Он бы не успел. Журнал Смена апрель 2017

1.

Пройдя через рамку металлоискателя, Андрей отряхнул густо обсыпавший воротник липкий снег, поправил на плече ремень сумки, в которой вместе с ноутбуком традиционно покоился «малый командировочный набор», и привычно огляделся.
   
    В самом центре зала вылета сверкала многоцветными гирляндами  роскошная ель, обильно обтянутая мишурой и обвешанная крупными шарами. Чуть в стороне, над стойками регистрации широкое электронное табло радовало глаз измученных пассажиров мигающими зелеными огоньками, возвещающими о начале посадки на несколько ранее задержанных рейсов. Судя по информации на табло, вылет Андрея задерживался на полтора часа, что было вполне ожидаемо и не вызвало ни раздражения, ни досады. Из-за бушевавшего над городом циклона, принесшего с собой резкий ветер и плотную метель, аэропорт почти сутки был закрыт и, глядя на толпы издерганных и взведенных пассажиров, спешащих сейчас к выходам на посадку, Андрей расценил свою полуторачасовую задержку чуть ли не как подарок судьбы. 
   
    Походкой человека, которому совершенно некуда спешить, он направился к покрытым белой матовой краской широким дверям зоны VIP-обслуживания. 
   
    Вверху по всему периметру огромного зала тянулся балкон второго яруса, сверкая многочисленными ярко освещенными витринами. В дальнем углу второго этажа, напротив схода с эскалатора, увитое искусственной зеленью, тянулось деревянное ограждение небольшого уютного ресторанчика. «Будут места – посижу лучше там», решил Андрей и, не дойдя до входа в VIP-зал нескольких шагов, свернул в сторону  эскалатора.
   
    Свободные места в наличии оказались, причем один из двух пустующих столиков располагался на взгляд Андрея очень удачно – у широкого окна, за которым открывалась ярко освещенная ночная панорама самолетных стоянок и летного поля. Он с удовольствием погрузился в глубокое кресло, небрежно свалив на соседнее сумку и пальто, приветливо улыбнулся подошедшей официантке. Череда приятных мыслей радостно будоражила сознание, он был даже доволен сейчас, что рейс задержали, что можно спокойно посидеть одному в уютной обстановке, полностью отдавшись прекрасному настроению, посмаковать ожидания близких праздников и заслуженного отдыха.  За короткую командировку основной пакет документов удалось подписать и Сибирский проект, готовившейся без малого два года, наконец, стартовал, что давало все основания надеяться на приличный годовой бонус, а в перспективе и на назначение руководителем самого проекта; на предстоящую  поездку в Итальянские Альпы удалось подбить приличную компанию старых друзей и зимние каникулы обещали пройти так, как не проходили уже давно; Cветка прислала сегодня сообщение о том, что Алинка заняла второе место на муниципальном конкурсе и теперь будет готовиться к городскому.
   
    Андрей не испытывал голода, зато ощущал потребность отметить удачное завершение командировки, а заодно проводить, пусть и немного преждевременно, очень неплохо  сложившийся уходящий год. Он заказал двести грамм коньяка, попросил порезать лимон, ткнул пальцев в первое попавшееся блюдо легкой мясной закуски. Когда официантка отошла, он заметил, что в ресторане появился новый и весьма необычный посетитель.
   
    Высокий даже при заметной сутулости мужчина вошел неторопливой, какой-то неуверенной походкой, медленно огляделся и застыл, повернув голову в ту строну зала, где сидел Андрей. Его появление не осталось незамеченным: бармен за стойкой перестал протирать стаканы и, казалось, слегка напрягся, несколько посетителей покосились на нового гостя с плохо скрытым недоумением. Выглядел он на фоне окружающей обстановки довольно колоритно: кирзовые сапоги, густо заляпанные то ли цементом, то ли засохшей грязью, грубые ватные штаны, черная телогрейка с порезом на рукаве, спутанные лохмы длинных, тронутых сединой волос выбивались из-под старой, явно маловатой по размеру солдатской ушанки. Здесь, среди полированных столиков и крахмальных салфеток, среди излучающих приглушенных свет торшеров и подвешенных на потолке и по периметру окна разноцветных гирлянд, такой наряд смотрелся довольно нелепо. Наверно, странный посетитель и сам почувствовал это, потому что какое-то время постоял в нерешительности, потом, словно приняв решение, целенаправленно двинулся, как показалось Андрею, прямо к нему. Андрей не выносил всевозможных попрошаек, слезливые истории об украденных деньгах и о своре голодных родственников неизменно вызывали в нем лишь брезгливое раздражение, и сейчас, решив, что очередной обездоленный избрал для своей атаки именно его, он демонстративно отвернулся к окну. Однако потенциальный попрошайка направлялся не к нему, - он подошел к единственному пустующему столику и тяжело опустился в кресло. Сидевшая за соседним столом девушка, перед которой стояла одинокая чашка с недопитым кофе и тарелка с остатками пирожного, увлеченно стучала по клавиатуре ноутбука, но, покосившись на нового соседа, машинально придвинула к себе стоящий на полу рюкзачок.
   
    - Добрый вечер. Будете что-то заказывать?
   
    Голос официантки прозвучал неуверенно. Она стояла, с подозрением глядя на посетителя, словно щит прижимая к груди папки меню.
   
     - Я-то?.. Да. Буду, наверно, - сипло проговорил мужчина, громко простужено кашлянул и, откинувшись на спинку кресла, добавил: - Попозже только.
   
     - У нас нельзя просто так сидеть, - официантка постаралась добавить голосу строгости. – Нужно что-то заказать. Только вы бы посмотрели сначала в меню, у нас цены… в общем, цены у нас высокие, понимаете?
   
    Ей явно еще не приходилось интересоваться у клиента его платежеспособностью, она растерянно обернулась в сторону бара, словно ища поддержки, и поддержка не замедлила явиться. Бармен, внимательно наблюдавший из-за стойки за развитием событий, покинул свой пост, вразвалочку, как бы нехотя, подошел вплотную к столику, встал перед ним, наполовину заслонив собой официантку. Несколько секунд он оценивал ситуацию, выбирая линию поведения, потом, решив не церемониться, нарочито грубо проговорил:
   
    - Э, мужик. У тебя бабки вообще-то есть? Тут тебе не богадельня, на халяву не подают.
   
    - Да чего налетели-то? – в голосе, который вдруг показался Андрею смутно знакомым, уже сквозила неуверенность. – Говорю же вам: буду я заказывать, и бабки свои вы получите.
   
    Андрей по-прежнему смотрел в окно, за которым под белым светом прожекторов оживала после вынужденного перерыва суетливая работа наземных служб. «Хорошо бы, он свалил сейчас по-тихому, без скандалов, без полиции. И чего он сюда вперся? Такой вечер испортит, козлина, быдло! Надо было в VIP-зал двигать». 
   
     - Короче, мужик, давай так, - деловито произнес бармен, словно прочитавший мысли Андрея – ты тихонечко встаешь, тихонечко уходишь, мы шум не поднимаем, ментов не зовем, гостей не напрягаем. Ну? Кому говорю?
   
    - А я говорю, что хочу выпить и пожрать по-человечьи, - набычился клиент. Потом вдруг встал с кресла, посмотрел на Андрея, ткнул в его сторону пальцем. – Вот кто за меня заплатит. Что, не верите? Андрюха, скажи им. 
   
    Потеснив плечом растерявшегося на миг бармена, подошел к столику Андрея, отодвинул кресло и по-хозяйски уселся напротив.
   
    - Андрюха, жрать хочу – беда просто. Да еще и ломает после вчерашнего, поправиться надо срочно. Угостишь приятеля? Небось, не скурвился еще?
   
    - Тоха – ты?!
   
    - О, узнал, наконец! Вот и ладненько. А я тебя еще в зале срисовал. Все решал: подойти – не подойти. Потом увидел, куда ты направился, ну и подумал, что грех такой случай упускать. Здесь помаячил, все надеялся – узнаешь, позовешь. А тут эти докопались…
   
    Не отрывая потрясенного взгляда от сидящего перед ним человека, Андрей вдруг понял, что их столик стал центром внимания для половины ресторана, - боковым зрением он отмечал повернутые в их сторону лица посетителей, застывшие за спиной Тохи фигуры официантки и бармена. Его никогда не смущало внимание посторонних, ему даже нравились публичные выступления на презентациях и корпоративах, но сейчас Андрей испытал неожиданно сильное желание оказаться как можно дальше от всех этих людей, которых он видит в первый и последний раз; его почти физически мучили эти любопытные взгляды; он чувствовал, как начинают гореть  сначала уши, а потом и все лицо; он понимал, что густо краснеет на виду у всех и от этого терялся и злился на себя еще больше. А с другой стороны столика за ним понимающе, с чуть заметной насмешкой наблюдали глаза старого друга. Нет, не глаза – глаз. Андрей только теперь понял, что с самой первой секунды поразило его в этом лице, наполовину скрытом многодневной седой щетиной и испещренном ранними морщинами. Левый глаз Тохи, внешне почти неотличимый от правого, выглядел мертвым, - он невидяще таращился в пустоту, и вокруг темного зрачка плясали отблески сверкающей гирлянды.
   
    Едва отойдя от первого шока, еще не поняв, что нужно говорить и как вести себя дальше, Андрей стал сглаживать напряженную и двусмысленную ситуацию.
   
    - Все нормально, - поспешно и чуть ли не заискивающе обратился он к бармену. - Это приятель мой. Не признал, знаете ли. Все хорошо – я оплачу ужин. Дайте, пожалуйста, меню, - вымученная улыбка официантке, -  и минут через пять подойдите, мы сделаем заказ.
   
    Он поднял руки ладонями вверх, как бы извиняясь перед посетителями за доставленное беспокойство; он взял меню, раскрыл его, закрыл снова, пододвинул в сторону Антона; он был как-то мелочно суетлив сейчас, сам понимал это, но ничего не мог с собой поделать. И когда официантка в сопровождении что-то недовольно бормочущего бармена, отошла от столика, когда за соседними столами возобновились прерванные разговоры, и послышалось привычное позвякивание посуды, Андрей испытал огромное облегчение. 
   
    Все это время Тоха по-прежнему внимательно разглядывал его с легкой полуулыбкой на губах. Потом взял меню, открыл его на первой странице.
   
    - Ну, Андрюха, ты уж не обижайся, разорю тебя маленько. Сам понимаешь, не каждый день такие встречи случаются. Так что, начнем мы, конечно, с бухла. Та-ак, что у нас тут?..

2.
   
    - Антоха, ну чего ты жмешься? – азартно убеждал Андрей, стараясь не повышать голос и то и дело воровато оглядываясь по сторонам. – Говорю тебе: дело верное. Рамиз серьезный чувак, просто так болтать не станет. Там и делов то максимум на две-три минуты, я все прикинул: перелезли забор, до павильона бегом секунд двадцать, отметались – и обратно. Павильон то ведь двадцать четвертый, как будто специально выбирали - для нашего дела удобней всего расположен. Сам посуди: угловой, охрана на другом конце территории, уходить удобно через насыпь.
   
    - Удобно. Если товарняк не пойдет, - мрачно буркнул Тоха.
   
    - Если-если, - передразнил Андрюха, - если всего бояться, можно до самой старости телеги с товаром катать – вот это я точно знаю. Под лежачий камень портвейн не течет. А тут – такой шанс! Ты только подумай, - он подался вперед, наклонившись над столом, и еще больше понизил голос, - две минуты стремной работы – и пять штук зелени! А потом знаешь чего делать будем? На бухло и девок бабки такие проматывать не станем, мы с тобой, Тоха, дело свое откроем. Свое, понимаешь ты, дурья башка, свое дело! Я уже и об этом подумал. С Гариком Ивашовым поговорил, у него три точки на Луже, он кожу из Турции таскает. Сказал: будет бабло у вас – возьму в долю. Олега Бусыгина из двадцать второго помнишь? Он картриджи для Денди из Китая возит, просветил тут меня по некоторым вопросам… Короче, тоже тема. Да чего я тебе как маленькому объясняю?! Сам ведь понимаешь: в наше время только бы деньги на раскрутку были, на первую закупку нормальную, а там – пол Лужи знакомых, точку снял и стриги бабки. 
   
    Они сидели за самым дальним угловым столиком в полутемном зале дешевой пивной недалеко от метро «Спортивная». Перед ними стояли две кружки с пивом, в маленьком блюдечке возвышалась горка фисташек. Сегодня у них выдался вынужденный выходной, - рынок в Лужниках был закрыт по случаю предстоящего вечером матча на кубок УЕФА. В полдень посетителей в пивной было не много, но уже через пару часов ожидался массовый наплыв шумных «спартачей», которые начнут бурно «готовится» к матчу и, накачавшись пивом, отправятся искать на подступах к стадиону немногочисленные кучки фанатов соперника.
   
    - Слушай, Андрюх, а чего Рамиз именно к тебе обратился с этим делом, чего кого-нибудь из своих не попросил? Непонятно все как-то: у них там с бандюками из администрации Лужи свои разборки начались, ну порезали там кого-то слегка, но причем тут павильон на Ярмарке? Зачем жечь? За него вообще армянин какой-то платит, он то тут с какого бока? И еще, - Тоха, который все время разговора сидел, чуть наклонив голову, и машинально крутил в руках сигаретную пачку, поднял на друга глаза, посмотрел пытливо, в упор. – Самое главное. Ты знаешь, сколько народу там арендует склад и витрины? Человек пять-шесть, не меньше. И у каждого там товар. Ты же их всех по миру пустить собираешься. 
   
    Андрей отхлебнул пива, медленно поставил кружку на стол, несколько секунд сидел молча, будто задумавшись о чем-то.
   
    - Отвечаю по порядку. Рамизу меня порекомендовали. Тофик – нормальный пацан – ты его не видел. На разборки их мне плевать, меньше знаешь – лучше спишь, зачем решили сжечь павильон – тоже плевать. А по поводу остального, - Андрей криво ухмыльнулся, - в стране объявили капитализм, ты не слышал? А это значит – каждый за себя и каждый получает то, что заслужил. У кого сгорит товар, тем не повезет, но только не я буду в этом виноват. Они просто сняли точку в неудачном месте, потому что павильон решено сжечь и его сожгут все равно, не мы – так другие. А я не хочу больше грузить чужие коробки, таскать телеги с чужим товаром и считать чужую выручку. Я хочу заработать денег – много и быстро.
   
    После довольно продолжительного молчания Антон медленно, будто выдавливая из себя слова, проговорил:
   
    - Не знаю, Андрюх. Не нравится мне эта затея. Я, пожалуй, не буду в этом участвовать. Не буду, и тебе не советую. Слушай, - лицо его вдруг радостно прояснилось, - я же совсем забыл: ко мне тут Сурен подходил, сказал, что доволен, как мы работаем, типа, старшим продавцом меня хочет назначить в девятнадцатом павильоне, у него там родственник какой-то трудился, домой вдруг уехал. Ответственность, конечно, ну так и денег побольше будет. Что думаешь? А там, глядишь, и тебе предложит чего повыгодней.
   
    - Старшим продавцом, говоришь? – скучающим тоном произнес Андрей.
   
    Он откинулся на спинку стула, с выражением покорной усталости на лице.
   
    - Хорошо. Мое дело – предложить, твое дело – отказаться. Я нашел путь к хорошим деньгам, путь в бизнес, ты отказался, тебя, оказывается, больше прельщает карьера старшего продавца. Окей, тему закрываем. Я, Тоха, один пойду. Вдвоем оно, конечно, было бы сподручней, но раз уж ты в старшие продавцы собрался – придется управляться одному.
   
    Ход был беспроигрышный, Андрей приберегал его именно на этот, крайний случай. Он не допускал даже мысли, что Тоха – друг не то, что со школьной скамьи, а с детсадовской группы – отпустит его на такое дело одного.
   
    - Да ты чего – один? – Антон, как и предполагалось, сразу дал задний ход. – Как это – один? Там же и лестница, и бутылки, и вообще – мало ли что? Одному тебе никак нельзя.
   
    Чтобы скрыть радость в глазах, Андрей сосредоточился на своей кружке, отпивая пиво маленькими неторопливыми глотками. На самом деле он не чувствовал себя таким уверенным, каким хотел казаться. Предстоящая акция, на которую поначалу он легко и с радостью согласился, вызывала у него теперь нешуточный страх. И уж совсем немыслимо для него было бы отправиться на это дело одному.

   
    Знаменитый рынок в Лужниках (в просторечье – просто «Лужа») открывался для покупателей в семь утра, но огромная территория вокруг главного стадиона страны оживала задолго до этого времени. В ворота непрерывно въезжали грузовики с товаром; на многочисленных аллеях, ведущих к трибунам, торговцы открывали ставни палаток, вытаскивали из вместительных баулов разноцветное тряпье и крепили его на импровизированных витринах; дымились гигантские казаны с пловом; на вращающихся жаровнях покрывалось румяной коркой мясо для шаурмы; на раскладные столики выставлялись коробки с обувью; на передвижных вешалках развешивались кожаные куртки и кружевное нижнее белье; лестницы в подтрибунных помещениях исчезали под тектоническими завалами китайского и турецкого барахла. 
   
    И задолго до открытия на обширную стоянку перед стадионом съезжались, рыча изношенными движками и чадя солярным выхлопом, автобусы, по номерам которых можно было изучать географию России. Это приезжали из регионов первые оптовые покупатели.
   
    Раннее утро сразу после открытия – время оптовиков. Товар свозился к автобусам огромными телегами, запихивался в багажное отделение, набивался в салон.
   
    Здесь создавали свои первые миллионы оборотистые челноки и здесь работали, чтобы прокормить семью оказавшиеся вдруг никому не нужными доктора наук и молодые инженеры, отсюда непрерывными потоками растекалось по стране огромное количество всевозможного товара от трусов и домашних тапочек до кофемолок и телевизоров.
   
    Не просто в Москву, а именно сюда, на Лужу устремились двое вчерашних школьников из провинциального Мичуринска. Высшее образование в условиях новой капиталистической реальности давно потеряло свою былую привлекательность, да и полуголодное существование студентов-провинциалов, чьи родители не могут оказывать существенную поддержку, не выглядело хорошим вариантом начала взрослой жизни. Перспектива скорого призыва тоже не радовала, поэтому идея спрятаться от военкомата в огромной Москве, трудоустроившись на легендарной Луже, где второй год работал обещающий помощь приятель-земляк, показалась Андрею и Тохе весьма удачной. Приятель не соврал и действительно познакомил ребят с несколькими арендаторами на Ярмарке – отдельной территории рядом с Лужниками, обнесенной высоким забором и тесно застроенной торговыми павильонами. Ярмарка в основном специализировалась на продаже бытовой техники, телевизоров, аудио-видеосистем и игровых приставок, имела собственную администрацию (то есть, принадлежала не той же группировке, что и основная Лужа), на ней по причине узкой специализации было заметно меньше людей, и создавалась хотя бы видимость цивилизованной торговли. 

***
   
    Желтые опавшие листья густо облепляли мокрый асфальт, зарядивший с вечера нудный осенний дождь монотонно сыпал мелкую водяную крупу. Свет редких фонарей отражался на покрытой мелкой рябью поверхности обширных луж. Иногда налетали порывы несильного, но холодного ветра, и тогда шорох дождя в палой листве на время заглушался скрипами и стонами оголенных крон старых деревьев.
   
    Они шли по узкой асфальтовой дорожке, слева возвышались стальные прутья длинного забора, огораживающего территорию Ярмарки, справа круто уходила вверх насыть окружной железной дороги. Шумная и суетливая днем, сейчас Ярмарка казалась абсолютно вымершей, и лишь в плотно зашторенных окнах павильона охраны горел неяркий свет. 
   
    - Погода для нас – самое то, - с наигранной бодростью сказал Андрей. – Они и в нормальных условиях до того угла не доходят никогда, а сейчас вообще, небось, из будки своей не высунутся. Я вчера тут подежурил маленько, дождя не было, так за целый час ни один хрен в обход не пошел. Обленились. Расслабились.
   
    - А чего им не облениться? – недовольно откликнулся Тоха. – Сам знаешь, кто их крышует. Слушай, Андрюх, а может…
   
    - Подходим, - резко перебил Андрей. – Все помнишь? Главное – лестницу не забыть на внешнюю сторону перекинуть. Пока добегут, пока с замком провозятся, мы уже у метро будем, а там – дворы. Не ссы, Тоха. Им еще прочухаться надо, потом бежать сюда метров пятьсот, а нам до забора – меньше ста. Ну, на самый крайняк, если крикну «Расходимся», ты валишь вправо через насыпь – под мост лучше не суйся – уходишь во дворы. Я влево, в сторону Лужи, там знаю, где заныкаться.
   
    Впереди показался мост, - мощный вал железнодорожной насыпи прорезала широкая арка. Это была основная дорога, по которой от метро обычно текли потоки покупателей на рынок и болельщиков на матч. Забор резко поворачивал влево, и на самом углу были смонтированы неширокие ворота – вход на Ярмарку, самый дальний от центральных ворот, зато самый удобный для тех, кто идет от «Спортивной».
   
    - Интересно, лестницу не сперли? – с плохо скрываемой надеждой в голосе произнес Антон.
   
    Они свернули с асфальтовой дорожки, которая уходила дальше к арке моста, и теперь шли среди деревьев, почти по щиколотки погружаясь в слой листвы. Лестница оказалась на месте, - присыпанная для маскировки листьями и приваленная комьями земли она лежала у самого забора. Ограда здесь была невысокой, но состояла только из вертикальных прутьев, поэтому вскарабкаться на нее самостоятельно было практически невозможно. Андрей снял с плеч небольшой, но увесистый рюкзак, протянул Антону.
   
    - Держи. Сверху подашь.
   
    Он первым залез на забор, наверху вполголоса чертыхнулся, запутавшись в неудобном китайском дождевике, мягко спрыгнул вниз, принял у Тохи рюкзак, потом помог опустить и установить лестницу на внутренней стороне. Когда Тоха оказался рядом, Андрей, машинально перейдя на шепот, скомандовал:
   
    - Так, теперь все – только бегом.
   
    Двадцать четвертый павильон слепо уставился на них черными окнами складского помещения, над дверями тлела красная лампочка охранной сигнализации. Они быстро достали из рюкзака две стеклянные бутылки с бензином, плотно обмотанные бумагой, чтобы не разбились по дороге, и небольшой булыжник с кусками прилипшей грязи.
   
    - Сначала запалим. Прикрой.
   
    Они склонились друг к другу, заслоняя бутылки от дождя, содрали с них бумагу, один за другим зажгли оба фитиля. Тоха остался стоять с бутылками в руках, а Андрей схватил булыжник и, широко размахнувшись, швырнул его в ближайшее окно. Толстое стекло лопнуло с протяжным звоном и обрушилось вниз несколькими большими пластами, которые, упав на асфальт, рассыпались мелкими осколками. Сигнализация зашлась короткими тревожными звонками.
   
    - Давай!
   
    Две бутылки с горящими фитилями в горлышках, оставляя за собой едва заметные дымные шлейфы, влетели в пустой оконный проем почти одновременно. Какое-то мгновение ничего не происходило, и у Андрея даже успела мелькнуть мысль: «Не загорелось? Не вышло?»,  принесшая почему-то не досаду, а мимолетное облегчение. Но внутри павильона вдруг  полыхнуло алым, высветило аккуратные ряды картонных коробок с техникой, поднимающиеся к самому потолку, и через секунду над нижним краем окна уже заплясали первые языки пламени.
   
    - Все, сваливаем отсюда, – уже не шепотом, а в полный голос скомандовал Андрей, поворачиваясь в сторону забора и накидывая рюкзак.
   
    - Серега, вон они!
   
    Крик, в котором неприкрытая злоба мешалась с нешуточным азартом, достиг ушей Андрея, но потрясенное сознание, скованное обморочным испугом, отреагировало с секундным запозданием. Он замешкался, все еще пытаясь надеть рюкзак, растерянно оглянулся. От дальнего угла павильона ударил пляшущий луч фонаря.
   
    - Тоха, бежим!
   
    Он бросился к забору, скинув рюкзак и разрывая на ходу тонкую пленку дождевика, чтобы  не сковывал движений. Антон, который, вероятно, тоже потерял от растерянности несколько драгоценных секунд, тяжело топал сзади, отставая на несколько шагов. Тот же азартный голос крикнул:
   
    - Серый, у них лестница там! Отсекай первого! От забора отсекай!
    Охранников было двое, - Андрей даже не услышал, а почувствовал это обостренным чутьем загнанного зверя. Один гнался прямо за ним с Тохой, второй набегал откуда-то справа, он мчался вдоль забора, пытаясь отрезать беглецов от спасительной лестницы. В голове билась только одна паническая мысль: «Почему так быстро? Они не должны были, не могли так быстро…».
   
    Сходу подпрыгнув, Андрей оперся ногой сразу на третью перекладину - тонкая дюралевая конструкция жалобно скрипнула под его весом – и, судорожно перебирая руками, рванулся вверх, уже видя боковым зрением набегавшего справа охранника. Оказавшись наверху, он вдруг понял, что поможет ему выиграть у судьбы еще несколько секунд и неизбежно заставит преследователей замешкаться. Андрей забросил на забор одну ногу и, перед тем, как  мощным рывком перекинуть на другую сторону все тело, второй ногой с силой оттолкнул лестницу от себя. Он ожидал, что лестница отлетит легко, но она отвалилась от забора, словно нехотя - медленно и тяжело. Она падала вместе с Тохой, который уже успел в нее вцепиться.
   
    Спрыгивая вниз, Андрей оказался лицом к забору и за краткий миг своего падения с поразительной четкостью разглядел застывшую, будто на фотографии сцену: Антон, держась двумя руками за боковины лестницы, валится назад, прямо на набегающего охранника; второй преследователь с проступившим на лице выражением досады еще тянет одну руку вверх в бесплодной надежде ухватить ускользнувшую жертву, но другой уже хватает Тоху за капюшон дождевика. А на заднем плане яркой помпезной декорацией красуется в свете фонарей двадцать четвертый павильон, из разбитого окна которого уже вовсю валит подсвеченный тугими струями пламени ядовито-черный дым.   
   
    Он приземлился на мягкий слой листвы, повалился вбок, вскочил и, не оглядываясь больше, помчался через окружающий Ярмарку сквер. Быстро удаляясь, он еще расслышал доносящиеся из-за забора слова: «Этому наручники и в дежурку. На Лужу «набат» передай, сообщи пацанам, может, с ментами словят второго. Потом уже пожарных вызовешь».
   
    Он бежал через сквер, потом карабкался на высокую насыпь дороги, на которой, к счастью, не оказалось товарняка, потом кубарем скатывался с нее. Не привычный к таким нагрузкам, он задыхался и хрипел, но животный страх гнал вперед, не давая сбавить темп. Он пересек ярко освещенную, но совершенно пустынную дорогу и, наконец, увидел впереди старые дома плотной жилой застройки. Там – дворы, подъезды, кусты, детские площадки и припаркованные машины. Там есть, где спрятаться, там – спасение.
   
    И все время своего панического бегства он одними губами, сам себя не слыша, как мантру, как спасительную молитву, твердил одну фразу: «Он бы не успел. Он бы все равно не успел». 

***
   
    «Он бы не успел». В последующие несколько месяцев Андрей жил с этой спасительной мыслью, как щитом загораживаясь ей от жгучего чувства стыда, от необратимости совершенного, от невозможности повернуть время вспять. Только теперь, с безнадежным опозданием он осознал масштабы собственной глупости и тяжесть последствий, к которым она привела.
   
    Андрей бежал из Москвы в ту же ночь. Он не стал возвращаться в Мичуринск, полагая, что если его будут искать, то дома – в первую очередь, а уехал к бабке, которая жила в глухой деревне в Смоленской области. Там он продержался лишь неполные три месяца, - вынужденное безделье только усиливало тревогу, страх перед возможными преследователями и беспокойство о судьбе Тохи. Он ничего не делал, ни с кем не общался, он даже ни разу не позвонил домой, боясь обнаружить себя. Наконец, совсем измучавшись неизвестностью и бездельем, Андрей решил, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца, и, пересчитав в кошельке остатки денег, уехал в родной Мичуринск.
   
    Здесь он тоже ничего не смог узнать о судьбе Тохи, здесь вообще никого до сих пор не обеспокоило долгое отсутствие вестей от двух друзей, уехавших когда-то искать счастья в столице. Осторожно расспросив родителей и соседей, Андрей понял, что, похоже, его самого здесь никто не разыскивал. Тем не менее, на следующий же день после прибытия он явился «сдаваться» в военкомат, где его приняли  с распростертыми объятьями и «забрили» в рекордно короткие сроки. Счастливо избегнув встречи с Тохиными родителями, жившими через три дома, неуклюже наврав собственным родным о том, что с Антоном они рассорились, после чего друг уехал в неизвестном направлении, возможно подавшись на северные заработки, о которых давно говорил, Андрей ушел служить.
   
    Шли месяцы, страх перед возможными преследователями постепенно притуплялся, и события той осенней ночи, отдаляясь по времени, выглядели уже не столь драматично, реже приходили во сне, становились все более размытыми, будто случились с кем-то другим. Андрей служил уже второй год, когда мать написала ему, что родители Антона инициировали объявление сына в федеральный розыск. Скучающий следователь в отделении снял с них показания, обещал информировать в случае появления новостей и с тех пор ни разу не объявился. Был человек, уехал в Москву на заработки и не вернулся – обычное дело. Прочитав письмо, Андрей сам удивился тому, насколько мало оно его взволновало.
   

    Вернувшись из армии, Андрей предпринял пару осторожных попыток найти Антона, или хоть что-то узнать о его судьбе, но действовал робко, особой настойчивости не проявлял, и все закончилось ничем.
   
    Потом он весьма успешно приучал себя не вспоминать о том позорном инциденте, чувства вины и стыда постепенно притуплялись, и в какой-то момент он вдруг понял, что почти не помнит лица своего некогда лучшего друга.
   
    Однако жизнь показала, что не вспоминать – не значит забыть, и любое малозначительное событие, чьи-то слова, сказанные совсем по другому поводу, любая случайная ассоциация способны мгновенно воскресить в памяти все: и лестницу, тяжело отваливающуюся от забора, и Тоху, беспомощно падающего прямо в руки преследователя, и даже смрадную гарь пылающего павильона. Произошло все, как водится, в самый неподходящий момент…
   
    …Женился Андрей в тридцать пять лет. Его второй  приезд в столицу оказался значительно удачней первого, и к моменту собственной свадьбы он, давно «оформивший» себе заочное высшее образование, старательно делал карьеру в крупной промышленной компании.
   
    Накануне торжества из Мичуринска приехала мать, Андрей встретил ее на вокзале, принял тяжеленные баулы с закатанными в банки деревенскими деликатесами, долго размещал их в багажнике. По дороге мать, радующаяся встрече с сыном, ни на минуту не умолкая, делилась нехитрыми провинциальными новостями, а когда уже подъезжали к дому, вдруг стала серьезной, грустно вздохнула.
   
    - Антошки-то Григорьева мать совсем плохая стала – беда просто. Пока отец жив был, еще держалась вроде, а как помер он два года назад, так совсем сдала. Сначала ходить почти перестала, соседи ей как-то помогали, дай Бог им здоровья, продукты носили, ну а потом, говорят, умом тронулась, узнавать всех перестала. В общем, забрали ее в богадельню. Тяжело, небось, помирать-то так – одной совсем. Антошка, знаешь ведь, единственный был у них.
   
    Она помолчала, вновь тяжело вздохнула и с горечью добавила:
   
    - Понесло же вас тогда, оболтусов несмышленых, в Москву эту. Ума бы хоть набрались сначала. Ну, а уж поехали – так держались бы вместе, двоим-то всяко проще. Рассорились, разбежались… Так ведь и сгинул Антоха, исчез, будто и не было его никогда. Мать-то ждала,  пока в разуме была, говорят, все Антошку вспоминала.
   
    Свадьбу справляли на следующий день в небольшом, но претендующем на помпезность ресторане на окраине Москвы, сняв в нем банкетный зал на пятьдесят человек. В самый разгар торжества из-за стола для произнесения тоста поднялся отец невесты – высокий поджарый мужчина – доктор технических наук, инженер-ракетчик, альпинист с многолетним стажем, автор нескольких книг о восхождениях в Гималаях.
   
    - Друзья! – начал он уверенным, хорошо поставленным голосом и гул разговоров за столом быстро стих. – Признаюсь вам откровенно: последние несколько лет, когда моя Светланка превращалась из очаровательной девочки в прекрасную девушку, которую вы видите сейчас перед собой, я все время ждал этого дня и, признаюсь, ждал с тревогой. Да-да, с тревогой. Потому что, вы знаете, я яростный противник всех этих новомодных течений: эмансипация,  равные возможности, гендерное равенство и прочая, понимаешь, толерантность. Я человек старой закалки, воспитанный в другие времена и в других условиях. Поэтому, когда я видел, какой нежный цветок расцветает в нашей семье, я мечтал только об одном: чтобы в один прекрасный момент рядом с моей дочерью оказался настоящий мужчина, мужчина, каким он должен быть в моем, возможно, устаревшем и немодном сейчас представлении. И сегодня я счастлив, потому что вижу рядом со Светланкой именно такого мужчину. Некоторые из присутствующих здесь знают: я через многое прошел, в разных ситуациях побывал, разных людей встречал. Скажу без скромности: я вижу человека с первого взгляда. Когда я смотрю на человека, я всегда задаю себе вопрос: пошел бы я с ним в горы? Так вот: Андрей – это мужчина, с которым я бы в горы пошел. Я чувствую, что он никогда не предаст ни друга, ни, тем более, жены своей. Я чувствую, что у моей Светланки появилось надежное плечо, на которое она всегда сможет опереться. А значит: все у них будет прекрасно.
   
    Выпили, как положено, проорали «Горько!», недружным хором долго отсчитывали продолжительность поцелуя молодоженов. Когда тамада вновь переключил на себя внимание гостей, и про молодых на время забыли, Андрей взял стоящую неподалеку бутылку водки и щедро плеснул себе в бокал, из которого только что пил шампанское. Молча выпил, не глядя ткнул вилкой в ближайшую тарелку с салатом. Света покосилась на него чуть удивленно, но без тревоги и ничего не сказала. А еще через несколько минут, когда общее веселье шло своим чередом, некоторые гости потянулись размяться на танцпол, невеста в сторонке счастливо щебетала о чем-то с подругами, Андрей тяжело поднялся и направился к дверям, ведущим в общий зал ресторана. На его уход никто не обратил внимания, тем более, что путь к туалетам так же вел через общий зал и этими дверями периодически пользовались многие.
   
    Андрей подошел к барной стойке, уселся на высокий табурет.
   
    - Водки. Двести. Безо льда.
   
    Бармен, привыкший на своей работе ничему не удивляться, невозмутимо подал новому клиенту высокий слегка запотевший стакан.  Андрей сделал большой глоток, чуть поморщившись, поставил стакан на стойку, машинально обвел зал пустым невидящим взглядом.
   
    «Пошел бы он со мной в горы. С первого взгляда. Ну и молодец. И я бы пошел с собой в горы. А Тоха сам виноват, он все равно бы не успел. И вообще, не хотел – не ходил бы со мной. Поперся, будто я без него не справился бы, потом еще сам тормозить начал. Хрен ли он, спрашивается, сзади бежал, бежал бы первым – я бы охранникам достался».
   
    - Водку повторите.
   
    «И вообще, толкнул я тогда лестницу, или не толкнул – еще разобраться надо. Я через забор лез, мне прыгать надо было, опора была нужна». По мере дальнейших рассуждений картина произошедшего далекой дождливой ночью в Лужниках неуклонно менялась, становилась не такой драматичной, как представлялась все эти годы. В какой-то момент Андрею показалось, что бармен заинтересованно на него поглядывает, он подумал, что возможно, начал разговаривать вслух, и эта мысль не смутила его. Бармен наверняка хороший парень, он, конечно, в горы не ходит, зато точно знает, что когда за тобой гоняться озверевшие охранники, для спасения годятся любые способы. Все становилось хорошо: Тоха бы не успел все равно, в зале за столиками сидели прекрасные, все понимающие и никого не осуждающие люди, а он сейчас вернется к гостям, оставив этому симпатичному бармену щедрые чаевые, сядет рядом со Светиком, обнимет ее. Светик у него – просто золото, но про Лужники он ей все равно никогда не расскажет. И тестю не расскажет, и гостям, никому.
   
    - Андрюха, ты куда пропал? Ты чего тут делаешь? Э, брат, да ты, я смотрю, в зюзю. Ты чего, Андрюха, охренел? Тебя там Светка ищет.
   
    - Вот что, Вов, давай его пока в туалет отведем, водой холодной умоем, может, хоть чуток в себя придет. Давай-давай, слезай с табуретки, Вовик, поддержи его за другую руку. Ну, Андрюха, ну ты отмочил! Как перед Светкой таким покажешься?
   
    Он запомнил заплаканные глаза Светы и растерянный, ничего не понимающий взгляд тестя, горестное лицо матери и хмурые лица друзей. И свистящий шепот новоиспеченной тещи: «А не поторопилась ли ты, дочка?».
   

    Скандальная история, вначале поставившая под угрозу еще не успевшую начаться семейную жизнь, все-таки оказалась замята и серьезных последствий не имела. Про свой конфуз на свадьбе Андрей вспоминал редко, да и история с Тохой после этого случая почти не тревожила память.


3.
   
    Метель стихла окончательно, и за стеклами ресторанного окна было видно, как быстро оживает, будто измаявшись от долгого безделья огромный аэродром. Широкие автобусы  вальяжно отваливали от аэровокзала и, неторопливо подобравшись к самолетным трапам, исторгали из себя плотные толпы пассажиров; маленькие, словно игрушечные трактора тянули за собой длинные сцепки тележек с багажом; шустрые манипуляторы, похожие на щупальца сказочного монстра, деловито сновали над плоскостями крыльев, обливая их противообледенителем.
   
    На столе вокруг почти пустой бутылки водки стояли тарелки с остатками обильного ужина. Антон, заметно осоловевший от выпивки и непривычно сытной закуски, расслаблено развалился в кресле, глядя на друга все с той же чуть насмешливой полуулыбкой.
   
    - А чего у тебя?.., - Андрей сделал неопределенное движение рукой в сторону своего лица.
   
    - С глазом-то? – догадался Антон. - Да тогда же, в дежурке охраны на Ярмарке и окривел. Осерчали они тогда сильно, часа два, наверно, обрабатывали всем, что под руку подвернется.    Информация у них была, что что-то готовится, командиры им заранее хвоста накрутили. Чтобы, мол, смотрели в оба. Ну а они, видишь, все равно проморгали павильон. Так что я потом, считай, десять лет с повязкой черной ходил, пока человек добрый не встретился – дал деньжат, вот мне такую зачетную стекляшку и соорудили.
   
    Антон говорил спокойно, без надрыва, он ни на что не жаловался и никого не упрекал. Он просто вспоминал дела давно прошедших дней.
   
    - А как же милиция? Милицию-то вызывали?
   

    - Милиция?! – Антон хлопнул себя по колену, комично задрал голову вверх, изображая хохот. – Ты, Андрюха, я смотрю, хорошо успел те времена позабыть. Ты много милиции помнишь на Луже или Ярмарке? Вокруг, у метро особенно – это да, там они своего не упускали. А на Луже свои хозяева и законы свои. Пожарные приехали, быстренько сварганили акт о замыкании проводки – и привет, разбирайтесь, товарищи бандиты, со своими проблемами сами.
   
    Антон нагнулся к столу, плеснул себе остатки водки, залпом выпил, пальцами достал из тарелки с соленьями дольку огурца, смачно закусил и вновь откинулся на спинку.
   
    - А с тобой-то что потом? С тобой что было? 
   
    Андрей заметил, что ни трезвый в начале разговора, ни изрядно выпивший сейчас, Антон не слишком склонен рассказывать о своей жизни. Да и сам он, видя, в каком состоянии находится его друг и, совсем не ожидая услышать веселую историю со счастливым концом, не хотел знать  подробностей, тем не менее, продолжал расспрашивать Антона с каким-то мазохистским упорством.
   
    - А что со мной? – неохотно сказал Антон. – Меня, типа, в аренду сдали.
   
    - В смысле – в аренду? – опешил Андрей.
   
    - В прямом. Как бить притомились, заявили, что, мол, товара я спалил на двести штук зелени, грохнуть меня, конечно, надо, но прибытка им от этого никакого не будет. Один, помню, пошутил еще, что зря глаз попортили – товар в некондиции получился. Ну, и сдали меня кому-то из своих, чтобы, значит, должок отрабатывал. Так и сказали: пока не окочуришься, будешь на нас пахать. Ну, с годик я под Тулой где-то горбатился, на разливочном производстве. Водку паленую гнали в коровнике бывшем. Потом покупатели приехали – а я тогда молодой был, самый здоровый из всего бомжатника, - перекупили меня, к фермеру определили, в Краснодарский край. Там-то жизнь чуток получше была – тепло, да и харч не в пример сытнее. Глядели там не так строго, драпануть легче было, заскучал я чего-то, да и ломанулся на вольные хлеба. Потом долго по стране болтало, все больше по Сибири,  шабашил понемногу, даже золотишко помыть пришлось. Так что, много чего было, не упомнить всего. Не люблю я это – помнить.
   
    - Ладно, а сейчас ты как? Где живешь, чем занимаешься?
   
    - О-о, - довольно протянул Тоха, явно обрадованный сменой темы, - сейчас у меня вообще все нормалек. Наскитался вволю, теперь вот осел, живу, можно сказать, как человек. Баба тут одна подвернулась, не молодая, понятно, на сла-аденькая такая, - он мечтательно причмокнул губами, - а главное – жалостливая. Оно  и понятно: одной-то куковать не сладко, поди. Ну, пожалела, пустила меня к себе, а потом как-то свыклись мы. Короче, у себя прописала, вахтером на завод свой устроила. Живем с ней хорошо, хотя, все бывает, конечно. Вчера вот с аванса посидели с корешами, черт его знает, чего пили, только очнулся я в бытовке, в карманах пусто, аванса как не бывало. Домой притащился – моя не пускает, иди, говорит, к тем, с кем все деньги пропил. А я, как водится, сюда, в аэропорт. Мы живем тут рядом, и завод рядом, я сюда в моменты, так сказать, семейных неурядиц заруливаю иногда отоспаться. Ну, ничего – она у меня отходчивая. Покантуюсь еще маленько, чтобы хмель чуток выветрился, и пойду сдаваться…  вроде, Москву объявили. Не твой рейс, случайно?
   
    - Да-да, мой, - нервно проговорил Андрей, неотрывно глядя на свою рюмку с остатками коньяка. – Слушай, Тоха. Я чего подумал, - он по-прежнему не поднимал на Антона глаз. – У меня же в этом городе знакомые есть, партнеры, влиятельные, в общем, люди. Я мог бы… ну, попросить их…  может, устроиться тебе помогут? Или, может, деньги?.. у меня, правда, сейчас с собой не много наличными, но я мог бы...
   
    Ему было стыдно это говорить, но не говорить он не мог, он готовил эти фразы с самого начала разговора, но теперь окончательно запутался в обрывках своих мыслей.
   
    - Не суетись, Андрюх, - спокойно сказал Тоха, и Андрей уже не в первый раз удивился тому, как трезво и рассудительно говорит Антон, будто не стояла на столе пустая водочная бутылка. – Лучше, чем сейчас, ты меня никуда не пристроишь, лучше мне нигде не будет. Да и не должен ты мне ничего. Накормил-напоил славно – и на том спасибо.
   
    Он тяжело, со второй попытки выбрался из глубокого кресла, и только по его неуверенным движениям стало видно, что он действительно здорово пьян.
   
    Андрей тоже поднялся. Он вдруг понял, что когда упорно расспрашивал Тоху о его жизни, когда кратко рассказал о себе, когда говорил обо всем, кроме того главного, о чем нужно было говорить, на самом деле со страхом ждал именно этой минуты. Он должен был говорить о той ночи и, если не услышать прямо, то хотя бы почувствовать, что Тоха – его друг, с которым рос почти с пеленок, не винит его за тот толчок лестницы, что он забыл, простил, понял…
   
    Они так и стояли над заставленным тарелками столом: один - чуть покачиваясь, глядя с терпеливым ожиданием, другой – бессмысленно блуждая взглядом по залу и машинально теребя в руке смятую салфетку.
   
    - Знаешь, Тоха, - Андрей все-таки заставил себя посмотреть в глаза другу. – Тогда, ночью, все получилось так… я ведь залез почти, а они… в общем…
   
    - Не надо, Андрюх, - перебил Антон. – Что случилось – то должно было случиться. Судьба сама делает выбор. И, знаешь, - он протянул Андрею руку для прощания, - я ведь тогда все равно бы не успел.
   
    Он спустился по эскалатору, крепко держась за поручень, медленной шатающейся походкой побрел к выходу из аэровокзала, и его неказистая, чуть сгорбленная фигура быстро растворилась в бурлящем людском водовороте.