Гл. 18 лавка

Шел пятый месяц моей командировки. При стопроцентной влажности и довольно таки высокой температуре воздуха, которая ночью почти не опускалась, мне приходилось три раза в день принимать душ и дважды менять футболки. От постоянной стирки и кислотной атмосферы на заводе весь мой комплект фирменного коттонового сокровища превратился в дырявый бесформенный хлам, к тому же выгоревший на солнце и с разводами цвета детской неожиданности на месте рисунков и надписей на английском языке. Джинсы, штопанные-перештопанные, расползались на глазах. Кожа на ботинках растрескалась, ремни на босоножках порвались. Поэтому сейчас, к концу моего пребывания в тропиках, я оценил практичность местных фарцовщиков, которые хлопку предпочитали дешевый и прочный нейлон.
Обновить гардероб было негде, да и не на что. За неделю до приключения с мучачами приехала лавка. Нам с Володькой достались только мыло, зубная паста и по бутылке армянского коньяка. Все сколько-нибудь ценное раскупили «старослужащие». На обратном пути домой мы встретили знакомого. Я только знал, что его зовут Эдуард и служит он на консервации уже третий год. Эдуард похвалился двумя парами американских джинсов, себе и сыну, немецкими ботинками «Саламандра», туфлями и польской косметикой жене.
-Остальное так, по мелочам: осетринка, балычок, языки, кстати, очень вкусные, я еще с прошлой лавки их раскусил. Выпивка, конечно. Пиво не досталось, а было чешское, «Будвар», по-моему. Говорят, мало завезли.
Уж очень при этом он был доволен собой и жизнью. Прямо светился весь.
-Ну, а как у вас дела с трофеями?
Мы показали ему нашу парфюмерию и коньяк.
-Не густо… Ну, что делать, - развел он руками, - такие здесь порядки, армейские. Я то уже старик, даже дембель, а вы – салаги пока что. – Он шутливо улыбнулся.
-Не армейские, а тюремные! – меня прорвало. – Лагерные это порядки! Из лагеря и в армию пришло. Безобразие. Одни портки себе не могут купить, а другие закупают пачками за копейки, а потом загоняют кубашам за сотни!
Эдуард как-то сразу съежился, трусливо заулыбался и… исчез, переметнулся, вклинился в какую-то группу, как будто его с нами и не было.
Володька дернул меня сзади за рваную футболку.
-Перестань. Пошли быстрей отсюда.
По дороге выговаривал мне:
-Ты чего разорался, как бешеный? Это же стукач. Все завтра доложит, куда надо. Да и другие слышали.
-Пусть слышали. Я что, не прав? Вся эта дедовщина пришла в армию из тюрьмы.
Я еще никак не мог успокоиться. Кривцов остановился, развернул меня к себе.
-Может быть прав. Но ты пойми… Давай отойдем в сторону, пропустим этих… Ты пойми, ты публично выступил против устоев. Ты можешь перетрахать хоть всех мучач в Моа, никто тебе слова не скажет, если по-тихому. Но ты пошел против закона, против устоявшихся здесь правил. Этого тебе могут не простить. Ты видел, как этот обосрался?
-Видел. Володь, но это несправедливо. Мы с тобой позоримся здесь в рванье, а этот сейчас загонит шмотки с косметикой кубашам, и вот тебе осетринка с языками… Пива ему чешского не досталось, сучонку…
Кривцов сочувственно посмотрел на меня.
-Не тем у тебя голова забита. Ты продляться думаешь? Пойдем вмажем. – И потряс бутылкой коньяка.