Лилия для гасконца

Глава Первая.

Десять лет назад

Во время отсутствия графа-де Ла Фера, его молодая жена Анна-де Бейль обнаружила у него в столе подозрительную связку писем. Молодая женщина очень любила мужа, да и отличалась пылким и ревнивым характером, поэтому она заглянула в них… и обомлела от ужаса и разочарования. Уж лучше бы он был неверен ей, и это были письма любовнице, но нет, из писем графа было явственно видно, что он — предатель Франции, испанский шпион, а, кроме того, убил человека, ставшего свидетелем его нечистых дел — некоего старика Д;Артаньяна.
Когда муж возвратился, она без обиняков указала ему на стопку писем:
— Как ты мог?
Муж слегка побледнел, но ничего ей не ответил, а лишь отдал одно-единственное приказание своим слугам, одним из которых был молчаливый Гримо. Они схватили девушку, связали ей руки за спиной и просто повесили на осине…
«Как ты мог, любимый мой… — были последние мысли девушки. — Что же, скоро я увижу тебя, мама, и тебя, бабушка, сгоревшая на костре инквизиции. Сравним свою смерть… »
Граф-де Ла Фер удовлетворенно взглянул на работу слуг и молвил:
— Хорошо ее повесили.
Сказав эти слова, он ускакал, приказав сжечь всю ее одежду… Ни его жертва, ни он сам не знали, что она беременна.
Эту ужасную сцену случайно увидел мальчик-подросток Шарль Д;Артаньян. Ему было очень жаль девушку, и он хотел вмешаться, но слуги графа заметили и чуть не прибили мальчика.
Время спустя, той же дорогой ехал молодой епископ Люсонский, Арман Ришелье со своим другом Рошфором. Увидев повешенную обнаженную девушку, молодой человек оторопел.
«Кто мог совершить подобное злодеяние? — подумал он. — Это убийство, а не казнь. Она же еще слишком молода, чтобы нагрешить. Может, разбойники?»
С помощью друга, молодой епископ снял девушку с дерева, после чего увез ее в ближайший монастырь, где поручил ее заботам монахинь. Девушка долго находилась между жизнью и смертью, хуже того, оказалось, что она беременна… Но произошло чудо, и она, и даже ее ребенок выжили.

Некоторое время спустя.
Граф-де Ла Фер сидел за столом, мрачно распивая вино. Отпив из бокала красное вино мужчина наполнял свой пустующей бокал снова и снова, пока вино в кувшине не закончилось. Молодому черноволосому мужчине стало мерещиться, что портреты на стене начали плавиться.
На выходе он увидел свою бывшую жену, графиню-де Ла Фер.
— Я, что — настолько пьян? Или я умер уже?
— Пока нет, мой дражайший супруг, — ответила миледи. — Я пришла за отмщеньем за мои поруганную любовь и честь. Защищайтесь!
С этими словами, молодая женщина быстро сняла со стены две шпаги, одну из них бросив своему бывшему мужу.
Пьяный граф смотрел непонятным взглядом на свою бывшую жену, которую он считал мертвой. Но молодой мужчина все же поймал шпагу, брошенную ему.
Бывшая графиня-де Ла фер тут же заняла позицию, глаза графа с вожделением оглядели ее спортивную, но красивую фигуру. Происходившее начинало ему нравиться. Он — один из лучших фехтовальщиков Франции, да и Испании, быстро победит и обезоружит эту глупую женщину, решившую поиграть в мужские игры.
Анна решила напомнить мужчине о его преступлениях.
— За сколько же ты продал свою страну? — презрительно улыбаясь, спросила она.
Анна встала в стойку и ждала, когда ее бывший муж ошибется, чтобы атаковать. Графиня знала о достижениях мужа, как первоклассного рапириста.
Граф Оливье-де Ла Фер, действительно, слыл превосходным фехтовальщиком, но из-за того, что был не совсем трезвым, да и из-за того, что недооценил «слабую, глупую женщину» начал делать ошибку за ошибкой. Вскоре им овладело вначале недоумение, а потом и беспокойство. Эта бесстрашная девушка билась с легкостью завзятого дуэлянта и, казалось, была повсюду, быстрая, словно молния, и, сражаясь, как тигрица.
Молодой мужчина делал ошибку за ошибкой. Он сейчас напоминал новичка, которого мог победить даже маленький ребенок, занимающийся фехтованием.
— Ты должна была умереть, я видел, как тебя повесили! — проорал он.
— Извини, разочаровала! — рассмеялась его бывшая жена, парируя очередной из его неудачных ударов и навязывая ему, можно сказать, дьявольский темп. И вот ее шпага вонзилась в грудь молодого мужчины.
Он побледнел и выпустил шпагу из своей дрожащей руки. Черные глаза его выражали бесконечное удивление:
— Этого не может быть…
Вскоре он затих, и девушка склонилась над ним. Думая, что Оливье уже умирает, она поцеловала его в лоб со словами:
— Я прощаю вам мою загубленную жизнь, я прощаю вам мою поруганную любовь. Умрите с миром.
Затем схватила со стены факел и подожгла им помещение.
— Гори, гнездо лживых иллюзий! Гори, несчастье! И пусть твое тело, Оливье-де Ла Фер, превратится в пепел! — прокричала она.
С этими словами, девушка покинула этот проклятый дом, остальное предоставив огню. Она не могла знать, что ее муж, как и она сама, еще воскреснет из мертвых.

Глава вторая.
Случай в Менге.

Десять лет спустя.
Свидетель дикой казни, учиненной графом-де Ла Фер над его юной супругой, Шарль Д;Артаньян, превратившийся из мальчика-подростка в красивого, черноволосого и черноглазого, смуглого, широкоплечего юношу, направлялся в столицу страны Лилий, Париж, верхом на лошади оранжевого цвета. Одет он был бедно, чего стоили одна полинялая куртка и облезшее перо на берете, но внушительного вида шпага отбирала у насмешников охоту посмеяться над ним. В Париж юноша направлялся, чтобы ходатайствовать о снижении налогов для деревни, в которой он жил. Кроме того, юноша был мечтателем, и пределом его мечтаний был мушкетерский плащ. Некоторое подспорье к его получению у него имелось: друг покойного отца дал ему рекомендательное письмо к капитану королевских мушкетеров-де Тревилю, когда-то звавшемуся Труавилем. Тревиль, он же Труавиль, был их земляком, гасконцем, а, кроме того, когда-то в молодости он, покойный отец Д;Артаньяна и тот самый его друг были боевыми товарищами, чей девиз был «Один за всех, и все за одного!»
Путь нашего героя пролегал через городок Менг, в котором триста лет назад родился автор «Романа о розе». Юноша решил остановиться, чтобы отдохнуть в гостинице «Вольный мельник». Въезжая в ворота гостиницы, молодой гасконец, увидел молодую красавицу, прекрасную, словно лилия. Это была высокая, статная молодая женщина лет двадцати пяти, с иногда томными, иногда пристально и чуть мрачно глядящими голубыми глазами, розовыми губками и белыми, словно алебастр, руками. Одета она была необычно, в мужской дорожный костюм и явно кого-то поджидала. Д;Артаньян засмотрелся на прекрасную незнакомку, поймав себя на том, что ему кажется, будто он ее уже где-то видел.
Хозяйка гостиницы «Вольный мельник» встретила молодого гасконца не очень гостеприимно.Она хотела содрать с гасконца все деньги за комнату и услуги личной гигиены. Полотенце же юноша, все-таки, получил бесплатно.
Когда двери гостиницы открылись, юноша заметил двух людей. Один был толстый, как бездонная бочка человечек, другая была той самой прекрасной незнакомкой.
Молодой брюнет шутливо проговорил:
— Не ждите в этой гостинице ничего хорошего, вас оберут до нитки.
— Сопляк, тебя, что — не учили, как разговаривать со старшими? — спросил толстяк.
Но увидев маленький мушкет, направленный на него, толстый человек лишь что-то вякнул и ушел.
Молодая дама явно кого-то поджидала, но поскольку этот некто все не появлялся, решила завязать разговор с молодым человеком.
— Кто вы, храбрый юноша? Куда путь держите? — спросила она.
— Мы не могли раньше быть знакомы? Ваше лицо… я видел вас раньше. — проговорил юноша с гасконским акцентом. — Меня зовут Шарль Д;Артаньян.
На красивых губах молодой женщины промелькнула легкая улыбка.
«Надо же, такой юный, а науке лести уже научился. Будущий придворный, должно быть.» — подумала она.
— Увы, не думаю, сударь, — сказала она вслух. Молодая дама говорила правду, поскольку при первой их встрече, находилась в таких обстоятельствах, что не могла заметить видевшего ее юного гасконца. — Миледи Винтер, к вашим услугам. Но для друзей я Анна.
Помолчав с минуту, она спросила:
— Так куда вы направляетесь? Покорять Париж?
— Я хотел бы поступить на службу в роту королевских мушкетеров, — проговорил молодой брюнет, смотря на эту милую женщину. Она очаровывала его все больше.
— Юное честолюбие — это прекрасно, — все также улыбаясь, ответила дама. — Я думаю, у вас все получится. Но… почему вы хотите поступать именно в роту королевских мушкетеров, а не гвардейцев его высокопреосвященства кардинала Ришелье? Гасконец заметил, что, не смотря на английские титул и фамилию, молодая женщина изъяснялась на прекрасном французском. Скорее всего, она была его соотечественницей, вышедшей замуж за англичанина.
«Надеюсь, она овдовела!» — подумал молодой человек, вовсе не являвшийся злобным, напротив, но таковы уж ревнивые влюбленные. Также он ревниво отметил явно восхищенный и даже пылкий тон, с каким девушка говорила о кардинале, а, насколько он знал, Ришелье, не смотря на сан, увлекался женщинами, и его кардинальское облачение нисколько не мешало ему бегать за юбками…
— Я пока еще полностью не решил к кому примкнуть, — улыбнулся осторожный юноша.
Затем он проговорил:
— Можно задать вам нескромный вопрос… вы замужем?
Молодой гасконец подумал, что спутник дамы может быть ее мужем, тогда этой молодой леди крупно не повезло из-за размеров ее спутника.
— Нет, я рано вышла замуж, но столь же быстро стала вдовой, — ответила дама и, поскольку в ее голосе особо печальных ноток не было заметно, молодой гасконец мысленно порадовался и тому, что у него нет соперника, и тому, что своего мужа прекрасная леди, похоже, не очень любила.
Но тут у запальчивого гасконца появился новый повод для ревности: молодая женщина, наконец, дождалась того, кого она поджидала. Это был молодой мужчина, лет тридцати, в фиолетовом камзоле и со шрамом у виска. Они отошли в сторону и заговорили по-испански, не зная, что юноша знает этот язык. Впрочем, содержание разговора, судя по доносившимся до него фразам, только успокоило его. Речь шла не о любви, а о политике.
— Итак, его преосвященство приказывает мне… — говорила миледи.
— Завербовать испанского посла, дабы он стал действовать в интересах Франции. Тот, кто нам мешает, нам поможет.
— А остальные распоряжения?
— Вы найдете их в ларце.
— Прекрасно. Ну, а вы, что намерены делать, Рошфор?
— Я возвращаюсь в Париж.
— Что же, будьте осторожны, шпионы этой шлюхи Шеврез повсюду. Но помните, что малейшее промедление может все погубить!
— Будьте спокойны, миледи, я знаю свой долг, — ответил человек со шрамом и ускакал.
— Это был мой кузен, — сказала она гасконцу, вернувшись к нему. — Славный Жорж… Ладно, пойду-ка я обустраиваться.
— А я пока пойду, подышу свежим воздухом, — ответил юноша. Он был, все же, слегка раздосадован тем, что миледи не говорит ему всей правды.
Тут, громыхая колесами, подъехала карета с богато одетой дамой, чьи пальцы были унизаны перстнями, а вырез оголенного платья был таким, что ее огромный бюст чуть не вывалился полностью, и каким-то человеком, одетым простым горожанином, в шляпе, надвинутой чуть ли не на нос.
Дама с большой грудью на испанском описывала во всех подробностях их личную жизнь с самой королевой. Д;Артаньян решил проследить за ними, но так, что и не нужно было бежать за повозкой. Молодой брюнет осторожно забрался на крышу кареты и устроился так, чтобы его не было видно пассажирам.
«Куда же ты направляешься?» — думал гасконец.
— О, да вы продвигаетесь все дальше по служебной лестнице, дорогая Мари. — ответил ее спутник, тоже перейдя на испанский, чтобы «тупое простонародье» не поняло его слов.
— Этого мало, дорогой Атос, — ответила она. — Я хочу, чтобы Анна стала править одна, а я бы правила ею. Был же у нас во Франции прецедент с королевой Марией Медичи, правившей безраздельно.
— Да, а ею правили Кончино Кончини с женой Леонорой, — вставил тот, кого она назвала Атосом. — К тому же, в отличии от старой регентши, у королевы Анны нет сына, способного отстранить ее от управления страной.
— Зато есть муж и этот проклятый кардинал.
— Значит нужно, чтобы их не было, — холодно ответил Атос. — Кстати, есть информация, что здесь остановился кто-то из его агентов.
— Что же, значит, выяснить, кто это и отправить кардинальского прихвостня прямо в ад.
Когда карета остановилась у дворца, не удержавший равновесие молодой брюнет упал прямо на госпожу-де Шеврез, а это была именно она, При падении молодой гасконец даже умудрился несколько раз потрогать аппетитные «дыньки» этой молодой француженки, работающей на блага то английской, то испанской короны.
Женщина вначале даже не сопротивлялась, поддавшись удовольствию, а удовольствия с особами обоего пола дама очень любила, но потом она, все же, опомнилась и, завизжав, влепила юноше пощечину.
— Сударь, — сказал Атос уже по-французски, — Вы невежа. Негоже так вести себя с дамами, да еще и подслушивать чужой разговор.
«Впрочем, вряд ли этот деревенщина знает испанский.» — успокоил он себя мысленно.
Молодой брюнет насмешливо проговорил:
— Хочешь поучить меня, как нужно обращаться с дамами? Премного извиняюсь, — проговорил юноша, — позвольте мне представиться, меня зовут Шарль Д;Артаньян.
Смотря на дерзкого молодого мужчину, юноша вспомнил, кого видел в доме своего отца, перед тем, как он был убит.
Когда юноша назвал свою фамилию, Атос вздрогнул, что не укрылось от внимательного взгляда гасконца.
— Отправляйся вслед за своим батюшкой! — крикнул бывший граф-де Ла Фер, выхватывая шпагу из ножен. Он говорил так, поскольку думал, что такому опытному фехтовальщику, как он, ничего не стоит отправить к праотцам какого-то деревенского юнца.
— Атос! Атос! Не забывайте о деле! — закричала дама. Впрочем, она быстро умолкла, пошумев, так как ее заинтересовало предстоящее зрелище, и она мысленно пообещала свое роскошное тело в награду победителю. Конечно, лишаться такого партнера, как Атос ей не хотелось, но незаменимых людей нет.
Молодой брюнет отпрыгнул от своего противника и выхватил из ножен старую шпагу отца.
Шарль проговорил со злостью:
— Как вы смеете так говорить о моем отце?!
Вспыльчивый молодой человек пошел в атаку первым, и юношеская агрессия стала одолевать противника. Но Д;Артаньян ошибся и, если бы он не парировал удар искусного фехтовальщика, то был бы уже мертв. Перейдя из нападения в оборону, юноша стал с легкостью парировать выпады своего противника. Но дав волю чувствам, молодой гасконец промедлил и дал себя ранить, по его правой руке стекали струйки крови. Из его правой руки выпала шпага. Но граф Оливье-де Ла Фер, который сейчас звался просто Атосом, хотел смерти этого юноши.
Положение Д;Артаньяна было, можно сказать, критическим, но тут произошло нечто неожиданное. Шпага Атоса была выбита из рук сверкающей шпагой явившейся буквально из ниоткуда миледи Винтер.
— Узнаете вы меня? — спросила амазонка своего бывшего мужа.
— Ты… ты… — потерял дар речи тот.
— Вижу, что узнали. — ответила Анна.
— Да, графиня-де Ла Фер, собственной персоной нарочно явилась с того света, чтобы вас увидеть, мой дорогой супруг, — продолжала она. — Конечно же, я шучу. Я не знала, что вы живы, не знала, кто скрывается за мушкетером и, по совместительству, испанским агентом по прозвищу Атос. Более того, наверное, мы оба живы лишь потому что считали друг друга мертвыми.
Она хотела было пронзить его шпагой, но Д;Артаньян остановил ее, сказав, что нужно дать ему возможность защищаться. Но Атос, показав им спину, забрался назад в карету герцогини-де Шеврез, та крикнула кучеру «Трогай!», и карета быстро покатила прочь.
— Стойте, трусы! — крикнула миледи. — Черт, я оставила пистолеты в гостинице. Вы в порядке, Шарль?
— Вы бы ничего не решили, убив этих людей. — проговорил Шарль спокойным голосом. о
Он позволил эмоциям взять верх над собой в этой схватке, но больше такого не произойдет. Внезапно в животе у юноши заурчало.Он был голоден, так как торговаться с хозяйкой гостиницы отказался.
— То есть? — спросила она.
Но тут, услышав «пение» его живота, молодая леди, улыбнувшись, предложила ему перекусить. Но сначала настояла на том, чтобы он дал осмотреть свои раны лекарю. Лекарь, осмотревший молодого человека, нашел полученные им раны несерьезными, но необходимую помощь оказал, несмотря на то, что брюзжал вначале. Кошелек и имя всемогущего кардинала сделали его любезнее. После ухода эскулапа, девушка, все же не разрешившая Шарлю вставать с постели, принесла ему в номер еды.
Шарль сначала, как и любой другой мужчина на его месте, дулся на Анну, так как он не видел в своем состоянии какой-либо слабости.
— Я мог и сам сходить за едой, — сказал юноша с серьезными нотками в голосе.
— Не будьте ребенком, Шарль, вы еще слабы, — ответила девушка, улыбнувшись, и эта улыбка вознаградила юношу за все пережитые им неприятности. Она нежно пожала его руку.
«Он еще совсем дитя, — подумала леди Винтер. — Впрочем, все мужчины, в глубине души, дети, за которыми нужен глаз да глаз.»
Немного помолчав, она спросила:
— А почему вы сказали, что я бы ничего не выиграла, убив этих людей?
— Потому что лучше было бы подобраться к ним поближе и нанести удар, чем просто уничтожить пешку, — проговорил Шарль. Юноша, в детстве любивший шахматы, знал, о чем говорит.
— Люблю шахматы и… умных мужчин, — проговорила молодая женщина. — Эта шлюха Шеврез ненавидит его преосвященство за то, что он остался равнодушен к ее прелестям и всячески пытается испортить ему жизнь… либо лишить его жизни. Назло ему, она и австро-испанскую курицу, в свое время, с Бекингэмом свела. Тот еще кусок дерьма был этот англичанишка! Содомитом он был… во всех смыслах, перед покойным английским королем Яковом собачку изображал, а тот его своей женушкой называл… К счастью, один храбрый человек по имени Фельтон, отправил его на небеса, вернее, в другое место…
Заглянув в восхищенно смотревшие на нее глаза юноши, миледи неожиданно склонилась над ним и прильнула к его губам.


Глава третья Ночь любви и  поединок.

Юный гасконец и загадочная миледи, которым, казалось, суждено было очутиться по разные стороны баррикад, оказались в объятиях друг друга. Обнаженная Анна Винтер напоминала… нет, не Венеру, а скорее, Диану своим прекрасным, сильным, стройным и гибким телом. Она была нежной и, вместе с тем, сильной. На поцелуи Шарля Анна отвечала покорно и пылко.
Молодого гасконца пленили эти нежные ласки молодой леди. Брюнет прикрыл глаза от нахлынувших ощущений. Молодой, страстный гасконец стал покрывать поцелуями стройное и горячее тело бывшей графини-де Ла Фер. Не смотря на то, что в родной Гаскони у Д;Артаньяна случались небольшие заигрывания с хорошенькими барышнями и их служанками, у него еще не было женщины, и поэтому близость с Анной доставляла ему еще больше радости и удовольствия. Она же, в отличии от него, была уже пожившей и опытной женщиной. Но мужчины часто не понимают одну простую истину: не обязательно нужно быть у дамы первым, но обязательно нужно стать для нее единственным. Она слегка постанывала, когда он целовал и посасывал ее груди, словно ребенок.
Брюнет с задором и детским восхищением облизывал нежные, молочные груди этой молодой женщины. Шарль пальчиками пролезал в манящие глубины еще дикой и горящей огнем страсти розы своей леди. Иногда брюнет просовывал в нее по два пальца и медленно двигал ими там.
Анна стонала от сладких мук.
— Какой ты пылкий, горячий! Давай же, возьми меня, мой мальчик! — проговорила она почти моляще.
На губах молодого брюнета была видна улыбка.
Молодой гасконец вытащил из лона девушки пальцы и облизал сок, стекавший по ним. Юноша все еще оставался в одних коричневого цвета штанах. Он расстегнул ремень и теперь медленно стянул с себя свое мужское нижнее белье. Оставшись обнаженным, он с плохо скрытым смущением раздвинул ножки девушки в стороны и начал осторожно проникать головкой своего скипетра в нежную розу Анны.
— Смелее, мой рыцарь! — подбадривала юношу миледи, одарив его одним из тех взглядов, которые делают раба королем. Ее алые губы впились в его рот долгим, страстным поцелуем, нежные руки блуждали по его телу.
Молодой брюнет уже перестал сдерживаться, и его внутреннее стеснение теперь отошло на второй план. Юноша начал уже более уверенно проникать в прекрасную розочку девушки. Он двигался, словно дикий зверь, принося Миледи немного боли и больше удовольствия.
От боли, смешанной с наслаждением, с губ девушки слетали сладостные стоны.
— О, Шарль, мой Шарль! Еще, еще! Рази меня своим клинком! — выкрикивала она.
Иногда Анна покусывала губы, они у нее были прелестны: красные, как коралл. Казалось бы, этот юноша из захолустья был еще столь молод и неопытен, но его ласки приносили ей гораздо больше удовольствия, чем властные прикосновения бывшего мужа или утонченные ласки кардинала Ришелье. О медвежьих объятиях и слюнявых поцелуях второго мужа-англичанина и говорить не стоило. В чем разгадка? Наверное, в том, что этот юноша, действительно, любил ее, да и она его тоже, кажется, любит.
Молодой гасконец двигал своим телом, все глубже проникая в лоно Анны. Брюнет начал головкой своего огромного члена таранить матку женщины.
— Анна, ты так красива, — проговорил молодой брюнет, продолжая двигаться.
Постепенно молодой человек, все же, сменил позу. Юноша ворвался в тугое колечко ануса девушки и начал, двигая бедрами, долбить красивую попку бывшей графини-де Ла Фер.
— О да, да! — пылко выкрикивала она. Ей нравилось то, что вытворял с нею гасконский искатель приключений. Анна чувствовала, что в огне страсти сгорает, как солома.
Юноша овладевал молодой женщиной со свойственной южанам пылкостью, он двигал бедрами в дьявольском темпе. Из уст Миледи слышались умоляющие крики о том, чтобы молодой человек не останавливался.

Ворчливая хозяйка гостиницы прислушалась к звукам и с завистью проговорила:
— Поорите мне еще тут. За номер не заплатили, еще и развели тут.

Молодой гасконец снова вошел в нежную киску этой молодой леди и, продержавшись еще немного, он полностью окропил матку девушки своим бледно-белой жидкостью.
На утро юноша проснулся от своего же крика: во сне он видел молодую девушку лет шестнадцати, которую хотели повесить на дереве за то, что она раскрыла некую позорную тайну своего мужа.
Анна испуганно смотрела на него:
— Что с тобой? Что случилось?

Услышавшая его вопль хозяйка пробурчала:
— О, уже с утра пораньше, извращенцы чертовы! Надо будет с них двойную плату взять…

Молодой человек посмотрел на Миледи и проговорил чуть печальным голосом:
— Анна, я видел один старый сон из своего прошлого: в этом сновидении я видел дерево и молодую девушку в петле.
И потом он добавил: — Я собираюсь назначить графу-де Ла Фер дуэль. Возможно, этот человек примет мой вызов, если он не трус, каким он показал себя в первый раз.
Миледи вздрогнула. Откуда он мог знать эти подробности? Неужели он был там в тот день? В то время он был еще совсем ребенком… Она невесело улыбнулась мысли о том, что старовата для него.
— Бывший граф-де Ла Фер — очень опасный человек, — сказала она вслух. — Кроме того, он один из лучших фехтовальщиков королевства. Для тебя драться с ним сейчас — безрассудство. Лучше бороться с ним другими методами: например, найти доказательства его шпионажа на Испанию, и его будет ожидать Бастилия.
— Я почти победил его тогда, если бы не моя жажда мести, — проговорил гасконец с немного оскорбленными нотками в голосе. — Анна, дуэль — это выход для меня, так как он оскорбил мою честь.
Он поцеловал Анну в губы и, наспех одевшись, вышел из номера.
Молодая женщина, вздохнув, покачала головой.

Молодой человек столкнулся с хозяйкой гостиницы.
— А, вот и вы, молодчик! — пропела она. — За то безобразие, что вы здесь ночью учинили, я намерена взять с вас двойную плату!
Юноша отвечал ей спокойным голосом:
— Мы ночью как будто стреляли из мушкетов и мешали людям на улице? Что-то такого не припомню. Чем мы занимались — это наше личное дело, — сказал гасконец.

…Первый день в Париже, увы, встретил молодого человека не солнечными лучиками, а каплями сильного ливня, который начался этим утром. Юноша прошелся по почти пустынному городу. Он спрашивал об одном из королевских мушкетеров по имени Атос. Но, к большему сожалению, Атоса не оказалось на месте, где собирались мушкетеры.Там стояли лишь двое мушкетеров, еще не знакомых с молодым гасконцем. Они были предупреждены, что какой-то оборванец разыскивает их друга.
Один из этих мушкетеров был высоким и мускулистым человеком с очевидной примесью негритянской, а, может, и еврейской крови. На нем был светло-голубой камзол, поверх которого красовалась роскошная перевязь шитая золотом и сверкавшая, словно солнечные блики на воде в ясный полдень. Длинный плащ алого бархата изящно спадал с его плеч, только спереди позволяя увидеть ослепительную перевязь, на которой висела огромных размеров шпага. Лицо этого мушкетера было гордым и, вместе с тем, наивным. Другой был, судя по всему, ровесником Д;Артаньяна, черноглазым и черноволосым. В его красивом бледном лице, да и в его повадках, молодой гасконец отметил что-то слащавое, елейно-поповское.
Когда молодой человек, подойдя к ним, спросил их о мушкетере по имени Атос, они многозначительно переглянулись.
— А кто его спрашивает, и зачем он вам? — прогудел высокий мушкетер.
Юноша медленно подошел к богато одетым мушкетерам и проговорил: — Я ищу одного конкретного мушкетера, его имя Атос. Меня зовут Шарль Д;Артаньян. И еще одно: судя по вашей одежде, сударь, — сказал он высокому мушкетеру, — ваша перевязь не настоящая. Это чистейшая подделка.
Собственно, так оно и было, и этот тщеславный мушкетер очень боялся, чтобы никто не узнал истину.
— Чтоо?! — заорал великан-мулат. — Да как вы смеете, сударь? Я предупреждаю вас: если вы будете задевать мушкетеров, дело для вас кончится трепкой!
— Портос, Портос, успокойтесь! — примиряюще положил ухоженную руку на его плечо второй мушкетер. — Этот мальчик — провинциал, и еще не знает, как вести себя в приличном обществе. Простите его, беднягу.
Тут этот молодой человек случайно уронил платок, и Д;Артаньян по неосторожности наступил на платочек этого мушкетера.
Он поднял платочек красного цвета и посмотрел на второго господина, который больше напоминал ему смазливого монаха, который сбежал из церкви, потому что хотел богохульствовать.
— Это ваше? — проговорил брюнет, отдавая платок в грязи.
Молодой святоша густо покраснел и без слов скорее выхватил, чем взял у молодого гасконца платочек. Шарль успел заметить на этом платке монограмму Мари-де Шеврез — той самой дамы с большим бюстом, чей разговор с Атосом гасконец подслушал в Менге.
— Нравятся женщины? По вашему виду, я думал, что вы больше предпочитаете мужчин, — проговорил гасконец, в его словах был веселый тон. Юноша успел прочитать имя пока не особо известной ему грудастой особы.
— Да что вы себе позволяете?! — вскипел на сей раз смазливый святоша.
Его товарищ с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Но поймав разъяренный взгляд друга, посерьезнел. Неудавшийся аббат вытащил шпагу, Шарль тоже вытащил свою и хотел атаковать его, но неожиданно ветер раздул длинный плащ Портоса, и д;Артаньян запутался в его складках. Увы, как и многое на этом свете, что блестит только снаружи, перевязь Портоса сверкала золотым шитьем лишь спереди, а сзади была из простой буйволовой кожи. Портос, как истый хвастун, не имея возможности приобрести перевязь, целиком шитую золотом, приобрел перевязь, шитую золотом хотя бы лишь спереди. Д;Артаньян оказался прав.
— Да вы еще и на людей кидаетесь?! — заорал мулат. Портос в дикой ярости сделал движение, намереваясь броситься на обидчика. В итоге он запутался в собственном плаще и упал.
— Я вас вызываю на дуэль! — проорал он, поднимаясь.
Святоша заметил, что на них оглядываются прохожие, испугался, чтобы они не вызвали стражу и негромко сказал своим сладким голосом: — Я тоже вас вызываю, юноша. Встретимся в час у монастыря Дешо.
— К вашим услугам, государи мои! — с легким поклоном ответил Д;Артаньян.
Молодой гасконец был слегка раздосадован тем, что, помимо Атоса, его угораздило сделать своими врагами еще двоих мушкетеров, тогда как его мечтой было получить мушкетерский плащ. Что ж, если он будет убит, то будет убит мушкетером. Впрочем, юноша надеялся на силу своей шпаги и фортуну: он должен выжить и победить, чтобы сразиться с убийцей отца и обидчиком леди Винтер.


Глава четвертая.
Мальчик с улицы Булуа.


По направлению к дому на улице Вивьен, в котором проживала куртизанка Адель, подъезжала карета, в которой находился молодой мужчина в черном. Из-за шпаги на боку и сапог со шпорами его можно было принять за военного, но тот, кто так подумал, немного ошибся бы. Он был довольно худощав, даже хрупок. Лицо его было болезненно-бледным и резко очерченным, но довольно привлекательным, иногда его выражение было высокомерным, иногда лукавым и плутоватым, но добрым, а иногда, чаще всего, когда он думал, что его не видят другие, в его лице появлялось что-то детское. Все мы родом из детства, и этот человек в глубине души навсегда останется одиноким, ранимым маленьким мальчиком, которого недолюбили и который много плакал…
Не смотря на то, что ему было не больше тридцати шести или тридцати семи лет, его волосы и бородка были почти совсем седыми. Пронизывающий взгляд его больших льдисто-голубых глаз иногда невозможно было выдержать. Руки у него были белые, с длинными тонкими пальцами и почему-то немного пахли ладаном.
Человек этот был Арман-Жан дю Плесси, кардинал-де Ришелье, не такой, каким принято у нас изображать его, то есть не согбенный старец, страдающий от тяжкой болезни, расслабленный, с угасшим голосом, погруженный в глубокое кресло, словно в преждевременную могилу, живущий только силой своего ума и поддерживающий борьбу с Европой одним напряжением мысли, а такой, каким он в действительности был в те годы: ловкий и любезный кавалер, уже и тогда слабый телом, но поддерживаемый неукротимой силой духа, сделавшего из него одного из самых замечательных людей своего времени. Он уже взял крепость гугенотов Ла-Рошель, причем королева Анна Австрийская подозревала, что это он отдал приказ убить врага Франции — английского министра Бекингэма, который был ее любовником. За это она ненавидела Ришелье еще сильнее, желая ему смерти, и это желание подогревала в ней ее подруга герцогиня-де Шеврез.
Ничто, таким образом, на первый взгляд не изобличало в молодом человеке кардинала, и человеку, не знавшему его в лицо, невозможно было бы догадаться, кто это.
Наконец, карета остановилась у дома куртизанки, и мужчина вышел из нее. Он не любил Адель. Она, наравне с другими жрицами Венеры, вроде Марион Делорм и Нинон-де Ланкло, просто скрашивала его досуг и была для него средством для снятия напряжения. Она была на редкость глупа, но зато весела, послушна и умела все, что должна была уметь. Адель тоже не любила Армана, она была с ним из-за денег. В то самое время, когда он приближался к ее дому, она лежала в постели с Арамисом — тем самым святошей-мушкетером, который вызвал Д;Артаньяна на дуэль. Женщина умело ласкала тело молодого мужчины, иногда царапая его грудь или спину. Вот его она любила, но беда в том, что, как и для кардинала, она была для него просто игрушкой. Арамис с улыбкой слушал милые глупости, которые она болтала, и если вдруг гусыня начинала болтать о кардинале, он мотал ее слова на ус, чтобы потом передать Шеврез.
— Арамис, — спросила она, поглаживая его нежную, словно у женщины, кожу: — А откуда у тебя этот шрам?
— Этот шрам я получил в сражении с одним бретером. — проговорил молодой мужчина.
— А этот? — показала она на другой.
— Это от твоих ноготков, — ответил он.
— Арамис, — начала она опять, — а когда ты женишься на мне?
— Я еще не думал связать себя узами брака, — проговорил мужчина с легкой насмешкой. — Возможно, когда-нибудь, — усмехнулся при этих словах молодой любовник.
Женщина захныкала:
— Но почемуу?
Арамис уже мысленно посылал ее к черту, когда в дверь постучали.
— Адель, открой, это я! — послышался голос за дверью.
Адель задрожала всем телом, потом вскочила и забегала по комнате.
— Я сейчас, сейчас, Арман, подожди, дорогой! — ответила она.
— Черт, это кардинал! — шепнула жрица любви Арамису. — Он сегодня раньше. Прячься в шкафу! Хотя нет… прыгай в окно!
Арамис выглянул в окно и измерил взглядом высоту:
— Эмм… Адель, а может, скажем кардиналу, что у меня есть причина здесь находиться?
— В моей спальне?!
— Ну да, ты увидела крысу, перепугалась, закричала, и я зашел.
— Очень смешно! Прыгай, если меня любишь.
Арамис, со вздохом, полез в окно. Адель пошла открывать Арману.
— Арман, здравствуй, дорогой! — защебетала она ему, обняв за шею. — Как я рада тебя видеть!
— Здравствуй, милая, — ответил он, чмокнув ее. — Извини, что долго не приходил, задержали государственные дела.
Арман почувствовал холод и осмотрел открытое окно.
— Почему ты открыла окно? Ты же всегда замерзаешь почти сразу. — улыбнулся кардинал и закрыл окно, благо руки молодого любовника не прищемило.
— Иди ко мне, любимый! — позвала она его чуть дрогнувшим голосом, потому что занервничала. — Я соскучилась, я же тебя так мало вижу!
— Дела… дела… дела… — проговорил он. — Король — капризный ребенок, королева — предательница, непокорная провинция, запутанные дела с финансами… И, тем не менее, половину своего времени я трачу на выходки мушкетеров.
Он обхватил голову руками.
— Опять болит голова? — участливо спросила Адель.
— Она, кажется, вот-вот лопнет! — простонал молодой мужчина. — Я ни на кого не могу положиться, кругом дураки, лжецы и льстецы…
— Ты можешь положиться на меня. — сказала она ласково, начав массировать его виски.
— На тебя… — задумчиво проговорил Арман. — Ты, правда, любишь меня?
Он прекрасно знал настоящий ответ, но, все равно, задал этот вопрос.
— Конечно, люблю, — весело ответила красотка, только что говорившая о любви с Арамисом.
— Ты так прекрасна… так молода… — он усадил ее к себе на колени и принялся покрывать поцелуями ее красивое, но простоватое и без признака мысли лицо, шейку и красивую, большую грудь.
— О, вижу, тебе уже лучше, — заулыбалась Адель.
— Сними платье, — попросил он. — Мне нужно отвлечься от всего этого.
Молодая женщина стала раздеваться, и он сам помогал избавиться ей от одежды, после чего избавился и от своей. Адель и Арман оказались в объятиях друг друга. В его ласках не было пылкости, свойственной ласкам Арамиса, для него занятие любовью было чем-то вроде партии в шахматы. Но, все же, его ласки нравились Адели, и ей нравилось ласкать его стройное, мраморно-белое тело, правда меньше, чем тело Арамиса, так как тот был моложе, а, кроме того, силен и здоров, чем Арман похвастать не мог.
Время спустя он покинул ее со словами:
— Прости, я не хозяин самому себе, и служба королю зовет меня.
Он поцеловал ее на прощанье, и она, выпроводив его, некоторое время стояла на пороге, потом снова легла в постель и принялась ласкать себя, представляя себе то Арамиса, то Армана, то их обоих.

Вернувшись, кардинал занимался государственными заботами, отчего его снова стала донимать головная боль. Он стал тереть виски, потом некоторое время сидел, прикрыв глаза. На него нахлынули воспоминания.
Жил-был на улице Булуа один маленький мальчик, по имени Арман дю Плесси. У этого мальчика счастья совсем не было. И вот он сперва много плакал, а потом стал злодеем-кардиналом…
Родился этот мальчик 9 сентября 1585 года в семье дворянской, но бедной. Арман родился очень слабым и хилым, из-за чего Эскулап заявил, что он не проживет и месяца, но это предсказание не сбылось. Правда, Арман все время болел и был подвержен частым приступам меланхолии: просто у него была очень светлая и ранимая душа, и любое проявление несправедливости либо чье-то горе сильно расстраивали его.
Однажды мать советовалась все с тем же эскулапом по поводу его слабого здоровья и странных приступов грусти.
— Видите ли, мадам… — начал лекарь. — Причина его болезни — меланхолия. Здесь ошибка природы: тело мужчины живет чувствами и эмоциями женщины.
— Что вы имеете ввиду? — спросила Сюзанна Ришелье, приподняв бровь.
Эскулап замялся:
— Понимаете… он должен был родиться девочкой, но природа допустила ошибку и…
— Но он хоть поправится?
— Сейчас - да, но будет терзаться всю жизнь.
В пять лет малыш потеряет отца, отчего сделается еще печальнее. С малых лет он будет предпочитать книги играм сверстников, а еще любить что-то фантазировать — у него был свой мир.
В девять Арман, благодаря своему дяде Амадору-де Ла Порту, окажется в Париже и поступит в престижный Наваррский коллеж, где учились даже принцы крови. Арман дю Плесси открыл для себя Париж, который выходил одновременно из террора и оккупации; Париж, еще черный от грязи Средневековья, защищенный стенами, башнями, на которых еще оставались следы недавних битв, Париж с темными извилистыми улочками, непрочными перегруженными мостами, Париж, полный монастырей, церквей, дворцов, лачуг, притонов, по которым ходила такая же пестрая толпа, как на восточном базаре. Париж постоянно переполненный, чья тошнотворная грязь оставляла несмываемые отпечатки.
Плюмажи, сутаны, строгие камзолы буржуа, платья из атласа и бумазеи, ливреи и лохмотья соседствовали друг с другом в постоянной буре. Пусть даже карет было очень мало, уличное движение было очень затруднено.
Повсюду кишела грозная фауна: нищие, калеки, бродяги, уличные девки, дразнящие прохожих, поджидая удобного случая для удара. Лакеи, школьники, непослушные мальчишки соперничали друг с другом в своих проделках. Знаменитый Двор Чудес служил пристанищем шести или семи тысячам разбойников, которые выходили на улицы с наступлением ночи.
Наваррский коллеж лишь недавно с трудом избавился от сборищ солдат, крестьян и бродяг, которые в нем обосновались. Тем не менее, он уже восстановил свой порядок и престиж, когда там появился юный дю Плесси в маленьких мягких башмачках, с кружевами на шее и пером в шляпе. Мальчика сопровождали воспитатель, аббат Мюло, и камердинер Дебурнэ. Такой вид подобал ученику из хорошего дома. Дядя Амадор хорошо все устроил.
Ему пришлось повозиться, чтобы получить для племянника право поступления туда, так как в храмы науки попасть было нелегко.
Вставая в четыре часа утра, школяр учился до восьми вечера всего лишь с двумя переменами и одним перерывом на обед. Праздники проходили в благочестии. Комнаты плохо отапливались, пища была скудной и плохого качества. Меню младших школьников зачастую состояло из половины селедки и одного яйца. Старшим ученикам полагалась треть пинты вина, одной тридцатой фунта масла, блюдо овощей без мяса, одна селедка и один кусочек сыра.
К голоду и холоду прибавлялась варварская дисциплина. Детей секли розгами по любому поводу. Чуткого и впечатлительного, похожего на девочку, мальчика стали задирать другие школяры, но тот, как выяснилось, вполне мог за себя постоять и дать сдачу.
Жестокость университетских методов обнаружит некоторые стороны натуры мальчика, которые его физическая слабость могла бы превратить в робость и даже покорность. Но это совершенно не так: Арман в то же время выказывал непреклонную смелость, мятежный дух и неутолимую жажду похвал. Ни наказания, ни угрозы не могли ее сломить. И наоборот, им легко было управлять, используя обещания и похвалы.
А вскоре произошло нечто, что могло разрушить всю его жизнь, но, как известно, то, что нас не убивает, делает сильнее. В 12 лет мальчика за его отличную учебу сделали певчим, и милый мальчик с красивым голоском заинтересовал однажды посетившую заведение королеву-мать Марию Медичи. Она заявила, что забирает дитя с собой, и ей не посмели возразить. Арман называл ее мамочкой, по ее же желанию. Ей, в то время, красивой пышнотелой львице с гривой рыжих волос, нравилось ласкать и просто гладить его маленькое хрупкое тельце. Иногда она порола его, после чего давала целовать свою руку и саму плеть. Мальчик чувствовал к ней любовь, смешанную с обидой и болью… болью тем большей, что мальчик знал, что является для своей богини лишь живой игрушкой, которую потом можно будет выбросить, сломать или дать поиграть другому. Так оно и случилось, Медичи передала его своему фавориту Кончини и его достойной супруге — Леоноре, с обоими она иногда предавалась плотским утехам. Мальчик попал в ад. Над ним издевались, подвергали утонченным пыткам, могли морить голодом, если ему случалось провиниться… Когда он чуть подрос, его хозяева заметили, что он смышлен не по годам, умен и хитер, более того — талантлив, а эти его качества можно было использовать в своих целях. Это они научили его бесстрастной расчетливости и лицемерию, потому что без искусства интриги он был бы бесполезен в тех делах, которые ему поручались. А боль продолжала грызть его изнутри и настолько сильно, что однажды в возрасте пятнадцати лет он хотел свести счеты с жизнью, но его остановил один монах-капуцин, по внешнему виду больше похожий на военного, чем на слугу божьего. Он-то и помог ему сбежать.
Арман временно вернулся домой, но теперь у него была мечта: добиться таких высот, чтобы он мог и помочь своей стране — Франции, и отомстить за себя… Юноша считал, что достигнет этого, занявшись военной карьерой. Он поступил в академию Антуана-де Плювинеля, где готовили кавалерийских офицеров для королевской армии. Однако неожиданное обстоятельство снова круто изменит его судьбу.
Чудаковатый старший брат Армана Альфонс категорически отказался возглавить оставшееся после смерти отца Люссонское епископство. И тогда взоры семьи обратились к младшему наследнику. Давить на него по малолетству оказалось гораздо проще. И Сюзанна-де Ришелье, обливаясь слезами, все-таки уговорила своего младшенького пожертвовать военной карьерой, заменив упрямца Альфонса, дабы сохранить епископство в лоне семьи. Иначе им было просто не выжить. Юноша совсем не хотел становиться священником, ибо призвания к этому не чувствовал, более того, в глубине души был атеистом, но мама уж слишком просила… и он сдался.
Арман еще не достиг возраста, требуемого церковными законами для посвящения в епископский сан. Это не помешало ему, однако, немедленно отправиться в Рим. Папа Павел V, выслушав речь, произнесенную на латинском языке юным дю Плесси, рукоположил его в епископы. Арман был в это время до такой степени бледен и худощав, что казался моложе своих лет. Когда он преклонил пред папой колена, Павел V спросил его:
— А вы достигли уже возраста, требуемого церковными уставами?
— Точно так, ваше святейшество, — отвечал будущий кардинал, кладя пред папой земной поклон.
По окончании священного обряда дю Плесси пал ниц пред папой и воскликнул:
— Ваше святейшество, отпустите мне великий грех, я ведь не достиг еще надлежащего возраста!
Дав юному епископу требуемое отпущение, папа обратился к своим приближенным и сказал:
— Из этого молодого человека выйдет недюжинный плут. Он далеко пойдет!
Может быть, папа предвидел тогда, что Арман дю Плесси не удовлетворится епископским саном.
В качестве депутата от духовенства провинции Пуату, молодой Ришелье примет участие в собрании генеральных штатов.
Мария Медичи, ставшая регентшей, снова встретится со своей бывшей игрушкой. Она увидит, как он повзрослел, каким важным и уверенным в себе он стал, он же увидит, что от былой ее красоты не осталось и следа, теперь она превратилась просто в толстую злую бабу. Королева-мать, решив, что может воспользоваться его умом и способностями, сделала его членом государственного совета. Она же и поможет ему стать кардиналом-министром. Мария Медичи очень скоро раскаялась в своем покровительстве Ришелье, совершенно оттеснившего ее на задний план.
После того, как ее попытка дискредитировать его в глазах короля закончится провалом, бывшая регентша окажется в Бастилии.
Однажды, придя ее навестить, Арман, заглянув ей в глаза, скажет ей:
— Мамочка, я все время хотел тебя спросить… зачем ты мне делала больно?
Мария Медичи занервничала:
— Эмм… так я выражала свою любовь к тебе, Арман.
— Мамочка, я тоже тебя очень люблю. Поэтому, я тоже хочу выразить свою любовь также, как выражала свою ты… На дыбу ее!

От раздумий о прошлом кардинала отвлекло письмо короля: его величество желал его видеть.
Король Людовик Тринадцатый был молодым человеком, с длинными черными волосами, тяжелым взглядом и смуглым мрачным лицом, которое слегка просияло, когда он увидел кардинала.
— Вы хотели побеседовать со мной, ваше величество? — спросил его Арман Ришелье, поклонившись и почтительно поцеловав руку монарха.
— Какая сегодня отвратительная погода, не находите? — проговорил молодой король. Его лицо сейчас было очень хмурым и невеселым, как, впрочем, и всегда.
Потом он добавил: — Ваши гвардейцы устраивают драки с мушкетерами, это должно прекратиться.
Кардинал вздохнул. Мда, ради этого стоило его вызывать в Лувр.
— Погода обязательно прояснится, сир, — кротко сказал Арман, и Людовик повеселел, так как знал, что если кардинал что-то обещает, это обычно сбывается.
— Мои гвардейцы, сир? Вас обманули: обычно во всех драках зачинщиками выступают мушкетеры, более того, я считаю, что они угрожают спокойствию государства.
— И что вы мне предлагаете? Я не могу расформировать взвод мушкетеров, — проговорил король.
— Что же, сир… — начал Арман, и лицо его приняло печальное, даже скорбное выражение. Женственный и легко возбудимый, он, для влияния на короля, пользовался иногда чисто дамскими штучками. — Что же, раз я так мало для вас значу, прошу принять мое прошение об отставке. — он, действительно, протянул прошение, написанное им специально для такого случая.
— Арман, ты что, хочешь меня покинуть? — проговорил король с легкими дольками грусти. Лицо короля снова помрачнело. — Я ничего не подпишу, ты нужен мне и Франции. — проговорил молодой длинноволосый мужчина с немного женскими чертами лица.
— Я очень устал, сир, — продолжал свою комедию Арман, даже пустив слезу, эффектно застывшую на длинных ресницах, — и здоровье мое разрушается в этой бесконечной борьбе.
Лицо молодого короля снова становилось печальным.
— Арман, ты всегда будешь под моей защитой: не нужно думать, что кучка солдат важнее тебя. Это не так. Просто я хочу, чтобы во Франции был мир и покой.
— Это и мое самое главное желание, сир, — Арман снова поцеловал руку Луи. — Моей первой целью является величие моего короля, моей второй целью является могущество государства.
Луи по-детски улыбнулся, потом молодой король встал со своего трона и прошелся рядом со своим кардиналом. Король, переходя в наступление, коснулся прекрасных губ Армана своими губами.
Бледные щеки Армана слегка порозовели, чему умилился молодой король. Луи нежно обнял Армана. Кардиналу стало немного не по себе. Однако, он разве не исключал возможность того, что сейчас происходило?
Их взгляды встретились, и, прочитав во взгляде Людовика «Люблю», Арман ответил одними глазами «И я тоже.»
Луи потянул Армана на себя и принялся целовать его бледное, красивое лицо. Тот не сопротивлялся.
— О, мой король! — прошептал Арман, когда Людовик стал перецеловывать его длинные нежные пальцы, посасывая каждый из них.

…Когда молодая королева Анна Австрийская вошла в спальню Людовика, ей явственно послышались звуки поцелуев, сладкие стоны и нежный шепот. Неужели ее муж, так ненавидевший женщин, завел себе любовницу? Она зажгла свечу и увидела полураздетого короля и… о, ужас… обнаженного кардинала, которого тот продолжал сжимать в объятиях. Анне показалось, что ее враг злорадно улыбается. Похоже, так он мстил ей за то, что она ему отказала и предпочла Бекингэма.
— Что все это значит?! — воскликнула молодая женщина, тяжело дыша.
Кардинал смотрел на Анну Австрийскую с легкой усмешкой. Он был спокоен, как удав. Взгляд кардинала не менялся. Седовласый мужчина вышел из покоев короля, оставив его выяснять отношения с женой.
— То и значит, — с вызовом глядя на ненавистную жену, проговорил Луи, — Мы с Арманом любим друг друга, а тебя я не любил никогда. Да ты и не вправе спрашивать у меня отчета, ты же спала с этим английским пижоном, а сейчас спишь с этой шлюхой Шеврез!
— Замолчи! — ответила королева и дала Луи пощечину, а потом со слезами на глазах ушла из покоев короля. Она поехала к своей подруге, которая поддержит ее в любом деле.

— Что произошло, милая Анна? — спросила Мари-де Шеврез, увидев свою королеву, с трудом сдерживающейся, чтобы не разрыдаться.
Анна рассказала своей подруге о том, что увидела своего мужа в обществе кардинала, и они ласкали друг друга.
— Тебе, наверное, это привиделось, такого быть не может, — уговаривала ее герцогиня Де Шеврез.
— Говорю же тебе: это правда. Я своими глазами видела эту мерзкую сцену! Так этот колдун в красном ото мстил мне за свою отверженность. Теперь он приобретет еще больше власти над королем, который и так угодил под его башмак. И тогда горе мне, а главное, горе моей родной Испании! Он не потерпит ее лидирования в Европе, ибо считает, что это место Франции. Я не могу этого допустить.
— Не волнуйся, Анна, — умиротворяюще проговорила Шеврез, — мной уже приняты меры на этот счет. Я завлекла в свои сети одного простачка — маркиза-де Шале. В обмен на мои ласки он согласился заколоть кардинала в его замке Флери. А после смерти кардинала, наступит черед вашего глупого мужа, который не ценит доставшееся ему сокровище.
— Чудесная новость, Мари! Ты — гений! — захлопала в ладоши Анна, восхищенно глядя на подругу.
— Есть один неприятный нюанс: об этом узнал брат короля Гастон и хочет «войти в долю». Его условия: стать королем после смерти брата и жениться на вас.
Анна слегка поерзала на месте и проговорила:
— Я тебе что, товар? Ну, если этот человек хотя бы красив, то, может, я и соглашусь. — проговорила королева.
— Скажем, он смазлив. — ответила Мари. — Но, если он будет докучать тебе, его всегда можно отправить на встречу с братцем.
Для себя-то Мари-де Шеврез решила в любом случае избавиться от Гастона, до или после того, как он станет королем, так как не хотела ни с кем делить свое влияние на Анну, а значит, и будущую власть.
Герцогиня Де Шеврез приподняла королевский подбородок и поцеловала Анну в губы. Женщина стала утешать свою милую подругу. Обнажив свою грудь, она улыбнулась и проговорила шутливым тоном одну милую фразу:
— Venez mama.
Анна была послушной девочкой и тут же прильнула к красивой, пышной груди своей подруги, целуя и посасывая ее.
Герцогиня Де Шеврез томно вздыхала, с уст дамы с большим бюстом слетали нежные стоны.
— Хорошая девочка, — проговорила Мари, наслаждаясь лаской подруги.
Анна была воспитана при чопорном и набожном испанском дворе, однако Мари-де Шеврез была хорошей учительницей, а молодая королева — хорошей ученицей. Анетт умело ласкала пышное тело своей подруги. Вот, она раздвинула ее ножки, принявшись целовать и вылизывать ее розу.
Мари Де Шеврез широко расставила ножки и поглаживала Анну по красивой головке.
— Аххх, миленькая, не так сильно, — улыбнулась Шеврез.
Анна подняла свои изумрудные глаза и улыбнулась в свою очередь, после чего продолжила ласкать розочку подруги губами и язычком.

Что же, оставим прекрасных дам за этим занятием и снова вернемся к их врагу — кардиналу. Сейчас, в своем кабинете он принимал свою бывшую любовницу, а ныне лучшего из агентов — миледи Винтер. В этот вечер она была прекрасна так, что дух захватывало. Ее платье было очень открытым, оголяя округлые плечи и красивую грудь. На шее у нее была черная ленточка, под которой она прятала шрам, оставленный веревкой любящего супруга, графа-де Ла Фера. Глядя на эту ленточку, Арман мысленно вернулся к той их первой встрече, когда он вытащил обнаженную девушку из петли и снял с дерева, потом он выхаживал ее с помощью добрых монашек, и она пила и ела с его рук. Вероятно, в благодарность за свое спасение, она и стала его любовницей, а когда его каприз прошел, вступила с ним в уже другие, чисто деловые отношения. Однако, сейчас, глядя на эту грациозную пантеру, ему хотелось вспомнить с ней былое.
— Какие новости, миледи? — обратился он к ней с дежурной фразой.
— Мой бывший муж работает на герцогиню Мари Де Шеврез, — проговорила миледи. — И еще одно, что может вас заинтересовать, это касается сударыни Адель, — голос миледи стал печальным, ей было жаль его. — Адель спит с одним испанским шпионом, его имя Арамис, он во взводе Де Тревиля, а также водит амуры с Шеврез.
Кардинал вздрогнул. Он не любил Адель и не был высокого мнения о ее моральных качествах, но известие об ее измене почему-то расстроило его. Он вспомнил ее лживые слова о том, что она его любит и что он может на нее положиться…
— Грязная потаскуха! — не сдержавшись, выругался он. — Какую пытку бы придумать для тебя?
— У меня есть и хорошая новость, монсеньор, — сказала миледи.
— Какая же? — глухо спросил он.
— В Менге я познакомилась с одним перспективным юношей из Беарна, по имени Шарль Д;Артаньян. К сожалению, он хочет поступать в роту мушкетеров господина-де Тревиля, но я считаю, что его место среди гвардейцев вашего высокопреосвященства. Я видела его в деле и знаю, о чем говорю.
— Хорошо, я готов принять его на службу, если он проявит себя должным образом.
— Благодарю вас, монсеньор, — ответила Анна с улыбкой.
Арман бросил на нее мрачный и немного ревнивый взгляд: она интересуется каким-то гасконским юнцом… с чего бы это?
На сей раз Арман ехал в своей карете вместе с Адель. Жрица Венеры весело болтала и смеялась, ни о чем не подозревая, Арман был печален.
— А куда мы едем? — наконец, спросила она.
— Потом узнаешь.
— А, так это сюрприз!
— Можно сказать и так…
Карета подъехала к какому-то пустырю, где пару встретили миледи и гвардейцы с мушкетами. Гвардейцы схватили завизжавшую от страха Адель и повели под белы рученьки.
— Ты хочешь убить меня?! — закричала Адель кардиналу. — Будь же ты проклят! Сгори в аду!
— В аду я уже был, — тихо прошептал Арман.
— Я любила и люблю Арамиса! Слышишь, я люблю Арамиса, а тебя не любила никогда! — принялась выкрикивать женщина, но вскоре выстрелы заглушили ее крики.
Миледи украдкой нежно пожала тонкие пальцы Армана.
В ответ на это немое утешение, он порывисто поцеловал Анну в губы, обняв ее, но она высвободилась из его объятий.
— Что-то не так?
— Простите, монсеньор, я не могу. Я люблю другого, — смело ответила Анна, взглянув в его глаза.
— Кого? — приподнял бровь Арман. — Не того ли юношу из Беарна, о котором вы говорили?
— Может быть.
— Ну, что ж, Анна, желаю вам все счастье мира, но смотрите, не обожгитесь, как с графом-де Ла Фер.
— Благодарю, монсеньор, я постараюсь, — ответила она, слабо улыбнувшись.

Глава пятая

Голубые плащи против красных.Выбор гасконца.

Пока его высокопреосвященство решал проблемы личного и государственного характера, Д;Артаньян готовился к дуэли с мушкетерами. Юноша почти без отдыха упражнялся со шпагой, потому что обязан был выжить после этого поединка… для того, чтобы вызвать на поединок убийцу отца. Шарль мысленно представлял себе, каковыми могут быть слабые места его противников и пришел к выводу, что, поскольку Портос был хвастуном, его можно было разозлить, выставив на смех с его историей с перевязью, а, ведь известно, что обозленный противник может начать делать одну ошибку за другой; святоша-Арамис же и не внушал гасконцу особого страха, можно было просто подпортить ему хорошенькое личико.
Час дуэли приблизился, и Д;Артаньян почти без страха двинулся к пустырю, находившемуся подле монастыря Дешо. Так как юноша еще никого не знал в столице, явился он без секунданта, полагаясь лишь на отцовскую шпагу и Госпожу Удачу. Его уже поджидали мулат Портос и его нежный друг Арамис, накрашенный, словно дама, собирающаяся на свидание. Неожиданно наш гасконец, к несказанному своему удивлению, увидел их секунданта: им оказался его враг, бывший граф де Ла Фер.
— А вот и вы, юноша, — сладко проговорил святоша.
— Вы чуть не заставили себя ждать! — прогудел гигант Портос.
Атос же, увидев гасконца, побледнел и нахмурил брови.
Шарль вежливо поклонился своим противникам и проговорил:
— Господа, прошу меня извинить, но сначала я имею честь скрестить шпаги с убийцей моего отца, — он указал шпагой на бывшего графа Оливье-де ла Фер. — Я вызываю вас на дуэль, не будете же вы трусом, каким показали себя перед герцогиней де Шеврез.
Портос и Арамис изумленно переглянулись.
— С убийцей отца? Атос, о чем говорит этот юноша? — обратились они к другу.
— Этот юноша меня явно с кем-то путает, — спокойно ответил Атос, уже овладевший собой. — Кроме того, я подозреваю, что его соблазнила и задурила ему голову шпионка кардинала.
— Как вы смеете клеветать на женщину и обвинять ее в своих ошибках?! Вы — испанский шпион! — с гневом воскликнул Шарль.
Юноша, в отличии от своего противника мушкетёра Атоса, не поддавался на эмоциональные уловки.
— Юноша, — примиряюще заговорил Атос, — я понимаю, что чары этой коварной женщины одурманили вас, но мне все же не хочется прослыть убийцей детей.
— Защищайтесь! — сказал в ответ Шарль вытаскивая шпагу.
— Ну, раз вы так настаиваете… — проговорил бывший граф де Ла Фер, в свою очередь обнажая свою.
— Вы знаете, кому принадлежала эта шпага? — сказал ему Д;Артаньян. — Эта шпага принадлежала моему отцу, которого вы хладнокровно закололи прямо на глазах у собственного сына, но вам было этого мало. После этого злодеяния вы хотели повесить свою жену и отогнали меня. Ваши слуги чуть не убили мальчика, которым я был в те годы. Что же вы молчите? Нечего сказать?
— Вы бредите, гасконский дурачок, — пожал плечами Атос. Тут он вскрикнул от боли, так как Шарль ранил его в правую руку. — Ничего, — проговорил бывший граф, — я могу биться и левой рукой точно также, как правой.
Он, действительно, взял шпагу в левую руку и продолжил драться. Портос и Арамис взволнованно следили за поединком. Конечно же, их симпатии были на стороне друга. Тут неожиданно из-за угла монастыря показался отряд гвардейцев кардинала.
— Гвардейцы кардинала! — закричали хором Портос и Арамис. — Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны!
Но было уже поздно, гвардейцы подъехали ближе. Атос и Д;Артаньян, обернувшись, увидели пятерых воинов кардинала, в одном из которых с удивлением узнали леди Винтер.
— Так-так, господа мушкетеры! — проговорил командир гвардейцев рыжеволосый Жюссак. — Никак дуэль тут устроили? А как же с эдиктами?
Миледи, увидев и узнав юного гасконца, сказала Жюссаку, что молодой человек не является мушкетером и находится здесь по недоразумению, а значит, может быть свободен.
— Вы можете быть свободны, молодой человек, — сказал тогда Жюссак Д;Артаньяну. — Должно быть, эти головорезы-мушкетеры просто пытаются вас сбить с пути истинного.
— Простите, капитан, — проговорил юноша, не зная, как титуловать Жюссака. — Но пятеро против троих — это нечестно.
Юноша встал на сторону угнетенных мушкетеров, так как считал, что в таком поединке нет чести. Конечно, выбирая их сторону, он рисковал сделать своим врагом кардинала — второго или даже первого человека в королевстве, но поступить иначе он не мог.
— Что же, пусть этот юноша и не мушкетер по званию, — проговорил мулат Портос, — но его сердце — сердце мушкетера! А коль так, вперед, мушкетеры короля!
— Один за всех, и все за одного! — крикнул гасконец девиз покойного отца и его друзей.
И вот все девять воинов из противоположных лагерей сцепились друг с другом в яростной схватке. Противником Д;Артаньяна оказался сам командир гвардейцев Жюссак, слывший первоклассным фехтовальщиком, на долю Портоса выпал Бикара — храбрый юноша, имевший много общего с Д;Артаньяном и фанатично преданный кардиналу, красавчик Арамис оказался сразу между двумя противниками, Атос же сошелся в поединке с бывшей супругой.
Шарль парировал выпады командира гвардейцев.
— А вы не так просты, сударь, — сказал Жюссак.
Юноша снова скрестил шпагу с гвардейцем кардинала и срезал край рубашки с плеча господина Жюссака.
Жюссак был поражен мастерством этого юноши, с которым он думал очень быстро справиться. «Очень жаль, что этот самородок не на нашей стороне.» — подумал он. Обычно спокойный и сдержанный, он разгорячился и стал делать ошибку за ошибкой. Зато молодой гасконец помнил все, чему его с детства учил отец и, отразив очередной резкий выпад бригадира гвардейцев, ускользнул из-под его руки и насквозь пронзил его отцовской шпагой. Жюссак рухнул как подкошенный. Все же, блондин был еще жив, но рана оказалась тяжелой.
Д;Артаньян окинул взглядом остальных сражающихся, думая, не нужна ли кому-нибудь его помощь.
Арамису приходилось туговато. Один из противников сильно теснил его, а кроме того, доставал своими шуточками, вроде:
— Мадемуазель, давайте с вами потанцуем.
Второй угрожал — во всех смыслах — его тылу, почему-то явно пытаясь раздеть смазливого святошу, но был оглушен силачом Портосом, который ударил его бревном. Сам Портос продолжил драться с Бикара. Оба ловко орудовали шпагами. Портос пытался вывести юношу из себя, дурачась и спрашивая, который час, но Бикара оставался глух и невозмутим.
Бывший граф де Ла Фер, тем временем, яростно сражался с бывшей графиней и начал одолевать ее. Вот он уже выбил шпагу из женских рук и приставил острие своей к ее горлу.
— Теперь ты уж точно будешь мертва, дрянь! — проговорил он.
Миледи, заметив, что гасконец смотрит в их сторону, бросила на него мучительно красноречивый взгляд.
Бикара, тоже отвлекшийся, наконец, от схватки с Портосом, увидел происходящее и хотел броситься на помощь единственной женщине из их отряда: — Эй, негодяй, отпусти даму!
— Не вмешивайся, лучше присмотри за своим капитаном! — крикнул Шарль гвардейцу.
Юноша, подойдя к Атосу, проговорил:
— Как это низко, угрожать женщине! Отпусти ее или умрешь.
Юный гасконец выбил из рук Атоса шпагу и направил на него свою.
— Эта женщина — обманщица, воровка и убийца! — вскричал Атос. — И она должна заплатить за свои преступления!
— За свои, сударь? — переспросила Анна. — Или за преступления человека, который, посчитав себя недостойным титула графа де Ла Фер, спрятался за прозвищем Атос?
Бикара, парировав очередной выпад Портоса, все равно, бросился на выручку миледи.
— Эй, стой, молодчик! — крикнул мулат, но, услышав обоюдные обвинения мужа и жены, сам поспешил вперед.
— Атос, о чем она говорит? — спросил он.
Арамис, тем временем, уложил своего противника.
— О чем она говорит, друг мой? — переспросил Атос с мрачной улыбкой. — Она хочет оклеветать человека, владеющего ее преступной тайной.
— Да как вы смеете?! — воскликнула миледи.
— Когда-то я был графом, знатным, как Дандоло или Монморанси, и влюбился, когда мне было двадцать пять лет, в шестнадцатилетнюю девушку, прелестную, как сама любовь. Сквозь свойственную ее возрасту наивность просвечивал кипучий ум, неженский ум, ум поэта. Она не просто нравилась — она опьяняла. Жила она в маленьком местечке вместе с братом, священником. Оба были пришельцами в этих краях; никто не знал, откуда они явились, но благодаря ее красоте и благочестию ее брата никому и в голову не приходило расспрашивать их об этом. Впрочем, по слухам, они были хорошего происхождения. Я, как владетель тех мест, мог бы легко соблазнить ее или взять силой — я же был полным хозяином, да и кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных людей! К несчастью, я был честным человеком и женился на ней. Глупец, болван, осел! Ангел обернулся демоном. Молодая девушка оказалась воровкой. Она хотела убить меня, чтобы прикарманить мое состояние. А вот доказательство. — граф поднял рубашку, показав шрам на груди.
— Это наглая ложь! — вскричала миледи. — Эту рану, действительно, нанесла ему я, но в честном поединке, мстя за свою честь!
Портос и Арамис верили своему другу, Бикара верил миледи.
— И ты позволишь себе убить женщину? — гневно спросил Шарль. — И при этом смеешь называть себя королевским мушкетером?
Портос относился с обожанием к обоим своим друзьям, однако, происходившее начинало возмущать и этого, пусть хвастливого и наивного, но благородного человека.
— Атос, мне кажется, что этот юноша в чем-то прав. Негоже поднимать руку на даму, пусть она и наш враг, и, как уверяете вы, преступница, — сказал он.
— Портос, — возмущенно спросил граф, — ты на чьей стороне?
— Я на стороне справедливости, — ответил мулат.
Увидев, что у дамы появился неплохой защитник, Бикара поспешил к раненному командиру и отнес его к крыльцу монастыря.
Шарль же решил увести отсюда миледи, и, увидев это, Атос, подняв свою шпагу, хотел вонзить ее в спину юноши. Заметив движение Атоса, Портос вонзил клинок в его левую руку. Граф де Ла Фер взвыл от боли.
— Сударь, отныне, вы мне не друг, ибо недостойны называться мушкетером, — крикнул гигант.
Арамис же просто наблюдал за происходящим.
Шарль помог Анне встать на ноги, а потом проговорил:
— Мы еще увидимся?
Юноша не знал, как повернется его жизнь в рядах мушкетеров, но он точно знал, что будет всегда предан бывшей графине де Ля Фер и, конечно же, королю вместе с кардиналом. Юноша не делил понятия, король или кардинал.
— Обязательно увидимся, Шарль, — ответила молодая женщина, одарив его признательным и восхищенным взглядом и, вскочив на прекрасную белую лошадь, умчалась, словно прекрасная валькирия из немецких баллад.
Его новые друзья — Портос и Арамис отсалютовали прекрасной амазонке. Мужество всегда вызывает уважение, даже если это мужество врага, поэтому мушкетеры испытывали сейчас именно это чувство и по отношению к миледи Винтер, и по отношению к гвардейцу Бикара.
Атос, грязно выругавшись, ушел зализывать раны. Потом он пойдет в ближайший кабак, там он будет вести долгую беседу с бутылками. А Портос, Арамис и Д;Артаньян шли, взявшись за руки, опьяненные победой и молодостью. Новые друзья привели Шарля в приемную капитана мушкетеров господина де Тревиля. Там было шумно и весело. Слышались шуточки и похвальба победами, одержанными над прекрасным полом. Также слышались насмешки над кардиналом и сплетни о нем, его прошлом, личной жизни и окружении. Д;Артаньяну это было малоприятно, так как он все же относился с уважением к Великому Кардиналу, зная, что тот является гением и настоящим патриотом Франции, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Наконец, Шарль и его друзья предстали пред грозные очи капитана де Тревиля. Это был мужчина лет сорока, высокий и мускулистый, с темно-рыжими волосами, серьезным лицом и строгим взглядом серых глаз. Он напоминал юноше Юпитера-Громовержца.
Юноша смотрел на командующего мушкетерами.
— Позвольте представиться, — проговорил он, — меня зовут Шарль Д;Артаньян. Мой отец Александр велел обратиться к вам за помощью, если я когда-нибудь захочу вступить в полк королевских мушкетеров.
— Вашего отца звали Александр Д;Артаньян, юноша? — переспросил де Тревиль, внимательно разглядывая Шарля. — Мы с ним и с Жеромом Бернадоттом когда-то составляли троицу неразлучных. Я очень любил вашего отца. Чем я могу быть полезен его сыну?
— Да, моим отцом был Александр Д;Артаньян, я его сын. Увы, мой отец был убит одним из мушкетеров, бывшим графом Оливье де Ля Фер, ныне он зовется Атосом. Бернадотт был нашим соседом, и отец часто заходил к нему по важным делам. Я забыл, вот мое рекомендательное письмо.
— Благородный Атос? Не может быть! — проговорил Тревиль. — Он неспособен на такое преступление.
Все же, капитан задумался. Атос, действительно, явился из ниоткуда, тщательно скрывал свое прошлое, иногда намекая, что его жизнь была разбита женщиной, чем вызывал сочувствие в своих товарищах, для которых он был полубогом; часто безбожно пил, и тогда в нем исчезал не только полубог, но и человек; издевался над своим слугой Гримо. Что-то здесь не так… Тревиль развернул письмо и принялся читать его: в нем старый друг вспоминал их молодость, дружбу и подвиги, а также рассказывал о Д;Артаньяне-младшем, объективно описывая сильные и слабые стороны его характера, при чем все его недостатки перекрывались козырными достоинствами. Бернадотт просил помочь юноше в осуществлении его заветной мечты — стать мушкетером.
— К сожалению, — сказал капитан мушкетеров, — должен сообщить вам, что никого не зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нескольких сражениях, не совершил каких-нибудь блестящих подвигов или не прослужил два года в другом полку, поскромнее, чем наш.
— Блестящий подвиг уже совершен этим юношей! — вставил слово Портос.
— Это правда, — подтвердил Арамис. — Он только что помог нам в поединке с гвардейцами его преосвященства, которые превышали нас по численности. Кроме того, вывел из строя самого Жюссака.
— Ваши драки с гвардейцами оскорбляют короля и кардинала, — проговорил Тревиль с плохо скрытой радостью. Потом он добавил: — Раз тебе удалось обезоружить капитана гвардейцев, то, думаю, ты достоин того, чтобы стать мушкетером. Завтра ты получишь форму мушкетеров, а сейчас можете отдыхать. За Атоса не беспокойся, я не дам этому ренегату уйти далеко, если только у него не имеется могущественных друзей.
Почтительно поклонившись, Д;Артаньян поблагодарил друга отца.

Вскоре, он, действительно, получил голубой плащ с лилиями. Свое зачисление в мушкетерский полк юноша отмечал с новыми друзьями в снятой им квартире. Домохозяином Д;Артаньяна был галантерейщик Бонасье, невысокий черноволосый мужчина лет пятидесяти, решивший по любви и по глупости, на старости лет, жениться на молодой вертихвостке, кастелянше королевы Констанции Бонасье. Эта очаровательная молодая особа, лет двадцати пяти, с темными волосами, притворно невинными голубыми глазками, которыми она стреляла направо и налево, любопытным вздернутым носиком, красивой улыбкой, а самое главное, красивым бюстом, не раз украшала голову своего незадачливого супруга великолепными оленьими рогами, а еще любила вляпываться в разные неприятные истории и втягивать его в них. Сейчас она, шаловливо улыбаясь, покачивая бедрами, прохаживалась у стола мушкетеров, заигрывая то с одним, то с другим, но предпочтение она отдавала юному гасконцу.
— Д;Артаньян, — промурлыкала она, сев к нему на колени, — какая у вас длинная шпага!
— Юноша посмотрел на эту молодую особу и проговорил:
— Прошу прощения, но мое сердце уже похищено одной прекрасной дамой.
Шарль не хотел ввязываться в интрижку с хорошенькой женой галантерейщика, потому что у него уже была дама сердца.
— Я не достаточно хороша для тебя? — взгрустнула красотка, почему-то получившая забавное прозвище «Подстанция».
— Мадам, вы замужем, — проговорил брюнет с улыбкой. — И я снимаю жилье у вашего мужа. Не хочется остаться на улице.
Молодая женщина лукаво улыбнулась:
— Ах, в этом все дело… Что же, не беспокойтесь, мужа я беру на себя. Этот глупый индюк очень доверчив и его легко обмануть.
Шарль не имел понятия, как ему отделаться от этой назойливой девушки. Он выпивал вместе со своими друзьям, а Констанция все подливала и подливала им красного вина. Девушка хотела развлечься с бравым гасконцем.
При этом она не забывала и строить глазки его друзьям, особенно Арамису. Отойдя с ним в сторону, чтобы полюбезничать, дамочка незаметно для Портоса и Д;Артаньяна, вытащила из-за корсажа записочку и сунула ее неудавшемуся аббату. Затем Констанция снова завладела молодым гасконцем.
Шарль заметил, что эта назойливая женщина куда-то отходила с его новым другом.
Он не стал ни о чем расспрашивать ни ее, ни Арамиса, которому в глубине души не особо доверял, но вот передать Миледи информацию он все же собирался этой ночью.
— Пойдем в спаленку, покувыркаемся, малыш? — игриво спросила его Констанция.
— Ик! — начал икать гасконец и посмотрел на эту женщину с легкой улыбкой. — Я не малыш.
— А я не верю, пошли, покажешь мне, что у тебя точно не малыш, — Констанция сделала губки бантиком.
— Ик! Женщина, куда вы меня тащите? Вы, вообще, кто? — проговорил пьяный Д;Артаньян. Юноша порядочно напился, и за него хотели уже заступиться друзья, но госпожа Бонасье их остановила: — Я пригляжу за вашим другом.
— Ладно, пойдем, дорогой Портос, — сказал Арамис своему другу елейным голосом.
Захмелевший Портос обнял своего женственного друга за талию и увел его с собой.
Констанция, наконец, затащила юношу в свою постель и стала помогать ему раздеваться.
— Ик! Не хулиганьте, женщина! — жалобно проговорил гасконец.
Дамочка, хохоча, сняла платье и оседлала уже обнаженного Шарля.
Брюнет смотрел на эту женщину. Вместо нее он сейчас видел другую и, вместо имени жены галантерейщика, произнес другое имя.
— Анна, ты просто бесподобна, — страстно прошептал Шарль, смотря на девушку, которая окрутила его.
— Анна? Какая Анна? — раздосадованно переспросила Констанция.
«Наверное, этот юноша является тайным воздыхателем нашей прекрасной королевы.» — подумала она.
— Миледи… — проговорил мужчина, смотря в глаза этой милой женщины. Юноша не понимал, что сейчас перед ним находится не Леди Винтер, а Констанция Бонасье. Брюнет просунул в нежную розу женщины кулак и начал двигать в ней рукой.
— Миледи?! — с испугом в голосе спросила Констанция. Она слышала от своей любимой повелительницы Анны Австрийской и госпожи герцогини де Шеврез, что миледи — это страшная женщина, являющаяся одним из самых опасных агентов Ришелье и одним из лучших его бойцов. Жена галантерейщика задрожала.
«Нет, это какая-то ошибка. Наверное, он просто связался с какой-то англичанкой.» — успокоила себя Констанция и отдалась его ласкам, постанывая от наслаждения.

В это самое время Ришелье, как всегда, допоздна занимавшийся делами, решил отдохнуть. Молодой кардинал часто страдал бессонницей и этот случай не был исключением, поэтому отдых у него был своеобразным: его друг Рошфор, тот самый молодой человек, с которым миледи имела встречу в Менге, развлекал его, играя на клавесине и распевая шутливые и немного похабные песенки, которые сочиняли о нем «доброжелатели».
— Кардинал был влюблен
В госпожу Д' Эгильон,
Повезло и ему… — Рошфор почему-то смущенно умолк.
— Не стесняйтесь, Рошфор, продолжайте. — подбодрил его кардинал. Его не злили, а, скорее, смешили эти опусы о себе. Они показывали, насколько глупы его враги.
— Откопать шампиньон. — снова запел Рошфор.
— Ли-лон ли-ла ли-лон ли-ла
Ли-лон ли-ла ли-лер
Ли-лон ли-ла ли-лон ли-ла
Ли-лер ли-лон ли-ла
Тут дверь отворилась, и вошла прекрасная миледи, уже сменившая боевой наряд на обычное женское платье, красиво обнажавшее ее округлые плечи и соблазнительную грудь. Рошфор поднял глаза от клавесина и облизнул губы. Кардинал тоже не остался равнодушен к появлению этой прекрасной нимфы, которая, ступая почти бесшумно, вошла в кабинет.
— Как вы тихо ходите, миледи, — улыбнулся Арман. — А мы тут маленький концерт устроили, не хотите присоединиться?
— Да с удовольствием! — ответила молодая женщина. — Но позже, сейчас у меня есть новости для вашего преосвященства.
Кардинал приподнял бровь:
— Говорите.
Их не стесняло присутствие Рошфора, так как он был своим человеком.
— Ваше преосвященство, должно быть, помнит, что я говорила о подающем надежды, молодом гасконце по имени Д;Артаньян?
— Припоминаю. — ответил Арман.
— Так вот, — проговорила Анна, — сегодня он совершил подвиг, за который может быть смело принят в ряды ваших гвардейцев.
— В чем же заключается его подвиг?
— Он помог мушкетерам одолеть ваших гвардейцев, вместе с которыми находилась и ваша покорная слуга, и, не смотря на столь юный возраст, победил самого Жюссака.
— И вы так спокойно говорите об этом?! — возмущенно воскликнул кардинал.
Рошфор от неожиданности с силой ударил по клавишам клавесина.
— Впрочем, вы правы, — проговорил кардинал уже спокойнее, — этого самородка лучше иметь в числе друзей, нежели врагов. Я хочу пригласить его к себе, побеседовать.
— Мудрое решение, монсеньор, — ответила миледи. — Будущее этого юноши с нами, а не с мушкетерами.
Рошфор снова заиграл на клавесине и продолжил петь ту же песню, которую тотчас задорно подхватила миледи.
— Ли-лон ли-ла ли-лон ли-ла
Ли-лон ли-ла ли-лер
Ли-лон ли-ла ли-лон ли-ла
Ли-лер ли-лон ли-ла

Кардинал улыбался.


Глава шестая.
Заговор Вадима

Проснувшись поутру с жестокой головной болью, гасконец обнаружил в постели рядом с собой прелестную Констанцию, чему был не особо рад. Выходит, красотка вчера напоила его и по сути затащила в постель. Он изменил Анне, а кроме того не передал ей информацию о письме, которое госпожа Бонасье вчера украдкой сунула Арамису, и еще неизвестно, что являлось с его стороны более непростительным. Гасконец был умен и понимал, что письмо могло оказаться вовсе не любовным. Там, где Арамис — там интрига, это он уже понял, хоть и знал нового друга не так уж давно. А то, что этот неудавшийся аббат был связан с герцогиней-де Шеврез уже о чем-то говорило.

Констанция сладко потянулась и бросила на Шарля томный взгляд из-под длинных ресниц:
— Доброе утро, мой отважный гасконский рыцарь! Ты был просто великолепен! Может продолжим?
Молодая обнаженная красавица выглядела довольно соблазнительно в своей почти неприкрытой наготе, но Шарль холодно посмотрел на нее и потянулся за одеждой.
— Шарль, я что-то сделала не так? — надула губки красотка. — Разве тебе было со мной плохо?
— Вы прекрасны, сударыня, но мой идеал не имеет ничего общего со шлюхой.
— Как вы смеете оскорблять меня?! — вспыхнула красотка. — Когда вернется мой муж, я скажу ему, что вы пытались учинить надо мной насилие, и вам придется искать себе другое жилье!
Д;Артаньян пожал плечами и, одевшись, молча вышел из спальни.
Вскоре вернулся домой почтенный господин Бонасье. Он был радушно встречен и обласкан своей любящей, верной женой и, в очередной раз, загордился тем, что у него жена-красавица и влюблена в него без памяти. Свою угрозу гасконцу госпожа Бонасье так и не привела в исполнение, поскольку все же надеялась вновь окрутить его. Муж был стар и скучен, а поселявшиеся у них жильцы обычно либо долго у них не задерживались, по причине того, что их квартал пользовался не самой лучшей славой, либо гибли на дуэлях.

Служба в роте королевских мушкетеров на первых порах показалась юноше сплошным веселым времяпрепровождением. Он внимательно присматривался к новым друзьям и все больше утверждался во мнении, что первое впечатление — самое верное. Портос, действительно, был тем наивным и фатоватым, но добрым человеком, каковым показался ему при первой встрече, а вот Арамис казался ему теперь еще более загадочным, скрытным, двуличным; это был настоящий иезуит, и Д;Артаньян не удивился бы, окажись он таковым на самом деле. Впрочем, Шарль успел привязаться к этому изящному, манерному мушкетеру и не желал ему зла.
Юный гасконец пировал с друзьями в кабачке «Сосновая шишка», когда к ним подошел гвардеец его преосвященства и вручил ему большое, квадратное письмо, на котором красовался кардинальский герб.
Д;Артаньян немного дрожащими руками распечатал письмо и прочитал вслух:
«Г-н д;Артаньян приглашается сегодня, к восьми часам вечера, во дворец кардинала.
Ла Удинъер,
капитан гвардии».
— Я бы не ходил на вашем месте, Шарль. — проговорил кисло-сладким голосом Арамис. — Кардинал — не дама. Разговор пойдёт не о любви.
— Ну, его величество мог бы и поспорить на этот счет! — весело ответил ему Портос и тут же расхохотался, довольный своей остротой и найдя ее очень смешной.
Арамис тихо смеялся. Д;Артаньян же сделал вид, что ничего не понял.
— Это свидание будет поопаснее нашего поединка с гвардейцами. — сказал потом мулат Портос, посерьезнев.
Д;Артаньян задумался. Интерес кардинала-министра к его особе мог быть объяснен желанием Ришелье свести счеты с тем, кто помог мушкетерам нанести сокрушительное поражение его гвардейцам, но, если бы это было так, он, Д;Артаньян, думается, уже находился бы сейчас в Бастилии. Значит, здесь дело в чем-то другом.
«Будь что будет, но я пойду» — подумал гасконец, которого, помимо прочего, разбирало любопытство: ему хотелось увидеть собственными глазами этого чародея в красном, о котором он столько слышал и которого одни боготворили, другие ненавидели, но равнодушных к его персоне точно не было.
— Я иду. — сказал он вслух.
Его новые друзья тревожно переглянулись.
— Но что, если он велит бросить тебя в Бастилию? — спросил Портос.
— Ну и что? — беззаботно проговорил юноша. — Вы меня вытащите оттуда!
— И то верно! — расхохотался великан-мулат.
Арамис молчал.

…Д;Артаньян очутился в просторном кабинете, стены которого были увешаны разного рода оружием. Главным украшением этого кабинета были кошки — белые, черные, рыжие, полосатые. Шарль насчитал штук двенадцать этих пушистых мурчащих созданий. Некоторые из них играли, некоторые терлись о его сапоги либо норовили царапнуть, одна ангорская кошечка спала, свернувшись клубочком, на красной подушке у камина, а другая пыталась завладеть вниманием хозяина этого кабинета, который сидел за столом, заваленным бумагами и что-то писал. Мягкие, русые, с сильной проседью кудри падали на его лицо, закрывая его, форма его рук была, поистине, королевской. Наконец, он, оторвавшись от бумаг, поднял на Д;Артаньяна свое бледное лицо, и их взгляды встретились. На Армане Ришелье — а это, конечно, был он — сейчас была не та черная одежда, в которой мы его видели с уже покойной Адель, а красная кардинальская мантия, делавшая его еще стройнее и выше, но даже будь он одет иначе, Д;Артаньян бы, все равно, догадался, кто перед ним, только из-за его проницательного, испытующего взгляда.
— Я отчего-то представлял, что вы старше, а вы еще совсем молоды. — не удержавшись, высказал свои мысли вслух гасконец.
«И довольно красивы!» — едва не добавил он, в легкой панике подумав о том, что начинает понимать короля, но вовремя остановился.
— Почему вы так думали? — спросил кардинал, слегка улыбнувшись.
— Ну, я как-то видел ваше изображение на гравюре. — ответил Шарль. — К тому же, наслышан о славных делах вашего преосвященства, в том числе и от своего соседа Бернадотта, друга моего покойного отца. Он-то меня и вырастил.
— Что же, я благодарен господину Бернадотту за столь высокое мнение обо мне. Думаю, это достойный человек, что хорошо видно из того, что он вырастил сына своего друга столь храбрым и достойным дворянином.
— Благодарю, ваше преосвященство. — ответил Шарль, поклонившись.
— А на гравюрах я часто сам себя не узнаю. — Арман снова улыбнулся. — Значит, это вы Д;Артаньян из Беарна? — спросил он, более серьезным тоном.
— Да, монсеньор. — отвечал гасконец.
— И это вы не так давно покинули родину и уехали искать счастья в столицу?
— Да, монсеньор.
— Ваш путь пролегал через Менг, где с вами произошла одна история…
— Монсеньор, я стал свидетелем встречи герцогини-де Шеврез с мушкетером, известным под прозвищем Атос, но его настоящее имя Оливье-де Ла Фер, он убийца моего отца и оскорбитель любимой мной женщины! — вскричал Шарль.
— Он сейчас в Бастилии, в ожидании казни, — проговорил кардинал, —, но перед этим он откроет нам, о чем они сговаривались с милейшей герцогиней… и некоторые другие вещи.
— Но если он будет упорствовать, монсеньор?
— Пытка развяжет его язык, и он поведает все, что знает… и даже то, чего не знает.
Д;Артаньян вздрогнул.
— Но об этом после, — сказал Арман Ришелье. — У меня есть одно предложение, сударь.
— Я к вашим услугам, монсеньор! — с готовностью ответил молодой мушкетер.
— Подождите, — урезонил его кардинал, — вы же еще не знаете, что именно я вам собираюсь предложить.
— Не знаю, но уверен, что кардинал Франции не предложит мне ничего плохого или недостойного, — гасконец всегда говорил то, что думал.
— Это верно. Я вам предлагаю всего-навсего партию в шахматы. Пойдемте наверх, — предложил кардинал.
Шурша сутаной и изящно ступая в своих красных, неправдоподобно миниатюрных для мужской ноги туфлях, Арман Ришелье кошачьей походкой поднялся вверх по лестнице, Д;Артаньян следовал за ним. Они очутились в комнате с шахматным столиком.
— Присаживайтесь, — пригласил кардинал молодого мушкетера, но тот был так поражен всем происходящим, что ему пришлось повторять свое приглашение.
Д;Артаньян сел за стол, залюбовавшись фарфоровыми фигурками шахмат в стиле эпохи, которые кардинал заказал специально, чтобы они помогали ему продумывать политические и военные ходы. Юноша восхищенно смотрел на шахматные фигурки. Взгляд его был подобен взгляду ребенка, увидевшего новые игрушки.
— Вы позвали меня, чтобы просто поиграть в шахматы? — спросил, наконец, Шарль.
— Не совсем так, сударь. Это просто разминка для ума, — ответил кардинал с тонкой улыбкой. — Я смотрю, вам нравятся мои шахматы?
— Они, словно произведения искусства, — проговорил молодой человек, смотря на кардинала с легкой непринужденной улыбкой.
— А вы, я смотрю, ценитель подобного, и это нас объединяет, — их взгляды снова встретились, и Шарль почему-то вздрогнул. Оба молодых человека были довольно красивы, хотя и совсем разной красотой: не смотря на то, что Д;Артаньян был еще совсем юн, было видно, что в будущем ему предстояло стать образцом мужественной воинской красоты… красота Армана Ришелье была тонкой, чуть женственной, но под хрупкой оболочкой скрывалась стальная душа. — Я рано стал сиротой, как и вы, думаю, это тоже нас объединяет. — добавил Арман.
— Вашего отца убили? — спросил молодой гасконский юноша. Он все же вел себя смело, даже сидя за одним столом с такой великой личностью, как кардинал Ришелье.
— Да, — твердо ответил кардинал. — Официально было объявлено, что он скончался от лихорадки, но я знаю, я всегда знал правду: его отравили, он был прево сначала при Генрихе Третьем, потом при Генрихе Четвертом и слишком много знал… от него избавились, это была его награда за то, что он служил Франции верой и правдой. Нам было почти не на что хоронить его, пришлось заложить бриллиантовую цепь Ордена Св. Духа, пожалованного ему еще Генрихом Валуа.
Арман вздохнул.
— А один из моих братьев — Анри погиб на дуэли, — продолжал он, — помню, я лишился чувств, когда узнал об этом. С тех пор ненавижу само слово «дуэль».
— Мне очень жаль, конечно, монсеньор, — проговорил гасконец, —, но дуэли — это же рыцарский обычай, романтика!
— Романтика, уносящая сотни жизней, — мрачно ответил кардинал. — Но я хочу покончить с этим раз и навсегда!
Оба помолчали, каждый задумавшись о своем.
— Начнем? — робко спросил Д;Артаньян, повертев в руках туру.
— Пожалуй, — ответил Арман.
Молодой кардинал подумал о том, что его гость может быть голоден, позвонил в колокольчик, и слуга принес для них поднос с угощениями, за которыми почти сразу же потянулся вечно голодный гасконец.
— Я хотел передать некоторые сведения Миледи, — сказал Шарль время спустя, —, но не смог выбраться из когтей одной особы. Это Констанция Бонасье. Вы можете немного рассказать о ней, монсеньор? Я подозреваю, что она может быть шпионкой.
— А, малютка Констанция… — проговорил Арман с легкой улыбкой. — под корсажем этой прелестной особы побывали руки всего Лувра. Эта молодая женщина попала в услужение к королеве, благодаря доброте моей племянницы Мари-Мадлен-де Комбале, в благодарность она должна была иногда докладывать мне о том, что происходит на половине ее величества. Но негодница не устояла перед чарами королевы и перешла на ее сторону. Но она всего лишь пешка. — точеные пальцы кардинала, унизанные перстнями, при этих словах, действительно, передвинули пешку на шахматной доске. — А пешки ходят только вперед… примитивные фигуры. Вот королева — дело другое. Она ходит как угодно.
— Кому угодно? — задумчиво спросил гасконец.
— Тому, кто играет, — пальцы кардинала обхватили шахматную королеву.
— А что делает король?
— О, это самая слабая фигура, которая постоянно нуждается в моей защите, — Арман улыбался. — За что люблю шахматы, так это за то, что они похожи на нашу жизнь. Не волнуйтесь, Д;Артаньян, у меня есть план, касаемо сюрприза, который можно преподнести королеве и госпоже-де Шеврез… Смотрите-ка, а мы сыграли в ничью. Вы — азартный игрок и сильный противник, Д;Артаньян. Не хотите ли играть на той же стороне, что и я? А проще говоря, что бы вы сказали о чине лейтенанта в моей гвардии и о командовании ротой?
— О, ваше высокопреосвященство! — воскликнул Шарль со смешанными чувствами.
— Вы принимаете, не так ли?
— Монсеньор… — смущенно начал Д;Артаньян.
— Как, вы отказываетесь?! — с удивлением воскликнул кардинал.
— Понимаете, — начал Шарль, — о плаще мушкетера и королевской службе я мечтал с детства, ведь этот плащ носил мой отец. К тому же, теперь среди мушкетеров у меня есть друзья.
— Но мне кажется, — возразил кардинал, — что мои гвардейцы — это в то же время и гвардейцы его величества и что в каких бы частях французской армии вы ни служили, вы одинаково служите королю. Да и что-то мне подсказывает, что рота мушкетеров вскоре будет расформирована… А друзья у вас обязательно появятся и здесь. Кроме того, знайте, что я щедр с теми, кто мне хорошо служит, и всегда могу обеспечить поддержку и защиту.
Д;Артаньян покачал головой:
— Нет, ваше преосвященство, я уже все решил. Но я согласен служить вам иначе, сотрудничая с вами для блага Франции.
Кардинал посмотрел на юношу:
— А вы мне нравитесь, Д;Артаньян.
— Вы мне тоже нравитесь, монсеньор, — честно ответил молодой гасконец. Юноша поднес к губам тонкие нежные пальцы Армана.
— А вы, действительно, можете послужить Франции, поучаствовав в одном деле, от которого может зависеть жизнь самого короля, — проговорил кардинал. — Но, хорошенько подумайте, прежде чем соглашаться. Это очень опасное дело.

…Когда Д;Артаньян покидал кардинальский дворец было уже совсем темно. Друзья, поджидавшие его снаружи, засыпали юношу вопросами, на которые он ответил лишь одно:
— Просто в шахматы играли.
— И кто кого? — простодушно спросил Портос.
— Да никто никого, мы в шахматы играли.
Портос, в задумчивости, почесал за ухом.

На следующий день Д;Артаньян умудрился спровоцировать ссору с гвардейцем по имени Бернажу. Портос вмешался было, но, когда гвардеец назвал его «тупым негром», пришел в дикую ярость и заорал:
— Да, моя мать была сбежавшей чернокожей рабыней, да, мои дед и бабка принадлежали к племени тумба-юмба, а мои дальние предки и вовсе на деревьях сидели. Моя родословная, сударь, начинается там, где ваша заканчивается!
В итоге, Д;Артаньян и Портос назначили гвардейцу встречу, Арамис же был их секундантом. Первым должен был драться Д;Артаньян.
— Д;Артаньян, ты знаешь, о чем нужно помнить во время дуэли? — спросил его тихо Арамис.
— Должно быть, о чести, — ответил юноша.
— Да нет, дурачок, о своей шкуре. Пинай, кусай, режь, если нужно.
— Мой отец говорил мне, что нужно всегда оставаться рыцарем. Он учил меня драться с достоинством.
— А умирать молодым он тебя не учил?
Наконец, дуэль началась, и Портос с Арамисом с удовлетворением отметили, что Д;Артаньян мотает сказанное на ус. Бернажу уже был легко ранен, когда показалось человек двадцать конных гвардейцев.
— Оружие на землю! — закричали они.
На сей раз, мушкетеры уже не стали затевать с ними драку. Хуже того, друзья, похоже, намерены были оставить его одного.
— Уходим, Портос, все равно, мы ему ничем помочь не сможем, только тоже угодим за решетку, — сказал Арамис нарочито громко. — А какой смысл нам всем попадаться?
— Но, как же наш девиз «Один за всех, и…» — возмутился Портос.
— И каждый за себя, — закончил Арамис.

Д;Артаньяна отправили в тюрьму Шатле, там его отвели в камеру, где уже находился мужчина средних лет, с грубоватым лицом, которое изобличало человека, видавшего виды и обуреваемого разного рода страстями.
— Вадим, к тебе компания! — крикнул ему тюремщик, вводя Шарля.
— Кто ты и как здесь оказался? — спросил юношу тот, кого звали Вадимом.
— Я — Шарль Д;Артаньян, и меня предали друзья, — мрачно ответил юноша.
— Вадим Дантон. — человек протянул Шарлю свою огромную ручищу, и гасконец пожал ее. — Очутился здесь по глупости, потому что был схвачен, когда находился с женщиной… в самый деликатный момент.
— Она предала тебя?
— Да, это все из-за того, что я изменил моей верной Сюзетте, не устояв перед чарами красотки, судя по всему, являвшейся агентом кардинала. Проклятый кардинал! — проговорил Вадим. — Но надо отдать ему должное, он очень умен, жаль только, что свой ум и способности он поставил на службу эксплуататорскому классу. Эту ошибку он оплатит собственной кровью.
— Вы так говорите, а сами находитесь за решеткой, — проговорил Шарль.
— Это ненадолго, — ответил Вадим. — Я выйду отсюда. Сегодня же.
Вошел тюремщик и принес какую-то бурду. Гасконец скривился: — Что это за дрянь?
— Можешь подыхать с голоду, коль не нравится, мушкетер, — ответил тюремщик и ушел.
Заметив подозрительный взгляд Вадима, юноша сказал ему:
— Я не мушкетер… больше. Они предали меня.
— Понимаю, парень.
Тут Шарль увидел нечто, заставившее его поверить в чудеса, как в детстве. Он увидел в руке Вадима монетку. Мужчина взял ее, положил в руку, а потом провел над ней другой рукой, монетка исчезла.
— Как ты это сделал? — по-детски восхищаясь спросил гасконец.
— Вся суть любого фокуса состоит в том, чтобы отвлечь внимание и заставить смотреть в другую сторону, — загадочно ответил Вадим.
Гасконец еще размышлял над его словами, когда мужчина, внезапно, начал корчиться в конвульсиях и вопить.
— Эй, тюремщик! — закричал Шарль.
— Что вы тут шум подняли? — проворчал тюремщик, входя. Увидев лежащего на полу Вадима, он проговорил: — Да он просто притворился.
Тут взгляд тюремщика остановился на зажатой в руке Вадима монете, и глаза его вспыхнули алчным блеском. Он наклонился над «больным», чтобы забрать ее себе. Тюремщик хотел было уходить, когда заметил пропажу своей связки ключей, и тут же получил удар теми самыми ключами по лицу.
— Конечно, притворился, — проговорил Вадим. — Я же говорил, что выйду отсюда сегодня же.
— Вадим, не оставляй меня, я пригожусь! — крикнул ему Д;Артаньян.
Вадим кивнул:
— Пошли, парень!
Когда они выходили из камеры, другие заключенные, увидев это, стали протягивать к ним руки сквозь решетку со словами:
— Освободи нас, Вадим!

В это самое время в другой старинной королевской тюрьме под названием Бастилия ренегат Атос дожидался своей казни, когда к нему пришла посетительница. Это была его бывшая жена, некогда звавшаяся Анной-де Бейль, а ныне известная в некоторых кругах под именем миледи.
— Что тебе нужно? — мрачно спросил граф-де Ла Фер. — Пришла позлорадствовать?
— Я пришла сказать, что прощаю тебя и оплакиваю твою участь. — ответила Анна.
Анна… — задумчиво проговорил бывший граф-де Ла Фер. — Твое повешенье…
— Я прощаю тебя, — ответила Анна, глядя в глаза бывшему супругу.
— Я жалею, что веревка была недостаточно прочной, — криво усмехнувшись, сказал ей он.
— Подлец! — прорычала миледи и ударила его, после чего ушла, не оборачиваясь.
Возможно, ей стоило навестить и другого своего родственника, также находившегося в Бастилии. Это был лорд Винтер, брат ее второго мужа-англичанина. Он был изначально против брака своего старшего брата с француженкой, но, поскольку тот не прислушался к его мнению на этот счет, решил отправить его на небеса с помощью яда. Узнав, что деньги брата наследует маленький племянник, которого он считал незаконнорожденным, достойный лорд сначала затеял судебный процесс с целью признания его таковым с дальнейшим лишением наследства, а потом и вовсе хотел отравить ребенка, также, как отравил отца или того, кто таковым считался. Поняв, что любящий родственник угрожает ее маленькому сыну и ей самой, Анна сказала пару слов кардиналу, и тот принял меры.
Повторяем, миледи не нанесла визит своему деверю и сделала это зря, ибо тогда она, возможно, предотвратила бы его побег. И не только его.
Когда она ушла, Атос прилег было на тюремную кровать, когда услышал какое-то царапанье за стеной, разделявшей его с соседом.
— Эй, кто вы, и что там делаете? — закричал он.
— Я — лорд Винтер, барон Шеффилд, — послышалось в ответ. — Что я делаю? Пробиваю себе путь к свободе и мщению. А вы кто?
— Я — граф Оливье-де Ла Фер, иначе Атос. И мне нужно то же, что и вам: свобода и месть. И, судя по вашей фамилии, мстить вы собираетесь тому же человеку, что и я, то есть женщине, приходившейся вам невесткой, а мне — женой.
— Женой? — переспросил англичанин.
— Да, я первый муж милой особы, по вине которой мы оба находимся здесь. Бежим вместе и объединим свои усилия против нее. Вы не пожалеете, что доверились мне.
— Что же, мне нечего терять, я согласен, — ответил лорд Винтер.

Метая громы и молнии, подобно Юпитеру, с которым его однажды мысленно сравнил гасконец, господин-де Тревиль устраивал выволочку Портосу и Арамису на глазах у всей роты. Друзья имели вид провинившихся школьников, которых ругал строгий учитель.
— Вы знали, что дуэли запрещены, но позволили Д;Артаньяну продолжить! О чем вы, вообще, думали?
— Мне как-то неуютно, меня еще никогда так не отчитывали, — поджав губы, проговорил Арамис.
— Мне тоже не сладко, — проворчал Портос.
— Тебе не привыкать, а я ведь натура романтическая, — жалобно ответил его нежный друг.
— Д;Артаньян в тюрьме по вашей милости! Один… без поддержки… приговорен к казни… Надеюсь, вы собой довольны?! — вопрошал проникновенным голосом капитан мушкетеров. — Вольно!
Портос и Арамис потупились, остальные мушкетеры смотрели на них с презрением.

Кабинет Тревиля. Время спустя.
— В десять утра Д;Артаньяна посадили в Шатле, в тюрьме он будет ожидать казни, — сказал Тревиль Портосу и Арамису, находившимся тут же. — Поздравляю, я сам было поверил, хотя знал, что это шарада.
— Наши товарищи считают нас предателями, нас все ненавидят. Мне от этого тошно, — мрачно проговорил Портос.
— Надо отдать должное кардиналу, — сказал Тревиль, — эта идея с фальшивой дуэлью и арестом нашего гасконца — блестяща. Вадим должен верить, что Д;Артаньян, действительно, арестован. Да, он не поверил бы мушкетеру, но поверит незнакомцу. Вадим украл достаточно пороха, чтобы затеять свою маленькую войну. Где он, что он задумал, где его люди? Если Д;Артаньян узнает ответы на все эти вопросы, значит, это того стоило.
— Я думаю, что-то, что кардинал выбрал для этой миссии нашего гасконца, говорит в пользу его проницательности, — с важностью проговорил Портос. — Он разбирается в людях, пожалуй, не хуже меня.
— Ты совсем не разбираешься в людях, особенно, трезвый, — рассмеялся Арамис.
В тот день была Страстная пятница, и королева, по сложившейся традиции, должна была даровать десяти заключенным свободу. Великосветская дама в кружевах и бриллиантах, благоухающая духами, подобно видению из другого, сказочного мира предстала перед походившими на собственные тени людьми, одетыми в рубище. Глядя на выведенных перед нею заключенных со смесью жалости, ужаса и отвращения, молодая королева, после размышления выбрала десять из них, наиболее достойных в ее глазах того, чтобы обрести свободу. В глубине души Анна Австрийская была не чужда толики доброты и сострадания, и для каждого из этих отверженных у нее нашлось доброе слово и кошель монет для того, чтобы начать новую жизнь.
— Некоторые из этих людей порочны с рождения, самые закоренелые могут принять ваше благородство за слабость, — в задумчивости проговорил Тревиль, находившийся рядом с нею.
— Вы полагаете? — лицо прекрасной королевы омрачилось, она была искренне опечалена.
В это самое мгновение из дверей тюрьмы Шатле выбежали Вадим, Д;Артаньян и целая толпа других заключенных, позаимствовавших оружие у охранников. Началась свара.
— Защищайте королеву! — крикнул Тревиль.
Но в начавшейся суматохе, ловкий и сильный, словно тигр, Вадим ухитрился подбежать к королеве и схватить ее, приставив пистолет к ее виску.
— Назад, или ваша королева умрет! — пригрозил он.
— Не стрелять! — крикнул капитан мушкетеров, а король с плохо скрытой радостью смотрел на детину, угрожавшего застрелить его жену. Неужели сейчас его избавят от ненавистной жены, и он станет вдовцом?
«Ну же, стреляйте, друг мой!» — казалось, говорил красноречивый взор его величества.
Людовик продолжал с надеждой смотреть в сторону Вадима и перепуганной королевы, пока его не увели в безопасное место.
Кардинала не было, он занимался делами.
— Назад! Назад! Открыть ворота! — угрожал Вадим.
— Делайте, как он говорит! — скомандовал Тревиль, встретившийся взглядом с Д;Артаньяном, который незаметно кивнул.
— Быстро! Открыть ворота!
— Я же сказал, что меня просто выпустят отсюда. — торжествующе проговорил Вадим.
— Если с ней что-то случится, — тихо сказал ему Шарль, — нам всем конец. Отпусти ее, она тебе больше не нужна. Уходим.
— Ваше величество, прошу прощения. Надеюсь, за исключением этого инцидента, визит вам понравился, — насмешливо сказал Вадим королеве и чмокнул ее в щеку, проведя пистолетом по ее нежным губам, после чего резко выпустил.
Снова началась драка со стрельбой, в коей Д;Артаньян принимал самое деятельное участие… на стороне Вадима, само собой.
Молодая королева была подхвачена мушкетером Арамисом, который накрыл ее своим телом.
— Не волнуйтесь, ваше величество, — проговорил Арамис. — Вы в надежных руках.
— И правда, в руках, — по-детски улыбнулась Анна, нежно прижавшись к молодому мушкетеру, приятно напоминавшему ей Бекингэма.
Как же давно у нее не было мужчины! Вспомнив омерзительные прикосновения, которыми удостаивал ее жалкий муж, что, к счастью бывало очень редко, молодая королева побледнела и задрожала от отвращения.
— Что с вами, ваше величество? — заботливо спросил Арамис.
— Ничего, ничего… — зашептала она. — Я просто разволновалась.
— Все уже позади, ваше прекрасное величество, — Арамис с трудом удержался от искушения припасть к коралловым устам оберегаемой им живой богини.
— Вы ранены! — с искренним волнением проговорила Анна, нежно проведя рукой по его красивому лицу.
— В сердце, ваше прекрасное величество, в сердце… стрелой Амура. Отныне там царите вы, — пылко зашептал ей молодой мушкетер.

Пале-Кардиналь, тот самый кабинет, в котором кардинал принимал молодого гасконца.
На сей раз его преосвященство выслушивал доклад-де Тревиля.
— Ну и что замышляет Вадим? — расспрашивал кардинал. — Войну? Восстание? Я должен знать, сообщайте мне, как будут идти дела. А Д;Артаньян пусть будет очень осторожен, ведь по Вадиму будут стрелять без предупреждения, а он находится рядом с ним.
Тревиль поклонился.
Когда капитан мушкетеров покинул кабинет кардинала, из боковой двери вышла миледи Винтер, державшая в руке букет из лилий.
— Вы все слышали? — спросил ее Арман.
— Разумеется, монсеньор, — ответила она. — Д;Артаньян — человек на вес золота, его нельзя терять.
— Вы правы, хоть в вас и говорит сейчас просто влюбленная женщина. Его смерть была бы большой потерей, но он знал, на что шел. Но что вы хотите предложить, миледи?
— Я хочу в свою очередь внедриться в окружение Вадима, в качестве его любовницы. Так я смогу помочь нашему гасконцу, монсеньор, и достойно послужить вам. — молодая женщина пристально смотрела на своего шефа.
— Простите, миледи, но этот план просто безумен, — ответил Арман. — Вадим уже был соблазнен вами, что привело его в тюрьму, а он не такой идиот, чтобы снова поверить вам.
Прекрасное лицо леди Винтер моментально приняло выражение пылкой влюбленности, глубочайшего раскаяния и печали. На ее длинных черных ресницах застыли алмазные слезинки.
Она протянула руки к удивленно смотревшему на нее кардиналу со словами:
— Прости меня, Вадим! Я не знаю, как это произошло! Подлые люди кардинала, очевидно, следили за мной с самого начала! Так мучительно было узнать о том, что тебя арестовали и бросили в тюрьму… Ты был таким нежным, любящим… Я готова загладить свою вину любым способом.
Говоря так, миледи села на колени к молодому мужчине, обняв его за шею. Ее красивые голубые глаза влюбленно заглядывали в его лицо. Арман, в эту минуту почти поверивший в то, что зовется Вадимом и, что слова этой женщины искренни и обращены к нему, прижал красавицу к себе покрепче и поцеловал ее в губы.
Анна осторожно высвободилась из его объятий и проговорила с легкой насмешкой:
— Ваше преосвященство, я вам служу уже девять лет, и вы еще сомневаетесь в моих способностях?
— Больше не сомневаюсь, — серьезно ответил он.
Миледи поцеловала его руку и с торжествующей улыбкой на устах направилась к выходу.
— Значит, цветы были не для меня? — неожиданно проговорил Арман.
— Нет! — чуть насмешливо бросила миледи и скрылась за дверью.

Двор Чудес, самое мрачное и зловещее место в Париже. Логово Вадима.
Вадим мрачно разглядывал сидевшего напротив него молодого гасконца.
— Мой друг Феликс считает, что тебе тут не место, — проговорил он. — Он не любит мушкетеров, как и я.
— Я не мушкетер, я просто беглый преступник, — спокойно ответил молодой гасконец, не отводя глаз. — Что с меня взять?
— Позволь предложить кое-что… — проговорил Вадим, пододвигая табуретку к юноше. На нее он положил его руку и занес над ней нож. — Сыграем в небольшую игру. Сейчас я буду отрезать тебе по одному пальцу, пока ты не признаешься, что шпион.
— А если не признаюсь? — Шарль бесстрашно смотрел ему в лицо.
— Перейдем к пальцам ног, — ответил убийца.
— Давай, Вадим, режь! — крикнул Феликс, бандит с мрачным, испитым лицом, гораздо менее примечательным, чем у главаря их банды.
— Нет, — Вадим спрятал нож, — ему можно верить. Я вижу, каков человек, когда смотрю ему в глаза. Он — славный малый.
— Вадим, ты пожалеешь об этом! — воскликнул с досадой его сообщник.
— Не обращай внимания на Феликса, — сказал Вадим Шарлю почти ласковым голосом. — У рыбы и то больше мозгов… Добро пожаловать в наше славное дело, товарищ! Мы будем строить новую Францию!
— Как же? — с искренним интересом спросил Д;Артаньян.
— Сначала мы убьем короля и королеву, потом вздернем всех дворян, — ответил Вадим Дантон. — Аристократов на фонарь! Да здравствует свобода, равенство, братство!
— Мы станем героями! — восторженно воскликнул Феликс. Наивный, он не знал, что, на самом деле, у их главаря гораздо более приземленные планы: после убийства королевской четы и кардинала Вадим собирался разграбить королевскую сокровищницу и сбежать заграницу вместе со своей любовницей Сюзеттой. Увы, он обладал огромным обаянием и потрясающей харизмой и, поэтому, другие члены банды безоговорочно верили его лживым лозунгам.

Неожиданно — хотя, впрочем, так уж неожиданно ли? — Арамис получил приглашение явиться пред державные очи ее величества Анны Австрийской. Изящного мушкетера сопровождал его могучий друг Портос, немного переживавший по этому поводу:
— Что, если она тебя вызвала, чтобы наказать за то, что ее от лап Вадима не смогли уберечь?
Арамис очаровательно улыбнулся:
— Дорогой Портос, будьте спокойны на этот счет. Сдается мне, ее величество вызвала меня, чтобы, напротив, поблагодарить.
Портос пожал плечами.
Арамис очутился в прекрасной атмосфере кабинета королевы. Анна Австрийская была чудо как хороша в парадном платье, украшенном драгоценными камнями, а также золотыми и серебряными чеканными пластинками. Ее зеленые глаза сейчас сияли от радости, на самом прелестном лице молодой королевы, обычно высокомерном, сейчас был написан какой-то детский восторг.
Молодой мушкетер склонился перед королевой Анной в изящном поклоне и поднес к губам ее прекрасную руку.
— Арамис… — проговорила она. — Самый храбрый и… самый красивый из всех мушкетеров.
— Ну, «самый храбрый» — это преувеличение, ваше величество. — ответил Арамис, не отказавшийся, однако, считаться самым красивым из мушкетеров.
— Ничуть, — ответила молодая королева. — Как ваша рана?
— Немного побаливает, — сказал ей мушкетер, толком не зная, что отвечать по поводу легкой царапины, которую королева назвала раной.
— Бедный, храбрый Арамис! — горестно воскликнула Анна Австрийская и нежно провела рукой по его щеке. Он позволил себе поймать ее руку и вновь поднести к губам, на что ее величество вовсе не изволила гневаться, напротив, милостиво улыбнулась.
Сняв с прелестного пальчика сапфировый перстень, она вложила его в руку мушкетера:
— Примите этот скромный дар, в благодарность за проявленную вами доблесть.
Арамис поцеловал перстень:
— Я буду хранить дар моей прекрасной королевы у самого сердца.
— Надеюсь, вы достаточно вознаграждены? — спросила Анна.
— Не совсем, — ответил молодой мушкетер с легкой улыбкой.
— Чего же вы хотите, сударь?
Арамис ответил Анне одним лишь взглядом. Нежные щечки ее величества слегка покраснели, но она лишь милостиво улыбнулась и кивнула ему.
Время спустя в алькове молодой мушкетер показал своей прекрасной королеве разницу между собой и ее унылым мужем. Тело молодой женщины было довольно соблазнительным, хоть и несколько полноватым. Арамис покрывал страстными поцелуями ее пышную грудь, нежную кожу живота и белоснежные бедра. Потом он овладел молодой женщиной с неистовством, заставившим ее застонать, пронзая ее нежное лоно своим длинным «клинком».
— Джордж… — простонала Анна, забывшись.
Молодой мушкетер слегка нахмурился, но продолжил ласкать ее величество.
«Ладно, называй меня, как хочешь, но за новым королем, который будет подчиняться мне и моему ордену, дело у нас не станет.»
«Сначала любовница кардинала, потом герцогиня-де Шеврез, теперь сама королева! — тревожно размышлял его друг Портос. — Опять Арамис, словно браконьер, в погоне за запретной дичью. Снизил бы планку уже, что ли…»

Став, как ему казалось, уже полностью своим человеком в банде Вадима, Шарль стал выполнять вторую часть плана.
— Вадим, а какую цель ты преследуешь? — с деланной наивностью спросил он. -Ты просто хочешь умертвить короля и королеву?
Все начали шептаться:
— Вот же наглый гасконец.
Вадим криво усмехнулся:
— Парень, у тебя, очевидно, что-то со слухом. Как я уже говорил, мы собираемся ниспровергнуть существующий строй, избавившись от аристократов. Хотя, возможно, ты хочешь узнать мои планы более детально? Коль так, слушай: мы взорвем Лувр, захватим Арсенал, возьмем Бастилию. Народ должен поддержать нас.
Тут в комнату впорхнула некая красотка, очень смахивающая на уличную девку.
— Вадим! — прощебетала она, обняв его за шею.
Вадим, при всех его отрицательных качествах, был незаурядным человеком, но, странная игра судьба, к этой гулящей женщине он был неравнодушен.
— Когда ты для меня достанешь новые безделушки? — спросила она, надув губки.
— Потерпи, Сюзетта, скоро у тебя будут безделушки не хуже, чем у самой королевы. — серьезно ответил он.
Шарль изобразил улыбку своего галантного друга Арамиса, когда в комнату вошла эта кокетка.
— Вадим, а что это за милый юноша? — спросила Сюзетта.
— Это один толковый малый, с которым я познакомился в Шатле. — ответил Вадим. — Он помогал мне с побегом. Его предали дворяне-мушкетеры, и теперь он с нами заодно.
Сюзетт еще раз присмотрелась к красивому смуглому юноше:
— Сразу видно, что настоящий народный герой! — и, опомнившись, добавила. — Спасибо, что помог Вадиму!
Брюнет, смотря на красотку, продумывал план.
Вадим улыбнулся:
— Вот видишь, я же говорил, что это славный малый!
Немного помолчав, он сказал своему угрюмому помощнику:
— Пошли, сделаем вылазку, Феликс!
— Сюзетт, ты очень красивая женщина, — проговорил гасконец, оставшись наедине с прекрасной дамой.
— Благодарю, — кокетливо улыбнулась дамочка.
Шарль приобнял ее и, поскольку мужчина и женщина, оставшись вдвоем, не читают «Отче наш», заключил прелестную Сюзетту в свои объятия.
— А не хочешь ли ты рассказать мне, что задумал Вадим, только честно? — спросил он даму, после того, как они насладились друг другом.
— А почему это тебя так интересует? — красотка сделала губки бантиком. — Что-то мне подсказывает, что ты не так уж предан Вадиму.
— Я не предан тем, кто сам не предан никому. Просто не хотелось бы, чтобы Вадим предал и меня, как он обычно, насколько я знаю, предает других, — проговорил Шарль, смотря на эту гризетку. Юноша провел пальцем по ложбинке между грудями девушки. — А тебя это так волнует? Вадим же и тебя предал, разве нет?
— Да, предал, — ответила она. — Я любила его, а этот мерзавец мне изменил с одной англичанкой, которую все называли «Миледи», после чего и угодил в Шатле. И я считаю, поделом ему, но одинокой девушке так сложно без поддержки и защиты в этом мире и, поэтому, я с ним.
В это самое время Вадим, Феликс и другие члены банды столкнулись с соперничающей группировкой, превышавшей их численно. Вадиму грозило поражение, и люди из соперничающей банды собирались было схватить его, как вдруг раздалось несколько выстрелов, и они рухнули замертво. Вадим обернулся. Перед ним стояла дама в малиновом платье и плаще, скрывающем половину лица.
— Кто ты? — спросил мужчина.
— Вероятно, твой ангел-хранитель, — ответила дама до боли знакомым голосом и откинула капюшон. Это была миледи.
Вадим затрепетал, услышав этот милый голосок, а когда увидел, что его догадка оказалась верной, выхватил дагу. Мужчина был зол на эту женщину, так как именно из-за нее он оказался в заключении.
— Зачем ты помогаешь мне? Ты же верная кошка кардинала.
Он попытался атаковать ее.
Анна и не подумала сопротивляться, она опустила пистолет и проговорила со скорбным выражением прелестного лица те же слова, которые уже произносила в кабинете кардинала, для демонстрации своих способностей:
— Прости меня, Вадим! Я не знаю, как это произошло! Подлые люди кардинала, очевидно, следили за мной с самого начала! Я вовсе не работаю на кардинала, более того, я — его жертва! Так мучительно было узнать о том, что тебя арестовали и бросили в тюрьму… Ты был таким нежным, любящим… Я готова загладить свою вину любым способом.
Но Вадим был глух к словам любви этой женщины, он лишь с усмешкой проговорил:
— Ты умрешь сегодня вместе с этим предателем из мушкетеров. Приковать эту кардинальскую ищейку к ее милому!

Когда Миледи вели под руки, любовница Вадима, привязав обманутого ею Шарля к бочке с порохом, поцеловала его в губы на прощанье и проговорила:
— Такой красивый юноша и так глупо погибнет, это так трагично!
Женщина пустила театрально слезы, а потом отошла от храброго гасконца.
— Никому не обмануть моего Вадима, — сказала красотка Сюзетта, обняв своего любовника.
Тот чмокнул ее в губы и проговорил:
— Знаешь, а я горжусь тобой, женщина. Как ловко ты обдурила этого мушкетера!
Д;Артаньян проклинал собственную глупость. Кардинал ошибся в нем, предложив ему поучаствовать в этом деле. Когда же юноша увидел свою возлюбленную в лапах этих низких бандитов, кровь закипела в его жилах. Дама его сердца здесь, она явилась на помощь ему и теперь должна умереть по его вине…
— Не трогайте даму, мерзавцы! — закричал Шарль.
— Заткнись, гасконец! — крикнул Вадим и ударил храброго гасконца кулаком в челюсть. Но гордый юноша лишь сплюнул свою же кровь на камзол Вадима и проговорил: — Мои друзья найдут тебя.
— Хах! Пусть приходят, пусть приходят твои друзья, мы и их хорошо встретим. — к Вадиму, похоже, вернулось хорошее расположение духа. Он представлял себе, как разграбит сокровищницу и уедет вместе со своей милой Сюзетт туда, где их никто не достанет. Там он оденет ее в шелка-бархаты.
— Подлец! — зарычала, словно раненная львица, миледи. — Тебе это так не сойдет с рук!
— А что вы мне сделаете? Через два с половиной часа вас уже не будет в живых. Как только эти песочные часы покажут полдень, вы умрете, и даже кардинал не успеет вас спасти, он будет занят хаосом, который устроят мои люди…, а может, и сам уже будет мертв.
Миледи знала, что он, увы, прав, но, все равно, произнесла с угрозой в голосе:
— Пусть даже мы умрем, но умрешь и ты тоже, так как мы будем отмщены. И твоя шлюшка не успеет насладиться награбленными камушками и шмотками. Тебя же пришибут собственные люди, когда поймут, что все твои разглагольствования о всеобщем равенстве служат лишь прикрытием для собственной алчности!
Сюзетт надула губки:
— Вадим, эта стерва меня оскорбляет!
— А… тебя еще можно оскорбить? — насмешливо спросила миледи.
Вадим с силой ударил миледи по лицу:
— Закрой свой грязный рот, тварь! Ты и пальца Сюзетты не стоишь!
— Куда уж мне…- с насмешкой отозвалась миледи. — Я так низко не опускаюсь.
— Ты… ты… — Д;Артаньян задыхался в бессильном гневе, зная, что сейчас он ничем не может помочь даме своего сердца, ибо также беспомощен.
— Ерничайте сколько хотите, — насмешливо проговорил Вадим. — Но скоро вы взлетите на воздух вместе с Лувром, который соединяется с этим помещением, благодаря подземному ходу, вырытому еще во времена Генриха Четвертого, отца нынешнего короля. Я служил во дворце и знаю все тамошние ходы и выходы. Время пошло, тик-так, — с этими словами Вадим ушел вместе со своими людьми, уведя с собой Сюзетту, бросившую злорадный взгляд на миледи.
— Вот и всё.- послышались равнодушные слова миледи. Она даже не плакала, нет, ее успокаивал вера в отмщение. — Похоже, иногда жизнь, действительно, длится короче любви…
Оба потеряли надежду: кому нужны эти двое несчастных? Именно в этот момент Д;Артаньян понял, что судьба безжалостна…
— Прости меня, Шарль, — сказала миледи гасконцу, — это из-за меня ты здесь, но, когда я давала кардиналу совет взять тебя на службу, я просто хотела устроить твою судьбу и… получить возможность находиться рядом с тобой.
— Тебе не за что извиняться, любовь моя. Тем более, сейчас нет смысла сожалеть о прошлом…
Она чуть меланхолично улыбнулась ему. Гасконец потянулся к ней, насколько это ему позволяли путы, и поцеловал ее в губы.
Охваченные чувствами, влюбленные уже не слышали ничего вокруг — мир растворился для них, как вдруг послышались шорохи и на фоне мрака неожиданно появились… Портос, Арамис и Рошфор.
Первый прервал романтику:
— Так, голубки, любезничать продолжите потом…- после чего мужчины взялись за спасение привязанных.
— Как вам удалось нас найти? — спросила миледи, немного удивившаяся этому единению роялистов и кардиналистов.
— Ничего не скрыть от его преосвященства… — пояснил Рошфор, без памяти любивший своего шефа-кардинала и преданный ему, как пес. — Да и заботу о подчиненных никто не отменял…
Миледи и Д;Артаньян переглянулись. В глазах обоих сияла искра надежды.
— Господин-де Тревиль тоже не подгадил, — Портос решил вставить словечко в пользу своего пусть сварливого, но любимого капитана. — У них с его преосвященством, как я понял, временное перемирие.
— Да, — подтвердил Рошфор, — я сам слышал, как его преосвященство говорил господину-де Тревилю: сейчас нам нужно действовать сообща ради Франции, которую мы оба настолько любим, что, похоже, стали ревновать ее друг к другу.
— Все это хорошо, — сказала миледи, — но нужно предупредить кардинала о планах Вадима.
— Это даже не обсуждается. Вернёмся — в первую очередь…- Вадим настойчиво повторял, что хочет убить королевскую чету и господина кардинала. — проговорил гасконец. — Но мне показалось, что наибольшую ненависть он испытывает к королю. Интересно, в чем ее причина?
— Кажется, я знаю разгадку, — ответил Рошфор. — Вадим, как я слышал, является бастардом покойного короля Генриха Четвертого, а значит, единокровным братом его величества и, скорей всего, испытывает к нему ненависть и зависть из-за того, что не родился на ступенях трона. В юности он служил во дворце, но потерял место и вполне мог угодить в тюрьму из-за того, что его подозревали в краже подвесок, подаренных нашей королеве ее августейшим супругом, поскольку Вадим еще до того давал повод подозревать себя в том, что он скор на руку. Но арестовать стервеца не смогли, поскольку он, словно сквозь землю провалился… с подвесками вместе. Потом господин философ Ларошфуко, известный своей большой «любовью» к его преосвященству, приписал исчезновение подвесок ему, якобы он мстил ее величеству за то, что предпочла ему покойного Бекингэма, — клеврет кардинала сплюнул. — Проклятый англичанин!
— Всегда ненавидела эту тварь, — глаза миледи горели презрением, словно уголья, — ничего, он своё получил…
— Как быть с Вадимом? — спросил гасконец.
— Это покажется вам всем странным, но даже после случившегося я стараюсь верить в справедливость…
— Поддерживаю, Провидение не дремлет, — отозвался Арамис, поглядывая на Портоса, который, судя по его виду, желал хорошенько отделать Вадима за всё ''хорошее''.

После того, как и спасители, и спасённые, уже двинулись в путь, злорадно ухмыляющийся Вадим пришёл на место, где, казалось бы, ещё недавно пленил миледи и гасконца, но вот… слышится взрыв. Заговорщик не мог знать, что миледи все же оставила для него немного взрывчатки, чтобы слегка помочь Провидению… А что до Сюзетты… Похоже, ее бывшая соперница, миледи, так и не успела с ней ''попрощаться''.

…За свои заслуги перед короной Франции гасконец был щедро вознагражден кардиналом, пожаловавшим ему 50000 экю и королем, пожаловавшим 50 пистолей, что являлось для него беспрецедентным проявлением щедрости, и даже удостоившим его своим королевским «благодарю».
— Красивый юноша… — промурлыкал его величество, потрепав Д;Артаньяна за щеку.
Шарль покраснел, под взглядом Людовика, смотревшего на него так, как по мнению гасконца, можно смотреть только на женщину. Юноша был счастлив, когда что-то отвлекло внимание короля, и его величество забыл о нем.
Молодой гасконец пребывал в растерянности: он не знал, что делать с такой огромной суммой денег. По размышлении он принял решение, за которое многие сочли бы его безумным: часть денег он раздал жителям своей родной деревни и самого Беарна, часть пошла на реставрацию старого замка его гасконских предков, а на оставшиеся деньги он купил кольцо для дамы своего сердца. Он еще не собирался делать Анне предложение, ибо боялся, что его отвергнут… это был просто подарок.
Анна взглянула на своего возлюбленного сияющими глазами: так она не смотрела даже на графа-де Ля Фер тогда, когда ей чудилась его любовь.
— Шарль…- Анна будто утратила дар речи в перебранках с этой мерзкой Сюзеттой, — Шарль, даже после всего, что мы пережили вместе, после того, как сплетённые нити наших жизней едва не разорвались, я всё же спрашиваю тебя: ты действительно любишь меня?
Д;Артаньян просто подошел к ней и, молча, заключил в свои объятия, впившись в ее губы долгим, страстным поцелуем. Храбрый с врагами, но робкий со своей возлюбленной, юноша, однако, так и не решился сделать ей предложение, хотя душа его пылала.
А что же 50 пистолей, пожалованные его величеством, спросите вы? На них Д;Артаньян, Портос, Арамис и Рошфор устроили пирушку в кабаке.
— Ну, за единение! — провозглашал очередной тост великан-мушкетер.
**
— Монсеньор! — с порога заорал Рошфор, подходя к нахмурившемуся кардиналу и достав из-под плаща бутылку вина. — Может, винца?
— Благодарю, Рошфор, но я думаю, что вам уже хватит…
— Хорошо, раз Вы просите… — граф взял изящные руки Армана Ришелье, поднося к губам и целуя со… страстью?! — тогда, может, устроим романтический ужин при свечах?
— Завязывали бы Вы, граф, с ''романтикой…''- продолжал отчитывать своего подчиненного кардинал, высвобождая руки.
— Это ещё почему? — громко и наигранно возмутился Шарль-Сезар-де Рошфор, после чего с лёгкостью подхватил своего господина на руки и понёс Бог знает куда.
— Отпустите меня, Рошфор! — негодовал Ришелье, затем шёпотом добавляя: — Пьяница.
— Не отпущу. Никогда, Ваше Высокопреосвященство, я Вас не отпущу!
— Хорошо, хорошо, не отпускайте, но, прошу Вас, Рошфор, не кричите Вы так!
Граф остановился возле спальни кардинала и опустил его наконец-то, после чего поднёс палец к губам первого министра:
— Тссс… Нас могут услышать… — и тут же его ладонь скользнула по щеке Армана, который, в свою очередь, не поддавался пьяным ухаживаниям верного агента.
— Рошфор, я всё понимаю, вы пьяны, но… Я очень устал сегодня, давайте в другой раз…- и, уже надеясь на согласие, повернулся на каблуках к лестнице, но уйти не удалось: граф схватил его под локоть, поворачивая обратно.
— В другой раз никак. Моё желание может… — он положил руки на хрупкие плечи кардинала, спуская к груди, — угаснуть…
— Вы совсем с ума сошли?! — возмутился Арман. — Немедленно выпустите меня! Фи, варвар, от вас пахнет.
— Тише Вы… — Рошфор открыл дверь в спальню, мягко втолкнув туда кардинала, и после недолгой паузы добавил: - Ну, вы раздевайтесь, просто так что ли пришли?
Бледные щеки Армана покрыла краска. Он знал поговорку, что если изнасилования нельзя избежать, то нужно расслабиться и получать удовольствие.
Молодой кардинал слегка вздохнул:
— Тогда может поможете мне?
— С радостью! — Рошфор улыбнулся до ушей. — И не смущайтесь мне тут… Свои же люди.
''Господи, какой же он красивый…'' — подумал граф и принялся ''помогать'' обожаемому шефу.
Шарль-Сезар в нетерпении срывал одежду с Армана, чувствуя себя маленьким мальчиком, который вот-вот распакует игрушку, подаренную ему на Рождество.
Когда граф, наконец, закончил, взгляд его горящих черных глаз стал будто прикован к белому, похожему на фарфор, телу Армана.
Его любимый начальник стоял, опустив свои голубые глаза, чем вызвал умиление у опьяневшего от вина и любви Рошфора. Он подошел к Арману и, властно накрыв его худые плечи руками, принялся покрывать поцелуями его бледное лицо, шею, мраморно-белую, почти безволосую грудь, плоский живот. Его пальцы поглаживали и иногда царапали нежную, еще не дряблую кожу кардинала.
Арман, наконец, поборол смущение. Пальцы кардинала поглаживали восхитительные пряди опьяненного вином Рошфора. Арман приподнялся на цыпочках, ибо на самом деле был не так уж высок, высоким его делали сутана да собственный стройный, гибкий стан, и нежно впился в губы молодого порученца. Страстный поцелуй мог бы продолжаться вечность, если бы в покои кардинала не заглянул король. Людовик, увидев эту сцену любви, пришел в бешенство и кинул во влюбленных хрустальную вазу. Ваза с треском разбилась. Когда Арман осмотрел серьезным взглядом повреждения, то лишь вздохнул и продолжил целовать своего верного слугу. Лицо короля Людовика было белее смерти.
Ришелье прикинулся, что не слышит слов своего короля. В его жизни было много такого, что бы не вытерпел простой смертный со слабой душой. Кардиналу уже надоело быть мальчиком на побегушках у этого слабого, капризного и жестокого создания. Он давно мечтал о том, чтобы связать себя хоть какой-нибудь привязанностью, помимо этого мелочного ребенка, по отношению к которому он чувствовал что-то среднее между жалостью, нежностью и презрением.
Рошфор с трепетной нежностью прижимал к своей груди любимого начальника, иногда посматривая на короля с вызовом. Пьяному, известное дело, море по колено, и Шарль-Сезар сейчас всерьез подумывал о том, не довести ли им до инфаркта этого пуделя, именующегося королем? Его возлюбленный Арман гораздо более достоин таковым называться, и это ходячее недоразумение мизинца на его руке не стоит… Думая так, Рошфор, действительно, поцеловал нежный мизинец Армана и взял в рот.
От такой наглости король Людовик Тринадцатый чуть было не упал в обморок. Ему повезло, потому что «большой ребенок» опирался на стенку руками. Он продолжал в бессильной злобе смотреть на кардинала и его верного слугу Рошфора. Именно в этот самый момент в голове молодого длинноволосого мужчины появилась мысль о том, чтобы истязать, и насиловать объект своей любви, а затем убить, так как игрушка короля не должна доставаться никому, кроме самого короля. В противном случае она должна быть сломана.
Кроме того, в глубине души он ненавидел кардинала за то, что он являлся тем, кем должен был быть он сам, но на что ему катастрофически не хватало таланта. Подчинить, унизить, заставить корчиться в муках и молить о пощаде… на самом деле, он всегда мечтал об этом. С виду слабый и безобидный Людовик с детства отличался склонностью к садизму. С раннего детства очаровательное дитя играло в дворцовом саду в охоту — в роли добычи выступали бабочки, и попавшимся в сиятельные ручки юного дофина чешуекрылым приходилось несладко: милый ребенок познавал их устройство, отрывая им крылышки. Пойманным птицам, правда, он крылышек отрывать не мог, сил не хватало, — приходилось их просто ломать, зато можно было выщипывать им перышки, это гораздо дольше, а птичка при этом еще жива!
Когда Генрих IV узнал, как развлекается его долгожданное дитя, он поступил с ним совершенно не по современным педагогическим канонам — собственноручно выдрал Его Королевское Высочество дофина ремнем, как Сидорову козу. На жалобные вопли супруги он не реагировал, хладнокровно объяснив ей, что, когда их отпрыск станет королем, его уж точно некому будет выпороть ремнем, поэтому не надо терять времени.
Мальчик вырос, и теперь он воспринимал красивого бледного человека в красном, как большую прекрасную бабочку, вроде тех, которых он разрывал в детстве!
Да, любовь — прекрасное чувство, но иногда во имя ее совершаются не только подвиги, но и преступления.