Шальная пуля

То утро, было самым, что ни на есть обыкновенным и  не предвещало ничего хорошего интересного и нового.  Зарядка, тупое выравнивание кроватей по нитке, завтрак и развод.                На разводе появился капитан Габриэль.  Это был длинный огненно-рыжий мужик с каким-то озорным детским веснушчатым лицом.  Он постоянно веселился, шутил и производил впечатление наиболее добродушного из всех шакалов. Но никто из духов не был рад, когда он появлялся. Его появление на разводе означало, что сегодня будет строевая. На плацу рыжий Габриэль проявлял себя как изощренный садист.  Это были многочасовые марши, построения, перестроения. Случалось часами стоять на морозе по стойке смирно, пока ноги не станут деревянными. Говорили, что Габриэль служил в Кремлевском полку, и этим объяснялась его наука муштре.  Но в этот раз он появился в роте с другой миссией.
- Солдаты! – начал он – сегодня для Вас очень важный день, возможно самый важный за всю Вашу службу. Ведь быть в армии и не пострелять из боевого оружия это совсем стремно. По правде говоря, Вам и лопату страшно в руки давать, но таковы требования. Поэтому запомните этот день, что бы было о чём рассказать своим откосившим друзьям.
       «Ну вот хоть какое то развлечение!» - обрадовался про себя Киргиз, даже не догадываясь о том, что этот день он действительно запомнит на всю жизнь. 
        Всем выдали автоматы, загрузили в старый раздолбаный автобус, который надрывно завывая, полз по утреннему городу. Киргиз стесненный, но все же сидящий одной ягодицей на жестком сидении смотрел на Аширбая, который сидел напротив. Его взгляд спускался сверху вниз с нелепой синей шапки, к страшному, словно вырубленному топором на коленке лицу, скользил ниже по безразмерной серой шинели с красными погонами, упирался в руку в нелепой однопалой рукавице, которая держала автомат.  Он смотрел на Аширбая как на своё отражение в зеркале и представлял себе, что они реально едут на боевое задание. Только это не могло происходить в это время, судя по их одежде и серому унылому городу, мелькавшему  в окне автобуса. Сороковые годы, не позднее того, их везут для заброски в немецкий тыл.  Картину портили какие то совсем уж игрушечные автоматы. Киргиз, любивший оружие и все что с ним связано, не находил в них ни красоты ни мощи.  По сравнению с прежними моделями «Калашей», цевье и приклад у этих были из пластика и калибр меньше. В своих фантазиях Киргиз представил, как они идут в атаку, путаясь в длинных полах шинелей, и держат наперевес автоматы, больше похожие на палки. Он никак не мог понять, кому могло прийти в голову одевать солдат в такую нелепую форму. Почему шапка должна быть синей, а шинель серой, зачем эта глупая бляха на ремне, зачем здоровые и тяжелые сапоги. Может быть человек, одетый как полное ЧМО, становится более отчаянным в бою, чтобы поскорее быть убитым и не терпеть этот позор.  А может цель такой одежды насмешить противника и тем самым обескуражить его? Все эти вопросы Киргиз прокручивал в голове, но не мог найти на них разумного ответа.
     «Что мы представляем собой как боевые единицы?» - думал он, «кучка больных дрищей,  у которых ума не хватило даже от армии откосить». Прокручивая в голове эти хмурые мысли, он не мог даже предположить, чем закончится для него эта поездка, и какая череда событий будет запущена, благодаря одному нелепому случаю.
      Их привезли на заснеженное поле, утыканное ростовыми мишенями и флажками.  Навес из досок, обтянутый сверху брезентухой служил огневой точкой.  Под ним расстелили три плащ-палатки.  Потом Габриэль начал демонстрировать свои ораторские и педагогические навыки. Он рассказывал об устройстве автомата, дальности стрельбы и прочей хренотени, которую все уже прекрасно знали из теории, проводимой Купцом раз в неделю.
        Далее Габриэль перешел к демонстрации самой стрельбы. Он лег на плащ-палатку, отклячив в сторону правую ногу, как будто мостился на бабу.
- Взводите! – он лязгнул затвором - Снимаете с предохранителя! – громко комментировал он – кричите «Рядовой Пупкин к стрельбе готов», прицеливаетесь и стреляете. У вас десять патронов. Вы делаете пять коротких очередей по два патрона. Три очереди по мишеням и две очереди по ростовым фигурам. После того, как отстрелялись, кричите «Рядовой Пупкин стрельбу закончил».  Вопросы солдаты!
          Общее настороженное молчание говорило о том, что вопросов вроде нет, но и понято далеко не всё. 
      Их выстроили в шеренги по трое, и первая тройка сразу же стала готовиться к стрельбе.  Киргиз был почти в самом конце строя и имел счастливую возможность наблюдать и анализировать действия своих товарищей.  Они по очереди ложились, выкрикивали глупое заклинание, стреляли и бежали снимать свои мишени и вешать новые.  Выстрелы были сухие и негромкие, как хлопки китайских питард, и это добавило Киргизу еще больше разочарования  в новом оружии.  После пятой, или седьмой тройки он уже совсем потерял интерес к зрелищу и представил, как  занимается любовью с Аленкой. Из одежды на нем только синяя шапка, сапоги и ремень. В момент оргазма он кричит: «Рядовой Кирсанов к стрельбе готов!».
         Его эротические грезы прервал крик Габриэля: - Солдат, хватит спать, к барьеру!
Киргиз встрепенулся и с ходу плюхнулся на плащ-палатку. Рядом справа угрюмо готовился к стрельбе Кэмэл. Киргиз лязгнул затвором, перевел предохранитель на автоматическую стрельбу, прицелился в белый кружок напротив, прокричал почти хором с другими, что готов и нажал на курок.  После первого общего залпа он даже не понял, стрелял ли его автомат, или он слышал стрельбу Кэмэла. Он нажал на курок повторно. Короткая и невнятная очередь все же убедила Киргиза в том, что стреляет именно он. Он приготовился дать третью очередь, но после очередного нажатия курка выстрела не последовало.
- Ты чё творишь долбонос! – услышал он за спиной голос Габриэля. – Тебе ясно сказано было пять очередей по два патрона, а ты в два приема все десять выпустил!
Киргиз хотел было оправдаться, мол не слышал, но очередной крик Габриэля : «Бегом за мишенью, солдат!» подбросил его вверх, и он побежал по расчищенной тропинке к своей мишени.
      Киргиз бежал, сопротивляясь порывам ледяного ветра, который вот-вот готов был сбить его с ног. До мишени оставалось совсем немного, как вдруг он почувствовал странные болевые ощущения в правом боку. Появившаяся внезапно боль, сначала невнятная и тупая, но быстро перерастающая в острую,  пронзила низ живота  словно раскаленный шампур. Киргиз пробежал по инерции несколько шагов и остановился у своей мишени. Он почувствовал, что боль исчезла так же внезапно, как и появилась. Ему некогда было делать анализ случившемуся, так как нужно было быстро снимать мишень и рвать назад.  К его приятному удивлению все десять пуль легли кучно, правда чуть ниже и правее черного кружка.  Он отцепил свою мишень, закрепил другую и побежал в обратном направлении. Боль тут же вернулась, сначала опалив низ живота, а потом стала распространяться по всей правой половине тела. Острая и жгучая она заполняла его, как кипяток наполняет пустой стакан.  Киргиз успел сделать буквально несколько пьяных шагов, как его ноги подкосились и он завалился в снег.
«ДА ЭТО Ж ПУЛЯ МАТЬ ЕЁ! МЕНЯ ПОДСТРЕЛИЛИ!» - от этой неприятной догадки Киргиз стал покрываться холодной испариной.
- Боец! Ты там не вовремя прилёг! А ну быстро на позицию! – голос Габриэля раздавался где-то в далеке, но Киргиз полулежал в сугробе, парализованный страхом и болью.
Не прошло и минуты, как над ним склонились Кекс с Монтаной.
- Эй чё с тобой? – задыхаясь спросил толстый Кекс
- Меня подстрелили! – обреченно ответил Киргиз
- Ты чё солдат охуел? – заорал выросший из-за спины Кекса Габриэль.  При этом он, почему то оглянулся вокруг, как будто осматривая поле.
- Где болит? – уже спокойнее спросил он, наклоняясь к Киргизу.
- Живот внизу – обреченно отвечал Киргиз
       Габриэль, сев на корточки, быстро сорвал ремень с Киргиза, и стал нервными движениями расстегивать шинель. Потом двумя рывками, распахнул гимнастерку, оторвав все пуговицы. Не увидев на белухе крови, уже было начал злорадно улыбаться, но задрав её, оцепенел, глядя застывшими глазами на живот Киргиза. Киргиз тут же сел и медленно стал опускать взгляд с пупка к низу живота. Справа, над брючным ремнем он увидел маленькое отверстие, или впадину, как на пупке, только меньшую по размерам.
- Я же говорил! – прошептал он, обречённо глядя Габриэлю в глаза.
      Габриэль, не отводя глаз от Киргиза, заорал: - Кожевников! Быстро аптечку сюда!- а потом уже ласково обращаясь к нему спросил: - Тебя как звать то?
- Игорь – жалобно ответил Киргиз.
- Слушай Игорек, мы тебя сейчас перевяжем и отвезем к нам в лазарет. Ещё не понятно, что там у тебя. Ты главное не паникуй. Хорошо Игорек? – перешел на тон воспитательницы из детского сада Габриэль.
       Потом он сам туго забинтовал живот Киргизу, положив на рану тампон со спиртом.
- Давайте берите аккуратно и к УАЗику! – скомандовал он Кексу и Монтане. Они схватили Киргиза под мышки и поволокли к машине. Киргиз даже немного помогал им, перебирая ногами, потому что опять перестал чувствовать боль. Он слышал, что во время шока, серьезно раненный человек подолгу не чувствует боли и от этого становилось еще муторнее. Он увидел, что все стоят и смотрят, как его волокут к машине.
        «Жертва несчастного случая на стрельбищах!» - закрутилась в голове газетная фраза. «Я жертва! Но почему именно я? Почему так нелепо?  Схлопотать пулю не в бою, не в Афгане, а в роте обеспечения учебного процесса может только конченый неудачник».
           Его положили на заднее сидение УАЗика. Габриэль сел за руль.
- Кожевников, собрать оружие и в роту! Медведев со мной – распорядился он.
Монтана сел рядом с Габриэлем, и они поехали.
        Дорога казалась бесконечной. Габриэль и Монтана молчали. Сначала Монтана было пытался заговорить, мол, как же это так, но Габриэль быстро пресек его философские рассуждения одним словом «Заткнись!»
       Киргиз, как и полагается человеку перед смертью, прокручивал в голове события своей короткой жизни и находил во всем какую-то несуразность незаконченность. «Ну не должно же все так закончиться!» - думал он «Во всем должна быть хоть какая-то логика, а то что происходит сейчас выходит за ее пределы. Что я сделал такого, чтобы заслужить такую нелепую смерть. Я готов погибнуть как герой, но только не так».
     При этом он не разу не задал себе вопроса, который так мучил сейчас Габриэля и Монтану: «КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?».
        Наконец то, свистя тормозами, УАЗик остановился у ворот училища.
-Сидеть здесь! – скомандовал Габриэль, конечно же, обращаясь к Монтане, и забежал в будку КПП. Он вернулся где-то через пятнадцать минут, угрюмо хлопнул дверью, посигналив, заехал в ворота. Проехав мимо плаца, вдоль главного корпуса он свернул в арку и въехал во внутренний двор учебного корпуса со стороны черного входа. Вход был не то чтобы совсем черный, и обладал высоким крыльцом и роскошными деревянными резными дверями, но пользовались им гораздо реже, чем парадным. Киргиз увидел у подъезда двух сурков в больничных синих пижамах и с носилками.
      Габриэль затормозил возле крыльца, выбежал как вор, оглядываясь по сторонам.
- Давайте в темпе вальса! – бросил он суркам, открывая заднюю дверь. Те помогли Киргизу выбраться и лечь на носилки. Затем, натужно кряхтя, они начали подымать его на крыльцо. Габриэль забежал вперед и открыл перед ними двери. Носилки с Киргизом пронесли по пустому коридору и подняли на второй этаж. Там, в конце левого крыла находился местный лазарет.
      «А почему сюда, а не в нормальный госпиталь?» - только сейчас осенило Киргиза – «Тут же и докторов то нормальных нет. Только этот жирный боров, который только и может, что дать  красных колёс». 
    Жирным боровом Киргиз окрестил необъятного во всех размерах доктора с большими тараканними усищами, которого еще почему-то звали Мичманом. У Мичмана была одна панацея от всех болезней. Это были красные таблетки. Любая болезнь, будь то бронхит или  триппер, лечилась этими таблетками. Врачебное искусство Мичмана состояло в выборе правильной дозировки лекарства. Например: если к нему приходили с головной болью, он выдавал всего одну красную пилюлю, а если это был кашель, или ангина, то это уже две или три пилюли, в зависимости от тяжести заболевания. В лазарет, где была надежда отлежаться и получить, хоть какое-то альтернативное лечение попасть было практически невозможно. А теперь Киргиза доставляли туда целым эскортом, но он был почему-то не рад этому.
       Мичман видимо уже был в курсе и стоял у дверей лазарета, щипая кончик уса.
- Заносите ко мне – пробасил он, открывая дверь кабинета, который был сразу за входом в лазарет. Вспотевшие, запыхавшиеся сурки положили Киргиза на кушетку.
- Всё исчезли! – скомандовал Мичман суркам и те мгновенно скрылись за дверями.
- А тебе что особое приглашение нужно? – обратился Мичман уже к Монтане и тот тут же вышел. В кабинете остались только Мичман, Габриэль и Киргиз.
- Ну ты скажи Лёша, чё мне с ним делать? – сказал мичман закуривая, - на хрена ты его сюда припер, нужно было туда неотложку вызвать.
- Миша, ты сначала посмотри, а потом решим что делать. Подумать надо – прикуривая уже у Мичмана и косясь на кушетку с Киргизом, тихо ответил Габриэль.
     Они разговаривали так, как будто на кушетке лежал не человек, а неодушевленный предмет. Мол «- На хрена ты эту гадость притащил? – Да ты сначала посмотри, а потом говори.»
         Докурив, Мичман наспех помыл руки, задрал белуху на Киргизе и кривыми ножницами начал разрезать бинт на животе. Страх стал снова заполнять Киргиза. В голове у него тут же возникла картинка, в которой Мичман, обреченно смотря на рану, говорит: - «Ну и на хрена ты его сюда припёр? Он же теперь и до скорой не дотянет!».
         Но вот Мичман расправился с бинтом и близоруко сощурился, склоняясь над животом Киргиза. В глазах его Киргиз вдруг уловил непонятное удивление. Мичман быстро подошел к шкафу напротив, побренчал железками в лотке и достал оттуда большой железный пинцет.
- Нет! Неужели он прямо сейчас достанет пулю! – паника начала накрывать Киргиза.
Снова склонившись над телом Киргиза, Мичман уверенным движением запустил губки пинцета в рану.
- ААА – застонал Киргиз, чувствуя нарастающую боль и готовясь заорать от дикой.
- Тихо, тихо, тихо, уже всё – успокаивающим тоном шептал Мичман. – Лёша, иди сюда! – вдруг уже громко и весело сказал он.
- Смотри! – он поднес пинцет прямо к носу подбежавшего Габриэля.
- Что это? – удивленно спросил тот
- Игла!
- Какая игла?
- Обыкновенная швейная с ушком – уже смеясь, говорил Мичман. – Хорошо, что вся не вошла. Ушко кожу оттянуло, поэтому смотрелось точь-в-точь как пулевое.
- Откуда у него там игла? – уже на подъеме говорил Габриэль и было видно, как жизнь возвращается в его бледное лицо.
- А это ты у него спроси – и оба повернулись к Киргизу.
- Солдат! - Расслабленным пьяным голосом произнес Габриэль – Ты не хочешь нам ничего сказать?
«Так это всего лишь игла!» - от этой мысли Киргиза сразу подбросило, он сел на кушетке счастливо улыбаясь. – Я понял это из ремня!
- Из какого ****ь ремня? Я тебя сейчас убью! – ласково говорил Габриэль, смотря на Киргиза влюбленными глазами.
- Не надо товарищ капитан, я только воскрес – плавая в волнах эйфории отвечал Киргиз. – Мы вставляем иголку в брючный ремень, чтоб не потерялась. Видимо, когда я стрелял она в меня и воткнулась.
- Солдат, ты даже не представляешь, какой ты дибил! Ты ж у меня в нарядах сгниешь!– ещё более радостно нараспев произнес Габриэль.
- Я знаю! – улыбаясь во весь рот, отвечал воскресший Киргиз