Все будет хорошо

Сотня или тысяча лет прошло с тех пор, как мы сидим здесь? Часы лгут, стрелки почти не сдвинулись. Из всего многообразия времени, прошло только две минуты. Кроткие, маленькие и почти незаметные. Это шутка, Вселенная?
Когда-то, ребенком, я видела Марс и Луну. Так, будто могла протянуть руку, отломить от них кусочек и положить в рот. Они ведь похожи на печенье.
Ни ты, ни я не разбираемся в том, как настраивать телескоп. И неба не видно, все заволокло тучами. Мы лежим посреди поля, в снегу. Озябли, промокли, и никто не улыбается. Потому что это больно, когда не видно звезд.
Снятая шапка превращается в магический атрибут, когда ты вскакиваешь, и начинаешь прыгать и кричать, разрывая горло. Непонятные слова, не на нашем языке. Даже спорить не буду, что ты только сейчас их придумала. На куртке разводы от слез, сколько мы уже с тобой вот так не плакали?
Лучше не вспоминать никогда, лучше бы все стерлось из памяти. Как мимолетные сны, чтобы только осадок остался, без него никуда.
Мы так и живем. В разных концах города, с разными мыслями и людьми. У тебя кот, у меня – рыбки. Но как же спокойно, когда наши миры сталкиваются. Будто мы никогда не расстаемся, будто между нами всегда неприлично маленькое расстояние, будто мы – сиамские близнецы, дышащие одними легкими, одной болью. Ты слишком шумно всхлипываешь: что-то рвется из твоей груди, большое и тяжелое, такое, что ты не можешь одна. Поэтому когда-то мы разделили это на двоих. Подумать только, если бы ничего не случилось, мы бы встретились и плакали от счастья, а не от горя. Мы бы, вообще, встретились?
Снег такой мягкий. Почти как тогда, когда нам казалось, что мы выпали из реальности и бредим. Бесконечно просили ущипнуть друг друга, боялись дышать, цеплялись за надежды о собственном пробуждении. И нам пришлось проделать огромный путь: на другой конец мира, за десяток тысяч километров, чтобы увидеть все своими глазами, чтобы понять, что ничего не остановилось, идет своим чередом. Ничего беспросветного, кроме черных тряпок, черных кругов под закрытыми веками, посиневшей кожи, и ощущения, что от сердца отрывается что-то важное.
До дороги – совсем ничего. Твои танцы не помогли развеять тучи, ветер стал усерднее ворошить шарфы и куртки. Ты не смотришь на меня, продолжая завывать, вместе с погодой, вместе со мной. Куда мне, такой, за руль? Делим на двоих ромашковый чай в термосе. Льем немного на землю, присыпаем сахаром и говорим заветное «все будет хорошо». То, что въелось нам в головы, заставило жить дальше, смотреть вперед, просто терпеть, ждать, когда пройдет оглушающее давление потери.
Я чувствую, что ты повернулась ко мне, успокоилась и улыбаешься, чтобы подбодрить. Мы обе знаем, что это не обязательно. Что все улеглось, и просыпается только в этот день, уже гораздо бледнее и проще, уже больше похожее на озеро, чем на бескрайнее море.
- Я больше не хочу сюда возвращаться. – В сухом воздухе машины, твой голос хрипит и вторит мотору.
- Я знаю, – кожу вокруг глаз стягивает и печет, моргаю, чтобы убрать это ощущение, – мы и не должны были этого делать.
Трогаемся с места, согретые и обессиленные, мотаясь на каждой кочке, слушая равномерное гудение и шелест ветра. Ветра, который когда-то развеял над этим полем надежды на пробуждение и кого-то очень важного для нас с тобой. Того, кто знал расположение планет и как настраивать телескоп; кто превратился в яркую звезду, которая никогда не показывается в этот день; кто говорил: «Все будет хорошо».