаза Юлиана впились в молодого варвара, и тот услышал тот самый шепот, который до него уже слышали Аликс и Бригитта. Затем увидел тени своих умерших друзей и возлюбленной. Все они звали его к себе.

— Я иду… иду! — пробормотал варвар и вонзил нож себе в сердце, упав рядом с Бригиттой.

Юлиан какое-то время молча смотрел на них, затем проговорил:

— Теперь можно и к сестрице возвращаться. Да и по пыткам глупой Ливии я соскучился.

Юноша обернулся тем самым, виденным Бригиттой, псом и побежал прочь.
 
Примечания:
Идея для главы подсказана фильмом "Шепот" (2007)


Глава восьмая
Шоу Дахока

Альтернативная вселенная, в которой Римская империя не прекратила свое существование по сей день. На экранах всех телевизоров проходит трансляция суперпопулярной передачи «Шоу пыток». Итак, внимание на экран!

На нем сейчас появится некий молодой человек с рыжеватыми волосами и серыми глазами, одетый во все черное.

— Добрый вечер, дамы и господа, римляне, сограждане, друзья! Меня своим вниманьем удостойте! — приветствует он вас, бешено жестикулируя. — С вами передача «Шоу пыток» и ее ведущий — бог тьмы Дахок! Тот, кто не любит это шоу, тот никогда не видел это шоу, а все, что он видел — это «Том и Джерри-1», «Том и Джерри-2», «Том и Джерри-3» и «Том и Джерри-4». Однако, что-то я заболтался, а посему переходим к главному. Сегодня, как и всегда, мы с моим внуком и помощником Разрушителем будем демонстрировать перед вами разные виды пыток над подопытной, по имени Ева.

Монстр по имени Разрушитель что-то мурлычет и дружески машет зрителям своей когтистой лапой. В это время прикованная к столбу худощавая брюнетка, являющаяся той самой Евой, заливается слезами и верещит.

— Итак, приступим! — проговорил ведущий Дахок. — Всем великолепно известно, что дамы любят украшения, а лучшие друзья девушек — это бриллианты. Но украшение-украшению рознь. Хотя… ужасное украшение древности под названием «пектораль» можно подарить доставшей вас теще.

Бог тьмы указал на предмет, действительно, напоминавший драгоценное украшение. Состоял он из двух золотых чаш с драгоценными камнями, а по форме напоминал… бюстгальтер.

— Сейчас мой ассистент накалит этот «лифчик» до предельной температуры, а что мы сделаем дальше, думаю, вы догадаетесь сами, — Дахок бросил взгляд в сторону Разрушителя. — Внучек, ну что же ты стоишь, как истукан?! Давай работай, зрители ждут!

Разрушитель, ворча, сделал то, что от него требовалось.

— Так, молодец, — похвалил его дед, он же и ведущий, — а теперь возьми щипцы и одень этот креативный бюстгальтер на Еву!

Монстр повиновался, а Ева, при его приближении к ней, завизжала еще громче. Но, когда пектораль украсила нежную, молодую грудь девушки, выяснилось, что лучше бы она приберегла свои силы для новых диких воплей.

— Дамы и господа телезрители и ты, внучек, я вижу, что вам лучше временно одеть наушники, ибо в противном случае рискуете оглохнуть, — посоветовал ведущий.

Страшная пытка продолжалась и, в результате ее, от груди Евы остались лишь ужасные обожженные бесформенные раны.

— Уважаемая публика может испугаться за нашу испытуемую, — проговорил Дахок, — но я ее успокою: тело нашей Евы обладает способностью к самоисцелению и регенерации. Не верите? Сейчас я вам это продемонстрирую.

Дахок взял меч и отрубил еще не оправившейся от болевого шока жертве руку.

— Подождем минут десять, — сказал отец Надежды и засек время. — А теперь внимание!

Тут зрители смогли убедиться, что ведущий не дурачит их, ибо рука девушки, действительно, отросла. Исцелилась и ее грудь.

— Вот видите, дамы и господа, я сказал вам правду и у вас нет повода для больших переживаний. А теперь продолжим. Наверное, среди вас не найдется человека, который не боится щекотки. И не зря, ибо щекотка тоже может быть пыткой.

Говоря так, Дахок подал знак Разрушителю, и вместе они принялись, не останавливаясь, щекотать Еву. Дед при этом занялся ее интимным местом, а Разрушитель — многострадальной грудью, благодаря его когтям превратившейся в кровавое месиво. Щекотка вызвала у девушки смех, перешедший потом в нестерпимую боль. Затем Дахок, желая позабавить публику, взял железную расческу и принялся щекотать пятки Евы ее зубьями, отчего она обмочилась.

— А сейчас, дорогие телезрители, мы покажем вам кое-что очень интересное! — объявил ведущий. — Внучек, принеси соль. Так, молодец. А теперь посыпаем ею влагалище и половые губы испытуемой.

После того, как слова ведущего были приведены в исполнение, в студию ввели… козу.

Дахок подтащил ее морду к лону Евы. Как только животное учуяло соль, то принялось быстро слизывать ее. Грубый, шершавый язык козы напоминал наждак и очень быстро начал раздирать женскую плоть. Как только козочка все слизала, нежные места Евы вновь были посыпаны солью. Животное опять стало лакомиться ею. В попытках найти соль язычок козочки все глубже проникал в интимное место девушки, и дочь Зены страшно кричала, умоляя прекратить эту мучительную и унизительную пытку, но язык животного продолжал терзать ее, отыскивая соль.

— Чудесно! — хлопнул в ладоши Дахок. — Теперь, дорогой внучек, усади нашу подопытную вот в это кресло!

Разрушитель что-то проворчал в ответ и усадил Еву в железное кресло, изранив ее при этом своими когтями и шипами. Бывшая Ливия все же вздохнула свободнее, думая, что ей дали отдохнуть, временно оставив в покое. Но тут Разрушитель заковал ее руки и ноги в колодки, а вскоре жертва почувствовала, что сиденье под ней становится горячим. Ведущий и его помощник просто развели под сидением огонь, чтобы поджарить ее прекрасный зад! Жар усилился, и Ева заорала, почувствовав, что ее нежные ягодицы уже загорелись.

— НЕЕЕТ!!! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО!!! — взмолилась она, хоть и знала, что все ее мольбы останутся без ответа.

Затем Дахок решил поджарить и ноги Евы, поместив под них жаровню с горячими углями и приказав Разрушителю время от времени обливать их маслом для того, чтобы еще больше увеличить страдания жертвы.

В этом кресле, напоминавшем металлический трон, Еву продержали целый час.

Затем ведущий Дахок вновь обратился к почтенной публике со словами:

— Многие дамы, а иногда и мужчины, боятся грызунов. Боятся — правильно делают, поскольку эти зверушки могут стать источником настоящих мучений. Сейчас мы вам это продемонстрируем.

Дахок поднес к самому лицу Евы мышь, объявив, что этого маленького грызуна сейчас засунут в ее влагалище и заставят прогрызать себе путь на волю. Под аккомпанемент воплей жертвы бог тьмы, держа в руке мышку, раздвинул ее половые губы и втолкнул кулак со зверьком в Евин канал наслаждений, после чего зашил внутренние половые губы «испытуемой». Мышонок, оказавшийся заточенным у нее внутри, начал двигаться и кусаться, пытаясь найти выход из этой замурованной норки. При этом Ливия-Ева, визжа от боли и ужаса, стала дергаться и вращать бедрами, что выглядело жутко и в то же время эротично.

— Страшно и… сексуально, не правда ли? — проговорил Дахок, проведя языком по губам. — Но это, господа и дамы, еще не все…

По его знаку Разрушитель натянул на Еву широкие и достаточно просторные шаровары, в которых было где поместиться другим мышам и крысам.

— И это тоже еще не все.

На нежный, оставшийся обнаженным живот жертвы помощник Дахока Разрушитель поставил специальную клетку с поясом, которым та была закреплена к телу истязуемой или испытуемой, как кому угодно. Оттуда была извлечена крыса, которую поместили под ту же клетку. Ловкие пальцы Дахока-Иолая застегнули «поясок» на спине жертвы, так что теперь она никак не могла сбросить клетку и избавиться от грызуна. Впрочем, ей бы, в любом случае не дали это сделать. Клетку ведущий и его помощник начали нагревать. Крыса испугалась жара и принялась грызть тело жертвы, заставляя несчастную корчиться от боли.

…Время спустя ведущий проговорил:

— Увы, дамы и господа, римляне, сограждане, друзья, время нашей передачи подошло к концу. До новых встреч в телеэфире!

P.S. По окончании своего шоу Дахок-Иолай и Разрушитель снялись обнаженными для обложки одного эротического журнала, поскольку давно стали секс-символами Империи.


Альтернативная версия-1

…Освободившись из-под сети, наброшенной на нее сзади Ливией, Зена вновь обрела возможность продолжить бой с собственной дочерью. Красивые, сильные и ловкие, как истинные амазонки, женщины яростно дрались между собой. Наконец, матери, являвшейся более опытным воином, нежели дочь, удалось повалить Ливию и остановить ей кровоток, таким образом парализовав противницу. Королева воинов уже занесла было меч над губительницей тысяч людей, которую можно было остановить лишь таким образом, но тут материнское сердце сыграло с ней злую шутку, вызвав в памяти картины появления на свет младенца, который тогда был назван Евой, слабый писк малютки, ее причмокивание у собственной груди. Рука Зены дрогнула.

— Нет, я не могу тебя убить, Ева. Ты совершила чудовищные злодеяния, но ты — мое дитя, мои плоть и кровь, — взволнованно проговорила она и сняла блокировку с Ливии, вернув ей способность двигаться.

Среди зрителей, в большинстве своем не особенно любивших императрицу Ливию, прошел недовольный ропот, но Зена стала требовать милосердия для поверженной противницы. И зря. Когда мать отвернулась, вероломная Ливия нащупала меч и подло вонзила его в ее спину.

Внезапно ее осиял дивный свет, настолько яркий, что она испытала боязнь ослепнуть. Ливия-Ева, словно в калейдоскопе увидела собственное рождение, маму, поющую ей колыбель, своего отца Цезаря, отдающего приказ распять мать и ее верную подругу, эпизоды из своего детства, а затем лица своих жертв — тысячи невинных смотрели на нее с укором, и кровь их требовала отмщения…

— Что я наделала?! — воскликнула Ева, упав на колени.

Какое-то время она рыдала над телом матери, на глазах у пораженных зевак. Потом встала и пошла, не оглядываясь, куда глаза глядят. Она не знала, что будет делать дальше, но знала, что должна искупить свою вину. Но как?..

Неожиданно ей преградила дорогу какая-то высокая и статная молодая воительница с золотыми волосами и огневыми глазами, озарявшими лицо, которое можно было бы назвать прекрасным, если бы не его безумное и свирепое выражение. Незнакомка с минуту разглядывала ее с презрением и некоторой долей интереса.

— Значит, ты и есть та самая Ева или Ливия, дочурка Зены? — наконец, проговорила она.

— Д-да, я — недостойная дочь этой великой женщины… и ее убийца, — глухо отвечала ей Ева.

— Убийца? — переспросила золотоволосая воительница. — Значит, ее опять убили? Да ну, так неинтересно и нечестно по отношению ко мне. Теперь будет совсем скучно жить.

Ливия-Ева с удивлением смотрела на эту странную женщину, не понимая, чего она от нее хочет.

— А ты знаешь, кто я? — весело спросила блондинка.

— Нет, — ответила брюнетка. — Я никогда вас не встречала.

— Но ты могла кое-что слышать обо мне. Зовут меня Каллисто. Я та, кто благодаря твоей матушке потеряла свою семью… и свой мир. Ты знаешь, каково это? Сердце ноет, душа болит. У тебя больше ничего нет, осталась лишь одна боль, — произнося эти слова, златовласка смеялась и плакала.

— Вы безумны, вам нужна помощь, — с состраданием произнесла Ева.

— А я за помощью и пришла. Вот сейчас помогу себе сама, помучив тебя чуток, потому что с тобой у меня тоже есть счеты. Твоя мамочка со своей подружкой набросили тень на мое доброе имя, выдумав какую-то бредовую историю с ангелами и демонами и с переселением моей грешной душеньки в тело новорожденного младенчика, то есть твое, для дальнейшего моего исправления. Мало того, из их бредней выходило, что Зена забеременела, пардон, от меня! С ума сойти можно! Да только я уже сумасшедшая… Так, о чем это бишь я? Ах да, мне совершенно не нравится, что тебя прилепили ко мне, и я это исправлю… прямо сейчас, убив тебя, но сначала над тобой малость поиздеваюсь, уж больно меня твоя унылая физиономия раздражает. Может, разукрасить ее? Ну, чего ты молчишь — язык проглотила? Хотя правильно делаешь, что молчишь. Привыкай к немоте, ибо язычок я тебе могу и отрезать.

Произнеся эту тираду, Каллисто сорвала с Евы одежду и связала ее. Та даже не сопротивлялась.

— Мда, какая ты скучная. Ни дать, ни взять снулая рыба, — проговорила Каллисто, даже с оттенком досады. — И сразу видно, что в постели ты бревно. Интересно, что в тебе Цезарь с Аресом нашли? Ладно у твоей мамаши и лицо, и фигура ничего так. А у тебя что? Ни кожи, ни рожи.

Блондинка неожиданно поцеловала, вернее укусила Ливию в губы, затем, хохоча, принялась кусать и царапать обнаженную грудь девушки. С уст Евы начали срываться стоны боли и, в то же время, некоторого удовольствия.

— Надо же, стала хоть как-то реагировать. А я уже думала, что ты точно фригидна. — с этими словами Каллисто просунула во влагалище Евы кулак и грубо задвигала в нем им. — Тэк-с, удовольствие получила? Теперь хватит тебе блаженствовать.

Блондинка взяла плеть и с дьявольским смехом стала хлестать ею по груди и влагалищу девушки, вырывая у нее крики дикой боли. Она делала это умеючи и от души, не останавливаясь, пока полностью не истерзала нежные места девушки. Затем она, бросив свою жертву на землю, принялась давить каблуком сапога на ее груди, после чего отрезала их и, лизнув каждую из них, поджарила на костре, дав потом съесть своей жертве. Ева переносила пытки и издевательства, как должное, ибо таким образом хотела искупить свои грехи. После этого Каллисто взяла толстую сучковатую палку и принялась насиловать ею дочь ненавистной Зены. Она оставила множество заноз внутри тела Евы, причиняя ей нестерпимую боль.

Затем, взглянув на измученное лицо жертвы, смеясь, проговорила:

— Сейчас я тебя разукрашу.

Говоря так, она сначала прокусила мочку розового ушка жертвы и слизнула кровь, затем отсекла его, перейдя уже к ее носу и языку.

— Дочурка Зены, может, тебе и зенки выколоть? — обращаясь не то к ставшей немой Еве, не то к самой себе, спросила Каллисто. — Нет, я тебе только один глазик выколю, чтобы ты могла собой «любоваться», иначе неинтересно.

Приведя эти слова в исполнение, блондинка решила отрезать кисти девушки.

— Чудесно! — Полюбовавшись на дело рук своих, проговорила с издевательской улыбочкой золотоволосая фурия с глазами, похожими на черные солнца. — Я даже убивать тебя не стану, ты и так достаточно наказана, а жизнь накажет тебя еще сильнее… А теперь иди добывать себе пропитание. Меня заранее веселит ожидающая тебя участь.

Произнеся эти слова, Каллисто хорошенько пнула свою изуродованную жертву, и та, спотыкаясь, отправилась в дорогу, на которой ее теперь подстерегало еще больше опасностей и унижений. Но Ева считала, что заслужила эту злую долю. Каллисто еще долго задумчиво смотрела ей вслед.


Альтернативная версия-1. Продолжение.

После издевательств и унижений, которым подвергла ее Каллисто, ставшая полукалекой Ева брела куда глаза глядят, дабы новыми страданиями искупить свои грехи. Меж тем сгущались сумерки, богиня ночи Нюкта вышла из Тартара, сменив Гемеру-день. И вот навстречу уставшей путнице, словно соткавшись из самой тьмы ночной, вышли две женщины. Когда взошла зловещая багровая луна, свет ее осиял их лица, и Еве захотелось вскрикнуть от радости. Одной из них была ее мать… Мать, за смерть которой она проклинала себя, была жива! Второй из женщин была верная спутница Зены Габриэль. Обе будто стали еще красивей и моложе, но лица их были мертвенно-бледны, глаза светились, как у диких кошек, а губы были красными, как кровь. Итак, Еве хотелось закричать от счастья и протянуть руки, чтобы обнять мать, попросить у нее прощения, но ни языка, ни кистей у нее больше не было, и она лишь что-то промычала.

Зена ухмыльнулась, оскалив белые, острые, как у волчицы, зубы:

— Здравствуй, доченька. Как видишь, я жива. Арес повелел Вакху оживить меня в качестве вакханки, чтобы я смогла покарать тебя за свою смерть и другие смерти. А я, в свою очередь, обратила Габриэль.

Габриэль также усмехнулась, обнажив длинные клыки. Ева задрожала.

«Ну что же, — сказала себе бывшая Ливия, пытаясь побороть страх, — я это заслужила!»

Зена оказалась за спиной своей дочери.

— Ты так вкусно пахнешь, — прошептала немертвая Зена.

Черноволосая воительница, ставшая теперь вакханкой, как и ее спутница Габриэль, с осторожностью вонзила в грудную клетку своей дочери острые, как лезвие бритвы, когти и стала разрывать ее нежную плоть.

Жертва опять замычала, на сей раз от боли.

— Присоединяйся и ты, Габби! — проговорила Зена, на миг оторвавшись от своей жертвы.

Тут Габриэль прощебетала своим нежным голоском:

— В ее «отравленной» киске куда больше крови, чем в грудной клетке. Может попробуем вскрыть ее?

— Давай, любовь моя! — страстным шепотом, оскалившись, проговорила Зена. — Я хочу выпить побольше ее свежей, молодой, горячей крови.

Изо рта Евы послышалось только мычание, так как, напоминаем, языка у девушки больше не было. Две вакханки обступили ее. Вначале калеке, которой теперь являлась Ева, происходящее с ее киской начало нравиться, но когда женщины начали слишком сильно расширять ее влагалище, бывшая Ливия замычала сильнее.

— Габриэль, заткни уже эту сучку чем-нибудь! — нетерпеливо бросила Зена.

— Сейчассс! — прошипела темная Габриэль. — Правда, ей и затыкать нечего, у нее же нет языка. Хотя…

Вакханка почти удушила Еву, отчего девушка начала задыхаться.

Зена вначале стала лизать половые губки дочери, но потом грубо захватила их своим ртом и потянула на себя. Лишившись половых губок, Ева от страха - нет, не смерти, а новых мучений — начала течь. Желтые струйки мочи оросили дорогу из кирпича.

— Трусишка! Ты всегда была трусихой, девочка моя, — проговорила мамочка девушки, после чего просунула руку дальше и нащупала мочевой пузырь своей дочери.

Зена грубыми движениями стала разрывать влагалище своей дочери. Схватившись за ее мочевой пузырь, она начала царапать его своими острыми коготками, едва не вырвав. Если бы не ее теперешняя немота, Ева завопила бы, как безумная, но теперь с ней приключились лишь болезненные корчи.

Габриэль несколько раз ударила Еву ногой в челюсть и сказала Зене:

— А давай унизим ее?

Приподняв юбочку, Габриэль села на некогда миловидное лицо Евы. Немного поводив киской по лицу девушки, блондинка прыснула струйками в рот несчастной. Желтоватые струйки мочи лились по лицу Евы, попадая в ее рот. Девушка кривилась от отвращения, задыхалась и отплевывалась.

— Может, и кишки ей выпустим? — предложила Зена.

— Если мы выпустим ей кишки, то она сдохнет сразу же, — отвечала Габриэль, продолжая поливать ротик Евы из своей киски.

— Тогда… давай-ка вырвем ей позвоночник. Как говорится, все упрямство у человека в позвоночнике. Вырвешь позвоночник — можно узлом завязывать, — медленно проговорила вакханка Зена, после чего ее сильные руки помогли ей осуществить эту страшную кару, которую она сама предписала своей дочери.

Ева почувствовала огненную боль всем своим телом. Как только позвоночник был извлечен, тело девушки стало очень мягким. Ливия-Ева стала похожей на тряпичную куклу.

— Габби, — проговорила Зена, — пройдись по ее рукам, которые принесли много страданий нам и нашим друзьям.

Белокурая подруга Зены прошлась своими прелестными ножками, обутыми в сапожки на острых каблуках, прямо по лишенным кистей рукам жертвы, о которой она некогда сказала «наша дочь». Ева замычала от боли.

Затем Зена впилась в горло своей дочери. Рукой взявшись за ухо девушки, вакханка со звериной хваткой вырвала его с ее головы. Зена спокойно положила ушко дочурки себе в рот и стала его пережевывать. Кровь хлестала ручьем.

Габриэль же решила выколоть единственный глаз Евы.

— Может, сдерем с нее кожу? — предложила темная Габриэль.

— Я хочу порезать ей личико. Эта сучка даже не похожа на меня, — проговорила Зена.

Вакханка ударила Еву в живот.

— Да, ты права, любовь моя, — прошипела Габриэль. — Она похожа на этого римского ублюдка, распявшего нас. Правда, кто-то уже немного подправил ей мордашку!

Зена окончательно изуродовала Ливию-Еву, после чего стала овевать жертву своими черными, раскрывшимися на спине крыльями так, что она стала одурманенной, словно под воздействием макового нектара. В этом состоянии мать и ее подруга, ставшие нежитью, подвесили Ливию за руки, затем подрезали ей кожу под мышками вокруг тела и стали заворачивать до пояса. Когда дурман вышел, жертва сошла с ума от боли. Вакханки высосали остававшуюся в ней кровь, после чего обернулись летучими мышами и отправились на поиски новых жертв.

Примечания:
Имеется очень небольшая отсылка к фильму "Юленька")


Альтернативная версия-1. Продолжение.

…Вампирессы, называвшиеся в те древние времена вакханками, терзали тело объятой ужасом и болью жертвы. Это была великая грешница, убившая тысячи людей и собственную мать. Звали ее Ливия, но при рождении она получила имя Ева.

Ева Истомина, проститутка из России, проснулась в холодном поту. Она увидела себя в другую эпоху, в каком-то древнем мире, населенном мифическими существами и еще помнившем старых богов, в своей прошлой жизни… она была уверена в этом. У приснившейся ей жертвы кровожадных вакханок было… ее лицо.

***


Высокая, с атлетическим типом телосложения, молодая женщина лет тридцати-тридцати трех с темными волосами, пронзительным взглядом ярко-голубых глаз и неестественно-бледным лицом сидела в придорожном баре. Некогда великая воительница, ныне ставшая вампирессой, скиталась по миру живых людей.

К ней подошла другая брюнетка, худощавая, с привлекательным лицом и голубыми глазами, напоминавшими ее собственные. Судя по вульгарному макияжу и вызывающей одежде, она являлась представительницей самой древней профессии.

— Привет, красотка! — сказала она ей. — Судя по повадкам, ты — лесбиянка, и я не против скрасить твой досуг… за отдельную плату. Тем более, что сама я би. Кстати, меня зовут Ева. А тебя?

Бледная темноволосая женщина повернулась в сторону этой дамочки.

— Меня зовут Оксана, — проговорила она.

— Оксана… ты, должно быть, из Украины, — проговорила дамочка с ужимками, свойственными ее коллегам. — Оксана, не угостишь меня винцом?

Оксана заказала назойливой дамочке красное вино.

— Чем вы занимаетесь? Вы очень ухоженны для обычной проститутки… ой, я хотела сказать, жрицы любви. — поправилась Оксана, чтобы не огорчать свою жертву.

Когда Ева притронулась к бокалу вина, вампиресса видела вместо ее красивой шейки множество питательных артерий, гоняющих кровь по этому соблазнительному телу.

Ева и не подумала обижаться.

— Потому что я — не просто жрица любви, а мастер и любительница своего дела, — проговорила она, очаровательно улыбнувшись. — И мои способности ты сможешь оценить сама. Кстати, я люблю боль…

Ева пригубила вино и вздрогнула: ей показалось, что это кровь.

— Все в порядке? — спросила Оксана, заметив ее движение.

— Да-да, все нормально, — ответила девушка. — Ну, что — пойдем снимем комнату и узнаешь, на что я способна?

— Хорошо. — проговорила Оксана.

Ева привела свою клиентку-лесбиянку в красивую комнату с алыми шторами. Она не могла знать о том, что вскоре эти шторы будут залиты кровью. Оксана спокойно разделась и прилегла на двухспальную кровать. Вампирша заметила, что на шее этой проклятой девчонки был крест. Она грубо сорвала с нее крестик и бросила его в камин.

— Ах, какая ты горячая! — страстно проговорила Ева. — Меня самой от церкви воротит, я ношу его чисто для красоты.

Оксана взяла кинжал, который зловеще блеснул в ее левой руке. Кинжал был не совсем обычным, но оружие пока не отведало крови этой порочной публичной девки. Красное платье Евы было срезано с ее тела. Теперь оно разве что могло служить дорогой половой тряпкой. Обнажив Еву, вампиресса связала руки своей жертвы остатками ее же платья.

— Ты мне нравишься все больше… такая темпераментная! — восхищенно проговорила молодая женщина. Она еще не пугалась, не подозревая об опасности. — Ну, давай же, высеки меня, мамочка, я была очень плохой девочкой!

Другая брюнетка, слегка вздрогнувшая при слове «мамочка», взяла в руки указку и стала без усталости бить ею по округлой попке этой молодой проститутки. Она напоминала ей ту, другую Еву.

Дама легкого поведения стала дрожать от возбуждения и небольшого испуга.

— Еще! Сильнее, моя госпожа! — выкрикивала Ева Истомина.

Оксана била все сильнее, не используя при этом и половины своих реальных сил. Затем она слизала кровь с указки и втолкнула ее кончик в маленькое анальное колечко жертвы. Женщина двигала указкой, просовывая ее все дальше и дальше в ослепительную попку Евы.

Той стало по-настоящему больно, из глаз ее полились слезы.

— Эй, полегче! — вскрикнула она.

Оксана в ответ лишь просунула указку в попку девушки еще на один дюйм. Вскоре указка полностью оказалась в попке Истоминой.

Вампирша хладнокровно смотрела на мучения этой девчонки.

Потом она взяла кинжал и проговорила:

— Сейчас ты заткнешься, или я тебя просто убью. Что мне сделать? Убить тебя, или ты еще хочешь пожить?

Оксана подцепила коготками половые губки этой девицы и начала их срезать. Она делала это без наркоза, поэтому боль была невыносимой. Пришлось иногда бить девушку по щекам, чтобы та не отключалась от болевого шока.

Когда жертва пришла в себя, Оксана держала в руках ее малые половые губки.

— Хочешь их съесть? — прошипела вампирша.

— Ты… ты — маньячка!!! — завопила Ева.

Потом, надеясь разжалобить ее, взмолилась:

— Прошу, пощади! Я сделаю все, что ты хочешь, только прекрати пытки!

— Открой рот! — приказала ее мучительница. Но, поскольку жертва сопротивлялась, она просто взяла ее за нос и сама открыла нежный ротик девушки. Оксана положила половые губки жертвы на ее язычок.

Ева почувствовала, что ее сейчас вывернет наизнанку. На лице ее отразилась гримаса отвращения и страха. Последняя эмоция оказалась сильнее. Давясь и сдерживаясь, чтобы не блевануть, она принялась пережевывать свои собственные половые губки. Она надеялась, что эта извращенка, все-таки, скоро натешится и оставит ее в покое. Злить ее явно не стоило.

Оксана, наконец, вытащила из попки девушки указку, а потом, отломав ножку стула, принялась насиловать ею свою несчастную жертву. Она грубо двигала ею в ней. Забавы ради, вампирша резанула кинжалом запястье Евы, и из ее руки теперь сочилась кровь. Девушка ослабевала, но все же от таких легких ран она не могла лишиться жизни. Потом Оксана поднесла к ее губам огромный бутыль с вином.

— Ты хочешь отравить меня? — простонала она.

— Если бы хотела, я бы подлила тебе в бокал с вином обычный яд, — улыбнулась Оксана, смотря на жертву. — Выпей этот бутыль до конца. Но если ты обмочишься, пытки продолжатся.Ты хочешь этого?

У Евы не было другого выбора, кроме как согласиться. Она кивнула и принялась пить. Вначале ей это давалось легко, потом все труднее. Впрочем, вино ей вскоре ударило в голову, и она начала пьянеть.

Оксана грубыми, холодными руками сжала ее лебединую шейку.

— Ты хочешь умереть? — спросила вампиресса.

— Я… я хочу жить! — еле выдавила из себя, дрожа от ужаса, несчастная. И тут ее мочевой пузырь непроизвольно опорожнился!

Девушка выпускала желтую жидкость из своей пещерки. Пол был весь в моче этой дрянной проститутки.

Увидев, что нарушила условие, поставленное клиенткой-маньячкой, Ева разрыдалась, по щекам ее текли слезы и тушь.

Оксана взяла девушку за волосы и грубо потянула ее за них, затем кулаком ворвалась в ее нежное лоно. Ева вскрикнула от боли.

— Не убивай меня, молю! Я хочу жить! — взмолилась жертва.

— Жизнь нужно заслужить, — проговорила женщина-вампир, коснувшись руками матки девушки.

— Тогда скажи мне, что я должна сделать, чтобы заслужить ее! Я сделаю все, что ты пожелаешь! — продолжала унижаться Ева. — Если хочешь, можешь опять изнасиловать меня ножкой стула. А хочешь — можешь помочиться мне в рот. Я на все согласна!

— Ты мне противна! — проговорила женщина-вампир и своей сильной рукой грубо обхватила матку девушки, лишь немного сжав ее. Вампирские рефлексы сделали остальное. Оксана вытащила прямо из вагины девушки матку, обрызгав кровью пол и их обеих.

Боль исторгала из груди Евы нечеловеческие крики. Казалось, что они принадлежат раненому животному, а не человеческому существу.

— Ты хочешь умереть от боли или мне тебя просто убить? — Вампирша посмотрела на девушку.

Ева поняла, что ей ее не разжалобить, что сама Смерть сейчас смотрит ей прямо в глаза, и тогда ярость охватила девушку.

— Будь ты проклята! — с ненавистью выплюнула Истомина.

Женщина-вампир отвечала со смехом:

— Я уже проклята.Ты лишь ночная бабочка в этом потоке людей.

Оксана взялась за шею Евы и грубо повернула ее. Брюнетка услышала хруст шейных позвонков.

Жизнь покидала тело Евы Истоминой, которую в одной из ее прошлых жизней также звали Ева… тело, побывавшее в объятиях многих мужчин и женщин. Лоно этой падшей девушки было озером, из которого мог напиться любой желающий путник.


Альтернативная версия-2. Месть циркачей.

Если бы вы услышали имя Джоксер Могучий, не зная при этом ничего об его обладателе, ваше воображение, вероятно, нарисовало бы вам образ непобедимого воина или могущественного правителя, но наш Джоксер никогда таковым не являлся. Да, он с детства мечтал стать таким — либо великим воином, либо правителем, при этом благородным и справедливым, защитником слабых и победителем злодеев. Но стать таковым может не каждый, зато вместо этого можно быть просто хорошим человеком. И Джоксер им являлся. Более того, он всегда и везде приносил с собой смех и радость, поднимая всем вокруг настроение, ведь этот воин-неумеха, хвастун и сочинитель веселых песенок был довольно забавным и славным малым.

Однажды судьба свела его с Зеной — королевой воинов и ее верной спутницей сказительницей Габриэль. Джоксер изъявил желание странствовать вместе с ними, что вначале их отнюдь не обрадовало. Девушек раздражали его неуклюжесть и привычка путаться под ногами, а также попытки за ними поухаживать. Но со временем ему удалось стать для них надежным и верным другом… хотя в глубине души хотелось стать кем-то большим, и он, вряд ли, смог бы ответить на вопрос, для которой из них.

Смерть подруг стала для него трагедией. Он долгое время не мог утешиться, растеряв былую веселость, но надо было жить дальше. Джоксер женился на бродяжке Мэг, имевшей большое внешнее сходство с Зеной, но меньше стати и силы, чем у ее двойника. Вместе они открыли таверну в Риме, обзавелись детьми. И вот однажды - о, чудо! — порог их таверны переступили живые-здоровые Зена и Габриэль. Поначалу славному Джоксеру показалось, что он спит, и ему это снится. Но нет! Это были именно они. И вот, вновь обретя своих подруг, он едва не потерял одну из них снова. Жестокосердная Ливия-Ева — дочь Зены и Цезаря — хотела убить Габриэль, которая то ли по своей наивности, то ли из душевного благородства явилась поговорить с ней об ее матери и попросить одуматься. Джоксер не мог этого допустить и бесстрашно бросился с мечом на убийцу. Увы, как уже было сказано выше, вояка из него был неважный, и Ливия нанесла роковой удар мечом, положивший конец жизни этого безобидного весельчака с сердцем настоящего богатыря… Что же, по крайней мере, умер он в окружении ближайших друзей и любимого сына Вергилия, а значит, счастливым. И большинство оплакивавших его желали, чтобы этого утешения была лишена убийца.

Мало кто знал, что в юности, после своих неудачных попыток вступить в греческую армию, либо в армию других стран Джоксеру довелось побыть циркачом. И вот теперь к его погребальному костру явились и некоторые из его бывших коллег по цеху. Среди них были сестры-сиамские близнецы Флора и Фауна, Гермафродит, одна половина тела которого была мужской, а другая — женской и силач Демокрит. Все были поражены, когда приехал и брат покойного — Джетт, с которым он в последние годы почти не общался, ибо тот был убийцей-наемником. Он и его племянник Вергилий были не только печальны, но и мрачны, сосредоточенны.

После того, как тело покойного было предано огню, Джетт отвел в сторону Вергилия и тихо сказал ему:

— Хватит грустить. Мужчины не плачут, они мстят.

— Согласен с вами, дядя, — ответил молодой человек. — Я тоже хочу отомстить за отца этой римской шлюхе и убийце. Но… как это сделать? Вдвоем мы, вряд ли, справимся.

— Иногда два человека стоят целой армии, когда у них есть и мозги, и мускулы, — ответил Джетт. — Кроме того, мне отчего-то кажется, что нас будет не только двое.

— Кто же еще, кроме нас?

— Его друзья-циркачи. Думаю, они не отказались бы нам помочь.

— Может, вы и правы, дядя.

На предложение брата и сына их покойного друга циркачи отвечали согласием, как те и ожидали. Все вместе они стали обдумывать план возмездия Ливии. И, когда он был готов, решили посвятить в него и вдову покойного.

Та лишь кивнула и проговорила:

— Фортуны вам, ребята!

Имевшему большой опыт в делах такого рода Джетту удалось устроить все же раненной в бою Ливии засаду. Они с Вергилием и Демокритом перебили охрану. Сама же Ливия выскочила из перевернувшейся повозки и кинулась бежать по лесу. Начался ливень с грозой, и вслед за ней, шлепая по лужам, кинулись вооружившиеся кинжалами циркачи. Ливия-Ева была поймана и схвачена.

— Чего вы хотите? Убить меня? — вопрошала она их.

— Нет, — ответила ей за всех одна из сиамских близняшек, Флора. — Просто хотим исправить одну ошибку: сделать твое тело похожим на твою душу.

Ева задрожала.

— Значит, вы хотите изуродовать меня? — спросила она. — Коль так, я лучше умру. Убейте меня или дайте мне умереть, как воину.

— Нет, ты будешь жить.

Гермафродит обрил (а) ей голову, Флора с Фауной обрезали веки, перейдя затем к дальнейшему уродованию ее лица. Джетт большим топором отрубил жертве руки, а Мэг тут же остановила ей кровь и перевязала их. Та же участь постигла и ее красивые стройные ноги, после чего мстители с шутками и прибаутками взялись за дальнейшее кромсание тела жертвы… для приведения его в надлежащую форму.

Когда все было законченно, Мэг дала Еве взглянуть на себя в зеркало, и дочь Зены страшно, пронзительно закричала… так, как не кричала даже во время своего истязания.

— Она слишком визгливая, — мрачно проговорил Джетт. — Я лично оглох от ее воплей. Надо это как-то исправить.

С этими словами он заставил жертву раскрыть рот и высунуть язык, после чего отрезал его.

Время спустя в Афины приехал цирк. В одном из номеров перед зрителями предстало какое-то жуткое, бесформенное пугало. Это была женщина-червяк, лишенная языка, рассудка и даже собственного имени, которое когда-то было Ливия-Ева. Зрители либо брезгливо отворачивались от нее, либо отпускали в ее адрес шутки или оскорбительные реплики, либо швырялись камнями и грязью в это несчастное создание.

Неизвестно, одобрил бы действия родных и друзей Джоксер или нет, но отомщен он был на славу.
 
Примечания:
Идея для главы подсказана отличным старым фильмом "Уродцы".


Альтернативная версия-3. Проповедь для Нерона.

Ливия — бывшая императрица-воительница Рима, просветленная Элаем, вновь стала Евой и решила посвятить всю оставшуюся жизнь проповеди Пути Любви и искуплению своих грехов. Так, в качестве странствующей проповедницы-посланницы Элая, она дожила почти что до преклонных лет.

Как известно, «Все дороги ведут в Рим», и именно туда вновь и вновь вели ноги бывшую Ливию, ведь именно там, хотела она это признавать или нет, прошли самые важные для нее годы, там была ее настоящая Родина.

В описываемое время в Римской империи началось правление императора, чье имя сегодня знает, наверное, каждый. Имя человека, плевков на крышку гроба которого не счесть, ибо из всех императоров Рима христианами больше ненавидим разве что Юлиан-отступник. Это был Нерон — личность весьма примечательная и частично оклеветанная. Конечно же, во многом он, действительно, был отвратительным человеком. Но… разве большинство римских цезарей были высокоморальными людьми? Разве "святой" Константин, которым были умерщвлены собственная жена, сын и зять был лучше его? Нет, не был, но историю пишут победители, а "святой" Константин из их числа, чего нельзя сказать о Нероне. А меж тем, большое количество античных авторов, писавших уже после смерти императора, весьма лестно отзываются о его правлении и упоминают о предвзятом отношении к нему. Так, Дион Хрисостом пишет, что римляне были счастливы во времена Нерона и желали бы, чтобы он правил вечно. А вот ранние христиане, чьим гонителем этот император и вправду являлся, верили, что Нерон не умер или что он воскреснет и будет Антихристом…

Вот этому-то Нерону Цезарю и решила проповедовать учение Элая бывшая Ливия, памятуя о собственном обращении «на путь истинный».

Быть допущенной в императорский дворец было не так-то просто, но воины-преторианцы решили пропустить ее, зная о том, что Нерон иногда любит послушать что-то новое для себя. Постаревшая Ева, имевшая вид бродяжки, предстала перед сидевшим на троне полноватым молодым человеком в лавровом венке на огненно-рыжих волосах и с такого же цвета бородкой. По правую руку от него находилась роскошно одетая красавица-блондинка с холодными голубыми глазами, по левую — симпатичная брюнетка. Первая была его новой императрицей Поппеей Сабиной (Поппея не от слова "попа", но попка у нее была, действительно, прекрасней луны), к которой он испытывал сильное физическое влечение, вторая — рабыней Акте, являвшейся его первой любовью.

— С чем пожаловала в мой дворец, странница? — спросил молодой человек, являвшийся самым императором Нероном. Он с интересом разглядывал свою странную гостью.

— Я принесла тебе благую весть от Элая, о Цезарь! — произнесла Ева с фанатичным блеском в голубых глазах.

— Кто же он такой — этот Элай, и с чем его едят? — пошутил Нерон.

— Тот, кто несет с собой мир и любовь, — невозмутимо отвечала Ева. - Тот, кто смог изменить даже такого монстра, которым когда-то была я.

— Так расскажи же поподробнее о своем перерождении, — сказал ей император.

Ева-Ливия исполнила его просьбу, начав повествование с самого своего рождения. При этом она поведала ему сказку о непорочном зачатии Зены, придуманную когда-то воительницей и ее спутницей. Снова став Евой, она предпочла забыть правду и самой уверовать в эту историю.

— Говоришь, твоя мать зачала тебя без участия мужчины, и ребенка подарила ей душа умершей женщины? — проговорил Нерон. — Продолжай, очень интересно!

«Этих сектантов надо объявить не только врагами империи, но и врагами здравого смысла!» — подумал он про себя.

Не уловив насмешки в его словах, посланница Элая продолжала свою речь. Поппея, меж тем, начала зевать, а Акте посмотрела на своего любимого повелителя, и взгляд ее говорил: «Зачем мы слушаем эту ахинею?».

«Потом поймете!» — также взглядом отвечал ей Нерон.

Когда рассказ Евы подошел к концу, он сказал ей:

— Итак, ты говоришь, что этот Элай учит Пути Любви и Ненасилия, а ты — его посланница?

— Именно так, цезарь, — спокойно отвечала она, не ожидая вопросов с подвохом.

— Тогда, попробуй объяснить мне, почему Элай и его сторонники, полностью отвергая насилие, тем не менее, терпят рядом с собой людей, творящих его? Ведь та же Зена являлась воином. — император оперся щекой на руку.

Акте с обожанием глядела на «Рыжую Бородушку», как она его называла.

— Но моя мать была воином, сражавшимся за добро и справедливость, а не убийцей. Да, когда-то и она была жестокой воительницей, убивавшей всех направо и налево, но смогла измениться… и изменить мир. — отвечала ему Ева-Ливия.

— Но она все равно продолжала убивать, пусть и во имя добра и справедливости, — возразил ей Нерон, — а учению ненасилия это уже как-то противоречит. И согласись, что в своих глазах мы, римляне, тоже всегда были правы и все свои войны вели исключительно для насаждения добра и справедливости. Правда, карфагеняне и варвары, должно быть, считали иначе.

— Цезарь, нельзя сравнивать то, что несравнимо, — строго произнесла Ева.

— Несравнимо? Разве? — иронически улыбнулся император.

— Моя мать была благородной женщиной и часто мешала захватническим планам Юлия Цезаря, который некогда предал ее.

— Насчет ее благородства спорить не буду, хотя мне кажется, что в том, что она им обладала заслуга отнюдь не Элая. И не он помог ей измениться, а ее подруга Габриэль. По поводу предательства Цезаря… — Нерон сделал небольшую паузу. — Весь Рим и даже враги его считают Юлия Цезаря великим человеком, ибо он таковым, действительно, являлся: не только полководец, но и законодатель, математик, писатель. Его наследие огромно, так или иначе. Думается, такой человек не мог быть полным мерзавцем по определению. Тебе не приходило в голову, что Зена, как лицо заинтересованное, могла что-то малость приукрасить или о чем-то промолчать?

— Что ты хочешь этим сказать? — чуть дрогнувшим голосом спросила Ева.

— Да ничего-ничего, — успокоил ее Нерон. — Продолжим. Зена была провозглашена Защитницей Веры и тем самым как-бы официально присоединена к движению Элая, из чего я делаю вывод, что сторонники последнего в принципе не против насилия, но только не хотят творить это насилие своими руками. А это выглядит уже так, будто они желают в тишине и покое холить и лелеять свою Всеобщую Любовь, пока грязную работу делают за них другие. Какое-то тлетворное учение, либо имеющее двойной дно…

Ева побледнела. Ей даже в голову не могло прийти, что светлые идеи Элая и историю ее просветления можно истолковать подобным образом.

— Ты… ты не прав, Цезарь! — наконец, выдавила из себя она.

— Идем дальше, — продолжал, не обращая внимания на ее слова, император. — Непогрешимый Элай, являющийся проповедником Пути Ненасилия, дает твоей славной матушке дар… убивать богов! И что-то мне подсказывает, что делает он это отнюдь не из чистых побуждений. Что-то недоброе Учитель Добра задумал. И только вдумайся, кто из богов был истреблен с его подачи: Диана или, как зовут ее греки, Артемида — богиня луны и охоты, бывшая покровительницей амазонок, то есть не самых худших представительниц человечества, Вулкан или Гефест — покровитель искусств и ремесел, бессмертный кузнец, Минерва или Афина — богиня мудрости, покровительствовавшая сапожникам, врачам, учителям, ваятелям, поэтам, музыкантам… заметь, не ворам и убийцам! А на место также убитого, считай по его наущению, Гадеса-Плутона сразу же стали претендовать чудовища, вроде Мефистофеля. При этом не истреблены Война и Смерть… Хорошая работа. Интересно, во имя чего и во славу кого она была проделана? Хотя я знаю твой ответ: во имя мира и любви…

— Просто так совпало… — смущенно пробормотала Ева, не зная, что на это ответить.

— Просто так ничего не бывает, — усмехнулся Нерон. - И, наконец… — продолжил он. — Отчего он так медлил с твоим обращением? Почему его свет был пролит на тебя лишь после того, как ты вырезала тьму народу? Почему он не остановил тебя, СВОЮ ПОСЛАННИЦУ, и не спас от твоих действий всех этих людей? .. Говоришь, что в том, что ты из Евы превратилась в ту самую Ливию, виноваты Рим и Октавиан? А я вот с этим не согласен! Не было никакого превращения — ни тогда, ни после! Ты была такой С САМОГО НАЧАЛА… и мало что изменилось. И вырезая вместе с невинными его же сторонников, причем последнее лично я считаю полезным делом, и вербуя ему новых, одурманивая людей этим лжеучением, ты осуществляла именно ЕГО волю. А убитые Зеной боги просто знали о таком развитии событий и хотели все это предотвратить! Увы, не удалось… но я это исправлю.

— Цезарь, что ты такое говоришь? — дрожащим голосом спросила Ева. Во взгляде императора она увидела свою судьбу.

— Мне тут в голову пришла одна идея: давай, мы с Поппеей и Акте будем пытать тебя и заодно посмотрим, явится ли твой Элай спасти тебя?

Ева промычала что-то нечленораздельное.

По приказу Нерона она была связана, а красавицы Поппея и Акте стали сечь ее колючими ветвями терновника, буквально содрав с нее кожу, и с таким азартом, что кровь этой до смерти надоевшей им проповедницы забрызгала все вокруг. Затем рыжебородый император широко раскрыл влагалище посланницы Элая и воткнул в его нежные стенки едва не полсотни крохотных булавок, после чего вошел в нее, нарочно долбя ее лоно изо всей силы и с каждым толчком своего цезарского члена загоняя булавки все глубже… Ева визжала, словно резанная свинья. Это зрелище так возбудило Поппею и Акте, что им тут же захотелось предаться страсти со своим возлюбленным властелином, но он упросил девушек немного подождать, а сам принялся раскаленными докрасна щипцами рвать груди и ягодицы жертвы, исторгая у нее новые крики боли. Затем император приказал залить в ее раны кипящее масло.

Проделав над ней все это, он сказал ей с издевательской улыбочкой:

— Ну, и где же твой Элай? Наверное, тебе нужно кричать еще громче, чтобы он тебя услышал. Кстати, нам нужен новый садовый фонарь…

Ева была отведена в сад, находившийся около императорского дворца. Там Нерон, сопровождаемый своими женой и подругой детства, облил проповедницу специальным горючим раствором и поджег.

— Вот теперь освещение моих прекрасных садов получше будет! А теперь идите ко мне, мои милые подруги!

Поппея и Акте принялись принимать перед Нероном соблазнительные позы и ласкать его. Нежная брюнетка впилась губами в губы Рыжей Бородушки, а страстная блондинка схватила губами его член. Он застонал от удовольствия, как вдруг в этот же момент жертва возопила:

— Элай, Элай, приди, покарай моего мучителя!

Тут, соткавшись из света, перед продолжавшей предаваться любовным утехам троицей предстал некий чернобородый человек.

— Это еще что за бродяга? — недовольным голосом спросил Нерон.

Акте слегка засмущалась, но вот Поппее чувство стыда было неведомо. Блондинка сосала «скипетр» императора с таким удовольствием, как-будто в первый раз видела мужской член, а это был точно не ее случай.

— Элай! — простонала Ева.

— Ааа, — протянул император, — так ты и есть тот самый Элай? Ну что же, помимо того, что ты создал разносящую гнилую заразу секту, ты еще и явился сюда мешать моему отдыху! За это ты будешь наказан. Львам его!

Вот так великий император занимался излечением такой опасной разновидности ПГМ, как учение Элая.


Альтернативная версия-4. Протестантка Ив.

Душа человека перерождается несколько раз, переходя из тела в тело в череде воплощений. Так было и с Евой. И однажды ей довелось родиться английской протестанткой, при чем в Англии эпохи Марии Тюдор, прозванной Кровавой Мэри.

Дочь Генриха Восьмого и его первой жены — благородной Екатерины Арагонской была незаурядной и трагической личностью. Прозвище «Кровавая» сразу вызывает в воображении образ кровожадной маньячки или жестокой тиранши, но это было не так, вернее, не совсем так. Мария не была кровожадней остальных Тюдоров, однако именно она была названа Кровавой, потому что была сучком в глазу протестантских попов. От природы она не была жестокой. Одаренная привлекательной внешностью и незаурядным умом, Мария Тюдор была прекрасно образованна, она проявляла милосердие к страждущим и бедным, но сердце этой женщины, которая могла бы стать лучшей из королев, ожесточилось из-за вынесенных ею страданий, из-за того, что родной отец и мачеха Анна Болейн испортили ей жизнь, из-за того, что она всегда была глубоко несчастлива и одинока…

К этой-то королеве Марии Кровавой или, как еще ее называли, Марии Католичке и доставили однажды молодую девушку-протестантку по имени Ив  (Ева), обвинявшуюся в том, что она слушала проповедь некого странствующего протестантского пастора по имени Элай.

Рано постаревшая женщина с болезненно-бледным лицом и тяжелым взглядом, в которую теперь превратилась прелестная Мария Тюдор, хмуро разглядывала стоявшую перед ней худенькую брюнетку с голубыми глазами, одетую в простое белое платье. Она казалась ей чем-то похожей на ненавистную мачеху Анну Болейн, сложившую свою голову на эшафоте.

— Напомни мне свое имя, — мрачно проговорила, наконец, королева.

— Ив, — робко ответила девушка.

— Ив… — начала Мария. — Ева, поверившая змею-искусителю и вкусившая запретный плод. Не зря тебя так назвали, ибо ты тоже внимала речам искусителя — этого еретика Элая. Хуже того, ты решила перейти в протестантизм и за это будешь сожжена на костре. Но ты можешь покаяться, и твоя душа будет спасена.

Девушка молчала.

— Итак, — продолжала Мария Кровавая, — согласна ли ты отречься от этой ереси и вернуться в лоно католицизма?

— Нет, — твердо ответила Ив и принялась бормотать какой-то псалом.

Мария с силой ударила ее по лицу.

— Коль так, ты умрешь, мерзкая протестантка, но вначале я буду тебя пытать… собственноручно! — прошипела она. — В темницу ее!

Стражники грубо схватили девушку и поволокли ее в тюрьму. Бросив ее на грязный и холодный пол, они хотели уйти, но Мария Кровавая остановила их:

— Подождите. Я хочу вознаградить вас за вашу верную службу, а посему эта протестантская сучка, похожая на мою шлюху-мачеху, ваша!

Губы стражников расплылись в довольных улыбках, они принялись рассыпаться в благодарностях перед королевой.

— Можете не благодарить меня, парни, просто хорошенько вздуйте эту потаскушку. Я думаю, что ее щель узка и просто ждет вертела! — произнесло с ухмылкой безжалостное создание, когда-то являвшееся нежной Марией Тюдор.

Услышав эти слова и увидев приближающихся к ней мужчин, девушка взмолилась о пощаде.

— Отрекись, — последовал короткий ответ.

— Не могу, — заплакала Ив.

— Тогда пеняй на себя!

Сильные мужские руки сорвали с девушки платье, и вот уже первый из стражников спустил штаны, продемонстрировав свой вставший член. Целомудренную Ив передернуло от отвращения. Притянув ее к себе, стражник одним рывком засадил в нее свой член. Ив дико закричала от боли, ведь она была девственницей и ей даже в кошмарном сне не могло присниться, что будет лишена невинности вот так, по-звериному.

Мария подскочила и снова ударила ее по лицу со словами:

— Заткнись, тварь! Не мешай моим бравым парням получать удовольствие! А вы, двое, что стоите? Трахайте, трахайте ее все!

Наверное, не нужно говорить, что стражники были рады приказу ее величества. Второй из них раздвинул ягодицы Ив и вонзился в ее анус. Страшная боль пронзила все тело девушки.

Мужчины стали ускоряться, вырывая у насилуемой болезненные стоны. Третий же стражник, достав член, какое-то время дрочил. Затем он заставил Ив взять его в рот. Девушка вначале не поняла, что от нее требуется, потом, задыхаясь от слез, принялась неумело сосать член стражника, чем вызвала раздражение его обладателя и Кровавой Мэри, наблюдавшей за всей этой сценой и начавшей ласкать себя.

— Ах ты, дрянь, даже не можешь обслужить моих ребят, как следует! — крикнула королева, грубо схватив девушку за длинные черные волосы. Затем она принялась наматывать их на пальцы и вырывать, причиняя дополнительные страдания Ив.

Мужчины сменяли друг друга, грубо насилуя жертву во всевозможных позах, при этом щипая, зверски скручивая и сдавливая ее груди.

— Можете проявлять фантазию, парни! — сказала стражникам Кровавая Мэри.

— Слушаемся, ваше величество! — последовал верноподданический ответ, после чего один из стражников взял бутылку и принялся жестоко насиловать ею Ив.

— Лижи лоно ее величества! — крикнул Ив второй.

Девушке пришлось подчиниться и старательно вылизывать Марии Католичке ее лоно, после чего королева стала мочиться ей в рот и сказала стражникам, что они могут последовать ее примеру.

— Молодцы, ребята, — сказала Мария воинам после того, как Ив удовлетворила их похоть, — теперь можете идти, а я займусь этой мерзкой еретичкой.

— Итак, девица… хотя нет, больше не девица, — ухмыльнулась Кровавая Мэри, — снова спрашиваю тебя, согласна ли ты отречься от протестантской ереси?

Девушка отвечала отказом.

— Тем хуже для тебя.

Кровавая Мэри принялась сечь несчастную протестантку плетью так, чтобы удары приходились по груди и влагалищу. Ив вновь огласила помещение своими воплями.

— Ну, что ты теперь скажешь? — снова обратилась Мария Католичка к своей жертве.

Ив, давясь слезами, замотала головой.

— Тогда продолжим, — сказала королева и уложила Ив грудью на иглы, заставив ее почувствовать новую неизведанную боль.

После того, как и эта пытка не заставила протестантку вернуться в католическую веру, Мэри, под аккомпанемент ее криков и стонов, отрезала ей соски.

От боли Ив потеряла сознание, но Мария привела ее в чувство… для того, чтобы продолжать пытки.

— Больно, да? — спросила Мэри у своей жертвы. — А мне было еще больней, по милости моей покойной мачехи — шлюхи Болейн. Знаешь, как ты на нее похожа?

— Вы — душевнобольной человек, — тихо сказала Ив.

— Ты права… — проговорила королева без признаков гнева. — Душевнобольной… Душа у меня болит, кровоточит, но никто этого не видит…

Казалось, Мария Тюдор сейчас разрыдается, но вместо этого она расхохоталась, и дикий, безумный этот хохот заставил Ив содрогнуться.

Затем Кровавая Мэри выколола глаза и отрезала нос протестантки, после чего поставила ее босыми ногами на приспособление с торчащими кверху остриями, называвшееся «ведьминой доской». Выше доски в стену был вмурован каркан, то есть железный ошейник с гвоздями, который не позволял жертве отойти в сторону, а заодно рвал кожу на ее нежной шейке при каждом неловком движении. Ив, вереща, стала приподнимать то одну, то другую ногу, будто приплясывая, а Мария Тюдор принялась прихлопывать в такт ее «танцу». Все действо сопровождалось сумасшедшим смехом Кровавой Мэри. И слыша этот смех, Ив внезапно увидела вместо Марии Католички другую женщину, гораздо моложе, золотоволосую и похожую на амазонку, но от ее улыбки и смеха веяло тем же холодом, и это был такой же, как у Мэри, смех сквозь слезы.

Должно быть, это была сама Мария Тюдор, только в одной из прошлых жизней. Правда, протестанты, как и католики, естественно, в переселение душ не верили.

— Кто ты? — спросила Ив у привидевшейся женщины.

— О, да ты, похоже, тоже помешалась, как и я, коль уже меня не узнаешь! — воскликнула Кровавая Мэри, но Ив продолжала видеть вместо нее Каллисто.

Тут королева была отвлечена тем, что ее солдаты доставили к ней схваченного протестантского проповедника Элая… того самого, речам которого внимала Ив.

— Жалкий протестантишко! — смерив его презрительным взглядом, произнесла Мария Кровавая.

— Я не совсем протестант, ваше величество, — проговорил он.

— И кто же ты тогда? — с раздражением в голосе спросила королева.

— Я тот, кто принес вам сладкий хлеб истинной веры, которая учит Пути Любви, — отвечал странный проповедник. — Позвольте же мне научить вас ему, ваше величество!

Эти слова раздражили Марию Католичку сильнее, чем протестантская проповедь.

— Значит так, мой драгоценный Учитель Пути Любви! — проговорила она тоном, не сулившим ничего хорошего. — Сейчас я отрежу твой поганый член по самые яйца, а потом заставлю тебя сожрать его!

Королева тут же привела свою угрозу в исполнение, после чего прошипела:

— Понравилось? А теперь я дам тебе отведать того самого хлебушка, то есть твоего собственного дерьма!

…А следующий день был очень жарким и для Элая, и для Ив  (Евы) … в самом прямом смысле.

Примечания:
Глава имеет отсылки к сериалу "Тюдоры" и к историческим событиям, а также небольшую отсылку к "Зеленому слонику".


Альтернативная версия-5. Божья кара.

Как помнит читатель, в нашем фанфике мы выдвинули свою версию зачатия и рождения Евы-Ливии, отличную от киношной. Но давайте в этой главе согласимся с увиденным в сериале и… позволим олимпийским богам уничтожить взрослую Еву.

Конец земному существованию дочери Зены и… неизвестного отца положили стрелы Артемиды. Душа Евы попала в Тартар, где сладкая парочка — Аид и Персефона — встретили ее словами:

— Добро пожаловать в Ад!

Но прежде чем назначить наказание для этой грешной души, супруги вместе с эриниями и богиней Гекатой решили с ней позабавиться. Эринии целовали и ласкали тело Евы, при чем их поцелуи воспринимались ею, как ядовитые укусы, ибо таковыми и являлись. Когда они наклонялись, змеи, бывшие на их головах вместо волос, шипя, принимались сосать и жалить груди девушки. Аид вонзился в Еву сзади и, не останавливаясь, задвигался в ней, намеренно стараясь причинить ей побольше боли. Персефона откусила дочери Зены клитор, а Геката сожгла ей волосы на голове.

Когда боги преисподней, наконец, натешились, Аид назначил для души Евы наказание, которое она должна была терпеть каждодневно. Ева-Ливия была обречена на непрекращающиеся мучения, сродни тем, что выносил Прометей, но с небольшой разницей: бросившему вызов Зевсу титану выклевывал печень орел, после чего она вновь и вновь отрастала, а посланнице Элая тот же орел должен был выклевывать матку, затем ее сношали церберы.

Вот так бесславно закончилась история бедной Евы.