Всегдашний знак русского человека

Часто я спрашиваю самого себя, стали ли наши люди более жестокосердными, чем были ранее? Исчезла ли присущая русскому человеку доброта, которая исходила от него просто так – без корысти и всякой задней мысли?

Я остерегался отвечать на этот вопрос утвердительно, потому что меня мучили сомнения: слишком серьезные произошли в стране социальные сдвиги, чтобы не повлиять на естественное состояние русского характера, основанного на доброте и поразительной сострадательности, которую, быть может, не отметишь у другого народа.

Мало-помалу стало возрождаться  в моем сознании понимание: нет, русский человек остается быть русским, ибо он не утратил присущих ему качеств – доброты и отзывчивости ко всему живому на земле. Как это ни покажется для некоторых  моим преувеличением, но способствовал моему пониманию, что наши люди не утратили сердечной щедрости, доброты, чуткости, отзывчивости, мой пес Жорка. Мне могут возразить: «К животным они, может, и добры. А к человеку?»

Тут всякое может быть. Но преимущество за теми, кто обнаруживает в себе наличие чуткости, бескорыстной любви ко всему, что есть  живое на свете.  Свинцово-холодному человеку, пораженному потребительской моралью,  эти чувства едва ли в помощь. Они ему вредят в предприимчивых делах… 

Доброе, душевное восприятие жизни, всего, что окружает нас, – редкий дар, который дан русскому человеку свыше. И этот дар дан большинству. Он, этот дар, всегдашний знак русских людей. И если  он не будет утерян  в этот не простой отрезок жизни страны, то русскому человеку уготована долгая, вечная жизнь на планете по имени Земля.
  Обнаружить душевную чуткость у незнакомых людей я мог не однажды.  Иногда помощником в моих «открытиях» выступал мой нынешний четвероногий друг  Жора. Это пес породы «грифон». Будучи добрейшим по созданию существом, он  терпеливо «выгуливает» меня или по дорожке к городскому дендрарию, или по «Аллее семьи».
Как-то «проглянул день как будто поневоле» - солнечный, легкий. Было жаль (да и стыдно) просиживать короткое светлое время дня в городской комнате. Виляя хвостиком, оживлялся  Жорка: он знал, что его желание совпадает с моим.    С укоризной наблюдая за моими манипуляциями у компьютерной клавиатуры, Жорка скулил и звал меня погулять, держа в зубах рулетку с ошейником. Он готов был обротать в ошейник и  меня, если бы мог.

…Жорка несся на поводке впереди меня, легко, как кошка, семеня лохматыми лапками. Он поднимал голову на всех, кто ни проходил мимо, осматривая с собачьим любопытством каждого встречного. Смешная его мордочка с маленькими глазками-пуговичками, со сбитой шерсткой и бородкой, как у домовенка, заставляла улыбаться даже тех, кто не был расположен в эту минуту к улыбке. Жизненные невзгоды, озабоченности как будто исчезали с лиц прохожих навеки, и они шли далее с непогасшей доброй улыбкой, почти счастливые от внезапной встречи с четвероногим чудом.

На моих глазах рождалось чудо воскрешения того, что мы называем добром. Оно едва тлело, покрытое серой золой  обыденности, непростой и иногда мрачной.  Стоит только мельком заприметить ему, русскому человеку, нечто живительно-чудное, как в его душе  вспыхивают сначала теплым огоньком, а потом и пламенем и  теплота,  и доброта, и сострадательность.   Все то, что  таилось до поры до времени глубоко под сердцем и что ждало своего часа, являлось вдруг разом.
Это доказано и всей предшествующей жизнью русского человека.

 И, что особенно важно, нынешними его чистыми, совестливыми поступками, когда широкая его натура  неожиданно явлена им в помощи  братьям своим в Новороссии.