Бог Солнца

В погожий весенний денёк обычно встречаю солнце над крышей противоположного корпуса нашей школы. Оно потом весь день будет светить в окна моей библиотеки, пробираясь любопытным лучиком по стеллажам, внимательно разглядывая выставки. А пока только заблестели оцинкованное покрытие здания – в восемь часов солнышко первыми лучиками осторожно скользнуло по его гладкой поверхности,  прямо как мой котик, который потихонечку трогает меня лапкой, выпрашивая себе лакомый кусочек. А поскольку я ему ничего не даю, потому что мне недосуг - я занята приготовлением блюда  и не люблю отвлекаться, мой рыжий плутишка запрыгивает на стул, встаёт на задние лапки, а передние, рыженькие-прерыженькие, кладёт на стол, немножечко, только подушечками. «Гелиос, убери лапы!» – говорю попрошайке. Котик неохотно поднимает одну лапку со стола и держит её на весу, вторую же то поднимает, то кладёт вновь на стол. «Гелиос! – говорю построже, - прочь лапы!» Бог Солнца отнимает от стола вторую переднюю лапку и остаётся стоять на задних, как зайчик, который очень внимательно прислушивается к окружающему.
Через несколько минут солнышко, ощупывая своими тёплыми лучиками холодную крышу школы, чуть-чуть выглядывает над её коньком.
  Припоминаю бабушкины слова о том, что животных следует кормить отдельно, после того, как поедят люди, собрав остатки от обеда в мисочку. А с утра животных нужно накормить прежде людей.
 - Насытятся животные – будут сыты и люди, - говорила моя любимая бабушка. – Сначала дай тому, кто просит, а потом и для себя у милостивого Бога проси. Но во время еды, и когда готовишь, от стола не кидай, чтобы не отталкивать того, что Бог нам посылает, ибо Он один лишь знает, сколько и чего нужно для человеческой утробы, но даёт всегда с излишком.
 - Чтобы мы объелись, бабуль? – смеясь, спрашиваю её.
 - Нет, наоборот, чтобы не объелись!
 - Это как?
 - Человек должен сам почувствовать насыщение, чтобы знать меру. А кто не знает, - добавила бабушка, смеясь всеми морщинками, - тот чревоугодник!
 Я тогда была ещё маленькая, и слово «чревоугодник» напоминало мне слово «червь». А когда сказала об этом бабушке, то она не удивилась и не засмеялась надо мной, а очень серьёзно сказала:
 - А может, и так, мнучка! Что чрево, что червь – одно и то же.
 Бабушка тогда выпекала «Жаворонков» (печенье такое, в виде птички) и велела мне позвать всех подружек. Затем она раздала нам тёплое сдобное печенье и сказала задорно:
 - А ну-ка, полезайте на крышу весну кликать!
Взобравшись по лестнице на крышу конюшни, мы робко ступали по толстому слою мокрой соломы.
- Как я учила? – требовательно спрашивает бабушка.
Тут я, чувствуя ответственность за полученные от неё наущения, поднимаю печеньице к верху и кричу:
 Жаворонок, прилети,
Красну вёсну принеси –
Нам зима надоела,
Весь хлебушек поела.
 Мои подруженьки сначала прыснули от смеха, а потом начали повторять за мной эту закличку. До того мы разгорланились, что подняли всех окружных собак. Раскрошив мягкое сыпучее печенье, стали забрасывать его в огород. Жаворонков нигде не было видно, а вот вертлявые сороки, грозя нам хвостом, подбирали с почерневшего снега крошки. Увидев такую несправедливость, мы слезли с крыши конюшни и побежали всей гурьбой к нам в дом, чтобы рассказать обо всём бабушке, а заодно выспросить, когда же, наконец, мы увидим жаворонков. А бабушка пригласила нас пить чай. Над чашечками струился лёгкий парок, а на тарелочках красовались румянобрюхие птички.
 Через несколько дней, когда мы дружной гурьбой возвращались из школы, вдруг услышали какой-то звук, переливистый, как журчание ручейка, тонкий, как звук свирели.
 - Вы слышите, девочки? Это жаворонки! – восклицаю я радостно.
 - Миловидные хохлатые птички облепили тополь палисадника и напевали свою весеннюю песенку, немножко грустную, но полную надежды на тепло и счастье.
 - Это они на своих маленьких крылышках принесли нам весну, - мечтательно сказала моя лучшая подруга Наташка, задрав к верху своё законопаченное личико.
 - Ага, только сороки слопали всё печенье, - посетовала всегда скептически настроенная Любаша, недовольно оттопырив свои пухлые губы.
 - Может, такие птички вовсе и не едят печенье, - предположила я.
- А что же они, по-твоему, едят? – не унималась девчушка.
И мы всей гурьбой повалили к нашему дому – расспрашивать бабушку…
  Солнце, исполнив свою миссию, спокойно опускалось за горизонт. Усталые вздохи земли и звук замедляющейся с каждой минутой капели сопровождали его весеннее шествие. Скоро ярило утянет за собой последние лучики, оставив над горизонтом розоватые расплывчатые полоски, и они растворятся в вечерней небесной чаше, как растворяется малиновое варенье в чашечке чая. Чай вкуса радости жизни будет испит нами, а Вселенной будут испиты последние минуты уходящего земного дня. Ростками наклюнутся звёзды, которые сначала будут бледными и слабыми, но позже космический объектив покажет их яркими и полнокровными. Тогда засияет вечность. Земные пленницы-птицы, повязанные невидимыми цепями, полетят за горизонт – это мои тревоги и переживания. Лишь одну птицу своей души я держу около себя и не отпускаю ни на шаг, ни на миг, слежу за её глубоким неровным дыханием, врачую всеми известными мне средствами, кормлю её с руки, и сама пою ей свои лучшие песни. Зачем мне лишний раз говорить, что это за птица? Никто не заставит меня поверить, что она спасёт мир. Как много эгоизма в этой известной фразе о спасении мира! Я вижу и слышу, и чувствую в них жертву.  Я не хочу, чтобы моя птица спасала меня, я сама со всех ног побегу к ней на помощь, как только услышу первые вздохи её страдания. «Львицушка! Остаёшься за хозяйку!» - как всегда скажу своей кошке и забуду в двери ключи.
 Как часто во сне я падаю с большой высоты, но, когда приближаюсь к земле, не разбиваюсь, и, встав на ноги,  ощущаю себя счастливой, не оттого,  что я спасена, а оттого, что не могу умереть.
 Моя милая птица просит любить животных, и я люблю их. Вот и сейчас сижу в кресле, а они, оставив кошачье-собачьи дела, тыкаются мокрыми носиками в мои руки и коленки, разделяя со мной последние минуты уходящего в вечность дня.
- Правда, Гелиос?..