Крошки

Сквозняком просочился в маршрутку. Заранее отложенный подрассчёт ссыпал в ладошку здоровенной тётке. Тётка занимала оба сиденья, те, что по ходу движения сразу за дверью. Тётка то ли отрабатывала занятое седалищем место, то ли и впрямь помогала водителю собрать мзду. Тётка не задержала на нём взгляда. Хорошо, подумал он, забившись в угол, поставив пакет между ног так, чтобы его край накрыл кроссовку с дыркой на носке. Тётка прохудившуюся обувку не заметила. А он, скосив взгляд на её бренчащую мелочью ладонь, лишь на секунду скосив, сразу понял, что в ладони шестьдесят восемь рублей. Именно столько. Надо запомнить, подумал он, и склонился к пакету. Поправил завалившуюся бутылочку минералки, попримял вокруг неё тряпицы. Горлышко бутылки торчало теперь из тряпичного гнезда, как голова птенца в диковинной раскраске. Он даже её погладил. Пакет зашелестел. Тётка сжала ладонь и потянулась к водителю. Маршрутка качнулась.
    Свою остановку проехал.  Как всегда.  Голос-то подал заранее, а водитель не обратил внимание. А что — какой-то всхлип сквозь негромкий гомон пассажиров да шум двигателя. Девчонка, вышедшая перед ним, не оборачиваясь, рванула, закрывая, дверь. Он едва успел вцепиться в грохотнувшую по направляющим железяку. В плече хрустнуло, пакет в другой руке шелестнул. Гопота в количестве трёх, взгромоздившихся на скамейку остановочного павильончика, разразилась гоготом скорее из-за анекдота, чем при виде вывалившегося из маршрутки взлохмаченного пассажира. Он тряс потёртым целлофановым пакетом вслед малолетке в драных джинсах и очках на пол-лица.
    Не кружа по рядам магазина, сразу ото входа подошёл к кассе, чтоб купить пачку сигарет. Хрустя пакетом одной рукой и скручивая купюру другой, мялся у кассы, не решаясь спросить у очереди, не пропустит ли его кто вперёд. Его толкали корзинами и по-двигали локтями. Он уворачивался и кружил около кассы. Двинувшийся, было, в сторону пробки парень, с бейджиком на форменном красном жилете, при виде доходяги с драным пакетом потерял к толпе интерес. Профланировал к соседней кассе и, закинув за щеку ириску, сложил руки на груди, спиной подперев колонну.
    Купюра в руке уже превратилась в измятую влажную трубочку, и хотелось стрях-нуть её, и вытереть ладонь о штанину. Рука зудела. Надо было уходить, и чёрт с ними, с этими сигаретами, и плевать на эту бумажку, которая, казалось, уже скатывается с ладони, как линяющая кожа. Девушка-кассир пару раз спрашивала «какие именно?», и он вздрагивал, поднимал взгляд, и упирался в её подбородок, когда кто-то из очереди уточнял марку. Какой-то мужик сунул ему под нос мягкую пачку. Отошёл, промямлив, что – сам не понял. Рука с пачкой помаячила у его носа, опустилась было к мятому пакету. Пакет спрятал за спиной, ссутулившись и бочком продвигаясь к выходу. Катышек купюры выпал-таки. Он наклонился. Потом кто-то задел его корзиной, ударившей сзади под коленки. Ноги подогнулись,  и он упал. Руки разъехались на скользкой белой плитке – из пакета вылетела бутылочка минералки и закружилась. Остановилась. Украшенная логотипом пробка уставилась в женскую туфлю. Чёрную. Замшевую. К туфле прилипла белая нитка. Откуда она здесь взялась, подумал он, сгребая бутылку и откатываясь вбок. Подтянув ноги, прижав к груди пакет и бутылку, скукожился у кассы. Мимо проплывали корзины, по лицу шлёпали полы пальто. Иногда его пинали, и тогда он отводил ноги немного в сторону, чтоб могла проехать тележка. Его посыпали мелочью и обрывками чеков. Он скользил взглядом по полу, выискивая оброненную купюру. Что-то похожее на истончённую рваную куколку появлялось вдруг у каблука женской туфельки, потом перекатывалось под рифлёную подошву мужского ботинка и, отлипнув от неё уже плоским шматком, пиналось детской кроссовкой.
   
    Ненормальный какой-то, Паш, ну, что ты, в самом деле, от телефона своего никак не оторвёшься, тебе не за это платят. Вытащи его, что ли. Закрываться пора. Да не, вроде, чистый. На торчка не похож. Кто их знает. Дурки, вроде, не работают. Полиция? Давай. Так и скажи – валяется, работать мешает. Не знаю. Говори, что хочешь.
   
    — И что, так никто и не сподобился узнать, может, плохо человеку стало? — муж намазывал масло на ломоть батона. Вот знает же, что терпеть не могу, когда он масло в микроволновке растапливает, подумала жена.
    — Кому какое дело, — она пожала плечами. — Знаешь, пока полиция да скорая… Не, Пашка струхнул, конечно…
    — Короче, — муж закинул в рот остаток бутерброда.
    — Ну, документов у него с собой никаких не было. Денег – копейки. В телефоне… Представляешь, список контактов пустой. Вообще. Не, исходящие – входящие были, так с десятка полтора. Ладно – доблестные разберутся.
    — В смысле? — будто и в самом деле не понял муж.
    — Я к тому, что раньше пугали: сдохнешь, мол, под забором. А сейчас вот и места уточнять не надо.
    — Да уж, — сказал муж, намазывая новый ломоть. На стол сыпались крошки.