Брачная ночь Клеопатры

Рим восторженно и, вместе с тем, несколько настороженно встречал царицу Египта Клеопатру, прибывшую в Вечный город по зову Цезаря вместе со своими отпрысками — близнецами Цезарионом и Евой. Эх, зачем она дала нашей дочери это вычурное, иудейское имя? Я обязательно переименую бедную девочку, дав ей римское имя. У меня даже есть одно на примете — Ливия.

      Но, как бы то ни было, я горжусь моей прекрасной царицей, ведь своими блеском и необычайной роскошью она покорила Рим и меня, Цезаря, который и есть Рим.

      Под восхищенный рев толпы она, защищенная гигантской фигурой сфинкса, въезжала, восседая на золотом троне, находившемся на гигантской конструкции, которую тащили здоровенные рабы-нубийцы. Облаченная в золотые одежды, она казалась похожей на сказочное видение, райскую птицу. Точно также были одеты и находившиеся вместе с ней дети. Лицо у нее было величественно и непроницаемо-спокойно, словно у египетского сфинкса, соединившего нас однажды. Взгляд ее ярко-голубых глаз делал царем того, на кого был устремлен.

      Малыши умилительно стараются подражать своей маме, причем заметно, что мальчик более спокойный, чем девочка, и все время о чем-то мечтает. Ева (мда, дурацкое имя!) побойчей будет.
      — Смотри, какие храбрецы! — с гордой улыбкой говорю я своему другу Марку Антонию, показывая в сторону детей.
      Но тот, поглощенный созерцанием их лучезарной матери, не слышит меня и стоит с раскрытым ртом. Я не ревную, хотя бы потому что сейчас в мою царицу влюблено все мужское население Рима, а глуповатый вид Антония сильно забавляет меня. Хм, нужно будет женить его на подруге моей чаровницы. Нет, не на Ирас или Хармионе, а на другой ее подруге… С Фульвией он, все равно, не счастлив.
      — Какая же она красавица! — восторженно кричит кто-то.
      Он чертовски прав! Тысячу раз да!
      — Да ну! — слышится недовольный женский голос. — Ничего особенного, просто одета вся в золото.
      Эти женщины! Женщина, скорее, умрет, чем признает, что другая красивее ее. И царский венец здесь не при чем.

      Наконец, моя царица, моя богиня сошла на землю к нам, простым смертным и, держа за руки наших детей, ступила на красный ковер. Она почтительно приветствовала меня, после чего поклонилась мне и Риму в моем лице. Дети последовали ее примеру. Римляне довольно смотрели на эту сцену. Но тут я поднял Клеопатру и при всем народе обнял ее и наших прекрасных детей.
      — Клеопатра — царица Египта и… — я сделал паузу, — моя новая супруга и императрица. Мы уже сочетались браком по египетскому обряду, теперь сделаем это по римскому.
      Толпа просто ахнула. Старики в белых тогах заметно ощетинились, но они мне не указ. Я не боюсь их, я никого и ничего не боюсь, ибо я Цезарь. Меня опечалило другое: я видел горестное выражение лица моей жены Кальпурнии. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Мне не хотелось, чтобы она страдала, ведь я по-своему привязан к ней, хоть давно ее и не видел, постоянно находясь в походах. Но иначе я просто не мог.
      Затем я представил и признал перед лицом всего Рима наших детей:
      — Птолемей Цезарь и… Ливия, также называемая Евой — наши дети и наследники империи, которая объединит в себе Египет, Рим и… Грецию!
      Вначале поднялся небольшой ропот, но вскоре он утонул в радостных криках. Народ Рима приветствовал своих императора и императрицу.
      Я поцеловал царицу моего сердца, а она украдкой моргнула мне с лукавой улыбкой. Я точно также с заговорщическим видом подморгнул ей. Мы ведь и были заговорщиками, ибо у нас с ней была одна тайна, о которой, помимо нас, знали очень немногие…

      Брачный договор был подписал. Мы сказали традиционное «да» и обменялись кольцами. В качестве знака верности и как символ дружеского и сердечного единения мы подали друг другу правую руку. Затем попросили благословения у пяти богов: у Юпитера как гаранта союза, у Юноны как богини брака, Венеры, покровительницы моего рода, как богини любви, Фидес как олицетворения верности и Дианы как богини-матери.

      Потом я нес ее на руках в окружении ликующей толпы до самого своего дворца на Палатине, делая вид, что моя ноша легче, чем на самом деле, а это было далеко не так. Моя молодая супруга была отнюдь не хрупкой, воздушной девой, а настоящей амазонкой, сильной и статной. При этом я, на самом деле, вовсе не обязан был тащить ее всю дорогу, а просто должен был перенести свою женушку через порог ее нового дома. Но я Цезарь, а значит, не такой, как все. Моей целью всегда было величие, умение добиваться того, что для других невозможно.
      Маленькие девочки в прелестных платьицах бросали мне под ноги лепестки роз, а моя молодая жена насмешливо улыбалась, зная, что я сейчас выполняю настоящий подвиг.
      Перенеся ее через порог, я произнес:
      — Я — это ты, а ты — это я.
      Что до нее самой, то она, после того, как женщины, лишь единожды пребывавшие в браке, раздели ее и отвели ко мне, встретившему ее с факелом и кубком с водой, сказала мне следующие слова:
      — Где ты Гай, буду я, Гайя.
      Слова сии означали, что она принимала мое имя и становилась частью меня. Хотя… она всегда была частью меня и частью моей судьбы, точно также, как я сам был частью ее судьбы. Так было всегда, даже тогда, когда мы были злейшими врагами.

      Итак, мы, наконец-то, остались одни…
      — Моя императрица, моя… Зена! — пылко, словно юноша, произнес я, впервые за долгое время назвав ее настоящим именем. — Боги, как я люблю тебя… и как же я хочу тебя!
      Она стояла передо мной во всем великолепии своей наготы и призывно смотрела на меня своими чудесными сапфировыми глазами.
      — Мой император, мой Цезарь! — промолвили ее рубиновые уста, в которые я тут же впился жгучим, страстным поцелуем.
      Наслаждаясь ароматом губ Клеопатры-Зены и теплом ее тела, я стал целовать лебединую шею и загорелые плечи своей царицы, ласкать ее большую, красивую грудь, посасывая и чуть покусывая отвердевшие смугло-розовые соски. Потом я начал гладить и покрывать поцелуями ее округлые, соблазнительные бедра, просто созданные для того, чтобы рожать сыновей… или таких дочерей, которые стоят сотни сыновей. Правая рука моя скользнула вниз к заветному лону моей царицы Клеопатры. Я начал ласкать его сначала пальцами, потом — языком, заставляя ее стонать от наслаждения и умолять, чтобы я, наконец, вошел в нее. Но я, жестокосердный Цезарь, немного продлил сладкую пытку, прежде чем внял ее мольбам. Вошел в нее я медленно и нежно, но потом стал ускоряться, безжалостно пронзая ее лоно своим копьем. Мы действительно стали частью друг друга, единым целом, только теперь уже буквально.

      Как часто я видел все это в прекрасных и, вместе с тем, тревожных снах, где мы занимались любовью, а потом либо она убивала меня, либо я ее…