Непридуманное

КУБА, ОТДАЙ НАШ ХЛЕБ

Прошло, почитай, более полувека, как стряслась с нами страшная зима с гороховым хлебом и мерзейшим тростниковым сахаром. Это зима случилась после лета, когда вся Украина - да только ли она одна? - превратилась по мановению безграмотного вождя, которому никто не возразил - в кукурузную плантацию... В школьном хоре, в лихо надвинутых на одно ушко беретах, мы распевали песню "Куба, любовь моя!"...
Мы все мечтали в ту зиму не о роскошных миндальных пирожных, а просто о белом хлебе. И о маленьких бубличках-сушках, которые так легко грызутся. Как орешки. О буханке нормального серого или белого хлеба, или о батоне, или о городской булке с обалденно вкусной кромкой посередине. Неничка всегда называла такую булку по старинке французской... Уже позже, в мои студенческие годы, обо мне даже ходила сплетня, что Анькреславская съедает городскую булку за две минуты, если голодна, и за 120 секунд, если сыта... Но тогда, в ту зиму такой прелести взять было негде. Учителям давали в день 30 крошечных белых булочек по две копейки. Моя учительница, Нина Марковна, у которой было двое своих детей, иногда половину своего пайка отдавала нашей семье - Неничка же каждый день водила меня в школу и из школы - вот учительница и делилась с нашей семьей... Моя мама лечила пожилых родителей Нины Марковны... Для всей нашей семьи Нина Марковна стала просто родным человеком. Я даже на первую свадьбу ее потом пригласила. О ней отдельно напишу обязательно в другой раз. А сейчас о том, как мы с сестрой по весне за сушкой ходили.
Гороховый хлеб так осточертел, был такой противный, мерзкий и мокрый, что мы к весне уже видеть его не могли. Даже с голодухи он застревал во рту и между зубами, как промокашка... бррр. Эти маленькие булочки были просто спасением. Родители берегли их для нас, а сами ели, конечно ужасный хлеб. Счастье наступило через год, внезапно, когда, наконец, в киоск завезли белый хлеб. Это было очень кстати, так как учебный год закончился и булочки - соответственно - тоже... Нас с сестрой отправили в киоск за хлебом. Дали нам, кажется, пять рублей - наказали принести сдачу, Мы пришли - а там... маленькие бублички, сказочные - мы-то уж и вкус их позабыли!!! Чудо какое!
Продавщица подает нам хлеб, а я ей и говорю:
- А свесьте нам еще бубличков.
-Сколько вам, девочки?
-Килограмма три, - отвечаю.
-Скоооолько?
-Ну, можно два с половиной. На сколько денег хватит.
-Ну, смотрите, - говорит продавщица, - чтобы вас дома не ругали.
И начала она взвешивать бублики, целую связку на бечевке... жуть какую длинную... Она потянула где-то на 800 граммов.
- Может, хватит? - лукаво спросила продавщица.
- Мало! - отрезала я.
Конечно, я и представить себе не могла, что 2,5кг. любимых бубликов - это такая пропасть товара...
Когда мы с сестрой вернулись домой - нас едва видно было под этими связками.
Уж наелись, спасибо тебе за счастливо детство, лысенький кукурузник. Я с тех пор сладкой сушки терррпееть не могу. Люблю только без сахара, с маком, а такая давным-давно исчезла. Не выпускают. Типа, не пользуется спросом у населения. Ну, как черная икра, примерно. - Никто уже и не спрашивает.

КАК МЕНЯ СДЕЛАЛИ ПРАВШОЙ

У меня море всяких старческих недомоганий, но совершенно нет усталости от жизни. И пока я жива - в сердце живут сказки моего детства, собственно, все детство - это ведь и есть одна большая сказка. Но в моем детстве было несколько сказок. Была мурманская сказка народов севера... Смайлик «smile» с разными еврейскими фамилиями... Была русская сказка моих прекрасных детских книг и передач ленинградского телевидения... Была украинская сказка - и опять же с еврейскими персонажами - тетя Дифа, ее сын Левка и дочка Ната, любимые харьковские родственники... И наконец, в моем детстве была совершенно чудесная школьная сказка, в которой были злые и добрые персонажи и совершенно убойные повороты сюжета. Сегодня хочу рассказать, как меня сделали правшой. Правой мне быть там не давали никогда, я всегда была в чем-то виновата... Но вот из левши меня перековали почище, чем когда-то лесковский Левша свою блоху. Ибо ведь известно: у совецких учительниц тоже "глаз пристрелямши" - на всяческую ересь, в смысле, неодинаковость. Не надо им этого - быстренько мозги вправят. Итак, послушай, дружок, сказку.
Относительно молодая и беременная к тому же учительница Ольга Семеновна была родом из деревни или маленького городка, выговор ее оставлял желать лучшего, но в какой-то момент, окрепнув мозгом, стала она учить маленьких детей грамоте. Грамота эта была русская. Дети были из большого украинского города - всякие. В том числе и я, выросшая между Мурманском и Запорожьем, на языковых образцах ленинградского телевидения... Легко и свободно я читала вслух вместо Ольги Семеновны на уроках детям весь литературный материал, так как у меня, по мнению учительницы, был настоящий русский язык, "образцовый"! И все бы ничего. Но письмо мое образцовым не было. Я писала левой. И никакая сила - даже Неничка, у которой была присказка "у нас идиотов не было", - не могла меня до школы научить писать правильно тройки, двойки, семерки и шестерки. Они у меня получались навыворот... Это был ужас. И вообще чистописание - страшная сказка моего детства. Надо было делать правой рукой то, на что заточена была моя левая рука. И это делало меня инвалидом и уродом. Но учительница требовала, чтобы правой. Родители, выросшие в ссср, учительнице беспрекословно подчинились...(Учитель всегда прав!) -Такое воспитание, да. И я переписывала страницами эти проклятые прописи. Глаза мои слезились, на среднем правом пальце у меня образовалась нехорошая выемка, в которой всегда было чернильное пятно, несмываемое пятно моего школьного позора. А рядом с выемкой волдырь-мозоль от трудов праведных...в смысле правых.
Хуже меня никто в классе не писал. Хотя я сидела ночами напролет и плакала над тетрадями, скрипя 86м перышком... Вы, мои юные френды, и понятия не имеете, что такое правильно обмакнуть такое перышко в чернильницу-непроливашку... Папа и мама жалели меня, но все же заставляли делать, как велела учительница. И у меня стало получаться. Но только дома - после сорока репетиций-черновиков. А в школе надо было быстро. И там у меня был почерк много хуже того, что в домашних заданиях. И вот Ольга Семеновна стала подозревать неладное. Она так и сказала на родительском собрании, на котором моих родителей не было, кстати, что вот родители мои делают за меня домашние задания. "А это нехорошо, некрасиво, не педагогично и не по-советски," - не скрыла она своего мнения от родительской общественности... Одна из мам, которая очень хорошо знала моих родителей, с дочкой которой я дружила, рассказала историю этого собрания моим родителям. И вот тут у них вдруг кончилось их воспитанное многими лишениями терпение! Вот тут они изумились и возмутились, и обиделись. Как, в их отсутствие, перед большой аудиторией их обвинили в чем-то, чего они никогда не делали... И мама пошла к директору. Директор был тоже персонажем моего детства. Это был большой, грузный мужчина, мы боялись даже его взгляда и разбегались кто куда, когда он двигался по коридору. Он был для детей чем-то вроде чудовища. Кроме внушительной внешности, он обладал громчайшим и хорошо поставленным голосом. Мы его страшно боялись. Но мама моя, как оказалось, совсем его не боялась и даже решила с ним встретиться и обсудить... некорректное поведение учительницы. Выслушав историю, которую поведала ему моя мама, директор немедленно потребовал к себе в кабинет учительницу. Ольга Семеновна пришла со своим пузиком, маленькая ростом, она, очевидно, тоже боялась громового голоса директора, потому что когда директор начал на повышенных тонах ее распекать - стояла навытяжку, во всем своем несчастном положении и молчала. Мама, которая и в страшном сне не могла себе представить такой сцены, - обомлела тоже от этих громовых раскатов. Она пыталась остановить самосуд директора. Но что уж... чудище обло, озорно... да. И лайяй, разумеется... После этого эпизода в скорости Ольга Семеновна ушла рожать своего первенца - и я счастливо закончила первый класс под руководством одной из самых замечательных учительниц младших классов, которую только я знала. Но о ней - в другой раз... Дети, если вам не было страшно, значит вы родом из ссср и вас ничем проймешь.
2015


сквозь дымку

От давления ли при ветре постоянно кружится моя голова, от воспоминаний ли меня покачивает?
Вчера на прекрасной пешеходной шопинговой улочке Харлема реальность вдруг зависла на полуслове... потом покачнулась. Ее заволокло дымкой - и стали сквозь нее проступать запорожский тополь моего детства, широкая немощеная улица Днепропетровская, громыхающий по проспекту деревянный трамвай без дверей... А потом вдруг и вовсе то, что было на месте "железного феликса" сто лет назад: высокая горка с гравиевой насыпью, а на ней, за оградкой, крошечное дощатое кафе-недо-кафе-мороженое, у входа в него - нарядная тетенька с белой наколкой и в фартучке, перд нею - два стеклянных баллончика - с газировкой и сиропом (ах, какая была там крем-сода, люди - вам такой не пить!) Струя вытекает из краника под напором, а мы с сестрой глотаем с трудом... в ожидании спасительной влаги... в горле пересохло... И моя Неничка, выносит из этого недокафе-киоска три сказочных пломбира. Неничка, радость моя, где эта жизнь?.. Да вот же она - прямо тут, со мной на голландской улочке!!! Сквозь дымку.
 2015


еще раз про любовь...

..и каждый рез переезжая на новое место, я искала механизмы привыкнуть к нему навсегда, смириться с мыслью о том, что вот все, - это моя последняя гавань. И я находила эти механизмы. В самой себе. Вот в Англии я очень легко представляла себе поросший мхом вечно влажный камень с моим именем на нем, с датами и прочерком между ними... где-нибудь среди зелени и трав, неподалеку от небольшой церквушки, сложенной тоже из дикого камня. И это не вызывало отторжения. Я бы очень любила эту страну и дальше, если бы не медбрат... который проколол на моих глазах руку моего несчастного и без того больного тогда мужа 17(!!!) раз подряд, ни разу не попав в вену... Если бы не врач, который мужа едва не залечил насмерть. Все кончилось хорошо: мужа вылечил тогда обыкновенный уролог одной из запорожских больниц. Спасибо ему за это. И Запорожью спасибо. В процессе этих страстей я тоже излечилась от своей бесконечной - с детства - любви к Англии. Не так чтоб уж совсем, но так, чтобы радоваться отъезду.
В Голландии подают кофе родственникам пациента в дневном стационаре. За те деньги, что здесь дерут за страховку - могли бы и бутербродик с икрой... Мою руку прокололи всего лишь 3 раза - правда все три не попав в вену и сделав чудовищную гематому. Потом вызвали опытную медсестру. Она попала с первого раза. Надо сказать, с моими венами проблем не было никогда. Только здесь. Поэтому я не очень вгрузала с тех пор в свою любовь к влажному раю местного образца. Тем более, что до него был рай настоящий. Это была прекрасная Бельгия, которая теперь, сквозь слезы разлуки, кажется еще прекраснее. Дело не только в бросовой стоимости медстаховки, домашнем враче, который приходил на дом по случаю тяжелого гриппа... А в том, что мы жили на краю прекрасного городка_в_табакерке (так его назвала моя сноха, очень точно, кстати!)... И еще, конечно, в том, что за этим домом начинался заповедник. Настоящее королевство маленьких прудов и озер, удивительных трав и цветов, высоких деревьев, ржущих за рекой лошадок. А птицы! О, птицы.. Какая же это речка без птиц вокруг. Речка называлась Малая Нета. Я всегда жила в городах_ на_ реке. И ее считала своей последней речкой, даже в стихах написала, "для меня иной нет речки, чтоб впадала прямо в Лету"... Но простилась и с ней. Однако, как прекрасно, что она была в моей жизни.
 2015

Костюм

На улице Турнхауцебан в Антверпене теперь восточное царство. Уже давно... Улица в центре, рядом с вокзалом, отчасти напоминает восточный базар, хотя архитектура там ого-го какая европейская!
Помню как мы, новоселы, совершали туда набеги за всякой необходимой для дома всячиной - в турецкие(в основном) и оставшиеся бельгийские лавки. Я тогда еще не знала хозяйку большого магазина ковров Марину, у которой я куплю все ковры для нового дома. И вот однажды забрела я в небольшой магазинчик совсем даже и не турецкий. Хозяйкой там оказалась пожилая бельгийка, очень словоохотливая, любознательная и живая не по годам. Пока я разглядывала ее лавку - она, присмотревшись ко мне, вдруг спросила: Ты ведь еврейка, а? - Да, - просто сказала я, потому что в глазах у нее было что-то такое, чему я неосознанно поверила. Хозяйка протянула мне пухлую капризную руку и представилась: Мадам Жоржетт. И она начала странный рассказ... Сначала о том, что у ее родителей на этой улице был огромный магазин, что после семидесятых постепенно пространство улицы стало заселяться иностранцами ("нет, я не против, только зачем они под окнами плюют и мусорят у дверей, зачем хамят и дерзят и бьют стекла витрин? зачем?..). Меня как раз в тот год очень классно, можно сказать, виртуозно ограбили на вокзале выходцы из Марокко... - поэтому я сочувственно кивала... Потом мадам Жоржетт вдруг сказала: У тебя на лице написано, что ты много пережила... - Я смутилась и ответила, что теперь уж все хорошо... - Да, я думаю, ты не врешь. Откуда ты? Пришлось рассказать мадам немного о себе. Тут вошел человек, который, очевидно, был хорошо знаком мадам. Она его отправила куда-то вдоль улицы с большим ковром на плече, и когда он снова ушел, сказала: "Вот, потихоньку убираем товар, закрываем лавочку скоро... Это мой бойфренд, мы уже тридцать пять лет вместе. А замуж - ни за что!!! Иначе роман пропадет... А мне обязательно нужно, чтобы было романтично". Для женщины хорошо за семьдесят(потом оказалось, что 79) это прозвучало таки убедительно - скажу я вам. Мне совсем не хотелось уходить, и вообще, я вдруг почувствовала, что уйти совершенно невозможно, потому что это все было только преамбулой для какого-то совсем-совсем другого разговора, иного рассказа. И я не ошиблась. Мадам сделала загадочное лицо и сказала: Знаешь, говорят у каждой старухи есть своя тайна. Нет, у меня это не скелет, но... в шкафу... Слушай. У меня была сестра. Красавица, веселая, и прямо накануне прихода немцев она познакомилась с совершенно замечательным мальчиком. Чудесным, добрым, милым. Он был еврей. И конечно, несмотря на облавы, которые уже шли в городе во всю, усидеть дома этот мальчик никак не мог. И вот однажды, когда они гуляли по городу, их замели во время облавы. И все. Его больше не выпустили. Утром он прислал с каким-то мальчишкой записку: "Нас отправляют в лагерь. Пойди ко мне домой и забери мой выходной костюм. Ведь если я вернусь, а еврейский квартал разграбят, - то мне не в чем будет ходить после войны". И сестра пошла и забрала костюм. Так он у нас и висел... Мальчик не вернулся никогда. Погиб, наверное... Сестра ждала его несколько лет, но потом... - что делать? - вышла замуж за другого. Костюм так и висел у нас. Родителей не стало, а я осталась наследницей этого костюма. И знаешь, я стооооооолько лет все надеялась, что хозяин его вдруг заявится!.." Ума не приложу, что делать с этим костюмом. - Но только - веришь - ни выбросить ни отдать никому не могу. Пока я жива - пусть он у меня висит. Через пару дней я пришла в лавку мадам Жоржетт с мужем. И купили мы у мадам Жоржет синтетический светлый довольно большой ковер для прихожей. И сколько раз я бывала в тот год на Турнхауцебан - я наведывалась к мадам Жоржет просто поздороваться и узнать, как она себя чувствует. Она болела, у нее были проблемы с ногой, и она вскоре продала свой магазин... Ну, в общем, вы поняли, пусть теперь этот ничейный костюм, который висел у мадам Жоржетт, повисит и здесь. В нашей молчаливой памяти.
 2015

ТуалЭтическое (сложноподчиненные места и безвременья... )

Идеалисты, вроде "лителяторов" типа в.п.с., всегда найдут за что задним числом заобожать совок. Смайлик «smile» Лично я вспоминаю, что просто была тогда молоденькой и хорошенькой. И что, слава богу, - выучила английский худо-бедно до такой степени, что видела на нем сны... Но за это последнее обстоятельство спасибо, конечно, не совку, а маме и папе и учительнице.
А так - что сказать... Все начинается с детства. И если театр принято начинать с вешалки, то школу... эээ - с несуществующих удобств.
Итак, с чего начиналась наша родина?
ссср - это когда...
- перед школьной столовой нет рукомойника, а в самой столовой ножей...
- в старших классах надо держать окна нараспашку в любую погоду, только потому что класс вернулся с физкультуры... (Ведь душевые в советской школе не были запланированы НИКОГДА,ибо это непростительная роскошь!... Это без образования мы жить не можем, а без душа - можем, еще как!);
- когда запах фекалий из школьного туалета далекоооо опережает информацию об успеваемости образцовой физико-математической школы;
- когда английская туристка, увидев выдраенный силами учителей этот самый образцово-школьный туалет, восклицает "Miserable!!!"..
- когда уже в постсовке директор лицея говорит, что сначала надо купить "беленькую концертную рояль", а ремонт туалетов подождет... до следующего директора;.
- когда уже в постсовке, после всяческих чисток туалета в престижнейшей платной школе учителю литературы приходится писать агитационные стишки для лицеистов, забывающих по рассеянности слить после себя воду и испражняющихся мимо унитаза...
В общем, об этом наследии, сама того не подозревая, совершенно точно сказала крестьянка из глухого башкирского села в далекие сороковые моей тогда молодой маме - единственному врачу на всю округу: "Чай люди-то без вшов не бывают"...
И это наследие совка сейчас побеждает... Потому и война, и разруха... в головах. И непомерная жажда в своей срамоте отгородиться от всего невиданного несоветского и, стало быть, враждебного мира белых унитазов, паркетных мостовых и светящихся белизной клиник и ресторанов...
О сытая Европа с проклятой нескончаемой мошной и благодушной физиономией карикатуриста... Прости своих неразумных пасынков из родины электричества и космоплавания. Прими в свои брезгливые позитивные объятия жителей планеты Шелезяка, где все еще потрясают калашами, а каждое весеннее потепление сопровождают лязганьем затворами и вставными челюстями тиранов...
2015

 на ветру (невиртуальная реальность)

человек по имени ван дейк продает картошку фри. очень добрый человек. и жена у него добрая. из их рук даже отрава приятна. он знает нас с мужем по именам, они у нас простые и одинаковые - анна и ханс. а у них с женой очень трудные имена... особенно для меня. никак не запомню.
а человек по имени ван гог - танцует рок-н-ролл и думает, что поет по-английски. на самом деле это крик. нет - не души. вовсе без души, как вся почти бельгийская музыка... кажется, это в телевизоре.
около церкви, в магазине, торгующем газетами и разной чепухой, работает фрида. она очень убого одета и не следит за собой. хотя еще молода. она толстая, добрая, с большими карими глазами и покорностью коровы. она работает в магазине продавцом и убирает улицу напротив своего магазина. недавно она научилась улыбаться посторонним. у нее злой бой-френд, который ненавидит иностранцев. он ездит на мотоцикле в фашистском шлеме. может это мне показалось, что шлем фашистский?
а в банке сидит женщина надя - нет, без крышки, в обычном банке, где деньги...нет, не русская, это бельгийское имя... - надя постарела за три года на пятнадцать лет, потому что растолстела и некрасиво подстриглась. а может совсем не потому. сын ее вырос и говорит наверное басом, я видела его один раз. еще маленьким. я закрыла свой банковский счет - мне дорого за него платить, я безработная. по случаю увидела надю - ахнула. куда делась милая молодая надя? не исключено, она подумала примерно то же обо мне... себя ведь не видно. время летит, как ветер.
зато прекрасная булочница полька малгося смеется заливисто и не совсем естественно - что вполне естественно - мозг ее мало вмещает. она зла на местного священника - "кто так верует, кто так читает проповеди?!" - возмущается малгося. она не ходит в церковь. она правовернее папы римского. и это неудивительно. многие из ее страны таковы. она очень, очень ко мне хорошо относилась, пока не узнала, что моя мама живет в израиле. что-то щелкнуло у нее в голове... ага...
турецкая семья за стеной закончила свой бесконечный ремонт - и стало меньше шума в моем доме. вот уж аллах акбар, воистину акбар.
моя подружка магда (у нее коллекция кичевых феечек и идиотских книг о послежизни) снова в депрессии. слушает теодоракиса наверное, она его очень любит. у нее в квартире каменный плиточный пол с обогревом.
каждый выходной магда (она блондинка) ходит в парикмахерскую укладывать свои волосы, и в салон загара раньше ходила, теперь ей запретил онколог. магда уже давно - лет с сорока двух - на пенсии. для визита в парикмахерскую она делает два часа перерыва в своей депрессии. магда не путешествует, она этого не любит. у нее польская уборщица, которая драит по средам до блеска маленькое царство с феечками и сиамской кошкой, вытирает пыль с багетов множества бездарных картин(бельгийцы любят живопИсь)... среда у магды очень важный и занятой день. она любит чистоту. и свою уборщицу. и даже маленькую дочку уборщицы, быть может. по-своему. у магды нет детей. в позапрошлом году у магды одновременно умерли брат и кошка. на смерть своей бывшей сиамской кошки олин магда написала книгу... с фотографиями. вместо умершей олин у нее теперь есть кошка илия. но скорбь не прошла. на серебряном медальоне магда выбила удивительное имя маголинда - это она вставила в свое имя - имя умершей кошки. навеки вместе. у нее вообще богатая фантазия. магда пишет стихи. в них есть рифма - это все, что я могу о них сказать. качества их я не понимаю - они на фламандском языке. у магды золотое сердце. она иногда ходит на могилу брата, который умер во сне. совсем молодым. у магды очень доброе сердце. правда, ее бой-френд хьюго много лет уже просит ее стать его женой - но магде жаль своей свободы. у нее был уже один муж. очень религиозный. магда любит свободу. недавно она не дала церковный развод своему религиозному католическому мужу. а он просил. но она сказала, что он не должен жениться во второй раз. ей это обидно. она вспоминала свою жуткую жизнь с ним - он отнимал у нее все заработанные деньги для своих родственников...
у магды нет компьютера и она не знает как им пользоваться. у нее почти не осталось близких людей. а все мои близкие - далеко, и я их не называю далекими только потому что почти все они есть в моем компьютере.
магда любит ветер, который я ненавижу. она говорит, что ветер - воплощение свободы. может быть. но я на ветру порабощена - у меня слезятся глаза. к тому же ветер делает мой шаг нетвердым, а про неудобства одежды на ветру я вообще говорить не стану. ветер - мой враг. но я хожу пешком. а магда только ездит в авто своего бой-френда и очень смешно одевается - всем смешно, даже ее бой-френду. больше бой-френда и всех земных существ магда любит свою кошку, всех своих кошек - живых и умерших. им разрешалось все - илия гуляет по кастрюлям. но в доме у магды все стерильно. кошка не выходит из дому. первое в своей жизни теплое пальто магда купила в прошлом году за компанию со мной... и вообще магда мне друг, что как-то очень странно. но пусть она у меня будет и пусть у нее пройдет головокружение, которое мучит ее вторую неделю... мы обе одиноки и жмемся друг к другу. как одинокие кошки. на ветру.
                2010

написать роман...

я вечность назад охладела к сюжетной литературе. до недавнего времени еще читала короткие рассказы. теперь даже это мне кажется лишним - ибо сплошные повторы.
но вот вертится в моих полушариях некий сюжетец.
условное название "мышиное сердце"

2014 год. маленькая девочка Элиза сидит и рисует. и когда ее спрашивают - что она рисует - она отвечает, что это тюрьма, в которую она хочет посадить своего дедушку. потому что мама его не любит.
дедушка - родной мамин папа. вот так начинается роман. или повестуха. или длинный рассказ.

а потом повествование уходит на два поколения назад, сначала в конец тридцатых, история прадедушки и прабабушки девочки Элизы. как прадедушку взяли в ремесленное училище, как он потом мыкался - потому что ничего толком делать не умел, как стал работать в тюрьме...
а потом в конец пятидесятых... и уже дедушка Элизы - маленький мальчик Павлик. и его папа работает охранником в тюрьме. и мама - продавщица в магазине. и у него есть брат Вадик. они близнецы или погодки с братом. он - копия мать, брат - копия отец. но это внешне. тюрьма входит в жизнь маленьких детей - двух этих братьев как "папина работа". они оба знают - что там папа охраняет преступников. плохих нелюдей. и там бывают елки - для детей сотрудников. и там им дают подарки, приходит дед мороз. и все как у всех пап или мам не работе. только люди ходят в форме. дети чувствуют и видят, что их мама презирает папу, и его работу. называет его мышиным сердцем. и они очень по-разному к этому относятся. наш мальчик Павлик страдает от того, что его папа "вертухай" - так его мама называет. и бабушка - мамина мама. а его брат Вадик - очень спокойно к этому относится. он видит - что они с папой очень похожи лицами и что мама его любит за это меньше, чем брата... но вообще - он добрее, чем наш герой. и смелее. он как-то более приспособлен к этому миру...
потом мальчик и его брат идут в школу и до поры учатся в одном классе. потом их разделяют - одного принимают в элитную группу детей - класс для особо одаренных. а другой остается в старом. разумеется - берут маминого любимчика, мамину копию Павлика. и он выглядит молодцом, хотя и очень труслив и эгоистичен не в меру. только тюрьма не дает ему покоя. - он всем говорит, что его папа работает фотографом, стыдится профессии отца. а когда доживает до паспорта - даже меняет отчество, делая его более благозвучным. и вот он, наш Павлик, влюбляется в девочку из своего класса Алису. и девочка как бы тоже ему симпатизирует... девочка - из семьи, где было очень много репрессированных родственников, сгинувших в тридцатые и сороковые... и для нее тюрьма - это как бы символ того государства, которое сгубило братьев ее отца. у Алисы мама анекдотчица и антисоветчица. ей очень не нравится мальчик Павлик - хотя она и не знает, что он сын вохровца. - он ей как бы без видимых причин не нравится. плебеистыми родителями прежде всего. и потом, он ее боится - и она говорит дочери о нем: плебей с мышиным сердцем. а девочка Алисочка, хотя и узнает еще в молодости, что Павлик - сын вохровца - как-то совершенно этого факта не замечает. много лет...
и вот - с девочкой Алисой тоже происходят удивительные всякие вещи. - она подсознательно отстраняется от мальчика Павлика - не хочет продолжения отношений, несмотря на огромное притяжение. и не может понять - почему. а притяжение очень сильное. но она его преодолевает. смолоду это легче. и как-то так получается - что девочка в конце концов выходит замуж за другого. а потом и мальчик женится. и вот все, что было между этими двумя в юности - долгие годы не дает им обоим покоя. и время от времени старая любовь воспаляется... но каждый раз оканчивается это ничем - вернее, в один прекрасный день - разводом в обеих семьях. жена Павлика понимает - что он предатель. она его тоже называла мышиным сердцем - взяла на вооружение у своей свекрови, так звавшей свекра. и родная дочь Павла Кира начинает ненавидеть отца - но она по-своему как бы его зеркало - именно она пишет донос на отца а потом, когда подрастает ее дочь - она и ее науськивает на деда(это та девочка, из пролога)...
а Алиса тоже понимает после окончательного разрыва, что у ее возлюбленного мышиное сердце. она вообще чувствует - что она не может быть с ним, но все еще не понимает почему. - непонятно ей не только почему Павлик ее предает, но и то, что она постоянно как бы отвращается от того, что должно быть счастьем - сама! они не могут спать в одной постели - просто уснуть не могут, как будто это вопиюще неправильно, что они - пара.
и только в старости она вдруг видит сон о том, что отец ее возлюбденного Павлика по приказу начальника в подвале тюрьмы пускает в расход ее дядю, сгинувшего еще до ее рождения - в тридцатые, именно на этого своего дядю она похожа как две капли. и она просыпается с разгадкой...
еще история второго мальчика - брата Павла - Вадика. и его злой жены, которая очень потребительски к нему относится. но держится за него мертвой хваткой. и даже постепенно начинает по-своему его любить, хотя втайне всю жизнь хочет связи с братом своего мужа Павлом и ненавидит и его возлюбленную, и жену...
Дожив до седин, Алиса понимает - что наконец, поскольку разгадка пришла к ней, - она может наконец и простить и мысленно отпустить своего возлюбленного - и сама она освобождается от своего чувства к нему - это для нее как выход на свободу. и Павел в это самое время - оставленный женой и дочерью - вдруг освобождается - тоже как будто выходит на свободу. и понимает - что у него всю жизнь было мышиное сердце. - хотя лицом он был похож на мать - а так - вылитый отец. что он не жил - а как бы был в заключении. не мог никого полюбить. и он наконец встречает прекрасную женщину. они уже очень немолоды. но счастье приходит. пусть и поздно. в общем - павлик-щелкунчик такой... выходящий из скорлупы. в финале все счастливы. - старенькая девочка Алиса, после развода со своим мужем(тоже по иронии судьбы сыном вохровца!!!) - находит себе наконец НЕ вохровского сына. правда у ее нового мужа отец был таможенник. и мать ее нового мужа тоже называла его отца "мышиное сердце":)


О верности и болезни

Чтобы написать что-то достойное - не должно быть суеты вокруг и самое главное - внутри. Вот постараюсь рассказать историю. Ну почти в духе Фриды Вигдоровой, как-то так...
Лет 20 назад пришли в нашу школу работать двое - муж, преподаватель физкультуры Женя, красивый высокий чернявый парень и его жена Олечка - математик - худощавая, невыского роста, очаровательная светловолосая девушка. Очень скоро оказалось, что учитель она хороший и казалось, что в трудной для детей и учителей физико-математической образцовой школе, самой известной в городе - она не только удержится, но и будет работать очень долго и успешно. Так бы оно и случилось, если бы... Диагноз прозвучал приговором не только Олечке, но и её двум деткам: рак средостения. Олю положили в клинику в Киеве. Стадия была тяжёлая, место тяжело поддающимся операции. Но вот Олины ученики были из ряда борцов: они написали врачу Оли трогательное письмо, что-то такое: "Пожалуйста, спасите нашу любимую учительницу. Вы должны знать, что она очень, очень хороший человек, незаменимый". Врач и так знал, что женщину в цвету и мать двоих детей спасать он обязан, но письмо конечно укрепило его решимость. Операция длилась несколько часов. Потом был долгий период борьбы со свирепой болезнью и восстановления маломальских сил, инвалидность, о возвращении в школу речь не шла - быть бы живу.
Олиного мужа Женю все жалели, ему дали много часов, помогали и словом и делом, как могли поддерживали. Но было ясно, что он не совсем тот, за кого его принимали коллеги. Вскоре его конфликты с учениками не могли больше покрываться администрацией: грубость и рукоприкладство, нежелание прислушиваться к голосам коллег, наглое отношение к которым тоже стало приводить к конфликтам - всё указывало на то, что или человек потерял голову от горя, или - открыл своё лицо. Через несколько месяцев оказалось, что он уже давно нашёл другую женщину и разводится с больной женой. Дети становились всё большей обузой для Жени, как и его работа. Жёсткость характера превратила его в человека без авторитета и друзей. Директор стоял перед дилеммой: оставлять Женю в качестве учителя, от которого каждую минуту можно ожидать криминального поступка, или бессердечно уволить отца, который обязан поддерживать алиментами двух детей и больную жену, теперь правда уже бывшую... В общем, в скорости вопрос решился - Женя ударил моего ученика и после этого его заставили писать заявление об увольнении по собственному желанию. Он нашёл тренерскую работу и уволился. Больше мы его не видели. Через год и я ушла из этой школы в открывшуюся еврейскую гимназию и лицей Логос. Туда же перешли и все мои коллеги-друзья... Связь с бывшими коллегами была штрих-пунктирной, от случая к случаю. Олю я выпустила из поля зрения. Потом я уехала из страны. И вот в один из приездов встречаю на улице пенсионерку уже, учительницу физики Маргариту Артемьевну - знаю, что она соседка Оли и после расспросов коллеги о ней самой, дочке и внуке - с замиранием сердца говорю: " А что Олечка - жива?" - "Да, да, жива, всё у неё хорошо, детки уж большие!" - радостно так говорит Маргарита Артемьевна.
Эту историю я рассказала своему мужу. Он долго не мог поверить, что больную жену можно было бросить. Но вот буквально едва ли не в тот же день встретила я на улице в Запорожье другую свою коллегу-подружку Маринку, она шла оформлять документы в овир на выезд из страны. Что такое, почему? - "Не могу больше тут оставаться". История её вкратце такова. Она сама у себя обнаружила небольшую опухоль в области груди, помчалась к врачу, сдала анализы, оказалось - очень маленькая опухоль, которую лучше бы сразу удалить, что и сделала. Через неделю после операции от неё ушёл любимый муж, бросивший на прощанье:" я не стану заложником твоей болезни". Сказка. Песнепляска языческая...
Вчера в одном сообществе прочитала пост про молодую женщину, чей муж борется... И причиной этой душевной борьбы вопрос - уходить от больной жены или оставаться, пока сама она борется с тяжелейшим недугом... Нет, есть ещё и другие мужчины в моей стране - вот мой одноклассник Г., который не живёт после утраты жены, а просто утопает в воспоминаниях о ней - любимой и единственной. Полгода вообще ежедневно ходил на кладбище, да и сейчас спустя два с половиной года её могила выглядит как сад... Поэтому не стану красить всё и всех в чёрные тона. Просто хочу спросить - это что - уж и впрямь нормально и естественно - оставлять любимую женщину у смерти на краю и пускаться в плавание?
Ещё история. Место действия Утрехт, Голландия. Лучший друг моего мужа Мартин долго мыкался после развода. Сам, практически без всякой помощи растил двух деток - девочку и мальчика. А пары себе найти не мог... После множественных неудач, он говорил мне: у меня уже больше нет в душе надежды. А я ему: тогда положи надежду в карман, если в душе больше нет места. Он мне почему-то поверил... :) И вот наконец на 47-м что ли году его жизни, появилась Кори - женщина его мечты. Сказка, а не женщина. Профессиональный психолог, умна, красива, богата, замужем не была... Мы тоже её полюбили сразу. И вот через год обнаруживают у неё рак груди в очень запущенной форме. Даже неоперабельный уж, кажется... Но и Мартин, и Кори, и дети Мартина - все вместе объявляют войну страшной болезни. И - побеждают! Полное выздоровление. Боже, как мы были все счастливы.
Но рано мы радовались. Буквально через несколько дней у Кори за обедом случается нехороший приступ, напоминающий эпилептический. Рентген показывает множественные опухоли мозга. Врачи сразу и честно говорят, что жить осталось ей всего несколько месяцев. Мартин учитель. Все годы проработал в одной школе. С Кори они ещё были не расписаны - просто некогда было... Директор школы узнал о горе, вызывает Мартина и говорит: " За все годы ты даже на больничный ни разу не ушёл. Иди-ка оформляй отпуск с сохранением зарплаты по уходу за женой." Мартин и Кори с тех пор и до самой смерти бедной девочки не разлучались. Они сделали фильм. В нём Кори прощается со всеми друзьями, кроме Мартина. Они написали книгу. Эта книга не была опубликована, но она помогла им обоим - они были заняты. Когда не стало Кори, то по закону Мартин стал получать частную пенсию Кори - пожизненную и очень приличную. Кори успела продать свой дом и положить сбережения на имя Мартина, настояла на том, чтобы перевезти кое-что из антикварной обстановки в дом Мартина... Она ушла, держась за его руку...
Он вернулся на работу через несколько месяцев после её смерти. Память о Кори сохраняется и в его сердце и в доме, где теперь хозяйничает молодая женщина, которую Мартин, спустя пару лет встретил прямо в своей школе, и которая смирилась с памятью о Кори в доме и в душе Мартина, стало быть и впрямь - любит... Дети Мартина выросли и теперь живут отдельно. Но мне не забыть, как заботлив и нежен был с Кори сын Мартина... А ведь она всего за год до второй своей болезни вошла в эту семью и ведь сразу же заболела... Если даже мне не хватает Кори - то что было с Мартином после её ухода? - Ах, лучше не спрашивать. Мартин вырос в семье художников. Он очень талантливый учитель и музыкант. Он продукт общества. - Лебединой верности своих родителей. Протестантского аскетизма своих предков. Несмотря на бурную молодость, с членством в коммунистической партии и участием в антиправительственных демонстрациях, несмотря на глубокий и осознанный консерватизм, к которому он пришёл в зрелости... или смотря на это - не знаю. Знаю только, что вот не видела я в стране, откуда я родом, мужчину, возящего полу-парализованную жену по магазинам и музеям в инвалидной коляске, а на западе это общее место! И меня греет немного детская шутка моего голландского мужа, произносимая по-русски: "Анецка, не волнуйся, если сто - я куплю тебе самую кгасивую колясоцку."



Лириццкое...

Образование у меня литературное, то есть лженаучное. Убеждения похерены (независимая жэнзчина с веслом в бурях жЫЫЫЫзни наперевес убита!) то есть, беспринципны. Сижу я дома - женой работаю, и то - через день, пень и, сами понимаете, колоду... Англичане говорят, хаузуайф. Ну хауз так хауз. Голландцы пишут ***с, читают хёуз. Ну, пусть это на их совести останется.
Короче, знаете, я вотакая курица, которая уже стара, чтобы её в суп или жаркое, а яичек от неё уже тоже как с козла молока...
Система образования меня не преобразовала. Но в середине жизни ко мне спустилось с неба образумление. Я образумела, перестала надеяться на свои силы-умения-навыки-таланты и заработки. И села, как панночка, на шею одного прекрасного летучего голландца с ***сом. С домом то есть. Но какой прок от дома, когда голландец-то саааафсемм, блин, летучий оказался. Вот теперь летаю туда сюда, как жаба на метле. Только что из Бельгии. Снова в Англии...
Курица не птица. Курица у англичан - это poultry. Полтри интернешенал - вот я кто. То пол три в Бельгии, то пол три в Англии. Вот я и нигде и не тру. А летаю, как жаба на метле, между жж и ибэем. А то сижу и тихо тоскую по ***су. По своему прекрасному городу Льеру, что переводится на русский как Лира. Моё созвездие=Лира. Моё наименование "курицо лирическое".
                2006

                ***
Вот открываешь свой альбомчик - "личную карточку" - старческой рукой в половине второго ночи (у англичан это уже утро! - разница менталитета) и думаешь - други, чего бы написать, пока вы в европах, азиях и ближних восточных областях возлегаете в мечтательных позах с закупоренным сознанием и растопыренной подсознанкой (и в америках, поди, небось - тоже).
Печаль заволокла сединой пыли мою клаву - местами, по безударным краям. Траурно стучат клавиши, норовя разбудить пупсега. Прибой за окном монотонно лупит в песок, но этот звук слишком органичен, чтобы разбудить, он скорее убаюкает...
Спите, милые френды, и не знайте бессонницы, этого припадочно-невротического опустошительного шествия мыслей с приплясом, полькой "через ножку" - через бессмыслицу. Глупость бессмертна. И бессонница - её манифестация, как ни крути (пальцем у виска). Бальзаку-курочке-несушке от литератуы - может и рожалось вночи после сорока чашек кофею, разбавленного алкогольным возлиянем. Но мне не светит... Нет. Я не так плодотворна. И поэтому пить мне яблочный сок и всем желать спокойного сна. Коим меня бессмертные боги обошли...
                2006

                Лёвка. Поминальная молитва.

Ничего еще толком не происходило. Жизнь еще только начинается. И как же это так получились, что я уже бабушка? И кости предательски болят. И стольких дорогих людей не досчитаться...
Как это так - нет Левки? ну как?!
Вот двор, весь в зелени. И пчелы гудят, и воздух как теплый воск - особенно эту теплоту и мягкость воздуха чувствуешь, если приехал с севера.
Левка поет тооооооненьким голосом: "Афафафааааааа, лист зеленый, лист зеленый, Ляна!" и еще выше - "афафафааааааааа"... И все покатываются со смеху! - Неничка, тетя Катя, мы - дети - Аллочка, Томочка и я. Даже наверное - маленькая Леночка-пупсик...
- Вот балбес, - говорит кто-то из взрослых...
-Шалопай! -любовно говорит Неничка.
Левку за шалопайство выгнали из института. Он пошел в армию. А что - и пошел, и отслужил. И вернулся. И восстановился. И как еще классно закончил этот самый институт! И стал хорошим инженером. И всегда меня любил - Ануська-сестра. Левка был моим старшим братом. Даром, что двоюродным - любил-то он меня, как родную.
Левка был "шалапут" - так Неничка его называла. Он любил пошутить, посмеяться, он любил выпить. У него не ладилась личная жизнь - он никогда не был женат, у него не было детей... Но нас с сестрой он любил. Очень. Моего сыночка Аличку тоже. И всегда он был со всеми добр. Точно, как его мама. К слову о маме - когда ее парализовало - Левка трогательно ухаживал за ней своими неумелыми руками, стирал пеленки, кормил, мыл. И так нежно говорил о ней - называя почему-то мамка и Дипа...
Ухаживать за лежачей больной у него получалось так себе... Но все же он был с ней до самого конца. - Он ее безумно любил. Да и Арона он любил! Левкин отец Арон был разочарован сыном и написал завещание на дом таким образом, что Левка мог жить в этом доме, но продать его он не мог...И вот Левка так и прожил всю жизнь в этом доме без удобств с садом и дощатым туалетом в конце садовой дорожки. Все тут после смерти лёвкиных родителей приходило в упадок. Завалился флигель, в котором когда-то жили Томочка, Аллочка и тетя Катя. В саду все одичало и поросло бурьяном. Но фруктовые деревья плодоносили, и Левка таскал фрукты в сетках к нам домой. - И это был для него повод прийти к нам в гости, хотя мы были ему рады и без повода!
Левка был щедр. Моя мама сердилась, что он мог луну с неба для меня достать. Мне, семнадцатилетней, он купил серебряное кольцо, потом ему показалось мало - он купил и золотое. Мать ворчала:"Окончательно мне девчонку избалуешь!"
- "А что, чем всяким там разным покупать - я лучше сестренке!" - отвечал он.
Когда Левка остался сиротой - он квасил. Я могла прийти и вылить к чертям все эти бражки, киснувшие в ведрах по углам, и разогнать непутевых дружков-алкашей. На их вопросы "Кто она такая и почему она тут командует?" - Левка покорно отвечал: она право имеет, она моя сестра.
Он жил в своем маленьком холостяцком пространстве-засранстве со своими книгами и энциклопедиями всех видов и географическими атласами всех сортов, и конечно - с бутылками и их содержимым. Но вместе с тем - все соседи его обожали. Несмотря ни на что. И всю жизнь все считали его порядочнейшим человеком.
Короче, бОльшую часть жизни Левка был тихий еврейский пьяница... Но бывали периоды, когда он спиртного в рот не брал. Особенно, когда его мать болела...
Как-то так было - Левка был всегда, в самые главные моменты жизни и между ними... Ну да, мог напиться невпопад и ляпнуть чего лишнего. Но в целом - он был добрейшим и милейшим человеком. Его обожали на работе. И еще он никого не хотел ничем напрягать. Когда ему стало худо и нужна была операция - он отказался ее делать, хотя мы на операцию предлагали деньги, разумеется, и очень уговаривали ее сделать.
Левка был по-своему гордецом. Жил он на скромную свою пенсию. Но когда его не стало - оказалось, что на все и про все, связанное с похоронами, он оставил с лихвой!
В общем - это пока непредставимо, что Левка умер.
С ним в наследном доме жил его и мой нелюдимый племянник. Тоже в общем уже немолодой. Теперь он остался один от некогда большой и шумной семьи... Теперь по дому разгуливают большими толпами только воспоминания.
Я молю Б-га, чтобы Левку встретили ТАМ его родители, Неничка, папочка и вообще все наши. И чтобы ему было там хорошо и спокойно. Там нет водки. Там нет боли.
                2009

Миша и Аня

"Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу" - сказано раз и навсегда в Экклезиасте. Вот потому я пишу эту историю для тех, чьё место "в доме плача", как говорится там же, то есть для мудрых. Остальные свободны.
Михаил Креславский был блистательным и подающим надежды юношей. Именно он и его брат Семён создавали, приезжая на каникулы домой, ту удивительную атмосферу интеллектуального энтузиазма, за которую дом Креславских в округе прозвали "храмом наук". Они давали уроки соседским детям, стремящимся одолеть экзаменационные трудности и пробелы в знаниях, репетиторы брались в основном за старшее звено гимназии. Дух Миши и Сёмы - этих великомучеников, которых я, родившаяся после сталинских репрессий, не застала уже в живых, витал все годы моего учительства и над моим репетиторским столом...
Миша и Сёма были божествами для их маленького брата - дошколёнка-четырёхлетки Зямочки. Да и сами они просто души не чаяли в нём - хрупком и болезненном, долго выздоравливавшем после ожогов от опрокинутого на себя кипящего самовара. То, что Зямочка появился на свет, когда все его братья и сёстры уже были взрослые, а старшей сестре Дифе даже исполнилось 17 лет - было чудом само по себе. Что мальчишечка выжил после таких ожогов - было чудом вдвойне. Выжил! - быть может потому, что за него молились своим богам и русские, и украинцы, и евреи, населявшие маленький городок Зеньков? - Кто же теперь расскажет? Но важно, что он выжил и стал моим папочкой.
Сегодня, однако, речь совсем не о Зямочке, который бегает по саду и делает... "електричество":) = то есть с помощью ниток, которые служат ему проводами, он обматывает деревья в саду... Пусть пока бегает.
Сегодня речь о Мише.
Когда я смотрю на летящих возлюбленных Шагала - всегда вспоминаю о Мише и Ане...
Вот Миша оканчивает гимназию. Блестяще. И готовится в университет. Но он окончательно и бесповоротно потерял голову! - Соседская девочка Аня... ну и что что бесприданница, дочка вдовы, ну и что? - зато ведь красавица! И Аня потеряла голову. Они просто созданы друг для друга. Они летят по воздуху, они плывут под облаками, и уплывают прочь от земли, где боль, страх и смерть. В свою страну лучезарной любви и очарованности держат они путь.
Мать Миши - моя бабушка Феня - сердита и грозна. "КАК? Митрофанушкой быть изволите? - "Не хочу учиться хочу жениться"??? С ума посходили! И кого выбрал? Господи, Брусиловскую. Тьфу!" И железным голосом: "Твоё место в университете! А не за девками приударять".
А быть может всё было иначе? Я пытаюсь озвучить то, что жило прозрачной складочкой между фотографий старого альбома - без цвета и запахов, без звуков - имя этой складочки - семейное преданье...
Миша и Аня поженились тайно. Бабушка, узнав об этом, ой... - а что же она делала? Неизвестно. - Известно, что сердилась ужас как. А потом молодые пришли и упали в ноги бабушке и дедушке. И были прощены с условием: Аня останется у своей матери, а Миша уезжает учиться. - Надо становиться человеком.
Ах, бабушка, бабушка, да, он уехал, они подчинились. Он учился, а она ждала. Их краткие годы текли тебе в угоду врозь, виделись они лишь урывками. Но зато как сладки были встречи! И вот университет окончен. Миша получил престижную работу, молодого и талантливого инженера заметили, он стал главным инженером завода что-то очень скоро...
Аня и Миша мечтали о ребёнке! Да и неудивительно: на фотографии они так очаровательны, голова наклонена к голове, их голосами можно озвучивать Песнь Песней!
Но жизнь не пелась, жизнь жилась и трудно она что-то давалась.
В детстве Аня перенесла гинекологическую операцию. После удаления кисты остался шрам, мешавший выносить плод до конца беременности.
17 раз всё срывалось - и надежда иметь дитя разлеталась на куски! 17 раз! Только вдуматься - через какой ад прошла эта девочка! Но вот наконец, после мучительного кесарева, у них появился сыночек Леонид. Беленький пухлик - синеглазый, роскошный! Когда Лёне не было и трёх - Мишу взяли. Шёл 1937 год. Арест и тюрьма. И бабушка с Аней под стенами тюрьмы. Статья 58. Приговор: "Десять без права переписки". Все знают теперь - что это такое. Тогда не знали... Но поняли очень скоро. Оставшись одна с ребёнком, Аня сначала жила какое-то время с семьёй своего брата. Очень недолго, несколько месяцев. А потом переехала к моим бабушке и деду, мишиным родителям. Стала она самой для бабушки родной, так сложилось, что просто дочкой стала она для неё. В 1939 умер дедушка. Очень тихо болел и тихо умер до последнего веря что Сёма и Миша вернутся.
Аня жила как не жила. Об этом мало что известно. Только больше она с бабушкой до самой своей безвременной смерти не расставалась. Аня умерла в скорости. Смерть её от рака матки была страшной, она увядала, как цветок, вырванный с корнем. Сказались и 17 абортов, и свирепое малопрофессиональное кесарево, от которого даже след вдоль всей спины её сына - шрам от разреза! И конечно - прежде всего, сказалась потеря возлюбленного, половинки, ненаглядного мужа... В последнюю неделю жизни она попросила сестру Миши Неничку(Баненяху) больше не приводить в больницу мальчика... Слишком больно ей было уходить от ребёнка так рано.
Лёня остался круглым сиротой и дальше о нём заботились бабушка, Неничка и мой папа, а впоследствии и моя мама. Мой двоюродный брат сын покойного дяди Миши - Лёня окончил техникум, отслужил в армии. Потом счастливо женился на нашей с ним родственнице, между прочим. Он тоже окончил вуз и как и отец стал главным инженером завода. У него масса изобретений и рационализаторских предложений, как и у моего папы... Вся семья такая!
Теперь Лёня с семьёй живёт в Израиле. Он не знает иврита, слишком поздно приехал. Поэтому он уже не работает инженером. Ну, да Бог с ним, не в этом счастье... Вот была другая ветвь семьи - дедушкина сестра, тёзка бабушки, Феня Креславская. Вышла замуж в Харьков за Ограновича. Родила троих сыновей и дочку. Никто у неё не погиб, все, да и сама она, дожили до глубокой старости, потому что никто из них не был образованным человеком, не снимал звёзд с неба, все её сыновья были, как говорила Баненяха, "гашкиными по снабжению". Зато под 58-ю статью их не забрали!
                2009

С днем рождения, внучек.

Сегодня 15 июня. Вот что я делала в этот день во все остальные годы моей жизни - вспомнить тяжело, даже невозможно...
Но 15 июня два года назад =совершеннейшее исключение: я помню что делала в эти сутки с первых минут.
Сразу после полуночи, как только пробило 15-е число - я приземлилась в Борисполе. Ещё через несколько минут я уже обнималась со своими киевскими друзьями Вадимом и его выросшей совсем уже взрослой дочкой Танюшкой. Мы согласилсь с ценой на извоз какого-то дядьки-частника и поехали в супермаркет прямо ночью - потому что нужно было срочно купить вареников с картошкой и пельменей, по которым так тосковала душа. Это было абсолютно необходимо так как в крошечной и перенаселённой квартирке Вадима всё равно спать было негде. Да и вообще, спать было преступно: в 6 утра я должна была сесть в самый скорый поезд Киев-Днепропетровск, потому что врачи запланировали в Запорожье рождение внука Миньки как раз на 15-е июня. И вот набрав пакетов и коробок в супермаркете, мы бесподобно полуночничали прямо в комнате с двумя малютками, которые спали беспробудно и лишь одна из них во сне заплакала, когда в разговоре у нас нечаянно проскользнуло слово "врач" - у крошки, видимо, были уже свои счёты с районными эскуалапочками...:)
Мир стал очень маленьким, только что я прощалась с мужем в Бельгии и вот Вадим и Танюша и беременная жена Вадима Ксюша, и спящие доченьки Вадима и Ксении - Машка(крестница моя) и Дашка...
А ещё через несколько часов я уже едва удерживалась на на ногах от ветра, удаляясь от перрона днепропетровского вокзала в сторону автовокзала, волоча за собой чемодан (с подарками!) на колёсах. И вдруг замычал мобильник! Читаю смс из Израиля - от моей сестры (говорю же мир маленький, с пригорок! то-то!;)) Смс такое: "Наташа родила!"
Судорожно нажимаю на кнопку мобилы и сразу голос сестры: "Алёёёёё....."
- КОГО РОДИЛАААААА-А?!!!!! - ору я в её ухо. Она видимо(то есть невидимо!) морщится: - Конечно мальчика, а ты кого ждала?
- Его... Пока!
В автобусе на Запорожье у меня никак не получается дозвониться до Запорожья. Мобила бельгийская, зараза, - презирает моё отечество, хоть лопни. Стоп, зачем лопаться? Звоним в Израиль. Племяшка Жека верный друг.
-Жекочка, - говорю - позвони Алику и скажи, что я подъезжаю к Запорожью, пусть он меня встретит на проспекте Металлургов. Жека из Реховота звонит Але, потом бросает мне смс: "Аля уже вышел из дому". Не успеваю я прилуниться на проспекте Металлургов - как уже бежит Аля, вид у него радостно-растерянный! Я его целую, поздравляю с сыночком, и он рассказывает:
- Вот, представляешь, поехали ночью на вокзал, тётку встречать, а по дороге в такси у Наташки схватки начались. Тётку встретили, забросили домой и той же машиной помчались в родилку...
Мальчик родился в 7-40! Наш мальчик, родился как сплясал.
Времени половина третьего...
Ещё через полтора часа я, Аля и наташина тётя Люда уже были в палате у Наташки.
Медсестра обещала принести лялю. Не несёт и не несёт. Мы с Алей совершили вылазку в детское отделение. Ни души нам не встретилось.
На кроватке неподалеку от двери лежало НАШЕНЬКО!!!!!!! Сразу я его признала: просто черты моего Али. Отличия такие, как вариации одной и той же музыкальной темы... Модификация узора любимой мордочки лица.
- Вот он! - говорю я, задыхаясь от счастья.
- Откуда ты знаешь? А вдруг это не наш? - спрашивает "этихъ глупостей" мой сын...
- То есть как это - откуда? Это же тыыы!
- Ничего подобного! Я совсем не такой...
И вправду, у этого нет лягушачьих пупырышков на носике и резкой горизонтальной морщинки поперёк переносицы. Нет и кроличьего глазика с лопнувшими от натуги сосудиками, как было у Али: смотрит ярко-синими глазками - котёночек родной...
Тут раздались голоса, надо было бежать. Через десять минут крошку наконец принесли в палату, к Наташе под бочок. Наташа, не видевшая его с утра, заплакала, запричитала: Сыночек мой родненький! Ох, какой же ты малюсенький...
Пока она причитала - я вгляделась в черты молодой матери. Они были прекрасны. И мы все трое в позе обожания склонились над ними - над мадонной с младенцем.

                2006
Реальность пережитого

Некоторые "памяти" стоят в голове так чётко - будто это не то, что когда-то было, а вот оно - сейчас происходит!.. Слышатся запахи и звуки, просто всеми чувствами очщущается вкус момента.
В комнату льётся солнечный свет, Неничка закрывает шторы. И говорит: "Спи".
Легко сказать! - Меня всегда после ванны что-то в реальности раздражало. Ванна возбуждала меня, даже если вся-то она была разогретой на солнышке водой в тазике, который Неничка ставила специально с утра. Специально пораньше она варила и какао, чтобы к моменту купания напиток был уже холодным, как я любила. И вот после всех удовольствий плескания и пития какао прямо в "ванной", под пенье и свист пернатых, тихое урчание дворового пса Пирата, под зелёное стрекотание и всегда таинственные шевеления в траве и цветах, меня, завёрнутую в махровое полотенце, укладывают на кровать в доме, и Неничка, надев на меня пижамку, целует меня и, задёрнув шторы, уходит. Я закрываю глаза. Нет, всё не то, не могу я спать, день в разгаре, без меня летают бабочки и ползают красные в чёрные точечки жучки-солдатики... И быть может сегодня опять прилетит та самая Стрекоза - глаза страаааашные, головой вертит, крылья хрусткие (то есть хрупкие и хрустящие) - красавица!.. А я вот тут её просплю? Но выбираться из-под одеяла тоже не хочется, не хочется совсем. Кровать высокая, пока нашаришь пол - кажется вечность летишь-спозаешь... И на полу искать свои сандалики. Да может они и вообще в саду остались, Неничка ведь кажется меня несла?.. Лан, хоть глаза закроем. Один... два, три... четыре... поёт соседский петух, где-то далеко. И ему отвечает другой - ещё дальше... Нет, это не петух, это так дверь в кухню на петлях поёт, это рядом. Дверь в комнату бесшумно открывается. Я из-под ресниц вижу приближающегося ко мне Арона. У него в руках маленькая розеточка для варенья... Интересненько, неужели он-таки приводит в исполнение своё обещание отучить меня сосать большой палец во сне? Да...... Подпустим дурака поближе... Он крадётся. Это очень смешно - большой такой медведеобразный, волосатый чёрный Арон, в своих неизменных линзах-очках, крадётся и собирается намазать мне большой палец разведённой горчицей. Ну, подходи поближе, Арончик... Я сплю, вся из себя беззащитная деточка-крошка, подходи, песталоцци-ушинский-спок... Будь спок! Я подпущу тебя поближе, с твоей густо-густо разведённой тебе на горе горчичкой. Тебе понравится!
Я слышу сбивчивое дыхание Арона на своей щеке, он тихонько берёт своими толстыми пальцами мою руку, держит её на ладони несколько секунд в нерешительности, проверяет мою реакцию. Ах, Арончик, я сплю, я роняю свою детсткую милую розовенькую ручку на одеяло. Сплю я, миленький мой... Сплю. Сладенький такой пупсичек я - утихла: не давлю больше руками кровавое месиво из клубники на дифиных грядках, не топчу насмерть абрикосы в твоём саду... в этом твоём и моём тихом раю. Я ведь не в саду, а в отнятой у тебя на всё лето комнате просто ангельски улыбаюсь во сне... и тихо посапываю. Зачем тебе до поры знать, что сопение неизбежно - чтобы не рассмеяться раньше времени... Нет, тебе об этом знать не надо, Арончик. Ну же, приступай к намазу, старенький мерзавец! И когда он уже полностью осмелел, вот-вот намажет мой большой пальчик, который тоже в сравнении с его волосато-сосисочными пальцами малютка - я вдруг внезапно ору диким, самым диким своим ором - глотка у меня, видишь ли, Арончик, - лужёная с детства! - что тут поделать? - со всей дури я ору диким голосом: И мощный Арон в мгновение ока отлетает к двери, он качается на своих ногах, как подхваченный вихрем дуб, вырванный бурей с корнем, и очки у него от ужаса сползают на подбородок, и подбородок у него дрожит - и он мчится воннннннн!!!!!!!! Вон!!!Дураккккк!!!!! - не унимаюсь я. Убирайсяаааааааа! Слёз у меня нет, и я на всякий случай - верное средство - мажу под глазами слюной. Влетает Неничка. Лицо у неё сочувственно-сердитое, она продолжает говорить Арону что-то неприятное, видит влагу у меня под глазами... Встревоженно подымает брови. Я не выдерживаю и улыбаюсь. И она мне говорит с укоризной: "Ты довела его до инфаркта. Там тётя Дифа на кухне отпаивает его валерьянкой! Ему плохо".
- Он сам подлез, великий воспитатель... - отвечаю я.
Тихий смех Ненички в ответ.
                2006

Маленькая сентиментальная пьеса для мамы.

Помню чудесный деревянный трамвай, который ходил по проспекту Ленина в Запорожье... Было очень больно подыматься по ступенькам на площадку - надо было страшно высоко подымать маленькую детскую ножку - до спазма внизу живота... Но зато потом какая красота - ехать с ветерком. Двери не закрывались, окна настежь, взрослые стоят, держась за специальные колечки, свисающие на кожаных петлях с потолка вагона. А детей стараются поскорее посадить на жесткие деревянные сидения, потому что ужасно качается вагон... В трамвае я каталась только летом и в этом трамвае со мной ехала всегда только Неничка. Мама всегда в Мурманске была летом. И папа тоже. Они работали все лето, потом приезжали в октябре в отпуск, забирать нас опять в Мурманск на зиму... В южном теплом-пыльном-милом Запорожье, где ночи темные, а дни солнечные, во все мои дошкольные годы я жила всю весну и все лето без родителей... Записывали родителям звуковые письма с соседского магнитофона... Папе, флотскому инженеру, каждый день на службе рассказывали, что вот-вот будет война, обязательно будет... Мама, слушая наши голоса, расчесывала себе руки, обсыпанные экземой - это у нее каждое лето было - от страха за нас с сестрой, мы ведь в тысячах километров от нее... Мы были очень долгожданными детьми. Вообще, чего только не выпало на мамину долю! Война началась на следующий день после ее выпускного вечера. Она могла бы окончить школу и чуточку раньше, но из-за болезни потеряла год и училась вместе со своей младшей сестрой в одном классе... Старшая мамина сестра попала на фронт хирургом.Все почти мальчики из маминого класса погибли на фронте. Только один Марк вернулся... Правда, без обеих ног. На фронте мама не была, она была студенткой-медичкой. Во время войны на московской улице она чуть не убила пленного немца... Четыре милиционера еле удержали ее. В тот день у нее на руках умер блокадный ребенок, который украл кусок хлеба на пищеблоке и немедленно его съел. А ему было нельзя, нельзя - ему было нужно только дробное питание... И вот, после этой нелепой гибели измученного голодом и уже спасенного от блокады ребенка, она вышла на людную московскую улицу и увидела, как в колонне пленных смеется немец... Она вцепилась ему в глотку. Моя мирная мама... Ее даже зовут Мира. Но характер-то был всегда крутой, грозовой. Война Марковна, как когда-то пошутил один маленький мальчик-остряк... Но справедливости ради был и другой маленький мальчик, который любовался ею, этот мальчик ходил за ней по пятам и тихо шептал: "Тетя Мира, вы очень красивые"... Папа тоже так считал всю жизнь.
День Победы мама встретила в Москве. И ее рассказ об этом дне был моим самым любимым из всех ее воспоминаний... Как чужие люди плакали и обнимались, и какое было счастье! какое ликование!!!
В детстве мы хотели, чтобы мама была ближе к нам. Но она работала, всегда много работала... Так мы и выросли - больше с Неничкой, папиной сестрой... А маму носили на руках пациенты, и она очень любила свою работу, людей. Она настоящий врач, от одного разговора с которым людям становилось легче. Всем. Но нам с сестрой от этого не легче. Нам было ее мало. Особенно - сестре. Мама была рулевым, лоцманом, боцманом и капитаном в одном флаконе. Она управляла нами, пока мы были детьми, (а мы ими оставались долго), управляла Неничкой, папой, финансами и всем, что было связано с нашей семьей. Я до сих пор не могу исправить крена ее управления... Она после своей военной юности считала, что девочке надо иметь все в единственном числе - одно платье, одну блузку, один свитер... одни стоптанные башмаки на все случаи жизни. А украшения - это вычурно. Лишнее. Большую часть своей жизни я не могу устоять перед красивым платьем или блузкой... а уж туфельки или колечко... ууууу... Обида это что ли за нищий гардероб моей юности так в башке у меня застряла? - Обида. Не на маму - на войну, которая маму приучила к какой-то спартанской жесткости. Будь она проклята, эта война. Маминого отца и двоюродных братьев она сожрала. И еще много прекрасных родственников и друзей моей мамы...Маминого отца немцы просто растерзали. - Он не успел эвакуироваться, только семью свою отправил... И стал партизаном. Мама вспоминает и его и свою рано умершую мать всегда со слезами. Теперь она со слезами вспоминает и моего папу, и своих сестер, и сестру папы Неничку и ангелов нашего детства - еще одну сестру отца - Дифу, ее мужа Арона, их детей... - в их доме и саду мы с сестрой и жили в Запорожье все детство... Мама всех их пережила. Сегодня маме исполняется 92 года. Она большой жизнелюб. И до сих пор пишет пейзажи маслом. Она всегда рисовала. Даже когда работала после института в глухой башкирской деревушке, где к самому ее дому подходили голодные волки... И после операции на глаза, и после операции на сердце, и после... в общем - просто всегда.
С Днем рождения, мамочка. Рисуй на здоровье.

                2016

Снова о папе

... Мой отец никогда не рассказывал ничего о войне особенного... А тут прошлой ночью я смогла по документации, выложенной в интернете, отследить два из его пяти орденов, причем, к одному прилагается документ, из которого следует, что папин взвод был оказывается лучшим в батальоне, что благодаря знаниям и математическим расчетам отца было уничтожено 27 вражеских бомбардировщиков, еще куча вражеских самолетов вынуждена была сбросить в море свои бомбы, так как пилоты были ослеплены прожекторными огнями. Короче - дед вырос в наших с сыном глазах в какого-то великана, а было в нем росту 165см и был он человек молчаливый, скромнейший, с нежными руками и улыбающимися глазами, деликатный и тихий. Даже как бы кроткий. Его обожали мои друзья, они всегда маму называли по имени-отчеству, его же просто дядя Зяма. Светлая память. Почему он молчал? Что не давало говорить, выступать с рассказами о подвигах на утренниках, как делали многие?... Думаю, он точно не испытывал никакого упоения в бою, только в любви... Думаю, ему, как многим людям философского склада, больше хотелось забыть, чем помнить войну. Почему? Да вот причины...
Настоящим победителем в войне был... тараканище сталин, который даже не выполз на Красную площадь в День победы к народу, которого ТАК боялся, что уничтожал всех по цепочке...И зная этот террор, зная через что прошли фронтовики - я не могу, это выше моих сил, - осудить их молчание о том, что происходило в стране. Им, после страшной бойни, ведь до отчаяния хотелось мирной жизни,детей, любви, радости... - ДОМА, ЖИЗНИ. Они были обескровлены войной... - вот они и защищали прежде всего то, что они были в силах - нас, своих долгожданных послевленных деток, и друг друга - очертив круг своей семьи и друзей- как свою крепость, как то, что они реально МОГУТ защитить... Там царило доверие и любовь. Центр СОВЕСТИ сместился и дал крен в семейные отношения. А страна, ведомая кучкой уродцев, за которых во все времена было стыдно, увязала год за годом в подлейшей, пошлейшей и скотской лжи. И все, что случилось - упало на нашу голову. В старости это таких как мой папа - убивало! Все копившееся десятилетиями уродство так называемого позднего социализма разразилось Чернобылем и гибелью страны, которая уже была всемирным пугалом десятилетиями. И те из героев войны, кто был еще жив в момент распада, в душе, думаю, себя сами казнили за это молчание ягнят... Они понимали, что это расплата за их молчание. Но если бы они ТОГДА, в момент истины, в 1945 ом открыли рот - утро стрелецкой казни стало бы глобальным - их бы всех уничтожили, пуль бы в стране для этого досатло... а совести у кремлевской шоблы нет, вряд ли восстание было бы поддержано повсеместно, террор раздавил души! Да и сами победители смертельно ведь устали... Им нужна была передышка. А террор ее не давал... А если бы они в 1953-м открыли рот - то тоже - не сомневайтесь, ЛАГЕРЯ БЫ НЕ ЗАКРЫЛИ. А в вохре никогда не было недостатка!!! Это такая страна... Просто нас бы тогда не было... А наши отцы и деды окончили бы дни "победителями" тайги в лагерных вшах... Вот потому у меня и не открывается рот НИ В ЧЕМ обвинять их... Но победителями они, конечно, не выглядят. Они выиграли ВОЙНУ. НО их доконал так называемый "мир"... Нет и не могло быть примирения с террором. Мы пожинаем плоды истории. Но по-человечески их ужасно жаль. Самые честные обречены были на каменное молчание. Террора они победить не смогли, и маялись этим всю свою жизнь...И знали это...
Мой папа не ходил никогда на парады ветеранов. Он считал их дурацкой показухой. Имел право. Имел полную грудь - иконостас медалей и орденов. Никогда их не надевал - только колодки,да и то, считанные разы... Я не могу не жалеть своего отца. И жалость к ним, ветеранам-молчунам и ко всем нам остается...
Да, и добавлю сразу всем, кто удивился слову террор... Застой был самым мягким и все же подлым террором. Невыездная наша черта оседлости, ложь сверху до низу, развращающая сила любого кресла и креслица... "кормление" и взяточничество, дефицит товаров и еще бОльший дефицит совести. А то, что происходит сегодня = террор кошелька. И полная дикость. Померкший свет образования и сползание в национальную войну. Предчувствие распада страны на еще более мелкие части. Принцип домино. Закономерность государственного бандитизма.         
                2016


 Из семейных рассказов.

Многое о том, как жила семья до моего появления, слышала я от Ненички и от мамы. А папа молчун был. Но вот один папин короткий рассказ, закончившийся его дрожащим подбородком и невозможностью продолжать, помню до сих пор. Рассказ о страшно нелепой гибели его старшей сестры красавицы Паши.
Паша окончила университет, кажется, биофак, а может и химико-технологиеский. Первый её брак с однокурсником не сложился. В скорости по окончании университета она начала работать в лаборатории крупного научно-исследовательского центра в Москве. И вышла замуж за начальника этой лаборатории, москвича, человека очень интеллигентного и образованного, много старше себя. То, что она приехала из Москвы рожать в провинцию, «к маме» и стало для неё роковым обстоятельством. Думаю, в Москве ей бы просто сделали кессарево и она осталась жива! А так – приращение плаценты. На подушках везли её куда-то в больницу на подводе. И когда привезли – спасти удалось лишь ребёнка. Да и то – ненадолго... Младенчика надо было выхаживать. А вокруг была жара, антисанитария, мухи и чужая съёмная квартира... как-то так... Всё это папа выжимал из себя скупыми словами. Он всё это пережил, поехав вместе с сестрой и матерью в областной центр. Было это не позже 1932 года. Стало быть, папе было не больше 13 лет... А быть может, даже ещё раньше. Такие ужасы в этом возрасте, должно быть, стали очень важной формирующей основой для его характера. Тогда, видимо, заглянув в глубину жизнесмертеворота гораздо ранее, чем это случается при благополучном раскладе семейных обстоятельств, он приобщился к серьёзности бытия. - Любовь его к своей матери, к моей маме, к нам с сестрой и нашим детям, Баненяхе, Дифе, да и вообще – ко всем людям и всему живому была чувством выстраданным, осознанным и очень потому глубоким. Мама рассказывала, что когда я была крошкой, он и купал меня, и ночью вставал ко мне, он и только он стирал и гладил пелёнки, а на все кормления, которые заставали его дома, перепелёнывал и подавал меня маме под грудь "как конфетку"...
На стене гостиной в доме старшей папиной сестры Дифы висел портрет Паши – улучшенная модификация баненяхиного лица. Огромные карие смеющиеся глаза, очень красивые черты (носик не длинный как у Баненяхи, а просто очень маленький), дивный овал лица, выпуклый лоб и короткая, по моде 20-х годов стрижка с завитком на лбу. Дифа всегда на него смотрела, думаю, она даже иногда разговаривала с этим портретом. Очень часто она говорила о том, что завидует Паше – что та ушла молодой... – Дифа была страшно несчастна: у неё была психически больная дочь и сама она лишилась слуха смолоду, после рождения сына...
Овдовевший пашин муж, любивший жену без памяти, долго переписывался с бабушкой. А потом – ближе к 1937 году - писем не стало. Бабушка была уверена, что его арестовали. Видимо, это так, потому что с тех пор они ничего о нём не узнали. 10 лет без права переписки, скорее всего...
В 1936 арестовали и двух страших папиных братьев - Мишу и Сёму. Один был главным инженером кожевенного завода под Киевом, а другой тоже занимал видную позицию, кажется, в Харькове... Такие головы рубились в первую очередь. Связь с Удей - женой Семёна и его дочкой Мурочкой была тоже прервана. Скорее всего Удя была тоже арестована.
У истории с Удей и Семеном было фантастическое продолжение. О нем в следующих главах.

Моя сестричка Сонечка(Мурочка)

Судьбу принято благодарить за все, что она дает, и не очень бранить, за то, чего не дает. Но сердце мое бунтует... Мы так и не увиделись с сестрой, которую у меня отняли сталинские подлые годы. Она была намного старше меня, наши отцы были братьями, но разница в возрасте между ними была большая... Ее отца расстреляли в 1938 и реабилитровали в 1957. Мы даже не знали, как он погиб до недавнего времени. Мы ничего вообще не знали ни о нем, ни о его семье. А ее мы искали всю жизнь. Мою двоюродную сестру. Сейчас судьба как бы отмотала пленку этого тяжелого семейного фильма - и вернула нам ее сыновей, внучек и внуков и даже правнуков... Но ее узнать мы не успели. А гляжу на ее фотографии, на это родное и прекрасное лицо - и понимаю, что ведь это счастье, что она не погибла ребенком, что у нее была долгая жизнь, два чудесных сына. Спасибо за это судьбе... Но мой бог, как же жаль, что она не дожила до нашей встречи... как жаль. Мы были обе одной профессии. Только я преподавала литературу, а она историю. Как много мы могли бы дать друг другу... Мы встретимся за пределами этого мира, верю.