Пеньковый галстук мне не страшен

                Преступления и болезни – родные сестры. (Доктор Гааз).


     Одним из немногих бесстрашных правдоискателей сахалинских тюрем был ссыльный Паршев, прибывший на далекий остров после долгих сибирских этапов.  Благодаря пристрастию к написанию прошений в органы высшей власти он ни в одной тюрьме долго не задерживался. 
     До осуждения Паршев жил в селе и с 17-летнего возраста  слыл горячим обличителем всех деревенских  зол и стойким защитником оскорбленных. Он писал доносы начальству и посылал письма в газеты, за что много раз сидел в кутузках. Однажды не найдя управы на  соседа, Паршев поджег его амбар и за это был сослан в Сибирь. В Сибирских тюрьмах он встретил так много несправедливости, что смог развернуться в полную силу. Паршев отправлял  сотни обличительных заявлений  всем подряд, начиная с тюремного врача и заканчивая  генерал-губернатором, за что  получал жестокие наказания, месяцами сидел в карцерах, закованный по рукам и ногам, но не унимался и продолжал писать. Потерявшая всякое терпение тюремная власть решила сослать неугомонного Паршева как злостного преступника подальше на  остров Сахалин. Это был его конечный пункт назначения.
 Если бы во время обследования Паршева нашелся  хоть  один грамотный доктор, обративший внимание на его отклонения, ему  не пришлось бы страдать на сахалинской каторге.  Но его  не обследовали ни в одной психиатрической лечебнице. Чтобы понять  о его душевном недуге,  достаточно было ознакомиться с его сочинительством.  В очередной  докладной записке к генерал-губернатору Паршев пишет:  «Честь имею  утрудить особу Вашего  превосходительства   вызвать меня  в кабинет Ваших чертогов...  Мною пройден терновый, колючий путь. Я достиг элемента Иоаннова и нахожусь на острове Сахалине, взамен острова Патмоса и исполняю слова апостола Фомы.  (…) Покорнейше прошу о нижеследующем:  господин начальник тюрьмы Л.  в действительности обличает себя в звании сатаны, злоупотребляет жизнью тружеников и пьет кровь всего народа. Бедно страждущая братия моя, во избежание деспотизма иезуитов, невольно умалчивает и не доносит жалоб вашему  высокопреосвященству. Начальник причинил несчастному портному Иванову жесточайшее телесное наказание, заковал и заключил в кандальное испытуемое отделение. По долгу взятой на себя обязанности с 1877 года я проехал большую  половину  моего отечества  и нигде не видел, чтобы с вола можно было добывать две шкуры.
При подобных членах, как смотритель Ливин и поддувало ада  старший надзиратель тюрьмы, исправления поведения братий и сестер моих отнюдь быть не может. Смотрителя и надзирателя уберите с острова, как кровопийц и негодяев, а то я за себя не ручаюсь… Пеньковый галстук мне не страшен!»
     Однажды Паршев стал очевидцем  телесного наказания его сокамерника.  Ворвавшись в помещение он силой снял с «кобылы» приговоренного, разогнал надзирателей, избил палача и обругал начальника тюрьмы. После чего прибежал в камеру и написал  заявление на имя начальника тюрьмы. «Я, нижеподписавшийся, начальник тюрьмы,  даю эту подписку таинственному репортеру Паршеву в том, что отнюдь не буду истязать братьев и сестер моих, ибо члены Государственного Совета не заинтересованы истягощением каторжников» .
Паршев имел странный вид, быструю несвязную речь, его руки все время дрожали, а лицо подергивалось. Но иногда его можно было застать в спокойном состоянии. В такие редкие минуты он оставлял впечатление здравомыслящего человека. Не смотря на душевное расстройство он  был  весьма наблюдателен, замечал все до мелочей.  То о чем боялись говорить вслух, опасаясь расправы со стороны начальства, Паршев подробно описывал в своих воззваниях, очень внимательно изучая и расписывая каждую  деталь.  Он обличал тюремные власти за всевозможный произвол,  за плохое обращение с осужденными,  за убогую арестантскую пищу,  за заросшие грязью бараки  и, конечно же,  за жестокие ежедневные телесные наказания и порки  .Не смотря на душевную болезнь он сумел точно охарактеризовать отдельных чиновников.    «…Начальник насильственно и деспотически сводит браки страждущих братий и сестер моих (сахалинские женщины принуждались начальством к сожительству с поселенцами, отчего часто совершались убийства), поступки оные влекут за собой преступные деяния.  При том же морит в карцерах и причиняет жесточайшие телесные наказания, - словом приготовляет всеобщий бунт. (…)
Мое же поведение удовлетворительно,  люблю личный и честный труд, лишь обижен здоровьем физическим: диагноз мой свирепствует и лечению не уступает, в особенности при каких-либо незаконных против человечества обидах… «…»
Я просил снять с меня звание психопата, а они постановили 30 дней одиночного заключения в ручных и ножных оковах.
Хотя тяжба моя с упомянутыми вампирами неравносильна, но я смею сказать, что «не в силе Бог, а в правде», и правды не умолчу вовек!»

     Использованная литература.

 (Н.С. Лобас. Бывший врач сахалинских тюрем. «Убийцы. Некоторые черты психофизики преступников, со снимками преступников».)