Прощание с другом

Прощание с другом никогда не сулит приятных чувств. Старику пришлось сегодня попрощаться с тем, кто неизменно был рядом последнюю пару лет, каждый день, мог просто сидеть в углу и молча глазеть на седовласого. Тот поначалу даже не догадывался, что за ним следят, но когда узнал, то вовсе не был против. Хоть какая-то компания в этой серой сырой квартире, стены которой пропахли нафталином, законсервировав навсегда смутные воспоминания о солнечной советской жизни.
Опустошающая тишина в наглухо закрытой комнатушке сонно ступала по выеденному молью ковру,  непрерывно содрогаясь от уверенного безразличного возгласа времени, что ежесекундно рвалось сквозь настенные часы.
Старик сидел на стуле, тяжело опершись рукой на колено, и переворачивал в голове высохшие пожелтевшие страницы своей жизни, большая часть которых утрачена навечно в сыпучих песках некогда горячей пустыни его молодости. Ему пришлось отдать эти листки на съедение солнцу, что восходило для него каждое утро на протяжении восьмидесяти лет, а затем вечерами скатывалось за горизонт, чтоб не заслеплять кинопленку его сновидений. О чем они были и зачем – и по сей день ему неизвестно.
Наконец, старик выдохнул через рот затхлый воздух, словно сам испустил последний вздох, с трудом приподнялся со стула и пошлепал по затертому паркету спадающими тапочками. Передвигаться было крайне сложно, будто все пережитки прошлого повисали на его шее, залезали на плечи, цеплялись за руки и ноги и волочились по полу следом за ним, не желая отпускать ни на мгновенье.
Кухня тоже молчала. Жилистые морщинистые руки потянулись к спичечному коробку. Немного дрожащие, уже отвыкшие от такой детальной работы пальцы приоткрыли её, но не до конца, а затем застыли на некоторое время. Рука дрогнула и перевернула коробок. Перепуганные спички забегали по кухне. Старик что-то пробормотал и пошагал обратно в комнату, зажав в кулаке коробок.
Там он на минуту остановился у порога, глядя на излюбленный уголок своего покойного друга, а когда собрался с силами мысленно сам отправился туда.
Зрение уже лет двадцать его подводило, но только сейчас он искренне пожалел, что никогда не пробовал смотреть в глаза своему другу. Теперь его тело лежало тут, в кресле, так, будто он просто уснул. И что ему сейчас снится – неведомо.
Такой спокойный и умиротворенный он казался старику малым дитём, что прилегло отдохнуть, вдоволь наигравшись за день.  Но отныне для него только одна колыбель – трясущаяся рука аккуратно поддела легенького восьмилапого друга и бережно уложила его в коробочку.
Старик накинул пальто и вышел во двор, где под одним из кустов, подальше от любопытной детворы, разрыл носком дырявой туфли небольшую ямку, опустил туда коробок, закопал и вернулся домой.
При тусклом свете, что лился из окна, внимательно вчитывался старик в огромную книгу, имя которой невзрачно и скромно выбито на старой обложке одним единственным словом – «Библия».