Коллапс. С. 45-53

   Посадку совершили ночью на закрытой территории Гавани. Северо-восток Девятого округа. Отсюда был отправлен через Северное море первый корабль.
   Двигатели продолжали работать. Люк отходил от стены корпуса. Никто не торопился наружу; пассажиры спускались по лестнице на землю и оставались ждать, стараясь не отходить далеко. Одни беспокойно оглядывались, другие, почти не отрываясь, следили за теми, кто ещё не спустился, а только готовился, брался за поручни и ставил ногу на первую ступень.
   – Не жарко тут – ветрина, – сказал кто-то громко.
   – Чушь собачья!
   – До отлёта… Без четверти пять.
   Площадка заполнилась. Дик выходил одним из последних. Со всех сторон напирала толпа, тогда как дальше – метрах в десяти от машины – начиналось пустое пространство аэродрома. Никто не решался идти дальше.
   Люк начал закрываться. Кто-то хотел бежать обратно на лестницу, однако тут же послышалось: «Эй, не дурить!», «Назад!», и движение прекратилось.
   Глянув поверх голов, Дик увидел на границе взлётной полосы что-то движущееся. Автоколонна. В толпе заметили перемещения, какая-то женщина крикнула:
   – Сюда едут!
   Двигатели заглохли.
   Люди шли по взлётной полосе – навстречу колонне. Вдалеке, у самой воды, мерцали огни на вышках. Со стороны наблюдательных постов, почти у самой воды, мерцали огни – красные, синие, зелёные. Впереди на табло ярко высвечивались цифры: 64:26. Когда они гасли, аэродром погружался во мглу. Затем цифры появлялись вновь: 64:30.

   На чёрном квадрате табло показался треугольник красного цвета.
   Несколько сотен человек стояло на аэродромном поле, глядя на красное пятно треугольника – знак оповещения о чрезвычайной ситуации, который никогда не использовали.

   Треугольник исчез, и на экране появилось крупное, совершенное белое лицо с продолговатыми, усталыми глазами.
   – Здравствуйте, – сказало лицо.
   – Здравствуйте, – ответили в толпе.
   – Я – Аериэум.
   В толпе не было ни звука. Люди точно окаменели.
   – Послушайте то, что я хочу сказать вам. Не бойтесь. Я говорю от имени тех, кто заботится о вас. Я – Исполнитель Верховного Собрания.
   Долгое время он ничего не говорил.
   – Знайте, люди Атики, наша звезда вскоре исчезнет. Она коллапсирует. На её месте вспыхнет сверхновая. Гибельные процессы на Иеранс обнаружились внезапно.
   Лицо застыло на мгновение.
   – Знайте, я должен признаться вам, жители Атики: ваши судьбы – уже не в наших руках... Наш общий дом погибает.
   – Лучшие умы человечества: учёные, инженеры, конструктора, вычислители, распределители, – братья, я обращаюсь к вам. Ваши совместные усилия дали нам шанс. Сегодня, беря взаймы, мы покидаем вас. Простите нас. Мы бессильны помочь вам.
   Поднялся глухой шум. Ему вторил рокот моря.

   Экран погас.
   Люди молчали. Голос растворился в воздухе, слившись с темнотой и отдалённым гулом моря, которого никто не слышал.

   Закричали у корабля. Ничего не было видно. Люди тревожно оглядывались, задевая друг друга. Они продолжали ждать чего-то.
   Внезапно там, куда – многие уже не помнили этого – двигалась колонна, послышался хлопок. За несколькими вспышками последовали частые короткие щелчки. Кричали где-то совсем близко...


   Он лежал, перепачканный кровью, у края платформы и водил руками из стороны в сторону, точно слепой.
   Лодка стала у берега и отошла, когда его подняли на борт.

   Дик очнулся на мгновение, приоткрыл глаза, дрогнул всем телом и снова погрузился в беспамятство.
   – Что с ним? – спрашивали люди, заглядывая в открытую дверь, и всякий раз человек в старом, затасканном медицинском халате отвечал одно и то же:
   – Нервная горячка.
   – Как это?
   – Больной, – отвечал он, как-то странно улыбаясь – одними глазами; его усталое, землистого цвета, лицо опутывала сеть тончайших извилистых морщинок, – больной не ест, не пьёт, большую часть времени проводит в бессознательном состоянии. Пробудившись, бредит... Несёт околесицу. Болезнь, в общем-то, не опасная и носит, так сказать, временный характер. 
   Некоторые заходили в каюту – те, кто видел, как он попал на судно.

   Они вышли на палубу. Он был слаб и едва держался на ногах. Доктор мягко поддерживал его. Ветер дул в лицо, шумела вода. В небе с низкими облаками тускло светило солнце.
   Он опустился на скамью, поставленную у ограждения, и огляделся по сторонам.
   По палубе прогуливались люди. Двое мужчин в одинаковых костюмах подходили с какими-то бумагами к пассажирам и говорили с ними о чём-то. Молодой парень с длинными пепельно-серыми волосами стоял неподалёку, опершись на перила, и смотрел куда-то вдаль.
   Дик посмотрел на доктора и кивком пригласил его сесть рядом с ним.
   – Что-что, дружочек мой?
   – Море сегодня совсем чёрное, – сказал Дик.
   – А! – догадался доктор.
   Доставая из грудного кармана портсигар, он добавил:
   – Они не знают.
   – Никто?
   – Почти. Когда тебя подняли, все спали. 
   – И что будет? О н и говорили?
   – Кто – о н и? – доктор посмотрел на него и вдруг улыбнулся.
   – Нет... Так. – он махнул рукой с дымящейся сигаретой. – Соберут корабли и отправятся.
   – Куда? Куда отправятся?   
   – Успокойтесь, дружочек мой. Всему своё время. Они объявят.   
   Дик повёл плечом и поморщился. Доктор положил руку ему на колено.
   – Ничего, поболит и перестанет. Пуля навылет. С таким пожить надо.
   Он докурил, выбросил сигарету за борт и задумался.
   – В городах – предупреждения о возможной панике, адреса, инструкции, указания и, среди прочего, извещение о том, что в скором времени создадут штаб, ответственный за эвакуацию. Более того, оказывается (дружочек мой, представьте себе!), весь смысл и назначение Профилактических мер – ну, вы понимаете, о чём я – как раз и сводился к тому, чтобы её облегчить. Уж сто лет как и м – понимаете? – известно всё.
   Прокашлявшись, он продолжил.
   – Мы жили в этой опасности. И только благодаря Отцам – исследователям, учёным, первооткрывателям науки – у нас получится сохранить жизнь... Это было в Е г о речи.
   Дик смотрел на доктора.
   – Куда полетят?
   – Куда полетят?.. Сектор M965C8, область N2, если я ничего не перепутал. Вы, кстати, не в знаете, где это? Звучит очень странно.
   – Нет, – ответил Дик.
   – Да вы не беспокойтесь, дружочек. Скоро вы поправитесь, и мы улетим на большом корабле.
 
   Судно зашло в порт ранним утром.
   Начинался дождь. Дул ветер. Тёмные длинные волны с шумом выбрасывало на берег. Пахло солью и ржавчиной. Воздух резали скорые тревожные гудки.
   Дик вышел на палубу первый. Он долго всматривался в синюю мглу и ничего не мог разглядеть. Вода, огромная масса воды.
   Показалась неровная, прерывистая линия ограждений. Очертания портовых строений нависали над берегом. 
   Дик спустился по трапу и, сделав несколько шагов, обернулся. Ему захотелось увидеть доктора. Поблагодарить его.
   На палубе никого не было.

   Здание станции. Дик помнил это место. Он был здесь в детстве. Скамьи, окна, большие люстры под потолком... Всё как раньше.

   Металлическая лестница, державшаяся на столбах, врытых в землю. «Эдме – конечный пункт». Надпись на задней стене аппаратной. 
   Здесь ничего не изменилось с тех пор.

   Пристань была пуста. Ни движения, ни голосов. Ничего. В слабом свете единственного фонаря оставался дальний угол площадки со скамьей, опрокинутой и разломанной, и несколькими вещевыми сумками, размокшими и как-то странно потемневшими. Дождь усиливался. Дик остановился на краю освещённого участка – у самой кромки.

   Вода, пробегая по желобкам, пенилась и журчала. Дождь прекратился. Дик прошёлся вдоль пропускной линии. Стоя у ограждения, посмотрел вниз.
   Пустота.

   Вспышка на том берегу залива. Красные огни.
   Он вернулся к пропускникам. Вспышки следовали одна за другой, через равные промежутки времени. Паром. До того берега рукой подать.
   Отрывистые гудки. Прожектор. Глухой шум, как из-под земли.
   Дик различал контуры небольшого судна, медленно подплывавшего к пристани. Когда судно остановилось, огни погасли.
   На палубе был виден человек. Дик поднял руку.
   С парома послышался негромкий, хриплый с присвистом, голос:
   – Переправа закрыта.
   – Мне бы на тот берег. Я вымок.
   Перевозчик ответил. Дик не расслышал слов. Тот понял и разозлился.
   – Проваливай! Переправа закрыта.
   – Я заплачу вам.
   – Да знаю я вас! Шляется тут отребье, – хрипели в ответ. – Людей здесь нет. Корабль ушёл в ноябре. Сечёшь, парень? Ты – лишний. Метись отсюда, пока цел!
   – Мне нужно на тот берег, – повторял Дик. 
   Старик, видно, решил поиздеваться над ним.
   – Вон, глянь-ка туда! – донеслось с палубы.
   Дик повернул голову.
   – Видишь там вещи? – старик, прокашлявшись, сплюнул. – Они гниют, парень, а гниль пахнет плотью!
   – Мне нужно на тот берег.
   – Все – брехня!
   Он скрылся из виду. Судно начало отдаляться от берега.
   – Что тебе нужно?! – крикнул Дик в темноту.
   – Убирайся вон! Ничего мне от тебя не нужно!
   – Постой!
   – Пошёл вон. Много вас тут ходит, вы****ков! Гниль!
   – Твоё счастье, что ты – там, а я – здесь! – выпалил Дик.
   – А то что?!
   – Я проломлю твою трухлявую башку!
   – Подохни!
   Старик зашёлся в кашле.
   Дик, опомнившись, повторил:
   – Мне нужно на другой берег.
   Старик ответил:
   – Жди.

   Дику было велено спуститься в каюту и переодеться. Одежду перевозчик забирал себе. Деньги не интересовали его. С вещами, по уговору, пришлось расстаться. Своё Дик оставлял внизу. Ему разрешалось взять что-нибудь из того, что найдётся в грузовом отсеке. Старик отдал Дику фонарь, сказал поторапливаться.
   Спустившись, Дик увидел голые стены, покрытые пятнами ржавчины. На полу – доски и несколько стульев с отломанными ножками. У лестницы стояли пластмассовые канистры, чем-то наполненные доверху. В углу виднелся квадрат оконного отверстия. Под ним – спуск.
   Отсек был уже и длиннее каюты. Пахло гнилью. Мешки, тряпки, стекло, жестяные банки. Дик развязал один из мешков и вывалил содержимое на пол. Здесь было много одежды. Мужской, женской, детской. Дик отобрал мужскую, из неё – что посуше, остальное – обратно в мешок.
   Он поднялся на палубу, подошёл к перевозчику и отдал ему фонарь.
   – Глянь-ка, – просипел тот едва слышно, – берег-то близко.
   Дик украдкой бросил взгляд на старика. Лица почти не видно.

   Он постоял некоторое время в свете прожекторов, затем отошёл в сторону, пытаясь разглядеть свет с того берега. Обойдя ограду, спустился по ступеням с площадки.
   Старик не взял карточку.

   Старая дорога на посёлок.
   Он остановился на перекрёстке. Две дороги. Одна, асфальтированная, тянулась с северо-востока. Другая – насыпная – с юга. Дик помнил её. Здесь шум, серая пыль, сухой треск камней, разлетавшихся под колёсами, колючий кустарник, непролазная грязь в дождливую погоду и пекло в ясную, мусор, столбы и путь к морю.

   Он возвращался домой.
   За невысоким холмом виднелись здания восточной окраины, казавшиеся темнее, чем они были на самом деле; с западной стороны – пухлые грязно-коричневые трубы завода. Не доходя до пропускников – железный решётчатый мост. Внизу – поток сточных вод. До посёлка минут сорок ходьбы. Теперь – через овраг. Так ведь быстрее. Дик вспоминал и за воспоминаниями не заметил, как очутился на холме.      
   У горизонта легла стальная ровная полоса.
   Ему на мгновение показалось, что он не узнаёт этого места и никогда не бывал здесь.

   Он увидел свой дом, подъезд и знакомые окна над подъездом. Что там было теперь? Тот ли свет, шедший откуда-то из глубины?

   Старое здание. Пустые окна. Мутная зелень стёкол.
   Дик подошёл к дому и остановился, разглядывая проломленную подъездную дверь. Над входом – проржавевшая труба. Отпечаток босых ног на запылённых ступенях.
   Глухие сумерки.

   Он не решался войти.
   Какое-то движение слева, у соседнего дома... Ничего. Тень. Одни серые тени.
   Войдя в подъезд, он провалился в темноту. Отступив на шаг, рукой придерживая дверь, он всматривался во мрак. Чуть поодаль виднелись ступени. Дик стал подниматься по лестнице. Он прижался к стене и, наклонившись, выставил руки перед собой. Что-то мелькнуло и тотчас исчезло. «Ничего, – подумалось ему. – Ничего здесь нет». Двигаясь наощупь, он в то же время видел ступени и стену.
   Второй этаж. Щель под дверью.
   В его доме был кто-то, – кто-то ходил за дверью, пользуясь источником света, невидимым снаружи.