Обретенное лето. 16-е августа

      ДВЕ ВСТРЕЧИ.

     Всю ночь снилась какая-то чертовщина: то кто-то ломился в дверь, то пытался влезть в окно. Потому и проснулся в холодном поту. Остальные еще спали, было уже светло. Рядом заворочался Славка, и я спросил его о времени. Оказалось без пятнадцати шесть. Через 15 минут все-равно намечался подъем, и мы разбудили ребят.

     На самом деле ночь вопреки ожиданиям прошла спокойно, только бедному Вовке тоже что-то снилось, он дергался и что-то бормотал.

     Пока все приходили в себя, мы с ним разожгли костер, не связываясь на этот раз с печкой, и напилили дров. Вообще, он во всем помогает.

     Ночные страхи и события минувшего вечера еще свежи в памяти, но утро такое чудесное, что никому не хочется об этом вспоминать.

     В ожидании завтрака Алена, я и Славка уходим к часовне. С нами увязался и Вовка, он был здесь два года назад и по его словам в часовне тогда были иконы.

     Опять забрались на колокольню и обозрели оттуда вчерашние пейзажи уже при дневном свете. Даже слезать не хотелось, до того все было красиво. Вовка заглянул в замочную скважину, иконы оказались на месте. Ну, раз такое дело, надо постараться попасть внутрь, благо Вовка знает старика, у которого хранится ключ, и даже берется к нему проводить.

     Пока мы отсутствовали, подошла моторка. Мужики не спали всю ночь, ждали хирурга из Медвежьегорска. Тот прибыл только в пять утра. Как только увидел, что рана ножевая, сразу позвонил прокурору и сообщил об этом. Последовало распоряжение об аресте моториста, но милиции в Великой Губе как назло не оказалось: участковый в отпуске, а его заместитель куда-то отъехал.

     Врачи собрали консилиум, стали решать, что делать с раненым. А тому под утро стало совсем плохо, началась рвота. Конечно, руки не помыл, когда запихивал кишки обратно, вот и нахватался прокуренными пальцами за рану.

     Вовкин отец сходил в ту избу, где и разыгралась эта драма. Возвратившись, рассказал, что жена этого мужика тоже порезана, ее полоснули ножом по горлу, правда неглубоко. Она выбежала на улицу и всю ночь спала где-то под открытым небом вдребезги пьяная. Сейчас собирается в больницу. Она утверждает, что это моторист порезал ее и мужа. Из-за денег, что-то они там между собой не поделили. А тот сидит здесь же, уже немного протрезвевший, но пока до него с трудом доходит все происшедшее. Нашли и нож, здоровый самодельный тесак с наборной ручкой.

     Мы должны радоваться, что пришли сюда, когда у моториста уже схлынул пьяный угар.

     Я в сопровождении Вовки пошел на переговоры с дедом. Он жил во второй уцелевшей избе, на берегу.

     В деревенскую избу входят, не стучась. Вместо этого, переступив порог, громко спрашивают: - Есть ли кто дома-то? или "Что-то хозяев не видать." Или уж совсем неожиданное: - Куда это я попал-то, а? После одного из таких вопросов изба подает признаки жизни, и кто-то из ее обитателей  выйдет навстречу, либо крикнет что-нибудь вроде: - Проходи, проходи, здесь мы, дома., или "Входи, входи, светлый ходок. По радуге, что ль, пришел? В последнем случае надо отвечать: - Знамо, по ей", после чего уже приступать к делу.

     Все это я повторял про себя, подходя к внушительного размера (как и все дома в Обонежьи) избе. Но воспользоваться этими познаниями мне не пришлось, так как во дворе был облаян двумя крошечными собачонками, и на их гомон вышли мальчонка и девочка лет шести, очень похожие друг на друга. Близняшки, как оказалось. Таких, помнится, называют "королевскими".

     Они и привели меня в избу, где семья в составе деда с бабкой, коренастого мужчины лет сорока, и еще семи или восьми детей разных возрастов сидели вокруг самовара и пили чай с баранками. Пили, понятно, из блюдечек, не торопясь, степенно, по-купечески.

     Я изложил дедку суть своего дела, и сначала он отнесся не слишком одобрительно: - Надо группировками ходить, а не по одиночке. Когда же я объявил, что за мной стоит целая организация в составе пяти, а с Вовкой даже шести человек, он, вроде, несколько смягчился. Но по-прежнему продолжает пить чай, как бы вообще забыв о моем присутствии. Зато бабка, в отличие от деда настроенная филантропически, стала расспрашивать меня, не вернулась ли моторка, и вообще о подробностях вчерашнего происшествия. Она сообщает, что вчера этот моторист приходил и к ней.

"А мужиков-то моих не было дома, то-то страху натерпелась. Сердце так и захолонуло. Девчонки пустились в рев, а у меня сердце-то больное, я вот семьдесят лет прожила, а такого страха никогда не видела. И-и, милок, едва жива осталась."

     Тем временем дед принял положительное решение: - Сейчас допью чай и приду.
     Мы все-таки решили пока позавтракать, поскольку у нас все готово. Дед, проходя мимо нас, обещает "дождать в той деревне".

     Кому-то пришла в башку мысль, что всем нельзя идти одновременно, одного надо оставить приглядывать за нашим скарбом. Конечно, добровольцев не нашлось, и тогда вспомнили о кубике. Дело в том, что я взял зачем-то из Москвы игральную кость с цифрами на гранях от единицы до шестерки. Она-то нас и рассудит: у кого выпадет меньше всех, тому и оставаться.

     Бросили все по очереди: в результате у меня и у Тани по двойке, у остальных побольше. При второй попытке ей снова выпала двойка, я же бодро выкидываю единицу. Это моя всегдашняя особенность: если надо тянуть спички, я не глядя вытаскиваю самую короткую. Делать нечего, скрепя сердце собираюсь послужить обществу, но вид у меня, должно быть, такой, что ребята сжалились и решили, что красть у нас нечего и будет неправильно, если из-за шмоток кто-то не побывает в часовне.

     Наш дедок уже открыл дверь и подметает пол внутри. Помещение  небольшое, всего около тридцати квадратных метров, но вся церковная утварь сохранилась полностью.

     Старик (его зовут Федор Илларионович) говорит, что она называется Георгия Победоносца, служба в ней прекратилась еще до войны, но когда в Карелии во время войны стояли финны,то их поп ездил по деревням ( по выражению деда, "дурачил народ"), поэтому все и сохранилось до сих пор.

     В этой церкви было почему-то четыре колокола, хотя вообще в таких маленьких полагается по три, а в больших по пять. Иконостас цел почти весь за исключением главной иконы, Георгия Победоносца. Иконы все позднего письма и вряд ли представляют интерес. Сохранилось даже "небо", чего нет даже в кижских церквях. "Небо" состоит здесь из двенадцати секторов, в каждом из которых изображены по два святых. Еще сохранилась дубовая купель для крещения, кафедра с подставкой для книг, кадило и полный комплект поповского облачения.

     Маленькая деталь: переступая порог церкви, мы хотели снять свои пилотки, как полагается при входе в храм, и таким образом как бы сделать деду приятное.
Но с удивлением увидели, что сам он в полном своем обмундировании, то есть в ватнике, подпоясанном солдатским ремнем, и в шапке-ушанке.

     Алена было попросила "почитать" какую-то растрепанную церковную книгу, лежащую на пюпитре, но Федор Илларионович остался глух и нем.

     В одиннадцать часов утра мы ушли из Усть-Яндомы. Прощай, "дом с привидениями", как мы его окрестили. Вовка пошел провожать нас, и на том самом мосту через реку Яндому мы с ним распрощались за руку, как со взрослым. У некоторых подозрительно блестели глаза, да и сам он шмыгал носом. Славный паренек этот Вовка и вовремя он нам встретился, жаль только, что так накоротко. Мы и дальше непрочь взять его с собой, да только не получится, отец не отпустит.

     Кто-то краем уха слышал, что в эту деревню специально приезжают охотиться на медведей, поэтому собрали наше ружьецо. Дробью, что в наших патронах, крупную дичь не убьешь, но для острастки и оно сгодится.

     Когда же от дороги вспорхнул в чащу глухарь, то выпустили Славку с ружьем вперед, как боевое охранение. Но дичь, испуганная его воинственным видом, где-то спряталась, и он так и прошагал весь путь, ни разу не выстрелив.

     До нашей цели, деревни Типиницы (с ударением на первом слоге)  десять километров. На этот раз мы не будем приводить сведений об этом участке пути из журнала "Наука и жизнь": вот и сейчас автор обещал лавочку через пять километров, а ее нет и в помине.

     Но, как ни странно, к намеченному пункту подошли довольно быстро. И сразу , как только закончился лес, увидели церковь. Она называется Вознесенская, построена в 1781 году, а колокольня попозже, в 1836-м. Издалека церковь кажется серебряной, но вблизи оказалось, что снаружи поверх бревен зачем-то обита досками, и это ее здорово портит. Вообще особого впечатления она не произвела.

     Здесь нам надлежит раздобыть попутку до деревни Великая Нива, чтобы не топать пешком все двадцать километров. Встреченный у почты паренек сообщил, что здесь есть две машины,из которых одна недавно ушла в Надвоицы, за триста километров, и будет только к вечеру. Судьба второй неизвестна, и вообще парень здесь недавно, так что с него и спрос невелик.

     Пока сидели у церкви и ждали у моря погоды, наши девушки раздобыли где-то целое ведро картошки. А пока они договаривались насчет тары, куда ее можно пересыпать, около нас притормозил ГАЗик и из него вытряхнулась ... Наташка Уланова, собственной персоной! Она была в числе провожающих при нашем отбытии, но сама никуда не собиралась. А потом, по ее словам, вдруг надумала, и поскольку знала наш график, решила перехватить нас в Великой Ниве, куда прибыла еще вчера. Но поскольку один день на Кижах мы потеряли, то пришла в полное недоумение, не зная, на что теперь и думать. А в Типиницы приехала специально для того, чтобы посмотреть здешнюю церковь. И тут вдруг мы! Так нас стало семеро.

     Мы готовились в ожидании машины загорать до шести часов вечера, но магическое воздействие счастливой подковы, которую я продолжал таскать в кармане штормовки, сказалось и на этот раз., так как Димка раздобыл где-то машину. Это оказалась та самая, которая уезжала аж за триста километров и должна была вернуться только к вечеру. При ней состояло два человека, парни такого же возраста, как и мы: Игорь Павлов (пилот) и Леонид Чижиков (что-то вроде штурмана). Им оказалось в ту же сторону, так как по слухам сегодня в Великой Ниве продают водку.

     Пока мы ждем в условленном месте, я спросил у проходящего мимо старичка название этой церкви. Оказалось, что никакая она не Вознесенская, а Ильи Пророка.

     - А икон никаких не сохранилось?

     -Икон нет, была одна большая, ребятишки все бегали на нее смотреть. На ней были расписаны все муки ада. Но потом ее увезли в Русский музей, так что теперь ее можно увидеть в Ленинграде по адресу (называет улицу и номер дома). Вообще, цивильный такой старикашка. Рассказывает, что случайно увидел ее на пароходе при перевозке в Ленинград. Икона показалась ему знакомой, и он спросил сопровождающих, откуда она. А когда узнал, что это его давняя приятельница, то был рад, как встрече с давним другом.

     Наконец, машина тронулась. Нас сразу же предупредили, что бензин на исходе, и если его хватит, то до места доберемся, ну а если кончится в дороге, то так тому и быть.

    Сразу же началась ужасная тряска. Все сидели на одной лавочке вплотную друг к другу. Наши бедные рюкзачки сначала лежали у заднего борта, но потом сбились в кучу и поползли ближе к нам под защиту владельцев. Но нам и самим несладко, я сижу крайним справа и на каждом ухабе ударяюсь бедром о какой-то болт, торчащий из стенки кузова. Пылища вокруг такая, что ничего не видно. Наш шофер не слишком-то аккуратен, и его можно понять: торопится за водкой. Что же делать, роптать мы не вправе.

     По пути встретилась еще одна машина, обе остановились, и между сидящими в них происходит такой диалог:

Наши: -Из Великих Нив едешь?

Те: -Ну?

Наши: -Ну как, есть там?

Те: – Да нет там ни черта, пусто. Сегодня все из Тамбиц везут.

     В разговор вступает женщина, которая сидит во встречной машине рядом с шофером:  - Там, вроде, только красное. Белого-то сейчас нигде нет.

     Потом наша машина, так ничего и не выяснив, трогается дальше. Наконец, в одном месте, где дорога раздваивается, притормаживает.

     - Не хотите ли посмотреть Тамбицы?

     -Если ничего лишнего с нас не возьмете, тогда поедем.

     -Ничего лишнего я с вас не возьму, - отрезал шофер.

     Тамбицы оказались сплавным поселком и вид у них довольно гнусный: почерневшие дома, куча бревен и щепы. С Онеги сифонит сильный ветер, усугубляя впечатление от этой невзрачной картины.

     Парни покупают целый ящик вермута. Правда, бутылки все по поллитра, а не по два с половиной, как у той пьяной компании из Усть-Яндомы. Мы ограничиваемся пятью, из которых три предназначены для них. Но они не берут. Шофер, вихрастый парень, отказывается: - Это вы рвачам предлагайте, а я не рвач. Ничего я у вас не возьму, - категорически отрезал он.

     Бензина осталось чуть на донышке. Хорошо, что у ребят здесь есть кунаки, с их помощью раздобыли еще восемь литров, слили со всех лодочных моторов.

     Ящик с вином поставили в кузов. Мы стали объяснять, что при такой тряске от бутылок останутся одни щепки, но Игорь (это шофер) говорит, что уж вино-то он возит аккуратно. Это нас немного успокоило.

     Среди леса машина вдруг остановилась. Мы подумали, что проклятый бензин все же закончился, но дело оказывается совсем не в этом. – Хотим дернуть с москвичами. Ну, москвичи, не побрезгуйте выпить с карелами.

     Мы все здесь не пуритане и при случае можем себе позволить. Но все же меру знаем и стараемся ее соблюдать. Однако, здесь в Карелии при любой встрече с аборигенами, начиная с пресловутого Площадного, без этой штуки не обходится, - такова, видимо, здесь традиция. Поэтому покорно достаем из рюкзаков наши кружки и подставляем их под руку разливающего, каковым является штурман Леня Чижиков. Пьем за знакомство, потом еще за что-то. Пользуясь случаем, зачитываю только что сочиненный стишок, описывающий наши впечатления от этой дороги:

Мы раньше считали: наш адрес – дорога.
Коль знали б, то стали тянуть хоть два срока,
Лишь только  не знать про кошмар этой стервы,
Уж тут не сыскать, кто последний, кто первый…

От этой змеи никуда не спасешься,
Здесь нету земли, так куда ж ты несешься?
По камням, по пыли, кишки наизнанку,
Мы здесь позабыли и папку, и мамку.
По лицам нам хлещут осина, осока, -
Послушай, полегче, дорога, дорога!

В глаза только ветер, в ушах только ветер,
А где-то на свете есть Лондон и Веддинг,
Есть Рио и Прага, есть Райкин и Чаплин,
А здесь лишь овраги, и нет ни начала

И даже конца этой гнусной дороге…
Слиняешь с лица, пока выйдут все сроки.
Швыряет дорога усталое тело,
Машина летит через грязь, через слякоть.
За пять или десять минут до расстрела
Не плакать, вы слышите – только не плакать!

…Мы раньше считали: наш адрес – дорога,
Теперь мы узнали, стоянка – дороже.

     Стишок, конечно, так себе, скороспелый, но ничего другого не сочинилось. Каковы "предлагаемые обстоятельства", таким он  и получился.

     На радостях от услышанного, машина снова рысцой тронулась в путь, а в кузове царит общее ликование. Игорь свое слово держит и тряска теперь почти не ощущается. Славка на радостях даже выпалил из берданки в воздух. Он напялил на глаза свою рыбацкую кепку и стал похож на абрека.

     Когда солнце уже скрывалось за лесом, мы добрались до условленной развилки. Нам еще раньше объяснили, что дальше не поедут – отсюда до Великой Нивы всего три километра, а в деревне стоит еще одна бригада (ребят с Петрозаводского тракторного послали на заготовку силоса) и если машину там увидят, то потом разговоров не оберешься. Все вылезли распрощаться, и в честь этого выпили еще. А потом всем уже стало море по колено, мы уже настолько сроднились с ребятами, что расставаться не хотелось. В результате кончилось тем, что снова погрузились в машину и тронулись дальше. В самом центре деревни, на перекрестке, была еще одна остановка. Парни задались целью пристроить нас ночевать в бригаду по причине позднего времени, но мы отказываемся – до нашего места отсюда рукой подать, да в палатках и спать сподручнее. Тогда они притащили молока, которое и выпили с удовольствием.

     Наконец, после всех мытарств прибыли на место назначения. Само предполагаемое место стоянки скрыто от людей перелеском и двумя озерами, машина туда проехать не сможет, поэтому нас выгрузили на берегу одного из этих озер. Пока поболтали еще с ребятами, совсем стемнело, и было решено ночевать здесь же. Почему-то палатка никак не хотела ставиться и все норовила выпорхнуть из рук. Тем не менее мы с Ганькой в течение почти получаса пытались совладать с ней, но ничего не получилось. Тут мы заметили, что остальная братия сидит себе как ни в чем не бывало у костра и в ус не дует. А мы-то для них тут стараемся! Я высказал им пару критических замечаний и в знак протеста решил прогуляться на берег озера. Прямо у самой кромки воды росла большая береза, и где-то на высоте двух метров ствол ее расходился на две стороны.

     «Когда тебе тепло и мягко, гораздо мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем», - говорил кот по имени Машенька в пьесе Шварца «Дракон». Поэтому я уютно устроился в развилке и начал размышлять о чем-то возвышенном. Но тут меня нашли и довольно бесцеремонно растолкали. Это оказалась наша юнга (она же художница) Алена, которая объяснила мне, что вредно спать на холодном дереве и сопроводила в лагерь, который оказался всего в двадцати шагах. Палатки уже были поставлены, значит все-таки подействовала моя критика.
 
    Но мысль о том, чтобы лечь спать, настолько укрепилась в моем сознании, что сразу полез в палатку. Потом, говорят, ребятам потребовались каны, чтобы залить костер, но они были в моем и Славкином рюкзаках, а рюкзаки лежали у нас под головами. Ни он, ни я даже не заметили, что спать было жестковато. Нас так и не решились разбудить, хотя потом за это едва не поплатились.

    В общем, денек выдался удачный и запомнившийся. И все бы хорошо, кроме вермута. Никогда не пейте эту гадость!!!