Фелипе Перес Кабальеро де Раузан

Перевод с испанского

               
Бракосочетание

                I

В 188… в город *** приехал известный путешественник и выдающийся политик своей родины Хосе Уго де Раузан. Поселившись в одном из главных отелей, он принялся разбирать привезенные с собой рекомендательные письма. Одни были для банкиров, другие — для литераторов и высокопоставленных лиц. Одно из писем предназначалось сеньорите Эве де Сан Лус. Его кабальеро не стал посылать по двум причинам: во-первых, не помнил адресата, а во-вторых, находил странным передавать его одинокой незамужней женщине. Письмо осталось позабытым среди бумаг.
Он знал, что письма необходимо передавать собственноручно, но решил предоставить адресатам свободу действовать. К тому же он не испытывал желания обременять себя мимолетными связями в этом городе. Личное вручение писем воспрепятствовало бы его планам.
Первым посетил кабальеро человек лет сорока пяти, уже облысевший, в элегантной опрятной одежде, с шафрановыми бакенбардами и красным носом; сведущий в вопросах светских новостей, знаток литературной критики и искусства, страстный любитель музыки и постоянный подписчик газеты «Бельгийская Независимость». Звали его Франсиско Сота-Гутьеррес и Альба, но в городе и преимущественно в кругу друзей его называли Пакито. Это имя стало неким паспортом, позволявшим общаться со всеми, для него были открыты все двери и накрыты столы. Скажем больше: он являлся самой важной персоной, поскольку обращался на ты ко всем министрам словно король, а не мэр города ***. 
Хотя эту местную знаменитость никто не воспринимал всерьез, но без него ничего не решалось. Не имея дохода, пособия, заработка (Пакито, любитель поспать, не желал быть служащим), он жил хорошо, ведь у него была тайна. Он всегда вмешивался во все дела, ради большей чести и славы рода людского, к тому же знал человеческие слабости, был доверенным лицом. Его ценили дамы и господа. 
Мы сказали, что Пакито лет сорок пять, но так ли это было на самом деле? Возраст Пакито оставался загадкой, так что известные математики разошлись бы в подсчетах. С детьми он казался ребенком, со стариками — стариком, а с людьми среднего возраста — человеком среднего возраста. В пустяках обыденной жизни он умел изворачиваться и даже больше: чтобы подружиться и заслужить чужое доверие, приспосабливался к любому, кому прислуживал в ту или иную минуту.
Явившись в покои дона Хосе Уго де Раузан, он поздоровался и пару раз вежливо поклонился. Затем спросил:
— Я имею честь находиться в обществе знаменитого кабальеро дона Хосе Уго де Раузан?
— Действительно, я к вашим услугам, — ответил тот и протянул руку.
Пожав ее, Пакито сказал с чувством:
— Светского человека и безупречного кабальеро сразу видно за версту. Рад вам служить, я в полном вашем распоряжении.
Внешний вид Пакито, а особенно его непринужденность, заставили кабальеро задуматься над словами я в полном вашем распоряжении. Однако с улыбкой он ответил:
— Будьте добры, назовите имя, я впишу его в список своих знакомых.
— Франсиско Сота-Гутьеррес и Альба — мое официальное имя. Обычно меня зовут Пакито.
— Пакито, — повторил кабальеро и подумал, что это имя либо уменьшительное, либо половина от тройной фамилии Сота-Гутьеррес и Альба.
— Что поделать! — пожав плечами, воскликнул он. — Хочешь не хочешь, а желания других — закон.
— Вы говорите словно по книге, дон Франсиско.
— Нет, сеньор, не заставляйте меня краснеть. Зовите просто Пакито, не вводите новшеств, не порождайте недоразумений. Вы же знаете, большие города — те же Олимпы, а капризы богов следует уважать.
— И богинь. Буду послушен.
Собеседники перевели дыхание, затем Пакито изрек:
— Я тянул с визитом, поскольку мне по душе роль доброго посланника. Хотелось бы преподнести вам городские газеты… конечно же, самые значимые. Я уже собрал их, вот они.
— Газеты?
— Ясно, что газеты — глас народа, так сказать, общественный отклик. Вам полезно знать, что говорят о человеке, особенно если это иностранец и достойная личность. Вот, почитайте. Они выходят ежедневно, я разложил их по порядку. Есть также научные и литературные издания. Я говорил с директором оперы, чтобы он оставил за вами ложу на следующий сезон. Преффети будет вашим портным, а Гильо — сапожником. Их уже предупредили. Если любите прогуливаться по утрам на лошади, не беспокойтесь, я поговорил с лучшим конюхом города. А теперь я покину вас. Я занят благотворительным концертом (поговорим о нем позже). Себе я не принадлежу… повторяю, я в вашем полном распоряжении. Располагайте мной. Могу прогуляться с вами, сходить в театр, Академию, общественные заведения, купальни, министерские дома, дома литераторов и модных художников и так далее. У меня хорошие связи со всеми, могу запросто рассказать обо всех и обо всём, когда сочтете нужным.
— Благодарю, друг.
— Друг? Нет, не избегайте этой темы. Пакито — самое подходящее. Так я быстрее проникнусь к вам доверием. Ах да, я принес вам путеводитель по городу. Прочтите, это очень интересно. Надо же знать все наши районы, улицы, площади и здания.
— Благодарю. Я внимательно прочту.
— Не хотите ли сегодня вечером сходить на оперу? Последнее представление сезона и примадонна великолепна. Какая грудь! Лицо! Какая стать!
— Поверьте, я бы с радостью посмотрел на Несби.
— Ну в таком случае договорились, я приду сюда ровно в девять.
— Буду ждать, Пакито.
Спускаясь по лестнице, ведущей в комнату, сеньор де Раузан подумал:
«Этот человек не глуп, но со временем перейдет на мою сторону».
Тут сеньор де Раузан сверил список рекомендательных писем. Прочел дважды, однако не обнаружил среди них имени Франсиско Сота-Гутьеррес и Альба.
— А! — сказал он, — наверняка это тот заботливый тип, старательный и способный, что берет на себя поручения комиков, портных, сапожников, кучеров, издателей, часовщиков, ювелиров, продавцов антиквариата, картин, редких книг и так далее, чтобы служить наивным чужестранцам и общественным министрам. Он наймет большую часть вышеперечисленных и будет пользоваться ими с плеткой в руках и лестью на губах. Такой субъект — нередкое явление.
Проницательность сеньора де Раузан отчасти раскрыла тайну Пакито.

                II

Кабальеро взял газеты, принесенные Пакито, и прочел следующее:
«Эпоха» писала: «ИМЕНИТЫЙ ГОСТЬ. Нас уверили, что в город прибыл дон Хосе Уго де Раузан, достойнейший кабальеро, писатель, известный политик, ученый и светский человек. Надеемся, что его пребывание в городе станет приятным».
«Якорь» сообщал: «ЗНАМЕНИТЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК. В город *** приехал кабальеро де Раузан, персона известнейшая в литературных и научных кругах. Одни говорят, что он прибыл с дипломатической миссией, а другие, что путешествует по политическим соображениям. Тем не менее поприветствуем знаменитого государственного деятеля и пожелаем ему приятного пребывания в городе».
«Фривольный Свет» писал: «НЕОТРАЗИМЫЙ. Молодой, богатый, образованный, элегантный и галантный — все это кабальеро Уго, что путешествует в свое удовольствие. Он приехал прошлым вечером в наш город и остановился в отеле Сан-Лукас. Надеемся, что наше добропорядочное общество встретит должным образом этого героя, коего величают в других столицах НЕОТРАЗИМЫЙ. «Фривольный Свет» приветствует его и рад служить».
Закончив чтение, кабальеро произнес:
— Все это очень любезно и наивно… газета есть газета. Что ж, поверю на слово. Но что за умысел кроется в слове неотразимый? Будто общество недоброжелательно настроилось на мой счет. Есть что-то пикантное во фразе: «Фривольный Свет» приветствует его и рад служить». Скоро узнаем, что это значит.
В довершение Сеньор де Раузан рассудил, что Пакито помог ему обнаружить желаемое. Вот теперь Пакито стал полезен. Со своей стороны, менее знатный Пакито надеялся оказаться нужным.
Этим вечером кабальеро побывал в опере. Светское общество страстно желало знакомства, о нем пронеслась тысяча слухов. Одни говорили, что он великий герой или неизвестный принц, другие уверяли, что он великий мошенник и шарлатан. Также многие говорили, что он азартный игрок и изгнанный политик. Члены Правительства принимали его за английского шпиона, уполномоченного раскрыть тайны высокой политики и воспрепятствовать интригам русского правительства с Турцией. В любом случае все страстно желали увидеть бенгальского тигра или белого слона. Любопытство — обычное явление больших городов.
Сеньор де Раузан появился в ложе вместе с Пакито. Тот знал, что путешественник стал объектом пересудов, и не упускал счастливого случая выставить напоказ простоту общения с ним, словно они связаны узами старой дружбы или родства. Он часто клал руку ему на плечо, привлекая внимание кабальеро, слегка похлопывал по коленям, дабы втереться в доверие, все чаще брал его бинокль, хотя у него был свой, непринужденно смеялся, как делают приятели. Трудно сказать, произвел ли сеньор де Раузан фурор в театре, а вот тщеславный Пакито произвел его с избытком, что очень порадовало последнего, поскольку ему хотелось показать собственную значимость. По правде, в быту и среди слуг он вел себя по-простому, так что по существу его гордость — не более чем гордость Диогена.
— Что за дьявол этот Пакито? — сказал Мортимер по окончании представления Кортесу. — Повсюду и все успевает. Он в приятелях у сеньора де Раузан.
Мортимер был капризным щеголем. Кортес ответил:
— Несправедливо обвинять его в угодливости. Пакито очень хорош.
Кортес человек осмотрительный и его девизом служила китайская пословица: «Человек — хозяин не произнесенного слова и раб произнесенного».
Мортимер продолжил:
— Что скажешь о сеньоре де Раузан?
— Что сказать? Я его почти не видел.
— О нем говорят необычайное и двусмысленное.
— А кто не говорит двусмысленное?
— Но нужно же остановиться на чем-нибудь.
— Доброй ночи, Мортимер. Ты уже удовлетворил любопытство.
Сеньор де Раузан не пробыл в опере и часу, но этого хватило, чтобы мужчины изучили его лицо и манеры, а женщины — одежду, форму рук, ногти, стиль запонок; не чтобы оценить их, просто женский критерий имел свои непогрешимые правила. Человек неопрятно или плохо одетый внушал им отвращение, худые и плохо ухоженные руки не вызывали влечения, а грубые руки — все равно что лапы журавля. Что касается внутренних качеств — они казались мелочью в общественной полемике и их вполне можно простить.
После посещения театра первые дамы щедро одарили сеньора де Раузан приветственными письмами, а тщеславные особы — визитами. Его мужественный и серьезный нравился больше великосветского; однако слово «Фривольного Света» неотразимый упало бомбой посреди города, вызвав стихийное бедствие. Каждый хотел приблизиться к чудовищу и собственноручно выяснить, что значит это слово. Сначала звучали похвалы и порицания, затем украдкой — имена Дон Жуана, Ловеласа и Ришелье. Говорили, что Раузан — высокородный развратник, что еще возмутительнее, поскольку кабальеро давно не юноша; что его жизнь в свете — сплошные жертвы; что призраки покойных жен тревожили его сон; что за ним следила полиция; что он внезапно сбежал из города; что был одержим, воскрес, что являлся другом душегуба Берка, и еще тысячу вещей подобного рода. Мужчины с жаром спорили по поводу новоприбывшего; а женщины… что касается женщин, лишь напомним, что любопытство — близкий друг прекрасного пола, и в тот момент оно бодрствовало, но этот неотразимый, воскресший, душегуб не требовал объяснений и не пытался расследовать. Тем не менее все молчали, и никто не хотел первым сорвать вуаль. Будто сговорившись, они выжидали.
Любовные опасности имели свою привлекательность.

                III

Сеньор де Раузан попрощался с Пакито, когда они вышли из театра:
— Приходите завтра ко мне.
Будучи человеком предусмотрительным, Пакито пришел в назначенный час, поскольку полагал, что кабальеро хотел объяснений касательно слова неотразимый, или, лучше сказать, выяснить причины резкости «Фривольного Света». Пакито словно знал это и не ошибся.
Кабальеро сразу начал:
— Я прочел газеты и признаюсь, удивлен словом неотразимый. Мне оно кажется подозрительным и мало того, что компрометирует, вдобавок вызывает неприязнь и недоверие ко мне.
— Вы находите это несправедливым?
— Я нахожу это нахальным, — кабальеро пропустил мимо ушей вопрос Пакито.
— Почему нахальным?
— Потому что так оно и есть. Судить надо не по внешнему облику. И заранее поднимать тревогу на мой счет — вот где недостойный поступок.
— А что плохого в слове неотразимый? Предположим, речь идет о неотразимой женщине с таким колдовским очарованием, что впору влюбится с первого взгляда. Как раз это и имеется в виду.
— Да, такое говорят о женщине, но не о мужчине.
— Слово не меняет своей природы, ведь у него нет пола.
— Это логично и даже у знатоков нет ответа. Но одно дело поступки, а другое — слова. У многих выдающихся логиков нет никакой логической системы. Почему? Да потому. Общество, друг Пако, не место для болтовни. Между теорией и практикой такая же разница, как между материальным и духовным. Теоретики далеки от практики.
— То есть…
— То есть неотразимый с точки зрения «Фривольного Света» — значит человек опасный, способный на все в любовных делах, и которому нельзя доверять.
— Но…
— В этом вы убедитесь сами, когда это слово произведет действие в городе. Все мужья, отцы, братья и любовники станут косо на меня смотреть. Все будут избегать меня и в своих домах указывать на дверь.
— Сеньор…
— Не утруждайтесь. Вы знаете, что две трети репутаций заработаны незаконным способом, или просто род людской склонен преувеличивать все хорошее и дурное; или просто люди не понимают и не проверяют сказанное, лишь повторяют из уст в уста. Популярность — это шумиха. К тому же возбуждает либо симпатию, либо ненависть, а чернь глупо повторяет. Уже не первый раз меня считают омерзительным; однако удивляет не то, что дурная слава докатилось до этих мест, а что кто-то торопливо распространяет клевету. Ощущается присутствие врага.
Пакито онемел, поскольку тот был прав, а спокойствие и глубина слов сеньора де Раузан производили впечатление. Тот продолжал:
— Вчера вечером я хотел через вас узнать. Не цель тех слов — поскольку мне она известна — а написавшую их руку. Но передумал. Я знаю этого человека.
Тут Пакито застыл, но не от удивления. Его ужаснуло, что он теряет ценную дружбу путешественника. И тут Пакито спросил:
— Здесь есть какая-то загадка?
— Не совсем: есть лишь злой умысел.
«Быть или не быть, — подумал Пакито. — Если промолчу, то мне конец, если заговорю, то могу спастись и пройти Рубикон».
Именно Пакито принес заметку в газету «Фривольный Свет». Именно это и хотел узнать сеньор де Раузан у издателя. Если сказать сейчас, то можно выиграть. Иначе, когда это превратится в сплетню, Пакито потеряет репутацию человека услужливого и верного. Потому он заговорил:
— Я не придал значения делу, хотя и следовало. Пообещайте сохранить это в тайне, и я расскажу вам.
— Говорите же.
— Да, сеньор. Мои намерения чисты, но именно я передал это в газету.
— Вы?
— Да, сеньор. Мне дал это русский посол, оказавшийся здесь проездом, а раз я не увидел в этом злого умысла, то сдал в печать и перепроверил факты.
Кабальеро улыбнулся откровенно желчно (что было для него характерно):
— И кто же этот русский посол? У русской дипломатии ужасная репутация. 
— Это сеньор Рюрик.
Раузан опять также улыбнулся:
— Я подозревал. Продолжайте, Пакито.
— Посол говорил, что вы намерены приехать в город. Он хорошо о вас отзывался. А когда узнал о вашем прибытии, то как бы между прочим сказал: «Пакито, перепишите эти четыре письма и отнесите их в газету «Фривольный Свет». Моя профессия не позволяет лично вмешиваться в такие дела, однако хотелось бы оказать любезность сеньору де Раузан». Мне тоже нравится оказывать любезность выдающимся персонам, для этого я использую любой удобный случай. Вот и все. И если бы вы попросили, то же самое я сделал бы для вас.
— Уверен, спроси я, не вы ли автор заметки, вы бы ответили утвердительно.
— Ответил бы по простоте душевной, поскольку и являюсь автором заметки.
— Ну конечно, Пакито, доверие за доверие. Сеньор Рюрик закатил скандал, вбив себе в голову, что у меня были любовные отношения с его женой, а потом вызвал на дуэль. Она не состоялась, потому что я не дерусь из-за женщин. Не знаю, утихомирились ли его ревность и раздражение, но честь жены оказалась на всеобщем обозрении.
— Теперь мне понятно.
— Это радует. В их устах слово неотразимый звучит обвинительно и сочится сарказмом.
— Этот сеньор оскорбил вас, можете рассчитывать на меня.
— Нет, не хочу вмешивать в это своего друга. Наберитесь терпения. Мастерства вам не занимать. Вы уже не в том возрасте, чтобы ссориться из-за ерунды. Уверен, вы в полном распоряжении у русского дипломата.
Сеньор де Раузан говорил сурово, но Пакито не принял этого во внимание или притворился, что не заметил, поэтому безропотно заговорил:
— Это правда.
— Продолжайте ему служить. Раз вы ему друг, то и он мне не враг. Что касается доверенной вам тайны, распоряжайтесь ей по своему усмотрению.
— Какой тайны?
— Супруги посла. Я не разглашаю тайн, но и не берусь их скрывать. Каждый судит на свой лад. Поговорим о другом. Вы упоминали, что последние дни заняты благотворительным концертом.
— Да, сеньор. Помогаю дому слепых.
— Что ж, тогда я возьму сотню входных билетов. Вот их стоимость. Будьте добры, передайте их ученикам городских школ с хорошей репутацией.
— Вы так щедры, сеньор де Раузан.
— Звучит куда любезнее, чем неотразимый. То меня называют двадцатилетним Адонисом, то русским варваром…
Ошеломленный Пакито покинул дом чужестранца. Только теперь он понял, что тот не глупец. Хотел его подчинить, а в итоге сам превращается в его вечного раба.

Была ли это хозяйская прихоть или роковая случайность, когда Уго потянул за шнур колокольчика и приказал доверенному слуге:
— Ман, выясните, где находится дом, и отправьте это письмо по назначению.
Ман взял письмо и вышел. На конверте было написано: сеньорите Эве де Сан Лус.
Кабальеро присел на диван, чтобы отдохнуть и поразмышлять:
— Вы хотели войны? Что ж, будем воевать — у меня в запасе много оружия.
Имело ли это отношение к приказу отправить письмо сеньорите Эве? Посмотрим. 

                IV

Тем же вечером осмелевший Пакито прогуливался с русским послом:
— Я видел сеньора де Раузана, его очень унизили строки Фривольного Света.
— В них нет ничего оскорбительного, — спокойно ответил русский посол. — Неотразимый человек — это очень любезный и обходительный человек.
— Я сказал ему то же самое. А также что написал вышеупомянутую цитату, желая тем самым его порадовать.
— Иначе и быть не могло.
Два или три дня спустя Рюрик подарил Пакито бриллиантовый перстень.
— Только этого не хватало! — воскликнул он, ощущая опасность потери такого клиента из-за такой ерунды… чужой ерунды…
Пакито не был клеветником или подлецом, но если добивался мужской дружбы, то извлекал из этого выгоду. И с дамами — тоже.
Мы говорим извлекать из этого выгоду, потому что люди высшего света, желающие произвести впечатление, платили тайно и щедро своим источникам, не осознавая при этом, что за их личной жизнью шпионят. Пакито, как Хромой Дьявол, был всегда в курсе всех событий, трезвонил обо всем в нужное время и при подходящем случае. Еще одна тайна этого персонажа. Однако же, о дуэли посла с сеньором де Раузаном он не рассказал никому. В опасную погоду Пакито не выходил в море.
А еще у Пакито была такая способность. Он слушал и с величайшей осторожностью впитывал в себя слова и суждения заметных личностей, а затем умышленно и через слово в беседе с ними повторял их же слова. Это усиливало его влиятельность и значимость среди тех, у кого он воровал их же мысли. Поэтому, услышанное у министра, ожидалось услышать у генерала, и то же самое говорилось священнику. Таким образом, Пакито нигде не повторялся, а источник его не иссякал.
В дальнейшем мы увидим, как он вел себя с дамами.

                V

После того, как Уго послал письмо Эве де Сан Лус, прошло восемь дней. Его посетил высокий, худощавый, одетый в траур кабальеро возрастом старше шестидесяти лет. После приветственных поклонов кабальеро мягко произнес:
— Я земледелец и поэтому живу за городом. Здесь я со вчерашнего дня, и моя дочь очень просила поздороваться с вами и засвидетельствовать наше почтение.
— Благодарю за двойное внимание. Рад знакомству, однако не знаю вашего имени.
— Буду краток: меня зовут Сан Лус.
— Вы отец сеньориты Эвы?
— К вашим услугам.
Во время разговора Сан Лус внимательно наблюдал за кабальеро де Раузаном в попытке понять его характер и определить его достоинства.
— Мне следует тысячу раз извиниться перед вашей сеньоритой-дочерью, поскольку я поступил не совсем правильно, отправив письмо…
— Эва мне рассказывала.
— Но вам, сеньор, знакомы трудности, с которыми обычно сталкивается чужак в новом для него городе.
— Знакомы. Сеньор де Раузан, что мы с дочерью можем для вас сделать?
— Вы бы оказали мне честь своей дружбой и доверием.
Этот изящный и уместный ответ обрадовал сеньора де Сан Лус:
— Хотя я земледелец, однако занимался этим не всегда. Мне по душе решать финансовые вопросы. Иногда губернатор удостаивает меня чести поста министра финансов.
— Очень интересное занятие, учитывая, что от него зависит процветание страны. Незнающие люди считают, что финансисты имеют дело с махинациями, опытными дельцами, банкротством, но они ошибаются. Быть финансистом — значит знать статистику, коммерцию, сельское хозяйство, фабрики, таможенные пошлины, курсы валют, кредиты, административное управление, математику, биржу.
— Я такого же мнения.
— Поскольку я тоже увлекаюсь этими вопросами, которые считаются очень скучными, однако очень продуктивными, нам следует поболтать о них.
Сеньор де Сан Лус теперь уже улыбался. Он пришел к кабальеро в дурном расположении духа, но сказанное обезоружило его. Если существуют отношения между людьми одинаковых добродетелей и недостатков, то отношения между людьми похожих убеждений еще более благородные и крепкие. Сеньор де Раузан умел устанавливать такие отношения, и сеньору де Сан Лус это пришлось по душе.
— Очень хорошо, — сказал тот на прощание. — До скорой встречи.
— Почту за честь.

Увидев отца, Эва подбежала к нему и спросила:
— Что скажете, папа, о страшном чужаке?
— Никакое он не чудовище, а неотразимый.
— А это что значит?
— Многое. Потом увидишь.
— Но…
— Ничего, сама поймешь.
— Получается, он придет в наш дом?
— Он не сказал, но точно придет. Мне как раз по душе такие кабальеро: он любезный и серьезный, выражается очень ясно и глубоко, убеждая и одновременно искушая.
— Папа, если нас услышат, то осудят. Вчера вы говорили, чтобы я остерегалась авантюристов…
— И сегодня скажу то же самое, но не в этом случае.

На следующий день сеньор де Раузан появился в доме де Сан Лус. Хозяина не было дома, и кабальеро пришлось объявить о себе сеньорите Эве. Это была типичная испанка, кастильская дама высшего класса. Густые черные волосы, черные глаза, милые и отважные, нежная кожа, хорошего сложения, но не очень высокая. В ее одежде присутствовало много траура.
Уго заинтересованно смотрел на нее. Эва считала, что чувства в ней давно угасли, однако при виде этого мужчины сердце вдруг встрепенулось.
— По правде, я заметил, — сказал сеньор де Раузан, — что сеньор де сан Лус отсутствует; но это позволяет лично засвидетельствовать вам свое глубочайшее почтение. Я даже благодарен небесам, что не столкнулся с ним.
— Сеньор де Раузан, ваши слова разнятся с вашими поступками… Присаживайтесь.
— Вы встретили меня в штыки, но я не жалуюсь.
— Почему?
— Потому что упрек женщины еще важнее ее одобрения.
— Я едва разумею, что вы говорите, — Эва покраснела от его лести.
— Это же ясно как день: женщина либо благоволит человеку, либо злится на него.
— И…? — прервала Эва, стараясь успокоиться.
— Женщина не испытывает чувств только тогда, когда человек ей безразличен.
Эва вновь покраснела.
— Вы сердитесь на меня, — продолжил кабальеро. — Я не такой уж самодовольный глупец, пусть даже рассердил вас. И поскольку не знаю, как создать более приятное впечатление о себе, то меня утешает случившееся.
Эва с трудом сдержалась: если она затеет с кабальеро спор, то сама же и запутается. Если промолчит, то произведет неуверенное впечатление. Неуверенность для одаренных женщин, умеющих пользоваться декартовским методом исследования. Сеньор де Раузан заметил метания Эвы:
— Оставим эти мелочи. Понимаю, вы не хотите опровергать или поддерживать мои понятия, и меня радует ваше благоразумие. Оплошность по отношению к вам — это недостаток воспитания. Сеньоры этого не прощают и не должны прощать. Я послал со слугой вам письмо, которое следовало принести лично, и целый месяц медлил с письмом.
— Согласна. Если бы я узнала о письме, то узнала бы о вашем прибытии в город и ожидала его. Что же вам помешало его отправить? Когда я получила его, то попросила отца увидеться с вами… и вот вы здесь, и я могу говорить с вами.
— Вы удивляете меня.
— Все очень просто. Письмо касается молодой особы, очень дорогой мне и очень несчастной. Ее чрезвычайно интересует один вопрос. Уже отправлено три письма, а я написала ей всего лишь: «Я не видела сеньора де Раузана, твое письмо еще не пришло». Знай вы историю этого бедного создания заранее, я бы назвала вас жестоким. Но поскольку она вам не известна, то я назову вас просто беспечным… Считаю это обыкновенной забывчивостью.
— Сеньорита, я никогда не верил в предустановленную гармонию знаменитого Лейбница. Однако теперь я вообще клятвенно отрекаюсь от этого ошибочного убеждения, поскольку оно не учитывает отношения двух людей. Когда я приехал в ***, то умышленно не послал его по месту назначения…
— Умышленно?
— Совершенно верно. Не знаю почему — ведь я не был знаком с вами и не знал содержания письма. Либо это просто прихоть, либо предчувствие…
— Предчувствие?
— Почему-то я решил, что письмо скомпрометирует нас и навредит нам обоим.
— Не понимаю почему, — побледнела Эва.
— Вам — по одним причинам, а мне — по другим… посмотрим, прав я оказался или нет.
— Но ведь вы изменили свое мнение, раз отправили письмо.
— Я сделал это в миг заблуждения… или ярости. К тому же не я лично отнес его.
— Вы жалеете?
— Нет, но я потрясен, хотя и не верю в злой рок. Я, со своей стороны, послал письмо, а вы вынудили своего отца навестить меня — вот вам и судьба. Это дало мне пищу для размышлений, ведь раньше мне казалось, что именно поступки говорят: «Нет высшего провидения, но есть некое его подобие, воспринимаемое нами через переживания».
Эва промолчала. Еще задолго до знакомства она почувствовала расположение к нему. Подруга ее прежде написала: «Я не видела и не общалась с ним, но точно знаю, что он чародей. Его называют неотразимым. Страшно хочу узнать, влюбился ли он в тебя…» Эву раздосадовало, что он не отправил ей письма, что о нем судачит весь город, и что явился он к ней домой спустя много дней.
Сеньор де Раузан поднялся со стула:
— Сеньорита, уповаю на вашу доброту, и что с ее помощью вы поскорее исправите мои ошибки, допущенные с этим письмом.
— А что насчет тех, что нельзя исправить?
— Если позволите, я их все исправлю.
— Все в ваших руках, — Эва улыбнулась кабальеро. — Сеньор де Раузан, в нашем доме всегда рады вам.
Кабальеро поклонился и вышел.
Это была первая встреча Уго и Эвы. И как бы они друг другу ни понравились, но пришлось оборвать опасный разговор, который завел бы не туда. Забудем о беседе и проследим за их мыслями друг о друге.
Эва приближалась к тридцатилетнему рубежу — срок девичьей прелести подходил к концу, ее сменяла зрелая красота.
Кабальеро де Раузан перевалило за сорок. Какие бы он ни вызывал безумные страсти и как бы ни ценил женщин, но никого не любил. Судьба отказывала ему в большой любви, и сердце его напоминало золотую, но погребальную урну.

ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ