Тверское ополчение. Бежецкие имена. 1812-14. Ч. 3

Враг приближался к Москве. Имея серьезные опасения, что Наполеон попытается захватить Тверь, генерал-губернатор Тверской, Новгородский, Ярославский принц Г. Ольденбургский требует от Комитета тверской военной силы ускорить формирование ополчения. Несмотря на то, что в московском арсенале (по выдержкам из ведомости №1608 на 19 августа 1812 г. было собрано до 38207 единиц огнестрельного оружия; 23 пушки и 12 единорогов. С 19 по 31 августа уже собрали до 76000 ружей) хранилось большое количество оружия, тверские казаки были вооружены пиками. При формировании им приказали еще выдать топоры. Исключением являлись лишь ополченцы из бывших солдат (439 человек), которым в первую очередь пошили хорошее обмундирование и выдали имевшиеся в наличие ружья и тесаки.

Среди сермяжных полков «временного ополчения, рекрутских и гарнизонных батальонов, команд Внутренней Стражи выделялись егеря батальона Ея Императорского Высочества Великой Княгини Екатерины Павловны». Прежде всего своим блестящим внешним видом: при общепехотном зеленом мундире стрелки отличались необычными головными уборами – киверами, обшитыми медвежьим мехом, который у рядовых заменялся черным собачьим. Их считали личной гвардией генерал-губернатора Ольденбургского. Офицеры носили золотые эполеты (положенные в гвардии) и полусабли через плечо – на манер флотских. Некоторые исследователи считают, что эта часть состояла из добровольцев и казенных крестьян Тверской губернии. Это неверно. Великая Княгиня предложила Александру I собрать добровольцев со своих удельных владений. Известно, что в 1810 г. в качестве свадебного подарка российский император подарил сестре во владение огромный удел в 12-ти губерниях России с населением в 70.000 крестьян. С 3 июля по Высочайшему повелению рескриптом Екатерине Павловне было разрешено собрать особый батальон со 100 душ по одному воину на защиту Отечества и имений. По документам приема находим, что набирали крестьян из губерний: Московской, Новгородской, Вологодской, Костромской, Владимирской, Нижегородской, Симбирской, Смоленской, Тамбовской, Пензенской, Орловской и Вятской. Из Тверской губернии в батальон записались добровольцами только 77 семинаристов, т.е. учеников духовных училищ и 26 церковнослужителей, в том числе даже один монастырский послушник. Они были из уездов: Тверского, Кашинского, Краснохолмского, Ржевского, Старицкого и Бежецкого. Но офицеров и егерей в этот батальон в августе было набрано всего около 300 человек. Командиром был назначен князь Александр Петрович Оболенский, капитан Лейб-гвардии Драгунского полка и адъютант принца Ольденбургского.
После занятия французами Москвы, егерей Екатерины Павловны эвакуировали из Твери на доформирование в Весьегонск. Офицеры принимали личное участие в призыве добровольцев. Командир батальона князь Оболенский рассчитывал набрать из тверских патриотов резервную роту из 200-300 человек для восполнения боевых потерь.

Зато к 24 августу казачьи полки Тверского ополчения были готовы к участию в боевых действиях. Оружие из Арсенала ополченцы так и не получили, т.к. приказ о распределении ружей по полкам мог отдавать только Царь или главнокомандующий М.И. Кутузов. Они, к сожалению, по этому вопросу не дали никаких указаний командующему 1-м округом (куда входило и Тверское ополчение) В.Ф. Ростопчину. Граф своей волею выдал московским ополченцам 9800 английских и австрийских ружей из Арсенала.

Русский главнокомандующий скорее всего не видел даже в вооруженных ружьями крестьянах-ополченцах большой помощи своим войскам. Кутузов считал сбор ополчений со всех губерний под Москвой для ее защиты бессмысленным в военном отношении. 19 августа он сообщал Александру I, что, по его мнению, ратники могли принести наибольшую пользу, если бы заменили всех солдат, находившихся вне строя, а также вступив в небольших количествах в ряды армейских полков. Михаил Илларионович готовился к генеральному сражению и ему был дорог каждый солдат, способный держать оружие. Тверское ополчение по первоначальному плану должно было выступить 24 августа в город Клин, но по просьбе гражданского губернатора Л.С. Кологривова от 26 августа М.И. Кутузов приказал полкам вернуться в Тверь. По сохранившимся документам и воспоминаниям современников можно представить, что происходило в Твери накануне Бородинской битвы.

23 августа. Тверской губернский предводитель дворянства С.А. Шишкин предписывает Тверскому уездному предводителю вооружить крестьян в случае появления неприятеля в пределах губернии.

25 августа. В Твери «был крестный ход из собора в Желтиков монастырь. Отслужен молебен с коленопреклонением и особою молитвою о победе».

26 августа. Купец Михаил Тюльпин записывает в своем дневнике об уходе жителей из города Твери в связи с предполагаемым появлением французских войск.

29 августа главнокомандующий 1-м ополченским округом Ф.В. Ростопчин приказывает Тверскому ополчению выступить к Москве.

29 августа. Главнокомандующий русской армией М.И. Кутузов подает рапорт Александру I о победе русской армии над Наполеоном при Бородино. По бодрому тону этого донесения логично было не сомневаться, что в следующей битве Кутузов окончательно разобьет французов.

31 августа российский император награждает М.И. Кутузова чином генерал-фельдмаршала и дарит 100.000 рублей. Царь пишет:

«Спешите начатое столь благоуспешно Вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться».



Казалось, вся Россия готовится к новому сражению под стенами Москвы. М.И. Кутузов просит подкрепления в виде ополчения, а также оружие и боеприпасы у московского губернатора Ф.В. Ростопчина. Командир 5-го казачьего полка Тверского ополчения А.А. Шаховской в своих воспоминаниях напишет:

«Перед вечером 30 августа 1812 г. полк мой первым выступил из Твери к Москве. Когда он построился четвероугольником для принесения с коленопреклонением молебствия Богу брани, хлебные амбары за гостиным двором загорелись и пожар быстро распространялся, однако, не прервал нашего священного обряда. Молебствие кончилось, соборный протоиерей окропил новых воинов святою водою. Весь полк довольно порядочно зашел по взводно, два барабанщика, взятые из пересыльных пленных немцев, ударили поход. Тут, с теплою верою, но без тщеславного воспоминания, я повторил воинский крик предка моего Мстислава Храброго: "с нами Бог!" Его громогласно подхватили все дружины и мы с Богом выступили из пылавшей за нами Твери, на встречу ужаснейшему пожару, очистившему и осеявшему заревом вечной славы нашу святую Русь.

Остановясь для осмотра на походе дружин, я не успел пропустить мимо себя двух батальонов, как приволжские песенники, впереди перваго, с кларнетом и двумя гобоями, отданными в ополчение господскими музыкантами, грянули дружно: "Вниз по матушке по Волге". Песня мигом оживила не одних холостых ребят, но и отцов семейств, с которыми они только успели слезно проститься, и недавно понурые крестьяне бодро зашагали храбрыми воинами за царя и отечество…

Остановясь на дневку в Клину, мы услышали от выехавших из Москвы, что неприятель в нее вступает. Ополченное молодечество не хотело верить этим несбыточным, особливо после бородинского сражения, вестям и вестовщики, разруганные лгунами и трусами, едва не были отпотчеваны нашими ратниками как отдатчики рекрут. Но в ночь дальнее зарево широко зарделось с прямаго направления к Москве, русския вещия сердца замерли и вскоре прискакавший к нам приказанием остановить нас, где застанет, уверил в ужасной истине. Она, как крещенский мороз, оледенила наши члены; мы, от стыда за нашу родину, не смели взглянуть друг на друга и, кажется, лучше-б желали провалиться сквозь землю, чем носить на ней позор русского имени».
Командиры губернских ополчений не знали о военном совете в Филях и словах русского главнокомандующего:

«С потерею Москвы не потеряна Россия… Приказываю отступить».

По свидетельствам очевидцев, получив донесения князя Кутузова о сдаче Москвы неприятелю, император Александр I поседел. Случилось страшное. При поспешном отступлении армии и эвакуации жителей Москвы стала очевидна несогласованность действий главнокомандующего русской армии и московского генерал-губернатора Ростопчина, из-за которой даже по официальным данным были брошены на произвол судьбы, а в последствии погибли в огне более 20.000 раненых солдат. Врагу осталось огромное количество ружей и боеприпасов в Арсенале, так необходимые армии и почти безоружным ополченским полкам. Паника охватила и ближайшие губернии. В. Колосов, участник тех событий, отразит это в своей работе «1812 г. в городе Твери»:

«Итак, ко окончанию сего месяца как господские и обывательские и прочие с великою поспешностью, смотря друг на друга, кто водою, другие на конях за великую цену отправлялись отсюда, забрав что получше, и прочее все оставалось ненужным. И мы для себя наняли лошадей; и для нас содержались две лошади, да своих две. Сделалась здесь в городе печальная картина: оставлял отец сына, сын отца, мать дочь, дочь матерь, муж жену, жена мужа, и в таком смятении и страхе распрощались друг с другом со слезами, аки в последний день. Итак, по желанию своему кто куда разъехались и друг о друге не имея сведения, так почти через месяц, а другие и более. И так, как господские и обывательские дома многие были заперты и окна затворены во иной улице дома 3 или 4 оставалась с живущими, и то по одному или человека по 2 оставались для караула и, думаю, половина города не оставалась совсем семействами. Страх и ужас, смотря проходя по улицам: лавки иные заперты, а из прочих все убрано в сундуки, короба, тюки и кули; малая часть оставалась в лавках, с трудом иное что купить можно. Хлеб всякий частию хоть немного, а привозили продавать, но мало кто покупал, отчего цена немало снизилась».

Не последнюю роль в тревожные настроения населения Твери и губернии внесли и духовные пастыри. Протоиерей Василий Владиславлев в «Тверских Епархиальных ведомостях» в 1884 г. писал:

«Близость Тверской Епархии к театру военных действий, продолжительность отступления наших армий и быстрое движение Наполеона к Москве, затем занятие самой Москвы и намерения Наполеона двинуться из Москвы к Санкт-Петербургу по дороге через Тверь – все это заставляло, особенно в августе и сентябре, трепетать всех в Твери, а многих, трусливых, приводило в совершенное отчаяние. Епархиальному начальству тем труднее было действовать, что сам владыка был в С.-Петербурге.

Духовенство, оставленное без ближайшего непосредственного руководства своего архипастыря, не могло иметь особенно сильного нравственного влияния на высшее общество, по недоступности его. Консистория сама по себе мало имела силы для пробуждения приходских пастырей к поднятию духа народного и патриотических чувств в их прихожанах, - не могла быть возбудительницей молитвенного настроения в мирянах в эти тяжкие минуты испытания веры и терпения христианского. Она действовала только пассивно и только исполняла предписания владыки, жившего в 600 верстах от нее, или удовлетворяла желаниям и требованиям Тверского городского общества, прибегавшего в эти страшные времена к усиленным молитвам; она не всегда даже удовлетворяла прошениям граждан, а иногда и останавливала их.

Приходское духовенство, предоставленное самому себе, молча разделяло вместе со своими прихожанами опасения и страхи, наводимые грозным нашествием, повидимому, непобедимого врага; а быть может и увеличивало эти опасения и страхи, каким-нибудь неосторожным словом или намеком.

Живой одушевленной проповеди нигде не слышалось, отчасти потому, что тогда вообще проповедь отличалась мертвою схоластикою, а отчасти потому, что высокопреосвященнейший Мефодий было особенно строг к проповедникам, и многим из них приходилось жутко от его рецензий. Правда в городе Твери был тогда один проповедник, слушать которого сходились все лица, принадлежащие к лучшему обществу тверскому; это именно протоиерей Тверской Мироносицкой церкви Петр Иванович Олимпиев, впоследствии архимандрит Павел… Но один в поле не воин».

5 сентября тверской гражданский губернатор Л.С. Кологривов приказывал губернскому предводителю дворянства С.А. Шишкину о необходимости отправки архивов губернских учреждений и дворянского собрания в город Бежецк. Этот город был избран губернатором для сохранения дел и бумаг Тверских присутственных мест именно потому, что лежал вдали от дороги Москва-Петербург и в противоположной стороне от нашествия врагов. Бежецкий уезд находился среди лесов, и дорога от Твери через село Кушалино в осеннюю пору была почти непроходимою.

Кологривов на обращение консистории прислал им следующее уведомление:
«Все знатное имущество, золото и серебро, богатые ризницы, а также и все необходимо нужные дела, описи и книги заблаговременно приготовить к отправке, куда следовать будет, так чтобы по первому извещению от гражданской и земской полиции, можно было бы без остановки выехать в безопасное место…»

Это распоряжение велено было иметь в секрете. Не дождавшись извещения от полиции на следующий день после этого распоряжения стали поступать прошения в консисторию о выдаче видов разным лицам, отправляющимся с церковным имуществом в Бежецкий уезд. Частью в Красный Холм и Теребенскую пустынь.

Не лучше обстояли дела и с дворянскими архивами. Все делалось в такой спешке, что были утеряны архивные документы дворян: Греве, Корниловых, Матюшкиных, Сытиных и т.д.

Так, бежецкий помещик, уволенный от службы за раною штабс-капитан Борис Алексеевич Дивов (владелец сельца Домашнихи и деревни Дивовки) в январе 1824 г. просил из-за утери документов в 1812 г. причислить к дворянству себя и детей. Дивовы принадлежали к старинному роду, который по сказанию выехал из Франции в Россию еще в 1408 году. О его принадлежности к потомственному дворянству и законности рождения детей Александра, Николая, Екатерины, Елизаветы свидетельствовали 20.01.1824 г. в Ильинской церкви г. Торжка: генерал-лейтенант Василий Панов, тайный советник Павел Гаврилович Дивов, генерал от инфатерии и кавалер Борис Борисович Лиццано, генерал-майор Иосиф Иосифович Сабир, генерал-майор Петр Андреевич Козен (командир Лейб-гвардии Конной артиллерии, в которой с 1811 г. служил и был тяжело ранен в Бородинском сражении картечью в левую ногу Б.А. Дивов), генерал-майор Карл Альбрехт. 11.05.1824 г. Дивов внесен в Дворянскую Родословную книгу Петербургской губернии, в IV часть. Но окончательно утвержден в потомственном дворянстве указом Правительствующего Сената №9831 только 19 апреля 1848 года.



После взятия неприятелем Москвы Тверское ополчение поступило в распоряжение генерал-адъютанта барона Фердинанда Федоровича Винцингероде. Его отряд, насчитывающий едва ли 2500 человек, оказался отрезанным от русской армии и единственным воинским подразделением, защищавшим путь в Санкт-Петербург. Несмотря на поспешное оставление жителями Москвы, брошенных в лазаретах раненых солдат и Арсенала, в армии Кутузова не было паники, и она отступала, сохраняя порядок. В донесении фельдмаршала, привезенном полковником Мишо императору Александру, кроме трагического решения оставить Москву М.И. Кутузов представляет дальнейшие действия войск, глубоко обдуманных и впоследствии оправдавших его замысел. Главнокомандующий пишет царю:

«Генералу Винцингероде предписано от меня держаться самому на Клинской или Тверской дороге, имея между тем по Ярославской казачий полк для охранения от набегов неприятельских партий».

Отряд барона Винцингероде накануне Бородинского сражения находился в селе Сорочневе на дороге из Можайска в Волоколамск. Случайно захваченные в плен казаками французские мародеры, уже грабившие деревни, сообщили о состоявшейся 26 августа битве. Это известие заставило командира отряда поехать на поиски Кутузова, чтобы получить какие-то новые указания для дальнейших действий. Барон нашел ставку главнокомандующего и, получив инструкции от Кутузова, повел своих людей на Рузу, где наткнулся на французских солдат. Не оценив сил противника, Винцингероде приказал атаковать неприятеля, чем чуть не погубил своих солдат, потому что за Рузой расположился большой неприятельский лагерь. Только ночь спасла русских от разгрома. Проселками маленький отряд вышел на Владимирскую дорогу, обходя с севера Москву. Здесь к Винцингероде примкнули Лейб-гвардии казачий и Изюмский гусарский полки, отрезанные от арьергарда русской армии. Оставив на Ярославской дороге казачий полк, отряд Винцингероде вышел на Петербургскую дорогу при селе Пешковском. Между Клином и Тверью, согласно плану Кутузова, стали собираться войска не столько для блокады французов в Москве, а для отражения вероятной попытки неприятеля прорваться к российской столице.

28 августа, согласно приказу графа Ф.В. Ростопчина Тверское ополчение прибыло в Клин, чтобы затем следовать в Можайск, но здесь их остановили и казачьи полки передали под командование барона Винцингероде. Из Клина ополченцы видели зарево гигантского пожара в Москве.

М.И. Кутузов поставил задачу обеспечить стратегическое окружение Наполеона в Москве и не дать ему возможности получать продовольствие и фураж за счет местных средств. Французский император тоже пытался расширить сферу своего влияния и создания опорных баз, в том числе и в Клину. Но эти задачи не были выполнены его подчиненными, увлеченными в это время грабежом, пьянством и разбоем в поверженной Москве. Отличная французская разведка даже не смогла реально оценить силу маленького отряда Винцингероде, а также примкнувших к нему полков почти безоружного Тверского ополчения. Неприятель серьезно полагал, что дорогу на Петербург охраняет сильный армейский корпус. Этому способствовало и повсеместное сопротивление захватчикам московских крестьян. Разорение простого народа бесчисленными мародерами, фуражирами армий завоевателя и просто разбойничавшими французскими дезертирами было так велико, что ненависть к неприятелю росла с каждым днем. Находившийся при штабе Ф.Ф. Винцингероде, полковник граф А.Х. Бенкендорф, прибыв в Волоколамск для захвата французских фуражиров «уже не нашел в городе ни неприятелей, ни русских; одни врасплох перерезаны или сожжены в домах, а другие, т.е. собравшиеся на удальство крестьяне, скрылись».
Командиру 5-го казачьего полка А.А. Шаховскому было приказано командовать авангардом Тверского ополчения, а также надзирать за препровождением пленных. По донесениям генерал-адъютанта Ф.Ф. Винцингероде пленных французских солдат и офицеров в короткий срок набрали до 6000; барон подчеркивает количество захваченных французов и сопоставляет только с числом своего отряда (около 2500 солдат). Но лишь небольшая часть из взятых казаками французов состояла из солдат, воровавших картошку в московских огородах. Шаховской, восхищавшийся своими старшими воинскими начальниками, все же отметит:

«Известно, что Наполеон тащил за своею армиею другую армию, разного рода ремесленников, маркитантов, женщин, детей, которыми, как все почти они были уверены, хотелось населить и просветить Россию. По крайней мере, множество французского сброда обоего пола нахватано нашими казаками; однако ж, надобно отдать справедливость донцам, они не обирали женщин из уважения ли к прекрасному полу или от того, что уже тогда нажились и чужим и русским добром, которого лучше таможенной стражи не пропускали за границу и почти все, что захватили неприятели в Москве отправилось на Дон».

Ратники из тверских крестьян размещались частью в клинских домах, а частью в деревнях: Голяди, Ямуга, Головково, Просолово, Жуково, Белавино, Селох, Спас-Заулок и Завидово. Офицеры из дворян располагались частично в Клину в Царском Путевом дворце, частично по квартирам дворян и чиновников. По воскресеньям офицеры посещали службы в Успенском соборе, рядовые – в Воскресенской церкви и в сельских храмах Спас-Заулка и Завидова. 7 сентября М.И. Кутузов предписывает генерал-лейтенанту Я.И. Тыртову о возвращении Тверского ополчения в город Тверь. Однако напоминает о действиях казачьих полков в случае наступления неприятельских войск в Тверь:

«В случае же невозможности удерживаться противу превосходства неприятеля, отступите к Новогороду к соединению с тамошним ополчением и в прикрытие Санкт-Петербурга, донеся мне о сем вашем движении».

Слабое в военном отношении и почти безоружное ополчение возвратилось в Тверь с повелением по-прежнему состоять в команде генерал-лейтенанта Винцингероде. Часть батальонов находилась в губернском городе и содержала по всем постам караулы, а часть других разместилась к городу Торжку. Участвовать в боевых действиях при блокаде Москвы был оставлен только конный полк Тверского ополчения. Среди офицеров и казаков полка подполковника В.М. Балтина был уроженец Бежецкого уезда ротмистр Федор Иванович Бешенцов (владелец сельца Доросково с деревнями).

12 сентября генерал-лейтенант Я.И. Тыртов рапортует Александру I о состоянии Тверского ополчения:
см. таблицу в нач. статьи.



Продолжение следует...