Надежда Габриэль, надежда Цезаря

Запретный плод сладок (с)
Небольшой рассказ об истинном отце Надежды-Хоуп с вольной интерпретацией некоторых событий. Для тех, кто хорошо знает историю: пусть вас не смущает то, что Боадицея стала современницей Цезаря, я писала, в основном, по "Зене".

…Зену вела в далекую Британию ненависть к Цезарю: человеку, оставившему когда-то следы на ее ногах и неизгладимый след в душе, в глубине которой она продолжала его любить, просто не желая признаваться себе в этом. Рядом с ней находились верная подруга и спутница в ее странствиях — белокурая Габриэль, невинная душа которой еще не была замутнена страстями, и странный парень по имени Крафстар, рыжеволосый, как истинный кельт, называвший себя первым священником культа некого Единого Бога. Зена уже кое-что слышала о боге израильтян и удивилась тому, что и в этих землях у него есть поклонники. Она не сомневалась, что речь идет именно об Иегове, ибо ни о каком другом едином боге не слыхала. Не смотря на то, что Крафстар не выглядел слабаком, скорее, напротив, Зена считала, что в битве из него будет толку, как с козла молока, так как все свое время он проводил в болтовне с Габриэль, которой мог до бесконечности твердить о своем расчудесном боге.
      «Ох, какая чушь!» — с раздражением мысленно говорила себе Зена, зато наивная, романтичная, ребячливая и всегда любившая узнавать что-то новое для себя, Габриэль, хоть вначале и говорила странному проповеднику, что ей и своих богов хватает, вскоре начала слушать его с раскрытым ртом, жадно ловя каждое его слово.
      «Новый способ охмурять девушек.» — думала Зена, которую уже начало раздражать явное восхищение подруги этим кельтским краснобаем. Она испытывала к своей Габи нежность, почти сродни материнской и боялась, что ее все еще плохо знающая жизнь подруга может полюбить какого-то подлеца, который использует ее и разобьет ей сердце. Эти мужчины… Уж она-то их хорошо знала!
      Но Габриэль не была влюблена в Крафстара, нет, она испытывала к нему дружеские чувства, хоть он и смог вызвать в ней интерес своими беседами о неведомом боге и о своем служении ему.
      Наконец, корабль доставил их к британским островам, где Зене предстояло стать союзницей мужественной королевы иценов Боадицеи, возглавившей борьбу против римских захватчиков, и вновь встретиться с любимым врагом. Габриэль же и представить себе не могла, что именно там ей предстоит пережить то, что навсегда изменит ее жизнь и ее саму.

      …Юлия привели в Британию честолюбие и славолюбие, составлявшие его величайшую страсть, сколько он себя помнил. Было еще кое-что: зов Судьбы, а в Судьбу великий римлянин верил всегда. Поход в Британию, предпринятый им с целью наказать бриттов, которые оказали поддержку своим единоплеменным союзникам в Галлии и давали убежище беглецам, был очень опасен и отважен, но кто не рискует, тот не выигрывает. Правда, Цезарю вскоре пришлось разочароваться: на сей раз удача была не на его стороне. Имевшие глубокую посадку корабли римлян из-за мелководья у берегов не могли подойти вплотную, а посему воинам Цезаря пришлось в полном вооружении броситься в море и плыть под градом стрел. Неприятельские всадники, бросившись навстречу, учинили страшную резню. Мало того: британцы сплотились вокруг этой рыжей бестии Боадицеи, немного напоминавшей Юлию одну женщину из его прошлого — Зену. Но Цезарь не будет Цезарем, если спасует перед какой-то кельтской мужеподобной бабой, тем более, что ему явился сам бог войны Марс-Арес, сказав, что поможет римлянам одолеть варваров, если он, Юлий, уничтожит находящийся здесь, в Британии, храм, посвященный некому божеству, которого боятся сами олимпийцы. Марс-Арес назвал это божество воплощенным Злом, которое придет в мир, если храм не будет уничтожен, но Цезарь хорошо знал, что злом обычно объявляют неприятеля, «другую сторону», а посему медлил с выполнением этого условия. Кроме того, он знал о коварстве бога войны и о том, что на иных богов надейся, а сам не плошай. Да и храм можно использовать, как укрепление.
      …Боадицея окружила римлян конницей и боевыми колесницами. Неожиданно на помощь королеве иценов пришла та, с кем у нее были свои давние счеты, а именно, Зена. Даже не взирая на то, что черноволосая воительница когда-то отдала приказ ее убить, Боадицея знала одну простую истину: если будешь тонуть в болоте, схватишься за любую, протянутую тебе палку, даже если она будет в дерьме. Такой вот протянутой палкой для нее сейчас была помощь Зены. Обе бестии яростно атаковали римлян, с которыми, к тому же, сейчас не было их гениального военачальника. Это привело сынов Италии в большое замешательство.
      Тем временем, Габриэль и Крафстар беспечно, взявшись за руки, словно влюбленные подростки, шли через лес. Рыжеволосый жрец Единого Бога продолжал вещать восторженной девушке о своей религии, та с упоением его слушала. Естественно, они не заметили затаившегося и подстерегавшего их, словно волк непослушных детишек в сказках, римского воина. Он проштрафился перед Цезарем и хотел загладить свою вину тем, что приведет хотя-бы двоих пленных, а тут добыча сама шла к нему в руки. Когда Зена узнает об исчезновении подруги и ее странного ухажера, будет уже поздно…
      Габриэль и Крафстара притащили в какое-то помещение и бросили перед кем-то сидевшим в кресле, спиной к ним. Тут этот кто-то поднялся и неспешно приблизился к пленным. Его движения сейчас были полны ленивой и, вместе с тем, хищной грации. Габриэль смотрела на него во все глаза, ибо знала, что это ОН, тот самый, кто когда-то предал ее подругу и разбил ей сердце, тот самый, кто покорял народы и племена, словно играючи. Таким ли она его себе представляла? Пожалуй, она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Этот человек был уже не очень молод, но еще не стар, высок и хорошо сложен, цвет его волос был темно-рус, и зачесывал он их с темени на лоб, лицо у него было бледное и чуть полное, глаза черные и живые, взгляд которых под час был также остер, как римский меч.
      «Коварен и прекрасен!» — мечтательно сказала себе Габриэль.
      — Цезарь! — с плохо скрытым восхищением выговорила она вслух.
      На красиво очерченных губах римлянина заиграла насмешливая улыбка. Наивные восторги этой маленькой глупышки, каковой он посчитал светловолосую подругу Зены, позабавили его.
      — Он самый, — последовал ответ.
      После небольшой паузы, мужчина задумчиво проговорил:
      — Отдели чувства женщины от ее разума, и она твоя. Разделяй и властвуй.
      Поняла ли молодая девушка, что эти слова в какой-то степени могут относиться и к ней или нет, но она не могла отвести взгляда от его глаз, которые, словно заглядывали в ее душу и были похожи на два черных солнца. Габриэль все больше попадала под обаяние этого опасного, но обольстительного мужчины. И сама это чувствовала.
      Габи решила стряхнуть это наваждение и проговорила с напускной храбростью:
      — Этого никогда не будет.
      — Да ну? — протянул он. Слова девушки только повеселили его, но нужно было переходить к основному вопросу. — А правда ли, что ты — подруга Зены?
      Габи решила прикинуться дурочкой и ответила ему, что Зена ее знать не знает, даже имени-то, наверное, не помнит. Королева воинов ее не замечает.
      Увы, врать она не умела, а перед человеком, который видел ее насквозь, это удавалось ей с еще меньшим успехом.
      Цезарь резким движением вонзил нож в какой-то заморский фрукт и так, с ножа, дал его откусить Габриэль.
      — Что бы мне с тобой сделать? — пропел он затем ехидным голосом. — Может, отдать тебя своим солдатам — пусть позабавятся с тобой на глазах у этого слабака, который даже не смог защитить свою невесту, а теперь сидит и только глазами хлопает?
      Крафстар, действительно, сидел с каким-то спокойным и даже отрешенным видом, словно все шло так… как он планировал для себя.
      — Я не его невеста! — вспыхнула Габриэль.
      — Ну, значит, вкус у тебя получше, чем я думал, — ухмыльнулся Цезарь. — Но… коль так, возможно, ты еще девственница. Тогда будет еще забавнее отдать тебя своим воинам, чтобы невинности ты лишилась именно в их сильных, мужских объятиях, а потом сообщить об этом Зене. Затем я тебя распну!
      — Нет, ты не сделаешь этого, Цезарь. — с неожиданным спокойствием ответила Габриэль.
      — Почему же? — насмешливо, но слегка удивленно спросил он. — Разве ты не слышала от своей подруги о том, что я с ней сделал и о том, какое я чудовище?
      — Слышала, — тихо отвечала она, прикрыв веки.
      — Так почему же ты думаешь, что я не смогу сделать этого?
      Габи, снова покраснев, опустила глаза и проговорила:
      — Потому что… ты добрый. Добрее, чем ты показываешь.
      Он рассмеялся, но смех его был деланным.
      — Добрый? — переспросил Юлий, когда, наконец, перестал смеяться.
      — Да, добрый, — негромко и серьезно ответила Габриэль, глядя на него с какой-то грустью. — Просто ты… ты это… — она запнулась. — ты, наверное, очень одинок. У тебя уже есть слава, а скоро будет и могущество, но душа твоя плачет. А слава и могущество счастливым тебя не сделают.
       — Что ты такое говоришь? О чем ты? — вопросил он.
      Внезапно, в черных глазах Цезаря мелькнула тревога, мужчина сжал виски ладонями, простонав:
      — Нет… не сейчас.
      — Что с тобой? — испуганно спросила Габриэль.
      Крик сотряс несчастного, с ним приключился какой-то судорожный припадок.
      Габриэль кинулась к нему, не заметив улыбки Крафстара, сидевшего в той же «позе сфинкса». Он, однако, не предлагал ей ни убить ставшего беспомощным врага, ни бежать. Все шло так, как было задумано. А рукам невинной еще не время обагриться кровью…
      Габи, несмотря на свою наивность, была образованной и довольно начитанной девушкой, немного сведущей и в медицине, а посему она примерно знала, как оказать помощь эпилептику. Присев рядом с ним, она придерживала его голову, зажав ее между своими коленями.
      — Спасибо, — только и произнес Юлий, когда припадок миновал. А что он еще мог сказать?
      Она ничего не ответила.
      — Но… почему ты помогла мне, а не… убила? — взглянув ей в глаза, спросил римлянин.
      — Как я могла убить беззащитного и… больного человека? — пожала плечами Габи.
      — Даже если это враг?
      — Да.
      — Коль так, ты либо святая, либо полная идиотка, — произнес Цезарь, и в голосе его при этом слышались одновременно удивление, насмешка и толика восхищения.
      — Может и так, — улыбнулась Габи.
      Какое-то время оба молчали. Потом девушка спросила:
      — Как ты сейчас себя чувствуешь?
      — Сносно. — отвечал он. — Это моя беда и мой позор. Я никогда не могу предугадать, когда и где это случится со мной снова.
      Цезарь и Габи почти позабыли о молчаливом присутствии Крафстара.
      Юлий взглянул в его сторону и удивленно проговорил:
      — Что это с твоим дружком? Почему он продолжает сидеть в одной позе, тараща глаза?
      — Не знаю, медитирует, наверное. Он — жрец одного божества. — почти равнодушно отвечала Габриэль.
      — В таком случае пусть медитирует в другом месте, чтобы мы не мешали ему, а он… нам, — весело проговорил Цезарь. Затем позвал стражу и приказал вывести Крафстара вон.
      Габриэль осталась наедине с недавним врагом.
      — Признайся, ты же сама хочешь этого? — спросил Цезарь вкрадчивым голосом, зная, что она поймет, о чем он.
      Ответ читался в одном ее взгляде. Девушка нежно прижалась к римлянину, обвив его шею руками. Юлий подхватил ее на руки и положил на походную кровать. Габи раскраснелась и хотела что-то сказать ему, но он запечатал ей рот таким горячим поцелуем, что она едва не сомлела. Освобождая девушку от ее наряда, который, по его мнению, был довольно странен и дик, и ей куда больше подошло бы римское платье, он бормотал что-то по-латыни, которую она, увы, знала не так хорошо, как хотелось бы, но даже этих слабеньких знаний хватало, чтобы понять язык любви. При этом Юлий покрывал пылкими поцелуями ее худенькие плечики, лебединую шейку, нежную грудь. Его ласки становились все смелей и раскованней, но Габи хотелось лишь продолжения их.
      — Цезарь… — вдруг начала она и тут же умолкла.
      — Что?
      — У тебя есть дети?
      — Покойная жена оставила мне дочь Юлию, — чуть вздохнув, проговорил он.
      — Юлия… Она, должно быть, похожа на тебя.
      — И на меня, и на Корнелию… на нас обоих.
      — Цезарь, а как ты думаешь, ребенок, похожий на нас обоих был бы очень красив? — мечтательно проговорила Габи.
      Он улыбнулся:
      — Хочешь это проверить?
      Юлий заглянул в ее прекрасные голубые глаза, и они сказали ему, что эта девушка вся в его власти и согласна на все.
      «Отдели чувства женщины от ее разума, и она твоя. Разделяй и властвуй.»
      Римлянин принялся гладить и целовать белоснежные бедра Габриэль, затем ринулся на приступ ее «крепости».

      …Они лежали, обнявшись, усталые и удовлетворенные.
      — Оставайся со мной, я возьму тебя с собой в Рим, — сказал он ей.
Девушка призадумалась.
      — Нет. — ответила она, наконец.
      — Но… почему?
      Эта глупенькая с виду блондиночка все же сумела запасть в душу великого римлянина - то, что не удалось Королеве Воинов.
      — Понимаешь… мы с Зеной уже многое пережили вместе, и я очень люблю ее. Мое место рядом с ней. Мы так и будем бродить по белу свету - она, защищая слабых и побеждая злодеев и разных чудовищ, а я, воспевая ее подвиги.
      Габриэль умолкла, вспомнив, что мужчина, лежащий с ней рядом, является злейшим врагом Зены.
Но он-то не забывал этого.
      — Коль так, будь по-твоему, — вздохнув проговорил он. Потом в черных глазах его сверкнула решимость. — Тогда ты будешь для своей дорогой подруги приманкой.
      — Что ты задумал? — спросила она, вздрогнув.

      …Габриэль и Крафстар привязаны к крестам. Цезарь размахивается молотком, якобы собираясь разбить ноги Габи, как когда-то ее подруге. Девушка закрывает глаза. Ей становится по-настоящему страшно, хоть она и знает, что это спектакль, разыгранный Цезарем, чтобы выманить Зену, а с ней и Боадицею, и двинуть против них знаменитый Шестой легион. Габриэль очень боится… боится за любимую подругу, которой так восхищается, боится и за этого необыкновенного римлянина, сумевшего украсть кусочек ее сердца.
      «Только бы вы выстояли в этом бою… оба.» — мысленно взмолилась девушка.
      Приманка сработала. Зена явилась на выручку своей Габи. С ней была и Боадицея. Воительница метнула кинжалы в веревки, удерживавшие Габриэль. Сильные руки Зены подхватили нежную и легкую, словно перышко, девушку, успевшую шепнуть ей о том, что это ловушка.
      — Я знаю, — последовал тихий ответ. — Он же далеко не дурак.
      Юлий глядел на то, как Зена прижимала к себе Габриэль с нежностью, не совсем приличествующей подруге.
      «Я должен был догадаться…»
      Римлянином овладело бешенство, и в ярости он кинул в их сторону копье, но Зена, моментально среагировав, кинула шакрам, и половинка копья пронзила руку Цезаря.
      Вытащив ее, Юлий с минуту смотрел на стекавшую по руке кровь.
      — Ты об этом пожалеешь, — мрачно проговорил он.
      Зена приняла его слова на свой счет, но Габриэль поняла, что они были адресованы ей.
      «Почему?!» — раздался горестный голосок в ее сердечке.
      Поняв, что сейчас Цезарь бросит против них весь легион, Зена велела Крафстару увести Габриэль в надежное место и хорошенько присматривать за ней. Тот кивнул, пряча улыбку. Зене не нравился этот кельт, но выбирать было не из кого. Началась битва.

      …Крафстар вел Габриэль к храму… тому самому, уничтожение которого было обязательным условием, поставленным Аресом Цезарю.
      — Есть ли у твоего бога имя? — спрашивает у Крафстара Габриэль, знающая, что они идут славить этого таинственного бога.
      — Есть, но его нельзя произносить вслух, — отвечает он.
      Они входят в храм вместе со встретившими их друзьями Крафстара.       Начинается церемония, которую проводит красивая темноволосая девушка по имени Меридиэн. Все встают в круг, и все одеты в голубые одежды, что придает действу еще большую таинственность. Габриэль восторженно следит за действом, как вдруг она начинает внимательнее вслушиваться в произносимые слова, и они пугают ее.
      Она вопросительно смотрит на Крафстара, и он говорит ей с растерянностью в лице:
      — Я ничего не понимаю, они изменили все слова, это не наш бог.
      Меридиэн говорит, что их богу Дахоку нужна жертва, и что он уже усмотрел ее себе. По ее знаку Крафстара и Габриэль хватают. Крафстара привязывают к жертвеннику. Габриэль, которую в это время держат несколько человек, полными ужаса глазами смотрит на то, как Меридиэн замахивается ножом над ее другом. Нет, она не может допустить, чтобы свершилось это злодеяние! Девушка вырывается и бежит на помощь Крафстару. Она отталкивает Меридиэн, и между ними завязывается борьба, в ходе которой Габи удается отобрать у нее нож. Резкое движение Меридиэн, и… нож вошел в живот темноволосой девушки по самую рукоятку. Брюнетка умерла с улыбкой на устах. Свою миссию она выполнила.       Габриэль в ужасе смотрит на распростертую у ее ног сектантку — свою жертву, на собственные окровавленные руки. Ее душат слезы, это плачет ее душа, которая с этого момента навсегда лишается прежних чистоты и покоя. К ней подходит Крафстар, на губах его удовлетворенная улыбка. Он также выполнил свою миссию.
      — Дахоку была нужна не просто плоть и кровь, ему нужны были твои чистота и невинность, — проговорил он. — Ты можешь гордиться собой, ибо в этот мир он войдет именно благодаря тебе.
      — Что? Нет… нет… — бессмысленно лепечет она.

      Тем временем, Зене и Боадицее удалось повернуть против Цезаря его же правило «Разделяй и властвуй». Поняв, что они уже фактически одержали верх, Зена решила идти за Габриэль и Крафстаром, как вдруг, взглянув в сторону храма, увидела нечто странное: ночь, наступившую посреди дня, гром и молнии… Она поспешила к храму. Там она и обнаружила Габриэль, лежащую между жертвенником и трупом Меридиэн.
      На все вопросы Зены несчастная девушка отвечала лишь одно:
      — Это я убила.
      — Что?! Что ты такое говоришь, девочка? Ты бредишь! — Зена просто не могла в это поверить. Тут появился торжествующий Крафстар.
      — Благодарю тебя за то, что ты привела сюда Габриэль, — сказал он Зене, — Теперь Дахок будет править миром, и Габриэль тоже, ибо она привела его.
      — Подлец! — прошипела Зена. — Сейчас ты умрешь!
      Но не успела она атаковать его, как он обернулся рогатым демоном, дравшимся не в пример лучше привычного ей краснобая-Крафстара. Движения его были поистине молниеносными.
      — Кто же ты такой, сукин сын?! — вопрошает Зена, уклоняясь от очередного его удара.
      — Я — посланник великого бога тьмы Дахока, — ответил ей демон.
      Внезапно, жертвенник вспыхнул адским пламенем, из которого соткалась рука, тянущаяся к Габриэль. Девушка принялась сопротивляться и звать на помощь, но Зена, занятая битвой с Посланником, среагировала слишком поздно. Огненная рука уже схватила Габриэль за ногу и подняла в воздух. Тут произошло нечто жуткое и, вместе с тем, прекрасное. Огонь принялся ласкать девушку, и ласки его были сродни мужским. Пламя, не обжигая, целовало плечи и грудь девушки, лизало ее лоно, проникало внутрь. Габриэль, к стыду своему, начала чувствовать, что происходящее с ней сейчас доставляет ей удовольствие, подобное тому, что она испытала с Цезарем. Девушка, словно в тумане, слышала голос своей подруги, просившей ее держаться, пока она сражается с Посланником, но ей теперь не так уж хотелось быть спасенной из объятий этого ласкающего пламени.
      Зена продолжала с бешенством сражаться с демоническим посланником. Наконец, ей удалось бросить его в пламя жертвенника. Огонь угас, а Зена успела тут же подхватить свою подругу. Габи была рада видеть ее живой и невредимой, рада тому, что находится в ее сильных, надежных руках, но в то же время разочарована тем, что ее больше не целует огненный любовник.
      Зена ринулась к выходу с Габриэль на руках, и вовремя, так как здание тут же начало рушиться.
      — Все будет хорошо, — ласково уговаривает подругу воительница.
      — Нет, теперь все изменится, и никогда не станет прежним, — шепчет Габриэль. Лишенная успокаивающих ласк пламени, она вновь мучительно переживала случившееся.

      …После далеко не блестящего результата британской экспедиции Цезарь возвращался в Галлию. Он стоял на палубе корабля, и темные глаза его мрачно всматривались в усеянное звездами ночное небо.
      — Что-нибудь случилось, Цезарь? — спросил его друг Марк Антоний.
      — Не знаю, — отвечал Юлий. — У меня какое-то странное чувство. Мне кажется, что теперь все изменится, и никогда не станет прежним.
      Мужчина не знал, что слово в слово повторяет слова мимолетной любовницы.

      …Зена хотела смерти младенца, рожденного Габриэль вскоре после этих событий. Она убеждала себя в том, что хочет этого лишь для того, чтобы спасти мир от отродья Дахока, являющегося вовсе никаким не ребенком, а лишь оболочкой. Но женщина обманывала саму себя. Габриэль поведала ей о случившемся между ней и Юлием Цезарем. Она помнила почти неприкрытый восторг, которым были полны речи ее подруги. Зена испытывала муки ревности. К кому? К вероломному Цезарю или к своей верной спутнице? Или к обоим? Она, наверное, не смогла бы ответить на этот вопрос. Дочь, рожденная Габриэль и названная ею Надеждой, могла быть и дочерью ее любимого врага, а то, что дитя росло не по дням, а по часам, могло объясняться родством Цезаря с богиней Венерой-Афродитой. Эта же мысль приходила в голову и самой Габриэль, которая, однако, помнила и об огненных объятиях Дахока. Но для себя юная мать решила, что кто бы ни был истинным отцом Надежды, она будет лишь ее ребенком. На самом деле, обе девушки были по-своему правы и… неправы. У Надежды было ДВА отца! Она была плотью и кровью Цезаря, но дух, обитавший в ее детском тельце, был огненным духом Дахока, проникшим вместе с его священным пламенем в дитя, которое уже тогда носила в себе Габриэль.
      Зена не видела того, как младенчик — голыми руками надо полагать — удушил игравшего с ним воина, но она верила этой своей догадке, ибо ХОТЕЛА в нее верить. Поняв, что подруга желает смерти ее ребенка и образумить ее не удастся, Габриэль впервые решилась пойти на обман. Как уже было сказано выше, Габи не умела врать, но на сей раз, движимая желанием спасти дочь, она пустила в ход все свои скрытые актерские способности, сказав, что сбросила Надежду со скалы, когда та со злобной улыбкой на детском личике пыталась ее задушить. Зена, поверив выдумке подруги, принялась ее утешать, говоря, что она поступила правильно. Тем временем, голубоглазое чудо, выглядевшее уже шестимесячным, плыло в корзинке, по реке. Вместе с малюткой в корзинке лежала игрушка — овечка, прощальный подарок матери, мысленно произносившей в это время напутственные слова: «Я знаю, что ты жива… где-то там, моя любовь, моя надежда. Прошу тебя, не будь злой, становись хорошей, ведь и твой папа не злой, он хороший.»

      …Не сдающийся римлянин предпринял новый поход в Британию, на сей раз с огромным войском, прибывшим к острову на 800 кораблях и состоявшим из 5 легионов и 2000 всадников.
      Юлий, склонившись над картой, продумывал новую тактику против британцев, когда к нему вошел Антоний… с ребенком на руках.
      Цезарь приподнял бровь:
      — Что это у тебя, Марк? Ребенок? Чей он?
      — Не знаю. Должно быть, кто-то из варваров не мог содержать лишний рот и решил избавиться от него… то есть от нее, положив в корзинку, как котенка и пустив по волнам реки.
      — От нее? — переспросил Цезарь. Недавно он пережил страшное горе, потеряв свою единственную дочь Юлию.
      — Да, от нее, — улыбнувшись, ответил Антоний. — Это девочка. Смотри, какая красотка!
      Малютка в этот момент проснулась и открыла свои большущие голубые глаза, и взгляд их остановился на Юлии. Девочка подняла обе ручки и вытянула их в сторону Цезаря, словно желая обнять его.
      — Я хочу подержать ее, — сказал Юлий Марку.
      Тот передал ему девочку, которой было где-то около года.
      Цезарь поцеловал в лобик младенца и проговорил:
      — Я назову ее Spes (Надежда) в знак своей надежды на новую, лучшую жизнь. Юлию я потерял, но боги послали мне взамен это дитя.
      Антоний был искренне рад за любимого полководца, которому с радостью служил и с которым его даже связывало некое подобие дружбы.
      С ребенком на руках Цезарь вышел к войску и дрогнувшим от радости голосом произнес:
      — Боги подарили мне дитя. У меня снова есть дочь!

      Надежда стала, как сказали бы сегодня «дочерью полка». Зная, что Цезарь обожает малютку, римские воины обращались с ней, как с царевной. Кроме того, вскоре все уверились в том, что это дитя, действительно, божественного происхождения, ибо оно очень быстро росло и развивалось, умело двигать предметы и отбрасывать в сторону неприятных ему или его любимому папочке людей. Также вместе с собой Надежда принесла удачу отцу и его воинам.
      — Должно быть, это полубогиня, — сказал однажды Юлию Антоний.
      — Может быть, — улыбаясь, отвечал тот. — Я думаю, что ее мне подарила Венера — покровительница моего рода. Взгляни, она, ведь и похожа на нее — те же сапфировые глазки и золотистые волосики.
      Цезарю не приходило в голову, что золото волос и великолепные глаза-сапфиры девочке могла подарить и некая смертная женщина, с которой его однажды свела судьба.
      Так или иначе, он сильно привязался к девочке и не мог допустить даже мысли, что когда-нибудь она оставит его. Увы, это случилось… и очень скоро.
      В тот день Надежда спросила отца:
      — Папа, а кто такая Зена?
      Тот смутился:
      — Одна женщина-воительница. Мы с ней враги. А что? Ты что-то слышала о ней?
      «Должно быть, подслушала болтовню солдат.»
      — Слышала это имя и мне стало интересно, кто она такая.
      Цезарь внимательно посмотрел на приемную дочь, но выражение лица девочки, выглядевшей уже восьмилетней, было абсолютно спокойным.
      Тогда он решил рассказать ей о своем юношеском приключении с пиратами и их молодой атаманшей Зеной, опустив некоторые неприятные подробности.
      — Она потребовала с меня выкуп в 20 талантов серебром, а я рассмеялся ей прямо в лицо, сказав, что она не имеет представления о том, кто попал к ней и потребовал увеличить сумму до 50 талантов, потому что 20 талантов — это так мало, что просто даже стыдно. Пиратка кочевряжиться не стала, и я отправил одного из своих людей за серебром, которое надо было собрать за 38 дней. За это время твой отец быстро поставил этих пиратов на место. Они даже не смели разговаривать, когда я ложился спать. Иногда я им декламировал свои стихи, но тупые варвары не понимали их красоты.
      — А за что их атаманша тебя возненавидела?
      — Понимаешь… твой отец приглянулся этой глупой женщине, и она принялась строить ему глазки. Но я остался равнодушен к ее чарам, и с тех самых пор она меня ненавидит.
      — Ах вот, значит, как оно было, — лукаво улыбнулась девочка. Она-то знала больше, чем показывала ему.
      — Да, так все и было. А теперь ложись спать, уже поздно. И поцелуй своего любимого папочку!
      Надежда поцеловала отца, при чем поцелуй показался последнему более долгим и нежным, чем обычно, что даже немного смутило его.
      — Я очень люблю тебя, папочка! — прощебетала девочка.
      — Я тоже очень люблю тебя, малышка! — с какой-то странной тоской отвечал он.
      На сердце его отчего-то стало неспокойно. И не зря. Той же ночью Надежда оставила его.
      «Прости меня, папочка, но я должна найти мамочку и нашу любезную Зену, чтобы отомстить ей.»
      Обнаружившие поутру пропажу римляне везде и всюду искали золотоволосую девочку, но тщетно. Она, словно сквозь землю провалилась. Никто не видел даже то, как она выходила… будто это был бесплотный дух, а не ребенок.
      — Должно быть, кто-то из варварских вождей похитил, а затем убил ее… Вперед, в атаку! Нужно перебить этих поганых варваров, увести в рабство их жен и детей, чтобы они узнали, каково это — терять дорогое тебе существо! А потом их вожди будут распяты, и я сам буду приколачивать их гвоздями к крестам! — кричал обезумевший от горя Цезарь. — Моя дочь, моя единственная надежда, после всех мук… Этот ребенок был для меня всем! Они лишили меня всего!

      Тем временем девочка по имени Надежда, называвшаяся теперь всем Фейлой, шла, движимая местью, чтобы уничтожить надежды, мечты и будущее их с отцом врага — Зены. Воительница лишила ее любви матери и мешала ее отцу… обоим ее отцам… и за это она заберет у нее сына.