Бумаги Эйнштейна. Часть 2. Глава 1. Гроза

Содержание второй части - http://www.proza.ru/2017/04/09/88

***

Выбравшись на асфальт, мы сразу окунулись в густую сизую тьму. Приятель снизил скорость и включил фары. Они освещали метров на пять – дальше свет просто увязал в глубине мрака. Бортовые электронные часы показывали без пяти одиннадцать утра, однако казалось, что настали те же одиннадцать часов, только нескорого июльского вечера. Прямо над нами змеились сварочным огнем электрические зигзаги, а дальше, где-то за лесом, мимо которого плёлся наш автомобиль, небо набухало частыми багровыми сполохами. Гигантские электрические разряды вонзались в гущу леса, разрывали фотовспышкой преждевременную темень, запечатлевая на мгновения угрюмые, буйно раскачивающиеся от шквальных порывов ветра деревья. Вязы, дубы, берёзы, клёны будто уменьшились от ужаса величественного гнева. Они отчаянно размахивали своими корявыми, чёрными ветвями, словно дикое африканское племя, призывая смилостивиться беспощадного бога Грозы и даровать им не только живительную влагу, но и дальнейшее существование. Небесная канонада грохотала так, что совсем не было слышно шума нашего мотора, однако, в то же время, в моих ушах, вернее, где-то в глубине головы, отчётливо  отдавалось  учащённое  биение  собственного сердца.
   

Наконец, крупные редкие капли, начали плющиться о лобовое стекло нашей колымаги, с такой силой, будто пытались его пробить, и, буквально через пару минут, на нас рухнул настоящий водопад. Дворники усердно, но тщетно скребли стекло, пытаясь обеспечить хоть какую-то видимость в картине наползавшего на нас встречного пространства. Осознав бесполезность и рискованность дальнейшего продвижения вперёд, Приятель свернул на обочину и остановился, не выключая двигателя. И вдруг, рядом с нами воткнулась в лес ослепительная молния, в то же мгновение раскат грома оглушительно накрыл нас максимальным количеством децибел. Машину основательно тряхнуло. Я немедленно оглох, открыл рот и реально почувствовал себя оглушённой рыбой или, скорее, посаженным в огромный барабан, по которому ни с того, ни с сего, со всей дури долбанул озверевший ударник садистического труда.
   

Видимо, эта молния прожгла некий небесный мешок, а тугой, направленный выстрел грома разнёс этот куль в совершенную труху – так промелькнуло в моих съёжившихся мозгах, – поскольку содержимое этой хлипкой упаковки тут же низверглось на наши бедные головы, благо они находились под жестяной крышей. Градины, размером с фасолину, радостно  и, вероятно, больно забарабанили по  нашей машине.


Внезапно, в моей бедной голове, стройно как на плацу, выстроились сухие слова, оформляясь в чёткие, откуда-то взявшиеся фразы. Фразы, получившие непонятный сознанию приказ от невидимого, но, несмотря на это, могущественного генерала войск Смысловых Категорий, тут же ринулись в вербальную атаку на происходящее вне автомобиля безобразие.
   

– Мы погружены в ОКЕАН НЕБЫТИЯ. Небытие вечно, вездесущно и неизбежно. Небытие определяет Бытие через неопределимость Ничто. В этой Неопределимости оно осуществляет свою Несущность. Сущность Несущности констатируется в проявленности Бытия. Как только Бытие проявляется, оно немедленно стремится к Небытию, – отчеканил я и ощутил, как в животе налилась тяжелая ледяная глыба. Мне вспомнилось, откуда этот текст и чему он предшествовал.
   

Приятель и Сова словно примерзли к своим сиденьям, молча сидели и взирали на побиваемое градом лобовое стекло. Затем очнувшись оба, не сговариваясь, повернулись ко мне. Несколько секунд смотрели на меня: Приятель внимательно, изучающе; Сова строго, оценивающе. Затем так же, одновременно они обратили взгляды друг на друга, Приятель недоуменно пожал плечами, Сова покачала головой. Не произнеся ни слова в ответ на мою эскападу, оба также синхронно отвернулись и продолжили наблюдать реалити-шоу под названием  «Гроза».
   

Я, немного успокоившись, обратился к окну. Стёкла сильно запотели. Стал протирать своё окошко рукавом куртки, пытаясь определить: существует ли ещё внешний мир, и если да, то хотя бы оценить степень нанесённого ему ущерба. Полноценному обзору мешали струящиеся ливневые потёки на внешней стороне стекла, но всё-таки кое-что можно было разглядеть. Ледяная галька беспорядочно цокала по машине, отлетая на асфальт, разбрызгиваясь в разные стороны и успокаиваясь в бурных водяных потоках. Ручьи относили градины к обочине и там, на щебенке, они, наконец, застревали, образуя почти ровные белые кучки.
   

Приятель включил кондиционер, в салоне попрохладнело и окна распотелись. Небо просветлело и град так же внезапно, как и начался, прекратился. Где-то вдалеке над дорогой чиркнул по облакам яркий солнечный луч. Ливень начал истощаться, превратился в жидкий дождик и минут через пять вообще стих. За лесом, в клубящейся черноте все еще слабо погромыхивал уходящий градопад, ручьи вместе с тающими льдинками бодренько стекали с обочины в кювет, листва усталых от борьбы со стихией отяжелевших деревьев, брезгливо отряхивалась от избытка небесной влаги, а солнце, уже окончательно вырвавшись из-под не слишком долгого свинцового заключения и, чрезвычайно обрадованное этим событием, засияло с такой силой, что казалось, будто оно исполняет самому себе бетховенскую «Оду Радости».

                ***

Отключив кондиционер, Приятель заглушил мотор и опустил стекло своей двери. Сова последовала его примеру. В салон ворвалась умопомрачительная свежесть влажной листвы и умытой высокой травы. Зеркала луж ликующе блистали отраженным солнечным светом, небо торжественно синевело целомудренной чистой.
 

– А ведь это безобразие всё из-за него, – Приятель, не оборачиваясь, указал на меня большим пальцем через плечо.
– Из-за него? – Сова мельком бросила сомневающийся взгляд  на меня.
– А из-за кого же ещё? – Я встретился с глазами Приятеля в зеркале.
– Ишь, как твой злопыхатель ночной разошёлся. Так шарахнул молнией, аж уши заложило.
   

Сова справилась:
– Ты о ком?
– Известно о ком – о капитане!
– Капитане?
– Да, о нём, – подтвердил Приятель. – О Капитане Небытие.


Меня прошиб холодный пот. (Господи, опять?) Чуть дрожа, я, заикаясь, осведомился:
– К-как это ты п-понял?
– Понял? – не понял Приятель. – А, про Капитана? Я понял то, что он преследует тебя. А заодно и нас. Вот нынче промахнулся, а в другой раз берегись! – Приятель подмигнул мне в зеркало. – Нам, друзьям твоим, тапереча дуже небезпечно с тобою общаться.
– И ты опять увидел моего капитана?
– Да тот не Капитан, не переживай, – успокоила Сова. – Тот всего лишь его помощник, ответственный за климат – кавторанг Непогода.
– Главный, значит, каперанг? Славная парочка. Как в повести «Два Капитана». –     Приятель хихикнув, потрепал Сову по плечу. –  Молодец Сова, точно подметила. И наверняка оба тоже носят фуражки с якорями.


Я протянул с раздражением:
– Может хватит нести ахинею? Достал ты меня, дурачок.
– Чего-о? Это кто дурачок? Может это я в психушке недавно отлёживался?
   

Тут встрепенулась Сова:
– Ребятушки-козлятушки, опять начинаете? Хватит уж вам бодаться, посмотрите, как солнышко засияло, а вон там, позади вас, радуга расцвела. Весь мир очистился от скверны, кроме вас.


Мы обернулись туда, куда указывала Сова, но никакой радуги, в ясном небе не обнаружили. Тем не менее, настроение чуть приподнялось.
– А я что, это он не понимает что понимает, – прогундосил я.
– Да скажи ты внятно, о чём идёт речь, утомил своими ребусами, – не вытерпела и Сова.
   

До этого момента я сидел развалившись по диагонали на заднем сиденье, опираясь левым плечом о дверь машины. А тут сгруппировался, наклонился вперёд к ним обоим, схватившись руками об их кресла и страшным шёпотом поведал:
– Помните, что я ляпнул в самый разгар грозы? Этот схоластический, можно даже сказать, сакраментальный, в некотором смысле, набор фраз. Так вот, это прозвучало из уст Капитана, если у него есть уста, конечно. Прозвучало в одном из моих снов. И отчего наш Приятель первым делом заговорил о Капитане? Наверняка мои полубезумные слова навели его на мысль о Джинне, он что-то почувствовал, но точно не понял что именно. Но это не самое важное. Дело в том…
   

Запершило в глотке от страшного шёпота, я откинулся на сидение и с усилием раскашлялся, пытаясь прочистить горло. Приятель с Совой, терпеливо ждали моего продолжения, Сова подала мне бутылочку с минералкой. Отхлебнув глоток, и поморщившись от газа, я нашёл в себе силы двинуться дальше:
– Всё дело в тезисах.
   

Снова засаднило горло.
– В тезисах? – медленно кивнув, вкрадчиво спросила Сова. – Надеюсь, это не бред?
   

Я оценил её деликатность и ответил просто:
– В эйнштейновских.
– Ах, в эйнштейновских? – повторив, уточнила она.
– Да, в тех самых тезисах, предполагаемый автор которых, тот самый немецкий Камешек, и которые соответствуют каждому месяцу года. Декабрьские тезисы, январские, февральские, мартовские… По-моему, я об этом уже упоминал. Полез на антресоли, там обнаружились пыльные папки, они грохнулись мне на голову и…
 

– Слушай, Тезисовещатель, – оживился Приятель, – а апрельские там были?
– Естественно. Я же говорил: тезисы на все двенадцать месяцев, а что?
– Да не-ет, ничего, я так спросил, – с напускным равнодушием протянул наш водитель, теребя пальцами брелок ключа зажигания. – Значит, апрельские ленинские тезисы там наличествовали, – картавя по-ленински, продолжал Приятель. – Тогда я уж не удивлюсь, если случайно в папках твоих найдутся отрывки из мемуаров Понтия Пилата, а также и – очень может быть, почему бы и нет? – донесения о переговорах отца Варлаама с  Гришкой-самозванцем на литовской границе.
   

– Ты знаешь, случайно не затесались. И апрельские тезисы с антресолей к апрельским тезисам нашего вечно Живого Ильича, к сожалению или к счастью, никакого отношения не имеют, – спокойно возразил я, стараясь не обращать внимания на издевательский тон.
   

– Ну да? – не поверил Приятель.
– Не веришь? Могу процитировать один из  м о и х  апрельских. – Я набрал в грудь воздуха, припоминая закатил глаза и, наконец, выдохнул: – «Ничто лишь тень явленного Бытия в вечном свете Абсолюта». Или: «Ничто бесконечно. Бытие безначально.» Не правда ли, это далеко от ленинских политических прокламаций?
Приятель сокрушённо покачал головой:
– Да, куда уж дальше. Гегель нервно курит в сторонке.
 

Теперь уж и я решил позубоскалить:
– А он курил?
– Кто?
– Ну, Гегель. Может ты Гегеля с Кантом перепутал?
– С каким Кантом? А-а, с этим, кенигсбержцем? – Значит, они вместе за углом баловались:  Иммануил и Георг. Точно говорю. – Приятель покивал головой. – Понакурятся чёрт знает чего, а потом в голову приходит чёрт знает что. – Приятель  посмотрел через верхнее зеркальце и бросил туда мне упрёк, – вот, а ты туда же. Конечно, логика даже у сумасшедших есть. Правда, от неё никакой нет пользы прогрессивному человечеству. Ладно, сейчас не та обстановка для подобной дискуссии – ехать надо.
   

– Да погоди ты ехать-то, успеем, – остановила Сова Приятеля, который хотел, было уже повернуть ключ в замке зажигания. – Причём здесь твой Джинн? В чём тут загогулина? – она перевела стрелки на меня.
   

Я начал было расслабляться, но от вопроса Совы встрепенулся:
– Вы меня невнимательно слушали, леди и джентльмены. Или я невнятно выражался. Что ж, попробую ещё раз. Итак, вначале всю эту ахинею, как считает Приятель, в моё сознание внедрил Капитан Джинн, позвольте так его называть, в тех самых снах, где он меня преследовал. Я, тщетно пытаясь удрать от него, увязал в непроглядной пустоте и беспомощно, как ребёнок, барахтался в ней, а он, почти нагоняя меня, что-то всё время бубнил мне в спину. Говоря «что-то», я имею в виду то, что, просыпаясь в холодной и мокрой от пота постели, не помнил ничегошеньки, ни единого слова из его заклинаний, но…
   

Я перевел дух, преодолевая внутренний тремор от вновь нахлынувших кошмарных воспоминаний, отхлебнул немного воды и продолжил:
– Но, позже, разбирая бумаги Друга, мне попались на глаза эти пресловутые куски из тезисов. И что бы вы думали? Некоторые из них показались мне странно знакомыми. Возникло острое «дежавю». Всё это время я ходил сам не свой, нигде и никогда не находил себе места, стараясь избавиться от ощущения, что упускаю нечто очень важное.

Это важное контурно обозначалось где-то на периферии моего ума. Как только я направлял прямой мысленный взор на это важное нечто, оно тут же ныряло в глубины подсознания и мне, как рыбаку, подцепившему и, уже у берега, упустившему невиданную им доселе крупную речную добычу, оставалось только безысходно выть и холодеть от отчаяния.
   

И вот однажды, с отвращением готовясь к ночному сну, я внезапно ясно и подробно вспомнил, где и от кого я слышал выдержки из эйнштейновских месячников раньше, или нечто подобное им, фразы в том же духе… вернее, не слышал, скорее, воспринимал…,  или даже не так, а… э-э, как бы точнее выразиться…
   

 – Капитан Джинн? –  догадалась Сова, помогая мне выбраться из лабиринта мыслесловия. 
   

Мимо нас по лужам лихо промчался грузовичок, обдав Приятеля брызгами в открытое окно.
– Вот гад! – подняв стекло, ругнулся Приятель, и принялся тряпкой стирать серовато-ржавые мокрые пятна с футболки.
– Ну, какой же гад, – спокойно заметила Сова. – То, что прокатилось мимо и окатило тебя относится к подсемейству антилоп, семейства полорогих, отряда парнокопытных, подотряда жвачных. Вполне себе млекопитающее.
 

– Чего?
– Я имела ввиду «Газель».
– А-а, всё шутишь. – Он раздражённо швырнул тряпку в бардачок и повернулся ко мне уже с ехидной улыбкой.
– Ну что ж, теперь вернёмся к нашим баранам. Попытаемся подытожить вышеизложенное. Из того, что сумели уловить мои закомплексованные извилины, я понял, что прежде, чем ты ознакомился с «месячниками» наяву, тебе пробурчал их во сне Капитан?
   

– В общих чертах, правильно. Что-то он мне бурчал. Хотя, знакомыми мне показались лишь отдельные фразы.
– Неважно. – Приятель закатил глаза и пожевал губами, собираясь с мыслями. Затем, нахмурив сосредоточенно брови, многозначительно добавил: – Тогда можно предположить два варианта. Первый: во сне преследовал тебя, нацепив морскую фуражку, ни кто иной, как сам Эйнштейн.
   

Сова возмутилась: – Вот ещё! Гениальный физик будет, щеголяя в морской фуражке, не давать людям спать. Делать ему нечего? Перед ним открыта вся Вселенная. Уж ему-то не до всякой хреновины и ерунды!
   

– Да? Ладно, хорошо. Тогда второй вариант, – Приятель облизнулся и выдал, – и состоит он в том, что автором «лунников», вернее, текстов, содержащихся в них, является не кто иной, как сам… – Тут он значительно надул щёки и выплюнул: – Чёрт! В виде Капитана. Но в фуражке… ну о-очень, просто чертовски красивой.
И, откинувшись на спину кресла, захохотал.
   

– А не соблаговолит ли, великий аналитик услышать третий вариант?
– Я сегодня в добром расположении духа, – снизошёл до милости наш драйвер.
– О кей. Не кажется ли вам, сэр, что Будущее способно отбрасывать свою тень в Настоящем? Приведу пример – в моей жизни был соответствующий эпизод. В детстве родители отправили меня в пионерский лагерь и там, задремавши во время тихого часа, и приснилась мне волейбольная площадка. Стою себе возле сетки, отвернувшись от неё, а когда оборачиваюсь, вижу, как прямо в мою голову летит мяч. Я не успеваю поднять руки для отражения атаки, и мяч врезается мне в лицо. Тут же, от сильного удара, я просыпаюсь. Оказалось, ребята из нашей палаты во главе с дебилом-пионервожатым, решили подшутить – обрушили мне на голову подушку. Во сне я видел не подушку, а мяч, но это не меняет сути. Будущее отразилось в моём сне таким вот искажённым образом. Отчего бы не предположить, что и в случае с Капитаном произошло нечто подобное, только в более длительном временном интервале. Это третий вариант.
   

Я перевёл дух. – Так и какую вы дадите этому оценку? – спросил я у впередисидящих друзей.
 Приятель и Сова, прежде внимательно слушавшие мой рассказ, теперь пришли в движение. Один  почему-то суетливо стал шарить по карманам, а она уставилась в боковое окно, будто увидела там нечто такое, что видит впервые в жизни.
– Ну, – спросил я, теперь уже ни к кому не обращаясь, –  и что у нас в итоге?
–  А то в итоге, что Cолнце, Великий Светоч почтил нас своим присутствием, – восторженно произнесла Сова.

                ***
Я вздохнул, слегка пригнулся и, медленно поворачивая головой, посмотрел сквозь все окна машины. Особенный послегрозовой воздух вошел в меня, вскружил голову. Июльское солнце припекало всё сильнее. Град давно растаял, и от луж поднимались эфемерные полосы пара. В салоне накопилась духота, я и Сова открыли двери с правой стороны. Сова вышла из машины, ступив на сырую щебёнку, с наслаждением вобрала в легкие влажной атмосферы и пропела:


                Как ярко светит после бури солнце,
                Его волшебный луч всё озаряет. –


Сова посмотрела в сторону Приятеля, искоса на меня и подняла глаза к Солнцу.
Я почувствовал, как под Приятелем трещит кресло, от того, что он напрягся и теснее втиснулся в сидение. А сам раскрыл рот и вспотел, от неожиданности, потому что никогда, никогда, никогда прежде Сова не пела. Ничего. Тем более итальянскую классику. И, главное, спела чисто, чётко, настоящим меццо-сопрано.
Сова подняла вверх не только лицо, но и простёрла руки и продолжила:
 

                И к новой жизни травку пробуждает,
                Как ярко светит после бу-у-ури солнце.


Очень даже неплохо спела. Практически без ошибок. Ни одного слышимого забора воздуха. Мы с Приятелем, не сговариваясь, горячо зааплодировали. Он обернулся ко мне: – Да-а, старик, талантливая женщина,  талантлива во всём, понял?!
Я согласно кивнул: – Безусловно. Знамо, вестимо. Так и есть.


Сова манерно расшаркалась в реверансе перед нами и уселась на своё место – переднее пассажирское сидение. Взглянув на Приятеля и в зеркало на меня, она лучезарно улыбнулась. Сова улыбалась настолько редко, что я немного обалдел, а Приятель нахмурился, предчувствуя какой-то подвох. Но Сова, не мудрствуя лукаво, спросила меня:
– Ты закончил?


Немного поёрзав на широком заднем сидении, я буркнул, – как же, закончишь тут. Чувствую, всё только начинается.
– Вот и ладненько. Поехали домой. Поразмыслим над всем этим на досуге и решим, как нам действовать дальше. Рули, шофёр, – приказала она Приятелю и тот, одобрительно крякнув, мигом завёл автомобиль, газанул и, под сопровождение барабанной дроби камней по днищу машины, выскочил  на дорогу, ведущую в сторону города.


Я рассеянно поглядывал то влево, то вправо, а сам, сидя на заднем сидении, невидящий пролетающие мимо просторы, размышлял: «М-да, главное не это всё. У меня вопрос, вернее, два: причём тут мой Друг? Это раз. И два: причём здесь я? За что на нас, а в нынешнем положении на меня, обрушивать, несоизмеримую, мною подорванную алкоголем ментальность, сей онтологический вантаж? Какое и для кого имеет значение козявка, крошка, мнимая величина, нестабильная, существующая лишь миг и исчезающая в тот же миг, микрочастица, именуемая сейчас мною, случайным образом угодившая в поле зрения  безраздельной вечной космической Внепредельности? Ровным счётом – никакого.     Однако это произошло, примем за факт. Произошло то, что можно назвать
трансцендентальной инвазией. Подобное случалось и случается в истории человеческого миросуществования не столь уж и редко. Просто одни воспринимают это как должное чудо, другие – как ниспосланное научное или творческое откровение, третьи – как бред, неадекватный реальности. Много можно об этом спорить, но не сейчас. Как-нибудь поговорим, пополемизируем в более уютной обстановке.

Фотография из интернета


Продолжение - http://www.proza.ru/2017/04/09/746