Танк варяг

               
                Т А Н К    «В А Р Я Г»


         1
 
Деревня Крутой Лог в пятьдесят четыре двора, во вторую военную зиму, стала походить на затерянный в тайге хутор, хотя расположена на Южном Урале и всего в пяти верстах от  большого села с семилетней школой и колхозным правлением, где имелся телефон и почта. Дома шли параллельно к речке, уткнувшись огородами к берегу, а с другой стороны шла вторая короткая улица всего в три дома, за которыми на возвышенности начинался густой лес. Речка не очень широкая, но с хорошей глубиной покрылась льдом и больше походила на узкую ленту, длинного заснеженного, поля. За речкой, на другом берегу так же начинался лес, но не сплошь сосновый, а смешанный , с редкими березами и осиной, которые вытянулись ввысь, крепко облепленные вековыми соснами, создавая осенью особый пестрый колорит. Теперь обиталище селян напоминал с высоты птичьего полета тарелку внутри другой более глубокой и широкой посудины – круглая поляна, где стояла деревня, оставалась внизу, а за короткой улицей и  за речкой начиналась возвышенность, покрытая густым лесом. Симметрию картины портили только сама речка и дорога между домами, которая шла со  стороны леса и за деревней превращалась в еле заметную колею, чтобы за первыми же деревьями превратиться в тропинку.
     Лес, где раньше было весело от голосов ягодников, грибников или лыжников, в зимнее время, теперь опустел и в эти зимы сделался каким-то суровым, даже казалось, что ночь в деревню опускается именно оттуда. Эта видимость укрепилось ещё тем, что в последнее время вместе с ночной темнотой повадились волки, что стало опасно выходить по ночам из дому.  Жильцы стали укреплять крыши своих амбаров, поскольку в двух хозяйствах волки утащили овец. Низкие строения, почти врытые землю, опасно было оставлять крытыми камышом с ивовыми прутьями. В них было достаточно тепло, но волки, почуяв запах, научились запрыгивать  и разрывать такую крышу. Было понятно, что повадился не одинокий волк, а целая стая, поскольку собаки перестали огрызаться и лаять, предпочитая спрятаться в конуре или вообще залезть под крыльцо. Два волкодава, один у Миловановых, а второй - у Гоши- молчуна, тоже перестали рвать цепи, а волкам и подавно не хотелось ввязываться в драку. Они предпочитали работать в тишине, пока спят люди.  Терпенье кончилось, когда стали пропадать небольшие собачки. Они,  раньше такие звонкие,   не успевали залаять, а кроме того ходили слухи, что в соседних деревнях были случаи нападения на детей. Было решено, устроить общими усилиями облаву.
     Оставшиеся в деревнях старики и парни, у которых наступал призывной возраст, собрались в правлении колхоза, куда был приглашен и Кузеванов Степан, из выселок, вернувшийся с войны без одной ноги. Он до войны был лесничим и одновременно занимался охотой, считаясь помощником главного охотоведа. О повадках волков он знал, пожалуй, больше всех, а потому, рассмотрев собравшийся для облавы сброд, засмеялся от всей души, чем обидел многих стариков, которые в своё время тоже похаживали на волков. Однако инвалид нынешней войны был еще молод, даже знал приблизительную численность волков в районе, так как раньше  составлял об этом сводки в районное охотхозяйство. В облавах на волков он участвовал дважды, но, однако, тоже не представлял, как можно устраивать многодневную облаву с той толпой, которая осталась в деревнях среди мужского населения. К тому же выяснилось, что у жильцов деревень мало осталось  пороху и дроби.
     - Нет, мужики, - начал Степан, вдоволь насмеявшись, - волки очень хитрые звери и с такой силой и количеством в зимнее время нам их не уничтожить. Думаю,  нам следует устроить не облаву, а хорошую засаду  возле Крутого Лога. Они уже дважды побывали там, неплохо нажились и ушли непугаными.  Нет сомнения, что заявятся снова, возможно уже этой ночью. Сейчас же нужно отправить парней на лыжах, проведать их тропу и наметить место встречи. Нарисуете , ребята, такой рисунок, чтобы была видна и деревня и тропа. И, пожалуйста, старайтесь не топтать там снег. Наследите много, а, значит, оставите запах, который волки будут чуять и на второй день. Переходите перпендикулярно, а не рядом с их тропой. Остановились, отметили для себя, и пошли дальше. Напугаете – пойдут наши волки  по новому маршруту.  Всё встретимся через два часа и запасайтесь патронами. Поместимся в двух крайних домах обеих улиц, поближе к лесу, свет не включаем. Нужно, кроме того, человека три-четыре с ружьями посреди деревни за первой улицей на случай, если после выстрелов волки прорвутся и надумают уйти через речку.  Я не могу сказать, что мы убьем этих волков. Нет такой уверенности, что убьем хотя бы одного, но с такого расстояния хотя бы раним – в это верю. Ещё я верю, что после этого они больше в деревне не появятся.  Не надо думать, что наш лес кишит волками. Нет такого, точно знаю. И не было. До войны был только один выводок за Семеновским болотом. Поэтому у нас, в случае появления волков, одна задача – подпустить близко и пулять по ним,  не жалея патронов. Особо целиться в темноте не получится, а залпом нанесем хороший урон.  Больше мы их не увидим.
     Так оно и случилось, хотя первая ночь прошла в напрасном ожидании. На вторую ночь, уже под утро первыми приближение волков почуяли собаки, которые стали прятаться и жаться к ногам ожидающих людей, передавая мелкую дрожь.  Силуэты волков шли медленно со стороны леса, останавливаясь и принюхиваясь. Очертания их становилось всё явственней. И первый выстрел прозвучал, когда подошли почти вплотную к деревне и остановились. Учетчик из колхозной усадьбы дед Антон выстрелил первым, подумав, что волки учуяли людей и собираются повернуть обратно. Остальные мужчины выбежали и тут же, припав на одно колено, открыли ураганный огонь. Двенадцать выстрелов из шести двустволок прозвучали канонадой , и было видно, что стрельба достигает цели. Один из волков покатился кубарем, но соскочил на передние лапы, пытаясь унести свой зад, который не слушался и тащился по снегу из-за перебитого хребта, а еще один из более молодых упал,  уткнувшись в снег, и остался лежать без признаков жизни. Еще четыре волка  кинулись в сторону леса, оставляя следы крови на снегу. Преследовать их ночью не имело смысла. Во всей разбуженной деревне  стоял лай уже осмелевших в присутствии людей собак, а жильцы стали выходить на улицу. Степан был более чем доволен и успокаивал людей.
     - На волков такой охоты отродясь не было, и быть не могло. Я даже не ожидал такой неосторожности с их стороны. Видать, в наше время голод  не тетка и для хищников. Больше они сюда не полезут, будьте уверены.
     Подошли и остальные охотники, кто ожидал на другой улице.
     - Зря просидели, значит…  А вы тут без нас неплохо поработали…
В голосе говорившего прозвучала нотка недовольства, что их посадили на такие места, куда волк даже и не думал бежать.
     - А ты что хотел? – говорил он, опираясь на костыль, - На охоте, брат, всегда так и бывает. Люди ставятся по номерам по всем места, куда может выйти зверь, а выйдет он только в одном месте. Тут уж кому повезет.
     Сережа Уваров вернулся домой тоже не очень довольный тем, что с отцовской двустволкой просидел зря возле речки, слышал, как стреляют дуплетом в конце второй улицы, у леса, а он ничего поделать уже не может. Бежать было бесполезно, да и номер свой покидать нельзя. Так распорядился дядя Степан. Ему самому и стрелять-то поди неудобно с одной ногой, а он все равно вторую ночь дежурил со всеми, имея редкое ружье фирмы «Зауэр» . Такое же ружье, как помнил Сережа, имелось и у Гоши-молчуна, который жил возле леса и кормился охотой, уходя из дома на несколько дней. С людьми дядя Гоша разговаривал мало и привык хозяйничать один у себя во дворе или пропадал в лесу. Он последним вступил в колхоз и об этом все знали, но отстали, хотя шла молва, что браконьерничает и без мяса не сидит. Отец говорил Сереже, что Гоша-молчун исправно сдает в заготконтору мясо и шкуры, убитых им зверей и не стоит доверять слухам.
     Сам Сережа гордился отцовским ружьем «ТОЗ-Б» , которое било кучно и никогда не подводило. Зверья в лесу хватало всем, и семья Уваровых тоже имела возможность питаться время от времени мясом замороженных и засоленных матерью  уток. Но охотников в деревне было не так уж много. Двое его сверстников  Вася с Егором, кто были с ним в номере возле речки, имели распространенные в районе одностволки «ИЖ-5», просили дать его пострелять из двустволки, но Сережа не мог им уступить. Пороху и дроби дома так же оставалось мало, скоро его очередь идти воевать. А вдруг снова волки? Матери нужно оставить хоть какое-то количество боеприпасов. Мало ли…
     Вернулся, когда еще не светало, а потому завалился спать, не попив чаю. Мать убрала ружье сама, как она делала при отце и брате. Брат Михаил старше Сережи на три года и воевал тоже второй год. Редко, но приходили от них письма, которые хранятся за зеркалом, завернутые в расшитое полотенце. Мысли о том, что весной мама остается одна, не давали покоя, уснуть не получалось. Жалко её. Особенно становилось тягостно, когда на санях приезжал почтальон. Мать трепетала вся, рвалась на улицу и в то же время боялась новостей. Она металась по дому, несколько раз походила к окну, но почти шатаясь, выходила на улицу, держась за дужку кровати и вешалку, будто плохо слушались ноги,  ужасно боялась  даже произносить само слово «похоронка». Сережа знал, что женщины, работая на лесопильне, давно повторяют над отправляемыми готовыми брусьями «пусть они послужат твердыми стенами землянок солдатских, лишь бы не шли на гробы».  Однако дед Митяй, развозящий почту, имел привычку объехать сперва те дома, которых беда продолжала обходить стороной. Бабы боялись оказаться последними, куда он заворачивал. Такое происходило не всегда, но уже было немало случаев, когда из тех домов доносился страшный крик одинокой женщины, куда спешили все другие, чтобы пореветь вместе. «Слава Богу, - как мама, повторял и Сережа, засыпая под утро, - отец с Мишей живы, и продолжают бить фашистов. А может мы и встретимся там на фронте, вот бы было здорово».   

2.
     Сережа Уваров в свои шестнадцать лет отправился из своей деревни в  Челябинск для поступления в ремесленное училище, но с началом войны, по призыву комсомола проходил учебу непосредственно в условиях производства в тракторном заводе. Рабочих рук не хватало, и больше половины работников составляли женщины и молодые люди от пятнадцати до семнадцати лет. Завод разрастался, как на дрожжах в связи с эвакуацией новых производственных единиц. Вместе с оборудованием, станками прибывали, в основной массе, специалисты, которым предстояло вместе с уральцами оборудовать новые цеха и заниматься пуско-наладочными работами. Рабочие этих заводов так же были на фронтах и на Урал ехали женщины и дети. После прибытия Ленинградского Кировского завода, тракторный стали называть Кировским заводом, хотя кроме этого влились Харьковские дизельмоторный и станкостроительные заводы, московские заводы «Динамо» и «Красный пролетарий».  Вся эта огромная единица за короткий срок стала настоящей кузницей танкостроения. Комсомольская бригада, куда был принят Сережа, выполняла план на 150 процентов, и было тяжело привыкнуть к такому темпу.
     Однако молодость брала вверх, он быстро втянулся, что редкие пусть дни,  удавалось выходить в город. Именно в один из таких дней ему повстречалась изумительная девушка Люба, Он просто не мог пройти мимо, и решил заговорить. Откуда только бралась такая прыть у деревенского паренька, сам потом удивлялся. Видать судьба. Она была одета в короткий плащ, а на голове  вишневый берет.
     - Здравствуйте, девушка. Так редко удается найти свободное время, а тут такие девушки ходят, аж поговорить захотелось. Меня Сережей зовут.
     - Я Люба, - ответила она, - а разве на работе вообще девушек нет?
     - Есть девушки, но они все в робах и чумазые, - смеялся он, - а чтобы поговорить, чтобы  понятно было, орать приходится.   
     Тут Люба засмеялась так поразительно простым смехом, будто они встречаются не в первый раз. Сделалось уютно, в почти незнакомом городе, что он даже испытал уверенность. Почувствовал вдруг, что он и есть самый настоящий горожанин и рабочий класс на передовом производстве дизельного.
     -  Кавалер ты, видать, хороший Сережа, - перешла она на ТЫ, продолжая смеяться - но видел бы ты меня на рабочем месте! 
     Пошел провожать дальше по улице, часто обворачиваясь к ней, чтобы запомнить это милое лицо. Когда еще раз сможет увидеть?
     Люба стала спокойной и усталым голосом поведала о себе. Они с матерью эвакуированы из-под Харькова, отец воюет,  и давно от него нет писем. Работают с матерью обе в 541-м заводе, расположенном в здании бывшего Уральского института индустриального земледелия. По другому, называли патронным заводом.
     - Я ужасно чумазая на работе, Сережа, - продолжала Люба, уже совсем без смеха, - занимаюсь упаковкой патронов. Приходится иметь дело просмоленной бумагой и промасленными коробками, куда входят по 350 штук патронов. Я их пакую туда, а после приходится носить на второй этаж. Они очень тяжелые, а носить приходится по многу раз за смену. Теперь вот попривыкла, что начинаю ходить в госпиталь, в свободное время. Прошла до этого курсы санитарок, думала, уйду - на фронт. Теперь уже не отпустят. А у тебя с этим как дела обстоят? На фронт ведь тоже, наверное, просился?
     - Само собой, Люба. Я на воинском учете и мне будет легче. Уже был в райкоме комсомола, просился. Обещают перед исполнением восемнадцати лет отправить на курсы танкистов. Говорят «будешь воевать, товарищ комсомолец, на танке с двигателем, который сам собирал». Немного уже осталось. Из деревни я, Крутого Лога, где с мамой живем, а отец с братом на фронте с самого начала.
     Помолчали долго, посматривая, время от времени, друг на друга. Ни ему, ни ей  не хотелось, чтобы кончалась эта прогулка. Как обозначить это внезапно возникшее чувство не знали оба, но подошло время прощаться.
     - Вот и наш завод, - сказала Люба, показывая на здание из красного кирпича, а там вон мама моя работает. Там тоже, говорят, институт был, но педагогический.  Живем в бывшем общежитии, ходить недалеко.
     - А когда мы еще встретимся, Люба? – спросил он, беря её ладонь в свою, - Я бы хотел с тобой еще встретиться. Ты хорошая девушка.
     - Вон в том здании, на первом этаже сидит вахтерша тетя Галя, которая всех почти знает в лицо. Я у нее буду оставлять для тебя записки, когда смогу быть свободна. Ты тоже оставляй у нее записки. Там гнездышки для ключей, куда она будет класть переписку. Письма тоже туда кладут. Для каждой комнаты своя ниша, видимо, так было заведено до войны у студентов. Запомни – наша комната под номером семьдесят три. Запомнил?
     - Запомнил, - ответил ей Сережа, все еще не отпуская ее ладонь.
Как ему хотелось обнять девушку и долго не отпускать, но боялся, что не поймет она и подумает, что он такой со всеми и готов обниматься в первый же день их встречи. 
     Он стоял и смотрел, как она шла в сторону общежития, худенькая девчонка из патронного завода, которая после тяжелой рабочей смены находит время помогать работникам госпиталя. Люба, как почувствовала, остановилась и обернулась. Этого оказалось достаточно, чтобы обоим ринуться друг другу навстречу. Нет. Они не бежали, но чувствовал, Сережа, что идет очень быстро, даже было немного неудобно перед возможными очевидцами. Однако же и она шла не медленно, а неслась, улыбаясь и, почему то, со слезами на глазах. И это случилось. Он обнял её. Молчали оба и тут же отстранились, восхищаясь своей смелостью, счастливые.
     - Ну иди уже, - проговорила она с улыбкой, повернулась и побежала обратно.
   

      Вызвали Сергея в райком комсомола через месяц с небольшим и объявили, что  очень скоро начнется очередной набор в ускоренные курсы Танкового  училища. У него в запасе оставалось не более двух недель. В связи с этим на заводе дали недельный отпуск. Все уже знали, что танкисты уходили на фронт прямо с училища и часто одним эшелоном вместе с боевыми машинами. Помимо техники, война требовала человеческие  свежие силы и она пополнялась безостановочно, а на место Сергея в родной танкострой приходили совсем еще юные подростки, чтобы обеспечить фронт новыми танками Т-34 и ИС. Они так же трудились в поте лица в две смены, чтобы подрасти в цехах, а потом заменить павших братьев  на полях битвы.    
     Новая встреча с Любой происходила такая ускоренная, как и юность военная, ибо ей нужно было на работу.
     - Была бы женой твоей, дали бы день на прощанье, - не скрывая, говорила она.
Так уж получилось, что они не могли говорить о женитьбе, во вторую же свою встречу, но неосознанно твердили об этом оба, будто давно было оговорено.
     - Будешь ты моей женой. Обязательно будешь, Любонька.  Вот только раздавлю траками последнего фашиста и вернусь с Победой.
     Первые поцелуи совсем юных, но рано повзрослевших ребят, были неопытными, скорыми, но сладкими. Люба клялась, что дождется его обязательно и первым делом поведет к матери с отцом, если он вернется к тому времени. Он обязательно понравится матери. Мама будет рада их счастью.
Провожать до вокзала ей так же не удалось.


3.

     Мать охнула, от сообщения сына и присела прямо на кровать, возле которой стояла, хотя заранее знала, что заберут и его. Война, будь она трижды проклята, как ненавистный сорняк, растет на крови и обильно поливается женскими слезами. Она выдюжет и одна, лишь бы остались живы её мужчины. Часто крестила, проходя мимо спящего сына. Подкормить бы его, как следует напоследок, худой такой стал у себя на заводе. Помоги нам, Господи, быстрее одолеть этого супостата. Мужики наши всегда были крепкими и в обиду страну свою  не дадут, Дай им Бог здоровья и силу.
После охоты на волков, участником которой случайно стал Сережа, оставались еще два дня отпуска.
     С Сергеем все сельчане стали разговаривать, как со взрослым человеком, отчего ему бывало неудобно. Все знали, что парень уходит воевать, как танкист Советской Армии и будет бить врага. Женщины почему-то все вдруг решили, что он может встретить на войне их мужей, братьев и сыновей.
     - Вы знаете, сколько там одних фронтов наберется, не говоря уже об армиях, дивизиях, корпусах, - отвечал Сергей, но после, подумав, делал вид, что допускает возможность таких встреч. – Не волнуйся, тетя Варвара, я обязательно все обскажу вашему мужу, как вы тут живете и ждете писем.
     Еще ему завидовали подростки, а среди женщин шла молва, что он, как танкист, будет неуязвим, поскольку будет всегда защищен броней. «Мой-то вот в пехоте служит, а пуля – не меч, тут щитом не прикроешься»,  «Да ладно тебе, Степанида. На земле есть окопы, где можно зарыться, а мой в самолете с пулеметом, и куда же ему бедному скрыться, если подобьют. Какой этот ирод придумал воевать в воздухе, чтобы захватывать  земли».   
     Приходила к Уваровым и тетя Марианна, жена Гоши-молчуна, которая при муже редко выходила к людям. Принесла засаленную тушу дикой утки.
     - Возьми Катерина, сваришь на дорогу, хоть поедят солдатики. Мой пишет, что туго у них с питанием. Бывает, что разбомбят кухню на колесах или она у них вообще отстает на несколько дней. Сухари грызут.
     - Что ты, Марианна, - отвечала мать, - Сережа ведь не сразу на войну уходит, его сначала выучат на танкиста, а уж потом отправят.

     До вокзала Сергея повез почтальон дядя Митяй, и его кошевку устлали соломой, будто везли барина какого. День был солнечным и хорошим хотя бы тем, что похоронок не было.
     - До свидания мама, - первый раз за эти дни захотелось заплакать, - может ещё отпустят после курсов, чтобы попрощаться, а в город не надо ездить. Встречу нам не дадут, это же не пионерлагерь.

     Челябинское танковое училище называли еще танко-техническим и Сергею за три месяца предстояло стать механиком-водителем боевой машины. Такие ускоренные курсы требовало время. Жесткий график учебных занятий изматывал, казалось, больше чем на заводе. Кормили их сносно, но и гоняли целыми днями. Между учебным вождением, ремонтом траков и устранением легких поломок двигателя, обязательно заставляли ходить строем, слушать политзанятия и даже изучать некоторым приемам ближнего боя. Только здесь, командиры не скрывали, что танк, по сути, наступательное оружие, пехота в бою сильно отстает или её вообще может не быть, а потому в случае возгорания ждать помощи не приходится. Много танкистов заживо сгорают внутри боевой машины, а кто успел выскочить, зачастую становятся мишенью для  осколочных снарядов вражеских танков, их пулеметов или траков.
     «Вот вам и воевать все время под защитой брони, - вспоминал Сергей разговоры деревенских женщин. –  Война есть война, там убить могут бойцов всех рядов войск. Как уж повезет».

     В конце июня 1943 года, Сережа начал военную службу в составе 96-й танковой бригады имени Челябинского комсомола. Вся 6-я гвардейская армия, куда входила бригада, готовилась  к обороне Курского выступа, куда нацелился враг, накапливая резервы. Со стороны Орла и с южной стороны, где находился Белгород фашисты решили начинать одновременные удары, чтобы окружить и уничтожить советские войска, обороняющие выступ.  Вообще-то эта была стратегическая операция фашистов, о которой нашим командирам было известно ещё до её начала, но на этот раз главным командованием было решено дать невиданной силы оборонительный бой. С обеих сторон было сосредоточено столько бронетехники, что проигравший сильно поплатится наступательным вооружением.  Генеральный штаб и лично нарком обороны следили за ходом этого сражения. 
Фашисты сосредоточили большое количество тяжелых танков «тигр», но это уже не было секретом для командования. Фашисты и сами не особо скрывали передвижения своих частей и танковых колон. Все равно, как они понимали, большевики не успеют перебросить новые силы из других фронтов. Готовился открытый бой, лицом к лицу, и враг не сомневался, что прорвет нашу оборону. Небольшое затишье «перед бурей», бойцы танкового батальона использовали для углубления укрытий, во многих местах танки врывали в землю, маскировали, а политруки старались часто бывать среди молодых комсомольцев, подбадривая их.  «Не такая уж  заговоренная штука эти «тигры», так же горят, но старайтесь бить под самую башню или по броне , когда подставляют бок». 
Артиллерийская подготовка немцев началась утром 5 июля. Для молодых комсомольцев это было впервые, но старшие товарищи относились спокойно, зная заранее, что такие крупные наступления без нее не начинаются, подбадривали их.
- Не нужно ждать, что сейчас же, после окончания артподготовки кинемся танки на танков. Сначала их потреплет наша артиллерия, хотя нужно быть готовым. Наше дело – оборонять шоссе и железную дорогу Белгород-Курск и мы не одни.
Действительно бои шли далеко впереди, где усердно работала наша 16-я артиллерийская дивизия прорыва, сформированная в Челябинске и 232-й минометный полк. Во второй половине дня на танки, охраняющие железную дорогу, где находился Сергей, пошла первая волна наступления фрицев. Далеко впереди показались «тигры» с самоходками «фердинанд», но приближались быстро и вот уже они на расстоянии выстрела. Для устрашения целой армадой, немцы поставили за ними средние и легкие танки. Командир танка старший лейтенант Валиуллин успевал командовать больше для Сергея, уткнувшись в смотровую щель: «Не подставляйся», «Держи чуть правее».
- В середку двух правых, Сергей! – кричал Валиуллин по переговорному устройству ТПУ-3, - Один из них наш!
Сергей видел, как ближние два «тигра» ползут на расстоянии около пятисот метров друг от друга. Они шли с правой стороны панорамы, а слева танки врага шли густо. Он понял мысль командира и знал по учебе такой прием атаки, а потому взял чуть вправо и на всей скорости вклинился между этими танками противника. Только один из вражеских танков успел выстрелить в них и промахнулся.   Танк Сергея уже был между ними и на таком расстоянии убойного выстрела, что Валиуллин с башенным Зыковым никак не могли промахнуться, и никакая боковая броня «тигра» не может выдержать. Зыков мог водить пушкой горизонтально и стрелять как вправо, так и влево, а немцы поняли, что лишены возможности вообще стрелять ибо  советский танк между ними, можно подбить своего.
Сергей чувствовал, что танк часто вздрагивает от выстрелов и , наконец прозвучал по ТПУ голос командира:   
- Молодец,  Уваров! Правильно понял меня! Первый бой, первый танк и сразу «тигр»!
- Горит, товарищ командир?
- Горит, сучье вымя! Ещё как горит!
 Экипаж действовал слаженно, но уже дважды снаряды угодили в их броню. Похоже, что танк большие повреждения не получил, а потому двигался вперед.  Теперь уже не было времени, чтобы думать, к тому же танк подкинуло от нового попадания вражеского снаряда.  Только вперед и без остановки. Командир молчит, значит, всё нормально. Впереди никого не видно.
- Командир!  Командир!
Ответа не последовало. Внутри дымно и жарко, подняться наверх нет никакой возможности.
- Башенный! Зыков! 
Ответ не последовал.
Не было никаких сомнений, что последнее попадание  в низ башни пробило броню,  и командир с башенным убиты. Хорошо, что каким-то чудом не сорвало башню, и не взорвался боекомплект.
Получилось так, что командир с башенным были убиты еще раньше, при предпоследнем попадании.  Они не слышали приказ по рации об отходе на старые позиции. Фашисты прорвали оборону в двух местах и бойцы дивизии, чтобы не быть окруженными, отошли в сторону станции Прохоровка. Только экипаж их танка, без того идущего в авангарде, с двумя членами, находящимися внизу, проехал добрую милю в тыл к наступающим немцам. Это стало понятно только тогда, когда повредили трак, и гусеница сползла на землю. Танк застыл. Стрелок-радист, одногодок Сергея,  Юра Колмыков, сидящий справа от механика, высунулся в люк  со словами «Вот, что значит, без командира наступать» и упал обратно во внутрь с прострелянной головой.
Только теперь до Сергея дошло, в каком положении он остался. «Как же это могло случиться? Почему один наш танк оказался в окружении врагов без командира и возможности отстреливаться из пушки?». Он не мог знать, что по рации звучал приказ Первого вернуться на прежние позиции. Приказ не слышал и командир Валиуллин. Он и без приказа мог догадаться и оценить обстановку, имея возможность наблюдать более панорамно, чем остальные члены экипажа.  Значит командир и башенный убиты раньше, а потому не могли потребовать у своего механика-водителя развернуть машину и догнать остальных. Они бы сейчас были среди своих, как победители, подбившие первого своего «тигра». Сергей вспомнил веселое  лицо стрелка-радиста Юры Колмыкова, который смотрел на механика и улыбаясь во вест рот, показывал палец - «Счет открыт!». Теперь он лежал, справа от него, с прострелянной головой, и молчал. Молчали наверху и башенный с командиром. Нужно как-то спастись, убежать, оставив убитых товарищей внутри танка, но вряд ли фашисты оставят его в покое до наступления темноты. В светлое время сунуться в люк – значит подставить голову, как и Юра.
В подтверждении его догадок, фашисты стали стучать по броне, смеяться и кричать. «Рус, сдавайся! Москва капут!». Ишь, куда загнули!  Фигу вам, а не Москву! Ваша участь уже решена и убийство оставшегося в единственном числе танкиста Сергея Уварова, не смогут изменить ход войны.  Вы уже отброшены от столицы нашей. Теперь наша очередь брать Берлин!
Однако этот пыл патриотизма быстро заменило другое чувство. Видно было, что фашисты отходят от танка и голоса их становятся тише. Видать, не хотят тратить время и теперь подожгут танк выстрелом орудия или заминируют и подорвут. Времени пожить дольше совсем не остается. Мама, мамочка моя! Извини меня, что не сберег себя, и дед Митяй завернет к нашему дому в последнюю очередь. Ты уж держись мамочка! Вспомнились отец с братом Мишей. Отомстите за меня, родные мои. А брат, как выяснилось, учился в институте, где теперь расположен патронный завод. Там работает Люба. Любушка, Любаша моя!
Погибаю, родные мои! Теперь в живым можно остаться, лишь выходя из танка с поднятыми руками. Нет! Не дождетесь, гады! Сволочи фашистские!

« Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-а-ает»

Пел Сережа громко, не замечая, как текут слезы. Рука держала гранату , и с песней умирать действительно казалось легче, но не хотели отпускать мысли о родных, о деревни Крутой Лог. Он  больше уже никогда их не увидит.  Сергей посмотрел последний раз сквозь прорезь и видел, как фашистский «тигр» обходит его справа, чтобы бить по броне именно на то место, чуть дальше от того места, где сидит он. Не хочется, ох как не хочется, чтобы они праздновали над ним победу. Нужно взорвать себя раньше их выстрела. Пусть видят, как умирают комсомольцы! Я сгорю, не вами подбитый! Не будет у вас и такой радости – расстрелять уже подбитый советский танк, как утку-подранка.

Он выдернул чеку гранаты, но пальцы не хотели слушаться и почти посинели, сжимая предохранитель.

  Не думали, братцы, мы с вами вчера,
Что нынче умрем под волна-а-ами!

Сергей больше кричал слова песни, чем пел. Слезы его перестали бежать, а может еще продолжали литься. Он это не замечал.  Лишь бы не смалодушничать, а быть твердым, как Матросов
Вот фашистский танк остановился на таком расстоянии, что достаточно будет одного снаряда. Вот-вот выстрелит… И уже водит стволом… Надо успеть до выстрела. Меня не немцы подожгут! Не доставлю им такой радости!  Надо успеть!
Мама! Мамочка, родная моя!   М-а-а-а-м-а!
Пальцы разжались до выстрела «тигра». Это он успел понять в последний миг своей жизни, а потому разлетелся от взрыва собственного боекомплекта с улыбкой. Боли никакой не было…