На полях Всерусского диктанта

Et exclamavit voce magna et dixit
benedicta tu inter mulieres
et benedictus fructus ventris tui.*



Диктант – не диктат. Каждый участник, желая проверить свою любовь к великой русской культуре, добровольно садится за письменный стол и кладёт перед собой чистые листы бумаги. По доброй воле. И это замечательно!
 
Каждый раз участвуя в этом благословенном действе, я как будто прикасаюсь к чему-то святому и светлому.

Вот и в этот раз, слушая размеренную речь Леонида Юзефовича, снова ощутил, как в далёкие годы коммунистических субботников, сопричастность к чему-то великому. И чувство гордости за свою Родину, как тогда, вновь наполнило душу.

Мне очень понравился выбор тем знаменитым литератором: города и реки. Но обидел (самую малость) последовавший основной посыл: кто не родился на великой реке, тот не так остро понимает жизнь.

А я родился на море. На Чёрном море, сине-зелёном в ясный летний день и сером промозглой зимой. Но всегда – широком и необъятном. На море прошло лучшее и самое яркое время моего детства в доме дедушки и бабушки во время кратких отпусков.

Я родился в семье офицера-ракетчика и сразу после выпуска из военно-морского училища он увёз нас, меня и маму, в уральскую тайгу. «Зелёное море тайги», – пел я в раннем детстве вослед за папой, который великолепно владел гитарой. «Море» тагильской тайги стало моим вторым морем.
 
Я обмеривал его своими короткими детскими ножками, доколе дозволялось родителями и моими физическими кондициями. Мы всей семьёй ходили за грибами, и я учился различать съедобные и ядовитые; подосиновики и подберёзовики, «сопливые» маслята, опята и разноцветные сыроежки всё крошилось после в раскалённую сковородку, наполненную жареной картошкой.
 
Там я впервые пробовал лесные ягоды: землянику, костянику, ежевику, бруснику, чернику и голубику.
 
Мой самый любимый цветок – незабудку – я впервые увидел на широкой лесной поляне во время прогулок детсадовской группой на природе.

Я испытывал благоговейный страх, когда родители наставляли нас с братишкой на опасностях лесных прогулок: рыси и медведи.

Здесь в раннем детстве я впервые увидел ещё одно море – безмерное голубое «море» неба. Мы обращали внимание на периодически взмывающие вверх в безоблачную синь белые шары метеорологических зондов. Мы наблюдали за ними, задрав головы, пока они крохотными точками не исчезали совсем в этом бездонном «океане».

А потом воинским эшелоном, как рассказывала мама, с боевым знаменем, с семьями и нехитрым домашним скарбом, передислоцировались на Южный Урал в оренбургские степи, к новому месту службы.

Я до этого никогда не видел такой гладкой равнины. Горизонт, представляющий собой почти идеальную окружность, почти мистически манил своей загадочностью и хотелось пощупать его рукой.
 
Степь, бескрайняя без единого ориентира, но живая и разнообразная с близи, покрытая седыми ковылями и весенним ковром тюльпанов, эта унылая степь стала моим четвёртым жизненным морем. Там, в этих краях, прошли мои самые счастливые годы – годы детства и юности.
 
Помню – меня пригласили пацаны… выливать сусликов. Я совершенно не понимал, кто такие суслики и как, а, главное, откуда их надо было выливать.

Захватив по пути какое-то старое полуржавое ведро, ребята показали мне первую норку, в которую залили зачерпнутую из дорожной рытвины мутную воду. А потом ловко схватили суслика рукой в старой брезентовой перчатке. Немного обсохнув и пригревшись, забавный зверёк уже ползал по груди и плечам пацанов, и буквально через пять минут был ручным. Меня это очень удивляло и забавляло.

В этой, на первый взгляд, однообразной и безжизненной степи, оказывается, бурлила самая необыкновенная жизнь: стаи сайгаков тут и там проносящиеся в отдалении по своим сайгачьим делам; степные гадюки, которые периодически появлялись на пути, заставляя каждый раз осторожничать, вглядываясь в траву; беркуты, парящие в вышине; степные «колокольчики» – жаворонки, рассыпающие бесконечные свои перезвоны в бездонной выси; чибисы, увлекающие путников прочь от своих гнездовий в траве с извечным вопросом: «Чьи вы? Чьи вы?»; дрофы, похожие на страусов в пропорции: один к пяти; и, конечно же, жирные, но юркие свистуны сурки-байбаки.
 
В июне я непременно, каждый год, ездил на велосипеде на известную всем поляну дикого щавеля во влажной низинке, а потом мама готовила великолепные зелёные щи.

Ну и, конечно, разве можно забыть «охоту» на шампиньоны. Как только лето приближалось к сентябрю начиналась эта грибная эпопея: после очередного дождика мы пацанячьей ватагой выдвигались по подсохшему суглинку по большому кругу едва ли не на целый день вскрывать растрескавшиеся бугорки земли, под которыми прятались белые шляпки с розовыми, коричневыми и чёрными пластинками гименофоров. Эти красавцы в легкомысленных «юбочках» на тонких ножках стали самыми вкусными грибами в моей жизни.

Это было время первой юношеской влюблённости, которую не забудешь никогда!

А потом было военное училище на Украине, и передо мной раскинулось «море» серьёзной мужской жизни. "Славное море - священный Байкал" приютил меня, поначалу казалось, ненадолго, а оказалось - на всю жизнь.

Служба мотала меня от Бурятии до Германии. Почти все регионы России я объездил в командировках, пересекая великие реки. И всегда жемчужным маяком светила мне моя колыбель, моё Чёрное море, к которому я возвращаюсь снова и снова, хоть и ненадолго, хоть и во время коротких отпусков, но мне хватает одного погружения в родные солёные воды, чтобы ощутить такой прилив сил и энергии, которого хватает на то, чтобы терпеливо дождаться новой встречи, как бы далека по времени и по пространству она ни была.

*И воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между жёнами, и благословен плод чрева Твоего!

Молитва «Аве Мария»