Кошмарный сон

- Будь ты трижды проклят!

- Я не мог сделать такого!

- Какими фактами вы располагаете для подобных утверждений?

- Ты прохвост и проходимец!

 Лица выкрикивающих столь страшные обвинения были перекошены от негодования и  злобы. Множество рук тянулись к нему с явным желанием если не разорвать, то задушить, точно. С ощущением их прикосновений Андрей Порфирьевич проснулся, и всё ещё не веря в своё чудесное избавление, очумело оглянулся по сторонам. Давно знакомая, и совершенно не изменившаяся обстановка  комнаты  заметно успокоила его, но не избавила от липкого пота, который противно покрывал его немолодое тело. Находясь всё ещё под впечатлением сна, он встал с кровати и пошёл в ванную комнату, чтобы в душе смыть напоминание  увиденного. Проходя мимо письменного стола, машинально выключил свет  настольной лампы, которая освещала рукопись ещё не дописанного им исторического романа.

 Андрей Порфирьевич был писателем. Этому поприщу он посвятил себя давно, и, нужно сказать, ради него многим пожертвовал. В прошлом, преуспевающий женатый коммерсант, теперь вел холостой образ жизни с весьма нестабильными доходами. Желания уступили место смирению, потребности  - аскетичности, а мечты – реальности. И она, эта самая реальность, стояла на полке в виде нескольких книг разного калибра, с его авторским именем, и вдохновляла  на дальнейшие действия.

 Андрей Порфирьевич долгое время успешно трудился в детективном жанре, но с годами захотел  написать  исторический роман, справедливо считая такое решение очередной ступенью его  творчества. Муза не была против, и он с воодушевлением окунулся в новую для него атмосферу. Мир криминальной хроники сменил средневековый, размеренный уклад жизни, и где-то на эпохе Возрождения окончательно утвердился основой нового повествования.

 Для изучения столь давнего отрезка времени в ход пошли все возможные средства – писательские труды современников, исторические хроники, - словом, весь арсенал любого писателя, работающего в этом направлении.

 Королевские династии, рыцарские походы, восстания черни, инквизиторские расправы, до такой степени увлекли Андрея Порфирьевича, что выходя всякий раз из квартиры по необходимым нуждам в магазины или просто прогуляться в парке, он начал ловить себя на мысли о некой неправильности современной жизни. Манеры аристократических особ, образы поведения рыцарей и благочестие средневековых дам манили своей возвышенностью и разительно отличались от окружающей суеты.  С каждым новым днём он всё сильней чувствовал, что уже не сможет вернуться к прежнему творческому направлению, а с некоторых пор, и к прежней жизни. Прогуливаясь по парку и встречая знакомых, он теперь в знак приветствия неизменно приподнимал шляпу и склонял голову значительно ниже обычного. Собственно, ради такого галантного  приветствия  он и сменил все сезонную кепку на шляпу. Таким образом, Андрей Порфирьевич в меру своих возможностей поменял  гардероб, выбирая классический стиль, и даже приобрёл трость, с которой уже был неразлучен.

 В квартире он оставил всё неизменным, за исключением появления на рабочем столе собственного изречения, написанного на листе бумаги и вставленного в рамку для фотографий – «Рыцарь, не тот, кому даровано звание, а кто заслуживает его».

 Написание нового романа целиком захватило Андрея Порфирьевича и до определённой поры давалось, в общем, на удивление, легко. Но с некоторого времени, начало настоятельно требовать более точных сведений о давно минувшей эпохе. Сталкиваясь всё чаще с различными трактовками тех, или иных исторических событий, Андрей Порфирьевич не знал, какой отдать предпочтение – они порой отличались до противоположности. Такая путаница, с его точки зрения, была просто недопустима, а он, как освещающий те события, не имел право на ошибку. Это казалось ему чем-то недостойным, даже где-то не по-рыцарски. Увлёкшись изысканиями истин, он большую часть дня теперь был вынужден посвящать им, а не написанию самого романа, что заставляло его засиживаться за рабочим столом до глубокой ночи. Нельзя сказать, что это его огорчало,  но и не радовало тоже. Работа над романом продвигалась медленно, но, как считал он, верно. Материала, с его обоснованными суждениями об исторических событиях, которые он скрупулёзно записывал в тетради, снабжая  обильными примечаниями и ссылками на различные источники, хватило бы уже не на одну диссертацию, и его пыл, казалось, был неумолим. Однако с некоторых пор его работа всё же начала давать сбои. И вот по какой причине.

 Те немногие часы, которые он отводил для сна стали настоящим бичом для Андрея Порфирьевича. Стоило ему лечь на кровать и предаться необходимому отдыху, как все изученные им вдоль и поперёк короли, со своими династиями, монахи-доминиканцы, рыцари и прочие исторические личности, разом врывались в его уставшее сознание и начинали наперебой обвинять во лжи, лицемерии, и прочих грехах человеческих.

 В первых подобных снах у писателя хватало сил оправдываться и отбиваться от подобных обвинений, но позже, когда его роман уже стал приближаться к середине, сил заметно поубавилось. Его ответы становились всё тише и неубедительней, а хватка аристократических оппонентов всё крепче.

 С затаившейся тоской и страхом писал  теперь своё произведение Андрей Порфирьевич, и каждая последующая ночь представлялась ему преддверием ада.

 Эти видения, как мы уже упоминали, имели свойство в зависимости от увеличения количества страниц романа, последовательно развиваться, и в какой-то момент Андрей Порфирьевич отчётливо понял – в следующее утро ему уже живым не проснуться. Ошарашенный таким откровением, он посмотрел на почти дописанный роман, затем машинально надел пальто, нахлобучил шляпу, и вышел на улицу. В этот день, встреченные им знакомые были крайне изумлены его поведением - он никого не замечал, наматывая размеренными шагами круги по городскому парку. Лишь под вечер он возвратился  домой, закрыл дверь на все замки, решительно снял пальто со шляпой, и, пройдя в комнату, изорвал на мелкие кусочки почти дописанный исторический роман. Следом сломал рамку для фотографий с написанным изречением и переломил пополам трость. Затем вынул из холодильника хранившуюся там с давних времён бутылку водки, и залпом перелив в себя половину её содержимого, улёгся спать. В эту ночь, он не видел никаких снов. Проснувшись в полдень, Андрей Порфирьевич блаженно потянулся, включил телевизор, и начал искать канал криминальной хроники.