Сестра

Знаете, как возненавидеть своё хобби? Превратите его в работу.
Знаете, о чём твердят на лекциях по журналистике? – быть предельно честными.
Знаете, что говорит мне мой редактор? – соври, когда нужно.

На самом деле работа репортёра это не то, что вы думаете.
На самом деле, это не то, что думала я, когда сдала выпускные экзамены и подала документы на факультет журналистики.

Когда я закончила университет Южной Каролины я думала, что меня ждёт блестящее будущее.
Мне нравилась эта фраза - "блестящее будущее". Это звучало очень перспективно и престижно. Я собиралась писать провокационные статьи.
Но, правда в том, что правда никому не нужна. Плюс ко всему, это довольно относительное понятие.

На первой странице книги, что протягивает мне редактор местного издания, в котором я работаю, ожидая от меня рецензии для следующего номера, аккуратным рукописным шрифтом значится - посвящается Элизабет Эванс.
К слову, Элизабет Эванс – это я. Но к этому свеженапечатанному изданию, в двести шестьдесят четыре листа, мы вернёмся немногим позже. Всему своё время, если вы, конечно, не из того разряда, кто заглядывает на последнюю страницу романа, что бы узнать чем же на самом деле, всё закончилось. Будем терпеливы.

День, когда всё пошло не так, был далеко не сегодня, вчера, позавчера и даже не та пятница прошлого месяца, когда Гвен, моя соседка по комнате, рассказала мне "свежие новости".
Так она называла сплетни, которые каждое утро передавались изо рта в рот по цепочке домов нашей улицы и к завтраку доходили и до нашего порога.
Если вы с маленького городка, то поймете о чем речь.

Но к той пятнице я, всё же предпочла бы вернуться, что бы рассказать о ней подробнее.

- Ты слышала что говорят? - спрашивает меня Гвен, что бы начать разговор.
- Ты же еще не знаешь, правда? - продолжает она, - Стейси мне сегодня рассказала.
Она делает «многозначительную» паузу.
- Я выходила утром на пробежку и встретила Стейси. Ну ты же знаешь, она не умеет держать рот на замке.
Посматривая в мою сторну Гвен допиливает ноготь моим баффиком.
- Так вот. Эмили вернулась. Она ведь твоя сводная сестра, верно?
- Приёмная. Она была приёмная, и мне она не сестра.
- Нет, получается, что, сестра. Ведь твои родители удочерили ее.
Мне кажется, что Гвен совершенно не поняла смысл моей фразы, но мне не хочется повторять сказанное ещё раз. К тому же молчание, порой, гораздо более содержательное, чем слова. Но, несомненно, только для того, кто умеет слушать. Гвен же никогда не отличалась этим.
- Сколько ей было, когда она переехала к вам, восемнадцать? – спрашивает она.
- Шестнадцать, - отвечаю я, - ей было шестнадцать.

Ее родители погибли и моя мать, будучи очень сострадательной, в тот злосчастный день, когда всё пошло не так, на воскресной службе решила, что мне не помешает сестра.
- Мы должны помогать своим ближним, - сказала она вечером за ужином.
- Почему не начать с тех, кто ближе, - думала я, - кто подумал обо мне?

Мне предстояло делить с Эмили комнату, вещи и бог знает что ещё.

Я знала её ещё с младшей школы, с того дня когда она со своими родителями приехала в наш город, не отличавшийся ничем особенным среди таких же маленьких городков по всему штату.

Не думаю, что нужна долгая предыстория, - в очередное воскресное утро я зашла в кабинет отца и застала их вдвоём.
- Это не то, что ты думаешь – проговорил глухо отец.
Нет, это именно то, что я думаю, - сказала себе я.

Моя мать часто повторяла – «на всё воля Божья».
Ну что, Господи, ты готов?
Ты готова, мама?

Я открываю книгу на сто сорок седьмой странице, но прежде чем я прочту вам этот абзац, на котором запнулся мой взгляд, вы должны знать ещё кое-что.

Я собиралась испортить ей жизнь. Она собиралась сделать то же самое. Мы однозначно стоили друг друга.

Вернемся к тому дню, когда всё пошло не так.
Вернемся к тому дню, когда я застала отца с Эмили. Вы, вероятно, подумали самое худшее? Что между ними что-то было?
Вероятно, я немного преувеличила, когда написала слово «застала». Они всего-то целовались. Вернее, если быть точной, это она в него вцепилась, но если быть уж предельно честной, то по виду отец был явно не против. Зачем она это делала одному Богу известно.

Я бы не удивилась, если бы на последней странице своей книги она написала, что сама устроила тот поджёг, в котором погибли ее родители.
 
Перенесемся на встречу выпускников нашей школы. В тот день, когда эта история дошла до своего финала.
Мне пришлось одолжить туфли и платье у моей соседки, что бы выглядеть сногсшибательно. На самом деле на зарплату репортёра едва ли можно позволить себе купить такие вещи. Если вы собираетесь учиться на журналиста, вы должны учесть это.
Нога у нее на пол размера меньше, но выбора особо не было. Стиснув зубы я старалась дышать ровно. Платье чересчур облегало и грудь едва не вываливалась из декольте. "Отлично"  - думала я, глядя на себя в зеркало. Гвен затянула поплотнее. Мне сдавило ребра корсетом. " Так вот лучше" – сказала она. В тот момент мне казалось, что она меня удушит.

Вы уже готовы услышать тот абзац из книги?
Пожалуй, самое время.
Но я была явно не готова услышать следующую речь с трибуны от Эмили:
 - Годы, проведенные в семье Эвансов были самыми лучшими в моей жизни, - говорит она, ещё не видя меня в зале, - Лизи была мне будто родной сестрой. Мы прекрасно ладили и находили общий язык. До того момента, когда мы поступили в университет в разных штатах. Мы собирались поступать вместе на журналистику, но после инцидента, о котором я написала в своей автобиографической книге, мы решили, что лучшим для нас будет учиться порознь.

Эта тварь написала, что застала меня с отцом. Меня. И смысл фразы «застала» теперь именно тот, что вы подумали изначально. Она написала это так правдоподобно, что все, кто прочтёт ее свежеизданную книжонку,  несомненно поверят в каждое слово. Она точно знала, о чём пишет.

По школьному залу мерцают зайчики от подвешенного под потолком зеркального шара. Я продвигаюсь к сцене быстрым шагом, и на столике справа мне под руку попадается столовая вилка.
- Ах ты лживая мразь. Как ты посмела? - говорю я.
С ее лица спадает улыбка и она видит металлический прибор в моей руке. Я поднимаюсь по ступенькам, но Эмили уже пытается сбежать от меня. Я успеваю схватить ее за накрученные белокурые локоны и в тот же момент переципаюсь через дощатый пол. Мы с грохотом падаем. Она пытается высвободиться.
- Ты у меня далеко не уползёшь, - говорю я Эмили, держа ее за лодыжку.
Я чувствую, как на корсете лопается лента и платье расходится по спине. Гвен, прости, но тебе придется проститься со своим нарядом.
В правой руке всё ещё столовая вилка и я собираюсь воткнуть ее в Эмили.
Ей определённо не стоило говорить то, что она сейчас сказала.
Кто-то хватает меня за ногу, я пытаюсь высвободиться, в зале слышен шум. Туфель слетает с моей ноги и я чувствую неимоверное облегчение. Чёрта с два я надену ещё когда-нибудь подобную обувь.
Я размахиваюсь со всей силы и вилка впивается ей в ногу. Она издаёт протяжный вопль.
- Что б ты сдохла, - сквозь боль шепчет мне Эмили.
- Это мы еще посмотрим, - отвечаю я.

В отделении полиции, куда нас доставили после инцидента, мы провели целые сутки. Эмили не написала на меня заявление. Она сказала, что все должны быть снисходительны к людям с детскими травмами. Вероятно, она говорила это обо мне.

На следующий день, к вечеру, на берегу реки обнаружили ее тело. Думаю, в сложившихся обстоятельствах, мне самое время начинать писать свою версию этой истории.