Кардинал-Антихрист

Сочетание несочетаемого. Можно читать поклонникам Омена, а также кардиналистам и ришеманам, не страдающим религиозными предрассудками.

Писано это давно и местами далеко от совершенства, так что не судите строго.
Посвящаю соавтору и другу.


Глава первая
Мятеж в раю

Адам бродил в одиночестве по Эдемскому саду. Казалось бы, не привыкать ему к этому состоянию, когда ты один в целом мире, но с тех пор, как первый мужчина вкусил иного, с тех пор, как он получил от Иеговы-Бога жену, прекрасную, как пламя, ибо из огня она сотворена была, а затем утратил ее, Адам узнал значение этого слова „одиночество“.

— Кажется, Адам, я понимаю, что тебе нужно, — раздался голос Иеговы-бога, - вот, гляди-ка, кого я сотворил для тебя! Хороша ли?

На Адама покорно смотрела красивая девушка, трудно было сказать, кто красивей — она или Лилит, а именно так звали первую жену Адама, ибо они были попросту разными. Недаром же говорят, что некрасивых женщин не бывает. Но эта еще и смотрела на Адама с восхищением, как на высшее существо.

Адам счастливыми глазами уставился на юное создание. Первая его жена Лилит обладала поистине сатанинской гордостью, хотела быть равной ему. Она не желала подчиняться своему мужу, потому что, как ни горько Адаму было это осознавать, во всем соответствовала ему, ни в чем не уступала. Ее стремление к равенству с ним проявлялось во всем, даже в мелочах. Занимаясь с ним любовью, она хотела быть только сверху.

Адам не соглашался, чувствуя себя униженным:

— Тебе быть пригодной находиться подо мной. Я — первый человек, мужчина.

— А я — женщина, и сотворены мы были вместе, одновременно, — отвечала Лилит с презрительной улыбкой на ярко-алых губах.


— Красива ли я, мой господин? — робко произнесла девушка, пока еще безымянная, смотря на Адама, — Примешь ли ты меня к себе?

— Заметь, — сказал ему голос Иеговы-бога, — помимо того, что у тебя будет послушная жена, у тебя, по определению, не может быть тещи!

— О да, ты прекрасна! — закивал Адам. — Я назову тебя Евой, что значит „дающая жизнь“, ты будешь давать жизнь моим детям так, как это делают самки животных, услаждать меня своими ласками и помогать мне во всем.

Опомнившись, он стал благодарить своего Творца, кланяясь ему до земли.

— А что значит слово „теща“? — спросил он.

— Теща — это мать жены, — объяснил бог, — как правило, постоянно считает, что дочь заслуживает лучшего мужчины. А у Евы-то матери нет. Да и создана она изначально для тебя.

— Оно-то так… — вдруг посерьезнел Адам. — Но и у Лилит матери не было, и мне точно также казалось, что она изначально для меня.

Мужчина вздохнул. Ева испуганно и растерянно захлопала ресницами, боясь, что чем-то провинилась и прогневила мужа.

— Я что-то сделала не так, мой господин? — робко спросила Ева.

— Нет-нет, все хорошо, — ласково ответил Адам.

— Жена же да убоится мужа! — прогремел глас божий. — А теперь, дети мои, плодитесь и размножайтесь.

Адам уединился с женой и, с божьего позволения, познал ее.

Любовь с женщиной уже не была для Адама тем удивительным открытием, каким было их с Лилит первое совокупление. Он невольно начал сравнивать, и сравнение было не в пользу новой жены. Лилит была горячей и пылкой возлюбленной. Сотворенная из пламени, она и сама была пламенем. Иное дело Ева. Робкая, покорная, боящаяся всего и вся. Впрочем, именно в покорности и было ее главное достоинство. Она совсем ничего не знала о том, как должна ублажать мужчину, что, с одной стороны, раздражало Адама, с другой… ему нравилось быть наставником. Он дал ей притронуться к своему копью.

— Ты знаешь, что это, и для чего он мне? — спросил первый мужчина.

— Нет, мой господин, — ответила Ева.

— Это то, чем мужчина отличается от женщины, — ответил Адам, снисходительно улыбаясь. — Им я сделаю тебе детей. А еще… мне нравится, когда ты его касаешься. Возьми его в руки и поиграй с ним.

— Да, мой господин, — вот и все, что могла сказать Ева. Она молча осуществила желание Адама. Мужчина начал постанывать, прикрывая глаза.

— Я сделала вам больно, мой господин? — испугалась Ева.

— Нет-нет, — поспешно ответил Адам, — продолжай и… можешь взять его в рот. Можешь целовать и посасывать его, но только не кусай!

Женщина покорно взяла его член своими нежными губами. Она старательно делала то, что ей велел муж, сначала неумело, потом уже получше. Ее ласки нельзя было сравнить с ласками огненной Лилит, ей было далеко до нее, как до небес, но Адам все же испытывал наслаждение, как испытывал бы его любой другой мужчина на его месте. Неожиданно для Евы, он излился в ее горло какой-то белой жидкостью, заставив проглотить ее всю до капельки. Затем ей снова пришлось приводить член мужа в боевую готовность, после чего она, как полагалось женщине, легла под него. Он, накрыв ее своим мускулистым загорелым телом, стал входить в нее.

— Мой господин, мне больно, — осмелилась сказать она.

— Терпи, таков удел всех женщин, — ответил Адам. — дальше легче пойдет.

Когда он нарушил ее девственность, она, не выдержав, закричала, глаза ее наполнились слезами, но Адам запечатал ей рот поцелуем.

Меж тем Сатана, наблюдая тайком за влюбленными, раздумывал: «А неплохая идея это самое „плодитесь и размножайтесь“, неплохая. Даже жаль, что не я ее придумал. Но скрывать от людей знания - это, по-моему, не есть хорошо.»

Наблюдая за тем, как Ева дарила ласки Адаму, Люцифер не заметил, как сам начал ласкать себя. После расставания с Барбелло, у него не было женщины. Барбелло… ах, Барбелло… Некогда она была прекраснейшим из ангелов. И случилась любовь между нею и им, Люцифером, бывшим тогда херувимом. Любовь эта заставила ее последовать за ним, когда он бросил вызов самому Иегове, но после того, как великий мятежник и преданные ему ангелы пали, она превратилась в возненавидевшую и весь мир, и того, кого совсем недавно любила, демоницу. Воспоминание о ней могло вызвать непрошеную слезу у князя тьмы. Изголодавшийся по любви Люцифер смотрел на Еву.

Когда первые люди уснули, падший ангел обернулся змием и вполз в прелестную норку Евы. Молодая женщина лишь слегка застонала во сне.

…Непокорная первая жена Адама, сотканная из огня, солнцеликая Лилит находилась у Красного моря. Тоскливо и горько ей было от трусости и ограниченности Адама, не пожелавшего увидеть в женщине человека, нуждавшегося в покорной рабе, а не в друге и соратнице. Когда она приняла решение уйти от него, бог послал за ней троих ангелов, повелевавших ей вернуться к мужу, а, в противном случае, ее дети, если таковые у нее будут, умрут. Женщина выслушала посланцев божьих холодно, хотя душа ее пылала, ибо она любила Адама, не смотря на то, что он заставил ее презирать себя.

— Нет, я больше не вернусь, — гордо ответила Лилит.

Но проходили дни, проходили ночи, а она пребывала в одиночестве, в своем добровольном изгнании и не могла найти смысла жизни. И вот, в тот день она, отчаявшись обрести его, решила умереть, утонуть в море.

— Что ты так тоскливо смотришь в воду? В море вода холодная и соленая, захлебнуться всегда успеешь. Что беспокоит столь прекрасную даму, по крайней мере, по мнению моего повелителя, прекрасную? — раздалось сзади. Голос был женский, но не совсем обычный, интригующий, кроме того, он говорил о повелителе, но явно не как над послушной рабой, судя по интонации.

— Просто не знаю, зачем была создана, для чего я живу, — ответила Лилит. — Иегова-бог создал меня из огня, подарив мужу Адаму, как дарят красивую куклу. Вскоре, я поняла, что из меня хотят сделать рабу, лишенную прав человеческих, и решила уйти от мужа навсегда. Но одиночество, оказывается, еще тяжелее выносить.

— Одной, действительно, тяжело, — рядом встала красивая рыжая девушка, — мой повелитель пошел дальше тебя, ты хотела быть равной с мужем, он хотел быть равным с Иеговой, его создавшим. И в одночасье вместо правой руки Иеговы стал изгнанником. Часть ангелов ушла с ним. В тебе видят союзника… И в тебя влюблен Повелитель, возможно, ты уже догадалась, о ком я…

— Я что-то слышала о падших ангелах, — проговорила Лилит, — о тех, кого Иегова-бог зовет бесами. Вы из них?

— Из них. Я — Левиафанна, изначально богиня вод, ну или Ангел Вод, если тебе так удобнее. Теперь же, в глазах поклонников Иеговы, бесовица. Если ты примешь предложение…тебя тоже причислят к нам поклонники Иеговы. Но те, кто встал на сторону Сатанаила, признают тебя Королевой.

— Что же, мне терять нечего, — ответила огненная женщина. — Я согласна.

— Пойдем, моя госпожа, — Леви подала Лилит руку, и они очутились перед лицом Сатаны.

Он был прекраснее всех ангелов, ранее виденных Лилит, только вид его был сумрачен, а крылья, словно опалены огнем. Какое-то время Лилит молча взирала на него с плохо скрытым восхищением. Она никогда не встречала никого подобного ему.

— Не знаю, как называть тебя, могучий дух, — проговорила женщина, — но твоя посланница сказала мне, что я чем-то заинтересовала тебя, более того, ты предлагаешь мне встать в ряды бессмертных духов, восставших против Иеговы… предлагаешь стать твоей женой. Что во мне такого особенного?

— Ты можешь звать меня Сатаной, Самаэлем, Люцифером. Что в тебе особенного? Ты непокорна. Ты веришь в себя, в тебе нет рабского духа, желания поклоняться только за то, что тебя создали… В тебе огненная природа… И… Кроме того, мне дано видеть, какой успех тебя ожидает.

— Что же меня ожидает? — тихо проговорила женщина, которая во время этой речи не могла отвести взгляда от сверкающих глаз Несущего Свет.

— Тут ты не будешь подчинена кому-либо, исключение могу составлять я, но только в том, в чем лучше разбираюсь. Вообще, мы, скорее, каждый отвечаем за свое. И думается… стань божеством страсти, и те, кто отринет Иегову будут просить тебя помочь в любви. Неплохая карьера, не правда ли? Также ты будешь темной королевой и люди будут упоминать тебя, как мою супругу. А над тем как ты покинула Адама, еще долго будут веселиться женщины, обзывая твоего бывшего муженька рохлей. Кстати, на смертном одре он будет жалеть о тебе, а не о Еве.

— Благодарю тебя, о Люцифер! — в голосе земной женщины звучали нотки благодарности и нежности. — Я хочу быть вечно рядом с тобой в этой адской бездне. Я буду любить тебя, и ад нам будет стоить рая.

— Так прими же присягу от новых подданных и взойди на трон Владычицы Тьмы!
Сонмы тех, кто некогда был ангелами, тех, кого язычники будут называть богами, блистая своей богоравной, но мрачной красой, предстали перед Князем Тьмы и его новой Королевой, славя их.

— Ave Satanas! Ave Lilit! — слышалось со всех сторон.

И Люцифер взял в жены Лилит, дав ей новое имя — Иродиана. На невесте дьявола было черное платье, а на огненно-рыжих волосах ее венец из двенадцати звезд. И поклялись они в верности друг другу, и в вечной ненависти к Иегове-богу, после чего Люцифер заключил Лилит-Иродиану в свои объятия. Взгляд его неземных глаз сводил женщину с ума, от его прикосновений она ощущала сладостную дрожь. С бывшим мужем она ничего подобного не чувствовала. Он нежно целовал ее огненно-рыжие волосы, синие глаза, алые губы, лебединую шею, великолепную грудь с сосцами, напоминающими двойню молодой серны, спускаясь все ниже. Наконец, он овладел ею со страстностью, заставившей ее застонать. Ласки его были лучше вина, слаще меда… Наконец, Люцифер излил свое дьявольское семя в лоно Иродианы. На устах Королевы Тьмы появилась гордая улыбка: да, предавшему ее Адаму скоро родит первенца его жалкая Ева, но она сама родит принца тьмы, сына самого Сатаны, Ирода-Антихриста. Увы, Иродиана-Лилит забыла, что по "благому" божьему решению дети ее будут умирать.

В положенный срок Лилит-Иродиана родила для князя тьмы сына Ирода-Антихриста. Сердце ее исполнилось ликования, которое, однако же, быстро сменилось печалью, ибо вспомнила она о зловещих словах ангелов-посланцев божьих и поведала о них Люциферу.

— Что делать, муж мой? — спросила она. — Как спасти наше дитя?

— Иегова от своего не отступится, если ему не поклониться, но это бы было унизительно, — улыбнулся Люцифер, —, но мы можем подменить нашим сыном сына Евы, коий скоро…, а можем и не подменять, умрет ведь только тело, а в сыне Евы может воплотиться дух нашего сына.

— Как такое возможно, Люцифер? — спросила Лилит.

— О, очень просто… Наш сын умрет, но родится, как сын Евы, помня об истинных родителях…

— Пусть так, я согласна. Пусть называет матерью другую женщину, а не меня, но только живет. — проговорила Лилит, и глаза ее полыхнули адским огнем. — Как же я ненавижу Иегову и хочу отомстить небесному тирану!

— От Каина и его названной земной сестры родимся мы, как смертные, — сказал Светоносец, и вот мы-то и станем теми, кого назовут Антихристом и Вавилонской блудницей.

— И установим свое царство на земле, муж мой?

— Да. Царство Антихриста.

— Да будет так! — ответила Иродиана — царица Ада.


Глава вторая
Каин

Местность близ Эдемского сада, ныне уже потерянного для Адама и Евы, а что до их детей, то им не суждено было жить в нем и узнать его дивную красоту. Исключение составлял первенец Каин, проживший в нем первые дни после своего рождения до того поворотного момента, который впоследствии все станут называть грехопадением. Каин — высокий, стройный юноша с синими глазами и печально-ироничной улыбкой, сложно сказать на кого он больше похож — на отца или мать, и еще сложнее было бы ответить на вопрос, от кого из своих родителей он унаследовал эти глаза цвета индиго. Каин является любимцем матери, ибо рожала она его не в муках, не в злобе, в те счастливые дни, когда они с Адамом еще жили в раю. После же грехопадения ей было определено «в болезни рождать детей». Адам, все же, больше любил младшего сына — женственного, послушного, похожего на жену Авеля. Их дети давно выросли, и сыновья женились на дочерях. Каин взял в жены Аду, Авель — Селлу.

Итак, местность близ рая. Восход солнца. Адам, Ева, Каин и Авель с сестрами-женами на молитве. Адам подобострастно благодарит Иегову-бога за то, что дал ему прожить еще один день и позволил ему и дальше трудиться, чтобы добывать пропитание для себя и своей семьи. Адам и все семейные бьют земные поклоны, один лишь Каин не поклоняется богу.

— Каин, почему ты так скверно молишься? — с укором сказал Адам. — Воздай хвалу Творцу нашему!

— Простите, не знаю как и за что, — произнес Каин, — родился я от вас, а не от него, да и он же сам сказал что создавал по образу и подобию своему человека? Если человек сравним с ним, если является его прямым потомком, почему же такое к нему отношение?

— Мне кажется, — вдруг распрямилась Ада, — что в этом есть смысл, только я не задумывалась над этим ранее.

— О горе мне! Мои дети тоже соблазнились знанием. — горько проговорил Адам.

— Во всем виноват тот змей проклятый, — мрачно сказала Ева.

— Брат, — ужаснулся Авель, — разве может человек сравняться с Творцом Вселенной?

— Не знаю, может ли, — спокойно отвечал его старший брат, — но должен стремиться к этому.

— Стремиться?! — потрясенно спросил Адам. — Что ты говоришь, сын мой? Ведь это практически стремление самому стать Богом. Люцифер хотел этого и чем кончил?

— Люцифер предпочел царить в аду, а не быть рабом на небесах. Я хочу воздать ему хвалу за это.

— Мой первенец… — начала Ева. — Не гневи отца, выбрось из головы эти греховные мысли.

Каин посмотрел на нее изменившимся взглядом:

— Я — первенец Иродианы.

— Что ты такое говоришь, Каин? — испуганно посмотрела на него Ева. — Может, ты выспался худо или заболел?

— Видишь, жена, — проговорил с досадой Адам, — он до того возгордился, что уже не считает себя нашим сыном. Видно, Сатана завладел им, помутил его разум и внушил ему такие мысли.

— Есть более страшная мысль, — произнес Авель, он еще никогда не нарушал заветов Иеговы, а потому, видел суть: в теле Каина мог воплотиться сын Люцифера.

— Какая же? Что с твоим братом? — тревожно спросила Ева у младшего сына.

— В теле Каина, действительно, мог воплотиться сын Иродианы… и Люцифера.

— Возможно ли подобное? И как? — изумился Адам.

— Что вы такое говорите?! — гневно вскричала Ева. — Каин — мой сын, мой мальчик. Он просто запутался и не совсем здоров сегодня.

— Возможно, — произнес Каин, глаза его изменились, черты лица явно указывали на Черного Бога.

— Что же теперь делать? Боже, помоги нам! — возопил Адам.

— Каин, сынок, что с тобой? — слезно взывала к своему первенцу Ева.

— Брат ты встал на путь левой руки, — сказал Авель, — одумайся, ведь я не хочу драться с тобой.

— Но ты сам только что сказал, что я не брат тебе, а сын Лилит и Люцифера, — мрачно сверкнув глазами, ответил Каин.

— Я так думаю. Но, с другой стороны, демон мог просто вселиться в тебя, а не родиться в твоем теле, кто знает. Но пусть даже и так, если бы Люцифер не упорствовал в своих заблуждениях, Господь принял бы его обратно, я уверен.

— Люцифер — мятежник, дерзнувший бросить вызов небесному тирану, который создал нас по своему капризу — да и создавал ли он нас сам, в одиночку? -, по своему же капризу насадил Древо Жизни и Древо Знания, запретив есть от них плоды и выгнав вас из рая, когда вы этот запрет нарушили, при этом объявив, что дал людям свободу воли. При этом, вместе с вами, в его глазах согрешившими, пострадал и я, уже родившийся ребенок, и мои еще нерожденные братья и сестры, и все наши потомки…, а в чем же виноваты мы?

— Если даже и не в одиночку, то большинство его помощников на его стороне, — осторожно сказала Ева.

— Ну, а Люцифер на НАШЕЙ стороне, — твердо ответил Каин. — Он — враг Иеговы, но друг людей.

— Какое же добро мы от него видели? — удивился Адам, — ведь не подбей он нас нарушить запрет, нам бы не пришло в голову неповиновение Творцу, и мы бы не были изгнаны Отцом Нашим. А не подними он мятеж, может и не пал бы.

— Откуда уверенность, что любопытство не оказалось бы в вас сильнее любых запретов? — усмехнулся Каин. — Рано или поздно, вы бы это сделали. Но ваша вина и ваша беда в том, что вы первее вкусили от Древа Знания, а не от Древа Жизни. Ужасная ошибка! Поступи вы иначе, и сейчас бы вы были подобны бессмертным богам и, в свою очередь, восстали бы против Иеговы и в союзе с духами смогли бы его одолеть. Люцифер бы создал Богами вас, а он лишил вас рая, «Чтоб вы от древа жизни не вкусили и не были, как боги». — Таковы Его, Иеговы, слова.

— Подумать только! — рассмеялась Ада. — Брат и муж мой, если только сын Люцифера, позволит называть себя братом дочери Адама, я и не задумывалась о том, что Иегова-бог, признался сам, что вкуси его создания от древа жизни, он бы был БЕССИЛЕН!

— Не зря тебя я выбрал в жены, Ада, ведь ты сестра мне не только по крови, но и по духу! — пылко отвечал ей Каин. — Пусть рождена ты Евой, в тебе есть часть Лилит.

Селла мялась, ей казались убедительными доводы обеих сторон.

— Селла, женщине должно находиться в подчинении у мужа, как Бог наш заповедал, — строго сказал ей Авель. — Избери же послушание, а не непокорность и грех, как Ада.

Увидев, что молодая женщина все же колеблется и вот-вот соблазнится на грех, Авеля проговорил:

— Прости меня, Господи, но я должен остановить его.

Тут его осиял яркий свет, и Глас Божий возвестил верному рабу своему:

— Авель, благословляю тебя на битву с братом-отступником!

Каин же мысленно просил благословения у своего истинного отца и… прощения у брата по крови.

Авель атаковал Каина, тот однако же не хотел убивать своего младшего брата, Авель был слишком невинным идеалистом… Но по молодости лет не рассчитал силы…

Он смертельно побледнел, глядя на рухнувшего мертвым жреца Иеговы.

— Брат мой, проснись, встань ото сна, ты, ведь, просто уснул, верно? — бросился Каин к Авелю. — Почему ты не откроешь своих ясных глаз, таких полных чистоты и света, Авель? Почему ты молчишь? Я не верю, что ты умолк навеки!

— Похоже, он не хотел смерти брата, да и то верно, не было у него причин желать этого, — вздохнул Адам. — Но что нам делать? Он же сойдет с ума от горя!

— Каин, наш сын, наш первенец! — стенала Ева.

— Не плачьте о нем, он — убийца Авеля, который был вам сыном, а мне мужем и братом, — эти гневные слова принадлежали Селле.

— Убийца — это тот, кто злонамеренно хотел убить, — вступилась за брата-мужа Ада, — а Каин лишь не рассчитал силу защиты от атаки Авеля, сам он его смерти не ждал.

И сказал Господь Каину:

— Где Авель, брат твой?

Он сказал:

— Не знаю; разве я сторож брату моему?

— Ты пролил неповинную кровь Авеля, агнца моего, — раздался голос Иеговы. — Но Ада права: ты не был злонамерен, а посему не умрешь ты, но будешь изгнан и обречен скитаться.

— Я хочу умереть! — проговорил Каин, уронив голову на руки. — Почему не возьмешь мою жизнь за жизнь моего брата, столь верно служившего тебе?

— Нет, — прогремел глас с небес. — Смерть для тебя сейчас была бы благом, поэтому ты будешь жить. Это и будет твоей карой.

И сказал ему Господь:

— Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.

И сделал Господь Каину знамение, начертав одну из букв Своего Имени на его лбу, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.

— Ты прав, Иегова!!! — возопил тогда первый убийца. — Но одного ты не учел!!! Ты же сам учил, что без твоего ведома ничего не случается, а значит смерть того, кто служил тебе, и на тебе тоже! Всемогущий, ты мог бы не дать убить его!

Но ответа на свои гневные и отчаянные слова Каин не получил. Ответа не было.

— Каин, Каин, — крикнул Адам, боясь потерять оставшегося сына, — не гневи Всевышнего, исполни, что он велит и не омрачай дней своих новыми грехами.

— О Каин! Мое дорогое дитя, мой первенец! — кинулась на шею любимого сына мать, жалевшая его больше, чем убитого Авеля.

— Я исполню этот приговор, — произнес Каин мрачно.

— Я не оставлю тебя одного, — твердо сказала Ада, подойдя к мужу и взяв его за руку. — Я люблю тебя и хочу разделить твою судьбу, какой бы она ни была. Вместе в ад и вместе в рай. Уйдем отсюда вместе.

Селла с ненавистью смотрела в их сторону.

— У меня больше нет ни брата, ни сестры. В этот день они умерли для меня… вместе с моим Авелем.

— Не говори так, Селла! — увещевала ее мать. Но молодая вдова была неумолима к убийце мужа-брата и к той, кто желала разделить его печальную судьбу… той, в чьей груди было семя ада.

Селла в отчаянии, издав яростный вопль, кинулась с ножом на Каина и ударила его в спину…, но тут молния сразила ее.

— Такая же участь постигнет каждого, кто осмелится поднять руку на Каина! — прогремел глас божий.

Безутешным родителям предстояло похоронить обоих своих детей, которые были неразлучны при жизни и теперь должны были воссоединиться после смерти.

— Селла-Селла, собственная злоба убила тебя. — проговорила Ада, обняв Каина.

— Ты знаешь, что я не хотел смерти ни брата, ни сестры! — прокричал в гневе Каин. — Если же это кара ей за то, что хотела отомстить за мужа, то ты мог сделать так, чтоб ей не пришла в голову эта мысль!!!

— Это ты убил их обоих, нечестивый грешник! — раздалось в ответ. — Отныне «Окаянный» имя тебе!

Небо заволокло черными тучами, начиналась гроза.

— Ты мог не допустить смерти Авеля!!! Ты всемогущ или нет?! А «окаянный», «охаянный» значит всего лишь поруганный, оклеветанный! И я приму это имя, ибо даровав его мне… ты признался, как обстоит дело!

— Окаянный, проклятый… — донеслось до него.

— Пойдем отсюда, — сказала тогда верная Ада Каину, положив ему руку на плечо. Они отправились в путь. Долго им пришлось скитаться, прежде чем они нашли землю Нод.

— Небесный тиран проклял меня вечными скитаниями, — сказал Каин сестре-жене, — но я хочу бросить ему вызов и возвести здесь город.

— Я горжусь тобой, муж мой, — страстно проговорила Ада, с обожанием глядя в его синие глаза.

И познал Каин жену свою, и ласкали они друг друга, не зная, что любовь их будет грехом в глазах потомков, и, что их дочь не будет любить их сына так, как любит Ада Каина. Когда же, насладившись друг другом, они, обнявшись, уснули, во сне пред Каином предстали гордый и прекрасный, но печальный ангел, отличный от тех, что ему приходилось видеть до сих пор, и прекрасная рыжеволосая женщина.

— Каин, сын мой, — сказал гордый ангел, — я Люцифер, а эта прекрасная женщина — Лилит, твоя истинная мать. Ты и жена твоя благословенны во имя Тьмы… И суждено вам стать родителями противника господня, хоть и будет он в одежде его служителя, и его верной помощницы.


Глава третья
Усыновление

В ночь на 9 сентября 1585 года над землей пролетела комета, вроде той, что вифлеемские пастухи некогда приняли за новую звезду. Люди тогда были ужасно суеверны и встретили небесную гостью с опаской, ибо она, по их мнению, несла с собой кровавые войны, перевороты, катаклизмы, а может, и конец света… И, на сей раз, они были в своем роде правы. Комета принесла с собой того, чей приход был предсказан в Откровении Иоанна Богослова. В этот миг должна была измениться судьба земли. Было тихо, как-будто весь мир думал какую-то великую думу.

И в это самое время, в Париже, в доме на улице Булуа, Сюзанна-де Ришелье, в девичестве звавшаяся Сюзанной-де ла Порт, жена главного прево Франсуа дю Плесси-де Ришелье, рожала своего третьего сына. Третий сын — не первенец, но для нее было бы великим горем потерять его, ибо, когда молодая женщина носила его под сердцем, ей было знамение: во сне она видела, будто становится матерью самой Франции. Роды были тяжелыми, опасность угрожала, как ребенку, так и роженице. Родив мальчика, Сюзанна провалилась в беспамятство и не узнала, что прожив пару часов, ее сын умер, и без памяти любивший свою жену Франсуа не знал, как сказать ей об этом.

Внезапно, дверь отворилась: на пороге стоял монах-капуцин, державший на руках ребенка.

«Какой-то попрошайка со своим бастардом» — с презрением подумал Франсуа, но выставить незваного гостя за дверь все же не решился, ибо это пошло бы в разрез с законами гостеприимства.

— У нас горе, святой отец, — сказал новоприбывшему Франсуа, — новорожденный ребенок моей жены умер, а я не знаю, как ей об этом сказать, она так хотела родить это дитя.

— Я слышал о вашем несчастье, сын мой, именно поэтому я здесь, — сказал странный гость. — Пути Господни неисповедимы, и ребенок моего… уже покойного друга в одночасье стал круглым сиротой. У него никого нет. Вы можете усыновить этого младенца, ведь вашей жене нужен ребенок, а этому ребенку нужна мать.

— Усыновить ребенка? — переспросил Франсуа. — Неплохой выход из положения, да и ребенок даже чем-то меня напоминает…

— Да, вы правы, он, действительно, похож, — закивал гость, обрадовавшись, что Франсуа сам идет ему навстречу. — Вы только взгляните!

Франсуа дю Плесси взглянул на ребенка и сейчас ему казалось, что тот и вправду имеет сходство и с ним, и с его дорогой Сюзанной. Малыш был просто прелестен, его мягкие русые волосики уже кудрявились, глазки, сейчас смотревшие на него, Франсуа, были небесно-голубыми и осенялись длинными ресницами. Правда, личико было каким-то болезненно-бледным. Руки Франсуа задрожали. Он испугался, что и этого ребенка они с женой могут потерять, а ему не хотелось бы переживать боль утраты снова.

— А ребенок… здоров? — робко спросил он.

— Здоров или не более болезнен, чем любой другой ребенок. А бледность — признак чистоты крови. И Откровение мне было, что он изменит судьбу всей Франции, поможет ей вознестись!!!

— Откровение? О чем вы? — заверения монаха насчет здоровья малыша успокоили Франсуа, но новые его слова вновь заставили его насторожиться и подумать, уж не болен ли сам его гость… душевно, и не похитил ли он это дитя?

— В небе видели хвостатую звезду, когда он родился, сие есть верный знак того, что ему дано вершить судьбу Франции. Это будет великий человек, из тех, кто меняет ход истории.

— Может, вы и правы, святой отец, — задумчиво проговорил Франсуа, который, все-таки, был дитя своего времени. — Ваши слова да Богу в уши.

Монах странно улыбнулся.

«Вернее, дьяволу!» — подумал он.

— Вы не пожалеете о своем решении.

Малыш, как раз в это время, стал протягивать к Франсуа ручки, словно желая обнять его. Тот взял своего приемного сына на руки, снова умилившись им.

— Ради вашей жены и моего покойного друга, сударь, Бог простит вам этот обман, — проговорил монах. — И ради этого ребенка, у которого иначе никогда не будет дома…

Он замолчал, потому что добавить было уже нечего.

— В эту ночь, сударь… Бог подарил вам сына.

В этот момент новая «звезда» достигла своего зенита, осветив небосклон. Казалось, остальные светила дрогнули и склонились пред ней.

В это время Сюзанна очнулась в своей спальне. Роды были долгими и, как уже было сказано выше, тяжелыми, но она помнила все до последних схваток, однако, родив, потеряла сознание. Придя в себя и не увидев ребенка, она испугалась, но тут дверь распахнулась, и в комнату вошел ее муж с ребенком на руках.

— Дорогая, Господь даровал нам сына.

Сюзанна протянула руки, взяла малютку и с улыбкой счастья поцеловала его в лобик. Взгляд ее мужа был исполнен горделивой радости. Третий сын, пусть и не родной по крови. Он прославит род дю Плесси, как и предсказал ему монах. Франсуа мысленно благодарил Бога и его слугу за то, что подсказали ему верный путь.

— Назовем его Арман, — сказал он вслух. — Это благородное и мужественное имя.

— Арман дю Плесси де Ришелье… — медленно произнесла жена. — Звучит неплохо, кстати, он ведь должен быть поскорей крещен, верно? Мы попросим, чтоб его крестили маршалы, Арман Бирон, и Жан д;Омон.

— Это было бы прекрасно, любимая! — ответил Франсуа, нежно поцеловав жену.

 
Глава четвертая
Крещение Армана. Любящая бабушка

Младенца Армана, по желанию матери, должны были окрестить сразу же после рождения, но страх малютки был настолько очевидным, что пришлось остановить церемонию. Святой отец сказал опечаленным родителям, что их дитя, похоже, одержимо. Франсуа так разгневали эти слова, что он приказал спустить незадачливого священника с лестницы. Но церемония крещения все же состоялась год спустя, 5 мая, в церкви Сент-Эсташ. Причиной столь долгой задержки родители мальчика назвали «здоровье новорожденного, тщедушного, болезненного, подверженного детским недомоганиям», и отчасти это было правдой, ибо посетивший тогда Франсуа монах немного солгал насчет отменного здоровья дитяти. Крестными отцами Армана Жана, как и хотелось Сюзанне, стали два маршала Франции, Арман-де Гонто-Бирон и Жан д;Омон; крестной матерью — его бабка Франсуаза-де Ришелье, урожденная Рошешуар. Свекровь не особо любила Сюзанну и, впоследствии, перенесет это чувство и на ее третьего сына, несмотря на то, что к остальным детям четы дю Плесси отношение будет иным. Франсуаза, благородная дама, блиставшая остатками былой красоты, была вся в черном, словно собиралась присутствовать на похоронах, а не на крестинах, ее волосы украшала диадема с драгоценными камнями. Следом шли два маршала, родственники, друзья и соратники Франсуа дю Плесси-де Ришелье. Даже королевская семья следила за процессией из дворцового окна.

Неожиданно на епископе, крестившем Армана, загорелась сутана, и прихожане зашептались:

— Это Дитя Дьявола!

— Нет, — успокоил священник, — это очищающий огонь, выжигающий пороки.

Епископское одеяние потушили и продолжили церемонию, на сей раз не взирая на то, что дитя было страшно испугано и зашлось плачем.

— Чем больше крика, тем ближе ко Господу! — торжественно проговорил святой отец.

— Ну и разорался этот мальчишка! — весело проговорил фаворит короля, накрашенный, словно женщина, Д;Эпернон. — Глотка у него и вправду, как у самого дьявола.

Когда семейство дю Плесси-Ришелье покидало церковь, внезапно перевернулся крест, а священник схватился за горло — у него начался приступ удушья.

— Это меня Господь карает, — откашлявшись, выдохнул священник, — он будет более праведен чем я, а перевернутый крест означает, что ребенок этот перевернет судьбу Франции. А в какую сторону, богу лучше знать.

Король по случаю крестин Армана пожаловал своему главному прево 118 000 экю. Жизнь четы дю Плесси начала походить на прекрасный сон, и они не желали пробуждения. Франсуа был любим и привечаем при дворе, а Сюзанна была счастлива, благодаря любви мужа и материнству. Ей хотелось без остатка посвятить себя малышам и, в особенности, Арману, которого она любила больше остальных своих детей. Ее красота расцвела, подобно цветку, и поэт сравнивал мадам дю Плесси с нежной голубкой.

Исполненный человеческих желаний,

Я даю верный портрет

Прелестной голубки, горлицы,

Что, будучи верной женой

В обете супружества,

Сама есть достоинство честности.

Простой и нежной, словно голубка, ей суждено было стать матерью «этого ужасного кардинала». Увы, свекровь не разделяла мнение поэта о своей невестке. Франсуаза-де Рошешуар была наделена надменностью, жестокостью, боевым духом старых региональных династий. Старая дворянка тиранила Сюзанну и возненавидела Армана, который, подрастая, казался ей все менее похожим на ее сына Франсуа. Однажды вечером, когда вся семья собралась за столом, Франсуаза вновь начала жалить свою невестку.

— Ах ты, потаскуха, — возмущалась старуха, — неизвестно еще, от кого ты зачала этого своего любимчика, но он явно не сын Франсуа!

— Матушка! — начал Франсуа. Его возмущало отношение матери к жене, но он слишком любил свою мать и, до сих пор, трепетал перед ней, даже не смотря на свое положение при Дворе. — Не говорите так о Сюзанне, она — моя жена и достойная, благородная женщина.

Сюзанна только вздохнула, тихая и робкая, она не умела постоять за себя перед сварливой свекровью. Болезненное личико Армана стало бледнее обычного, голубые глаза наполнились слезами, он понял, что бабушка опять ругает его мать… и причина в нем. Малыш не мог понять, за что бабушка его так ненавидит.

— Помню, помню, — ворчала «добрая» старушка, — что тогда в церкви то случилось, как епископу выкручиваться пришлось, объясняя перевернувшееся распятие! Вот вырастет из него хныкающий ханжа-кальвинист!

Для доброй католички кальвинист и сатанист были примерно на одном уровне, как впрочем и она сама могла быть еретичкой в глазах протестантов.

— Матушка, вы не правы, — сказал Франсуа. — Я приложу все усилия для того, чтобы вырастить его добрым католиком и достойным дворянином.

— Ну, конечно! — пуще прежнего заворчала бабушка. — А сможешь ты?! От дурной собаки, сынок, дурные щенки!

— Матушка, прекратите! — все же не выдержал Франсуа. — Сюзанна — моя супруга и мать МОИХ детей, имейте хоть каплю уважения!

— Я знаю, что говорю, Франсуа, — не унималась старуха. — Я твою жену насквозь вижу, а вот ты — слепец!

— Мама, это ты не знаешь, пойдем я тебе расскажу, — Франсуа отвел мать в сторону и рассказал ей правду об Армане.

Увы, на Франсуазу слова ее сына произвели впечатление противоположное тому, на которое он рассчитывал:

— И ты поверил сказке, рассказанной тебе этим расстригой? Глупец, он спихнул тебе собственного бастарда, либо, того хуже, сей недостойный монах был любовником Сюзанны и дал тебе «усыновить» их отродье.

— Матушка, может, это и был его бастард, но это ребенок. Он-то не виноват в грехах отца.

— Это не ребенок, это Сатаны порожденье! — с содроганием проговорила старая дворянка. — Ты замечал этот недетский, потусторонний взгляд?

— Да… Но, может, это гений?

— Это исчадие ада! — сорвалась на крик старуха. — А ты совсем ослеп. Его влияние ужасно, как ты этого не замечаешь? Нужно как-то оградить остальных детей от его пагубного влияния, в особенности моего дорогого Альфонса. Ты же не хочешь погубить Альфонса, уничтожить его?

Вот Альфонса, старшего брата Армана, его бабушка любила без памяти, ведь он был так похож на ее сына Франсуа!

— Матушка, конечно, я замечал, но если это и правда так, — попытался вывернуться Франсуа, — не жестоко ли отомстит за него, сама понимаешь кто? Если плохо с ним обращаться? С другой стороны с Божьей помощью… может и удастся воспитать его в лоне Святой Католической Церкви? А Альфонс очень привязан к брату.

Но старушка и слышать ничего не хотела:

— Изолируйте Армана, как хотите! Иначе прокляну, а как буду помирать, лишу наследства!

— Хорошо, матушка, — Франсуа был набожен и на проклятие нарываться не хотел.
Франсуаза-де Рошешуар торжествовала. Она знала, что сын убоится родительской грозы.

Старая дворянка величественно прошествовала к себе, мысленно послав несколько проклятий невестке и внуку, а заодно обругав своего сына «неблагодарным слепцом». Старуха полистала старенький часослов и не заметила, как задремала. Сон ее был далеко не весел. Снилось ей, будто падает она в какую-то бездну, а над ней, с отвратительным карканьем, кружит огромный черный ворон. Вот, он сел к ней на грудь.

— Не тронь Армана, старая карга! — каркнул ворон. — Не вставай на моем пути! Я планирую привести его к власти, ты горько пожалеешь, поклонница Мертвого Бога.

Чтобы защититься от адского видения, старая женщина, словно заклинание, стала произносить слова Христа из Евангелия от Луки: «А даю вам власть наступать на змей, и скорпионов, и на всю силу вражию; и ничто не повредит вам».

— Ты не принадлежишь к апостолам или паладинам, — каркнул ворон. — Помимо того… пророчество о звере ты не отменишь.

— Нет, Господь сокрушит тебя!

— Возможно, но власть Антихриста продлится сорок два месяца, согласно твоей же Библии. Но Арман сильнее меня. И в день его рождения ты узнаешь, насколько.

Старуха вся затрепетала и проснулась, дрожа и обливаясь холодным потом. Она стала читать псалом 90: «…на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.»

От самовнушения ли или от другого чего, но ей стало легче.

Старуха все же перетрусила и по отношению к Арману временно сменила гнев на милость, хоть и продлилось это не долго. Франсуа удивлялся и радовался этой перемене.

…Арману дю Плесси исполнялось пять лет. Франсуа и Сюзанна решили сделать для своего милого мальчика праздник, по возможности не ударив в грязь лицом. Были сладости, игры. Кроме того, были приглашены ребятишки его возраста.

На празднике оказалась и цыганка-предсказательница. Как водится, она привязалась к матери мальчика и стала просить позолотить ручку, а взамен предсказать маленькому имениннику будущее.

— Ну что ж, — смутилась Сюзанна, — Арман, покажи тете ручку.

Арман исполнил просьбу матери… И гадалка шарахнулась от него, на лице ее был написан ужас.

— Что случилось? — испуганно спросила Сюзанна, увидев выражение лица цыганки.

— Взгляните, у него на руках совсем нет линий, а взгляд, какой редко бывает у детей его возраста. Скажу одно, он высоко взлетит и будет держать Францию в железном кулаке. И лишит дворян былых вольностей. И еще, ему покровительствуют могучие Силы, мне недоступные. Много будет у него врагов, но всех он одолеет, и все они будут врагами государства Франции, кою он сделает единой.

Мадам дю Плесси не знала, как реагировать на эти слова. Ей было радостно и, в то же время, тревожно на душе.

В этот самый момент бабушка мальчика, прогуливавшаяся среди гостей, бросила в их сторону мрачный, недовольный взгляд.

«С цыганами водится, безбожница!» — мысленно возмутилась она поведением невестки. Внезапно, откуда-то из-за кустов вышел огромный черный кот с горящими желтыми глазами, жуткий, похожий на настоящего черта. Увидев его, старушка суеверно перекрестилась. Животное неожиданно повернуло к ней голову и уставилось на нее своими круглыми, злыми глазами.

— Матерь Божья, царица небесная… — прошептала старуха. Вдруг руки ее ухватились за нож, и она навалилась на него.

— Мама! — закричал во всю мочь Франсуа, увидев это.

На его крик обернулись Сюзанна с Арманом. Мальчик встретился взглядом со своей бабкой, и та успела проговорить:

— Арман, это мой подарок тебе! Это все для тебя!

Сюзанна закричала, Франсуа подхватил Армана, отвернув от бабушки:

— Господи! Мама, что?..

Но его мать уже была мертва. Старушка лежала с ножом в груди, ее язвительные уста умолкли навсегда, и на них застыла странная улыбка. Эту страшную сцену видел и старший брат Армана Альфонс. Видел он и еще кое-что, чего не заметили другие: его маленький брат, чье личико было отвернуто от умершей бабки, глядел на появившегося, словно из ниоткуда, здоровенного черного кота. Желтые кошачьи глаза встретились с небесно-голубыми глазами малыша, и тот помахал коту ручкой. Казалось, что между дьявольским животным и ребенком существует некая связь. Альфонс содрогнулся.


Глава пятая
Пришедшие с дождем

В день, последовавший за похоронами старой дворянки, пошел сильный ливень. Казалось, будто прорвало небо, и ожидается новый всемирный потоп. И этот сумасшедший дождь привел с собой в замок Ришелье двух гостей. Первым из них был тот самый монах, уговоривший Франсуа усыновить Армана. Отец семейства был мрачен из-за утраты своей старой матери, но обрадовался этому человеку и решил принять его со всем радушием. Однако, его испугал нездоровый вид гостя и его глаза, в которых Франсуа почудился огонь безумия.

— Добро пожаловать, святой отец! — сказал Франсуа. — Проходите, пожалуйста, рад вас видеть. Но… Вы сегодня выглядите так… как-будто у вас горе.

— Да, вы правы, сударь, — скорбно проговорил монах. — У меня, действительно, горе — траур по своей погибшей душе. Я оплакиваю ее, зная, что нет мне прощения.

— Что же именно произошло, — изумился Франсуа, — святой отец, да, кроме того, на самый страшенный грех можно купить индульгенцию! Обратиться к Папе! Или ваш грех — сомнение в его непогрешимости? Простите…

— Много хуже, сударь… Я хочу поговорить с вами о том дне, когда уговорил вас усыновить этого ребенка.

— Что же случилось тогда? — в недоумении спросил главный прево. — Ведь вы принесли в тот день мне счастье, у нас с женой есть живое дитя, вместо умершего.

— Это дьявольское дитя! — возопил монах. — Это Антихрист! Вы должны поверить мне, вы должны уверовать в это прямо сейчас!

— Я, конечно, замечал некие странности, — Франсуа поделился предсказаниями цыганками и случаем во время крещения Армана, — однако же, если даже я поверю в это — не вижу причин для вашей погибели.

— Я предал свои обеты и стал дьяволопоклонником, и я помогал его появлению на свет. Его настоящие родители были монах-блудник из нашего же ордена и его сестра-близнец, происходившие от самого Каина. Если точнее, от Каина и Лилит. Они основали секту каинитов. И растет она день ото дня. Предсказание говорит… что и Лилит будет рождена в виде красивой девочки. Брат и сестра, совершившие кровосмешение, давно мертвы, их поразил гнев Господень.

— Мне неважно, кем были его родители, неважно, правду ли вы мне поведали или ложь, — мрачно сверкнув глазами, проговорил Франсуа. — Это мой сын!

— Но ведь это опасно! Смотрите, вы вправе меня не слушать, но вспомните мои слова, когда умрет ваш настоящий сын. Инфернальные силы покровительствуют ему и уничтожат любого, кто нанесет ему обиду или будет представлять возможную угрозу в будущем.

Франсуа и верил, и не верил. Он был сыном своего века, суеверным и богобоязненным. Кроме того, любовь к тому, кого привык считать своим сыном, сейчас боролась в нем со страхом за РОДНЫХ детей.

— Вы же помните, что сказала ваша мать, пронзая себя ножом? И кота?

— Так, все ясно! — резко бросил Франсуа. — Вы уйдете сами или мне позвать слуг?

— Я уйду сам, ибо мне нужно было сказать только это, — монах направился к двери, и Франсуа заметил, что он был белее смерти.

— Уверуйте в Христа. Каждый день пейте кровь Христову, — грустно прошептал монах напоследок. В дверях он столкнулся с Альфонсом. Мальчик был бледен и дрожал. Он слышал весь разговор.

Мальчик хотел что-то сказать, но не решился. Монах же возвращался к себе, в свое прибежище, расписанное крестами и цитатами из Библии. Предавший своего Бога, которому клялся служить, он предал и Сатану, которому стал служить, после того, как увидел во сне грозного ангела с огненным мечом, грозившего ему муками ада и сказавшего ему, что его поразит чума, если дитя ада не будет убито. Теперь он боялся всего и всех, трепеща собственной тени.

— Господи, помилуй, я вернусь и более никогда не сверну с путей Твоих… — прошептал монах, но тут на него обрушилось распятие.

Глаза священника были выпучены, изо рта текла кровь.

— Я же покаялся, отчего Ты не спас меня? — простонал он перед смертью.

…Альфонс — тихий, богобоязненный мальчик, с богатым воображением, не мог успокоиться после услышанного. Он задумчиво полистал часослов покойной бабки, затем взял семейную Библию и открыл ее наугад. Перед ним было Откровение Иоанна Богослова, глава 13: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные.
Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть.
И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?»

Буквы танцевали перед глазами мальчика и иногда казались кровавыми, ибо он уверовал в то, что его брат Арман и есть тот самый Зверь из Апокалипсиса.
Выйдя из дома, Альфонс встретил своего младшего брата. Тот поднял на него свои ярко-голубые глаза с пронзительным взглядом, и Альфонс почувствовал, что его охватывает ужас. Он побежал от брата.

— Альфонс, где ты? — Арман рыскал по всей округе и, наконец, нашел брата. — Да что с тобой?!

Увидев приближающегося Армана, Альфонс начал пятиться от него, дрожа.

— Не подходи ко мне! — пролепетал он.

— Что с тобой, брат?

— Не называй меня братом! — вскричал Альфонс. — У Зверя нет братьев.

— Зверя? — растерялся Арман.

— Да-да, ты — Зверь, о котором в Апокалипсисе сказано! Я слышал разговор отца с тем монахом, они говорили о тебе. — голос Альфонса был полон отчаяния.

— Но вспомни, ведь мир разрушат четыре всадника, а не Зверь, который примет под покровительство признавших его! — голос Армана был звучен, в нем слышались недетские, проникновенные нотки. — Пойдем со мной, я покажу тебе. Да вот прочти сам. — он указал соответствующее место в Откровении.

— Нет, нет! — замотал головой Альфонс. — Ты — враг Христов, ты — Антихрист, и не склонюсь я пред тобой!

— Разве я об этом прошу? Пойдем со мной, мы будем вместе управлять!

Тот, кого Арман совсем недавно называл братом, осмелился поднять на него глаза и твердо сказал всего одно слово:

— Нет.

Арман также поднял на него глаза и произнес:

— Предатель.

— Как ты зовешь Бога?! — видимо, у Альфонса внутри что-то перегорело…

— Бога? — переспросил Арман. — Альфонс, ты…

Глаза Альфонса бродили, на губах играла бессмысленная улыбка. Арман понял, что брат обезумел, и это повергло его в отчаяние, ведь он, на самом деле, не хотел причинять ему вреда. Его лишь разгневало то, что любимый брат так быстро отступился от него.

Арман стал тормошить Альфонса:

— Брат, брат, очнись, это я!

Альфонс смотрел на него, словно не узнавая. От невыносимой душевной боли и тоски Арман закричал. На крики прибежал Франсуа.

— Что здесь произошло? Почему вы кричали? — вопросил отец. Тут он увидел, что с Альфонсом что-то не так. и кинулся к нему, взяв за руки и глядя в его глаза. — Альфонс, сынок, что с тобой случилось?

Обнаружив, что случилось, он схватился за голову.

— Мы с ним просто говорили, и он вдруг… — Арман заплакал, и слезы его были искренними.

— За что же нам такая кара? — прошептал Франсуа, пытаясь отогнать от себя мысли о пророчествах монаха.

К ним подоспела и Сюзанна:

— Что случилось?

— Альфонс… — Франсуа отвел жену в сторону и рассказал о случившемся.

— Но как… как же так? — Сюзанна залилась слезами.

Арман подошел к матери и обнял ее:

— Я не знаю, почему так вышло, матушка. Мы с ним просто разговаривали, а он…

— Отойди от нее! — с неожиданной яростью прикрикнул на него Франсуа.

— Но я же ничего не сделал! — крикнул Арман, плача.

— Действительно, он не при чем! — осторожно сказала Сюзанна.

Франсуа мрачно взглянул на жену:

— Молчи, ты не знаешь… — затем обратился к младшему сыну. — Оставь нас, Арман, иди в дом, черт бы тебя побрал!

Арман обиженно ушел, навстречу шел кот. Глаза мальчика встретились с кошачьими и полыхнули точно таким же желтоватым пламенем.

— Мяу, — сказал кот обычное кошачье слово. Правда, вышло это как-то таинственно.

Это был тот самый кот, с которым Арман уже встречался на детском празднике.

— Возьми меня к себе, Арман, — произнес кот на человеческом языке, — я буду твоим защитником на жизненном пути, притворяясь безобидным домашним питомцем.

— Хорошо! — рассмеялся радостно мальчик. — Ты такой таинственный. Давай назовем тебя Люцифером?

Тонкие пальчики Армана стали гладить кошачью шерстку, на что животное, как ему и положено было, отозвалось довольным мурлыканьем.

А дождь продолжался, и к вечеру он привел в замок Ришелье нового гостя. Это был сильный, ладный мужчина с простым и веселым лицом.

— Здравствуйте, — сказал дворянин, — добро пожаловать. С кем имею честь?

— И я вам желаю здравствовать, достойный дворянин! — человек почтительно поклонился. — Я слышал о вашей беде со средним сыном Альфонсом. Кроме того, знаю, что ваш младший сын еще слишком мал и за ним требуется уход, а мадам дю Плесси сама со всем не справится. Так вот, я хотел бы предложить вам услуги гувернера. Ах да, — спохватился гость, стукнув себя по лбу, — зовут меня Дебурне.

Арман посмотрел с любопытством, а Люцифер одобрительно мяукнул.
Франсуа внимательно оглядел своего гостя, ему нравилась его веселая, доброжелательная физиономия.

— А есть у вас какие-нибудь рекомендации, сударь? — все же спросил он.

— А как же! — человек стал совать ему какие-то бумаги.

— Хм. От Его Святейшества?

Дебурне закивал:

— Да-да. Мне, как доброму католику, приходилось, будучи в Риме, оказать некоторые услуги Его Святейшеству. Я постараюсь воспитать вашего сына в истинной вере. — последние слова он как-то странно произнес.

— Я не могу сомневаться в непогрешимости Его Святейшества. Добро пожаловать.

Усмехнувшись, Дебурне снова поклонился.

— Пойдем в твою комнату, мой мальчик, — сказал он Арману, — я хочу познакомиться с тобой ближе.

Когда они оказались в комнате малыша, Дебурне опустился перед ним на колени, благоговейно целуя маленькую ручку ребенка так, будто перед ним был сам дофин. На лице мужчины был написан такой экстаз, словно он видел перед собой произведение искусства невиданной красоты. Арман удивленно приподнял бровки.

— Не бойся, малыш, я здесь, чтобы защищать тебя, — сказал ему Дебурне.

Дождь за окном усилился.


Глава шестая
Смерть Франсуа

Любое горе если и не проходит, то притупляется. Да, несчастный Альфонс потерял разум и считал себя первым лицом Святой Троицы, но у Франсуа и Сюзанны были другие дети, в том числе и сыновья — Анри и Арман. Со здоровым, веселым Анри связывались большие надежды, он должен был служить своему королю шпагой и продолжить род дю Плесси. Арман все же оказался обладателем довольно хрупкого здоровья. Кроме того, склонным к меланхолии. Однажды лекарь, осмотревший мальчика, даже назвал его ошибкой природы, неудавшейся девочкой… женщиной.

«Тело мужчины живет чувствами женщины.» — сказал тогда почтенный эскулап.

Матери Армана это не понравилось, Франсуа дю Плесси лишь нахмурил брови. Арман, по-прежнему, был материнским любимцем, приемный отец же охладел к нему после случившегося с Альфонсом. Впрочем, отца Арману частично заменил Дебурне. Он, действительно, оказался прекрасным гувернером, и ребенок полюбил его, предпочитая отцу… или тому, кто им считался. Однажды Дебурне вернулся с израненной рукой, после схватки с разбойниками, что еще больше повысило его авторитет в глазах хозяев, в особенности мадам дю Плесси, и доверие к нему. Для малыша Армана он и вовсе стал героем.

Жизнь подчас была тревожной, опасной. Сюзанна каждый вечер молилась за то, чтобы их замок не превратили в пепел, а их земли не разграбили, чтобы всем ее домочадцам после унизительных пыток не перерезал горло, просто из желания поразвлечься, какой-нибудь капитан без гроша за душой. При малейшей тревоге звонили в колокол, поднимали мост и молили Небо. Иногда вся ночь протекала в ожидании приступа. Но теперь, по крайней мере, ее жизнь облегчало то, что больше не нужно было переносить тиранию свекрови. А в один прекрасный день Сюзанна сообщила мужу радостную весть: она беременна.

Франсуа вздрогнул.

— Что-то не так, любовь моя? — с тревогой спросила Сюзанна.

— Да, прости, вспомнил кое-что.

— Что именно? Поделись со мной, муж мой. — глаза его жены были полны любви и грусти. Она думала, что порадует его своей новостью, но, судя по всему, получилось иначе.

Франсуа рассказал ей, отведя ее в сторону все, однако то, что Арман не ее сын, отнюдь не изменило отношения к нему. Об опасности его для будущего ребенка Сюзанна просто не хотела слышать.

— Какая чушь! — всплеснула руками женщина. — Этот монах был просто безумен.

— Я тоже так думал, но он же говорил об опасности и для Альфонса… И еще монах признался в том, что…

Он рассказал жене о том, кем, в действительности, был монах, и кем были родители ребенка.

— Хватит, Франсуа, я не желаю больше это слушать! — вскрикнула Сюзанна и почти выбежала из комнаты. Глаза ее наполнились слезами.

— Мама! — подбежал к ней Арман.

— Да, дитя мое? — улыбнулась ему Сюзанна.

— Не подходи к ней! — крикнул опешившему мальчику Франсуа.

— Папа, за что ты меня гонишь? — заплакал Арман.

Франсуа окинул мальчика тяжелым взглядом и сказал лишь:

— Марш в свою комнату!

Обиженный Арман ушел в комнату.

— Люцифер, — посмотрел он на кота, — за что со мной так?

Кот заглядывал в заплаканные голубые глазки мальчика своими желтыми глазищами-блюдцами.

— Твой отец, верней, тот, кто таковым зовется узнал правду о тебе, а так как люди обычно боятся всего загадочного и непознанного, то и он теперь боится тебя.

— Правду? А в чем правда? Я что — действительно… Зверь? Сын Каина?

— Именно. Ты — воплощенный Люцифер, великий мятежник, дерзнувший бросить вызов Иегове! Наш юный господин, мы долго ждали того момента, когда сможем служить вам в ваших делах. — кот обернулся человеком в черном и низко склонился перед Арманом.

Мальчик с изумлением, но без страха смотрел на него.

Человек сделал надрез на своей руке и своей кровью начертал на бледном челе мальчика перевернутый крест:

— Благословите меня на служение вам, мой юный господин.

— Э! Вы это чего делаете? — растерялся мальчик. — Хоть предъявите доказательства какие, если я господин ваш. Ведь не могу же я прямо сейчас вспомнить, кем был! Если я, действительно, ваш господин, можете считать это первым приказом.

— Мой юный господин, прочтите Откровение, главу 13. Это о вас. — сказал ему человек в черном.

Мальчик открыл книгу и стал читать вслух, вдумываясь в каждую строчку.

— …и дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

Эти слова поразили его. Говорилось о неком великом человеке, подобном Александру или Цезарю. Слово «Зверь» было лишь метафорой, ибо в глазах врагов оба были страшны, аки звери лютые.

Мальчик продолжил чтение:

— Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя: ибо это число человеческое. Число его шестьсот шестьдесят шесть.

— Именно, именно, господин!

— Что это значит? — спросил мальчик.

— Родимое пятно под волосами.

Арман подошел к зеркалу и, глядя в него на своего мрачного, сосредоточенного двойника, раздвинул надо лбом волосы. Но никакого знака под ними не обнаружил. Тогда мальчик раздвинул волосы в другом месте — снова ничего. Наконец, он перешел к темени и раздвинул волосы там. И тут ребенок увидел нечто, поразившее его — на темени у него было родимое пятно в форме крошечных трех шестерок. Арман почувствовал, что кровь ударила ему в голову, его сердце бешено заколотилось. Все было правдой. Но… если все было правдой, то теперь он в глазах большинства будет врагом божьим, врагом святой церкви… и людей.

— Почему я? — лишь пролепетал он. — Я же всего-навсего ребенок!

— Дети растут.

Слезы брызнули из ясных глаз мальчика, теперь он понял, что Альфонс стал безумным из-за него, Армана, из-за его чувства отчаяния, отверженности. И будь его боль и гнев в ту минуту сильнее, он убил бы брата. Задыхаясь от слез, мальчик выбежал из комнаты.

— Арман! Арман, что с тобой?! — вскрикнула Сюзанна, которая как раз шла ему навстречу.

— Оставьте меня, матушка! — закричал мальчик с недетским отчаянием в голосе. — Я принес вам лишь горести и хочу умереть!

— Что ты несешь, мальчик мой любимый?! Ты что, тоже с ума сошел?!

— Увы, — вздохнул Арман, — я в своем уме…

— НЕ СМЕЙ! — рванулась за ним Сюзанна, но тут ее нервы сдали, и она упала на пол.

— Мама! — крикнул Арман, подбежав к ней. Мальчик опустился на колени перед лежащей матерью, пытаясь привести ее в чувство. Эту картину увидел отец.

— Не подходи!!! — Франсуа вытолкал мальчика.

— Но моя мать… — начал Арман. Однако, Франсуа был неумолим. Для него мальчик, которого он воспитывал пять лет, как родного сына, начал становиться врагом.

Мужчина с ужасом ждал, что пророчество монаха может исполниться.

Явившийся по его зову лекарь сказал, что жизнь Сюзанны в не опасности, но ей понадобятся покой и уход.

— А ребенок? — дрогнувшим голосом спросил Франсуа. — Она же беременна.

— Увы, сударь, — покачал головой лекарь. — Уже нет. Мадам потеряла ребенка.

Дворянин, обезумев от горя и гнева, схватил кинжал, по уходе лекаря, и бросился на Армана, но путь ему преградили воспитатель и кот.

Де Бурне надвигался на Франсуа, губы бывшего слуги были растянуты в яростном крике. Сейчас этот забавный добряк был грозен, но кот выглядел куда устрашающе. Его желтые глаза полыхали племенем ада, шерсть была взъерошена. Животина с бесовским воем прыгнула на Франсуа.

— Дьявол! — отступил Франсуа на шаг.

— Беги, Арман! — крикнул Дебурне растерявшемуся мальчику. — Мы его задержим!

Ребенок побежал к двери.

Франсуа отчаянно, с распятием в руке, кинулся на Дебурне.

— Руку отрежу! — прошипел Дебурне, все же отстраняясь.

Кот, шипя, прыгнул Франсуа сзади на голову.

Дебурне вывернул руку Франсуа, перехватив кинжал, но тот стал шарить руками на полу и достал две вилки. Мужчина с силой вонзил эти незатейливые орудия в виски Дебурне.

— Не понял? Меня что — убили? — Дебурне повалился лицом вниз на пол.

— Дебурне, дружищще! — прошипел кот человечьим голосом, кинувшись к нему.

Франсуа, воспользовавшись этим, выбежал из комнаты, догнал ребенка, который не успел уйти далеко и, схватив его, словно котенка паршивого, понес к находившейся неподалеку церкви.

— Пожалуйста, не надо, папа! — вскрикнул Арман, подняв на отца свои заплаканные голубые глаза.

Франсуа не смог выдержать этого взгляда и отвернулся. Чтобы не слышать криков того, кто раньше был для него сыном, он принялся истово молиться, дабы Господь укрепил его. Франсуа уже занес руку с кинжалом над Арманом, когда прозвучал выстрел. Франсуа был мертв. На пороге церкви стоял… живой-здоровый Дебурне с мушкетом в руке.

— Вы в порядке, мой юный господин? — спросил он с тревогой.

Арман лишь кивнул.

…Семью дю Плесси постигло еще одно горе: Франсуа — отец семейства, верный слуга двух Генрихов, скончался. Дабы честное имя ее уже покойного супруга не было запятнано, Сюзанна по совету верного слуги их семьи Дебурне решила всем объявить, что умер он в результате жестокой лихорадки. Чтобы похоронить главу семьи, пришлось заложить бриллиантовую цепь Ордена Св. Духа, пожалованного ему еще Генрихом III, что уже само по себе говорило о том, насколько бескорыстен был покойный. Его вдова Сюзанна-де Ришелье осталась с пятью детьми, среди которых был 5-летний Арман Жан-де Ришелье — будущий Великий Кардинал.


Глава седьмая
Первые уроки. Его Лилит

После смерти Франсуа дю Плесси прошло четыре года. Его сыновья — родные и приемный — подросли, и надо было думать об их образовании. В особенности Сюзанну волновала судьба ее любимца Армана — хрупкого и бледного мальчика с бездонными глазами.

Об Армане позаботился ее брат Амадор, который определил его в Наваррский коллеж. Система обучения в Наваррском коллеже отличалась строгостью и даже суровостью. Независимый характер Армана дю Плесси с трудом мирился с нравами, царившими там. Живой, подвижный, вспыльчивый подросток не выносил принуждения. На него можно было воздействовать только ласками и похвалой, но не угрозами и страхом. Он резко выделялся среди своих сверстников. То, что его одноклассники делают по-детски, он делает методично; он отдавал себе полный отчет во всем, что делал и говорил. Когда его о чем-нибудь спрашивали, он всегда обдумывал ответ и обескураживающими репликами умел предупредить последующие вопросы, а от пронизывающего взгляда его больших серо-голубых глаз становилось не по себе даже пожилым мэтрам коллежа.

По окончании обучения юноша поступит в военную академию Плювинеля. Последний был видным мужчиной, блестящим военным, непревзойденным наездником и фехтовальщиком. Высокий, красивый, темноволосый, иногда какой-то задумчивый и отрешенный, он, казалось, скрывал некую тайну. С самого начала Антуан-де Плювинель стал выделять Армана среди других учеников, а однажды вызвал его в свой кабинет, где между ними состоялся один любопытный разговор.

— Арман, или мне вас можно называть «господин»? — Плювинель посмотрел на курсанта, — видите ли, я сатанист-люциферианец и посвящен в вашу тайну. А посему, позвольте мне помогать в ваших делах. Как уже позволили Дебурне.

Арман чуть вздрогнул, но ничем не выдал своего волнения.

— Да, будет так, верный слуга! — ответил он.

— Доверие оправдаю.

— Я здесь для того, чтобы обучать вас, Арман, — проникновенно продолжал Плювинель. — И не только. Я буду и защищать вас, в случае опасности.

— Благодарю Вас, — кивнул Арман.

Плювинель взял тонкую руку курсанта и полунежно-полупочтительно поднес ее к губам.

— Я тоже рано потерял отца, — проговорил он, пристально глядя в глаза юноши, — это еще сильнее сближает нас.

— Вам ли не знать, коль вы служитель, — мягко сказал Арман, — что произошло на самом деле?

— Это неважно, — тихо ответил Плювинель, затем порывисто поцеловал юношу в губы. — Арман, имеете ли вы уже любовный опыт?

— Нет… — робко пролепетал мальчик, чьи бледные щеки окрасились румянцем.

— Прекрасно, значит я буду у вас первым, мой господин, — страстно зашептал Плювинель.

Теперь в этом пылающем страстью молодом мужчине сложно было узнать строгого учителя. Впрочем, нет, он и сейчас был учителем Армана, но учителем в совсем другой сфере. Плювинель поцеловал белую, нежную, словно у девушки, шею юноши, затем начал освобождать своего хрупкого, изящного сильфа от одежды, попутно целую ему мраморно-белые грудь и живот. Рука военного стала гулять по юному телу курсанта, по узким бедрам и ягодицам.

— Вам нравится, мой господин? — спросил мужчина, преданно заглядывая в глаза юноши.

— Да… да… не останавливайтесь, Антуан! — выкрикнул ему в ответ Арман.

Юноша был уже полностью обнаженным, и наставник ласкал его нагое тело, белое, словно только что выпавший снег. Антуан целовал лицо и соски Армана. Плювинель рванул на себе рубашку, затем стал стягивать с себя штаны. Вскоре он также оказался в костюме Адама. Мужчина был обладателем мускулистого тела и красивых, стройных ног. А, кроме того… обладателем длинной шпаги, не члена, а именно шпаги! Арман не заметил, как глядя на него, принялся ласкать самого себя! Плювинель снисходительно улыбнулся, затем принялся гладить молодой «клинок» своего ученика, являвшегося в то же время и его господином. Арман начал постанывать, томно прикрывая голубые глаза. Тогда Плювинель встал на колени и обхватил его губами.

— А так вам нравится? — снова спросил Антуан у Армана.

Ответом был сладкий стон. Антуан нежно ласкал губами и языком, стараясь как можно глубже вобрать в свой рот шпагу юноши. Минут пять спустя Арман кончил в рот своего учителя и служителя.

Арману хотелось отблагодарить наставника за его ласку. Он также взял в губы длинную шпагу Антуана и принялся посасывать, сначала неумело, потом уже получше. Мальчик был хорошим и старательным учеником… во всем. Плювинель нанизывал его кудрявую голову на свою шпагу, постанывая с закрытыми глазами и иногда направляя действия своего ученика. Затем Антуан вошел в Арманов Храм Содома. Мальчику стало больно, а ведь это было только начало. Впрочем, он и не думал, что может быть иначе, ибо уже в некоторой степени познакомился с тонкой, но ужасно длинной шпагой своего учителя. Но все же он не предполагал, что НАСТОЛЬКО БОЛЬНО!!! Охваченный страстью, Плювинель, не контролируя свою силу, вонзился в него весь сразу наполовину, а вторым толчком вошел уже полностью. Юноша пронзительно вскрикнул, из светло-голубых глаз полились слезы. Каждый толчок причинял ему страшную боль. Но он превозмог ее, пересилил себя, ибо не жалел о происходящем и, в своем роде, был благодарен учителю.

— Спасибо… — зашептал он, когда все кончилось.

Антуан целовал его заплаканные глаза, лицо, шею, иногда шепча что-то успокаивающее и уговаривая, как ребенка. Впрочем, Арман, в сущности, и был еще ребенком. Так Арман познакомился и с ЭТОЙ стороной жизни.

Некоторое время спустя Арман повстречал нового курсанта, одного из многочисленных иностранцев, приехавших открыть для себя «прекрасный вид» Парижа. Это был красивый, смуглый, златокудрый юноша, с гордым лицом и сапфировыми глазами, немного моложе его самого. Их взгляды встретились, и Арман вздрогнул. Он сейчас испытывал противоречивые эмоции. С одной стороны, после того, что юноша испытал со своим наставником, ему захотелось узнать, «а этот каков?», ибо этот златовласый херувим очаровал его своей красой, с другой… ему почудилось, будто они уже когда-то знали друг друга и были отнюдь не друзьями… В глазах незнакомца Арман прочитал те же мысли.

«Кто же ты?»

Это был Джордж Вилльерс, будущий герцог Бэкингем.

Арман обратился своим мысленным взором к тем временам, когда он звался Светозарным Люцифером, Денницей, и любил он брата своего Михаила Архангела, пока между ними не встала Она, Барбелло. Они ревновали ее друг к другу и… друг друга к ней. Но выбрала она Люцифера и последовала за ним после его мятежа. Михаил же не простил этого и возглавил небесное воинство, одержавшее тогда верх над его братом, поставил ногу свою на грудь побежденного. Он же и испросил у Иеговы в качестве награды проклятие, поразившее память Барбелло, заставив ее забыть всю любовь к Падшему. Но она уже не была ангелом, она теперь была демоницей, чужой и для Михаила. Отблеск бесконечности, который он когда-то видел в глазах Михаила, виделся теперь ему в глазах этого юноши.

— Не может быть… — прошептал он.

В то время, когда Арман постигал первые уроки… наук, любви и жизни, в женский монастырь, находившийся в далеком Армантьере, подкинули новорожденную девочку.

— Ты только взгляни на нее! — говорила одна, молоденькая монашка другой — уже не очень молодой толстушке. — Чудесная малышка!

— Да, она — просто ангел! — восхищенно закивала та.

Но все их веселье сменилось страхом, когда на левом плечике подкидыша они обнаружили родинки в форме трех шестерок.

— О Господи, да не воплощенная ли это Вавилонская Блудница? — испугалась молоденькая, — как думаете, сестра Августина?

— Сестра Мария, — ответила толстушка, — меня тоже пугает этот знак! Что касаемо Блудницы, до сих пор считалось, что это аллегория, подразумевающая языческую Римскую Империю. Но что, если это воплощенная первая женщина?

— То есть Лилит?

— Именно! А знаешь, сестра Мария, отнесем-ка мы ее настоятельнице. Думаю, она даст нам хороший совет.

Мать-настоятельница — нестарая еще женщина, блиставшая остатками былой красоты, сначала с умилением взглянула на кроху, потом, увидев роковую отметину на ее плече, побледнела. Мать Иоанна была дочерью своего времени со всеми вытекающими, но когда эти невинные голубые глазки, распахнувшись, посмотрели на нее, а крохотные ручки потянулись к ней, как к матери, она сразу же приняла решение:

— Нет греха страшнее, чем убийство ребенка. Пусть эта девочка растет в нашей обители, крещение и должное воспитание сделают из нее божье дитя.

Сказано-сделано. Девочка, не смотря на свой явный испуг, была крещена с именем Анна. Когда было совершено это действо, день, внезапно, превратился в ночь, ибо Госпожа Ночи — Луна полностью закрыла собой солнце. Наступило солнечное затмение — явление, вызывавшее в те далекие времена ужас и ожидание конца света. Монахини суеверно перекрестились.

— Конец света наступает, грядет Антихрист покарать нас за грехи великие! — пролепетала толстая сестра Августина.

— Мы прокляты тем, что взяли этого ребенка! — заверещала сестра Мария.

— Успокойтесь! — строго сказала мать-настоятельница. — В этом затмении нет ничего необычного, а убиение невинного дитяти и есть проклятие.

— Ничего необычного? Затмение ни с того ни с сего? Сколько раз в жизни вы такое видели? — сестра Мария была паникершей.

— Да замолчите наконец! — прикрикнула мать Иоанна. — Отец небесный, прости нас грешных…

Прелестная малютка росла не по дням, а по часам, и было видно, что она станет настоящей красавицей. Также по мере ее взросления становилось все заметней, что нрав у нее далеко не ангельский.

Итак, Анна подрастает в монастыре, пугая добрых монашек, неукротимым нравом, независимостью и своими проделками.

Однажды девочка попросила позволить ей заняться иконописью и такое дозволение получила. Вскоре работа была готова. Все бы хорошо, вот только на иконе был… Пилат. С нимбом на голове.

Увидев ее рисунок, мать Мария изменилась в лице и побледнела, ее глаза словно говорили: «Я всегда знала, что добром то, что мы растим это исчадие ада не кончится!»

— Что ты сделала, Анна?! — воскликнула она. — Окстись, грешница!

— Но, во-первых, Пилат же пытался спасти Христа, — возразила девочка, — во-вторых, в некоторых местах он, действительно, канонизирован. А некоторые считают, что он был тайным учеником Христа.

— Ты — еретичка! Ужо я матери-настоятельнице скажу. Она примерно накажет тебя!

Девочку ввели в темный и душный кабинет настоятельницы.

— Вот. Смотрите, какая «прекрасная» работа! — крикнула Мария.

Мать Иоанна посмотрела на рисунок, потом подняла глаза на его автора. Девочка очень повзрослела и похорошела за последнее время. Белокурый ангел с небесно-голубыми глазками и перламутровыми щечками. Добрая мать-настоятельница питала слабость к таким ангелочкам…

— Сестра Мария, оставьте нас одних! — повелительно сказала она молодой монахине.

— Мать настоятельница? — вопросительно взглянула на мать Иоанну девочка, когда сестра Мария вышла.

Мать Иоанна не сразу заговорила с девочкой. Какое-то время она молча, с плотоядной улыбкой разглядывала прелестное белокурое дитя. Обреченная на воздержание, нестарая еще аббатиса любила забавы с молоденькими девушками и едва вступавшими в жизнь девочками.

— Анна, знаешь ли ты, что жива и воспитываешься здесь лишь благодаря мне?

— Да, я слышала, что вы не дали мне умереть.

Девочка смотрела на мать-настоятельницу почти без страха.

— Именно, — протянула мать Иоанна. — И вот, как ты благодаришь меня за оказанные милости: непослушанием, своим поведением, а теперь ЭТО.

— Но… Но мать Иоанна, — искренне не понимала девочка, — разве приговорили Христа к смерти не иудеи? В то время, как Пилат не нашел в нем зла?

— Ты — смышленая девочка, Анна, — проговорила Иоанна. — Но твой ум и способности надо направить в нужное русло. А за свои еретические мысли ты будешь наказана, будешь сидеть взаперти, на хлебе и воде… Но, — настоятельница улыбнулась, — ты можешь испросить себе прощение, и я закрою глаза на твои грешки, просто будь послушной девочкой…

Не дав девочке опомниться, мать Иоанна принялась стаскивать с нее одежду. При виде обнажившихся маленьких сладких грудок, она облизнула губы, затем своими тонкими цепкими пальцами стала щекотать соски Анны, а ее язык проник в ротик девочки.

Анна сначала даже не знала, что делать, на ее крики никто не прибежит, а на хлеб и воду ей тоже не хотелось. Она, казалось, ласково поглядела на Иоанну… И тут раздался крик последней.

— Мои глаза! Я ослепла! — завизжала Иоанна, отчаянно растирая глаза, словно выжженные кислотой. — Что ты сделала, маленькая ведьма?!

— Честно говоря, не знаю… Я на вас только посмотрела. А кто вас наказал за педофилию — Бог или Люцифер — вам видней.

— Ты… ты… Я добьюсь того, что ты будешь сожжена на костре, маленькая дрянь!

— Если я невинна перед Богом, Он сбережет меня от костра. Если же виновна, а правы перед ним вы, то Он бессилен спасти даже преданных. В любом случае, вы проиграли. — спокойно и с достоинством проговорила Анна.

— Пусть же будет по твоему слову, проклятая колдунья! — прошипела ослепшая настоятельница.

На площади был зажжен костер, и на него должна была взойти юная ведьма Анна. Кротость, с которой вела себя девочка, свойственная ее возрасту невинность и очаровательная внешность заставили пришедших поглазеть на сожжение ведьмы зевак, жалеть белокурую малютку и мысленно проклинать «черных ворон»-монахинь. Внезапно началась гроза. Дождь полил такой силы, что и костер смыло, и некоторых присутствующих унесло. Мать Иоанна была убита молнией.

— Это святая! — раздались крики в народе. — Господь спас ее и поразил ее преследователей!

Некоторые вставали на колени перед девочкой.

Увидев случившееся, монахини решили и вправду объявить девочку кем-то вроде святой, что, к тому же, привлекло бы в их монастырь паломников, дары и вспоможения. Новая настоятельница побоялась чем-либо осложнять жизнь девочки.


Глава восьмая
Большой плут. Лолита семнадцатого века

Пять лет спустя.

Арман успел уже добиться больших успехов в фехтовании и верховой езде, казалось его ждала блестящая военная карьера. Тем более, что юноша с детства зачитывался историями о подвигах Александра Македонского. Но неожиданно (хотя, на самом деле, не так уж и неожиданно) домашние обстоятельства побудили его отказаться от военной карьеры и перейти в духовное звание. Люсонское епископство, бывшее за последнее время наследственным в семье дю Плесси, предназначалось его брату Альфонсу, но тот не смог его наследовать по причине своего явного безумия, ибо за все эти годы его душевное состояние лишь ухудшилось. Потомок Каина и воплощение Люцифера получал епископское одеяние. Черный священник, сын Сатаны…

Арману шел только двадцать второй год и, следовательно, еще не исполнилось возраста, требуемого церковными законами для посвящения в епископский сан. Но юноша с иконописным лицом, с глазами то серыми, как туча, то голубыми, как ясное небо и с необычным родимым пятном под волосами, отправился в Рим. Он не боялся разоблачения, а кроме того, знал один секрет папы.

В дни своей юности его святейшество увлекался чернокнижием. Однажды юноше удалось призвать суккуба. Явившаяся ему красотка с рожками на ярко-рыжих волосах, истинно бесовскими глазами и перепончатыми крыльями за спиной, назвалась Барбелло. Она посулила ему несметные богатства и тиару понтифика в обмен на то, что каждую ночь она будет приходить к нему, лаская и, заодно, подпитываясь его энергией. Кто не рискует, тот не выигрывает, и молодой человек ответил согласием на ее предложение, о чем не жалел… по сей день, уже будучи папой. Перед этим-то папой и пришлось произнести речь на латыни юному Арману дю Плесси.

Его святейшество остался доволен ею, но по окончании ее, окинул недоверчивым взглядом тонкое, бледное лицо Армана, в котором до сих пор было что-то детское, и его хрупкую фигуру, после чего спросил:

— Эмм… сын мой, вам точно уже есть двадцать три года?

— Да, ваше святейшество, — не моргнув глазом, соврал Арман, казавшийся моложе даже своего НАСТОЯЩЕГО возраста.

— Ну что же, сын мой, коль так, даю вам свое благословение, — проговорил папа.

По окончании обряда юноша неожиданно пал ниц перед папой, даже пустив слезу и, надо сказать, что выражение грусти очень шло его прелестному, женственному лицу.

— Ваше святейшество, — сказал юный обманщик со слезой в голосе, — простите мне великий грех! Я солгал вам, мне вовсе не двадцать три!

«Честно сказать, так я и подумал…» — мысленно сказал себе папа, а вслух произнес:

— Из вас, молодой человек, выйдет большой плут. Но! Сейчас вы в моей власти, и я волен сделать с вами все, что захочу…

Арман улыбнулся:

— Ваше святейшество ошибается, это я волен сделать с вами все, что захочу, в особенности призвав легионы демонов! А еще… я знаю ваше прошлое.

— Какое прошлое? — побледнел папа.

— Вашу встречу с прекрасной Барбелло.

На лице мальчика неожиданно проступили черты Люцифера, и папа вскрикнул:

— Ты уже пришел за мной?

— Пока нет, — тонко улыбнулся Арман-Люцифер. — Мне лишь нужно содействие вашего святейшества в некоторых делах. В противном случае…

— Никаких противных случаев молодой человек, — папа не мог сказать «господин мой» или Люцифер, ибо это навело бы на подозрения, если бы кто-нибудь услышал, — между нами была договоренность, а раз ее соблюдаете вы, то поступаете со мной честно, а на честность надо отвечать честностью, верно? Какие же именно дела вам требуются? Я же не научился вашему искусству настолько, чтоб знать это заранее.

— Пока всего ничего, — все также усмехался Арман, — просто утверждение меня в сане епископа и солидарность с новой политикой, которую вскоре будет проводить некий епископ Люсонский, новый советник ее величества Марии Медичи.

— О, конечно. Я не сомневаюсь… что вы легко сможете пробиться в советники. А уж быть солидарным с вашей политикой — чего проще, нужно будет только знать, какую именно политику вы будете проводить.

Тут появилась Барбелло.

Демонесса стала с игривым видом крутиться перед мужчинами. Арман смотрел на нее с легким презрением, к которому, однако, примешивалась долька грусти. Как он любил ее когда-то… в той, ДРУГОЙ жизни, до своего грехопадения в глазах одних и восстания в глазах других. Но это прошло, его сердце теперь принадлежит Лилит, и он давно чувствует, что его возлюбленная уже воплощена, что она где-то рядом. Скоро он найдет ее…

Анне, продолжавшей воспитываться в монастыре бенедиктинок, в Армантьере шел 14-й год. Жизнь в этой обители страшно надоела девочке, которую монахини продолжали выдавать за святую и показывали всем, как диковинку. А чтение псалтыря и унылые молитвы не нужны были этой дерзкой натуре. Ей хотелось свободы, простора.

Однажды в их монастыре случилось хоть какое-то разнообразие: к ним с поручением приехал некий молодой священник лет двадцати пяти. Анна заметила его горящий взгляд, обращенный на нее.

«Глядит, как кот на сало!» — мысленно хмыкнула девчонка.

Но его можно было использовать в своих целях… Как-то, улучив минутку, священник признался юной деве в любви, пообещав ей райский сад, если она согласна ответить на его чувства.

— Что же вы можете дать мне? — прищурила голубые глаза Анна.

— Свои тело и душу! — пылко ответил молодой священник.

— Принимаю одно, и еще охотнее принимаю другое… — загадочно ответила девочка.

— Но я стану твоей лишь в том случае, если ты поможешь мне бежать из монастыря.

— Будь по-твоему.

Священник и Анна бежали, украв и затем продав священные сосуды, чтобы на вырученные деньги можно было безбедно прожить некоторое время, насколько можно безбедно жить, будучи в бегах. Они перебрались в другую часть Франции, где молодой священник наконец потребовал от девочки выполнения ее части договора. Анна, будто согласившись, отвечала на его пылкие поцелуи и давала ласкать свою прелестную юную грудку. Молодой человек уже начал гладить ее по животу и спускаться все ниже и ниже, как вдруг девушка достала нож и пронзила им грудь священника.

— Ты обещал мне свою душу! — сказала она с улыбкой на устах. Затем вырезала из его груди еще дымящееся сердце и съела.

Лизнув острие ножа, Анна проговорила:

— Прощай, лицемерный святоша, совратитель юных девиц! Твоя душа будет хорошей разменной монетой в низших кругах Ада.


Глава девятая
Анна де Бейль

Следующие пару лет Анна провела в разъездах, переезжая с места на место и выступая то в качестве уличной плясуньи или певицы, то срезав локоны и выкрасив волосы в черный цвет, сменяла женское платье мужским. Кстати, девушка, обладавшая феноменальной памятью и неплохими ораторскими способностями, а также познаниями в богословии, благодаря годам, проведенным в монастыре, будучи в мужской одежде, примерила на себя роль миссионера. Она произносила весьма удачные проповеди на постоялых дворах и в тавернах.

Так продолжалось, пока судьба не занесла ее в Берри. Услыхав о тамошнем молодом виконте Оливье-де Ла Фере, девушка решила, воспользовавшись чисто женскими штучками, влюбить его в себя и женить на себе. В тех краях она стала зваться Анной-де Бейль, вновь одев женскую одежду, отрастив волосы и называя себя сестрой того самого священника, незадачливого соблазнителя.

Однажды в весеннем лесу молодой виконт де Ла Фер встретил белокурую девушку в белом платье и с букетиком незабудок в руке. Она показалась ему дриадой или лесной феей.

— Кто ты, прекрасная девица? — несколько смутившись, прошептал виконт.

— Меня зовут Анной-де Бейль, — очаровательно улыбнувшись, отвечала красавица. — Мы с покойным братом-священником недавно перебрались в эти места, но он потерял рассудок и, оставшись без присмотра, покончил с собой. Я осталась одна на белом свете, ибо мы были сиротами.

— Мое имя Оливье де Ла Фер, — ответил юноша.

Анну почему-то поразил звук его голоса… так, как-будто она его уже где-то слышала. Девушка пристально смотрела в черные глаза молодого виконта, разглядывала его бледное, аристократичное лицо и статную фигуру, и ей начинало казаться, что когда-то очень давно, в прошлой жизни она уже видела эти лицо и глаза, видела и любила, пока он не предал ее… Он? Кто он? Перед глазами Анны стали представать картины из той самой другой жизни, другого мира. Тогда ее звали Лилит, его — Адам, и они любили друг друга, но для него предрассудки и гнев божий оказались важнее… или он любил ее меньше, чем она его.

Анна отогнала от себя эти видения.

«Мда, думала соблазнить и графиней сделаться, а похоже, что сама угодила в сети и напридумывала невесть что… Не может этого быть. Померещилось…»

— Ты, действительно, такая красивая или только кажешься? — загадочно спросил Оливье.

— О чем вы? — как-то по-детски улыбнулась она.

— Ты просто очаровательна!

— Спасибо за комплимент, — все также улыбаясь, ответила Анна.

— Эмм… А давай, может, прогуляемся? — немного неуверенно предложил молодой виконт, еще не умевший разговаривать с женщинами.

— Я не против, — ответила девушка, позволив Оливье нежно взять себя за руку.

Они вместе шли по лесу, и будто невзначай виконт робко поцеловал девушку. Анна, обвив руками его шею, отвечала на его поцелуй с искренней пылкостью.

— Прекрасная Анна! — он смотрел на нее, как на божество.

— Ах, Оливье, что вы делаете! — словно опомнившись, девушка с притворной стыдливостью высвободилась из объятий юноши.

— Не уйдешь! — игриво смеялся виконт, поймав девушку и гася сопротивление.

Гневаясь да не очень, девушка вновь позволила ему заключить ее в объятия, и он принялся целовать ее глаза, губы, шейку. Пальцы виконта потянулись к крючкам ее корсажа, но Анна остановила его со словами:

— Я согласна принадлежать лишь супругу.

— Тогда почему бы тебе не стать моей супругой? — улыбнулся он, — кстати, у меня не будет тещи, а у тебя не будет свекрови!

— Не так быстро, — ответила Анна, ничем не выдав своей радости. — Чем больше в сердце гордости, тем труднее бывает покорить его. А я горда.

— А мне нравятся крепости, которые трудно покорить, — сказал молодой виконт, поцеловав ее руку даже с почтением.

Оливье проводил ее до дома, находившегося на краю их, графов де Ла Фер, владений. С тех пор они стали встречаться либо на том же месте в лесу, либо в церкви, словно случайно. Вначале они беседовали на самые разные темы, став близкими друзьями, держались за руки, целовались. Постепенно Анна позволила ему большее, но последней черты они не переступили.

Время спустя, он вновь предложил ей стать виконтессой де Ла Фер, и на сей раз получил согласие. Молодой виконт, как преданный традициям молодой дворянин и хороший сын, решил представить свою невесту отцу, чтобы получить его благословение.

— Я против, — объявил старый граф.

— Но почему, отец? — с отчаянием в голосе спросил Оливье.

— Никто не знает, из какого она рода.

— Она будет принадлежать к нашему славному роду, отец, когда я дам ей свое имя, — ответил Оливье.

— А к какому принадлежала? — поджал губы его отец.

— К роду де Бейль, и он достаточно древний, поверьте, — заговорила Анна. — Его основателем был Жан II.

— Ну, не такой древний, — улыбнулся граф, — но достойный род, только не могу ли я ознакомиться с бумагами, подтверждающими, что вы из столь славного рода?

— Да, я берусь предоставить их в ближайшее время, — ответила девушка. Она подняла на него свои светлые, до странности светлые, голубые глаза и впилась в него взглядом, в котором старику почудилось что-то зловещее. Внезапно, он упал мертвый.

— Отец! — кинулся к нему Оливье.

…После похорон отца и дней траура по нему, Оливье женился на Анне. Он увез ее в свой замок и сделал из нее первую даму во всей провинции. Она отлично справлялась с этой ролью, и общество было поражено красотой, умом и манерами молодой графини, признав молодого графа де Ла Фер и его супругу наипрекраснейшей парой со времен Адама…

Их первая брачная ночь, как и все последующие ночи, была проведена в полной темноте, очевидно из-за стыдливости Анны. По крайней мере, так думал Оливье. Он, естественно, был у нее первым, и следующим утром молодые торжественно показали запятнанную кровью простыню.

Высокая, статная, нежная и, вместе с тем, сильная, молодая графиня напоминала златовласую валькирию или Диану и не пропускала ни одной охоты. Однажды во время охоты, на которой она, как всегда была вместе с мужем, скача на коне рядом с ним, Анна упала с лошади и лишилась чувств. Оливье соскочил с коня и метнулся к ней. Заметив, что платье стесняет ее, он кинжалом распорол его, оголив плечи и грудь. И в ужасе отпрянул… на ее белоснежном, округлом плече была дьявольская отметина в форме числа апокалипсического зверя. Его ангел оказался демоном. Суеверие и страх боролись в душе молодого графа с любовью к жене и… одолели ее. Он побоялся разглашения этой роковой тайны и решил самому, в одиночку, отправить демона в женском обличье обратно в преисподнюю, а затем пустить ложный слух о своей смерти, навсегда уехать из этих мест и начать новую жизнь под другим именем. Граф совсем разорвал на графине платье и так, нагой, повесил ее на дереве, а сам ускакал, не оборачиваясь. Ему хотелось кричать и плакать… Началась гроза, и молния угодила в веревку, на которой была подвешена женщина. Анна упала на землю.

В этот самый миг к ней подъехал на черном коне молодой всадник с красивым, бледным лицом. Одежда его являла собой что-то среднее между военной формой и рясой епископа. Аметистовое кольцо рассеивало все сомнения по поводу того, к какому сословию он принадлежал. Это был епископ Люсонский, он же Арман Ришелье, к тому времени успевший побывать фаворитом и советником Марии Медичи, но находившийся сейчас в изгнании после дворцового переворота, совершенного молодым королем, вернее его любовником Люинем. Но Арман прекрасно знал, что это ненадолго…

Арман осторожно поднял девушку на руки, уж ему ли было не узнать супругу в любом обличье…

— Лилит… — шепнул он, — ты в порядке?

— Люцифер… ты нашел меня… — простонала она.


Глава десятая
Красный сфинкс и гасконец. Дуэль

Со времен описанных нами событий прошло девять лет. Арман дю Плесси стал кардиналом Ришелье, фактическим правителем Франции, тем самым Красным Сфинксом, все тайны которого не разгаданы по сей день. Его называли «Макиавелли своего времени», великим умом королевства, но этого даже мало, ибо он был еще более значительной личностью. Анну же все теперь знали как лучшего из его агентов, прекрасного и ловкого, словно ангел тьмы, а, возможно, и любовницу под загадочным прозвищем Миледи.

Сейчас они, находясь в карете, уносившей их в столицу Лилий, обсуждали дальнейшие действия.

— Ла-Рошель — оплот протестантизма должна быть взята, только после этого во Франции могут быть установлены мир и стабильность, ибо она является государством в государстве… — развивал свою мысль кардинал.

Арман мало изменился. Его лицо было по-прежнему прекрасно, но теперь оно стало более утонченным, и на нем была видна усталость — «печать тяжелых дум». Но время пока лишь чуть посеребрило его виски.

— Великолепно, мой Люцифер… — отвечала ему в задумчивости миледи. — А потом?

— Потом мы вступим в Тридцатилетнюю войну, в которой сейчас барахтается вся Европа и, в частности, Германия. Но вступим с той стороны, с какой нас никто не ожидает. Никому, ведь, и представить себе не может такую картину: католический кардинал католической страны посылает свои католические войска сражаться на стороне протестантов против других католиков. — глаза Армана-Люцифера мрачно сверкнули. — Французское превосходство в Европе будет установлено, австрийско-испанская угроза преодолена, испанское владычество уничтожено. Но это еще не все… — он перешел на шепот. — Будет уничтожен сам католицизм — одно из крупнейших течений христианства, а тогда уж примемся и за вчерашних союзников — протестантов. Как тебе мои идеи, Лилит?

— Идеи неплохи, только есть недостаток, пусть маленький, но серьезный. Ты… как бы это сказать тебе… Народ не поймет. Быть может, лучше взяться сначала за протестантов?

— Народ никогда не понимал реформаторов и брал в штыки все новое и непривычное… А народная любовь… я знаю ей цену. — проговорил Арман. — Нет, я считаю, что католичество более сильный противник, к тому же имеющий таких защитников, как Габсбурги. А вот французских протестантов мы сразу прижмем.

Миледи посмотрела в окно кареты и увидела молодого наездника на рыжем коне. Черные волосы, орлиный нос, смуглая кожа — все выдавало в нем южанина, гасконца. Их взгляды встретились, и молодой женщине показалось, что он как-то странно смотрит на нее. Взгляд незнакомца был не просто взглядом восхищенного женской красотой мужчины… здесь было что-то другое.

— Люцифер, — сказала она Арману, — взгляни на этого мальчишку.

— Явно горд. Неопытен. Но амбициозен и с потенциалом, лучше иметь его в нашей гвардии. Хорошо бы Аза… прости великодушно, я хотел сказать «граф Рошфор» привел его в наши ряды. Кстати, учитывая, что его сегодня ждет драка с этими тремя неразлучными иезуитами, можно воспользоваться этим…

— Он видел, как меня повесили, будучи еще мальчиком, и имел сострадание. Похоже, он меня узнал.

— И… он видел метку на твоем плече? — спросил Арман.

— Да. Но думаю, что он встанет на нашу сторону. Он из рода Д;Артаньянов, той ветви, что сражалась бок о бок с отцом его величества.

— Ладно, потом решим, что с ним делать! — бросил Арман. — А теперь… скоро в Париж тайком приедет герцог Бэкингем, дабы встретиться тайком с королевой. Убей его! Он должен быть мертв, иначе мертвы можем стать мы. Что-то мне подсказывает, что это воплощенный Михаил, присланный Иеговой мешать нам и рожденный на острове Ангела.

— Михаил? Не много ли это для любимчика короля Якова? — насмешливо проговорила Анна. — Сдается мне, что тебе просто не нравится то, что молодая королева предпочла его тебе, ответив отказом на твое предложение помочь с рождением наследника.

— А разве не хитрейшая уловка могла бы быть? Он же вызывает меньше опасений.

— Может, ты и прав, — отвечала миледи. Затем она нежно накрыла его руку своей. — Ну, не сердись. Я это не серьезно. Я знаю, что ты не любишь австриячку, но что будет только справедливо, если тебе наследует твой сын. А Бэкингема я устраню.

Тем временем, гасконский юноша по имени Шарль Д;Артаньян продолжил свой путь в Париж.

Шарлю пришлось долго ожидать аудиенции у капитана мушкетеров-де Тревиля, ибо он намеревался вступить в его роту. Это несколько разочаровало молодого провинциала. Да и прием был не столь радушным, как он ожидал. Да, когда-то Тревиль сам был гасконским юношей-искателем приключений. Звался он Труавиль и без приставки-де, был сыном торговца, а также дружил с отцом Шарля. Но эти времена прошли и, став важной персоной, капитан не желал вспоминать о них. Он сказал юноше, что тот может быть принят в роту только совершив какой-то грандиозный подвиг или отслужив определенный срок. Впрочем, добавил он, его всегда могут принять в гвардию кардинала, где не столь щепетильны в таких делах.

— Что ж. Примерно так я и думал. — склонил голову юноша.

Надменный жест Тревиля и его равнодушная физиономия дали понять Шарлю, что аудиенция закончена.

Выходя из кабинета, гасконец был зол как сто чертей. Ему хотелось на ком-то сорвать свои злость и обиду. К тому же, он помнил слова отца, советовавшего ему побольше пускать в ход их фамильную шпагу и ввязываться в дуэли по любому поводу, тем более, что они запрещены. Он столкнулся с каким-то высокомерным мушкетером, в котором сразу чувствовалась природа.

— Что — выставил вас наш капитан? То-то же, не всякому провинциалу претендовать на мушкетерское звание!

За углом усмехнулся Рошфор — человек кардинала, обладавший мефистофельской внешностью, но его не увидели.

Шарль поднял на насмешника мрачный взгляд, не суливший ему ничего хорошего.

— Да как вы смеете?! — вскричал он в сердцах.

— Ищете ссоры? — произнес Атос, но тут же был узнан юношей.

— Я не ищу ссоры с палачами.

— С палачами? Вы на что намекаете?

Бывший граф де Ла Фер побледнел.

— Вы повесили свою жену.

— Да как ты смеешь клеветать на дворянина, щенок?! — воскликнул Атос с оскорбленным видом.

— Похоже, вы безумны, юноша, мне жаль вас, — пожал плечами Атос и намеревался идти дальше, когда Д;Артаньян догнал его.

— Стойте, сударь! — крикнул он. — Я вас вызываю на дуэль. Выходите, коль не трус!

— Никто не смеет обвинять меня в трусости, — мрачно проговорил Атос, побледнев от гнева. — Тем более, какой-то деревенщина из Гаскони.

Оливье задело напоминание об ужасных событиях, которые он старался забыть, но он умел скрывать свои чувства, это гасконец понимал, как понимал и то, что вот на труса он, как раз, среагирует.

— Мне кажется, не вам говорить, что гасконцы — необразованные деревенщины, ибо одному из них вы подчиняетесь, но предлагаю поговорить об этом в полдень, у монастыря Дешо.

— Не имею возражений, — отвечал юноша и двинулся дальше.

Но, кто ищет приключения на свою за… бесстрашную голову, тот их всегда найдет. Увидев двух целующихся мушкетеров, один из которых был силач с надменным и, вместе с тем, наивным лицом, а другой — обладатель прекрасных черных кудрей, лукавых глаз, нежной кожи и точеных рук — имел в своей внешности что-то женоподобное.

— Я ничего не видел! — не преминул ляпнуть юноша.

Парочка оторвалась друг от друга, и силач воскликнул:

— Чего вы не видели?! Это было просто дружеское объятие, прощание товарищей!

— Простите, я ошибся! Конечно же, мне не следовало вмешиваться!

Но здоровяку, похоже, хотелось поссориться:

— Так-так… Сразу на попятный?

— Портос, успокойтесь! — положил свою нежную руку на плечо великана-мушкетера его женственный друг. — Этот юноша просто наивен и еще не обучен хорошим манерам, ибо по его одежде и выговору видно, что он прибыл из провинции.

— Наивен, возможно, а вот за хорошие манеры с меня причитается! — сапог впечатался в красавчика, и он упал лицом в грязь.

— Бесподобно, — захохотал Портос, — Арамис, друг мой, можете же и в грязь лицом, лишь бы не ударили! Ловко вас провинциал свалил!

Арамис закипел:

— Портос, в следующий раз на лбу вам напишу, что вы — дурак! А с вами, юноша…

— Да-да, в час у монастыря Дешо! Жду вас, господа!

Молодой гасконец стал готовиться к бою. Со свойственной молодости бесшабашностью, усиленной южной кровью, он ожидал час дуэли почти без страха за свою жизнь, ибо твердо был уверен, что победит, пусть ему и придется драться аж с тремя противниками.

Строго в назначенное время пришли все трое.

— Портос? Арамис? — удивился бывший граф де Ла Фер. — Что вы здесь делаете?

— У нас дуэль с этим господином, — поджал губы женственный мушкетер.

Портос, молча, воинственно крутил ус.

— Но… и у меня с ним дуэль! — воскликнул Атос. — Как же быть?

— Я могу дать удовлетворение каждому из вас, господа, если обещаете нападать поодиночке, а не все вместе! — гордо отвечал храбрый гасконец.

— Вы — храбрый юноша, но придется признать, что коль вы знаете мою тайну, я буду вынужден умереть, либо убить вас, третьего не дано, — вздохнул Атос.

Тут, словно из ниоткуда, появился Рошфор.

— Шевалье д;Артаньян, — проговорил он с тонкой улыбкой, — у меня тоже кое-какой интерес в этой деле… В общем, разрешите составить вам компанию. Пока вы деретесь с Атосом, я подерусь с его товарищами. Эти три иезуита задолжали мне дуэлей.

— Иезуита? — удивленно переспросил юноша. Он был наслышан о коварстве «псов Господних», но не представлял, что может столкнуться с ними лицом к лицу, тем более, в качестве мушкетеров. Да и Портос уж точно мало походил на члена этой организации, а вот Атос и Арамис… кто знает, кто знает…

— Да, они члены Ордена иезуитов, а Арамис их магистр.

— Надо же… — проговорил гасконец. — Ну, что же, я готов сразиться с мушкетерами и иезуитами в одном лице. В особенности, с одним из них… — он бросил взгляд на Атоса.

— Ну так не начнем ли? Гвардия предупреждена, дуэли не будут мешать.

— Тогда к бою, господа! — тряхнул чернявой головой Шарль и стал в позицию.

— Сколько вам лет, юноша? — неожиданно поинтересовался Атос.

— Восемнадцать. А что? — приподнял бровь гасконец.

— Эх, — вздохнул Оливье, — меня назовут убийцей детей. Но иначе я не могу.

Их клинки схлестнулись, и граф поразился бешеному темпу, который задал ему этот юноша.

— Где вы так научились фехтовать? — спросил он.

— Меня обучал отец.

— И?

— Больше никто.

— Не может быть!

— Но это так! Защищайтесь, сударь!

— Так ваш отец был из Артаньян-Кастельморов? — ловко отбивая атаки Портоса и Арамиса, поинтересовался Рошфор. — Кстати, Атос прав, у вас, действительно, странная манера боя.

— Он самый! — крикнул Шарль, парируя очередной выпад Атоса. — А что же в ней странного?

— Просто здесь это не принято, — произнес Рошфор, аккурат в момент, когда Атос упал, пронзенный шпагой Шарля, — по дуэльному кодексу, метаться вокруг противника, а в вашем случае принята итальянская манера, то есть не размыкать клинки и стоять на месте, да и шассона здесь не знают.

— Эмм… — почесал за ухом Шарль. Он не понял ни черта из сказанного симпатизирующим ему незнакомцем, но решил сделать вид, что понял все. — Конечно-конечно… шассон. — пробормотал он. — Послушайте, мой противник повержен… может, вам помочь?

— Хорошо, возьмите на себя Портоса, а с Арамисом у меня счеты.

— Как скажете, сударь! — весело ответил Шарль и подскочил к силачу Портосу, атаковав его.

Портос, как ни странно, не попадал по юноше.

— Что это с вами, сударь? Фехтовать разучились, что ль? — насмехался молодой гасконец. — Должно быть, вам вес мешает!

— Я весом не только в физическом смысле, — зарычал Портос, — кроме того, вы на что это так тонко намекаете, сударь мой?

— На толстые обстоятельства! — гасконец едва не расхохотался прямо в лицо противнику.

Портоса эти насмешливые слова юноши окончательно вывели из себя, и он стал с бешенством кидаться на него, делая ошибку за ошибкой. Внезапно Портос, словно отброшенный какой-то дьявольской силой, врезался в стену. Гасконец, которому, казалось, помогал сам черт, одерживал победу.В это самое время Рошфор сводил свои счеты с Арамисом, очевидно решив разукрасить его прелестное, словно у Купидона, личико.

— Отступаем, ибо наши жизни больше нужны Ордену и его делу, — крикнул магистр, — это приказ!

— Ну, что же, — проговорил великан-мушкетер, очень быстро пришедший в себя, поскольку для его железного черепа даже каменная стена не представляла опасности, что в другое время дало бы повод Арамису пошутить, что в голове у его друга все равно пусто, — ну, что же, ты наш магистр, и я подчиняюсь тебя!
Атос некоторое время медлил, но под упорным взглядом Арамиса, сложил оружие сказав, что долг перед Орденом важней.

— Что же, Д Артаньян, признаться, я впечатлен, — произнес Рошфор. — Кстати, его преосвященство… и дама с меткой — та самая, она выжила исключительно благодаря его преосвященству — да и я тоже были бы рады видеть вас в наших рядах, если только вы не роялист.

— Я пока не принадлежу ни к одной из придворных партий, — проговорил юноша, немного удивленный тем вниманием, которое оказывали ему. — Но не вижу причин сказать «нет». Ответьте лишь, почему именно я? Что я сделал такого особенного, чтобы обратить на себя внимание его преосвященства?

— Ну, во-первых, вы очень уж рьяно высказали свое неодобрение по поводу повешения девушки с тремя шестерками на плече, а она для кардинала является особенным человеком, Анна считает вас перспективным, и я тоже. Раз уж вы посвящены в некие тайны…

— Ясно. Я слишком много знаю, и выбор у меня невелик. Я принимаю ваше предложение.


Глава одиннадцатая
Кабинет кардинала. Арест Констанции

Рошфор доложил Ришелье, что привел Д;Артаньяна, а также, что этот мальчишка из Гаскони, не смотря на свой юный возраст, одолел самого Атоса.

Кардинал пожелал увидеть этого многообещающего молодого человека. И вот Шарль, находясь в Пале-Кардиналь, в кабинете со стенами, увешанными разного рода оружием и в то же время благоухающем вербеной, в кабинете, населенном кошками — белыми, черными, рыжими, полосатыми, ступавшими бесшумно и казавшимися бесплотными духами-охранителями этого дворца и его хозяина, разглядывал сидевшего за столом и что-то записывавшего в тетрадь человека в красной мантии. Он был еще не стар, напротив, находился в расцвете сил и, будь цвет его лица менее болезненным, его можно было бы назвать очень красивым мужчиной.

Кардинал поднял голову и проговорил:

— Здравствуйте, шевалье д;Артаньян. Рошфор, так это он нанес Атосу такой удар, что он до сих пор не оправился?

— Он самый, монсеньор, — отвечал Рошфор, почтительно, но с чувством собственного достоинства, поклонившись.

Д;Артаньян же был так поражен всем происходящим, что даже забыл сделать это.

— Зд… здравствуйте, ваше преосвященство! — наконец, выдавил из себя Шарль.

— Ну, не смущайтесь так. Поразить Атоса - это, поверьте мне, немалое достижение. — улыбнулся Арман Ришелье.

— Благодарю вас, монсеньор! — отвечал юноша, все же покраснев, но потом взяв себя в руки. — Чем я могу послужить вам и Франции?

— А чем бы вы хотели заниматься?

— Тем, что лучше всего умею — работать шпагой.

Кардинал пристально смотрел на него:

— А что вы скажете о зачислении в мои мушкетеры к господину де Кавуа? Также вы можете пойти под начало Рошфора, но там трудней.

Юноша задумался. Скорее всего, ему больше подошло бы стать мушкетером кардинала, то бишь гвардейцем. Но он не искал легких путей. Да и служба под началом Рошфора, должно быть, полна приключений, а Шарль являлся их искателем и любителем.

— Монсеньор, я выбираю второе! — твердо отвечал гасконец.

— Очень хорошо, сударь. Вы будете зачислены к моему конюшему де Рошфору, — эта фраза кардинала отнюдь не обидела гасконца, ибо эта должность не имела ничего общего с конюхом, конюшим в те времена назывался кто-то вроде главы сената, — также он является исполнителем особых поручений, вместе с леди Анной, у коей метка на плече. То есть вы будете находиться в спецотряде.

— Это очень большая честь для меня, монсеньор, — юноша, наконец, поклонился. — Каким же будет мое первое задание? Я хочу показать себя в деле!

— О да! Ее величество, мягко говоря, неверна его величеству… Я это к тому, что нужно помешать ее камеристке в некоторых делах…

— Эмм… Я бы предпочел лучше воевать с мужчинами, нежели с женщинами! — отвечал горячий гасконец.

— Это благородно. Но мужчины там найдутся. Не думаете же вы, что нам никто не будет мешать?

— Хмм… Верно! Вы поистине мудры, ваше преосвященство. Так что же, конкретно, от меня потребуется?

— Королева подарила английскому герцогу Бэкингему, фавориту короля Англии, подвески, кои, в свою очередь, подарил ей король… Так вот, Констанция Бонасье, камеристка королевы, должна будет предоставить королеве кандидата — того, кто привезет ей подвески … съездит в Англию. Вы справитесь с охраной… Анна возьмет на себя девушку, она это умеет. Вы, Рошфор и Дебурне поедете в Англию… за подвесками, которые потом передадим его величеству.

— Слушаю, монсеньор! Ну, а потом?..

— А потом вы получите дальнейшие инструкции.

— Я постараюсь оправдать доверие, которым вам угодно было почтить меня, монсеньор, — снова отвесил поклон Шарль.

Когда Д;Артаньян и Рошфор вышли из кабинета кардинала, оставив его одного, он занялся делами, принявшись что-то чертить на огромной развернутой карте Ла-Рошели, об осаде которой уже подумывал.

Время спустя одиночество Армана было нарушено приходом его племянницы Мари-Мадлен-де Комбале — очаровательной молодой брюнетки лет двадцати пяти, с нежными чертами лица, вишневыми глазами и носом с небольшой горбинкой. Мари-Мадлен вышла замуж в шестнадцать лет за Антуана-де Рур-де Комбале, человека намного старше ее, которого она никогда не любила и который так и не смог внушить ей любовь к себе. Хотя, возможно, ему просто не хватило на это времени, ибо он рано скончался, оставив Мари вдовой. Детей у них не было, придворная жизнь племянницу Ришелье мало интересовала, поэтому она решила уйти в монастырь и явилась к своему дяде, просить у него разрешения на этот серьезный шаг.

— Здравствуй, милый дядя, — сказала она печально, входя в кабинет.

— Здравствуй, Мари! — тепло ответил он. — Что тебя беспокоит?

Девушка вздохнула и немного помолчала, находя подходящие слова для ответа.

— Я несчастлива, дядюшка, — наконец, проговорила она. — А в жизни я не нашла для себя места и, поэтому хочу стать монахиней-кармелиткой.

Арман посмотрел на нее и тихо сказал:

— Ваше место не в монастыре, дитя мое.

— А где же, милый дядя? — спросила она, подняв на него свой нежный и печальный взор.

— Оно здесь, рядом со мной! — проникновенно отвечал он.

Мари-Мадлен, в свою очередь, взглянула на дядю Армана, и лицо его показалось ей прекрасным. Как она раньше этого не замечала? Девушка порывисто поцеловала его в губы. В этот момент вошла миледи.

— Монсеньор? — вопросила незаметно вошедшая миледи.

Арман легонько отстранился от Мари.

— Анна? — только и сказал он.

«Только сцены ревности мне сейчас не хватало. Впрочем, думаю, моя Лилит не похожа на остальных женщин.» — подумал Арман.

Мари-Мадлен не очень обрадовалась появлению этой клевретки кардинала, которую считала не совсем к нему равнодушной.

Миледи, однако, не показала своей ревности. Мало того, она давно подозревала о намерении молоденькой племянницы кардинала уйти в монастырь в поисках коль не земного рая, так небесного, и решила помочь Арману показать Мари прелесть земных утех.

— Я все поняла, монсеньор и не стану мешать вам. Более того, я хочу присоединиться. — проговорила она, с соблазнительной улыбкой на устах.

Затем Анна подошла к ошеломленной происходящим Мари, принявшись целовать девушку и на ходу расстегивать своими ловкими пальчиками ее корсаж. Освободив племянницу Армана, а затем и себя от одежды, Анна одной рукой ласкала ее нежную грудь, а другой — клитор. Арман, в свою очередь, принялся ласкать языком клитор самой миледи, вздрагивавшей от этих приятных прикосновений. Потом Анна стала вводить во влагалище Мари пальчики, а ее Люцифер начал входить в нее саму, обхватив руками ее груди. Арман двигался, не останавливаясь, в своей Лилит, не переставшей в это же время ласкать Мари, заставляя ее испытывать чудесные ощущения.

…Когда все закончилось, племянница кардинала уже позабыла о своем решении стать монахиней. Кроме того, ей хотелось повторения.

Тем временем, Д;Артаньян и Рошфор подошли к дому Констанции и ее мужа, господина Бонасье.

Хорошенькая галантерейщица, являвшаяся обладательница темно-каштановых кудрей, голубых глазок, вздернутого носика и розовых губок, тогда как ее муж обладал лишь скучной физиономией и большими оленьими рогами, устраивала последнему сцену… не ревности, естественно. Любящая женушка просто хотела отправить мужа в путь-дорогу по одному важному делу, но ехать он явно не желал.

— Подумай, какие щедроты могут посыпаться на нас со стороны моей доброй повелительницы, если ты поможешь ей спастись от ловушки, расставленной этим злым пастырем!

— И не уговаривайте! Вздрагивать при виде каждого красного плаща?! — муж красавицы едва не плакал.

— Мда, — брезгливо скривилась Констанция, — вы трусливая баба, а не мужчина! Но, что если я скажу вам, что вы будете вздрагивать от каждого синего плаща?

— А что, если я сошлюсь на его преосвященство? — вдруг выпалил Бонасье.

Молодая жена с тревогой посмотрела на своего супруга, думая, насколько он сейчас серьезен, ибо угроза со стороны кардинала была нешуточной.

Потом она решила воздействовать на него другим путем:

— Значит, вы, сударь, продали душу дьяволу?

— Не дьяволу, а кардиналу!

— Это одно и то же! — воскликнула с суеверным ужасом, настоящим или притворным, молодая женщина. — Кто говорит «Ришелье» — говорит «сатана».

— Плохого человека Сатаной не назовут.

Констанция всплеснула руками:

— Сударь, вы понимаете сами, что сейчас говорите? Будь здесь мсье Арамис, я бы попросила его кое-что рассказать вам о его преосвященстве.

— Знаю я, что у вас с этим Арамисом! Но лучше быть рогоносцем, чем заключенным.

— Чтооо?! — с возмущением вскричала молодая жена. — Что это за грязные намеки, сударь мой?! Я — порядочная женщина и не позволю себя незаслуженно оскорблять.

Тут в дверь громко застучали.

Констанция встрепенулась.

— Кого это там принесло? — прошептала она, с тревогой взглянув на мужа. Тот задрожал, ибо боялся всех и каждого.

— Откройте! Служба кардинала! — послышалось за дверью.

— Ох, что же делать? — пролепетала Констанция, заметавшись по комнате.
— Что делать, что делать… — тяжко вздохнул господин Бонасье. — Открывать придется.

— Не смейте, вы, болван! — закричала его жена.

Но муж, в последнее время начавший проявлять неповиновение, отворил дверь, и в нее вошли Рошфор и Артаньян.

— Так, — заметил Рошфор, — судя по тому, что мы слышали, к вам, господин Бонасье, у нас нет претензий. Госпожа Бонасье, пройдемте.

Муж Констанции был, конечно, очень боязливым человеком, трепетавшим перед властями, да и с чего галантерейщику быть храбрым, но жену свою он любил, как бы она над ним не издевалась.

— Я уверен, это какая-то ошибка, — начал он, — мою жену обманули другие, высокопоставленные особы, втянув в свои интриги! Она очень наивна, доверчива.

— Замолчите вы, глупец! — с досадой проговорила Констанция.

— Нам известно о высокопоставленных особах. Но у нас приказ его преосвященства.

— Но… но… — начал господин Бонасье.

И тут произошло неожиданное, по крайней мере, для бедного рогоносца.

— Это все он! — вскричала Констанция, указав на пожилого супруга. — Он не смог простить мне, что я, будучи молодой, здоровой женщиной, полюбила одного юношу и изменила ему с ним. Чтобы отомстить мне за это, мой муж вовлек меня в дворцовые интриги, а потом написал на меня донос!

— Отлично, — проговорил Рошфор, которому уже порядком надоела эта супружеская сцена, — тогда прогуляться придется вам обоим.

— Но я… я… я же ничего не знаю! — начал несчастный господин Бонасье. — Могу вам в этом поклясться! А ты, предательница, как ты могла!

— Склонны вам верить, дорогой господин Бонасье. Но… его преосвященство точно не ошибется. Пожалуй, мы устроим вам аудиенцию с ним. Мы-то можем и ошибиться, а он помудрей будет.

Господин Бонасье в ответ промычал что-то нечленораздельное, после чего упал в обморок. Молодая женщина презрительно поджала губы.

— Слабак! — проговорила она.

Ее увели, благо она была простым человеком, который не совладает с воплощенными демонами, а бедолагу-галантерейщика пришлось нести.

По дороге хорошенькая галантерейщица пыталась заигрывать то с Рошфором, то с храбрым гасконцем, но этот номер у нее не прошел, и она была брошена в Бастилию. Галантерейщика же доставили прямо во дворец кардинала, где он очутился в уже знакомом нам кабинете. Уже очнувшийся господин Бонасье сначала с опаской посмотрел по сторонам, потом взгляд его остановился на сидевшем за столом человеке в красном.

— Здравствуйте, дражайший господин Бонасье! — проговорил кардинал. — Искренне сожалею, что так случилось. Но ваша супруга осознанно шла против меня и в некотором роде сама выбрала свою участь.

«Он назвал меня „дражайшим господином Бонасье“ — уже что-то радует!» — подумал галантерейщик, немножко приободрившись.

— Зд… здравствуйте, господин кор… кар., — господин Бонасье запнулся, не зная, как титуловать собеседника, — ваше преосвященство! Эмм… моя супруга… она… ее просто обманули.

— Она обвиняет вас в том, что ВЫ втянули ее в эту историю, сами посудите, если это окажется правдой, это не есть хорошо… Знаете, лично я в это не верю, вы человек порядочный и исключительно из любви к жене говорите это. Но будьте же откровенны… В конце-концов, разве она поступает с вами честно? Покрывает свою повелительницу, коя по сути изменяет Франции, втягивает в это вас, оказывает неповиновение властям, и вдобавок добавляет, что ее подговорили вы!

— Эмм… — начал господин Бонасье. — Наверное, вы правы, ваше преосвященство, но она — моя жена, и я люблю ее.

— Я, признаюсь, честно вас понимаю, ведь я не только кардинал…, но и… Ну, вы меня поняли. Поэтому ее вам вернут, но… подтолкнув к правильному решению… — с улыбкой проговорил кардинал Ришелье.

Простоватое лицо господина Бонасье расплылось в радостной улыбке. Отбивая земные поклоны кардиналу, он загорланил:

— Благодарю вас, кор… кар… ваше преосвященство! Да здравствует великий кор… кардинал!

— Встаньте, друг мой, — милостиво сказал кардинал.

Господин Бонасье неуклюже встал и вновь, запинаясь, принялся благодарить кардинала.

— Простите меня, — проговорил Ришелье, — вы воистину честный человек, вас следует вознаградить.

— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство! — Бонасье принялся целовать руки благодетеля, прежде чем тот успел их отдернуть.

— Ну, полноте, вот держите, — протянул мешочек с деньгами Ришелье, — и идите домой, ваша жена скоро придет.

Бонасье, пятясь задом к двери, продолжал благодарить кардинала и кричать ему здравицы.

— Вот человек, который отныне готов отдать за меня жизнь… и душу, — прошептал Ришелье.


Глава двенадцатая
Двенадцать подвесок и двенадцать кинжалов

Герцог Бэкингем, которого в родной Англии называли — и вполне справедливо — вором и просто кровопийцей, тем не менее был способен на сильные чувства и был безумно влюблен во французскую королеву. Эта любовь сделала его рыцарски отважным, и сейчас он, благодаря герцогине де Шеврез, устроившей эту встречу, находился у ног своей богини, кои он готов был целовать.

— Герцог, — с опаской проговорила Анна Австрийская, — будьте осторожнее, люди кардинала повсюду.

— Да, это коварный враг, ваше величество, — отвечал английский герцог. — Как же я его ненавижу! Мне кажется, ему самому хотелось бы переспать с вами. Я слышал, что он коллекционирует любовниц. — Уж кому-кому, но не Бэкингему было говорить о чужих любовницах, когда он сам завел не только кучу любовниц, но и кучу любовников. Не говоря уже о том, что являлся фаворитом обоих английских королей — сначала отца, потом сына.

— Делать ему больше нечего, — фыркнула королева, — но, все-таки, я же не говорила, что люблю вас.

— Вы не сказали «да», ваше величество, но и не сказали «нет»! — усмехнулся в свои пшеничные усы английский герцог.

— Это безумство! — вскричала она, гневаясь, да не очень. — Знаете, меня преследует страшный сон!

— Поведайте же мне о ваших сновидениях, ваше прекрасное величество! — проговорил Джордж Вильерс, поднеся к губам прекрасные руки зеленоглазой королевы.

— Мне снится, будто вас убивают! Герцог, ради бога уйдите. Если вы умрете здесь, я себе не прощу!

— Не верьте этим глупым снам, милая Анна! — отвечал герцог, пылко целуя ее в губы.

— Нееет!!! — внезапно вскрикнула королева, увидев, что в герцога летит кинжал.

К счастью для себя, но к несчастью для Англии и Франции, герцог успел увернуться. Тогда миледи — а нападение было осуществлено ею — решила метнуть в англичанина второй кинжал. Но тут была атакована она сама.

— Лаудетур Езус Кристос! Сгинет порождение зла! — Арамис ударил ее в бок.

Миледи-Лилит что-то прошипела в ответ, а глаза ее вспыхнули адским огнем. Она попробовала отбить удар магистра ордена иезуитов.

Удар она удачно отбила, но вот герцогу умереть ныне было не суждено, он просто куда-то исчез.

Арамис сотоварищи хотел вновь попытаться поразить исчадие ада, но неожиданно разверзлось поистине адское пламя, и миледи скрылась в нем.

— Ч-что это было? — спросила дрожащим голосом королева у своих верных мушкетеров.

— Миледи — это воплощенная Лилит, а кардинал — сам Люцифер! — отвечал Арамис. — Вот двенадцать кинжалов, освященных Великим Магистром нашего Ордена, ими можно убить их. — он раскрыл перед изумленной королевой ящик с двенадцатью кинжалами, чьи рукоятки по форме напоминали распятия.

— Что-что? — пролепетала королева, чувствуя, что сходит с ума. — Что вы такое говорите, сударь? Вы, видимо, бредите. Кардинал, конечно, дьявол в красной мантии, но не в буквальном же смысле!

— Увы, в буквальном, ваше величество, в буквальном.

— Святая дева, я пропала! — простонала Анна Австрийская, возведя очи горе. — Что же мне делать, как устоять против козней самого сатаны?!

— Сими священными кинжалами можно убить его, но он об этом знает… и будет охотиться за ними. Бэкингем — воплощенный Михаил и на него можно надеяться, но ему подобрали не самое подходящее тело. — поведал королеве иезуит Арамис.

Ее величество ахнула и упала в обморок.

Меж тем, другая троица, состоявшая из Дебурне, Д;Артаньяна и Рошфора, направлялась в Англию.

— Какая унылая страна! — проговорил славный Дебурне. — И какие в ней ужасные туманы!

— Мне больше нравится Рим, — буркнул Рошфор.

— А я вспомнил, почему умею так драться… — сказал Шарль.

— И… почему же, дорогой Д;Артаньян? — спросил у него конюший его преосвященства.

— Кастельмор! Те, кто убьют Кассиэля! — воскликнул Шарль.

— …ангелов дурная стая, что, не восстав, была и не верна… — задумчиво продекламировал он же.

Всевышнему, средину соблюдая.

Их свергло небо, не терпя пятна;

И пропасть Ада их не принимает…

— Иначе возгордилась бы вина. — закончил за него Рошфор.

— Именно. Я серый, я мог примкнуть к любой из сторон или быть против обоих, или, вообще, уйти в сторону… — ответил гасконец. — Но мой выбор за вами, Азазель.

— Значит, вы поняли и то, кем являюсь я? — тонко усмехнулся Рошфор.

— Послушайте, — поморщился Дебурне, — может обойдемся без истинных имен?

— А кто поймет, о чем мы сейчас говорим?

— Ну, на авось в нашем деле нельзя полагаться… Иезуиты, к примеру.

— Ну, эти пролазы… это да. Интересно, чем они сейчас заняты?

— Эти трое или весь орден?

— Орден, вообще, и эти трое в частности.

— Эти трое объясняют королеве что к чему, а, кроме того, они нашли кинжалы мегиддо.

— Но… тогда жизнь его преосвященства в опасности! — Рошфор нахмурил брови.

— А что за кинжалы мегиддо? — поинтересовался Шарль.

— Двенадцать кинжалов из города Мегиддо, освященные Верховным магистром Ордена иезуитов. — отвечал Рошфор-Азазель. — Лишь ими можно убить монсеньора и миледи Анну.

— Арамисом?

— Нет, — ответил Дебурне, — Арамис — Магистр, это примерно, как командор, если сравнивать с тамплиерами, а над ним стоит Великий Магистр или Гроссмейстер.

— Эмм… Как все запутанно! — проговорил Д;Артаньян.

— Ничего запутанного. Если орден сравнивать с государством, то Великий магистр — глава. Арамис, примерно, как конюший.

— Все ясно, — Шарль решил сделать вид, что все понял.

Неожиданно конь Рошфор встал на дыбы, и всадник вылетел из седла.

— Смерть и преисподняя! — воскликнул гасконец, заряжая мушкет, а Дебурне кинулся к товарищу.

— Шарль, — крикнул Рошфор, — в обход! Не останавливайся, это засада!

— Но как же вы? — с отчаянием в голосе спросил Д;Артаньян.

— Делай, как он говорит, — сказал ему Дебурне.

Д;Артаньян послушался.

Вскоре Рошфор вновь был в седле, и они с Дебурне принялись отстреливаться от нападающих.

Тем временем, Д;Артаньян скакал во весь опор пока, наконец, не прибыл в порт.
Внезапно, на худое плечо юноши опустилась чья-то тяжкая длань.

— Извини, малыш, но дальше ты не пойдешь! — пробасил знакомый голос.

Шарль медленно обернулся и увидел великана Портоса.

Д;Артаньян вывернулся.

— Мало прошлого раза? — проговорил он.

— В прошлый раз тебе крупно повезло, молодчик, — отвечал Портос. — А посему, защищайся!

— Будь по-твоему! Атакуй!

Портос атаковал бешеным натиском, но гибкий и юркий, словно угорь, Шарль ловко лавировал между его ударами.

— Ну что, съел?! — Шарль непонятно, как выбил шпагу у Портоса.

— Ах ты!!! — заорал силач и попытался сразиться с гасконцем в рукопашную.

Гасконец отступил в сторону и, вроде бы, слегка толкнул ладонью, когда толстяк несся мимо.

Портос смешно упал, задрав ноги кверху.

Д;Артаньян приставил шпагу к его шее со словами:

— Кажется, вы проиграли?

— Проигравшим я себя не признаю! — отвечал упрямец.

— Тогда, по крайней мере, то, что придется отложить поединок! — Серый Ангел скрылся.

— Эй, куда он подевался?! — закричал Портос, размахивая руками. — Он что — тоже из них?

— Ангелов дурная стая… — раздался уносящийся смех Шарля.

— Какая еще стая?! А ну стой! — орал Портос.

Меж тем, Д;Артаньян направился прямиком к начальнику порта и предъявил разрешение на выезд в Англию от его преосвященства.

— Что же, все в полном порядке. Есть даже указание вам содействовать. — последовал ответ.

«Теперь осталось сделать „самую малость“ — доплыть без приключений на Туманный Альбион и забрать подвески.» — с такими мыслями Шарль всходил на корабль.


Глава тринадцатая
Всадники Апокалипсиса. Замок Флери

Тем временем, граф-де Вард, родственник Рошфора и любимец кардинала, проводил беседу с Констанцией.

— Скажите, что заставило вас пойти против его преосвященства?

— Да вы знаете, кто он… — тихо проговорила молодая женщина, глядя ему в глаза.

— Но… это не повод!

— Выступить против Антихриста — это мой долг, моя обязанность, как христианки! — напыщенно проговорила Констанция.

Де Вард смотрел на нее и ему начинало казаться, что перед ним дама полусвета, а не галантерейщица. Может, эта особа что-то скрывает?

— Гугеноты тоже христиане, но вы же не объединяетесь с ними, — заметил граф. — Впрочем, вы отсюда выйдете спокойно, если докажете… что Антихрист есть зло. Вот вам библия. — он и вправду протянул ей Новый завет.

— Да что же тут доказывать… — возмущенно, но как-то не совсем уверенно отвечала она. — Он — враг Христа, а значит, зло.

— Во-первых, слово «антихрист» значит не против, а вместо Христа, — поправил ее-де Вард. — Во вторых, коли бог всемогущ и все по воле его, значит Антихрист тоже явился с его позволения верно? Если же он появился против божьей воли, это значило бы, что бог не в силах ему помешать, а это уже попахивает богохульством. Кроме того, четыре всадника Апокалипсиса — это посланники бога…

— Завоеватель, Война, Голод и Смерть… — в задумчивости проговорила Констанция.

— Да, именно, — ответил де Вард, — просто четыре инквизитора какие-то, не находите? Четыре опричника, как сказали бы московиты.

— Или четыре мушкетера, если применять к нашим реалиям, — принялась рассуждать жена галантерейщика. — Но… их же три.

— Четвертый — Гроссмейстер, заместителем коего является Арамис. О, он просто так не покажется…

— Он просто так не покажется… — повторила Констанция. — Что вы имеете ввиду?

— Настоящая власть зачастую не видна. Мы сами не знаем наверняка…

— Но у вас есть подозрения?

— Ну да. Есть улики в пользу того, что гроссмейстером является де Тревиль. — де Вард внимательно смотрел ей в лицо. Кажется, ему удалось переубедить ее.

— Я тут подумала… — начала Констанция, чуть замявшись, — в общем, я согласна перейти на сторону кардинала, но с одним условием…

— Каково же ваше условие?

— Моя Родина Италия отреклась от меня, а эти невежественные святоши объявили меня ведьмой, — мрачно проговорила Констанция. — Думаю, вы понимаете, что я хочу сказать…

— Защитить вас от инквизиции? Да, нам известна эта прискорбная история.

— Именно. Открою вам одну вещь… — де Вард посмотрел ей прямо в глаза. — Все коварство в том, что на костер попадают либо не ведьмы, либо истинные ведьмы, но те, кто не желал идти на сотрудничество. Инквизиция — магическая организация.

— А ваш кардинал… хочет предложить мне сотрудничество?

— Да. Ну сами посудите, ему совершенно незачем плодить узников и лить кровь сильных людей, к которым он не имеет… личной вражды.

— Коль так, он довольно умен, — улыбнулась брюнетка. — А с умными людьми можно вести дела.

— Тогда пойдемте?

— Да, и позвольте опереться на вашу руку, сударь, — загадочная галантерейщица одарила его кокетливым взглядом.

— Конечно, хотя, думается, ваша рука больше подошла бы Артаньяну, молодому гасконцу, который приходил вас арестовывать…

— Помню-помню… — молодая женщина прикрыла голубые глазки. — Милый юноша. Кстати, где он сейчас?

— Вероятно, скоро вернется из Англии, где он находится по поручению его преосвященства. И еще… Ходят слухи, что Шарль Кастельмор Артаньян — серый ангел.

— Хм, я еще тогда почувствовала, что у этого юноши какая-то особенная аура. Что же, кем бы он ни был, я буду помогать ему своими чарами.

— Почему-то уверен, что с ним вы поладите…

Так, мирно беседуя, они пришли к кардиналу.

— Госпожа Бонасье, рад видеть вас! — приветствовал недавнюю арестантку тот. — Каково ваше решение?

— Взаимно, монсеньор, — мнимая галантерейщица сделала реверанс. — Я готова помогать вам в вашем нелегком деле.

— Благодарю вас, госпожа Бонасье.

— Я готова приступить к работе прямо сейчас, ваше преосвященство, — с готовностью проговорила Констанция.

Кардинал видел, что эта женщина готова помогать ему теперь от всего сердца.

— Пока что побудьте при королеве… она вам доверяет. То есть исполняйте прежнюю роль, но держа меня в курсе событий…

— Моя задача ясна. Постараюсь оправдать ваше доверие, монсеньор. — Констанция поцеловала рубиновый перстень на его руке.

— Кстати… — произнесла Констанция, немного помолчав. — Будьте осторожны с гостями, которые посетят вас в вашем замке Флери, монсеньор. Это мой дружеский совет вам… в знак моей признательности.

— Я вас понял, госпожа Бонасье, — улыбнулся кардинал.

— Это замечательно, монсеньор, — коралловые губы Констанции послали ему в ответ очаровательнейшую из улыбок. Молодая жена галантерейщика была довольно кокетливой дамой и нашла кардинала привлекательным мужчиной. Она склонилась перед ним в реверансе. — Покорная слуга вашего преосвященства. Разрешите приступить к моим новым обязанностям?

— Разумеется…

Констанция покинула его, исчезнув, словно прекрасное видение. Лишь запах вербены — ее духов — напоминал о ее недавнем присутствии в кабинете.

— Серый ангел. Одна из подчиненных Шарля, — вздохнул Ришелье.

Тут вошла его племянница и стала настойчиво требовать внимания любимого дядюшки, но в планы того отнюдь не входила длительная связь с ней — он лишь хотел, чтобы Мари оставила глупые мысли об уходе в монастырь.

— Прости, не сейчас. Государственные дела. — ответил министр.

Мари-Мадлен изволила сделать очаровательную гримаску:

— Дела… дела… вечно эти дела, а на меня у вас не находится времени, дорогой дядюшка. Мне скучно.

— Ну… Ну, в общем, зайди в другой раз, мне поступила информация о покушении на меня, а я после твоих объятий… хм… потеряю всякую бдительность.

Она закатила глаза:

— Отговорки! Вечно эти отговорки! Я знаю, почему ты не хочешь быть со мной… это все происки той женщины — Миледи!

— Послушай… мне сейчас не до женщин. Если хочешь… поедем во Флери со мной, и ты увидишь, будет покушение или нет!

— О, ты берешь меня с собой, милый дядюшка! — радостно промурлыкала она и полезла к нему целоваться.

Кардинал поцеловал ее в ответ, ведь надо же было ее как-то успокоить.

Дядя и племянница направились в замок Флери, куда должен был пожаловать дорогой гость — младший брат его величества Людовика Тринадцатого, Гастон Орлеанский. С ним были и его друзья да прихлебатели.

Прибыв в замок, дядя и племянница накрыли стол. Прибыли Гастон, а также принц Конде, дворянин Шале, настолько глупый, либо наивный, что о заговоре писал в письмах своим друзьям, причем открыто, де Тревиль, лорд Винтер и иже с ними…
Арман отлично знал, что прибыли сии гости с камнем за пазухой и, что будь на его месте другой, его постигла бы судьба Цезаря в сенате. Антихрист мог употребить против врагов свои сверхспособности, но… ему хотелось позабавиться с незадачливыми заговорщиками, поиграть в кошки-мышки.

— Добро пожаловать друзья! — жизнерадостно сказал кардинал.

«Друзья» принялись подобострастно раскланиваться перед ним.

— Прошу всех за стол, — кардинальская племянница была заинтригована.

Смазливому и наглому мальчишке, носившему титул герцога Орлеанского, давно приглянулась Мари-Мадлен, и он с трудом преодолел желание поухаживать за ней сейчас.

— Поухаживай за ними, — лукаво шепнул Ришелье.

Мари улыбнулась. Она игриво проехалась каблучком по ноге Гастона и проговорила, капризно поджав губки:

— Ах, ваша светлость, если бы вы только знали, как одиноко живется молодой вдове на свете.

— А можно скрасить ей одиночество? — черные глаза Гастона заблестели.

Мари призывно взглянула на принца:

— Коль пожелает ваша светлость…

— Пожелаю…

— И… когда же мы начнем скрашивать жизнь друг другу, монсеньор? — улыбнулась Мари.

— Когда пожелаете. — распустил свой хвост Гастон.

— Эмм… я подумаю. О! Уже подумала — прямо сейчас!

Он привлек ее к себе. Мари-Мадлен на глазах у всех накинулась на него, начав срывать с него одежду. Все так и вытаращились на парочку.

— Похоже, она во всех падежах склоняет его к сожительству, — заметил Конде.

Мари, очевидно, догадалась о чем он говорит или услышала его слова.

— Присоединяйтесь, принц! — подморгнула она.

— Да со всяким удовольствием! — хохотнул тот.

Тут раздался свист — сигнал к действию гвардейцам. В помещение ворвались гвардейцы Ришелье — удалые молодцы в красных плащах с белыми крестами, предводительствуемые капитаном Кавуа — высоким и широкоплечим блондином лет тридцати с небольшим, похожим на немца. Чем-то схож с ним был его помощник-де Жюссак.

— Вперед, гвардейцы! — заорал Кавуа. — За кардинала! За Францию!

С другой стороны ворвались Рошфор, Д;Артаньян и Дебурне:

— Сдавай оружие!!!

Заговорщиками овладела паника. Красивое лицо Гастона выражало страх, охвативший его. Принц задрожал, как осиновый лист.

— Бросайте оружие, а то ваши копья дряблые уж больно! — заметила Мари, — выходит, правду говорил дядя.

Заговорщики, напоминавшие сейчас стадо напуганных баранов, сдались почти без сопротивления. Гастона привели пред очи его преосвященства.

— Ну что же, герцог, присаживайтесь, — пригласил Ришелье.

Но Гастон был так напуган, что ему пришлось помогать усаживаться.

— Ваше преосвященство, — наконец, сквозь слезы выговорил он, — уверяю вас, я ничего не знал, я здесь ни при чем.

Д;Артаньян и Рошфор, как-будто сговорившись, бряцали оружием.

— Герцог, ну право слово, перестаньте вести себя как ребенок, — заметил Арман.

— Я ни в чем не виноват, меня обманули! — захныкал Гастон.

— Герцог, — поморщился принц Конде перед тем, как его увели, — умейте хоть проиграть достойно.

Гастон его не слышал, поглощенный своими переживаниями.

— Будьте откровенны… И я все сделаю для спасения вашей головы, души и прочего. — Ришелье саркастически улыбнулся.

— Я согласен, монсеньор, — покорно отвечал Гастон, все же начиная понемногу приходить в себя. Он принялся выкладывать перед кардиналом все планы и списки заговорщиков, беспрекословно соглашаясь с гибелью недавних друзей.

— Ну, а как насчет королевы-матери?

— Ну, а как же без нее-то? — Гастон даже позволил себе слабо улыбнуться. — Вы, ведь, знаете мою матушку не хуже меня или даже получше. Она была душой заговора.

— Я почему-то так и думал, — усмехнулся Ришелье.

Потом он обратился к Д;Артаньяну:

— Шарль, мы идем к королю.

— Да, монсеньор, — ответил гасконец.


Глава четырнадцатая
Охота на красного зверя

Кардинал Ришелье представил своего нового верного слугу Д;Артаньяна его величеству королю Людовику Тринадцатому, прозванному Справедливым… с его, Ришелье, подачи. Это (мы говорим о короле) был молодой человек лет двадцати семи с длинными черными волосами, хмурым длинным лицом нездорового цвета и тяжелым взглядом. Если говорить о короле-человеке, то человеком он был, на наш взгляд, мало приятным, но как личность в истории несколько недооценен.

— Ваше Величество, — сказал кардинал, — позвольте представить вам шевалье Д;Артаньяна.

Людовик взглянул на гасконца со скучающим видом:

— Это протеже вашего преосвященства?

— Это молодой, но перспективный воин, имевший честь одолеть господ Атоса и Портоса. Служит под началом графа Рошфора.

— Не может быть! — наконец, оживился король. — Как мог этот мальчишка одолеть прославленных фехтовальщиков?

— Ну, видимо он их превосходит. Меня на месте не было, но все может рассказать Рошфор.

— Да-да, пусть расскажет. Мне сие очень любопытно! — пропел Луи Тринадцатый.

Рошфор в подробностях рассказал все, вплоть до того, что Портос вообще по гасконцу не попал.

— Удивительно! — присвистнул Людовик. Затем он пожаловал нашему гасконцу пятьдесят пистолей с напутствием, чтобы он продолжал служить короне Франции с тем же рвением.

Гасконец рассыпался в благодарностях.

— Можете быть свободны, гасконский рыцарь! — проговорил король. — А вас, ваше высокопреосвященство, я попрошу остаться!

Рошфор и Артаньян вышли.

Оставшись наедине со своим министром, Людовик подошел к нему и положил руки на его худые, но крепкие плечи. В черных глазах его вспыхнул огонек страсти, которую сложно было заподозрить в этой меланхоличной натуре.

— Я знаю то, что вы недавно сделали для Короны, мой кардинал, — сказал он. — Я знаю и высоко ценю все, что вы делаете для меня и Франции. Я бесконечно благодарен своей матушке за то, что она, хоть и была скверной матерью для меня, не заслуживающей доверия женой для моего отца и недостойной королевой для Франции, вытащила вас из провинции и приблизила к себе. Вы — мой подарок от нее. И я хочу, чтобы нас с вами связывали те же отношения, что были у вас с ней. Я же знаю… я все знаю.

— Ваше Величество, что именно вы знаете?

— Я знаю о вас с моей матерью. Сначала Кончини, потом вы…

— Я, в отличии от Кончини, не намеревался взять слишком большую власть, — проговорил кардинал. — К чему вы клоните?

— Да, вы не Кончини. Но я хочу вашей власти… над собой! — страстно прошептал Людовик и прильнул к красиво очерченным губам Армана.

— Ваше величество…

— Да, любовь моя?

— Может быть, не сейчас? В конце концов, ведь только что были арестованы заговорщики!

— Ладно… — нехотя согласился король. Он твердо был намерен сделать Ришелье своим любовником, но понимал, что тому нужно время, чтобы привыкнуть к новой для себя роли. По крайней мере, так Луи расценил слова Армана.

Немного помолчав, он спросил:

— Может, поедем завтра утром на охоту вместе?

— Что же, хоть развеемся после этих треволнений, сир…

— Значит, до встречи утром, Арман?

Ришелье почтительно поцеловал руку короля:

— До встречи, ваше величество.

Итак, наступил рассвет нового для. Король и кардинал вместе отправились на охоту, при чем Людовик делал недвусмысленные попытки поухаживать за своим министром.

Все это время за ними, вернее, за одним кардиналом, наблюдал мушкетер-иезуит Арамис.

«Господи, помоги мне одолеть Антихриста!» — мысленно взмолился он, решивший, что коль заговорам вельмож не под силу уничтожить дьявола в красной мантии, это должны сделать только они — члены Ордена.

Арман Ришелье, которому уже прискучили поползновения его величества, неистово скакал на своем вороном коне, обгоняя всех, как сам дьявол…

— Умри! — крикнул Арамис, скача на лошади и заготовив кинжал.

— Так-так, слуга Назарянина, — насмешливо улыбаясь, проговорил Арман, — значит, тоже поохотиться выехал, только на красного зверя?

— Ты угадал! На Великого Зверя!

— Ну-ну! — последовал ответ.

С убийственным спокойствием, кардинал отвел свой пронизывающий взор от иезуита и стал смотреть… в глаза лошади своего врага, словно стараясь через них проникнуть в ее душу, вернее, подсознание, ибо у бессловесных тварей вряд ли есть душа. Перед мысленным взором лошади нарисовалась жуткая погоня, в которой она с израненными боками убегала от стаи волков, готовых разорвать ее. Глаза животного расширились от ужаса, оно замотало головой и начало брыкаться, пытаясь избавиться от наваждения, но не могло уйти от взгляда Армана и от кошмарного видения, которое он посылал ей.

— Эй! Какого черта?! — Арамис с размаху грохнулся с лошади.

— Богохульствующий иезуит? — ухмыльнулся Арман. — Нехорошо это, очень нехорошо. Надо заняться вашим перевоспитанием.

Теперь Ришелье перевел взгляд на одну из охотничьих собак и стал смотреть ей в глаза, посылая ей иные видения, нежели лошади, а именно: видения чудесной охоты, погони за добычей — пугливой, легконогой ланью.

Когда сознание собаки было полностью подчинено ему, он сказал всего одно слово — обычную команду:

— Взять!

Арамис отчаянно закричал, но было уже предрешено, что Великому Магистру придется искать нового заместителя. И неплохо бы, чтоб это был свой.

В то самое время, когда мужчины были заняты охотой на зверя, прекрасные дамы были заняты охотой на мужчин, при чем две из них не могли поделить добычу между собой.

Мари-Мадлен с пылающими от гнева щечками подошла к миледи Винтер и возмущенно проговорила:

— Я все знаю! Это из-за вас дядя Арман стал уделять мне так мало времени и больше не хочет любить меня! Но он никогда не будет вашим, он только мой!

— Он был моим еще до твоего рождения, но как женщина я тебя понимаю… — сказала ей миледи. — Не возмущайся, я все расскажу, если хочешь. Но если ты хочешь оставить его только себе, то можем спросить у него.

— Мне неинтересно слушать твои выдумки, — отвечала Мари, — я предлагаю разрешить наш спор дуэлью!

— Что ж, я согласна! Но если выйдет ничья?

— Ничьи не может быть! — заявила упрямая девчонка. — Одна из нас станет победительницей, а другая — останется лежать на поле сражения.

— Хорошо. Нападай ты! — Анна вытащила рапиру.

Мари в свою очередь вытащила шпагу с обычным дуэльным словом:

— Защищайся!

Она с шипением дикой кошки атаковала противницу и, желая нанести удар ей в грудь, просто разрезала на ней лиф. Соблазнительная белоснежная грудь Анны с бледно-розовыми сосками теперь была доступна всем взорам. Анна тоже нанесла удар, распоров ей платье. Мари-Мадлен вскрикнула, инстинктивно пытаясь прикрыться, тем более, что ее бюст, увы, уступал бюсту соперницы. Их стала окружать хохочущая и восхищенно пялящаяся толпа зевак.

Поединок продолжался, вскоре девушки были обнажены по пояс, три шестерки были выставлены на всеобщее обозрение, но и у Мари была пентаграмма …

— Барбелло?!

— Лилит?!

Соперницы сначала растерялись, а потом дико расхохотались.

Зрители стали испуганно переглядываться и перешептываться между собой. Тут, очень вовремя, появился его преосвященство… дьявол в красной мантии.

Поняв в чем дело, кардинал также разразился гомерическим хохотом.

— Какого зверя вам удалось поймать, монсеньор? — кокетливо улыбнулась миледи. — Похвастайтесь своими победами!

— О… Самого опасного! — большие ярко-голубые глаза Армана сверкнули.

Девушки переглянулись.

— Не хотите окрестить нас его кровью, ваше высокопреосвященство? — неожиданно низким, страстным голосом спросила Анна.

— Очень хочу окрестить вас обеих! — он смочил нежные щечки обеих девушек кровью иезуита.

Коснувшись лица, Анна увидела кровь на своих тонких, белых, словно алебастр, пальцах, с минуту смотрела на них, как зачарованная, а потом прижала их к губам. Мари же просто слизала со своих пальцев кровь, весьма эротично посасывая каждый из них. Затем обе девушки по очереди почтительно поцеловали точеную руку своего возлюбленного повелителя. Присутствовавшим при этом стало не по себе от увиденного.

— Также будет выпита нами кровь всех врагов Франции! — торжественно проговорил кардинал Ришелье.

— Да будет так! — отвечала ему миледи.


Глава пятнадцатая
Рыжее чудо

Кардинал знал, что за одним покушением со стороны господ мушкетеров последуют и другие, поэтому он ожидал следующего нападения, и оно не замедлило произойти. Тем утром он работал у себя в кабинете, диктуя очередной указ, который вызовет возмущение у дворянства, своему секретарю Доминику Шере — странному созданию, которое так и хотелось назвать Доминикой, а не Домиником, до того оно было похоже на даму со своими лимонно-рыжими кудрями, белоснежной кожей, капризными губами… Прекрасный андрогин не знал, что за портьерами притаился убийца. Знал ли об этом кардинал-антихрист? Это уже вопрос.

— Кажется, пора! — прошептал Портос, но тут вдруг портьера загорелась и обвилась вокруг него.

Толстый мушкетер заорал вначале не столько от боли, сколько от страха и досады, что ему, похоже, не удастся выполнить свою миссию. Он попытался выпутаться из портьер, в коих он запутался, словно в сетях, но вместо этого запутывался в них еще сильнее, и они заживо зажаривали его. Доминик закричал (а) от ужаса.

— Ты никогда пожаров не видела? — поинтересовался Арман.

Доминик, вернее, Доминика перепугалась еще сильнее.

— Откуда вы знаете мою тайну, монсеньор?

— Я знаю и об истории с твоими родственниками, и о желании сделать карьеру. О, у меня есть свои источники. — усмехнулся Ришелье. — И я знал это с самого начала.

Девушка задрожала:

— И… что ваше высокопреосвященство думает предпринять относительно меня?

— А чего бы ты хотела?

— Я хотела бы карьеру и… вас! — выдохнула девушка.

— Что ж, я могу дать и то, и другое, — Арман призывно смотрел на нее.

— Это просто прелестно, монсеньор! — Доминика очаровательно улыбнулась и подошла к обожаемому начальнику ближе, положив ему руки на плечи и влюбленно заглядывая ему в глаза.

— Ты красивая…

Пухлые губки Доминики подарили Арману чувственный поцелуй. Затем оба скинули свои одежды, принявшись нежно ласкать друг друга. Она прильнула губами к его члену с упорством, достойным восхищения. Арман постанывал от наслаждения, которое дарило ему это странное создание.

— Я хочу быть сверху! — заявило рыжее чудо, когда они переместились в спальню.

— Ну что же, попробуй… — ухмыльнулся кардинал.

Она также хихикнула. По ее желанию комната была погружена во тьму, якобы из-за ее стыдливости. Она насадилась своей бархатной попкой на скипетр некоронованного короля, почему-то предпочитая содомию. Арман таранил Доминику в попку, а она взвывала от боли, смешанной с удовольствием.

— А ведь у тебя есть еще одна тайна! — неожиданно проговорил он, после того, как они насладились друг другом.

Из-за темноты Арман не смог увидеть, как изменилась в лице Доминика.

— О… чем вы? — пролепетала она.

— Ты же только по своему желанию девушка, — улыбнулся Арман.

— Что вы хотите этим сказать, монсеньор?

— Я знаю, кто ты.

— И кто же я? — голос ее прозвучал необычайно мелодично, словно пение малиновки.

— Ты — нечто сверхъестественное.

— Как Леда, которую любил лебедь?

— Скорее, как Азатот.

— А почем ты знаешь, что я — не он? — она впервые позволила себе перейти на «ты».

— Потому, что знаю, что тебе более нравится женское обличье, и я знаю, что родилась ты попозже. Кроме того, Лилит мне известна, и уж она раскрыла бы мне Азатота.

— Так кто же я по-твоему? — она нежно провела рукой по его щеке.

— Ты — Палес, римская богиня.

— Ты угадал, Арман… или мне звать тебя Люцифером? Я богиня… или бог, как тебе будет угодно. — ее тон стал игривым. — А еще я могу быть твоей козочкой, твоей овечкой, ибо домашний скот — моя парафия.

— Ну, мы ведь оба были римскими божествами, — ответил кардинал-Антихрист. — Зови меня при всех Арманом. Или преосвященством. В своем кругу можно и Люцифером.

— Верно… А теперь оба бесы в глазах этих глупых святош. — она улыбнулась. — Как скажешь.

— Ты права.

— Чем займемся дальше?

— А например?

— Предоставлю выбор тебе, — рыжее чудо ласково провело рукой по его лицу.

Тут вошла миледи.

— Здравствуй, Лилит! — усмехнулось рыжее чудо.

— Присоединяйся, дорогая! — сказал Арман-Люцифер.

Миледи зажгла свечи. Теперь тело Рыжего Чуда можно было обозревать во всей красе. Помимо маленькой, но красивой груди, осиной талии, узких мальчишеских бедер у римской богини имелся… небольшой член, а под ним — влагалище. Миледи и Арман стали вместе целовать и ласкать тело Доминики, потом вдвоем стали облизывать Рыжему Чуду член. Странное создание отзывалось на ласку нежными стонами. Затем Доминика, она же Палес, вновь насадилась своей хорошенькой попкой на скипетр кардинала-Антихриста. В то же время она терлась собственным «достоинством» между грудями миледи-Лилит. Удовлетворив Доминику, Арман овладел миледи, а Чудо неожиданно вогнало свой маленький, да удаленький член в анус Армана. Это был незабываемый секс.


Глава шестнадцатая
Предложение

Направляясь к кардиналу с докладом об очередном выполненном поручении, Д;Артаньян столкнулся с Констанцией. Юноша еще раньше отметил для себя очевидную привлекательность имевшей двойное дно ветреной жены галантерейщика. Сегодня же она показалась ему настоящей красавицей.

«Ей бы знатной дамой быть, хоть руки и ноги ее и не указывают на высокое происхождение.»

— О, мой прекрасный тюремщик! — проворковала она.

— Моя прекрасная заговорщица! — отвечал любезностью на любезность он, галантно поцеловав ей руку. — Как поживаете, госпожа Бонасье?

— Хорошо, милорд Кастельмор, — одна из дурной стаи серых ангелов чуяла в молодом человеке того, кто первым высказал идею стать третьей стороной, — кто бы мог подумать, что мы нарушим условия невмешательства? Что у нас будут одни цели с Люцифером?

— Жизнь непредсказуема, г-жа Бонасье, и иногда делает такие повороты…

— А знаете, мне вы понравились.

— Бесконечно рад это слышать! — отвечал Шарль, вновь поднеся ее пальчики к губам. — Тем более, что это взаимно.

— Как с подвесками обстоят дела?

— Подвески доставлены по назначению. Его величество хотел отправить вашу бывшую хозяйку в монастырь, но Его Преосвященство уговорил его не делать этого, сказав, что будет международный скандал.

— А зря отговорил-то, — сказала Констанция. — Ее величество еще может натворить дел. Уж я-то ее знаю.

— Охотно верю. Но если она вам еще верит…

— Не знаю, не знаю… — задумчиво проговорила госпожа Бонасье. — Королева не дура.

— Но вы не обязательно виноваты, коварные мы перехватили посланца на дороге и прочее…

— О да, этот злодей-кардинал только и занят тем, чтобы навредить бедной святой Анне… — улыбнулась Констанция.

— Вот-вот! Кроме того…

— Кроме того, что?..

— Кардиналу верит Его Величество.

— Ну, это для меня не ново. Монсеньор завладел душой, сердцем и разумом короля.

— Что же, может и к лучшему?

— Само собой. К лучшему для короля и Франции.

Тут к Д;Артаньяну подошел человек, подозрительно напоминающий любимого кота его высокопреосвященства.

— Господин де Кастельмор, — проговорил он мурлыкающим голосом, — вам письмо. Я бы не советовал принимать предложение… Но сходите.

Гасконец, пожав плечами, поблагодарил котоподобного посыльного.

— Ничего, я люблю опасность… и именно поэтому предложение приму.

— Оно может быть и не опасным… Письмо это от господина-де Тревиля. Он хочет поговорить с вами.

— Тем более… Господин Труавиль, простите, Тревиль — мой земляк, с земляком грех не поболтать.

И Артаньян, наскоро попрощавшись с своей подругой и «котом», пошел к де Тревилю, который его уже ждал.

Де Тревиль, сурового вида мужчина лет тридцати пяти, сидел за столом.

— Сын моего земляка и старого друга… — проговорил он, увидев Шарля. — Присядьте и побеседуем.

— Присядем. Выслушать не убудет. — Артаньян посмотрел на де Тревиля. — О чем речь?

— Дорогой земляк, вы проявили себя как прекрасный воин и, вообще, толковый человек, но иногда и карьера, и многое в жизни зависит от того, примешь ли ты правильную сторону. Так вот, я хочу вам, молодой человек, с этим помочь.

— Звучит интригующе…

— Еще бы, ведь вами заинтересовалась сама августейшая повелительница Анна Австрийская.

— Будем откровенны, ведь на самом деле всем правит Орден, а не Анна…

— Все верно, Шарль… или правильнее называть тебя Кассиэль? — усмехнулся Тревиль. — И главой совета Ордена являюсь я.

— Совета или Ордена? Я думал, на второй роли был Арамис.

— Ну хорошо. Признаюсь. Да, я великий магистр. Ты прав, давай начистоту. Ты ведь серый ангел, а вы стояли в стороне от власти за просвещение. Но ведь иезуиты именно просвещение и ставят целью. Так вот. Портос и Арамис погибли. Атос, говоря откровенно, не является кандидатурой. Скажи только слово и выйдешь главой совета.

Шарль задумался. В словах Тревиля был свой резон, но он восхищался кардиналом и видел, что тот делает все для Франции, да и все друзья гасконца являлись кардиналистами, а вот враги…

— Господин де Тревиль… — начал Д;Артаньян.

— Вам нужен предлог?

— Не совсем так, — пробормотал Шарль, — вы неверно поняли меня. Я твердо решил быть с Люцифером, воплотившемся в кардинале Ришелье.

— Но почему, каковы ваши мотивы?

— Мои мотивы просты. По воле судьбы, все мои друзья служат его высокопреосвященству, а вот враги находятся на вашей стороне.

— Что же… Как дворянин, вы поступили честно. Но, может быть, совершили ошибку…

— Я просто сделал то, что должен был сделать, — с достоинством проговорил гасконец.

— Мне искренне жаль.

— Как и мне. Гасконцы ведь все родня между собой и должны держаться вместе.

— Это верно, — кивнул де Тревиль. — Я обещаю, что лично, по своей инициативе, не буду вредить вам…

Шарль поклонился:

— Аналогично.

На такой оптимистичной волне они и расстались.


Глава семнадцатая
Воскресение Люцифера

Д;Артаньян с Тревилем расстались огорченные тем, что не могут быть друзьями, но стараются просто не вредить друг другу.

«Черт возьми! Как все это скверно, гасконцы все родичи между собой, а значит, должны держаться вместе.» — с грустью думал Шарль.

Тут ему, предававшемуся сим печальным размышлениям, снова повстречался толстяк, напоминавший кота.

— Любимый кот его преосвященства? Это же вы? — спросил гасконец, поклонившись, поскольку дворянин должен быть учтивым даже с котом.

— Узнали таки!

— Еще бы не узнать такого важного господина! Да еще с таким звучным именем! — с легкой насмешкой проговорил гасконец.

— Да ладно вам насмехаться-то, — слегка обиделся кот, — я вас, между прочим, помню в реальном обличье… Ну да ладно. Речь не об этом. Велено передать, что Бонасье похитили и хотят отдать итальянским инквизиторам, выручать надо…

— Констанцию?! — вскинулся Д;Артаньян. Гасконец весь затрепетал, представив эту очаровательную женщину в лапах инквизиции.

— Да, именно, ее мужем бы точно не обеспокоились…

— Тысяча чертей! — вскричал наш гасконец, выхватив шпагу. — Я убью их!

— В одиночку нет. Там есть опытные колдуны. Но… и у его преосвященства есть сведущие люди.

— Да, иногда один в поле не воин. Ты прав, я слишком горяч. — согласился Шарль, пытаясь успокоиться. — Кто они? Кто поможет мне?

— Граф Рошфор. Я. Можно попросить Нахему, но это дама своенравная. Она начальствует над вампирами. И еще… У вас осталась связь с остальными вашими последователями?

— Таковые найдутся, — ответил «Серый ангел».

— Вот и хорошо, — промурлыкал кот.

Затем он позвал:

— Нахема!

Не успел кот произнести это имя, как, соткавшись из воздуха, перед ними появилась темноволосая женщина со зловеще-прекрасным и бледным, как смерть, лицом.

— Королева вампиров приветствует вас! — сказала она.

— Ты поможешь Кастельмору спасти его любимую от инквизиции? — спросил у нее Люцифер.

— Век буду благодарен, окажу любую ответную услугу! — обещал Д;Артаньян, — ведь мы вроде не ссорились тогда.

Вампиресса оскалила зубы:

— Ненавижу инквизиторов! С удовольствием вонжу зубы в их жирные шеи и вылакаю их поганую кровь!

— Тогда вперед! Граф Рошфор уже на подходе!

— Да, вперед! Трепещите, инквизиторы! — Нахема обернулась летучей мышью.

Оставалось дождаться графа Рошфора. Но он и не замедлил появиться… Смерть бок о бок с вампирами…

— Итак, друзья, мы все в сборе… — проговорил Шарль. — Идем же выручать Констанцию, ведь теперь она стала одной из нас… и не только.

В это время в застенке инквизиции, «украшенном» дыбой, колыбелью Иуды, Железной девой и другими изобретениями извращенного человеческого ума и рук, господа итальянские инквизиторы приступили к допросу Констанции Бонасье.

— Констанция Бонасье, вы обвиняетесь в колдовстве, богохульстве, продаже души дьяволу!

— Пусть так! — проговорила молодая женщина, гордо вскинув темноволосую головку. — Мне не в чем каяться. Кто-то служит — и хорошо служит — дьяволу, а кто-то недостойно и лицемерно служит своему богу.

— Ваш ответ очень пространен. Возводили ли вы хулу на господа нашего?

— Ваш Господь — не мой Господь, я не хулю, но и не славлю его, — ответила Констанция.

— Какому же богу вы верите?

— Я верю тому богу, который никогда не назовет меня рабыней, в отличии от вашего. Да, ему нужны слуги, но вот рабы не нужны.

Тут в окно влетела огромная, зловещего вида летучая мышь. Своим крылом она потушила свечи и с мерзким писком кинулась на инквизиторов, кусая их.

— Эта мерзкая тварь послана самим дьяволом! — с суеверным ужасом вскричал один из слуг божьих, отбиваясь от нее. — Должно быть, он прислал ее сюда на помощь этой ведьме!

Вслед за вампирессой появился и Рошфор в своем истинном обличье — обличье Танатоса.

— Смерть! — завопила истошно секретарша инквизиции.

— Да, я твоя смерть, и моя коса опустится на тебя, если не отпустишь эту благородную женщину!

— Не я одна решаю эти вопросы! — завизжала женщина, пытаясь заслониться руками, — не трогай меня, Азазел! — с ее головы упал капюшон, и обнаружилось лицо арестованной когда-то ведьмы.

— Эге! Да ты когда-то служила нашему господину, но переметнулась на другую сторону, предательница! — произнес Рошфор, он же Азазел.

— Но инквизиция, по меньшей мере, наполовину состоит из магов, за что для скромной уроженки Салема такая честь? — пролепетала девушка. — А судьбу арестованной я в одиночку не решаю…

— Что же, Люцифер — не Иегова, а значит, не ревнивец, и ты сможешь служить ему вновь. Но если снова предашь… — Азазел сделал угрожающий жест.

— Я поняла! — воскликнула девушка, коей, честно сказать, самой надоело служить Иегове или Яхве.

— Вот и чудесно! Умница! — погладил ее по прелестной щечке Рошфор-Азазел.

Затем он обратился к инквизиторам:

— А что до вас, господа…

— Изыди, Сатана! — завопил толстяк с тонзурой, крестясь.

— Руку отрежу! — крикнул ему Рошфор.

Толстяк смешно шлепнулся на зад.

— Смотри, какой он жирный, Нахема! — сказал Рошфор вампирше. — Не хочешь полакомиться этим поросенком?

— НЕЕТ!!! — завопил толстяк, когда вампиресса приблизилась к нему уже в своем истинном облике, оскалив длинные, блестящие клыки. Глаза у нее светились, как у хищника в темноте.

— Сейчас я тебя поцелую, — проговорила она как-то даже нежно, затем склонилась над ним и впилась зубами в его полную шею.

— Очень хорошо, — сказал Рошфор. — Можешь выпить его до дна, королева вампиров…

— О да! — произнесла та страстным голосом. — Кровь — это божественная влага…

Сказав так, она принялась высасывать кровь своей жертвы с улыбкой невыразимого блаженства на лице.

Шарль, тем временем, вывел обеих девушек.

— Вперед! Бежим! — кричал он им. — Королева вампиров и без нас управится с псами.

— О, месье Д;Артаньян! — пылко воскликнула Констанция, нежно прижавшись к гасконцу. Что до бывшей секретарши инквизиции, то она дрожала, словно осиновый лист.

— Констанция, у нас еще будет время на то, чтобы предаться дару Королевы Ада, — заметил Д;Артаньян, — а вас, госпожа Аврора, прошу перестать дрожать, вас же не в Бастилию ведут, а к Люциферу. Он не убивает без надобности.

— Он точно простит меня? — робко спросила молодая ведьма. — Я ведь предала его…

— Ты дрогнула и отступилась. Но ты не была душой верна распятому.

— Это правда, — тихо сказала она.

— Вот и славно.

***


Джулио Мазарини — молодой, талантливый и амбициозный итальянец из Пишины — всегда мечтал играть не последнюю роль в свете. Более того, важную и видную роль. В свое время он был замечен Ришелье, и тот содействовал его продвижению, но итальянцу хотелось большего. Беда в том, что для того, чтобы получить это большее, нужно было еще долго ждать, а ждать он не любил.

— Монсеньор, — сказал он, войдя в кабинет своего покровителя — кардинала, — до меня дошли сведения, что герцог Бэкингем снова в Париже и укрылся в церкви Сент-Эсташ.

Ришелье оживился:

— Это достоверная информация? Неужели наш английский ангелок настолько потерял голову?

— Пока что мои осведомители меня не подводили. Если только они не перевербованы…

— Что же, — после минутного размышления промолвил кардинал, — ты меня еще не подводил, Джулио. Я отправляюсь туда сам, Михаила должен сокрушить лишь Люцифер.

Стремительной походкой он вышел из кабинета, сказав встретившейся ему на пути миледи о том, что знает о местонахождении своего врага и собирается его убить.

Женщина встрепенулась:

— Нет, не надо туда ехать, прошу! Что-то мне подсказывает, что это уловка.

— Анна, я доверяю Мазарини, все будет хорошо, — ответил он ей — нежно, но твердо.

— Арман, подожди, я должна тебе кое-что сказать… — начала она, но он слишком спешил покончить со своим давним врагом.

— Потом, дорогая! — отмахнулся кардинал.

Арман велел закладывать карету, затем приказал кучеру гнать во весь опор, и тяжеловесная колымага быстро доставила его к храму. Был чудесный, светлый час между ночью и рассветом. Однако, кардиналу, хоть он и был поэтом, некогда было любоваться красотой предрассветного неба. Он вошел в церковь навстречу врагу и Судьбе…

— Бэкингем, где ты? Выходи, не прячься от меня, не поможет! Да и трусость, кажется, не является твоим пороком. Где же ты, Бэкингем, или мне называть тебя Михаилом?

Тут раздался чей-то яростный вопль:

— Сдохни ублюдок!

В спину кардинала вонзился нож.

Арман услышал хруст собственных костей и тут же ощутил нечеловеческую боль. Из груди его вырвался крик, подобный крику раненого зверя. Не смотря на то, что небо совсем недавно было чистым и ясным, раздался раскат грома, и сверкнула молния.

С выражением мучительного страдания на лице, но и с улыбкой презрения на губах, Арман проговорил:

— Нет, ты еще не победил меня, Галилеянин!

Произнеся эти слова, он рухнул ничком на каменный пол.

Неожиданно в храм ворвалась миледи, тайно последовавшая за кардиналом, а следом за ней — салемская ведьма, похищенная Рошфором и Артаньяном из инквизиции. Два ножа ударили в убийцу.

Тот скончался, успев произнести пару проклятий в адрес Антихриста и Вавилонской блудницы. Анна-Лилит, рыдая, склонилась над телом любимого Армана-Люцифера, но сколь ни велико было ее горе, она помнила, что для того, чтобы убить Антихриста нужны все двенадцать кинжалов, а его ударили лишь одним.

— Его ударили не двенадцатью кинжалами и не провели ритуала, — быстро сказала ведьма. — Он может ожить.

Голубые глаза миледи заблестели.

— Что для этого нужно сделать? — спросила она.

— Спеть сатанинскую мессу «Аве Сатани» и… поцеловать.

— Ох, сударыня моя, мне сейчас не до шуток! — вспыхнула миледи-Лилит.

— А кто сказал, что я шучу? — спросила ведьма, говорившая совершенную правду.

— А сейчас мы это и проверим, — промолвила миледи, — и если вы мне лжете…

— То можете зарезать меня на алтаре, — спокойно закончила за нее салемская ведьма.

— Ловлю на слове! — криво усмехнулась Анна-де Бейль, затем чудесным, чарующим голосом, которым наделил ее сам ад принялась петь следующий зловещий напев:

— Sanguis bibimus (Кровь пьем)

Corpus edibus (Плоть вкушаем)

Sanguis bibimus (Кровь пьем)

Corpus edibus. (Плоть вкушаем)

Sanguis bibimus (Кровь пьем)

Corpus edibus (Плоть вкушаем)

Rolle corpus (Возродите тело)

Satani (Сатаны)

Ave… (Слава.)

Sanguis bibimus (Кровь пьем)

Corpus edibus (Плоть вкушаем)

Rolle corpus (Возродите тело)

Satani (Сатаны)

Ave… (Слава.)

Ave, ave versus Christus (Слава, слава Антихристу)

Ave, ave versus Christus (Слава, слава Антихристу)

Ave, ave versus Christus (Слава, слава Антихристу)

Ave Satani. (Слава Сатане.)

Sanguis bibimus (Кровь пьем)

Corpus edibus (Плоть вкушаем)

Rolle corpus (Возродите тело)

Satani, Satani, Satani (Сатаны, Сатаны, Сатаны)

Ave, ave Satani… (Слава, слава Сатане)

— И поцелуй! — напомнила ведьма.

Лилит оторопело послушалась ее, и Арман, открыв глаза, спросил тихим голосом:

— Я… умер?

— Умер и попал в рай, — с ласковой насмешкой ответила ему миледи-Лилит.

Затем проговорила уже серьезным голосом:

— Мазарини предал тебя и заманил в ловушку, очевидно метя на твое место. Я уже давно не доверяла этому итальянскому скряге, поскольку подозревала, что он способен на подобные вещи, но ты же не слушал меня… И вот тебе результат! Твое счастье, что убийца был глуп и ударил тебя всего одним кинжалом, а исцеление ты получил, можно сказать, благодаря моей любви!

— Можно сказать? Что за уточнение?

Миледи с улыбкой поведала кардиналу о том, как благодаря совету бывшей сотрудницы инквизиции, ей удалось вернуть его с того света.

— А теперь, полагаю, что могу, наконец, сказать тебе то, что не успела… — с хитринкой в глазах начала она. — Арман, я беременна. Скоро я подарю тебе наследника, вернее, наследников, ибо что-то подсказывает мне, что это будут близнецы…

— Это прекрасно, любовь моя! — с радостью и гордостью промолвил Ришелье, после чего обнял и поцеловал свою возлюбленную.

Затем он взглянул на салемку:

— А, помню тебя. Хочешь вернуться?

— Да, я больше не отступлюсь и буду верно служить тебе! Думаю, я уже смогла доказать свою верность… — отвечала молодая женщина.

— Я тоже так думаю… Никс.

— Благодарю тебя! — сказала с поклоном колдунья, затем почтительно поцеловала тонкую руку кардинала-Антихриста.

— Что же, — задумчиво проговорил Ришелье, — Мазарини меня провел, значит умен и хитер. Надо только, чтоб он впредь служил мне верно.

— Собираешься простить этого пройдоху? — с очаровательной гримаской спросила Анна де Бейль.

— Именно, — подтвердил Арман Ришелье. — Но при этом…

— При этом? — переспросила Анна-Лилит.

— Он больше не восстанет. Об этом позаботятся. — многозначительно сказал Ришелье.

— Чудесно, — улыбнулась Анна. — Все хорошо, что хорошо кончается.

— Нет… Это еще только начало…