Случайность

      — От них невозможно скрыть ничего.
      Последнее слово Льюис произнес раздельно и по слогам, чтобы донести до капитана важность полученной из центра информации.
      — То есть? — удивился старший помощник Эванс. — Они что, мысли читают, эти машины?
      — Они набиты всевозможными комбинациями нейронов в нашем мозгу, по простому сочетанию могут определить, думает человек о побеге или готов сдаться, любит, ненавидит, и так далее.
      — Хорошо подготовились, сволочи, — буркнул Грег. — Это же сколько веков они убили на такой анализ?
      — Никто не знает, — пожал плечами Люк. — Но готовились хорошо. Словами их не обмануть, да они и не способны услышать. Они видят только работу мозга, он для них открытая книга.
      — И что нам делать?
      — Откуда я знаю? — капитан начал раздражаться, армада машин в обзорном стекле стала немного ближе, чем была до этого, и уже отчетливо просматривался флагманский корабль — серый, страшный, без единого иллюминатора. — Все равно нужно попробовать переговоры.
      — Плохая идея, — буркнул Эванс. — Они увидят наши мысли не допустить их в галактику и парламентера с кашей съедят.
      — Они не едят, — машинально поправил его Льюис. — Они поглощают и ассимилируют. Пополняют базу данных.
      — Мерзость, — поежился Никита. — А нельзя их торпедировать?
      — Чем? — саркастично вопросил бортстрелок. — Нашими пулялками для метеоритов?
      — Да, действительно, — пробормотал капитан, барабаня пальцами по подлокотнику. — Но что-то сделать надо однозначно. В каком-то смысле они разумны… К тому же у нас приказ. Кто за попытку переговоров?
      Экипаж поднял руки.
      — Кто готов принять на себя эту обязанность?
      Руки опустились все, кроме одной. Эта одна принадлежала помощнику кока Давиду Снейдеру, второй рукой он увлеченно писал что-то в блокноте. Руку он забыл опустить по своей вечной рассеянности и привычке не слушать начальство, но сейчас это сыграло с ним плохую шутку.
      — Снейдер, — растерянно сказал капитан. — Вы уверены?
      Давид вскинул глаза, оглядел притихшую команду и заметно струхнул.
      — Уверен.
      Капитан и старший помощник переглянулись.
      — Ну, — протянул старпом, — тогда что? Готовим борт?
      — Готовьте, — распорядился капитан. — Снейдер, одеваться для выхода наружу.
      Давид сунул блокнот в карман и, проходя мимо бледного как смерть кока, одними губами спросил:
      — А меня куда?
      — Да так, — промямлил кок, — посмотришь на корабль поближе и запишешь.
      Давид удовлетворенно кивнул и почти бегом направился за скафандром.
      — Нехорошо как-то, — зачем-то сказал вслух Льюис. — Он один у матери.
      — У всех матери, — неожиданно рявкнул капитан. — Никто его за руку не тянул. Не маленький!

      Давид сначала рассмотрел флагманский корабль, потом остальные, потом зевнул и отхлебнул клюквенный морс из трубочки в шлеме — вкусно. Записать? А что тут записывать? Он достал блокнот, который всегда носил с собой и открыл начатую страницу, исписанную в столбик и сплошь зачеркнутую.
      О том, что он пишет стихи, знал только кок, который гонял его в хвост и в гриву, когда заставал за маранием бумаги. Кок был другом его покойного отца и в некотором смысле считал себя обязанным дать мальчишке нормальную специальность и отвлечь от вредных привычек. Поэтому сейчас Давид с удовольствием погрузился в свою родную стихию сложения слов и не увидел, как серый флагманский корабль отделился от армады и занял весь иллюминатор, плечом к которому прислонился Давид.

                ***

      — Поясните комиссии, Снейдер, какие ваши действия заставили флагманский корабль развернуться и увести армаду от границ галактики?
      — Я не знаю, — пересохший язык отказывался повиноваться и слова вышли невразумительным писком. — Я ничего не делал.
      — Может быть, вы подали ему какую-то мысленную команду? — не унимался председатель. — В тот момент, когда они сканировали ваш мозг?
      — Я не думал про него, — признался Давид. — Я отвлекся.
      — На что?
      Давид покраснел.
      — Я… думал о другом.
      — О чем именно?
      Давид мучительно обвел взглядом комиссию, но не нашел ни в одном лице сочувствия, только холодный интерес.
      — Стихи сочинял, — еле слышно ответил он.
      — Стихи? — привстал в своем кресле бородатый профессор, и в его голосе прозвучало любопытство, а не презрение. — Стихи?
      — Я просто…
      — Нет, подождите, — перебил его бородатый. — Можно увидеть ваше стихотворение?
      Давид мотнул головой.
      — Оно мне не удалось. Его не существует, только в моей голове.
      — А о чем оно должно было быть? — вдруг вкрадчиво спросил другой человек, сидевший с краю от основного ряда комиссии. — В двух словах? Любовь, ненависть? Может быть, тоска по дому?
      Давид немного приободрился искренним расположением в его лице и развернулся к нему.
      — Нет. Мне хотелось записать такое чувство, ну вы знаете, это когда просыпаешься в кровати, но ещё глаза не открыл, и не понимаешь, головой в какую сторону ты лежишь, и представляешь, что к стенке лицом, а глаза открываешь, и оказывается, что ты лежишь лицом в комнату, и вот этот поворот в пространстве, когда тело неподвижно, а в ощущении…
      Он замолк, боясь дружного хохота, но никто не смеялся, и даже спрашивающий смотрел перед собой невидящим взглядом. Остальные положили ручки и растерянно переглядывались.
      — Понимаете? — совсем уже жалко спросил Давид.
      Прошла почти минута, прежде чем бородатый ему ответил.
      — Понимаем, — эхом отозвался он, глядя на соседей по очереди многозначительным взглядом. — Теперь-то мы всё прекрасно понимаем.