Страсти по архангелу Михаилу или... последняя дань

Страсти по архангелу Михаилу или последняя дань куртуазной любви.

«Скажи, мой добрый, разве это грех -
Любить тебя за нелюбимых всех?»
Д. Терещенко


25.03.04.
Пытаюсь вести записи, чтобы разобраться в себе, но они слишком сумбурны.
Это длиться уже третий год.
Двадцать четвертого марта Моя душа сменила имидж. Теперь это не подросток с прической «а la Brendon», теперь это молодой человек со стильной короткой стрижкой.
До этого момента мне казалось, что такое чудо может носить только одну прическу – пышно на макушке и очень коротко у шеи;  и только с ней будет казаться настолько привлекательно юным. Ан, нет… ОН хорош и сейчас… ОН выиграл даже от этого.
Наши взгляды встретились,  и я наконец-то смог  осмыслить какого же цвета его глаза…
Светло-карие, с длинными черными ресницами, каких не будет ни у одной девушки. Выразительные светлые глаза, с которыми мой взгляд встречается  так редко,  которые смотрят на меня без тени интереса.
И… ОН бесподобен, когда улыбается.
Вот  ОН, сидит за последним из длинного ряда столов библиотеки, лицом ко мне. Несколько мгновений смотрит  прямо на меня.
Вдруг,  улыбнулся и помахал рукой.
Как было не ответить на это блаженно-идиотской улыбкой?  Хотя ведь прекрасно понимаю – причина подобного поведения позади меня.


Я солидный взрослый человек. Мне нужно думать о работе, о продолжении образования и семье, которая во мне нуждается.
Это ребячество  - искать глазами подростка и забивать себе голову неясными желаниями и плохо формулируемыми мечтами.
«Растрата духа», как сказал Шекспир. Переводчик, по крайней мере, утверждает, что поэт именно это имел в виду.


Было около часа дня. Иркутский Иняз был наполнен шумом и сутолокой. По широкой лестнице люди двигались в два потока – правый наверх, на второй этаж, а левый вниз. И вот где-то «между небом и землей» - поднявшись с первого этажа и почти дойдя до второго, после недельного глухого разочарования, я поднимаю голову и …
- Вау! Какие люди!
Я вижу ЕГО прямо перед собой.
- Привет, - негромко бросает ОН, проходя мимо меня на первый этаж.
В коленях слабость, ладони липкие…
 Легкое ощущение счастья на миг затапливает меня огромной океанской волной, хотя разумом, холодным расчетливым разумом, я понимаю – это не мне. Кто-то из его знакомых шел рядом.
А, в принципе, неплохой диалог вышел после годового «расставания»! Можно обмануть себя и убедить, что это говорилось именно мне и даже с тайным умыслом. Ведь это же первая встреча!
Он ничуть не изменился за год. Волосы на затылке пышные, челка почти до бровей, у шеи волосы короче, как у ***. Может быть теперь в них больше золотистого? Или раньше этого я просто не замечал? Те же брюки – темно-коричневые (типа «вельвет», но ткань заметно мягче), свободного покроя,  коричневые ботинки. Та же светлая буро-зеленая рубашка и рюкзак с одной лямкой тот же, что и в прошлом году. Шнурок на шее.
Досадно, какие мелочи могут разбить сердце…



Я - идиот. Это я начинаю понимать тут же, как только мальчишка отходит на недосягаемое расстояние. Меня бесит это внезапное бессилие при виде него.
Нет! Нет! Я – блаженный! Куда же деваться от этого выброса чистейшего счастья в кровь от одного его присутствия?
И это я?
Вовсе не в моем стиле все происходящее… Разве не должен настораживать тот факт, что только лишь существование некоего лица настолько меняет давно сложившиеся поведенческие стереотипы? А так же легкость, с которой сыплется выстроенная моим самообладанием стена созерцательной отстраненности?



В четвертом часу двадцать пятого марта я отдаю пленку, час назад извлеченную из фотоаппарата, в проявку.
- С последующей печатью? – без всякого энтузиазма спрашивает девушка, окруженная всевозможными логотипами «Кодака».
- Только проявка, - не менее равнодушно отвечаю я.


Боже! Как я волнуюсь, какой страх, досада и разочарование мгновенно охватывают меня, когда я  представляю, что кадры с НИМ не удались!
Кричать? Стонать? Выть?
Наверное, я умру, если ничего не выйдет! Так долго «охотиться» и не добиться желаемого результата! Там ведь целых четыре кадра с ним – он в красном у расписания «недели знаний», он в зеленой рубашке в актовом зале и два последних – он с новой прической в библиотеке…
Сделано два часа назад…
Мне для этого пришлось ждать достаточно долго, пока он сдаст англо-русский  словарь и еще какую-то  книжицу. И вот он идет по проходу между двумя рядами столов мне на встречу…
У меня дрожат колени и опять вспотели ладони. Я (внештатный журналист, блин! папарацци тоже мне!)  нажимаю на кнопочку…
Что-то с фотоаппаратом не то… или с руками?
  А он проходит мимо, потому что позади меня,  сидят его знакомые.
Минут десять он разговаривает с ними. Я жду. Закрываясь фотоаппаратом, как щитом. Он идет  к выходу, заворачивает направо…
Это еще один кадр.
Ушел. И уже все изменилось.
 Всего час эмоционально-нравственных мучений, всплеска надежд и желаний…до дрожи, до тошноты…
Знать, что вот ОН…сидит. Хоть и далеко, но здесь…
Нервничать, быть не в силах сосредоточится… Обрадоваться…разочароваться...
А теперь его нет в этом помещении и совсем скучно.
 Пусто. И опять же – разочарование.


Когда ЕГО нет в обозримом пространстве, в моей голове проясняется. Но от этого только хуже. Это что же за наказание такое?
Я такой серьезный, можно сказать представительный, а от  одного только вида какого-то сопливого мальчишки я начинаю творить глупости, которых избежал благополучно в детстве и раннем юношестве.
Может это вид некоего нервного заболевания? Своеобразная блокада? Которая не дает благоразумию пробиться сквозь блаженный идиотизм?


Совсем недавно он стоял рядом со мной у стойки библиотекаря, в своих поношенных брюках и футболке, писал что-то в формуляре, облокотившись, так что ткань облегала лопатки и спину с выступающими позвонками…
Он совсем не маленький, «душа моя». Если считать, что три года назад он только поступил, то сейчас ему лет двадцать. Мальчик высокий, не совсем  хрупкий, с развитыми плечами, но при этом бесподобно изящный. Никто кроме него, не обладает этой летящей походкой, когда несут себя с высоко поднятой головой…. Никто так красиво не может откинуть голову назад…
Personne…
Уже решившись проявить пленку, я думаю с тоской, что на сегодня неожиданностей больше не планируется – ЕГО уже не увижу. И что же?! Опускаясь вниз, чтобы забрать  вещи едва ли не натыкаюсь на него.
Очень крупным планом почему-то вижу его глаза, которые как всегда на меня не смотрят и только потом лицо, и короткие  прядки светлых волос на лбу.
Какой короткий миг!
Что я буду делать, если кадры не получатся?

Я понял. Все дело в том, что я встречаю его внезапно и не успеваю сгруппироваться. Иначе чем еще можно объяснить то, что я  перестаю себя контролировать и превращаюсь в смятенного и совершенно безвольного человека, коим я вовсе не являюсь.
Мне-то ведь не двадцать лет! Если уж настолько отвлекающий фактор, то нужно его устранить. Как там говориться? Искушению нужно поддаваться?
Или все-таки перестать идиотничать и сосредоточиться на процессе обучения?
Владение собой все ж таки одна из черт, которой я могу гордиться.


Двадцать шестое марта – мерзко-пасмурный день. Небо серое и тяжелое. Ветер стылый, нервный.
Мужики какие-то сегодня раздраженные…
Или я реально не так смотрю на людей?
 У меня разбиты костяшки пальцев, ладонь и, как это ни смешно, колени. В кровь и мерзко саднит. А еще болит голова и тошнит.
Кажется, это уже сотрясение…
Лучше уж такая боль, чем та, что  внутри…
Сегодня я даже мельком не видел ЕГО.


Почему так иногда хочется придать словам и фразам дополнительный, тайный  смысл? Поднять их на уровень «знака»?
Сегодня, когда я забираю пленки, уже другая девушка внезапно говорит мне, протягивая отдельно пакет, где должны быть кадры с НИМ:
- Здесь же можно отметить кадры для печати… - опять же без особого энтузиазма.
Внутри тяжело дрожит струна – да! Да! С ним, конечно же, отпечатать и не в одном экземпляре! И тихая радость – ведь увижу его на пленке хотя бы, раз уж не удалось посмотреть во плоти.
И к чему столько эмоций? Кто сказал, что эти кадры удались?
А ведь она спросила меня просто так, как любого другого. Она и знать не знает ни о моих чувствах, ни о том удались ли эти кадры.
У меня недаром сложилось это подозрительное настроение – смотрю и ничего похожего не вижу. Много засвеченных кадров, его в красном нет, кадр, где он в актовом зале вообще исчез. Вот же фотограф – неумеха!
Но… вот ОН идет между столами в библиотеке.
Там, где он должен был быть в профиль, случилось наложение – какая-то каша из образов. Что-то с фотоаппаратом или пленка стрёмная?
Никогда не буду брать «Кодак»!
Ага, еще бы и мыльницу сменить на что-то стоящее…


Уже на квартире я все бросаю и вновь берусь за пленку. Она непослушно извивается в руках. Пальцы саднит, но мне нужно убедиться, что надежды действительно нет.
О, чудо!
Я все же нашел кадр, где он в красном. Это будет мелкое изображение и вероятно темное, но даже это радует меня.
Но сегодня я ЕГО точно не увижу.
Несколько часов назад мы с девчонкой сидели в столовой Иняза, за столиком возле двери. Слушая ее болтовню и даже впопад  отвечая ей, я думаю о том, что здесь Моей души нет.


Фу, как мерзко!
Я слежу за человеком и  фотографирую, чтобы потом тайком смотреть на его изображение. Это уже диагноз…
К чему эта мышиная возня? Даже самому стыдно. Будь это в веке восемнадцатом, бегал бы за ним с мольбертом?
Забыть надо.
 Это самое трезвое и логичное решение. Я очень занят, у меня много дел и совершенно ни к чему распыляться.


Не так давно мы сидели шумной компанией за столиком в столовой, как я люблю выражаться – «по центру». Первый ряд столов от стойки, где обслуживают клиентов. И как водится – очередь…
Как всегда неожиданно, я замечаю ЕГО. Моя душа со своими девчонками из группы.
 Это по статистике в каждой группе девчонок больше или все-таки случайность?
Они занимают столик в дальнем углу слева от меня и двигаются к стойке.
Он в тех же брюках (по-моему, они у него с прошлого года – из малоимущей семьи пацан что ли?) и в зеленой, цвета скорее «милитари», рубашке.
Я могу смотреть прямо на НЕГО, не сворачивая шею. Я наслаждаюсь даже слабым отзвуком его голоса.
 Сказал бы кто, что со мной может такое быть – высмеял бы. Или в морду дал…
ОН стоит в очереди. Беседуя с девицей, задирает край выпущенной рубахи, так лишь «слегка-слегка» (прямо как у Пастернака!), с потрясающей детской непосредственностью, совершает коротко остриженными ногтями несколько взаимообратных движений.
ОН почесал бочек!
Всего несколько мгновений, но меня потрясает вид этого открывшегося взору небольшого кусочка тела. Ошарашивает этой своей белизной и доступностью. Мысль, что под рубашкой сразу ГОЛАЯ КОЖА стопорит весь мыслительный процесс в моей голове.
Я не понимаю ни слова из того, что говорят мне.
Вот бы сейчас…умереть…
Летом он либо обгорает на солнце, либо загар совершенно к нему не пристает.
Но к чему гадать? Я ведь прекрасно помню его прошлым летом – кожа такая же светлая. Он либо безвылазно  сидит дома, либо просто светлокожий…
Их заказ выполнили, и они возвращаются к своему столику.


Я могу собой гордиться – я ничем себя не выдал.
Я все тот же для окружающих – образцовый член общества, интересный собеседник, отзывчивый товарищ.
Моя внезапно возникшая тайна ломает мне ребра изнутри, а я могу держать себя в руках. Абсурд.
Или  просто люди вокруг настолько невнимательны друг к другу?
 Или это я не удостаиваюсь пристального внимания?



А вот двадцать третьего марта я вижу его только один раз, мельком.
Утром я обещаю себе напиться… точнее, я спорю с собой, что не увижу его и тогда напьюсь.
И еще я с ним познакомлюсь. Плевать на последствия…Или  НЕ познакомлюсь. Тогда напьюсь в хлам.
Мы двигались к выходу, я  поворачиваю голову влево с тайной надеждой (или это предчувствие?) и – о, чудо! – вижу ЕГО.
ОН как всегда с девицами и не видит меня. На нем голубые джинсы и серо-зеленоватая кофта (как ему идут эти свободные свитера!) и  джинсы ему идут, у него длинные ноги.  ОН закатал рукава, кофта короткая из-под нее торчит рубаха.
Всего какой-то миг…
Один лишь миг счастья за длинный трудный день.


Маразм крепчал…
 Я себя-то не помню, когда его вижу, не то, что все свои идиотские обещания с утра пораньше.
Я слов не помню…
От одного  его вида у меня в голове появляется блаженная пустота. Наверное, если бы он мне в руки падал, я бы и то не нашелся что сказать.
 И это я?! Красноречивый, интересный собеседник, способный тонким сарказмом довести другого до бешенства?!
Какие там обещания?
Вот если  бы сначала напиться, а потом увидеть, тогда может коматоз не включился бы.


Пожалуй, я жалею, что не заказано его фото. Была бы возможность любоваться на него.
Около месяца назад, меня переполняла решимость подойти и познакомится с ним. А сейчас я не могу себе этого позволить. Не решаюсь.
Почему?
Боюсь разочароваться или спугнуть?
Он слишком чудесен, чтобы оказаться в моем обществе.
Или я все же боюсь, что за этим идеальным образом не найду то, на что надеюсь?


Кажется, сегодня я болею.
После вчерашней мерзости идет чистый легкий снег. Утром, когда на остановке я всматриваюсь в лица все с той же  надеждой увидеть ЕГО, снежинки ласково щекотали кожу моего лица и оседали на одежде.
Легкий, но влажный снег. И пустые надежды при этом.
В колледже (менеджеров и переводчиков!) я слишком поздно вспоминаю о времени и с досадой понимаю, что он вряд ли будет сидеть «до победного» в Инязе и ждать, когда же я приду.
Несмотря на этот свой сдерживающий рационализм, я хватаюсь за любой повод, чтобы вырваться в Иняз.
А вдруг? Вдруг все-таки увижу его?
Разве это так много, всего лишь увидеть?
Все три мои вылазки оказались безрезультатными. С чувством острого разочарования я пытаюсь примириться с тем, что все напрасно.
Со спины увидеть…мне бы и этого хватило.
И это мерзкое чувство разочарования смешивается с тонким налетом отчаяния – сегодня суббота, конец учебной недели. Это значит, что я даже возможности увидеть его не буду иметь целое воскресенье.
За что мне это?
Наказание или награда за годы, прожитые не озаренные сильным чувством?


Кто он?
Наверное этот вопрос мучил меня с того самого дня, когда мне довелось впервые его увидеть.
Это было где-то в июне две тысяча второго года. Я узрел  его на четвертом… нет… на третьем этаже Иняза, в коридоре. Он среди редких студентов подпирающих стены.
Отмечаю мимоходом мысленно, даже не представляя  последствия этой встречи, что молодежь нынче «унисексуальная» не поймешь мальчик перед тобой или девочка.
В том июне, когда нужно было поддаться этому порыву,  было холодно.
Он был в красном свитере с высоким воротником и длинными рукавами, из-под которых виднелись кончики пальцев.
 Пышные, короткие волосы…
Почему я выделил его из остальных в тот день?



Сейчас март две тысячи четвертого.
Мерзкий, холодный март. Одинокий.
Сейчас я знаю, что Моя душа является левшой. У него светло-карие глаза и приятный голос. Он бесподобным движением головы откидывает непослушные пряди волос со лба.
И живет где-то на Цимлянской.
 Раньше он ездил на троллейбусе, усаживаясь на одиночное сиденье  сразу же за  шофером, если свободно, а сейчас предпочитает маршрутки…
А я постепенно превращаюсь в психопата, у которого на груди часовая бомба.
 Бомба, правда, полностью самодельная, направленность взрыва внутрь выдает во мне любителя!/


Летом прошлого года, когда я пытаюсь отыскать его взглядом, в моей голове начинают звенеть строки Б.Пастернака:
«Высокий мальчик, ты прелестней всех,
Тебе лишь не подходит вид монаха.
А ну, на шее расстегни рубаху,
Чтоб промелькнул во взгляде томный грех.
Отвертываются! Я не в накладе!
Сложенье их еще приятней сзади"
Я шептал бы эти слова ему на ухо, обнимая со спины…
А это чудо в один прекрасный миг, когда я стою на остановке, попадается мне на глаза с какой-то девчонкой.
ОН идет в моем направлении, и я настойчиво заглядываю ему в глаза. Так близко! Могу дотронуться до него рукой…
Неожиданно его глаза встречаются с моим взглядом, и в них появляется  вопросительно-удивленное выражение…
Миг… короткий миг, которым я не воспользовался, а он уже прошел мимо.
Я тебя задержать и на мгновенье  не решаюсь, боюсь слишком круто изменить судьбу…
Я трус…
Или все же боюсь опошлить?
 Но какой все же прогресс! За три года я так «много» знаю!
А в следующей жизни мы наверняка будем вместе!\




Я еще не совсем отказываюсь от мысли забыть обо всем этом и вернуться к привычному образу жизни.  Но еще только открываю двери Иняза и нате вам! ОН стоит перед пропускным пунктом. Точнее у киоска с иностранной литературой.
Ждет, наверное, кого-то.
И тут я вижу, что у него в левом ухе серьга. Маленькая, симпатичная сережка с металлическим шариком посередине и витыми проволочками. Черненое серебро.
Мое сознание фиксирует эти детали за тот короткий отрезок времени, когда я прохожу мимо, так четко, словно время рядом с ним останавливается.
Никогда раньше не уделял столько внимания разглядыванию людей.


Ситуация становится все…запущеннее.
Я ведь все уже решил. Не стоит портить жизнь ни себе, ни ему. Все это блажь, прихоть больного воображения, которому не нужны поводы и основания. А я человек серьезный и ответственный, я прожженный рационалист, да и вообще человек достаточно приземленных взглядов. На мне лежит ответственность за семью, а если я ослаблю свой поводок, то никакая цепь меня больше не удержит.
Только почему так пусто внутри?


Уже третий день (считая воскресенье) в моей душе  растет и ширится пустыня. Все словно сговорились! Почему бы не дать мне шарахаться в Инязе, в поисках встречи с Моей душой?
Сегодня пытаясь узнать его в первом встречном, я думаю о том, что, наверное, умру от счастья, если увижу его.
Ищу его в каждом встречном.
Но тщетно!
А мне так мало осталось! У меня скоро поездка…
С безумным страхом в преддверии предстоящего долгого расставания, я практически забываю обо всех своих решениях.
 А может в кино пригласить?
От образов, возникших в мозгу, у меня сводит желудок и колет в груди.
  Что это? Сердце?
  У меня есть сердце?
Почему я всегда замечаю его внезапно, несмотря на ожидание и тут же теряюсь?
 Что за проклятье-то? Может меня кто-то «сглазил»?
И почему вдруг так физически больно от мыслей о нем?



Это было где-то в конце февраля, начале марта. Его расписание остается для меня загадкой. За день до этого мы ни разу не встретились, как я ни старался.
Настроение паршивое, когда я стою на остановке. Мрачно думаю, что сегодня, наверное, не увижу Мою душу. Мысли плавно перетекают к тому, что он  стал предпочитать маршрутки, так как  я давно не замечал его в троллейбусе.
Без всякой необходимости, я  поворачиваю голову влево и поражаюсь до внутреннего содрогания увиденному – ОН! Хотя, вроде бы, давно надо привыкнуть…
Вышел из кабины маршрутки, чтобы пропустить кого-то в середину и ждет, когда этот кто-то усядется. Без шапки, в синей холодной куртке с неизменным рюкзаком.
Я вижу его точеный профиль. Он тряхнул головой, с видом высокомерной пренебрежительности. Любоваться его бледным лицом можно бесконечно…
  На улице холодно… как бы он не простыл.
Всего несколько мгновений и он уже вновь в маршрутке. Транспортное средство проезжает мимо меня. ОН скользит по мне равнодушным взглядом.
 А я не могу даже улыбнуться. Да, я решил, что все мои знаки внимания будут предосудительны.
 А еще у меня свело судорогой челюсть от усилия держать себя в руках.


Он любит ездить в кабине. Видимо, предпочитает добираться до Иняза быстро…
Где-то сказано (кажется, у Куприна в «Молохе») что любовь к кому-нибудь заставляет мир светится, запахи становятся острее, пища вкуснее…жить радостней.
Когда я вижу его -  мир для меня остается прежним. Пища ничуть не улучшается в течение дня, люди такие же серые…
Но вот мое бытие получает смысл.
Вот ОН! Значит, день прожит не зря. Я существую – чувствую, как судорожно колотится о ребра сердце, и оживаю…
Мне так не хватало этих чувств! Этого восторженного обожания и страстной привязанности! Этого восхищения кем-то, кто практически на уровне идеалов.
Мечта!
Ответное чувство…это, наверное, было бы уже слишком!
Это все испортило бы!


Я проживаю «впустую» семь дней. Долгих, семь дней пропитанных тайными надеждами и горьким разочарованием.
Никто не сможет понять как пусто у меня внутри, когда я не вижу его.
Моя душа…пропала…
Кто-то вынул ее, украл, спрятал в этот идеальный сосуд  и впервые моя тоска наполнена смыслом. Я оживаю лишь тогда, когда вижу его.
Мне хочется говорить о нем, но я боюсь. Мне жалко делится воспоминаниями об этих моментах, как скряге  жаль отдать лишнее. Но мне так хочется рассказать о том, что я переживаю!
Я  знаю, что не поймут.
Это смешно, так безнадежно влюбляться в мальчика и терзаться собственной несмелостью!


И все же, почему он всегда появляется неожиданно?
Раз за разом меня  мучает этот вопрос.
Я сижу в библиотеке. Второй стол справа, рядом с входом. Две студентки рядом.
Словно под влиянием незаметного импульса поднимаю голову…
Мозг еще не осознал, но глаза выделили знакомый силуэт – ОН входит в библиотеку, бегло оглядывается.
Коснулся ли его взгляд меня? Мне остается лишь гадать.
Он проходит к стойке и берет книги. Я любуюсь его спиной, походкой, затылком. Отмечаю, что он сменил рюкзак на сумку с одной длинной ручкой. В джинсах, которые неплохо на нем сидят, хотя и не в обтяжку. В той самой кофточке, которая мне не понравилась, с поддернутыми выше локтя рукавами…
Сейчас мне нравится все! Я так давно по нему скучаю!
Тихий восторг наполняет все мое существо. Я не могу читать, я вижу слова, но сейчас они для меня лишены смысла. Но я пытаюсь…
Тут же отвлекаюсь и, задерживая дыхание, гляжу в его сторону.
Он сидит на «своем» месте – первый стол слева, лицом ко всему залу. Я могу видеть ЕГО!
Наталья спрашивает, откуда у меня вдруг такая задумчивость и почему я не пишу, она так старалась, искала этот тезис. Отвечаю, что от усталости.
Я не могу сейчас  писать. Руки мелко дрожат. На левой большой палец зажат остальными четырьмя – символ беспомощности. Говоря, такое бывает только у эмбрионов и умирающих. Мышцы сводит.
Как я могу писать?! Мне нужно видеть ЕГО! Так давно я не имею этого счастья!
Изредка  он  поднимает голову  и осматривает зал. Тогда мне кажется, что наши взгляды встречаются.
Я могу убедить себя в чем угодно! Получается ведь убеждать остальных, что все в порядке!
 Но он просто осматривает зал.
Почти не слышу, о чем трещат девчонки. Мир словно перестал существовать…
Мне будет плохо без него. Я буду страдать. Нужно забыть о нем…
Я начинаю интенсивно писать. Пытаюсь…
Но воли не хватает. Раз за разом я поглядываю на него. Как прожить полчаса спокойно, когда он в том же помещении?
Опять в ногах слабость. Я бы растекся по столу, если бы не присутствие рядом девушек, которые знают меня совсем с другой стороны.
Вот он забирает читательский. Я слежу глазами за ним затаив дыхание, когда он идет к выходу. Наши взгляды не могут не встретится, но время их встречи так коротко!
Не знаю, что видит он в моих глазах. Но мне снова кажется, что он удивлен столь пристальным вниманием.
Моя душа проходит мимо. Этой своей бесподобно легкой походкой…
И вдруг, скашивает взгляд на меня…
Вышел…
Мне бы хоть как-то восстановить свое  душевное равновесие…


Чудеса бывают!
Я никогда не буду с ним вместе, и никогда у нас  не будет ничего общего кроме стен Иняза, воздуха Иняза и иркутского транспорта…
Но чудеса бывают! Потому что он – чудо! Чудо, случившееся в моей жизни. Его могло и не быть, и у меня никогда бы не было этих чувств. Не было бы этого восторженного восхищения его кожей, походкой, глазами и мелкими деталями его образа.
Никогда до сих пор мне не встречался кто-то настолько близкий к совершенству.
Это чудо!


Мой цвет черный…
Сегодня десятое апреля. Вот уже второй день у меня нет возможности (не только возможности, но даже надежды!) видеть его. Между нами тысячи километров… мое безответное чувство слишком слабая нить, чтобы общаться ментально на таком расстоянии.
Так будет длиться день за днем – я здесь, он там. Я думаю о нем, вспоминаю черты лица, его  голос… ОН… вряд ли он заметит, что моего настойчивого внимания ему внезапно стало не хватать.
 А если бы заметил, то был бы повод для торжества моего эгоизма.
Но мне так хочется мечтать…
Пройдет еще немало дней, прежде чем у меня появится надежда.
Если ничего непредвиденного не случится.
Я ведь могу умереть от тоски…


Это было в понедельник. Шла последняя (неполная) неделя моего пребывания в Иркутске перед отъездом. К этому моменту я уже прекрасно понимаю, что изыскательные работы в читальном зале №2 Иняза  совсем не способствует встречам с НИМ в коридорах.
Мы идем со старостой по коридору в направлении лестницы, я поворачиваю голову вправо и по  какому-то знакомому движению узнаю его. Теряю интерес к беседе, да и саму нить беседы тоже.
Он сидит на скамеечке с краю с девчонками. Хорош как никогда! Белые носочки, опять коричневые брюки и голубая футболка. Весело щебечет. Увлеченно! Меня даже не видит.
Проходим. Я оглядываюсь. Нет. Даже взгляд не бросил!
Буквально минут через пять мы спускаемся вниз и…
Его уже нет!
Он поражает меня в который раз своей способностью «мгновенно» исчезать. Может он призрак? Или у меня галлюцинации от перенапряжения?
И вот именно в тот самый день, когда я точно знаю, что он в Инязе, я настойчиво стремлюсь поехать на Байкальскую – у меня назначено собеседование!
 Парадокс! Или я все-таки уже переболел этим?
Мы стоим в читальном зале №2. Я уговариваю Ларису ехать вместе со мной, в группе поддержки. Она склоняется составить компанию мне.
Беглый  взгляд напоследок – я уже не надеюсь видеть его и скорее хочу покинуть Иняз, так как прекрасно понимаю, что за эти последние дни ничего не изменится. Но тем не менее ОН там… Идет в нашем направлении (к библиотечной стойке). Я непроизвольно повышаю голос, словно это может заглушить бухающее в груди сердце. Возбуждение выдает меня. Он проходит за моей спиной и… касается кистью моего предплечья…
Мыслей так мало в голове от этого…
Я только чувствую, как кожа загорается под одеждой там, где он меня коснулся.
Бедное мое сердце! Как же безумно оно бьется!
А он уже у стойки. Я беру часть  книг Ларисы и (не отдавая себе отчета в содеянном) тоже иду за ним к стойке, как привязанный. А там - стою и тупо пялюсь на мальчика.
В Америке за такой взгляд, наверное, впаяли бы уже срок.
Он поворачивает голову вбок. Таким тягуче медленным кажется это движение.  Взгляд его карих глаз такой пристальный и внимательный…
А потом мы уходим… я же уговорил Ларису ехать со мной и она тащит меня за руку.
Мы опаздываем минут на пять. Собеседование не состоялось.
Стоило ли мне в этот день вообще покидать Иняз?


29.04
Вот уже прошла третья неделя с того дня когда он в последний раз явился пред моими очами… Сей чудный образ вновь явственно возникает предо мной снова и снова, но лишь в мыслях…
Как тягостно мне это расстояние между нами. Как я хочу быть рядом с тобой, видеть тебя, слышать твой голос…
Я все еще в восторге от тебя…
Если этот восторг угаснет, не станет ли моя жизнь пустой и серой?
Мир утратил смысл. Я все чаще замечаю, что вещи, живо задевающие меня до ЭТОГО, уже не трогают меня. Странная апатия владеет мной теперь. Я живу лишь воспоминаниями о тебе, перебирая их, как драгоценные камни.


26.05
Жить воспоминаниями – это так трудно! Сегодня двадцать шестое мая, а я совсем не ощущаю радости жизни. Не то, что радости, даже движения. Она, эта жизнь, остановилась или движется там, возле него?
Как бередит рану любое упоминание о Моей душе! А если не напоминать себе и не лелеять в памяти дорогой сердцу образ, то это значит утратить единственное в данном случае доступное мне удовольствие.
Время от времени я пытаюсь представить, чем ты занимаешься в тот или иной момент…
Сейчас, наверное, ты заканчиваешь свою возню с бумагами и готовишься ко сну – завтра учебный день…
Как далеко до января! А после вообще не жить!
…еще милее ты видишься мне утром – ласковый, еще не проснувшийся…



13.01.05
«Зачем, зачем, я полюбила вас?» - или как там поется в этом романсе? Я уже неделю как вернулся в Иркутск, сессия уже четыре дня как началась. И вот сегодня, когда я уже в смиренном состоянии покоя… Ну да! Ведь эти четыре дня в Инязе пустынно. Очники, мне сказали, будут заниматься только с двадцать четвертого января. Сначала, это понятно, я чувствую разочарование. А потом – радость. Ибо есть надежда, что с двадцать четвертого я буду видеть его.
Надежда – самое нелепое, самое нематериальное чувство, которое ни на чем не основывается, но дает иллюзию возможности радоваться и привязывает к жизни.
До двадцать четвертого столько дней… и мне с моими душевными муками кажется, что чувство к НЕМУ остыло. Я уже не оживляю его образ ежедневно и мне почти спокойно.
Только вот сегодня, я случайно поворачиваю голову в сторону застекленного интернет угла и неожиданно после нескольких дней, когда он мерещился мне в прохожих. Я вижу ЕГО.
Сегодня тринадцатое!
Тринадцатое!  А не двадцать четвертое!
Вот Он – центр моей Вселенной. Мои глаза как магниты тянутся к нему. Щенячья радость разрастается где-то внутри…
  У него отрасли волосы и, как назло, даже это его не портит. Он в моей любимой рубашке цвета хаки, со шнурком на шее. Ну, хоть бы какой-то признак, что он подурнел! Что он не так хорош, как мне казалось. Но нет! Он все тоже недосягаемое эфирное создание, как и прежде.
Через несколько минут, когда мы спустились с четвертого этажа, он побеседовал с администратором Интернет-кафе (я ей завидую в любом случае, чтобы он не делал, склонившись к ней так близко) и вышел!
Мой бог! Как совершенно может быть твое создание!
Он идет, чуть тряхнув головой, подбородок вперед, своей потрясающей прямой походкой. Мои глаза неотступно следят за ним. Мне мало этого времени для эстетического наслаждения, мне нужно еще… Я бы запер его в подвал и никому бы не показывал…
Вот именно в этот момент, из-за  вполне реально замаячившего подвала,  я понимаю, что никогда не подойду к нему, никогда не заговорю с ним.
Это сказка не для меня. Я не чувствую в себе сил коснуться своей мечты, ибо она может рассыпаться прахом. Вдруг он ограничен и недалек? И вовсе не имеет тех достоинств, коими я его наделил в мечтах?
Он вновь скрылся в неизвестном направлении, как и положено ангелу или призраку.
Несколько минут спустя мы идем по переходу и далее в сквер. Я шучу и смеюсь,  и меня коробит эта моя внешняя сторона. А внутри все замерло и вновь дрожь и слабость. Я думаю о нем.
Слушая рассказы Ларисы (и что она во мне нашла?) о взаимности и судьбе, я почти зло решаю все же попытаться изменить свою жизнь. Ха!
А возвращаясь в квартиру, к проблемам и работе, я почти ненавижу его. Нет, не хочу его больше видеть! Не буду! Я могу его игнорировать, точно знаю, что на это у меня сил хватит.
Ненавижу!
 Не хочу видеть его высоко поднятую голову! Не хочу знать о его существовании!
Сейчас, вечером, я разрываюсь на части от противоречивых чувств. Мысль, что я больше никогда его не увижу, это эстетически совершенное создание, ужасает меня. Ком сжимается внутри, стоит подумать, что я не увижу  больше то, чем так жажду обладать. И я почти ненавижу его за все эти муки, которыми он меня одарил!

Как там у Скоробогатого в «Аудиенции..»? -  «Дай мне его!». Какая в этом все же уродливая и жалкая  смесь запущенного инфантилизма и эгоизма…
Слова молитвы безумца!


Сегодня двадцать пятое января - Татьянин день! С утра было ощущение праздника – еще верилось, что все будет хорошо, будет весело, сходим в кино…
Не-е-а!


Я с грустью вспоминаю свое решение больше не искать его взглядом. Ведь это бессмысленно! Не ведет ни к чему…  Только вот три дня назад мне всего лишь показалось, что ОН прошел мимо, и мое сердце щелкнуло, как ключ электрической цепи, с такой силой, что казалось, слышат все кто был в коридоре…
А потом скучный путь на квартиру с противной тошнотой внутри.
А ведь даже не он!


Сегодня закрыли обе двери (из столовой и рядом) и нам пришлось идти из колледжа в обход, чтобы попасть в Иняз. И уж конечно я не думаю в тот момент о НЕМ! Даже когда подходим к центральному входу и я вглядываюсь в толпу людей с неясным чувством, я не думаю о нем! Я точно о нем не думаю… Совсем не думаю… Мне не зачем о нем думать…
Только  как обычно – неожиданно, замечаю, что он идет куда-то в сторону копи центра «Масяня». Но как? Я вновь упускаю тот момент, когда он появился, вышел из Иняза.
Куда он? Делать копии? Распечатку?
Голова гордо запрокинута, подбородок вверх, коричневые брюки, ботинки и кофта-балахон. Я такой не помню. Сероватый рюкзак.
 С непокрытой головой…
В Иняз я уже вхожу с чувством разочарования. Убеждаю себя, что надо забыть…
Ведь почти получилось!



10.02.05
Я себя вновь обманываю. У меня не получается не думать о нем, не надеяться. Прекрасно понимая нелепость своих мечтаний, я не могу подавить эти чувства. Хотя порой мне кажется, что все…уже ничего нет.
Из-за этой дилеммы  я начинаю путать хронологию. Эмоции еще, куда ни шло, а вот то, чему они сопутствовали…


Если говорить о ревности, то это еще одно жуткое чувство, которым, мне казалось, я не обладаю. А оно есть… внезапное, уничижающее, рвущее сердце…
Это было пятого февраля, мне так кажется, по-крайней мере. Нужно было зайти в читальный зал.
Оглядываю бегло зал. Я вижу нечто показавшееся мне знакомым…
Через секунду я понимаю, что это Он, в красном свитере, с высокой блондинкой сидит в дальнем углу.
Это был почти побег! Позорный и малодушный! Останавливаюсь только на третьем этаже. Долго пялюсь на пробочные щиты с расписанием, пытаюсь понять может его расписание тоже тут…
Только стоило вспомнить его и эту девушку…
Это был почти скулеж – жалкий по-собачьи, со слезами жгучими и солеными, наворачивающимися на глаза…
Я знаю, что сказок не бывает… Что я себе навыдумывал?


10.04.05
- Я был так страшно зол! – произносит Моя душа и его слова почти ощутимо перекатываются у меня во рту.
Какой голос у этого мальчика!
В субботу девятого апреля две тысяча пятого года он вновь возник передо мной из ниоткуда  в красной футболке с Т-образным вырезом, в бурых вельветовых брюках и шнурком на шее. Как всегда с высоко поднятой головой.
Господи, какая осанка!
И исчез как всегда в неизвестном направлении. Стоило оглянуться – его уже и не видно за спинами студентов.

… - Я был так страшно зол! – произносит он мягко, возникнув на лестничном пролете, ведущем на четвертый этаж.
Девушка, внимающая ему, стоит на лестничной площадке, смотрит на него, как и подобает снизу вверх и что-то лопочет.
Я слышу его голос. Я оглядываюсь. Я хочу унести с собой его образ, отзвук его слов. Я даже не могу вспомнить эту девушку, ее одежду, цвет волос… А его помню, словно его образ впечатан в мою память.
Это чудо, простившее девушку за ее забывчивость, не смотря на инфантильную констатацию «я был страшно зол» попадается мне на глаза все реже!
Мы почти сталкиваемся с ним в коридоре первого этажа, в этой анфиладе окон. Он идет с книжкой навстречу мне и … даже в десяти сантиметрах от меня он умудряется глядеть в другую сторону.
Что я там придумываю себе? Что все эти встречи были неслучайны? Что случайно нельзя так часто встречаться глазами? Что нельзя просто так чувствовать чей-то взгляд? Что сердце екает так сильно только при мысли о НЕМ… а значит судьба, значит что-то возможно…
Бесплодное ожидание неподкрепленное действием! Я почти так же внезапно встречаюсь с Фридой. Стоит отмечать все эти встречи и тогда тоже можно внушить себе «это судьба» и ждать…
Правда в том, что ждать нечего. Это случайности, которые я пытаюсь превратить в знаки, потому что очень уж потрясает меня Моя душа.



11.04.05
Ну вот, я уже почти совсем спокоен. Все это бред и блажь.
Или это отчаяние? Разве я что-то могу сделать, что могло бы огорчить или досадить ему? Мечты и реальность несовместны.
Его блондинка очень хороша. У них будут красивые дети, даже если пойдут в мать…
Мне уже пора. Вещи уже давно собраны.
Я так благороден и высокоморален, что от этого хочется удавиться…