Цыгане

               


            Случилось это в канун известных событий на Чернобыльской АЭС. Сашка пришел с работы раньше.  Просто, бригада сидела и томилась временным бездельем, и бригадир всех отпустил. Дома ни кого не было. Он разогрел обед, переоделся и сел за стол. В окно кухни рисовалась обычная сельская картина.  Обычная,  для поздней осени. Унылая,  пустынная, разбитая,  дорога, с голыми деревьями вдоль. Частокол, серое небо,  домики напротив, да чья - то лохматая собачонка, бегающая без всякой цели. Он покончил с борщом,  пожевал кусочек мяса и принялся за чай. В начале улицы показались три, неторопливо бредущих фигуры. По силуэтам можно было определить – идут две женщины и ребенок. Они свернули в один из домов и через некоторое время вышли.

    - Нет никого дома,  - вяло подумал он, - да и понятно, время еще рабочее, взрослые на работе, а дети в школе.
  Процессия медленно двигалась дальше. Прошли безрезультатно еще несколько домов. Сашка уже мог рассмотреть идущих. Одна женщина явно была старшей. Походка выдавала в ней ее возраст. А ребенок оказался девочкой – подростком. Троица  была одета не совсем обычно. Все трое в длинных юбках ниже колен, повязанные шалями, причем цветными, в куртках разного покроя и цвета.
    - Похоже, цыгане,  - подумал он.
    - Откуда? В округе не слышно было, чтобы табор останавливался. Хотя цыгане теперь не живут табором. Наверняка приехали со станции.
В деревне цыган не привечали. Относились с недоверием. Разное про них говорили. Хотя Сашка с ними никогда не общался.
        Путники завернули в его двор. Постучали. Сашка  открыл. Внешний вид был довольно обычным. Женщина постарше была похожа на Сашкину мать. Только,  маленько чернявее, мамка была из бурят. И возраст примерно такой же. Средняя, по всей видимости,  ее дочь, а может,  и нет - не похожа. Малышка и вовсе сама по себе: смуглая как  уголек, а глазенки синие – синие! Сейчас бы сказали – Барби!
   - Здравствуйте,  уважаемый, - певуче приветствовала старшая. - Если минутка свободная есть, удели, не побрезгуй. Странники мы. Идем по земле туда – сюда, себя ведем, землю топчем, слово робщем. Вижу, смущен видом нашим. Не робей не все цыгане худые, есть и добрые. Позволь согреться?
 Сашка, немного растерялся, от обилия слов. Отступил внутрь.
 - Заходите…
Зашли. Развязали шали. Сели. Младшенькая  попросила:
 - Дяденька, молочка нет?
Сашка засуетился
 - Как нет?! Конечно, есть! Сейчас.
Открыл холодильник, достал банку, бокалы, налил всем.
 - Не богато живешь, - сказала старшая, - ой не богато! И жинка вроде справная, да и сам молодец, а добра не нажили. Ты не серчай,  на слова, я правду говорю. Знаю, дети есть. Двое. Хочешь, правду скажу? Всю правду, какая есть и какая будет.
 
 - Ты сейчас наговоришь, - встрепенулся Сашка. Может чего нибудь  дать? Только денег нет. Честно нет! Вот молока,  картошки, сало есть… Он замялся,

 - Э…, нет, Я не о том. Добрый ты. По глазам вижу.  А я у таких не беру. Жалко тебя.
 - Меня? – Возмутился Сашка, - ты это брось! Я, мне не жалко. Я же вижу как вам несладко. Слякоть, дожди всю  неделю, а вы маетесь, ходите по дворам, небось, не сладко?
Молодая встала и молча, подошла к газовой плите. Взяла сковородку, протерла, оглянулась на  старшую, как бы спрашивая.
 - Дай ей пару сырых яиц, - попросила та.
 -  Не бойся, дай! Худа не будет. Немая она, - она как будто извинилась старшая.
Сашка послушался. Открыл холодильник,  достал яйца, протянул.

    - Совсем скоро, - молвила она, - случится большое горе. Очень большое, непоправимое. Далеко – далеко от тебя. Не твоя вина в том, сынок, но участие в нем ты примешь. Самое большое. А что дальше будет – увидишь сам.

        С этими словами она встала, включила плиту, поставила сковороду. Подождала,  когда та раскалится, приказала:
  - Присядь, не бойся, смотри.…Давай – она скомандовала немой.
Младшенькая пила молоко и как будто отсутствовала. Немая, бережно положила два яйца на сковороду. Они не зашипели, не взорвались, а просто стали кататься по сковороде. Сашка, зачарованно смотрел.
 И вдруг яйца лопнули. Как будто под наседкой. Пошли,  так трещинками, да и развалились.
А от туда змейки маленькие,  длинненькие, вьющиеся,  так и поползли. Со сковороды на плиту, с плиты на пол, по полу и прямо к Сашке! Он испугался, хотел закричать, а язык будто присох. Он подтянул ноги под себя. А они уже по ножкам стула ползут! Тут немая как затопает ногами, замашет руками, будто в пляс пошла. И все перед ним. Замерли змейки. Словно застыли.

 - Смотри, сынок, - сказала старшая, - это Беда твоя. Ну – к,  попросила она младшенькую, собери их!
Та отставила бокал с молоком, встала, прошла до печки, взяла веник и будто мусор замела змеек в кучку. Собрала в пригоршню и выбросила в поддувало.

Сашку трясло.

          Цыганки посидели у него еще немного. Может час,  может меньше, может больше. Пили молоко.  Старшая,  курила с ним сигареты. Немая и младшая смотрели телевизор. Говорили ни о чем. О погоде, об урожае, о том, как трудно купить, что хочется. Так, о мелочи всякой. Про змеек ни слова. Сашка боялся спросить, цыганки молчали.
    - Ну,  спасибо, добрый человек! – сказала старшая.
    - Отогрелись мы возле тебя, пора и честь знать. Не серчай,  нам пора.

           Собрались они быстро. Даже как - то суетливо. Сашка порывался им что – то дать с собой, сунул в сетку банку молока, кусок вареного мяса, яблочек своих. Они не отказались.
     - Сынок, знаю, тебя сомнения мучат. Тронет тебя Беда, да пройдет она мимо, не горюй. Не все лихо твое. Лихо поделят многие. Больше безвинные. Но так всегда бывает. Все потому, что живем мы не правильно. А как правильно, я бы сказала, да не знаю. Вот может Гальку  спросить? Она скажет, да никто ей не поверит, мала еще. Правда, Галька?
 - Правда, правда,  мамка. Вон немая сказала, потому и немая  - Галька засмеялась.
 - Правда,  то, никому не нужна. Страшно правду то знать, а уж сказать и вовсе страшно. Лучше кривду. Она всем по душе. И Галька потянула старшую за подол. Так они и пошли. Сашка проводил их до ворот. И еще долго стоял, глядя им в след, кутаясь в фуфайку.

 
          А дальше случилось то, что случилось. Осенью  следующего года его, как и еще нескольких земляков срочно вызвали в военкомат,  дали сутки на сборы и повезли в далекие края. Ликвидировать последствия аварии. Ликвидировал он последствия честно.             Не прятался за спины. Хотя толком не знал, что ликвидирует, но догадывался. Высаживали с вертушки на крышу реактора, точно по секундам. Надевая на себя тяжелые свинцовые латы, собирал какой - то мусор в специальный мешок, сбрасывал в контейнер. И бегом возвращался. Только потом, спустя некоторое время он понял, что это ему стоило. Но это потом. Да и не совсем это уже важно. А предсказание цыганок сбылось. Бог миловал. Он до сих пор жив, пусть не совсем здоров,  назло всем живой. Хотя многих, кто с ним был,  давно уже нет. Вот и вся история.