Всё можно

Элис с остервенением рвёт руками листок бумаги, с тяжким трудом извлечённый из древнего струйного принтера, его зажевавшего. И как он не подавится до сих пор? Давно пора было его выкинуть. Выбирать, впрочем, не приходится. Поэтому Элис снова нажимает на горячие клавиши CTRL-P, что в переводе на человеческий означает "распечатать" и безвольно откидывается в кресле. К слову, восьмой раз за утро.

Элис, чего уж греха таить, заранее знает, что ничем хорошим её нелепые попытки не увенчаются. В лучшем случае ей удастся распечатать пару страниц, прежде чем вышеизложенная история о триумфальном превращении зажёванного листа в бренные обрывки материи воплотится в девятый раз; в худшем - придётся нести на помойку осколки принтера и спешно бежать увольняться. Второе, впрочем, вряд ли потребуется. В наше время, чтобы уволиться, совсем не обязательно куда-либо бежать, вернее - не совсем обязательно. Достаточно просто не сдать готовую статью в срок и можно вылететь из журнала раньше, чем поставленный на плиту кофе убежит из своего привычного обиталища и расплещется всюду, подобно полноводной реке в период разлива.

Элис ухмыляется. Она знает, что кофе никуда от неё не денется. Во всяком случае, сегодня. Хватит с неё и проблем с принтером. Поэтому она встаёт с кресла, подходит к плите и начинает усиленно таращиться в кофейную бездну. В тот самый момент, когда Бездна начинает отвечать ей взаимностью, Элис судорожно выключает плиту и разливает кофе по чашкам. Одну ей, а вторую - правильно - тоже ей. Элис - тот ещё кофеман, как, впрочем, многие писатели.

Уж кому-кому, а писателям можно пить по восемь чашек кофе в день. Можно и не по восемь, и не кофе, а просто пить. Также, не возбраняется гулять по крышам и встречать рассветы у кромки леса, куда они, гулящие, имеют обыкновение забредать. Писатели гулящие? Да нет же... Рассветы, конечно. Писатели, впрочем, тоже. Не все, но многие. Тут уж ничего не попишешь.

Писатели - народ всемогущий: демиурги, творящие иные реальности; древние, можно сказать, божества; существа живучие и непоколебимые перед личиной смерти, насколько это, разумеется, возможно. Поэтому жить им разрешается долго и счастливо. Не то, чтобы гарантируется, но разрешается. А это уже не мало.

Писателям можно не искать оправданий своей бессоннице, для своей бессонницы и перед своей бессонницей. Бессонница - ночное лицо писателя, вечный его сменщик, надёжный спутник и весёлый товарищ. Веселым товарищем, впрочем, она бывает непозволительно редко. Это и хорошо. Регулярных галлюцинаций, даже пустяковых, ни один человек не выдержит. Даже писатель.

Можно им и мечтать - а кто запретит? Мечтать - оно, говорят, полезно. Не только писателям, но и любому живому существу. Дело вот в чём: помимо стандартных наборов грёз, фантазий и сновидений, писателям, у выхода из реальности выдается ещё и пакет возможностей. В данном пакете имеется уникальная возможность - воплощать надуманное и предполагаемое в жизнь. Эта черта, к слову, только писателям бесплатно и выдаётся. Остальные, говорят, доплачивают. Но это неточно.

А вообще-то писатели - народ, по большей части, безответственный и непостоянный. Левое колесо хромой собаки, не пришей кобыле перекати-поле и всё в таком духе. Поэтому можно им ещё и убегать. Переезжать. Спешно сваливать из города. Менять лица, маски, имена. Ковать свою судьбу из тончайшей материи грёз и фантазий, с сосредоточенностью заядлого ювелира. Не есть дважды в одной и той же забегаловке. Или наоборот есть всё время в одной. Или же вообще не есть - но это уже для редких любителей. И такие, к слову, находятся.

Можно им, в добавок ко всему, не иметь при себе ни часов, ни календаря, ни компаса. Можно даже не знать об их существовании, краем сознания не подозревать о подобном чуде. При попадании же этих замечательных предметов в руки писателя, могут случиться непоправимые вещи. Например, он может узнать, что на дворе уже две тысячи шестнадцатый год, хотя вчера был две тысячи десятый, и вот тогда-то трепещите, смертные, прячьтесь, о стены бейтесь - вообще что угодно делайте, только часы для начала спрячьте, а то мало ли. Вдруг наше ранимое существо с тонкой душевной организацией внезапно узнает, что уже три часа утра. А только что было пять вечера. И две тысячи десятый, разумеется, год. Куда от него денешься?

А вообще-то писатели милые и дружелюбные создания. Особенно, если их не трогать, не отвлекать от дел насущных и вообще не очень-то беспокоить. В противном случае эти находчивые ребята могут продемонстрировать своё замечательное умение уничтожать миры. А это, думаю, никому не будет на руку.

А ещё писателям можно гулять по ночам, пить закатное небо через соломинку и искренне, тепло улыбаться. Правда они редко это делают. Не осознают ребята важности дозволенного. Впрочем, им и это можно.

Писателям, им вообще всё можно. Жаль правда, что не все это понимают. Вот им и приходится истерично сооружать параллельные реальности, к несчастью, исключительно на бумаге.