2016 год. Осенняя запись

               
Поздней осенью по утрам, даже если находишься в городе, хорошо бродить по дорожке вдоль городского дендрария.
 
Лес уже весь увял. На голой березке невообразимо как сохранилось с десяток листочков. Но они уже не золотые пятачки, а жухлые, серые лоскутки. Один такой лоскуток оторвался от родимой ветки и плавно полетел к земле. Я пристально наблюдал его падение до самой земли. Долго кружась, он как бы приноравливался попасть туда, куда ему, очевидно, надо было лечь, чтобы навеки успокоиться. Но не на землю лег он, а на вогнутую шляпку незнакомого мне гриба, непонятно как продравшегося сквозь жухлый ковер листвы на свет белый в такую позднюю осеннюю пору. Должно быть, тепло грибнице было в преющем лиственном настиле, вот и дала рост грибочку, похожему на скрипицу. А в вогнутой его чашке застоялась дождевая водица, да такая чистая и серебряная, что испытываешь почти непреодолимое желание нагнуться и испробовать её прохлады и йодистого привкуса.

Вдруг увидел я, как вниз по березовому стволу бесшумно сползла белка. На миг замерла она и с немым любопытством стала вглядываться в меня. Шустрая шалунья  стала известной попрошайкой: её всегда подкармливали прохожие и детишки из станции юннатов. Я заметил, что кормушку она очистила и была сыта. Оглядев, на всякий случай,   меня и  не обнаружив в пришельце никакой выгоды, белка живо спустилась к чашечке грибочка и из его лунки, как кошка, стала лакать прохладную водицу. Я тихо отругал себя, досадуя, что не взял с собой даже мобильника, чтобы запечатлеть эту необычную, редкую лесную сценку.

До отвала наелась игрунья того, что было в кормушке, и теперь жадно запивала водой.
А под березкой, на которой подвешена опустевшая кормушка, шуршала, копалась в листве самая сварливая «синяя птица» леса – сойка. Белка не все съела. Кое-что обронила. И пройдошливая птица давно проведала о такой бесхозяйственности белки и каждый раз подбирала в листве то слетевшие с кормушки семена кукурузы, то семечки, то корочку хлеба. Все шло под длинный её клюв. Отпугивая конкурентов, галок и воробьев, она оглашала неистовым криком тихий лес, и эхо её истошного стрекота не глохло даже в овраге, в стылых переплетениях подлеска, лещины и ивняка.
А потом всё стихало. Немое оцепенение воцарялось в лесу…
 
Солнце проглянуло из-за свинцовых туч.  И удивительно, что в этот день поздней осени на час-другой блеснуло улыбкой «бабье лето». Темный металлический забор дендрария вдруг сверкнул серебром: «паутинки с паучками в серединке», как незадачливые охотники,  не ко времени расставили свои тенета, хотя давно уже нет ни комаров, ни мух, ни мотыльков, ни бабочек, чтобы можно было поживиться. На серебряной паутинке редко повисли  только жухлые  лоскутки  березовых листьев.
Не часты такие дни поздней осени. Поэтому встреча в лесу с живностью в это тусклое время, когда «проглянет день как будто поневоле»,  приносит успокоение уставшей душе, крепит сердце и просветляет разум.

Я еще раз глянул на игривого зверька, махнул ему рукой. Белка взобралась к вершине березы, поглядела с тем же беспокойным любопытством на пришельца бусинкой одного глаза, а затем, повернув потешную мордочку, осмотрела гостя пуговкой другого. И вдруг исчезла, словно растворилась среди тусклых веток и стволов облетевшего леса.

Внезапно стало пасмурно и туманно. Пустоши за лесом покрылись серым  однообразием. Листва под ногами вмиг отсырела и уже не шумела под ногами.
Скоро, скоро  водворится чернотроп последнего осеннего месяца - «дохнет ноябрь осенним хладом».

Студеный ветер  временами уже дышал с заросшего лесом оврага. Над ним назло всему  зеленела молоденькая тонкоствольная ель, на верхушке которой висела моя знакомка, шаловливая белка - лесная радость многих горожан.