Сборы резервистов

               
         Месяц назад мужикам от 18 до 55 предложили заполнить анкету и объявили о сборе резервистов. Я бы с удовольствием научился стрелять из автомата (со всей Украины под Донецк согнали мародёров), но возраст, сказали, не призывной, а добровольцев не берут.

         Антона вызвали к главному, и через полчаса он вернулся озабоченный: завтра в шесть, на Куйбышевском райисполкоме, с тормозком на день. Гамлетовское – ехать или не ехать – перед ним не стояло, но что делать со второй работой и как добраться в такую рань до места?

 - Часа два будете собираться. К семи можно приехать…

 - А если…

 - Если с нашим руководством не бывает.

        Только я посочувствовал чужому горю, как меня вызывают к главному. Оказывается, в списки включили инвалидов и приказали «обеспечить стопроцентную явку».

 - Вы со мной работать хотите? – спрашивает он, и я понимаю, что его надо выручать, исправляя очередной идиотизм руководителей.

       Антон, довольный, что едет со мной, в красках описывал, как «коллеги истерили»:

 - Народ раскрылся по-полной. Как жрать в ДНР, так, где моя большая ложка, а как защищать, то понос, то золотуха, то Иегова и родственники на Украине.

- Люди как люди. Ничего нового.

 - Но вы-то в свои шестьдесят…

 - Я в свои шестьдесят сплю с русскими женщинами и не хочу натыкаться на их презрительные взгляды.

      Жена, к счастью, не слышала моего бахвальства и навертела бутиков на целый полк. Главный выделил машину и в двадцать минут шестого Серёга, захватив по пути Антона, был под моим домом.

      Серело. Плюс пять с ветром.

 - Для согреву что-нибудь взяли?

 - Нет.

 - Поверьте старому солдату…

        Я смотался домой и, не разуваясь, налил коньяка во фляжку. По дороге Серёга рассказывал как в шестьдесят восьмом они «брали» Прагу. Жалел, что не сделал боевой прыжок, за который тогда хорошо платили. В свои семьдесят он рвался на сборы и, высадив нас, пошёл искать шофёрский молодняк, чтоб хоть пошутить над ними.

      Мы нашли свою роту и ждали команды, болтали от безделья, искали глазами знакомых. Полицейсуий сказал, что перед посадкой в автобусы всех обыщут, оружие и алкоголь отберут.

 - Или выливайте или выпивайте.

      Триста грамм коньяка повисли над урной. Спрятал флягу, пошёл на посадку. Менты обыскивали, как перед стадионом. Всё, конечно, правильно, но я топтался перед автобусами, как контрабандист перед таможней. Выбрал подходящий, раскрыл пасть рюкзака и внёс нагретую сердцем флягу.
 
      В половине восьмого отчалили. В голове - гаишники по встречке с красным и синим проблесковым маячком, за ними - жёлто-зелёная змея автобусов вьётся по Донецку, вползает в Макеевку. Иван, такой же перезревший доброволец, как и я, показывает места, где папа водил его за руку. Узнаём, что в городе Макеевка есть село Макеевка. Змея, парализуя встречный и поперечный транспорт, скользит уже по Харцызску, Зугресу, Шахтёрску. Проплывают родные шахтные посёлки, серые, пыльные, ещё не покрытые зеленью. Глубокий тыл ДНР!

 - Народ здесь уже, наверно, забыл об обстрелах…

 - Им тоже досталось.

 - Что-то не помню.

 - В четырнадцатом авиацией утюжили, мама не горюй…

      И мужчина лет пятидесяти с лицом, усеянным родинками, подробно рассказывает об обстрелах Шахтёрска. Его никто не слушает, избегая военных воспоминаний. В шуме мотора слышен голос ведущего, который постоянно кому-то докладывает и мы понимаем, что едем не на отдых. Жующий толстяк поворачивается, чтобы рассмотреть хвост ползущей на полигон змеи.

- Сколько автобусов, бензина, людей… Война – дорогое шоу, - заключает он.

 - И весёлое, - добавляет парень, подтягиваясь на поручне.

 - Ты ещё поручни сломай.

 - Не, они крепкие, - оправдывается парень, - скучно.

 - Торезский полигон. Здесь танковый биатлон проходит, - отрываясь от телефона, сообщает ведущий.

       Смотрим в окно. Автобус ползёт по грунтовой дороге, засасывая в салон клубы пыли.

 - Твою мать! – плюётся толстяк с бутербродом в руке.

 - Радуйся, что мы в головной машине.

 - Тяготы военной службы, - говорит мужик с родинками, закрывая шарфом рот и нос.

   Остановились. Ведущий оживился, как собака перед прогулкой.
 
 - Никому не выходить, ждать команды.

 - А это чмо откуда выискалось? У нас же другой командир!

    Чмо выпрыгнуло из автобуса, вернулось и приказало выйти на построение, без личных вещей и телефонов.

 - А охранять, кто будет?

 - Автобус закрывается, - в голосе металл.

 - Я две месячных зарплаты на чужого дядю не оставлю, - смотрит Антон на новый телефон. – Вы свой оставляете?

 - Вместе с кошельком, - отвечаю я и прячу телефон в карман.

    Вышли на дорогу, построились в три шеренги, постояли. Перестроились в колону по три, постояли. Разбрелись по посадке, отлили, снова сгрудились на продуваемой ветром дороге. Озабоченные командиры бегают вокруг личного состава со списками. Личный состав курит от скуки, травит анекдоты.

 - Возьми, поплюй, - сыпет семечки Иван.

        Плюю, думаю, что по хорошей погоде неплохо выбраться за город в рабочее время. Колона молодых девушек в белых халатах идёт мимо, не обращая внимания на армейские шутки. Ветер продувает городскую одежонку и заставляет искать укрытие.

 - А мы чё стоим? – говорю я, заметив жующих в автобусах резервистов.

       В крышку термоса выливаю коньяк, сверху горячий чай и по кругу. Запах на весь автобус.

 - Что ж вы, мужики, творите? – не выдерживает сосед с родинками.

 - Греемся.

 - А меня согреете?

          Передаём крышку, жуём и чувствуем тепло по жилушкам.

  - Народ, строиться.

    Строимся уже с другим настроением. Снова курим, плюём семечки, пропускаем колоны, жмём руки знакомым.

  - Всё-таки мужики Донбасса чем-то отличаются от остальных, - задумчиво говорит Антон, рассматривая идущих мимо.

 - Чем?

 - Чёрт его знает. Какое-то специфическое выражение лица, походки, как у боксёров или борцов. Мужики, как гранаты с чекой, дёрни – и взорвутся. Уверен, что они хоть сейчас - пойдут на Киев с черенками лопат.
 
- Заметь, все трезвые и пока ни одной драки, даже намёка на неё.

 - Ну, не все.
 
 - Ты о нас? Так я и согреться не успел.

      Наконец-то тронулись. По обочинам переминаются с ноги на ногу военные с автоматами. Сосед Игорь из военной полиции тоже в оцеплении. Жму руку, догоняю своих. Рекой, под песни Любе, с дороги стекаем в поле.

  - Как они раньше воевали, управляли такими массами без телефонов? – удивляется Антон.

      Строимся, ждём, болтаем. Молодняк резвится, поднимая пыль. Репетируем «ура!» и «здравия желаем!» Стоим в самом хвосте, видим затылки и серое небо над ними. Ветер рвёт команды, раскатистое «ура» превращает в шатающееся по полю. Смеёмся.

 - Укропы снова скажут, боевики согнали бюджетников и студентов…

 - Да пошли они! Это наша земля! Ваньку папа за руку по Макеевке водил, а я пацаном на Спартаке клубнику собирал. Теперь от Спартака ничего не осталось. И я за это буду убивать.

      Опять кричим «ура!» и, судя по голосам, говорит Кононов, потом Захарченко. Они далеко от нас. Ветер, как с сорок первого, приносит «Вставай страна огромная». Я вспоминаю дедушку Гришу, его комнату. Он учит меня снимать часовых. Бабки, родная и двоюродная, с дивана следят, чтобы ребёнок не ушибся. Для порядка возмущаются: «Дурак старый, чему ребёнка учишь?» «Пригодится в жизни», - отвечает «деда Гриша» и показывает, как держать кинжал, как подходить к фрицу и куда колоть «чтобы не пикнул». День зарплаты. Дед принял положенных сто грамм, а я, с помощью бабок, уговорил рассказать о войне. Его смешные истории я знаю наизусть, но каждый раз с интересом слушаю, поправляя, если он переставляет в них слова.

       - Поротно, с правого фланга… - доносит ветер.
 
       Звучит «Прощание Славянки» и мы топчемся, потом стадно идём через поле к автобусам. Тысячи здоровых и сильных мужских ног, как десять веков назад в битве с половцами, поднимая пыль, ломают сухой бурьян. Я чувствую в руках щит и меч. О, Русская земля! Смотрю по сторонам и понимаю, что пьянею от нашей силы. Кто-то снимает на телефон это грандиозное и пока ещё мирное, не страшное зрелище.

       Дома читаю: «Согнали, пригнали, расходясь, матерились». Думаю: «Как же вы боитесь верить своим глазам! Надеетесь, что Донбасс простит вам кровь и мародёрство? Бачилы очи, що купувалы, йижтэ тэпэр, хоч повылазьтэ».

       В нашем автобусе не матерились даже уставшие макеевчане, когда колона, мимо их домов, неслась без остановки в мой родной Донецк.