Чёрно-белый Чернобыль - Глава-6 Жизнь продолжается

Предыдущая - ГЛАВА-5 Встреча с "Мариной". Припятский исход
См.: http://www.proza.ru/2017/04/09/85



ГЛАВА  6. Жизнь продолжается. Моя незнакомка

В понедельник 28-го я на автостанции. Рейсы
на Припять отменены. Интересоваться другими
не стал. Да и чего дёргаться? Ведь контрольные
посты, через которые продирался третьего дня,
скорее всего, не сняты. С навязчивой идеей
о возвращении пришлось расстаться. К тому
времени я уже смирился с мыслью,  что
возвращаться – некуда. Разве только на Оболонь.

Попытался вызвонить горфинотдел. Из упрямства,
на грани «перебора». Связи, конечно же, нет. Чтобы
окончательно расставить точки над «i», набрал
межгород (ноль-семь). На том конце провода:

- Связи с Припятью нет по техническим причинам.

Интересуюсь:

- Можно уточнить, по каким именно причинам?

Мне в ухо - дикий ор:

- По техническим!!!

Видать, уже достали бедных телефонисток.

- Извините, - это всё, на что меня хватило, после чего
я повесил трубку, решив – достаточно, пора и остановиться.


Ещё в субботу, 26-го, междугороднюю телефонную
станцию г. Припять отключили по требованию КГБ.
На это, в частности, указывает Александр Эсаулов
(в то время заместитель председателя припятского
горисполкома) в книге «Это горькое слово Чернобыль».


После звонка на межгород стало ясно, что для широкой
публики информация по-прежнему закрыта. Небось,
телефонистки и сами ничего не знают и отвечают по
инструкции. Совсем как тот припятский майор,
долдонивший об «учениях по гражданской обороне».

Хорошо хоть додумался позвонить в Полтаву да успокоить
родителей. Они-то уже знали, что на ЧАЭС произошло
нечто. На слухи полагались мало, хотя и успели
«напереживаться» (я же говорил – у нас это родственное).
Как мог, пояснил: так, мол, и так, авария, людей пока
вывезли, а там видно будет. Старался избегать слова
«эвакуация», чтобы не вызывать аналогий с войной.
Мама криком кричит – «Женя! Бросай всё и приезжай!»,
а ещё – «я ж тебе говорила, не надо в Припять!»

«Ах, мама! Как же ты была права! - правильная песня-то!
Да только ничего, Женя, ты уж не переделаешь 
(надо мной будто насмехался параллельный поток
сознания), а если что не нравится, утешься кощунственным
«всё, что ни делается, то к лучшему». Не получается?
Тогда так тебе и надо!»

Любящая мать по природе стремится уберечь свои
чада от беды да от погибели. Никакие доводы не действуют,
если детям грозит опасность. Материнский инстинкт порой
оказывается сильнее долга и даже морали. Можно ли
винить в этом мать? Я бы не посмел.

К телефону подошёл отец. Человек, прошедший Вторую
Мировую, и вообще по жизни очень смелый, хоть и
с крутым нравом, не терпел отступления перед
трудностями. Он прекрасно понимал или, скорее,
чувствовал возникшую ситуацию, но хладнокровно
произнёс: «Решай сам. Поступай, как считаешь
правильным». То же он говорил, когда в 82-м узнал,
что я подал в военкомат заявление в Афганистан.
Меня, правда, туда не взяли, приняв добрую волю
за расстроенную психику, но сейчас это уже не важно.

А в Киеве – тишь и гладь, ни паники тебе, ни тревоги.
У каждого своя жизнь, свои проблемы. Внешне всё
выглядело буднично и спокойно. О случившемся
в общих чертах киевляне уже что-то знали. Хотя бы то,
что жителей Припяти вывезли из города...

на три дня (?!). Ну, и ладно. Не навсегда же!


Где и когда официально звучало, что эвакуация
продлится три дня? Ответ – НИГДЕ И НИКОГДА.
А недоразумение возникло вот почему. Когда город
готовили к эвакуации, в обращении к жителям, помимо
прочего, говорилось, что продуктов надо взять
из расчёта трёхдневного запаса. Может и чуть
другими словами, но суть не в этом. Конечно, мера
вынужденная. Никто не знал, как долго это протянется.
Да и не скажешь ведь – берите продуктов столько,
сколько сможете унести. А так – три дня людям есть
чем перебиться, ну а дальше видно будет. Впоследствии
я неоднократно слышал упрёки припятчан в адрес должностных лиц:
- Нам же сказали, что вывозят на три дня!
- Неправда! Вам сказали БРАТЬ ЕДЫ НА ТРИ ДНЯ,
а на сколько вывозят, никто не говорил.
Всё это будет чуть позже, когда народ предъявит
вполне нормальные требования, и чиновникам
доведётся отвечать на неудобные вопросы. А пока
вернёмся в понедельник, 28 апреля.


Ближе к вечеру советское правительство наконец-то
разродилось первым обтекаемым сообщением.
Звучало оно, как мне показалось, кощунственно
по отношению к эвакуированным, не говоря уж
об атомщиках и огнеборцах. Они-то отдавали
здоровье и жизни в беспощадной борьбе против
атомного джинна, выпущенного вследствие чьих-то
ошибок… Хотя – стоп: я же обещал не вдаваться
в технические детали.

Несколько дней спустя газеты привели хронологию
событий, пестревшую нюансами, неуловимыми
для непосвящённых. Так, пресса абсолютно точно
отразила время взрыва – час двадцать три.
Правдиво сообщалось и об эвакуации горожан
в течение двух часов. Упускалась только одна «мелочь»:
вывозить людей начали через тридцать шесть часов
после взрыва! Надо ли уточнять, что всё это время
народ подвергался облучению? А то ведь как
получалось - вот авария, а через два часа - в городе
ни души? Какая «оперативность»! И ладно, если это
лукавство исходило из рупоров официальной
пропаганды, – “Правда”, “Известия” и прочие, –
за то их и держали на довольствии. Но когда
подобная чушь появилась на полосах уважаемой
газеты “Аргументы и факты” – это уже выходило
за грань терпения и предел понимания.

Я не считаю себя вправе объяснять, почему
эвакуация началась через полтора суток после
взрыва. Полагаю, на то были серьёзные причины.
И уж тем более, не собираюсь кого-либо винить.
Я же не присутствовал в инстанции, принимавшей
решение о вывозе людей. Да и на эту тему
достаточно сказано в той же книге
«Это горькое слово Чернобыль».


Утром 29-го я собирался в облфинуправление.
Да и куда мне? Вышестоящая инстанция, всё-таки.

Пока брился в ванной, по радио звучал
Джо-Дассеновский «Люксембургский сад».
Из песни я понял только «У меня почти всё хорошо…
Жизнь продолжается…»

- Н-да, почти всё и почти хорошо, - срезая
трёхдневную щетину, произнёс я вслух, хотя
в квартире уже никого не было, - и, главное,
la vie continue (фр.: жизнь продолжается)

В облфине мне даже обрадовались – наконец-то
хоть кто-нибудь объявился из Припятского
«департамента»! А то ведь народ вывезли –
и с концами. Меня долго расспрашивали – что и
как, и, главное, каким образом я умудрился
выбраться «оттуда» до всеобщей эвакуации.
Я и рассказывал, мол, ничего особенного,
добирался пешком и на перекладных. На занятия
спешил. Многие сочли, что я родился в рубашке.
Шутили даже: «Молодец, что учишь английский!
Видишь, как в жизни пригодилось!»

Однако трёп трёпом, а меня ж надо временно
пристроить, чем-то занять. Или, по-Жванецкому,
«чтобы мы не хулиганили на улицах, нас надо
где-то держать».

Поручили обзвонить районные отделы и записать
данные о выполнении плана по госдоходам за апрель.
Смысла в этой работе я не видел. Уже двадцать
девятое, завтра – последний день месяца, и цифры
поступят со дня на день. Хотя для оперативных
решений такие методы сбора данных, возможно,
и подходили. Но эти вопросы – вне моего уровня.
А тут ещё молодой сотрудник давай прикалываться:

- Жека, шо ты дурью маешься? Всё равно эту фигню
через неделю пришлют.

- Дык... это... поручили ж... – неуклюже оправдываюсь
и продолжаю «трясти» райфинотделы. Во всю ругаю
паршивую связь и телефоны, с которыми одна беда,
хотя без них – беда не меньшая.

- Да ладно! Поручили ему, видите ли, - эта реплика
зависла без ответа: я как раз пробился в один из  районов.

Задание выполнял с неистовым рвением, что смахивало
на невроз из-за приключений трёх последних дней.
Хотелось отвлечься от тревожных мыслей.
Очень хотелось. Но ведь чем больше от чего-то
отмахиваешься, тем прочнее оно врастает
в каждый нейрон.

Наконец, я с достоинством, как бы продолжая игру
со стрессом, вручил собранный материал временному
начальнику. Тот листал какие-то папки. Завидев меня,
вскинул брови от удивления, что я так быстро
справился. Молча положил мою бумажку на угол
стола и сверху, по диагонали, пристроил карандаш
(чтобы сквозняком не сдуло). «Спасибо» я не услышал,
а только "бу-бу-бу", в чём едва угадывалось «потом гляну».

(Назавтра я обнаружил сводку на том же месте.
Карандаш располагался под тем же углом. «Ну… ладно»)

Вскоре начальник вызвал меня и спрашивает:

- Слушай, ты же раньше работал в потребкооперации?

- Да.

- Вот и славно. Сходи-ка, будь добр, в облпотребсоюз
и проверь вот эти показатели - и дал какую-то таблицу.

В областном потребсоюзе я встретился с ещё недавними
коллегами. Их немало удивил факт, что прежде они
ездили ко мне с проверками, а теперь мы как бы
поменялись ролями.

Начальника финансового управления на месте
не оказалось. Пришлось идти на ступень выше –
к зампреду по финансам, А.А. Запорожцу, очень
уважаемому пожилому человеку, Профессионалу
с большой буквы. Я вручил ему “предписание”,
в котором сообщалось, что такому-то (мне, то есть)
следует предоставить для проверки такие-то цифры.
Решительно вдавив едва начатую сигарету
в пепельницу, зампред недоуменно пожал плечами:

- А зачем вам?

- Мне поручили, вот и выполняю, – я уже испытывал
неловкость от визита в своё прежнее ведомство,
да притом в амплуа проверяющего.

- Неужели они там не соображают, что сейчас
не до этого? А вы сами-то! Вы же у нас недавно работали?

- Да.

- Кажется, Чернобыльский райпотребсоюз?
Председатель ревизионной комиссии?

- Да. («Надо же, какая память!»)

- Вы же должны понимать, что сейчас творится!
Людей эвакуировали, надо налаживать снабжение.
А скоро и ваш район будут вывозить. Мы как раз
занимаемся подготовкой магазинов и складов.
Вы же помните, сколько там всего.

Я-то помнил. И прекрасно осознавал идиотизм
ситуации: явился некстати, не вовремя и, вообще,
не к месту. Но, в конце концов, дело есть дело.
В одном из кабинетов меня усадили за стол
и давай подносить разные талмуды. На память
пришли слова бывшего коллеги-ревизора:
«Ты запомни, Женя, ревизор никому не нужен:
ни тем, кого он проверяет, ни тем, кто его посылает
на проверку, а то ведь нароет чего…». Ну, я вряд ли
мог бы чего «нарыть», да и пришёл не за этим.
Однако сейчас, когда действительно не до проверок,
я почувствовал себя ВООБЩЕ никому не нужным.

И тут меня будто перемкнуло: «Сегодня же вторник!
На курсах - учебный фильм!» Возможно, в другое время
я бы и не вспомнил. Не выходные ведь, значит, в Киев
мне всё равно не попасть, разве что в командировку.
Но сегодня-то я здесь, так почему и не сходить?..
Может, и ОНА там будет…

Быстренько закончив проверку, отнёс материал
в облфин. Спросил, не нужно ли чего ещё, и, получив
отрицательный ответ, не пошёл, не побежал, а – полетел!
И не столько на фильм, сколько на встречу
с «таинственной незнакомкой». В мыслях я
продолжал именовать её Мариной.
Только бы она пришла!

В этот раз мы тренировали восприятие английской
речи на слух с помощью фильма… «Пираты 20-го века».
Дубляж оказался на высоте. Прежде я и представить
не мог, что Вельяминов, Ерёменко, Нигматулин могут
так естественно «говорить» по-английски. Когда же
фильм закончился, Наталья Анатольевна
(преподаватель) спросила у «Марины»:

- Таня, а правда – Женя чем-то похож на Сергея? (Главного героя.)

«СТОП!!!»

«ТАНЯ???»

Я будто перестал понимать происходящее. Ведь уже
и надеяться забыл, что кто-нибудь назовёт её по имени.
Получилось как по-Зеланду: снизил важность
желаемого – и всё сбылось.

«Итак, она звалась Татьяна…»

- Ну, наконец-то! – вырвалось у меня вслух.

- Что, Женя? – спросили несколько голосов.

- А, нет-нет… Sorry, I am talking to myself
(англ.: извините, это я сам с собой).

- Ну да, приятно поговорить с умным человеком, –
под общий смех прокомментировал Славик, отличавшийся
способностью обхохмить любую ситуацию. В том не раз
мы убеждались, особенно во время занятий.

Постепенно разбрелись каждый по своим делам.
А меня охватило сладкое ощущение счастья
и внутренней лёгкости. Как после трудного экзамена.
Но что это я говорю? С чем сравниваю? Такого счастья
у меня никогда не было, потому что… НЕ БЫЛО НИКОГДА!
Хотелось петь на всю Жилянскую –

I got the world on the string
Sitting on the rainbow
Got the string around my finger
What a world!
What a life!
I’m in love…[3]

Я встретился глазами с Таней… с ТАНЕЙ!!!…
и мы без слов поняли, что на Оболонь нам
и сегодня – вместе…
И не только на Оболонь…
И не только сегодня…



Примечание к Главе 6:

[3] - Фрагмент из песни, которую, на мой взгляд,
лучше всего трактовали Элла Фицджеральд и Фрэнк Синатра:
«Сидя на радуге, я держу Мир на ниточке, обвязанной
вокруг пальца. Какой Мир! Какая жизнь! Я влюблён…»



Продолжение - ГЛАВА-7 Скептики-паникёры. Будни-праздники. Розы-гладиолусы
См.: http://www.proza.ru/2017/04/09/126