Как я читала книгу на бульваре Сан-Мишель

Июнь в Париже часто бывает холодным. Тем не менее, это чертовски уютный город для любого, кто нашел тут свое место. А найти себе место в древнем городе нетрудно как людям с деньгами, так и без них. Париж принял меня вместе с юностью и любовью к готике. Дал приют в мансарде под одной из своих черепичных крыш. Впрочем, друзья и невероятные приключения не всегда давали переночевать именно там.

Центр Парижа – он сам, как дом. Уютные кафе, улицы, где отдохнуть можно даже на газоне. На газонах некоторые даже спят. А с торца собора Парижской Богоматери даже загорают топлес. Мы с друзьями с печалью констатировали тот факт, что вся шушера мира собирается в Париже.

Времени и свободы было в избытке.  Но душа не принимала такую жизнь. Будто альвеолы  духа забиты, и нечем дышать. Я хотела увидеть пахнущие червяками поля чернозема Шацкой деревни. Скучала по ветлам и крапиве вдоль дороги.

Ничего больше не оставалось, чтобы унять боль ностальгии – ходила по Парижу в красных очках, на огромных черных зашнурованных платформах, одетая то в длинное черное, то в короткое белое. Утром пила джин с тоником сразу после кофе, днем - пиво возле Бобура, ночью, после работы - розовое. И никогда не была пьяна.

Мне не нужно было в этом каменном городе общение с русскими – знаете, живущие долго за границей русские люди - уже как бы не те самые русские, которые живут в России. Так что моими друзьями были все, кто принимал меня такой, как я есть. Русскими из них были только двое. Но им после десятилетий жизни в Европе уже привычнее было говорить по-французски. Подружки мои были француженка, итальянка и голландка. Компания была заводная, и надоела мне, собственно, тоже до самых химер.

Я часто уходила одна и гуляла по своим, безлюдным маршрутам.

И тут я нашла настоящего друга: неисповедимыми судьбами ко мне в руки попала книга Булгакова «Мастер и Маргарита». Я носила ее с собой. И читала в укромных уголках, пытаясь забыть про ностальгию. Я боялась потерять ее ненароком, нащупывая после толкучек не кошелек в кармане, а книгу в рюкзаке, как будто от ее присутствия рядом с телом зависело выживание в этом мире.

В то холодное утро я спокойненько пила кофе на открытой терраске на бульваре Сан-Мишель. Передо мной лежала любимая, в зеленом переплете, чудесно пахнущая книга. И никто больше был не нужен. Я как раз дошла до заветного: «Как таинственны туманы над болотцами...»

Представляю, как странно тогда выглядело мое лицо в ту хмурую погоду! От реальности я отключилась полностью. Воображала себя в деревне, читающей, лежа на одеяле посреди огорода, русского классика. Это было наивысшее счастье…

И тут полет души прервали, как это бывает у французов, самым милым и беспардонным образом:

- Мадмуазель! Прошу Вас, не сердитесь!

Идиотская улыбка, не успев нырнуть в захлопывающуюся книгу, застыла на моем лице.

- За что?

- Мадмуазель, это, конечно хамство с нашей стороны, но вы должны разрешить наш спор!

Пока я возвращалась в реальность, к моему столику после многих извинений подсели двое мужчин. Ими оказались доселе незнакомые мне Жан и Поль.

- Мы поспорили с Жаном на деньги. На крупную сумму. Вы должны нас рассудить.

Я уже не улыбалась: что еще я должна еще одним Полю и Жану в этот прохладный день, когда, завернувшись в черное пончо, спокойно попиваю кофеек в своей суверенной реальности?…

Мужчины заказали себе по соку.

- Скажите, Вы – француженка? – спросил меня с надеждой и напряжением светловолосый мужчина, начиная ерзать на стуле.
- Нет.

Голова Поля со стоном упала ему на руки...

В процессе разговора выяснилось следующее.

Жан и Поль шли по бульвару.

- Знаешь, жить больше незачем. Нам все больше и больше незачем жить. Ничего хорошего во Франции не происходит, - говорил Жан. – Посмотри: в Париже больше никто не улыбается. Французы истощились как нация…
-Жан, смотри! Видишь, сидит девушка! Она читает КНИГУ! Она улыбается. Да она же счастлива! А ты говоришь, что у нас все потеряно, никто не читает и не может быть счастлив!

- Поль, ты романтик! Я уверяю тебя, эта девушка – не француженка! Скорее всего, славянка, скорее всего приехала в Париж в гости и еще ничего тут не поняла.
Друзья поспорили. Причем поставили на кон крупную сумму: Поль не хотел верить, что «все пропало», а Жан, который был старше, утверждал, что французы улыбаются только, чтобы выжить, чтобы казаться нормальными, а на самом деле живут на антидепрессантах и психоаналитиках.

Жан, как выяснилось к печали Поля, был прав.
 
Но приятели поняли, что я еще не только могу улыбаться, но и выслушать их...

- Джулия, я прошу Вас, говорил Жан, передайте всем русским, когда вернетесь, чтобы они оставались русскими. Чтобы они не шли по нашему пути...У вас сейчас перестройка. А ведь то, что вы строили социализм – это было правильно! Нам, со стороны виднее, что ваша система была человечнее. В нас не осталось ничего живого, мы – в тупике. Как нация - мы мертвы. Единственная наша надежда – на вас. Вы – русские, можете дать миру то, что всех нас спасет.
 
Я пообещала передать послание «всем русским».

 Но когда я вернулась домой, был разгар 90-х. Бал в нашем городе правили странные ребятки, и никому не было дела до таких откровений Жана и Поля.

Прошло около двадцати лет. Социализм завершился в России давным-давно.

Как-то вечером я смотрела вместе с «младшенькой» мультфильм «Красавица и чудовище», в котором Бель читала книгу на ходу, а никто из обывателей маленького французского городка ее не понимал.

И, внезапно, я вспомнила, как читала книгу на бульваре Сан-Мишель. И передаю это важное послание "всем русским". Как обещала.